Результаты поиска по запросу "story 7"
Когда-то я был дурачком...
Я когда пиздюком был - я думал пишется не "пидорас" а так "пиздарас" )))
А еще я когда обзывался - мог сказать "пиздак" - ну это матерное ругательство было, когда какой-то хулиган доставал меня, я кричал : "ты пиздак!"
а еще я считал матерными выражениями : "ради бога!" и "ну конечно" - ну просто когда мать на отца орала - она это часто употребляла, поэтому я так думал в свои 8 лет.
Поэтому когда кто-то из моих друзей говорил такие фразы - стыдно было мне и я краснел вдвойне и за себя и за них.
Поэтому когда кто-то из моих друзей говорил такие фразы - стыдно было мне и я краснел вдвойне и за себя и за них.
А слова "шалава" и "блядь" я не считал плохими - мама так часто говорила о своих подругах и сестре.
А еще до 7 лет когда у меня стояла писька - я об этом сразу говорил родителям : " у меня писька торчит" и я если они не реагировали - то я кричал об этом еще громче "а у меня писька торчит!!!"
Дэн Абнэтт, "Биквин: Покаяние" глава 6 + глава 7
Вот и следующие серии подоспели, я еще картинку ганкаттера добавил для разнообразия.
Глава 1-я: http://joyreactor.cc/post/4953116
Главы 2-3: http://joyreactor.cc/post/4954326
Главы 4-5: http://joyreactor.cc/post/4955340___________________________________________________________________________
ГЛАВА 6
Личное дело
На следующей неделе на Королеву Мэб обрушился сильный шторм — чудовище, пришедшее с гор, несколько дней хлестало город своими порывами, грохоча ставнями и раскручивая флюгера. Мы держались особняком в доме под названием «Бифрост», ставшим нашим своеобразным штабом. Мы с Эйзенхорном расстались с компанией Крукли на хорошей ноте после ночи в «Двух Гогах», пообещав вернуться, и я добилась некоторого взаимопонимания с Фредди Дэнсом. Он казался заинтригованным проблемой ключа к шифру и обещал подумать над этим, если я решу вернуться и навестить его. Унвенс казался настороженным, но признал, что его другу будет полезно занять свой разум интересной головоломкой. Несмотря на шторм, Эйзенхорн поручил Нейлу и Смертоносу наблюдать за Дэнсом, чтобы узнать его привычки и распорядок дня. Они не должны были выпускать его из виду.
«Бифрост» располагался в районе Толлтауна, к западу от Фейгейта, где прекрасные особняки и жилые кварталы потускнели от испарений близлежащих мануфактур Фарек Танга. Дом был прекрасным, огромных размеров, с достаточным местом на крыше, чтобы разместить ганкаттер Медеи.
(рисунок - Ганкаттер)
Думаю, когда-то он был жилым домом для многих семей. Целые этажи дома, некогда бывшие красивыми квартирами, опустели. Нейл обезопасил это место, установив повсюду автоматические турели, а Эйзенхорн оградил его изнутри и снаружи защитными гипероберегами. В итоге место стало настолько безопасным… насколько и любое другое место для нас.
Здесь не было, все просто и функционально, но без индивидуальности. Это никогда не могло бы стать домом. Скорее отель, который мы могли покинуть по первому требованию и без сожаления. Эйзенхорн, как я догадалась, нигде не обживался надолго и привык обрубать хвосты и скрываться.
Пережидая бурю в невеселом салоне «Бифроста», я думала о Мэм Матичек и ее замечании о том, что Санкур похож на хламовник Старой Терры, чердак с интереснейшим завалом диковинок. У меня не было опыта посещения миров за пределами Санкура, но и Медея, и Эйзенхорн отмечали то же самое. Здесь были замечательные уцелевшие вещи, собранные вместе в виде словесной памяти и материальных артефактов, так много от Старой Земли и зари человечества, как будто Санкур был стоком, вокруг которого кружилась и оседала грязь человеческой культуры. Я знала, что «Бифрост» — это имя из древнего терранского мифа, из легенд Иггскандика, и обозначало оно мост между мирами, перекинутый через пустоту между материальным миром и божественным царством. Это показалось мне странным, ведь оно описывало именно то, что мы искали. Я подумала, не может ли «Бифрост», по странному стечению обстоятельств, оказаться дверью или мостом в Город Пыли. Быстрый осмотр разочаровал меня. Как и все в Королеве Мэб, включая меня, ничто не соответствовало своему названию. Истина была написана облупившейся краской на погрузочной платформе позади дома: «Би[охимическое] бр[атство] Ю[жного] Т[оллтауна]» (Bi[ochemical] Fr[aternity] O[f] S[outh] T[alltown] – игра слов английского языка – прим.перев.). Название было составлено из букв, оставшихся читаемыми на стене.
— Как ты будешь проверять ключ мистера Дэнса, если он составит его для вас? — спросила меня Медея. Она только что принесла мне на завтрак кофеин и сладкие печеные булочки рода на завтрак. Она была одета в простой белый халат и брюки, но руки, как всегда, были в красных перчатках. На смуглой коже ее щеки осталось пятно сахарной пудры. Дождь хлестал в высокие окна, заставляя свет мельтешить, как будто мы находились за стеной водопада. Было очень рано, еще темно, прошло трое суток после проведенной ночи у Ленгмура и в «Двух Гогах». И все эти ночи я спала лишь урывками из-за темных, просачивающихся в душу снов.
Я показала ей, открыв блокнот, купленный накануне.
— Ты записала это по памяти? — спросила она, читая.
Так и было. У меня хорошая память. Не совсем эйдетическая, как у старого наставника Мурлиса в Непостижимом Лабиринте, но он научил меня приемам вспоминания и ассоциативных связей. Я подробно изучила обычную книгу, пока она была в моем распоряжении, и сумела воспроизвести точную копию нескольких первых страниц, хотя не знала ни одного из символов, которые рисовала. Я показала их Эйзенхорну, думая, что, возможно, он их узнает. Они казались частично цифровыми, и я подумала, что они могут быть связаны с бинариком, инфо-жаргоном таинственных Адептус Механикус, но Эйзенхорн заверил меня, что они не похожи ни на один бинарик из когда-либо виденных им и ни на какой-либо другой известный ему язык.
— Я покажу их мистеру Дэнсу, — сказала я, — и посмотрим, сможет ли он разгадать смысл.
Медея поджала губы и кивнула.
— А если он сможет? — спросила она. — Если он придумает ключ, который сработает? Ты напишешь остальное по памяти?
— О нет, — сказала я. — Это выше моих сил. Это все, что я могу восстановить.
— И что тогда?
— Тогда, если он сможет расшифровать их, нам понадобится оригинал.
Медея посмотрела на меня с озорством.
— И как, моя дорогая Бета, мы можем заполучить его?
Я пожала плечами.
— Так же, как и в первый раз, — сказала я. — Я украду его.
— У Гидеона?
Я кивнула.
— Я думаю, ты способна на великие дела, Бета, но это звучит маловероятно.
— Не знаю, — сказала я. — Возможно, пришло время вырваться из лап жестокого еретика и его приспешников, которые держат меня здесь в заточении, и сбежать обратно в безопасное место к храброму инквизитору, предложившему мне спасение.
Медея рассмеялась. Мне всегда нравился ее смех.
— Собралась обмануть его? — спросила она. — Притвориться, что ты ему верна?
— Что такое верность в этом городе? — спросила я. — Кроме того, это будет лишь еще одна функция. Актерская игра. Я этому хорошо обучена, и успешно сыграла уже немало ролей.
Медея покачала головой.
— Гидеон проверит это за секунду, — сказала она. — Он легко прочитает тебя.
— В разуме нулевой особо не покопаешься, — ответила я.
Она задумалась над этим. Я откусила кусочек от горячей роды.
— Не делай этого, — сказала она, — не пытайся. Сначала посоветуйся со мной или Грегором.
Когда она ушла, я подошла к стеллажу и взяла оружие — салинтер и кутро — чтобы немного потренироваться.
— Ты так похожа на другую себя, милая вещичка, — сказал Черубаэль.
Я повернулась и увидела его. Думаю, он был там с самого начала. Он левитировал, покачиваясь в углу комнаты в цепях, свисающими с его скрюченных лодыжек, как потерянный воздушный шарик. От него исходил слабый и постоянный звук, некое дребезжание, как от перегорающей лампы дневного света.
— Ты имеешь в виду мою мать? — спросила я.
— Я знаю, что я имею в виду, — сказал он. — Мать, другая, как скажешь. Ты храбрая и безрассудная, прямо как она. Она мне нравилась.
Он усмехнулся, но он всегда усмехался. Не верилось, что его растянутое лицо могло расслабиться.
— Ты ей нравился? — спросила я, совершая тренировочные взмахи кутро в воздухе.
— Конечно, нет, — сказал он. — Я никому не нравлюсь.
Его висящие цепи слегка подрагивали.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я.
— Много чего, — сказал он. — То, что никто не может мне дать. Свобода. Покой. Освобождение. Свежая рода.
— Могу предложить роду, — сказала я, кивнув на тарелку, оставленную Медеей.
Черубаэль похлопал свой татуированный, обвисший живот когтистой рукой и покачал головой.
— Они мне не заходят, — сказал он. — Не с моей... нынешней комплекцией. От масла в выпечке у меня газы.
— Да уж, это сделало бы тебя действительно ужасным, — сказала я.
— Я знаю.
— Тогда... ты не занят? — спросила я, откладывая кутро и пробуя салинтер.
— Нет, — сказал он, слегка потягиваясь. — Я ожидаю. Всегда ожидаю. Таков мой удел. Жду инструкций, заданий. Я жду, когда меня призовут и используют. А пока я слоняюсь и размышляю.
— О чем?
— Ты не хочешь знать, милая вещичка.
— Говоришь, тебе скучно? — спросила я.
— Всегда. — промурлыкал он. — Мне было скучно всегда. Я не представляю, как ваш вид тратит столько времени, учитывая столь короткий срок жизни. Лично я всегда занят, всегда то да се. Когда я свободен, я имею в виду. Когда мое время и воля принадлежат мне.
— Что ж, мне жаль это слышать, — сказала я ему.
— Я знаю.
Я снова услышала, как задрожали цепи, и увидел, как он медленно повернулся, чтобы покинуть комнаты, как детский потерянный шарик, пойманный сквозняком.
— Тогда прощай, — сказала я.
Он остановился и оглянулся на меня. Я знала, что он был бесконечно опасным существом, хотя в нашей компании его воспринимали скорее как странного домашнего питомца. И Медея, и Гарлон говорили, что после миссии на Гершоме Эйзенхорн стал командовать Черубаэлем абсолютно, как будто дух демона полностью подчинялся воле инквизитора. Его кажущаяся робость позволяла забыть о том, каким ужасом он являлся.
— О, — сказал он. — Я кое-что вспомнил. Я видел твоего товарища.
— Моего товарища?
— На днях, когда таскался по одному поручению. Я видел его на ступенях Катакомб Святого Ноденса в Роупберне.
— Кого ты имеешь в виду, Черубаэль?
Он поднял правую руку и рассеянно помахал ею.
— Этого человека. Твоего человека. Я не силен в именах. Рендер, не так ли?
— Реннер? Реннер Лайтберн?
— Точно. — сказал он. Парня из Курстов. Он теперь там попрошайничает. Это стало его жизнью. Бедняга, со всеми своими бедами. Мне кажется, что он еще более проклят, чем я.
Он посмотрел на меня. Его глаза вспыхнули.
— Это была шутка, — сказал он.
— Я знаю, — сказал я. — Ты уже почти освоил чувство юмора.
— Я много учился. — ответил он. — У меня много времени. В любом случае, я подумал, что тебе будет интересно. Ты ведь искала его, не так ли?
— Он все еще там? — спросила я.
— Ты имеешь в виду, сейчас?
— Да, даемонхост.
Он задумчиво наклонил голову и понюхал воздух.
— Да. — сказал он.
Шторм не ослабевал, и дождь все еще омывал рокрит, когда я вышла на улицу. Было рано. Я сообщила Медее, куда иду, что, возможно, нашла Лайтберна.
Она вздохнула. Я поняла, что она считает возобновление общения плохой идеей, но она также знала, что я не позволю себя отговорить, и лишь попросила вернуться к полуночи.
— Что-то должно произойти? — спросила я.
— Если повезет, будут ответы. — ответила она.
Я шла до Двору Элохима, радуясь, что не забыла надеть плащ с капюшоном. Дождь был яростным, ветер взметал мусор и расшвыривал его по сторонам. Ставни громыхали в петлях, лавочные вывески взвизгивали, раскачиваясь на цепях. Заведения были закрыты, а улицы пусты. Уже рассвело, но буря накрыла город сумерками, и мрак никак не хотел рассеиваться. Обычно в это время город просыпался, магазинчики открывали свои двери, залы ресторанов шумели утренней суетой, а люди отправлялись на работу или молитву. Я прикинула, что еще один день шторм удержит горожан дома, а большинство контор останутся закрытыми.
Я надеялась поймать транспорт у Двора Элохима, но там никого не было, а стоянка на западной стороне залитой водой площади пустовала. Извозчики, оставшиеся без клиентов из-за непогоды, ретировались в общее депо, чтобы заварить кофеин, посидеть у печек и пожаловаться друг другу на потерянную прибыль.
Вместо этого я перешла под виадуком на Хартхилл Райз, спрятав лицо, пробралась по узким переулкам и достигла квартала Роупберн как раз вовремя, чтобы успеть на трамвай, направлявшийся вниз по проспекту. Трамвай был старый, как и все в городе, выкрашенный в синий и белый цвета и обшитый медью. Его выдвижной пантограф собирал электроэнергию с подвешенных на столбах проводов, периодически с шипением разбрасывая искры под проливным дождем. Теплый салон освещали люмены в абажурах над спинками сидений. Обычно это был битком набитый пригородный трамвай, но на этот раз я оказалась одним из двух или трех пассажиров, нахохлившихся и недовольных, а ворчливый кондуктор молча взял у меня плату и выдрал билет из своего компостера.
Через окно я смотрела на мертвый, черный город, искаженный каплями дождя. Трамвай стонал и бормотал свою песнь под скрип рельсов.
Я думала, что сказать Реннеру. Как воссоединиться с человеком, у которого украли все воспоминания о тебе?
ГЛАВА 7
Одним ночным днем…
О несчастном сброде, известном как Курст, известно, что это кающиеся, которых избегает городское общество. Их правильнее называть «обремененными», ибо каждый из них несет на себе бремя великих грехов или преступлений, за которые их прокляли суды Экклезиархии. На их плоти чернилами отмечается суть греха, и их изгоняют жить на улицах за счет подаяния, проводя остаток жизни в искуплении. Для этого они, не задумываясь о собственной безопасности, предлагают помощь всем нуждающимся, чтобы облегчить бремя. Они также могут брать на себя грехи и преступления других людей, освобождая их от ответственности. Это не делает Курста еще более проклятым: моральная ценность избавления другого человека от греха имеет больший вес.
По правде говоря, это означает, что они могут стать не более чем неоплачиваемыми наемниками, поскольку чем большее зло они берут на себя, тем большее искупление они получают. Считается, что они готовы сделать почти все для кого угодно.
Реннер Лайтберн сделал для меня многое. Он пришел ко мне, когда я была в беде, и сделал все возможное, чтобы защитить меня. Его собственным преступлением, как он со временем признался, был необдуманный поступок — защита латентной псайкерши, молодой девушки, от иерархов храма. Во мне, латентной анти-псайкерше, он увидел некую приемлемую симметрию, как будто мое спасение могло уравновесить его изначальный грех.
Позже я узнала, что его направила Мэм Мордонт, повелительница Непостижимого Лабиринта, которую я теперь считаю агентом Когнитэ. Реннер не знал, — да его это и не волновало — что работает ена темные силы, хотя на самом деле позже выяснилось, что нанявшая его Мэм Мордонт была вовсе не той Мэм Мордонт, а агентом инквизитора Рейвенора, выдававшей себя за нее. Доставив меня Рейвенору, воспоминания Лайтберна стерли, и он был возвращен на улицы города.
Независимо от его изначального преступления (которое я, надо сказать, весьма одобряла), он не заслуживал этого. Проклятый или нет, но он был стойким и отважным. С тех пор меня беспокоила его судьба. И я хотела лично поблагодарить его за содеянное, ибо в прошлый раз такой возможности не предоставилось.
С этими мыслями я пересекла под проливным дождем широкий бульвар Роупберн и подошла к Катакомбам храма Святого Ноденса.
Храм был старый, темный и очень простой, похожий на возвышающийся бункер Муниторума. В этот день его громаду едва можно было различить на фоне черноты небес. Перед ним была широкая мощеная площадка, где обычно собирались нищие, но на сей раз было пусто, если не считать нескольких выброшенных лохмотьев одеял, а дождь хлестал отовсюду с такой силой, что брызги снова пеной вздымались вверх. Я увидела фигуру в арке входа, боровшуюся с ветром в попытках закрепить ящики для пожертвований, прежде чем их унесет и разбросает по улице. Это был дьякон храма, который сказал мне, что во дворе видели нищих и Курстов, но несколько дней бури прогнали их искать себе укрытие. Он предложил мне поискать в арках под виадуком или, возможно, в богадельне, занимающей часть катакомб. Его явно озадачили моих расспросы.
Богадельня находилась в нескольких каменных ступенях сбоку от двора. Она была чуть больше, чем столовая, и наполнена запахом вареной капусты. Альмонер (раздающий милостыню – прим.перев.) и его помощник-служка готовили в сыром помещении какой-то скудный завтрак, а вокруг толпились обездоленные души, пришедшие не только для того, чтобы укрыться от ветра и дождя, но и за вожделенной миской еды.
К тому времени я промокла до костей и был так растрепан, что сам походил на уличного нищего. Я спросила альмонера, не видел ли он кого-нибудь из Курстов в тот день, и он ответил, что видел некоторых, но Лайтберна по моему описанию не узнал. Думаю, для него все преступники и бродяги были одинаковы, они проходили мимо него в очереди за похлебкой, как однородная безликая масса.
Лайтберна там не было. Я подумала, не солгал ли мне Черубаэль, не разыграл ли он меня, отправив в бурю, как дурочку. Но он никогда не проявлял ко мне злобы — знаю, удивительно ожидать такое от демона, — так что казалось маловероятным ожидать от него подобного «розыгрыша».
Вместо этого я поговорила с некоторыми нищими и оборванцами. Несколько из них видели Курста тем утром, а двоим показалось, что они опознали Лайтберна по моему описанию. Изгои Королевы Мэб не воспринимают друг друга как безымянных и одинаковых, хотя я считаю, что это связано скорее с их постоянной настороженностью к незнакомцам, потенциальным опасностям и чужакам, посягающим на их территории.
— Пришел человек, — сказал один из них. — Он сам был Курстом, и он забрал их. Это было сегодня рано утром.
— Забрал их? — спросила я.
— Он приходит каждые несколько дней, предлагает монету или еду тем, кто поможет ему с его бременем. Некоторые идут за ним, некоторые нет.
— Как они ему помогают? — спросила я.
— Думаю, — сказал другой, — что они сражаются за него. Те, кто возвращаются, часто покрыты царапинами и в крови. Вот почему я никогда туда не ходил.
Я знала, что в городе существуют бойцовские ринги — нелегальные поединки со ставками или просто для развлечения. Меня не удивляло, что тех, кого использовали в этом подпольном порочном развлечении, набирали за несколько жалких монет или корку хлеба из нищих и бедняков. У города есть темная сторона, и неприятно встретить доказательства его бессердечной жестокости.
— Куда они ходят? — спросила я.
— В зал костей, так говорят.
Зал костей — это Оссуарий Святого Белфега, катакомба, где кости погибших во время Орфейской войны были переплетены, как прутья в ограде. Он находился на мостовой храма под колокольней и Старой Стеной Сожжения, и к тому времени, как я добралась до нее, хотя я и бежала, я снова промокла насквозь. Казалось, буря решила утопить город в воде и мраке.
Там были маленькие ворота, через которые я прошла, а за ними — узкий зал, погруженный в темноту и пропахший сыростью. За мрачными арками по обе стороны я разглядела первую из палат, в которой сортировали кости, старые кости погибших на войне, храбрые душ и трусов, перемешанные без различия. Как говорится в одной притче, все мы уравниваемся в конце концов, а добродетель всей жизни весит не больше и не меньше, чем пороки.
За каменным залом ступени спускались под землю, и я на ощупь пробиралась по ним. Здесь на стенах разрослись плесень и мох, а там, где каменная кладка была голой, она была отполирована, как стекло, кальцинированным потоком воды с поверхности. Это была граница, где живой город наверху заканчивался и превращался в мертвый погребенный фундамент, состоящий из рассыпавшегося в прах прошлого. Я ступала по обломкам и останкам корней города, по пластам спрессованных руин, на которых стоял город нынешний. Здесь покоилось прошлое, слои предыдущих Королев Мэб, превращенных в прах, на котором город строил и перестраивал себя, как изможденный тонущий пловец, пытающийся удержаться на плаву. Здесь, внизу, лежали сломанные вещи, вещи, которые никому больше не были нужны, забытые всеми. Мне казалось, что здесь можно найти все, что когда-либо было потеряно и забыто. Здесь, внизу, они оступились, упали, и лежали, скрытые от света дня.
Я надеялась, что Лайтберн может быть среди них.
С каждой ступенькой мне открывались затененные галереи костехранилища, где на каменных полках громоздились связки длинных костей, а на уступах располагались черепа табачно-коричневого цвета. Темнота была непроглядной, и во многих местах с потолка стекала вода, ведь дождь находит свой путь вниз во тьму так же верно, как и забытые вещи. Мне было интересно, сколько еще потребуется дождя, прежде чем эти каменные пустоты заполнятся.
Я приблизилась к другому туннелю склепа и пошла вдоль него. Вокруг никого не было, но железные колпаки фонарей вдоль стены были еще теплыми на ощупь, как будто их недавно потушили. Здесь пахло жиром, дымом водосточных труб, а также холодным запахом «ромы», этой пьянящей смеси лхо, которая сейчас была столь популярным излишеством.
Вскоре я услышала голоса. Я прижалась к самой глубокой тени стены и вгляделась в голубой мрак. Конечно, я сохраняла осторожность, поэтому захватила с собою четырехствольный пистолет в кобуре под пальто и запасные патроны на поясе. Гарлон Нейл, которого жизнь научила подобным вещам, настоял на том, чтобы никто из нас не выходил за стены «Бифроста» безоружным.
В комнате неподалеку, находилось семь или восемь человек, занятых болтовней перед концом рабочего дня. Один из них, пожилой офицер, судя по форменному пальто, прикреплял к шесту люминошар, чтобы освещать своим товарищам путь обратно на поверхность. В бледном отблеске шара я увидела остальных: бродяжку в фартуке, заполнявшую коробку травяными сборами, бинтами и коричневатыми аптечками, наверняка украденными из какого-нибудь медицинского кабинета; другую женщину, постарше и закутанную в сетчатую шаль, которая ложила вещи в побитое металлическое ведро; двух мужчин самого грубого вида, собиравших старые крюки, короткие ножи, дубины и тому подобное и закидывавших их в большой шкаф, очевидно, когда-то красовавшийся в монастырской келье, наполненный сурлицами, свечами и алтарными покрывалами. Третий мужчина, едва переступивший порог юности, протирал прикрепленные к стене меловые доски, счищая надписи, а четвертый, пожилой человек, устроившись на больничном табурете, помогал своим товарищам энергичными советами и наставлениями. Этот пожилой человек был ветераном и все еще носил свой залатанный плащ Милитарума. В его голосе слышался сиплый кашель и хрип «роматика», он набивал глиняную трубку каким-то смердящим куревом.
Последний, высокий и угрюмый обремененный с вытатуированными грехами на руках, был занят креплением железных прутьев к воротам.
— Я не опоздала на представление? — спросила я на уличном мабисуазе, выходя на свет.
Все они посмотрели на меня с удивлением и некоторым недружелюбием.
— Вам здесь не место, мисси, — сказала пожилая женщина.
— Это не место для тебя. — согласился старый солдат, поворачиваясь на своем табурете, чтобы окинуть меня злобным взглядом. — Проваливай. — Его глаза были остекленевшими, сонными от выкуренной «ромы».
Я увидела, как высокий обремененный напрягся и потянулся за спину, несомненно, за оружием. Стоило следить за ним особо внимательно.
— Но я хочу поставить пару монет. — сказала я невинно. — Разве не здесь проводятся игры?
— Ага, но ставки уже сделаны. — сказал юноша, все еще сжимая в пальцах грязную губку для доски. — Они ушли полчаса назад. Сегодня ставки окончены.
— Уже ушли? — спросила я. Я посмотрела на решетчатые ворота, которые запер садовник. — Я думала, это игра для зрителей.
— Нет, это испытание, — ответил юнец. — Они входят по номерам и выходят под Лаймхоллом. И те, кто выходят первыми, — победители. На них и делают ставки.
— А кому повезет — тот хотя бы выходит живым, — усмехнулся старый ветеран.
— Заткнитесь, — прорычал обремененный, в его голосе слышался жесткий герратский акцент. Она явно не игрок. Посмотрите на нее. — Он уставился на меня. — Что тебе реально здесь нужно? — спросил он.
— Видели человека по имени Реннер? — прямо спросила я, поменяв подход, и в паре слов описала им Лайтберна.
— О, он здесь, — сказал ветеран. — Крутой парень. Заходил три раза, и каждый раз выигрывал тяжелый кошель.
— Вот почему он выбрал номер три, — сказала старуха с ведерком. В нем лежали разнообразные жетоны, вырезанные из пластиковых пластин, и на каждом из них было написано число.
— Реннер — наш чемпион, — согласилась другая женщина.
— Так он сейчас там? — спросила я, хотя уже знала ответ. Мальчик еще не успел стереть губкой все слова, написанные на досках, и я увидела имя Реннера, написанное мелом рядом с другими именами, каждое из которых имело номер и коэффициенты против них.
— А вот тебе тут быть не стоит, — прошипел обремененный. — Уходи, или мы тебе поможем.
Это была не самая страшная угроза, которую я когда-либо слышала, но угрожающим было больше его поведение, а не слова. Он сделал шаг вперед, отведенная рука напряглась для удара. Я заметила напряжение плеча, когда он приготовился к бою. Это была явно не первая драка в его жизни.
Я отключила ограничитель, прежде чем он успел продемонстрировать свой опыт. Холодная пропасть моей пустоты сильно ударила в них, растекшись по маленькой комнатушке. Как будто все тепло вокруг схлопнулось. Все они отпрянули в отвращении от не-бытия моей души. Даже тех, кто не обладает психической чувствительностью, аура парии может прилично шокировать, особенно когда она накрывает без предупреждения. Двое мужчин, собиравших оружие, сразу же убежали, но остальные не смогли или не осмелились проскочить мимо меня к выходу. Им претило прикасаться к тому, что было неприкосновенно, их буквально отбрасывало назад. Ветеран соскользнул со своего табурета, старуха всхлипнула и поднесла платок к губам, а паренек попятился назад к доске.
Обремененный был дезориентирован. Он замешкался, я схватила его за лицо и толкнула, одновременно поставив подножку. Он рухнул на спину. Отобрав нож, я придавила его грудь ногой.
— Куда они идут? — спросила я.
Никто из них не хотел мне отвечать, они были слишком обескуражены странным отсутствием, которое не могли осознать.
— Куда? — настаивала я.
— В подземелье. — заикаясь, ответил ветеран. — Внизу, в старых катакомбах.
Самая глубокая и самая старая часть оссуария.
— Это вроде соревнования? — спросил я.
— Правил нет, — сказал ветеран. — Это испытание. Находишь выход или теряешься в лабиринте.
— Но побеждает тот, кто первым найдет дорогу в Лаймхолл?
Он нервно кивнул.
— Есть ли там опасности? — спросила я. — Вы же не просто так вооружаете их.
— Ни в каких правилах не запрещено разбираться с соперниками во тьме. — сказала женщина в фартуке. — Это чистая борьба. И имейте в виду, там немало напастей. Сточные ямы. Ловушки. — В ее голосе промелькнула настороженность ко мне.
— Значит, первым в Лаймхолл любой ценой? — спросила я. — Что еще поджидает внизу?
— Кто знает? — пробормотал мальчик. — Но входят многие, а выходят горстки, это не объяснить ни ловушками, ни ножом в ребра.
— Они выходят в Лаймхолле? — спросила я.
— Мы сейчас туда собираемся. — сказал служивый, держа люминарный шест дрожащей рукой. — До их выхода минимум три часа. Игроки скоро соберутся встречать победителей.
Я задумалась, не направиться ли прямиком в Лаймхолл. Это было, возможно, в миле отсюда. Я бы смогла встретить Реннера там в случае его победы. Рискованно, учитывая, что игроки собрались на финишной прямой. Люди, делающие ставки на такие кровавые игры — не лучшая компания. Они могут быть вооружены или с охраной, и появление незнакомки могло бы их спровоцировать.
Внезапно выбор был сделан за меня. Мужской крик боли, далекий, но отчетливый, донесся из глубины через решетку ворот.
Я была уверена, что это Реннер Лайтберн.
— Дай мне ключи. — сказала я обремененному.
Беспомощный под моей ногой на его ребрах, он нехотя протянул связку ключей.
— И это. — сказала я военному, указав на осветительный шест.
— Нам нужен свет, чтобы найти дорогу назад. — сказал он озабоченно.
— Найдете другой. — огрызнулась я. — Зажжете лампу.
Я отошла от лежащего верзилы и отрыла ворота. Они висели на тяжелых петлях и открылись со скрипом, напоминающим далекое завывание. С шестом в руке я заглянула внутрь.
— Тебе нельзя туда спускаться. — сказала старуха.
— Придется нарушить пару правил. — было моим ответом.
Мои результаты
Итак, это Я.
Ну я тут писал уже о том, что начал ходить в качалку в конце марта.
Ну я тут писал уже о том, что начал ходить в качалку в конце марта.
Я тут и пост писал об этом, только не нашел свой ебучий пост :(
Так вот - МЕСЯЦ!
ебаный месяц я туда хожу...
Так вот - МЕСЯЦ!
ебаный месяц я туда хожу...
каковы результаты?
а вот : я был 82-85кг, теперь я 87-88, говорить о том, что это мышечная масса - смешно :(
но интереснее другое :
я отжимался 30-50 без проблем, теперь после 20 дышу
я подтягивался на турнике 10-13, теперь после 6 сложности
я подтягивался на турнике 10-13, теперь после 6 сложности
БЛЯТЬ! как так то?
?
Я недавно начал на этот сайтик постить свои пихельарты. И это не работы человека который вчера начал рисовать, извиняйте. Нахуй люди минусуют арты? Я слежу за своим постом, и рейтинг скачет постоянно, то вниз то вверх. Объясните прикол реактора, кто эти пидоры которые минусуют нормальный арт и зачем? Я не понимаю аудиторию этого реактора. Либо это трёхслойный тролинг, либо здесь куча ебланов каких-то.
Не то чтобы я обижаюсь, просто как-то странно выглядит... не?
Мне товарищ в рофл говорил, что если в посте нету сисек писек, то поэтому будет плохой рейтинг. И судя по последним двум постам c артами я до последнего не хочу в это верить, ахах
Извинитесь.
Не то чтобы я обижаюсь, просто как-то странно выглядит... не?
Мне товарищ в рофл говорил, что если в посте нету сисек писек, то поэтому будет плохой рейтинг. И судя по последним двум постам c артами я до последнего не хочу в это верить, ахах
Извинитесь.
Лучше бы не встретил её...
Сегодня утром встретил одноклассницу, он с сыном, я тоже, ну так 24 года назад школу закончили. Я с этой подругой сидел за одной партой в 7-8 классе. А позже она вышла замуж за моего друга одноклассника. Так рад был видеть, мы на выходные в нашу деревню, где росли, в школу ходили, а потом бухали и скорей хотели взрослой жизни. Я спросил :
- а Леха где?
- а его вызвали... Ну он поехал повез гуманитарку
- ясно...
Тут у меня резко пропало желание общаться :( хотя раньше мы могли долго трещать, даже дольше чем с её тупым мужем, с которым мы были до 9 класса большие друзья.
Так вот мы с сыном сели подальше, хотя и мест дохера было. А приехав, я бы ей помог донести сумки, но пошли мы по другой дороге в обход.
И вот... Ещё минус один. А чего стоило ожидать? Ведь так и осталось против войны 5 из 100 знакомых и друзей, среди родни примерно также. Я же привык в этом вакууме без общения.
Все моё общение тут на реакторе и в реддите, ну и в комментариях ютуба.
Нередко я просто избегаю встреч с друзьями, чтоб это не становилось очередным разочарованием.
Не Знаю как у вас, а у меня вот такая хрень с друзьями - всё фашисты :(
Дневник мертвеца
7 августа
Как долго я писал этот дневник? Наверное, уже лет двадцать. А может тридцать. Он поменял столько обложек, столько "тел". А я все равно исписывал каждый листик, каждую строчечку, заполнял его жизнью. Я жаловался ему на свои беды или хвастался своими успехами. Я закладывал в тебя все самое сокровенное, что держал в своей душе или просто засорял неважным, мелким мусором повседневной жизни. Я доверял ему. И теперь он знает гораздо больше меня самого. Может быть это именно он создал всю мою жизнь, а я всего лишь просто инструмент в его руках, который должен отыграть свою роль и записать подробный отчет.
Ну что ж, пришло твое время. И мое тоже. Когда я дописывал последнюю страницу прошлой тетради и залезал на обложку, я еще не думал, что все будет именно так. Когда я увидел в канцелярском отделе именно эту толстую тетрадь - я даже не подозревал об этом. И даже когда меня в тот же день поперли с работы по ужасно надутой и подставной причине, заставив еще и выплатить последнее на компенсацию этой чокнутой дуре - да, промелькнула мысль, но не более. А когда ушла Мария - ушел и я. Но она ушла к Евгению, а я ушел в себя. И только когда я по привычке начал писать дальше... Только сейчас я понял - по другому быть не может. И не будет.
Денег нет, работы нет, людей рядом со мной - тоже нет.
На часах ровно девять вечера. Прости меня мир.
Прости меня незаконченный, только начатый дневник. Но ты послужишь более высокой целью, чем просто "отчет".
Я никому ничего не желал, ни у кого ничего не просил. Так и вы не просите ничего у меня.
А вещей уже просто не осталось.
⠀
8 августа
Это ты, да?! Это все ты, я знаю это! Ты не дал мне умереть, тебе все еще нужен инструмент. Ты специально все это спланировал, чтобы я остался в этом проклятом черном мире! Я знаю, что ты меня не слышишь. Но я знаю, что ты это читаешь!
Горло все еще болит.
Я знаю, ты только этого и ждешь! Я не хочу давать тебе это, но ты приучил меня, выдрессировал, и теперь я уже не могу упомнить все случившееся без твоей помощи. Я не могу все это сложить все это в один пазл, увидеть всей картины и понять... без твоей помощи. Ты победил.
Я умер. Я долго висел в петле, дергаясь от удушья. Веревка давила на гортань, натирала мне шею. Но я умер. Умер!
А потом я оказался Там...
Я уже не помню, где! Ты атрофировал мне память, гаденыш!
Или я никогда этого и не запоминал? Я уже сомневаюсь в том, что был Там.
Нет, я все же умер. Это я помню точно. А значит и это тоже было. Но где я был и что там было? Я помню только то, что у меня есть лишь пять суток, чтобы сделать... сделать что? Я опять это забыл или Они не сказали?
Но я же умер, что я здесь делаю? Выполняю свое предназначение? Ха! Не могу я так, не могу я так, не могу я так, не могу я так, не мо...
Черт! У меня кончается ручка!
Перевернул весь дом, нашел эту хренову ручку, но позабыл почти все. Значит придется опять описывать события. Может это тоже поможет сложить картину...
Я очнулся висящем в петле, болело горло, шея, голова. Последняя просто раскалывалась. Я пытался выбраться, но безуспешно, на то она и петля. Висел долго, от скуки качался из стороны в сторону, ибо ничего больше я делать не мог, даже думать (из-за той неимоверной головной боли). Затем, скорее всего из-за раскачиваний, веревка не выдержала и лопнула, а я упал на пол. Потом метался по квартире, орал, матерился, а как только боль в голове не попритихла, начал писать дневник.
Черт, если у меня пять дней, то сколько я уже потерял?
⠀
4 дня 2 часа и 12 минут до того, что должно произойти.
Я вспомнил, что записал время, когда пошел в петлю. Приблизительно мне осталось вот столько-то времени. А что будет после? Я умру? Я уже умирал. И это уже не так сильно меня страшит, умру еще раз. Они не могут меня устрашать этим, значит будет что-то много страшнее смерти.
Неопределенность страшнее смерти. Да, это чистая правда.
Так что я должен сделать? Спасти кого-то? Убить кого-то? Предотвратить или совершить... Наверно это что-то важное, не так ли? Но тогда и нечего волноваться, я узнаю об этом - это будет выделяться из моих серых будней как алое зарево пожара ночью. И я пойму - это то!
⠀
3 дня 23 часа и 32 минуты
Я иду спать, сегодня был слишком долгий и утомительный день.
⠀
9 августа
3 дня 14 часов 10 минут
Ничего. Абсолютно ничего не случилось. Дом не горел, газ не взрывался, метеорит не падал. Ничего не было. Ничего.
⠀
3 дня 13 часов 3 минуты
Только сейчас заметил, что не ел и не пил больше суток. И не хочу ни того, ни другого. Я хочу только спать.
Постоянно хочу спать, хожу как в полудреме: сонный, бледный, белки глаз покраснели, а движения заторможены. Что со мной?
Ах да, я умер. А тебе наплевать. Тебе главное читать мои отчеты. Но ты не оставил мне другого выбора. Скотина.
⠀
3 дня 5 часов 42 минуты
Я пытаюсь прожить без этого проклятого дневника так долго, как могу, но он зовет меня. Лежит и сверкает своими белыми, неисписанными страницами. Кто-то должен его заполнить. И этот кто-то - я. Я должен их его заполнить. Я обязан.
Все телепередачи стали унылыми и неинтересными. Раньше я упивался всеми этими голосами, модой. Все эти люди были моими кумирами и объектами подражания. Я одевался и говорил как они. Но теперь они перестали быть кем-то. Теперь они лишь плоская картинка, застрявшая в пространстве и времени. Они уйдут - их забудут. А фильмы? А фильмы стали слишком нереальными и противными. От них несло ложью. Каждое слово, каждый звук был неискренен, наигран. Все истории - придуманы. Их не было. Их не будет. Они тоже жертвы времени.
А я?
Я настоящий, или тоже наигран? Придуман чей-то безумной, исцарапанной психикой? Может я и не существую, а просто нахожусь у кого-то в воспаленных мозгах и тихонько переливаюсь оттуда на бумагу, а затем переселяюсь в такие же исковерканные разумы других людей?
⠀
3 дня 15 минут
Я вновь пытался это сделать. Нет, веревку я уже пробовал, только потерял бы кучу времени, вися под потолком и раскачиваясь как игрушка на стекле дальнобойщика. Нет, я набирал ванну и резал себе вены. Я час лежал в багряной от моей крови воде, а перед моим взором кружился мир. Но я не умирал, а кровь все текла и текла. Когда же я понял, что это бесполезно, я ушел под воду с головой.
Результат очевиден.
И все время хочется спать...
Я ничего не делаю. Я просто сижу и ничего не делаю. Иногда беру ручку и пишу эти строки, но в остальное время...
Пришли Они. Я не знаю, кто это, но они стоят прямо напротив меня. Они появились из ниоткуда, просто так. Я лишь моргнул, а они уже здесь. Или я уснул!
Пришли Они. Я не знаю, кто это, но они стоят прямо напротив меня. Они появились из ниоткуда, просто так. Я лишь моргнул, а они уже здесь. Или я уснул!
Они говорят, что так нельзя.
Они говорят, чтобы я больше не пытался покончить с собой.
Они говорят, что им плевать на меня, но так я могу привлечь слишком много свидетелей, а им этого не нужно.
Они говорят, что мне этого не нужно.
Они говорят, что я обязан закончить то, зачем меня вернули.
Они говорят, что им плевать на дневник.
Они говоря
⠀
10 августа
2 дня 13 часов 5 минут
Я вырубился. Мне так сильно хотелось спать, что все это я писал на автомате, не понимая значения того, что я написал. Они наверно говорили еще, но я не помню. Я спал.
А может это все сон? И я не вешался, не умирал, не делал ничего этого. Я просто проснусь в своей постели, рядом со мной будет тихо дремать Мария, а потом я встану, позавтракаю и пойду на работу. Все хорошо и все будет хорошо.
Но есть одно но!
Если ты умираешь во сне, то ты либо умираешь и наяву, либо ты просыпаешься.
Я умирал?
Да.
Проснулся?
Нет.
Значит одно из двух: это реальность и не сон, либо...
Либо я умер и это мой ад.
⠀
2 дня 12 часов 43 минуты
Я так и не описал своих гостей. Их было трое и все они разные, но на всех были одинаковые белые маски - простые окружности с прорезями для глаз. Один был одет в темно-оранжевый мясницкий фартук с голубыми пятнами. Он был не высокого роста, но на лице была большая, огромная маска, которая не давала рассмотреть его прическу. Второй был высок и одет в черный костюм тройку. Он был бы слишком интеллигентен, если бы не большие нечесаные и немытые патлы, свисающие из-за маски. А третий был среднего роста, но чуть выше меня, полноват, одет во что-то белое и мешковатое, а сам был лыс как колено. И все они говорили. И я их слушал.
Как я хочу спать. Как я хочу спать. Как я хочу спать!
⠀
2 дня 7 часов и 5 минут
Я долго думал и решил выйти из дома. Я больше не могу сидеть в этой затхлой, вонючей квартире. Может из-за всей этой духоты и тянет так сильно в сон, что засыпаю прямо на ходу.
Далеко я не пойду. Здесь неподалеку есть магазинчик. Туда и наведаюсь. А потом сяду в парке.
Но нет, не проси. Тебя я с собой не возьму. Ты останешься здесь гнить в этой комнате. Ничего, переживу, раз я умер.
Я не марионетка!
Я человек!
Хотя, я уже сомневаюсь в этом...
⠀
11 августа
1 день 3 часа 1 минута
Это был ужасно долгий день.
Ты приручил меня к этому, подсадил меня на изливание своих чувств и мыслей на бумагу. Это как наркотик. Ты теперь часть моего мозга, часть мое сущности. Часть моей души. Вот почему ты тоже попал вместе со мной в этот ад.
Если конечно это ад. И я почти в этом уверен.
Я не могу больше переносить все эти воспоминания в себе. Но все по порядку, я все еще живой человек.
Я совсем забыл как выгляжу, и придя в этот маленький магазинчик перепугал этих старых обрюзгших старух, что всегда там обитают. Я утонул в оскорблениях и лжи. Они видели во мне либо бомжа, либо алкаша, а потому гнали из этого магазина своими клюками и матерщиной. А ведь их всех я знал, и они знали меня. Мы живем в одном доме. Мы взрослели вместе, но только по-разному: я рос, они увядали. Я каждый день здоровался с ними, я всегда помогал им, то сумку дотащить, то трубу починить.
Я помнил их. Но они не помнили меня.
Поэтому я и ушел из магазина.
Наверное, люди сторонились меня, а может и вовсе не замечали, но я не знаю этого. Я хотел спать. Я хотел спать, пока шел к парку. С хотел спать, когда садился на лавку.
Я всегда любил этот парк, любил играть в нем в детстве, гулять с друзьями и тайком от мамы с папой пить пиво., любил водить туда Марию, когда мы только еще встречались, любил просто посидеть после трудного рабочего дня... Но теперь он больше не был парком. Он был местом, где деревья стенают от боли, где цветы заставляли работать как клумбы, а траве не давали расти, вырывали и убивали. Это был мир боли. Или это я сам стал миром боли для всех вокруг.
Но я хотел спать, и я уснул.
Проснулся я в камере вытрезвителя. Видно забрали, подумав, что я еще один алкаш.
Здесь я просто потерял время.
Я просто теряю время.
⠀
12 августа
3 часа
Все время я просто спал. Я спал всю ночь и весь день. Я все это время, все эти пять суток просто терял время.
Ничего не происходило. Ничего. Видно, я не справился с задачей. Но я хочу умирать? Я умер! Слышишь? Я умер! Я не ем и не пью. Я могу вообще не дышать, но тогда начинает болеть голова. Во мне бесконечное количество крови, она все время течет, а раны затягиваются.
Они грозились что-то сделать. Пытались меня подстегнуть, но я не помню этого. А если я этого не помню, то этого никогда, слышишь, никогда не было. И не будет, если я этого не запомню.
Или не запишу в тебя, засранец.
⠀
1 час
Я не знаю, почему именно час. Я не знаю, сколько сейчас времени. Все часы в доме остановились в момент моей смерти... Времени для меня больше нет. Есть только отсчет. И отчет...
А может тебя порвать или сжечь? Раз уж я не могу убить себя, то я убью тебя. Ведь есть возможность, что это все ты делаешь! Ты! Ты! Ты! А когда я закончу, то покончу со всем этим кошмаром, что ты наворотил в моей жизни и не жизни.
Но я не могу... Это моя память, моя жизнь... Я не могу убить ее. Это все что от нее осталось.
⠀
10 минут
Они пришли. Снова. Я знал, это произойдет, им осталось совсем чуть-чуть. Что же они скажут?
И почему мне не хочется спать?
Они говорят, что я не справился. Ха! Я это уже знаю.
Они говорят, что я еще могу успеть.
Что успеть? И что ждет меня, если не сделаю?
Они говорят, что навсегда оставят меня таким. Нет, не таким. Все будет в три раза хуже, чем было.
Я не хочу! Я не хочу! Я не хочу! Но что я должен?
Они молчат и ждут. И я только сейчас понял, что должен сделать.
Я должен сделать то, на что не решал все эти пять дней. Я должен убить то, что держит меня здесь.
Я почти догадался тогда... Я должен убить свое прошлое.
Я убил тогда лишь оболочку, но не убил себя. Ты - это и есть я.
Но я не могу! Не могу тебя убить!
Да, я могу убить себя. Я уже это делал, но сейчас нужно доделать это до конца. Стереть последнее упоминание.
Осталась минута. Я знаю, ты сейчас читаешь эти строки. Но ты проиграл. Я больше не раб твоих фантазий.
И я обращаюсь к тебе, а не к дневнику.
Да кому он нужен
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме story 7 (+1000 постов - story 7)
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!
по поводу извинитесь - пошел нахуй.