снег литит в небо

Последний приют.

Истории. Истории преподносят нам великий дар - проживать тысячи чужих жизней. В миг, когда ты услышал одну из таких историй - ты навсегда становишься ее частью. А пересказав ее - вплетаешь свое имя в ее порой таинственное, иногда пугающее, но всегда захватывающее и воодушевляющее полотно. Вот и я: однажды услышав одну из тех историй, что рассказывают холодным зимним вечером у очага - навсегда остался в ее лабиринте. Потерялся где-то далеко на севере, в долине зимнего солнца. Блуждая в ее высоких каньонах. Между скал причудливой формы. Прячась от снегопадов под нависшими над безлюдной пустыней скалами. Оставленные давным-давно людьми и нелюдьми - эти места, словно забальзамированные, хранят в себе запах той жизни, что скрылась за горизонтом, ушла вслед за заходящим солнцем.

Мрачные храмы древних богов, соседствующие с ними города-некрополи и мавзолеи забытых королей - все это скрывают эти заснеженные холмы и расселины в синем стекле толстого льда. Скрывают память прошлого. Скрывают историю.

В ту позднюю осень у подножия Туманных гор было неспокойно. Отовсюду приходили вести о сожженных и разграбленных нелюдьми дальних хуторах. Тянулись словно тени длинные обозы напуганных крестьян. Все старались ещё до наступления зимы покинуть эти опасные края. Перевал наводнили люди. Отовсюду слышалась чужеземная речь. Здесь были и погонщики скота из Захема, что спали под открытым небом бок о бок со своими грозными псами и, говорят ели сырое мясо отрезая его прямо от живого буйвола. И с крючковатыми носами торговцы восточной страны Анквари, что славились своими шелками цвета спелой сливы, секрет окраски которых они ценили дороже своей жизни. Были смуглолицые торговцы пряностями с южных берегов, там где великий хребет спускается в воды Зеленого моря. Ремесленники с севера, пастухи и пасечники с ульями. Простой люд и даже мелкая знать - все стремились пересечь хребет и оказаться в краю начинающейся весны. Одни шли в чужие края торговать, иные напротив, возвращались домой. Так уж устроен Дайонвар: что в момент, когда на этой стороне великого хребта просыпается первая травинка - на той стороне - опадает последний лист. А следом приходит он. Безликий и безымянный. Чье имя навсегда остается несказанным в скованном холодом горле того, кого он застиг в пути. А те, кто когда-то увидел его во всем величии и ужасе - навсегда теряли способность смотреть на мир. Глаза их отныне лишь отражали вечные снега вершин, с которых спустился хозяин зимы.

Все это столпотворение, если подумать, не так плохо. По-крайней мере для хозяина постоялого двора. По большому счету это даже очень хорошо, когда ты держишь такой дворик, пусть даже небольшой, но зато у самого главного тракта и ближе всего в перевалу.

В ворота постучали робко. Почти не слышно. И если бы в тот момент на крыльце не курил трубку небольшой господин в лиловом сатиновом жилете поверх накрахмаленной сорочки - никто бы ничего и не услышал. Выпустив еще одно колечко дыма, он ловко спрыгнул со своего кресла-качалки и важно зашагал к огромным дубовым воротам, скрывающим за собой просторный двор, кольцом опоясанный стойлами, хлевами и различными хозяйственными постройками. Посреди двора возвышался довольно большой, по меркам здешних поселений, дом. Более того, как любой уважающий себя хозяин - владелец этого дома имел на каждом его углу по башенке. Тем самым подчеркивая старую истину: мой дом - моя крепость.

Поднявшись по лесенке два с небольшим пролета - господин в лиловом жилете и туфлях с медными пряжками отодвинул небольшую заслонку и выглянул на ту сторону ворот. Повертев головой и так никого и не увидев, он озадаченно хмыкнул и зашагал вниз. Новый день обещал немало хлопот и прохлаждаться столь занятому господину было решительно некогда.

На первом этаже гостиницы понемногу собиралась публика. Рыжий трактирщик вяло протирал тарелки, поминутно ловя ладонью очередной зевок. Сновали туда-сюда поварята с огромными тюками, корзинами и бурдюками. У большого очага кашеварил усатый толстяк в годах. Неспешно снимая шум с варящейся в котле бараньей ноги, он задумчиво перебирал свободной рукой мешочки с пряностями. Отыскав среди них лесной розмарин, он щедро отсыпал в кипящую воду горсть, забросил кусок соли размером с кулак и стал мешать.

Трактирщик на миг поднял глаза, когда скрипнула дверь, поприветствовал кивком вошедших гостей и снова вернулся к тарелкам. Пожилой мужчина с сухим морщинистым лицом отряхнулся от припорошившего голову и плечи мелкого сухого снега, снял плащ и направился к стойке.

- Я ищу ночлег.

- Надолго ли?

- На две ночи. Может на три.

- Комнат сейчас не хватает, сэр. Сами видите - на перевале столпотворение. - Он подобострастно улыбнулся. Мужчина достал желтую монету и подтолкнул ее по столешнице в сторону собеседника.

- Кажется у нас было место над конюшней. - Трактирщик снова расплылся в улыбке, ковыряя пальцем монету.

Мужчина вздохнул и достал ещё одну.

- Я позову горничную. А вы пока не желаете ли выпить чего-нибудь согревающего или же отобедать? Шазан! Бегом сюда! - Откуда-то сверху послышался топот ног.

- Пожалуй не мешало бы перекусить. Мы всю ночь были в пути.

- Все будет в лучшем виде, сэр.

Мужчина вернулся к своему спутнику и помог ему снять плащ. Спутником оказался светловолосый паренек не старше тринадцати лет. Столь бледный, что по сравнению с ним первый снег показался бы розовым, как поросенок. Они прошли и сели у окна поближе к очагу. Кашевар тем временем вынул из котла баранью ногу и стал забрасывать туда мелко нарезанный картофель и грибы.

- Язик! - Из подсобки вылетел чумазый поваренок и встал по стойке “смирно” перед старшим. - Ты, что, собачий сын, такой грязный? Свинью сосал?

- Я уголь таскал, дядька. - Он вытер под носом рукавом и с вызовом посмотрел на повара.

- Я тебе дубина, что говорил?

- Что?

- Что уголь таскать - работа этого старого пердуна.

- Дядька, у него спина больная. - Паренек опустил глаза, разглядывая свои исхудалые башмаки.

- Печень у него больная, болван. Он тебя провел, как дурачка на ярмарке! - Повар встал, стянул фартук и вытер руки. - Обскубай пока окорок, а я схожу ему спину подлечу. Только руки вымой.

Тем временем к стойке трактирщика прибежала зардевшаяся девица. Она смущенно поправляла передник, ежесекундно сдувая с миловидного лица выбившуюся прядь волос. Мужчина привстал из-за стола:

- Милорд, я отойду. Кажется что-то прояснилось насчет ночлега.

- Конечно, Валдрик, не беспокойся обо мне.

Пока его спутник договаривался о комнате, подросток смотрел, как поваренок расправлялся с огромной для его роста бараньей ногой. Он поставил ее в медный таз и стал ловкими движениями срезать по всей ее окружности мясо. Вскоре в руках у мальчугана осталась лишь гладкая кость. Он посмотрел на завороженного гостя и на шпагу, свисавшую с его пояса. Ухватил кость на манер меча и  направил её на мальчишку.

- Защищайтесь, сударь!

Тот улыбнулся, встал в приветственную позу, но не стал доставать из ножен свое оружие. Окинув взглядом трактир, он схватил стоявшую поодаль швабру и приготовился отражать удары. И удары последовали. Один. Второй. На третьем чумазый мальчуган чуть не выронил кость. Сбился и чуть не упал. Гость тут же воспользовался моментом и нанес серию ответных уколов. Да таких, что у поваренка из глаз чуть не посыпались искры. Последний удар пришел откуда не ждали. И оставил на шее алый отпечаток пятерни взрослого мужчины.

- Я тебе сейчас эту шпагу засуну так глубоко, что будешь ходить прямой, как мачта королевского галеона. Простите его, милорд. Этот балбес ещё своё получит.

- Не нужно его наказывать, сэр. Я давно не упражнялся в фехтовании и, честное слово, был рад нашему поединку. - Он поставил свое импровизированное оружие в угол и поклонился. - Айвин Фераворн.

- Рад знакомству, милорд. Меня зовут Норвил, а этого чертенка - Язик.

- О, мистер Норвил, прошу вас, не нужно этих формальностей. Мы с моим спутником пробудем здесь несколько дней. И мне бы очень хотелось, чтобы мы с вами общались на равных.

Повар замялся:

- Ну, как скажешь, парень. Язик, бегом на кухню - там уже подгорает лук с морковкой.

За спиной повара возник спутник юного аристократа:

- Сэр Айвин, я договорился насчёт жилья. К полудню один постоялец съезжает и мы сможем заселиться в его комнату. А пока наши хозяева любезно предложили нам холодные закуски и вино. А для вас, мессир, свежее молоко.

День в трактире обещал быть трудным, поэтому все вернулись к своим обязанностям. Трактирщик уже наливал пинту сидра какой-то ранней пташке. Шазан кокетничала с молодым черноволосым постояльцем в высоких кроваво-красных сапогах. А грозный хранитель очага продолжал колдовать над своим котлом. Убедившись, что картофель в достаточной мере разварился, Норвил нежно, словно нянча ребенка, взял поднос с горой обжаренной с луком моркови, и стал, ложка за ложкой, опускать ее в котел. Когда все было кончено - он сыпанул в глубокую миску полпинты ячменной муки и влил в нее пинту сливок. Тщательно размешал, пока тесто не стало жидким как свежая сметана. А затем помешивая в котле, стал тонкой струйкой вливать содержимое миски. И вот начало происходить чудо: похлебка из жидкого бульона начала превращаться в густой, почти как каша, наваристый суп. Под конец повар достал из-за пазухи мешочек и положил из него в котел две щепотки. Потом подумал и забросил еще одну. Поваренок, стоявший у него за спиной прищурился, стараясь разглядеть секретный ингредиент.

- Подойди сюда, Язик. - Повар поднес к его носу мешочек. - Это Сенной Пажитник. С ним грибная похлебка заиграет всеми ароматами леса.

- Угу.

- Что “угу”? Иди сковороды драй! - Повар выпрямился подбоченившись и посмотрел в окно. - К вечеру тут будет не протолкнуться.

В своем крохотном, забитом до потолка стопками бумаг, бухгалтерскими книгами и журналами учета постояльцев, кабинете сидел за огромным столом маленький пожилой мужчина в лиловом жилете и невероятно большом пенсне. Его пальцы быстро бегали по костяшкам счетов, а кончик пера плясал по бумаге, облагораживая ее неровную поверхность изящными линиями прекрасного почерка. Ведь если хочешь вести свое дело честно и при этом получать доход - нужно самому быть его частью. Поэтому маленький человек знал откуда пришла и куда ушла каждая монета в месте, которое он считал своей крепостью. Он дописывал последнюю графу на последней чистой странице очередного журнала, которые он вел сколько себя помнил. Вдруг в раму окна его бухгалтерии и одновременно спальни, и гостинной, как впрочем и кабинета, постучали. На этот раз чуть настойчивее. Он опустил перо в обыкновенную глиняную чернильницу и подошел к окну. Постоял. По раме снова постучали. Пожилой мужчина, уверившись, что на этот раз ему не померещилось - тут же распахнул створки и выглянул вниз.

- Ни-ко-го... - Произнес он с озадаченным лицом. Постоял немного, достал чистый журнал, и снова с головой ушел в цифры.

Ближе к вечеру молодой дворянин и его старый камердинер, показались внизу. Там во всю кипела обычная трактирная жизнь. Эль и сидр лились рекой, шумела беседа, шкварчала на огромных сковородах всевозможная снедь, а в углу залихватски выплясывал, подыгрывая себе на скрипке молодой черноволосый менестрель в кроваво-красных высоких сапогах.

Отдохнувшие и выспавшиеся, двое путешественников никак не могли найти куда им присесть. Но случайно встретившись взглядом с чернобородым невысоким мужчиной с трубкой во рту, сидевшим в ближайшем к очагу углу, у окна - Мальчик понял, что их приглашают к столу и потащил за собой слугу.

Вечер был одной нескончаемой пирушкой. Юный аристократ впитывал в себя все, чего похоже был лишен долгое время. Его приводила в восторг еда простого люда, их музыка, их скабрезные шутки. Чего было не сказать, о его слуге. Тому скорее было бы уютно в тишине холодных стен замка, чем здесь. Уж больно кислое лицо у него было.

Они взяли себе большой поднос запеченного в мундире картофеля и свиных ребер.

Мужчина за их столиком не проронил ни слова. Он задумчиво вглядывался в сумерки за стеклом, погруженный в свои мысли.

- Простите, сэр, вы не знаете: это правда самое последнее поселение на пути к Великому Хребту? - Решил как-то начать беседу Айвин.

- Хм? - Человек удивленно посмотрел на мальчика. В его взгляде читалась настороженность. - Пожалуй не совсем. Есть еще одна остановка на дороге к перевалу. Оно называется “Мертвый дом”. 

- Какое-то дурацкое название.

Мужчина улыбнулся, отложил трубку и затянул тесьмой копну черных волос.

- Это старый замок. Когда-то это были владения чародея. 

- Настоящий замок?

- Ну как замок? Скорее большой домина с башней. Но он давно заброшен.

- А почему заброшен? В нем наверное осталось много ценного. Всякие книги и свитки с заклятиями.

- Сир, не вежливо докучать незнакомым людям. - Вмешался слуга.

Мужчина у окна бросил на него презрительный взгляд и продолжил:

- Это место путешественники обходят стороной. Боятся того, что там поселилось после смерти хозяина.

- А что там поселилось?

Коренастый человек ухмыльнулся:

- Те, кто это узнал - уже никому не расскажут.

- Милорд, вам пора в постель.

- Еще минуту, Валдрик, я хочу узнать больше о том замке.

- Милорд, это всего лишь сказки простолюдинов. В них нет ничего, что можно было бы проверить. В этом и есть суть сказок.

Их собеседник поднялся из-за стола и подошел к очагу. Затем вынул из огня головешку и поднес к своей видавшей виды курительной трубке:

- А тебе никто не мешает проверить, - Он пару раз причмокнул, раскуривая сырой табак. - Вал-дрик.

Последнее слово прозвучало довольно брезгливо. Так, что слуга, сделав вид, что ничего не услышал, взял со стула хозяйский камзол и направился к лестнице.

- Я подготовлю постель, милорд.

- Сэр, простите не знаю вашего имени, расскажите ещё о перевале.

- Меня зовут Дарвик Бурильщик.

- О, вы ремесленник, сэр Дарвик?

Мужчина усмехнулся:

- Пожалуй вам, милорд, еще рано знать, как я получил это прозвище. - Он задумался. - Хотя в некоторых краях юноши вашего возраста уже… Ну да, ладно. Я, как и большинство на перевале иду прочь от наступающей зимы. А если подвернется работенка - так не боюсь и замараться. Честный труд - он ещё никому не навредил.

- Это кто здесь честно трудится? Не ты ли? - Из-за соседнего стола поднялся крепко сложенный человек со шрамом через все лицо. Он подошел держа в руке кружку и вопросительного взглянул на подростка.

- Прошу вас, сэр, присаживайтесь.

Здоровяк оскалился беззубой улыбкой и обрушился на стул. 

- С кем имею честь?

Новый собеседник плюнул на ладонь, провёл ею по лысой, похожей на тыкву голове, и протянул юному дворянину:

- Видли из Вишневой заводи, сэр.

- Рад знакомству, мистер Видли. Не хотите ли присоединиться к беседе? Я вижу вы знакомы с господином Дарвиком?

- Хорёк Видли. - процедил сквозь зубы коренастый. - Удивительно, что ты ещё жив.

- Как видишь, старый пройдоха, я еще на ногах. 

Лысый отхлебнул из кружки и повернулся к подростку:

- Если вы еще не поняли, сэр - мы с моим старым другом наемники.

- Что тебя привело на перевал, Хорек? Давненько ты не выбирался дальше Болотного края.

- Лихие времена настают. Этой зимой в долине будет не безопасно. Меня-вот, наняли пастухи из Захема.

- На кой черт им сдался хромой калека, когда один их волкодав стоит пятерых как ты?

Видли вытянулся на стуле, скрестив руки на груди:

- А вот это уже не твоего ума дело.

- Небось наплел что-то про тайные тропы. - Дарвик выпустил струйку сизого дыма на стол. В полумраке трактира Айвину почудилось, что это не дым, а туман стелется по ледяной долине. Просачивается сквозь расселины кружек и стекает со скал пустых тарелок. А подсвечник посреди этой равнины - высокая башня в замке мертвого чародея.

- Может да, а может и нет. - Лысый здоровяк лукаво прищурился. И кивнул в сторону мальчишки. - Сам-то, небось, уже прибился.

- Я еще не решил.

- Мистер Видли, а вы слышали про мёртвый дом?

- Это про тот мерзкий сарай с вороньим гнездом-то? Да, бывало приходилось там останавливаться на ночлег. - Хорек сделал жест трактирщику. - Пожалуй в заснеженном поле ветра меньше, чем там. Повсюду проросли кусты и мох, а на стенах растут странные грибы. Они даже немного светятся, когда особенно тёмная ночь.

- Заливай побольше! - Дарвик подался вперед, разбрасывая перед собой тарелки. Трубка, зажатая в зубах выплясывала вверх-вниз, вторя его речи. - Когда весной я шёл с обозом пасечников дернул нас черт заночевать в этом проклятом месте. До трактира, где мы сейчас благополучно сидим и попиваем сидр, оставалось часа четыре пути. А в обозе одной бабе возьми, да и приспичи рожать. Делать нечего: остановились  там. Матроны потащили её под крышу, а мужику её велели воды вскипятить. Я, видя, что руки у него трясутся, как у припадочного, забрал у него котелок и пошёл набрать воды в ручей. Его же отправил за хворостом. Поставил котелок под скалу. Стою, жду пока вода наберется, а сам рядом нужду справляю, да поглядываю издали на дом. Глядь: там огонёк вспыхнул. Ну, думаю, молодой папаша взял себя в руки - быстро справился. Беру воду, и иду на свет. Уже на подходе увидел, что там кругом кровь. И тела, разорванные на ошметки: лошади, мужчины, женщины. Меня всего-то с четверть часа не было. И ни крика, ни шума. Я ко всякому привычен, но от такого даже у меня поджилки затряслись. А у костерка пасечник тот сидит. Рядом баба его, уже разрешившаяся. Как понял, что разрешившаяся? А мужик их ребятенка прямо на вытянутых руках над огнём держал. Дитенок, слава богам, уже отошёл. А он его  держит и что-то себе под нос бормочет. Я прислушался. А он повторяет без умолку: “Хозяин любит теплое. Хозяин любит теплое”. А за спиной у него будто бы сама тьма шевелится. Жутко мне стало. Бросил я котелок и рванул что было сил оттуда. Благо лошадь оставил поодаль от дома. А то пешком бы ноги не унес. А ты говоришь бывал там! Ничего особенного!

- Так это ты тот обоз вел? - Хорек зло улыбнулся. - Ты знаешь, сколько за твою голову назначили в Эйхаме?

- Моя голова мне пока самому нужна. - Чуть сбавил тон Дарвик. - А ты помалкивай. За тобой, не в пример мне, есть дела пострашнее брошенного обоза.

Оба молча уставились друг на друга.

Когда повисшую тишину нарушил скрип двери заклятые друзья чуть было не подпрыгнули. На пороге, выжимая полы балахона, стоял круглолицый румяный мужчина с окладистой, белой, как снег бородой и посохом под мышкой.

Айвин только и прошептал:

- Ча-ро-дей.

Не дожидаясь, пока его пригласят войти мужчина зычно крикнул:

- Трактирщик, седалище твое на шпиль! А ну-ка окропи стакан, скромному прихожанину твоего богоугодного заведения!

- Сидевшая у входа пожилая матрона с конопатой девицей на выданье - с такой силой закрыла руками ей уши, что бедная чуть не оглохла от звона. Когда они спешно покинули свой стол, гость радостно рухнул на скамью и стянул сапоги. Как только ему принесли пинту - он брезгливо скривился:

- Что это? Эль? Неужели скромный служитель культа не заслужил чего-то покрепче? А ну живо тащи сюда зеленое вино, драконью настойку, или что-там у вас припрятано для растирания?!! - При последних словах он смеясь толкнул в плечо глуховатого деда на костылях, что сидел за соседним столом.

- Что? Святой отец?

- Спать иди! Вот что.

- Благословите…

- Благословляю! - Он шлепнул старика по лысине и отвернулся.

Видли и Дарвик выдохнули и взялись за кружки.

- Ладно, я не доносчик. К тому же есть гильдейская… Как её, там? Тьфу ты! Гарпию мне в жены… Э-ти-ка.

Дарвик усмехнулся:

- Вот где два несовместимых понятия: ты и этика.

- Смейся. Однако пока ты, весь такой правильный, сидишь здесь без работы - я преспокойно отправляюсь с пастухами на рассвете.

- Ошибаетесь, мистер Видли! Господин Дарвик нанят сопровождать меня в моём путешествии через долину.

- А меня ты, парень, не забыл спросить? - Дарвик грозно посмотрел на мальчишку, хотя и сам понимал, что такой шанс выпадает не каждый день.

Подросток полез под стол и спустя мгновение на него упал, бряцнув содержимым, небольшой мешочек. Многие обернулись на звук.

- Надеюсь это убедит вас принять мое предложение?

- Спрячь это, малыш, пока не накликал беду.

В этот миг за спиной Хорька прозвучало басом:

- Сын мой, не потесните ли вы свое седалище, позволив скромному жрецу пробраться к очагу.

Позади, держа в руках мокрые сапоги, стоял человек в балахоне.

- Что же ты, отец не высушишь их своими камланиями? - Видли зашелся зычным смехом.

Тогда человек в робе наклонился к уху Хорька и что-то прошептал. При этом он показал ему свой мизинец, медленно сгибающийся и втягивающийся в пятерню. Наемник вмиг покраснел,  выпучил глаза и пулей вскочил с места.

- Проходите, святой отец.

- Дарвик и Айвин сидели с открытыми ртами.

- Вы уж простите старика - я не нарушу вашего общения своим брюзжанием. Всего-то навсего погрею ноги у огня.

- Будем рады если вы присоединитесь к нам, господин жрец. - Улыбнулся Айвин. Я - герцог Фераворн.

- А почтенные господа - Он кивнул в сторону Дарвика и Видли. - Проводники через долину. Мы как раз обсуждали все трудности, с которыми путникам предстоит столкнуться в тех диких местах.

- Спасибо за приглашение. Мне, к несчастью нечего предложить вам взамен на ваше гостеприимство. Ну, разве что, смогу развлечь вас парой историй.

- Здорово! - Оживился герцог. - Мы как раз обсуждали истории о Мертвом доме, что на пути к перевалу.

- В самом деле? - Лицо мужчины вытянулось в изумлении. - И что же слагают люди про этот дом?

- Говорят, что там люди сходят с ума и убивают других людей, старик. - Дарвик посмотрел в пустую кружку и махнул рукой официантке.

- Ну, что же, люди сходят с ума везде.  - Жрец закатал рукава балахона и придвинул свой стул поближе к столу. - А уж смертоубийством наш брат промышлял еще с незапамятных времен. Если хотите, истребление себе подобных - самое очевидное отличие человека от зверя. Его особая черта.

Пожилой мужчина принялся раздвигать посуду, что громоздилась поверх выскобленых досок. Взял из них несколько куриных костей, обглоданных крыльев и позвоночник.

- Вы когда-нибудь задумывались: каково жилось бы на земле без кровопролития? Дайонвар заполонили бы больные и убогие, а еда кончилась бы уже на пятый год такого миролюбивого бытия. Убийство - естественная часть жизни. Ее инструмент, позволяющий править самою себя. А война? Война - это кульминация культуры убийства, ее квинтэссенция. Колосс, толкающий прогресс.

- Святой отец, ты каким богам-то служишь? - Видли сидел с открытым ртом, вытаращившись на мужчину.

А тот упорядочивал кости, выложив почти целый скелет на столе.

- Эх, жаль головы нет. - Он огляделся, выискивая что-то известное лишь ему. - А это что у нас тут?

Жрец ловко поддел кочергой, лежавшую в золе очага обглоданную щучью голову и положил во главе костей.

- Простите, меня, любезные друзья, я не представился. - Он выпрямился и пригладил довольно короткую, но густую бороду. - Калиган из ордена Солнечных Пастбищ.

- Никогда не слышал о таком. - Дарвик забирал кружки с подноса, улыбаясь симпатичной девице в переднике. - Это что же за боги такие кровожадные, что ты, святой отец, так упоенно толкуешь об их учении?

- А что, поджилки затряслись? - Видли потянулся за кружкой с подноса и получил шлепок по руке. Официантка грозно взглянула на него и наемник погрустнел.

- Готово. Теперь самое интересное. Мне нужна капля крови девственницы.

Дарвик с любопытством поднял глаза на свою новую знакомую. Та сделала полное сопереживания лицо и погладила его по щеке:

- Прости, милый.

Все уставились на юного герцога.

- А? - Он недоуменно поднял глаза. - Потом, покраснел, потупился и протянул руку.

Жрец вытащил из отворота рясы иглу и взял мальчика за палец:

- Не расстраивайтесь, ваша светлость. Вам по возрасту еще рановато иметь такой багаж. Но вы - юноша статный. У вас все еще впереди.

Айвин слегка напрягся, но все произошло быстро. Служитель странного культа обмакнул невесть откуда взявшееся гусиное перышко в выступившую каплю, поднес его к губам и что-то пробормотал. Затем стал водить им по куриным костям. Ничего не происходило и у зрителей первая настороженность стала сменяться улыбками. Тогда жрец не прекращая манипуляций приложился к кружке. И вдруг Айвин произнес:

- Смотрите!

Кости сначала покрылись словно грязью. После поверх них стали шипеть и надуваться пузыри. В добавок ко всему по краям суставов стали вытягиваться какие-то тонкие нити, извивающиеся в воздухе словно черви. И наконец они сомкнулись между собой и на досках стола встал в полный рост скелет странного существа с рыбьей головой и телом цыпленка. По толпе пронесся возглас удивления.. Цыпленок же осмотрелся вокруг и, не найдя ничего лучше - окунул голову в кружку с элем Дарвика. Затем он попытался напиться, запрокинув голову назад, но содержимое мгновенно пролилось сквозь отверстия в его груди. Он повторил попытку и, окончательно убедившись в её тщетности, отправился гулять по столу. Вокруг стали собираться зеваки. Кто-то тер глаза, не веря в происходящее. Другие делали знамения, ограждающие от чёрной магии. Мальчуган в поварском колпаке накрошил перед ним хлеба.

- Что это за колдовство старик?

- Ну что вы? Это всего лишь марево. А показал я вам его, чтобы вы поняли с чем столкнетесь, если отправитесь через Мёртвый дом.

- С цыплятами? - Захохотал кто-то из толпы.

- С нежитью. - Донесся мрачный голос где-то из-за спины Калигана. Тот приложился к кружке и не отрывая рта повернулся в сторону голоса. Позади толпы стоял высокий худой человек с редкими седыми волосами, падавшими на лицо, и повисшими словно водоросли длинными усами, поверх довольно густой щетины. - Да, с нежитью!

Человек был мертвецки пьян, хотя все еще держался на ногах. Собравшаяся вокруг удивительного представления жреца, толпа разошлась, когда он сделал несколько уверенных шагов к столу.

- Мне повезло… остаться в живых… после встречи...с ней. В Вороньем Урочище!

По толпе пронесся испуганный вздох. Кто-то из зевак подвинул ему стул. Он долго молчал, упершись взглядом в него, но все же сел. Виддли жестом привлек внимание трактирщика:

- Сделай-ка деду “Дурную весть”!

- Это как? - Удивился герцог Фераворн.

- Сейчас увидишь, малец.

Трактирщик понимающе кивнул и начал растирать какие-то ингридиенты в ступке. После чего залил все содержимое маслом, поставил на нагретые камни печи, а после процедил в стакан.

- Ее заказывают своим мужикам сердобольные жены, когда утаскивают домой. - Хорек начал загибать пальцы на руке. - Там и красный перец из Анквари, и уголь, и облепиховое масло, и говорят, даже какие-то зерна, которыми в Захеме кормят телят, а после полупереваренными вынимают из… Ну в общем та еще дрянь.

Тем временем передали стакан. Виддли помог донести его до рта и проследил, чтобы старик выпил все до капли.

- Теперь все разойдитесь! И тазик! Дайте мне тазик! Ну же, живее - вон, у него уже глаза закатились.

Когда все было кончено, дед отдал полотенце поваренку, который принес ему крепкий мятный чай и застегнул на все пуговица свой кафтан.

- Чтобы ты, курва червями сморкался. - Зло посмотрел он на Хорька. - Я на эту выпивку последние гроши спустил!

- Будет тебе, отец. Не гоже такому почтенному человеку наедаться до поросячьего визга. - Вставил слово Дарвик, набивающий трубку.

- Ну вот, опять я виноват. - Виддли с досадой отхлебнул из кружки своего заклятого друга. - Да ну вас, пойду лучше коня привяжу.

Костяной цыпленок тем временем принялся клевать свиные ребрышки, снова переведя внимание толпы.

- Я понял! Дурные вести - отрезвляют! - Воскликнул Айвин и тут же смутился мыслям вслух. - Пойду-ка я тоже коня привяжу.

Толпа радостно загоготала.

- Давай уже, старик! - Раздался из нее призыв. - Не томи, рассказывай про нежить.

Руки его тряслись, а на лбу выступил пот, когда он поднес ко рту горячую кружку:

- Пол столетия назад это было. Стоял в те дни на севере болотного края городишко. Сейчас уже и названия никто не вспомнит. Люд считает те места проклятыми. А звался он в те годы Ивельхейм. Жили там по большей части купцы. И город славился своими ярмарками. На них свозили все: от иголки, до драконьего яйца. 

- А второе яйцо где? - Заржал тонкий голосок в толпе и тут же раздался шлепок оплеухи.

- Второе осталось у дракона, балбес! Не перебивай.

- Так вот. - Продолжил старик. - Город процветал и прирастал домами и дорогами. Это сейчас там остались лишь камни, поросшие мхом. А тогда его белые стены было видно за милю даже сквозь густую чащу. Жили горожане мирно, да и кому придет в голову нападать, когда все соседи получали хороший доход с торговли с ним. Но, как говорится, беда приходит откуда не ждали.

* * *

Некромант.

Глава 1: https://joyreactor.cc/post/5452040

Глава 2.

Тварей, в переулках и на крышах домов уже не было слышно. Стихли и крики множества их жертв. Сумрак постепенно поглощал город и в нем лишь четче проступали последние очаги бушевавших в предместье пожаров. Страшный спектакль, разыгравшийся в городке на перекрестке двух дорог посреди болот, окончился гробовой тишиной. Среди опустевших домов и окропленных кровью белоснежных стен, только скрип водяной мельницы напоминал о недавнем присутствии здесь жизни.  

Массивная дубовая дверь внутри часовни была надежно подперта лавками, принесенными мальчиками-служками. Уцелевшие сидели у сложенных наспех баррикад в ожидании своей судьбы. Было тихо и оттого еще больше пробирал тревожный озноб. И в этой тишине лишь масло в лампадах потрескивало, выбрасывая вверх столбики искр.  

– Что происходит? – не выдержал кто-то из спасшихся. – Что это были за создания? Почему они напали на город?  

Девочка лет пяти стояла у заколоченного окна и смотрела в небольшую щель. За окном смеркалось, но догорающие на окраине дома еще освещали отдельные части города. Сквозь мутное стекло смотрела она в темноту, но видела только свое отражение. В противоположном углу послышался шепот:  

– Дядька Семен, помнишь ты рассказывал про нитро… куро… томата? – Оборванный паренек с царапиной на лбу обращался к сидевшему спиной к остальным крепкому мужчине с гладко выбритой головой. Он не сразу заговорил – раскуривая трубку.  

– Некроманта. – Наконец выдохнул мужчина клуб дыма.  

– Ага! Точно. Не-кро-мата.  

– Это я так тебя малого пугал, чтобы ты в лес сам не ходил. А меня твой дед так пугал, а его мой дед. – Мужчина затянулся и выпустил клуб сизого дыма. – Сказки все это.  

Подросток не сдавался:  

– А если не сказки? Ты же видел тех, кто напал на нашу телегу. Их ни стрела не брала, ни вилы. Ну точно нежить!  

– Если не сказки – Ответил мужчина. – то мы и до утра здесь не доживем.  

– Эй! Что вы там шепчитесь? Если что-то знаете – рассказывайте всем.  

Мужчина с бритой головой повернулся.  

– Я Семен-кузнец. А это моей сестры сын – Яков. Мы из болотного края. Приехали на ярмарку.  

– Я Йозеф – сборщик подати. Выкладывай, что знаешь.  

– Знаю я немного, милостивый сударь. Те нелюди, что сегодня напали на город живут в глухих местах на болотах. Обычно они мирные и лишний раз людям не показываются. Ума не приложу, что их заставило прийти сюда.  

– А про что твой байструк бормотал?  

Кузнец нахмурился, но ответил:  

– Вы его не слушайте, господин. Яков с детства не шибко умом крепок. Услышит как собака брешет, да на всю околицу разнесет, что волколак.  

– Что-то ты, кузнец, не договариваешь. – Мытарь встал перед мужчиной, важно подбоченившись. – А-ну выкладывай, собачий сын!  

Кузнец начал вставать, и Йозеф почувствовал себя оттасканным за ухо мальчишкой, забравшимся в соседский сад. Когда мужчина поднялся во весь рост – смотреть снизу вверх пришлось уже мытарю.  

– Господин сборщик, – Сказал Семен наклонившись к нему, почти в ухо. – Здается мне, что сегодняшнее яйцо всмятку, которым сударь изволил завтракать, и которое так неудачно засохло у вас на кафтане – было последним в вашей жизни.  

Мытарь быстро глянул на пятно поверх алого Дамасского шелка, и снова на медвежью фигуру кузнеца. Тот поднес к губам трубку из вереска, пустил струйку дыма и задумчиво посмотрел куда-то вверх:  

– Хотя и краюха хлеба с луковицей для меня, видать, были последними.  

Рядом ходил туда-сюда растрепанный писарь с ошалелыми от страха глазами, и все повторял:  

– Кто-нибудь видел бургомистра? Нужно найти бургомистра!  

Девочка, что стояла у окна вдруг весело взвизгнула и потянулась своими крохотными ручками в щель между досками.  

Женщина, перевязывавшая раненых подбежала к ней и прижала к себе.  

– Мама, Мама, там киса.  

– Успокойся, милая, там никого нет. Тебе померещилось.  

– Там киса. Давай ее впустим. Ей холодно. У нее из ротика идет пар.  

Женщина настороженно посмотрела в щель между досками и набросила на окно тряпку. Зной июльского дня во сто крат усиленный тлеющими тут и там смолянистыми срубами домов, уступал свой огненный трон душной летней ночи.  

А за окном уже показался край полной луны. Она лениво выползала из-за высокого холма на западном краю города. Человек в балахоне, заканчивал приготовления на его вершине. Кости дюжины волов были тщательно перебраны и теперь составляли два почти одинаково огромных могучих скелета животных. Перетянутые между собой жилами из двух лежавших у его ног растерзанных человеческих тел – они словно высеченные из камня статуи возвышались над лысой вершиной. Наконец человек выбрал два самых массивных бычьих черепа и водрузил их на положенные места. После чего вернулся к человеческим телам. Присев он погрузил обе руки прямиком в кровавое месиво и зачерпнул полные ладони. Бесшерстное бледное существо с большими рыбьими глазами, словно подернутыми пеленой, сидело поодаль и наблюдало за всем происходящим. Величиной с крупную собаку, оно также преданно смотрело на хозяина и улавливало каждый его жест.  

– Можете уходить. Иншафат. Вы больше мне не нужны. – сказал не оборачиваясь человек.  

Существо не уверенно развернулось не отводя взгляд от хозяина, и перебирая худыми перепончатыми лапами по припорошенной кровью траве, двинулось прочь с холма. Внизу его ждали подобные ему. Их горящие в опустившейся тьме глаза жадно взирали на вершину.  

Человек на холме подошел к костяным изваяниям и приложил к черепам ладони. Кровь потекла по белой кости, покрывая ее причудливой сетью ручьев. Отпечатки рук на бычьих лбах зашипели. Он медленно провёл пальцем поверх рисунка, выводя буквы.  

– "Куенос Атиалан". – прозвучало в тишине. Человек убрал руку и сделал шаг в сторону. Старые кости заскрипели, расправляя спины. Черепа: один, затем второй – подняли пустые глазницы к небу и, откуда-то, будто из глубины давно истлевшего горла, вырвался рев. Громовым раскатом он спустился с холма в агонизирующее тело умирающего города, заставляя звенеть остатки стекол в окнах.  

Люди внутри часовни вдруг умолкли. В их душу ворвался леденящий кровь ужас. Прошла, казалось, целая вечность, пока кто-то из них осмелился заговорить:  

– Нужно уходить. Они не оставят живых. Скоро настанет наш черед.  

– Куда ты пойдешь? Тебя разорвут как только ты выйдешь за дверь. – Сборщик подати вытряхивал из дорогих на вид сапог забившиеся туда камешки. – Моего денщика сожрали раньше, чем я успел сосчитать до десяти. Сиди, пока сидится. Стены здесь крепкие. На рассвете будем думать.  

Человек в зеленой егерской куртке не унимался:  

– Если мы не будем ничего делать – они вернутся и довершат начатое. Хоть детей дайте вывести. Дойдем до реки, а там через брод и большак начнется. До соседней Вишневой Заводи доберемся за два дня, если не останавливаться. А там и помощь приведем. – Он посмотрел на женщину, с девочкой на руках.  

– Я ее не пущу туда. Лучше уж со мной здесь сгинет, чем там.  

– Кто своих детей хочет спасти? – Человек повысил голос, чтобы его услышали в дальнем конце часовни. – Собирайте в путь. Я выведу их из города.  

Но никто не встал с места. Один старик начал было говорить, но тяжелая жонкина ладонь, опустившаяся ему на затылок – враз погасила в нем всякий энтузиазм.  

– Ну, раз никто не хочет – я пойду сам. Так и так пропадать. Лучше уж с топором в руке, чем как мышь под алтарем. – Егерь зло посмотрел на сборщика подати и пошел к двери.  

– Дядька, возьми нас с собой! – Из-за гардины выскочили, как чертята из табакерки – чумазые, перепачканные сажей служки. – Мы уже всех перевязали, а драться мы все равно не умеем. И у Антония тетка в Вишневой Заводи живет.  

Чумазый чертенок указал в сторону своего собрата.  

– А где ваши родители? – Егерь присел на корточки перед своими попутчиками.  

– У меня нету. А у Антония живут аж на перевале у Лиловых гор. Только тетка в Вишневой Заводи. – Второй служка согласно закивал головой.  

– А что твой друг молчит-то?  

– А он, дядька, с детства немкатый. Его в их хуторе собака перепугала.  

– С детства говоришь? Давно ли оно у вас закончилось? – Егерь усмехнулся сквозь длинные рыжие усы, что одним концом свисали вниз, а другим залихватски закинуты были за ухо. – А как же вы разговариваете, что ты про него столько знаешь: и где жил и, что тетка недалече живет?  

– Мы, дядька, грамоте обучены. Вот так и разговариваем: он пишет, а я, стало быть, читаю. А еще Антоний рисует. – Мальчик указал пальцем на образ святого, что висел прямо напротив дверей, над аркой перед молитвенной. – Это он Святого Иохима нарисовал для часовни. Правда, как живой?  

Егерь выпрямился и взглянул на образ. Суровые и одновременно будто бы уставшие черты лица взирали на него из-под потолка. Лампадка, что горела у образа отбрасывала причудливый узор на лицо святого. Свет от ее красной стеклянной окантовки будто кровь в воде колыхался на нем. Егерю на секунду стало жутко от этого вида.  

– Хорошо получилось. – Задумчиво произнес он. – Так и быть, возьму вас с собой. Собирайте свои пожитки.  

Служки куда-то убежали. А с лавки встал и подошел к егерю старик.  

– Знаю, что спасти их хочешь, но ведь на верную смерть ведешь.  

– Не бойся, отец, авось не помрем.  

– На вот. – Старик протянул мужчине узелок. – До Заводи путь не близкий.  

– Что это?  

– Краюха и два яблока. Дал бы больше, да нечего.  

– Спасибо, отец.  

Тем временем мальчишки вернулись, волоча за собой какой-то узелок. Заметив вопросительный взгляд егеря один из них ответил:  

– Это книги.  

– А дотащите их? Оставьте лучше здесь – а то придется бежать, а с такой поклажей ног не унесем.  

– Нельзя. – Парнишка вытер рукавом нос. – Это святое писание и церковная книга. Нам сказано было беречь их как зеницу ока.  

– Ладно, давайте ваше писание, а то надорветесь. Что я потом вашей тетке скажу? – Егерь закинул узелок за спину и повернулся к остальным. Многие смотрели на него с ужасом. Другие неодобрительно качали головами, опустив глаза.  

– Ну, не поминайте лихом.  

Фигура на холме стояла, глядя в полной тишине в сторону часовни. Лишь тяжело вздымалась грудь у мертвых быков, пытаясь надышаться после долгого забвения. Там, вдали, остались еще незавершенные дела. Еще теплилась жизнь в доме на освященной земле.  

– Так, значит их там две дюжины. – человек задумчиво погладил подбородок. – Как ты думаешь, дружок, равноценный обмен?  

Кот с белесыми, помутневшими глазами и отвисшей челюстью, сидел у его ног и смотрел снизу вверх.  

– И я так думаю. – тихо проговорил человек.  

Он запряг мертвых волов в притянутую мелкими прислужниками телегу. На ней стояла огромная клеть, с наброшенной поверх истлевшей тканью. Внутри слышно было ворочание и приглушенные стоны. Между волами был подвешен ствол дерева, наспех вырванного с корнем и обгрызенного на манер тарана с другого конца. Бесшерстные слуги не знали орудий. Потому на сырой древесине виднелись следы крови, от истертых лап и зубов.  

– Пора.  

Он нагнулся к кошке и нежно погладил ее по загривку. Затем взял на руки. Животное не противилось. Его маленькая жизнь уже давно угасла. Человек крепко взялся за ее пушистую шею и потянул, пока она не хрустнула. После, отбросив в сторону безголовое тельце, он подошел к одному из волов и насадил на рог что-то небольшое. В темноте видно было лишь, как поблескивали мутные глаза.  

– Кхар-Мсабаш! – Громко произнес человек и огромные колеса заскрипели, сдвинулись с места.  

Внутри часовни царила тишина. Лишь в дальнем углу слышались стоны раненых. Мужчины у дверей сидели полукругом. Их мрачные лица в свете догорающих лампад, казалось, сошли с давних полотен, где забытые в веках защитники давно занесенной песками крепости, ждут своего последнего боя.  

Кто-то еле слышно затянул песню. Кузнец вздохнул, вертя в руках вырванную из дубовой балюстрады балясину:  

– Много чего болтают на ярмарках. Иным лишь бы языком почесать. Но бывает такое услышишь, что сдается: лучше б это была брехня. Однажды, я еще мальцом был, старшой брат взял меня с собой продать гусей в Лесной Гавани. Пока он пошел проведать местных девок – я караулил клетки на пристани. А там собрался торговый люд поговорить за жизнь. Шум, смех, порою брань. Я раньше таких словечек и не слыхивал. Аж уши в трубочку заворачивались. А потом все разом как-то притихли. Будто вороны на дереве, когда ястреб пролетает. Мне стало любопытно, и я пробрался сквозь толпу. А среди зевак сидел на тюке один анкварский купец, что через здешние болота товар вез. Его руки тряслись, и кто-то сердобольный сунул ему плошку горячего липового отвара. Трястись руки не перестали, но человек отпил и немного успокоился. Мне тогда показалось, что он не был стар, хотя волос его был белым, словно снег с вершин Лиловых гор. Анкварец поведал, что два дня назад пересек границы Болотного Края у каменного столба первых людей. Его обоз шел по узкой тропе среди топей, огибая Змеиное урочище с юга. Вечером первого дня проводник нашел хорошее место для ночлега и обоз встал на привал. Ночь прошла неспокойно. Лошади заметно нервничали, а волкодавы проводника-захемца беспричинно лаяли в направлении топи. Под утро проводник пришел в шатер анкварца и позвал его идти за собой. Они продирались сквозь валежник, пока не взобрались на невысокий холм, поросший можжевельником. Солнце еще не встало. Над болотом стелилась серая дымка, в которой мерещились то чьи-то голоса, то странные фигуры, проплывающие между стволов почерневших елей. Проводник приказал купцу лечь в траву и смотреть. Сначала он ничего не заприметил и, уже было решил, что захемец вслед за своими псами начал видеть то, чего нет. Но спустя короткое время он услыхал треск ветвей. А ещё через мгновенье на тропе, которая шла в двухстах шагах севернее той, что следовали они, показался огромный бурый медведь. Купец собрался было сорваться и убежать, но проводник вдавил его в землю и приказал помалкивать. К удивлению анкварца медведь был в упряжи и тащил за собой что-то на подобие грубо сколоченной из бревен арбы. Верхом на медведе сидел погонщик. Следом за ними растянулся цепью целый отряд нелюдей. Похоже было, что они взяли след каравана еще в степях, а сейчас свернули не на ту тропу и, на счастье людей, разминулись с ними. Следом за медведем на тропе показались пешие нелюди. Замыкали строй двое наездников на диких вепрях. Всего их было не больше двух дюжин. Они прошли мимо укрытия людей и уже почти скрылись за деревьями, как вдруг меж стволов пронесся какой-то причудливый звук. Что-то засвистело, потом несколько раз глухо ударилось о деревья и наконец застрекотало, будто цикада у самого уха. И тогда начался сущий ад. Сначала тягловый медведь в голове строя нелюдей упал замертво. Возница его стал бить хлыстом. Да какой там? Издохла скотина. А когда поравнялись с ним пешие, и подошли посмотреть что стряслось – зверь испустил смрадный дух на них. Они за рты похватались, да поздно уже было. Один за другим так и полегли. Полежали они, значит мертвые, а потом возьми и встань. Те, кто в конце строя был и живой остался – того его мертвые товарищи потом сами догнали и кровь пустили. Дождались, пока тоже встанут и все направились прямо в трясину. Да так и ушли под воду. В самую топь. Будто и не было.  

Кто-то из присутствующих осенил себя святым знамением:  

– А что дальше было, кузнец?  

– А дальше вернулся Кестус, мой брат, и надавал мне по шее. Пока я уши развесил – гусей кто-то стащил.  

– Погоди. Что же получается? Он в здешних болотах живет уже больше, чем полвека?  

– Пожалуй, что и дольше. Я давече говорил, что еще мой дед, иной раз, про него вспоминал.  

– Сколько ж ему лет?  

– Сколько бы ни было – руки пачкать он не любит. Действует хитростью и издалека. Если это он напал на Ивельхейм, значит будет ждать, пока тут живых не останется. Потому как власть он имеет только над хладными трупами.  

– А что же тогда эти твари за ним пошли? – Спросил какой-то человек в разорванной на груди рубахе с проступающими пятнами запекшейся крови. Или они тоже того? Хладные трупы?  

– Сие мне не ведомо.  

Кузнец нежно провел ладонью по гладкой лакированной поверхности балясины:  

– Хорошая работа. Жалко, что сгинет и не останется того, кто вспомнит труды этого плотника.  

Тишину нарушила женщина. Та, что помогала раненым. Она тихо присела на скамью рядом с кузнецом.  

– Лейтенант стражи совсем плох. Если знаете кто-то молитвы – сходите к нему.  

Старик, сидевший рядом молча поднялся на ноги и ушел.  

– Еще двое не доживут до утра. – устало выдохнула она. Ее платье, все изорванное на лоскуты и черное от запекшейся крови – в сумраке часовни оно придавало бедной женщине вид какой-то растерзанной птицы.  

Яков смотрел на нее и думал, что такую птицу он когда-то видел в книжке с яркими картинками. Ее читали детям в школе, в окна которой он часто заглядывал, когда проходил мимо, ведя на луг гусей. Бывало он останавливался у открытого летним утром окна и подолгу слушал рассказы. А тот рассказ, был про странных птиц из далекой страны. В засушливые годы они выкармливали своих птенцов собственной кровью. Учитель, который рассказывал детям об этих птицах говорил, что они – символ родительской любви. Яков хорошо запомнил этот рассказ и теперь, в этой женщине он видел ту самую птицу, что отдает себя без остатка.  

Мытарь тяжело поднялся и глядя куда-то сквозь запертые дубовые двери сказал:  

– Егерь был прав. Нужно уходить отсюда. Пока еще есть силы.  

– С ранеными? – Женщина подняла на него уставшие глаза.  

– Они будут нас задерживать.  

– Нельзя их оставлять. – Она умоляюще смотрела на сборщика подати.  

Он молчал.  

– Трудно такое сказать вслух? – Тихо вымолвила женщина. – Сказать, что они обречены.  

Йозеф вскочил. Его лицо налилось красным, а глаза ошалело бегали из стороны в сторону.  

– Я не плохой человек! – Закричал он. – Я не плохой! Просто… Я не знаю как быть! Мне жалко их, но если мы останемся здесь – то погибнем. Если понесем с собой раненых – тоже погибнем.  

– Вы видели бургомистра? – Перед сборщиком возник потерянного вида человек, все это время ходивший взад-вперед по храму.  

Йозеф схватил несчастного за грудки и с силой впечатал в стену:  

– Мерзавец, ты видишь, что происходит? – Он тряс и тряс человека, а его голова раз за разом билась о белоснежную лепнину. Пока по ней не потек тонкий красный ручеек.  

Женщина, что стояла в оцепенении рядом резко оттолкнула сборщика. Его глаза были полны ужаса. Он отпрянул от своей жертвы и с испугом посмотрел на свои руки. А женщина только и успела подхватить падающее тело.  

Он лежал на полу, а сверху на него смотрели херувимы. Они прятались в пушистых облаках на фоне бесконечного синего неба и смеялись оттуда над смертными. Такие далекие, словно он смотрел на них из самого ада.  

– Бургомистр… Нужно найти бургомистра. – Спекшиеся губы не слушались.  

– Лежи. – Женщина приподняла его голову. – Лежи. Все будет хорошо. Изверг! Ты мог его убить.  

– Простите меня. – Мужчина упал на колени и закрыл лицо руками.  

Женщина глубоко вздохнула и отвернулась к раненому.  

– Вы знаете его?  

– Видел пару раз. – Голос мытаря звучал с надрывом. – Это писарь бургомистра.  

Он продолжал бормотать что-то неразборчивое и с каждой минутой все слабел.  

– Возьмите себя в руки и принесите ему воды.  

– Да. Конечно. – Йозеф встал с колен и растерянно огляделся.  

– Вода есть в купели. – Писарь тем временем попытался встать и застонал от боли. – Потерпи, миленький. Скорее!  

– Вы не понимаете... Нужно… Нужно найти бургомистра. У него ключ.  

– Какой ключ?  

– Они ищут ключ. Если снимут печать – мы все погибли. Все обратятся в его рабов.  

– Что ты такое говоришь? – Женщина склонилась над ним, глядя прямо в глаза. Он угасал. – Что еще за печать? Бедный, ты совсем плох.  

– Я не важен. Все не важно. Найдите бургомистра. Спрячьте ключ.  

– Мальчик! – Она окликнула паренька, что сидел рядом с кузнецом. – Поди сюда.  

Яков отложил ножку лавки, из которой строгал последние полчаса кол и приблизился.  

– Как тебя зовут, мальчик?  

– Яков я.  

– А я Марыля. Яков, сынок, пройдись по церкви – поспрашивай: не видел ли кто здешнего бургомистра? – Она наклонилась к раненому. – Как он выглядит?  

– Лилового сукна рубаха, желтые сапоги из телячьей кожи. Выше меня на голову, сухой, как щепка. Руки в шрамах от ожогов. А на лице рубцы. И… на шее кулон. Серебряный молоточек. – Ага, понял.  

Мытарь, вернувшись с водой, прятал взгляд и был робок, словно дитя. Что-то человеческое пробилось в нем сквозь коросту безразличия, которой обросло его сердце за многие годы.  

– Я слышал за дверью скрежет. Там кто-то есть. Через двери нам уже не выйти. Если бы только отсюда был другой выход.  

– В часовнях бывают лазы через нижние этажи. – Помогая писарю утолить жажду, тихо проговорила Марыля. Её тёмные, уже подернутые сединой волосы, давно растрепались и свисали длинными прядями на глаза. – Сходил бы ты, господин сборщик подати, и проверил. Все польза.  

Йозеф молча кивнул и направился в дальний от алтаря угол, где под пол уходили резные перила.  

Внизу было темно и душно. Редкие лучи, пробивающиеся сквозь щели в полу, тонули в облаках вздымающейся при каждом шаге пыли. Мытарь молча пробирался сквозь нагромождения ветхого хлама. Коридор, по которому он шел внезапно закончился крутыми ступенями, уходящими куда-то еще ниже в темноту. Проход украшали резные фигуры ангелов с воздетыми мечами. Йозеф вздохнул и на негнущихся ногах стал ступать вниз.  

Яков ходил от человека к человеку и спрашивал про бургомистра. Почти все, кто оказался тем страшным вечером в церкви были приезжие и мало кто представлял как он выглядел. Тогда, отчаявшись найти его – он сел за алтарем и опустил в ладони лицо. Он не плакал и не прятался от своих страхов. Ему просто хотелось проснуться. Чтобы все это оказалось сном и он снова вышел на двор и обрадовался новому дню. Собрался с отцом в поле или на всю ночь отправился с Бартошем и Войшиком на речку рыбачить у костра. Как же он не ценил, то что имел. Он не понял как его уши заложило, а статуя святого, возвышавшаяся над алтарем, позади него, качнулась и медленно, как во сне поплыла на паренька. Он только успел подумать: какая смешная у святого стрижка. Как пол от удара каменного изваяния проломился и мальчишка рухнул во тьму вместе со святым. Во рту и в глазах была пыль и каменная крошка. Из его ушей текла кровь. Он стал карабкаться наверх по скульптуре с отколовшейся головой, но его вдруг схватили за шиворот. Яков попытался вырваться и закричать, но рот ему зажала крепкая рука.  

– Молчи, хлопец. Иначе оба пропадем. – Мытарь был напуган. Его лицо покрывала испарина, а глаза словно у загнанной в угол лисицы бегали по сторонам. Яков кивнул и Йозеф отпустил его. Сквозь щели в полу они видели огромную дыру в стене храма и вздымающиеся на дыбы мертвых быков с бревном-тараном, запряженных в телегу. Поверх нее стояла покрытая ветошью клеть. Люди, оставшиеся наверху хватали кто что мог. Оттаскивали раненых и отступали вглубь часовни. Быки, скованные упряжью разбрасывали вокруг себя лавки, переворачивали подсвечники, но дальше пройти не могли. Тогда дверь клетки вдруг рухнула и оттуда стали выползать мертвецы. Вдалеке закричала женщина. Люди стояли, не решаясь сделать шаг, когда кто-то из мужчин ринулся вперед с древком от хоругви в руках. Он так грозно кричал, что его воинственный вид воодушевил остальных. Нежить же разбредалась по храму, словно слепые котята. Мертвецы бились о колонны, спотыкались и падали навзничь, будто скованные цепями.  

– Будто скованные цепями… – неожиданно для Якова проговорил сборщик подати. – Стойте!  

Он оттолкнул паренька и тот, ударившись головой о балку, упал без чувств. Йозеф же бросился к лестнице наверх.  

– Стойте! – он выскочил из-под пола весь в пыли, словно ошпаренный кипятком крот из норы. – Это люди! Стойте!  

Мужчина упал на колени между пикинером и мертвецом, в которого он направил острие древка.  

– Уйди! – Закричал мужчина. – Трус!  

– Стойте. – Мытарь переводил дыхание. Потом встал и под испуганные взгляды толпы подошел к одному из мертвецов, стащив натянутую на его голову сырую овечью шкуру. К изумлению и ужасу людей под ней оказалось перепуганное лицо живого человека. Во рту его был кляп, руки связаны за спиной, а вдоль тела болтались копыта все той же выпотрошенной овцы, вывернутой наизнанку.  

– Что все это значит?  

– Вы не поняли? – Задыхаясь прокричал Йозеф. – Он хотел, чтобы мы осквернили храм, убив кого-то из людей. Тогда путь для него открылся бы и мы все пропали.  

Фигура на холме наблюдала глазами мертвой кошки, чья голова болталась на роге одного из быков. Люди внутри храма о чем-то жарко спорили. Развязывали пленников и убирали оружие. Все пошло не так как он хотел. Один из них что-то жарко доказывал остальным, указывая в сторону быков. Чертил носком сапога что-то на полу. Потом подошел к быкам на расстояние вытянутой руки и опрокинул на пол купель. Желтые кости попятились, но телега, застрявшая в стене, не дала им вырваться. Их окутал пар. Человек на холме чувствовал их боль. Он переживал каждый миг их агонии. Его творений. Его детей.  

Йозеф повернулся к толпе:  

– Видите? Он здесь не властен, пока храм не осквернен отнятой жизнью.  

У двери храма на руках у женщины-птицы тихо лежал писарь.  

– Как тебя зовут?  

– Вартеж.  

– Я отпускаю тебя, Вартеж из этого мира с тем, с чем ты пришел. Будь прощен и прости нас. Спи спокойно.  

Она видела, как лицо писаря напряглось, силясь как можно дольше оттянуть последний выдох. Глаза будто просили о лишнем мгновеньи. И наконец он выдохнул..  

Йозеф, сборщик подати, вытер мокрое от пота лицо и присел на пол рядом с покосившимся колесом телеги. Все, что осталось от оживших костей – превратилось в бурую, с резким запахом слизь. Кто-то развязывал несчастных пленников, чуть было не ставших жертвой бойни. Другие подходили ближе, чтобы убедиться, что мертвые волы теперь и правда мертвы.  

Сквозь обморок Яков услышал голос своего дядьки.  

– Яков! Никто не видел моего племянника? Яков! Собачья селезенка! Только бы жив.  

Мальчик потрогал шишку на затылке и попытался подняться. Оказалось, что он лежит под окном в полу, сквозь которое протянут колокольный канат. Схватившись за него, он подтянулся и встал. Подумав мгновенье запрыгнул как можно выше и начал карабкаться. Веревка скрипела и ходила вверх-вниз, раскачивая огромный городской набат. Но он все еще молчал. Мальчик уже просунул голову и даже увидел дядьку Семена, как вдруг услышал звон. И разом с ним Яков ощутил, будто его сбила на полном скаку лошадь. Руки разомкнулись на веревке и он сорвался вниз, в темноту. Сквозь шум в ушах, как через толщу воды до него донеслись слова:  

– Керва’дзо’Рох!  

И мир померк.  

Взрыв был не громким. Скорее хлопок – будто мешок с мукой бросили на землю. Но человек на холме слышал его отчетливо. Бурое, похожее на взвесь ила в пруду, облако заполнило ненавистный ему дом в центре дединца. Сквозь проломленную стену оно лениво выползло наружу, растекаясь по площади. От него по белоснежным стенам часовни побежали, словно зараженная кровь по венам, тонкие паутинки. Добежали до колокольни и в этот миг будто огромная рука сдавила ее и обрушила пока в воздухе все еще стоял последний удар колокола.  

Продолжение: https://joyreactor.cc/post/5470621

Прилетел вдруг волшебник...

В границах участка дачи премьер-министра Медведева выпал снег

Просто рассказ

Логика и мандарины

Сидя по щиколотку в светящихся мандариновых очистках, я с нескрываемой злостью в глазах и матом на губах, очищал очередной оранжевый шарик.

— Давай! Давай!

Под плоскими пальцами я явственно чувствовал обманно мягкие дольки сладкого фрукта, но это не придавало мне ни капли оптимизма.

— Давай!

И вот, последний рывок, легкое движение руки, и шершавая шкурка с легким «пшик» отодралась от мандарина.

— Твою мать!!!

В двадцать пятый раз желанный фрукт оказался обыкновенной бумажкой с текстом: «Не расстраивайся, попробуй еще раз!»

Разорвав бумажку в клочья, я пнул клавиатуру, надел занавеску и, хлопнув собакой, покинул свой злосчастную квартиру.

Я ненавижу свою новую жизнь! Я ненавижу этот новый год!

Впрочем, я такой не один.

На улице было пасмурно. С неба падали миниатюрных размеров хот-доги, и моя занавеска быстро покрылась пятнами горчицы и кетчупа. Мне еще повезло, она была брезентовая, хот-дого-непроницаемая, кто-то и такой не имел.

На улице народу почти не было. Ну, это и понятно — шел только пятый день новой эры. Многие счастливцы, чьи спиртные напитки приобрели удобоваримую форму, до сих пор предпочитали сидеть дома и бухать. Моя же бутылка дорого французского коньяка ровно в двенадцать ночи превратилась в коровью лепешку, а активно крякающую утку-шампанское я трогать просто побоялся. Из моральных соображений.

Правила поменялись, а жизнь осталась все та же.

Не зная, чем заняться, я свернул в то место нашего города, которое когда-то было парком. Нет, сейчас оно тоже оставалось все тем же парком, только на вид… слоны, держащиеся за свернутые в трубочку книжные страницы, меж которых стояли вполне уютные плюшевые зайцы… вряд ли это можно назвать парком, но ничем другим оно никогда и не было. Я сел на первого же попавшегося зайца и молча начал смотреть вдаль.

Как ни странно, но здания совсем не изменились. Как были серыми коробками, так ими и остались. А мир вокруг людского жилья с нового года изменился до неузнаваемости.

Когда это случилось, первой моей мыслью было: «Все, кабздец мне, икру паленую продали». В один единственный миг вещи вокруг, да и что уж там, и я сам, кардинально изменились, будто какой-то моддер недоучка, ради забавы, в игре поменял в игре текстуры местами и поколдовал в файле с параметрами.

И что самое ужасное, на этом он не остановился. Да, некоторые вещи ограничились только тем, что поменяли вид, но оставили свою суть и свое предназначение. К примеру, самые обычные ножи - теперь у меня на кухне лежит три рулона очень мягкой и пушистой туалетной бумаги, которая режет не хуже бритвы. Ну а остальные предметы, в придачу ко всему, изменили логику своего существования. Те же мандарины. Изначально они ведь были самыми обычными мандаринами, только не такими сочными на вид, но откуда, спрашивается, в них теперь эти странные записки? А пиво? Оно теперь тоже выглядит как мандарины, завернутые в банан, пахнут как пиво, звучат даже как пиво, только вот пить не получается - нечего! Та же утка крякает, если ее взболтать, и что-то пенистое из нее изливается. А что делать с пивом?

Мир сошел с ума.

Вот уже как пятый день.

И логика улетела навсегда.

Мимо меня тихо спланировал самый обычный бурый медведь, размером с самую обычную лошадь. Легонечко так, без шума и пыли, он опустился на хот-дожный сугроб и медленно пополз куда-то вдаль. Теперь сиди, гадай, что это: воробушек, обертка от мороженого или пьяный алкаш, ползущий домой на бровях.

Ибо люди тоже изменились, и понять кто где можно лишь по недоумевающему взгляду и вечно горящим в нем вопросом: «Какого хрена?»

Когда-то какой-то мудрец сказал, что человек может приспособиться ко всему. Он привыкнет, обмозгует, пересилит… Но справится ли он с отсутствием логики?

Каково сейчас медикам, которые не могут отличить градусник от скальпеля, лекарство от яда, а пациента от стола? Каково ученым, которые пытаются найти логику происходящего повсеместного отсутствия логики?

Я не могу сказать, даже самому себе, каково это – быть самим собой. Хочу ли я есть, хочу ли я пить – не знаю. Как теперь быть, куда идти, что делать?

Мягкий плюшевый заяц слегка заворочался, забухтел и открыл глаза.

— Эээээ… Ты… человек? – просипело он мужским голосом.

Я встал.

— Да… Прости мужик, я думал ты лавочка.

— Ничего, сейчас… не мудрено. Парень, у тебя это, выпить есть?

— Неа.

— Жаль.

Заяц с трудом поднялся, немного постоял, обмозговывая, что ему делать дальше, и поковылял к другому ближайшему зайцу. Я молча стоял и смотрел, как тот с размаху пинает плюшевую игрушку, отбивая себе ногу об твердую шерсть. Наверное, этот заяц все же был лавочкой. Или еще чем.

Мудрец был прав. Люди привыкнут ко всему, чтобы все новое боле не мешало им быть теми, кто они есть – ленивыми расхлябистыми жизнелюбами. Люди изменятся, но суть их останется прежней. Ведь суть – она настоящая. Она будет всегда сама собой, и ничего не в силах ее изменить. Медики будут лечить людей катриджами от старой «сеги», если это действительно будет им помогать, ученые будут исследовать корреляцию вращения тушканчика вокруг квадратного корня из пяти, а правительство будет оптимизировать жизнь, чтобы та не развалилась по кирпичикам в этой новой эре, не забывая наполнять свои складки занавесок новенькими хрустящими медузами.

А я? Что делать мне?

Если честно, я не знал ответа на этот вопрос и до того, как жизнь превратилась в иллюстрацию старой сказки Кэрола. Глупо было бы ждать, что теперь ответ появится сам собой.

Я посмотрел на алое небо. Как ни странно, но старая лампочка смотрелась очень даже органично на фоне облаков из садовых роз. Высунув язык, ну, или то, что мне его заменяло, я попытался поймать летящий вниз сосисочный фастфуд.

Мне было просто интересно, остался ли бывшего снега вкус снега?

Автор: Иван Абрамов

Пролог и первая глава.

П.С. Я не определился по повод щупалец, лучше с ними, или без?

Пролог;

Ночная тьма вновь леглана на массивные плечи - кроны вековых деревьев. Остужая землю, она загоняла безропотных созданий в их норы из земли, бетона, или, что бывало куда реже,металла. Звезды, впрочем, как и ночное небо в целом, были скрыты под толстыми абажурами лесной чащи. Лишь из редка в темноте проскакивали образы доступные человеческому глазу. Да и те, под давление воображения и страха напоминали,скорее чудовищ или нимф кои в равной степени, обитали по лесным закутам. Ничего более не напоминало в мрачном лесном пейзаже о временах, когда разгорячённые юностью и хмелем, молодые люди само отрешено бросались на амбразуру жизни,пропуская занятия в ближней гимназии. В эту ночь лишь двое бороздили,бесплотные, казавшиеся в темноте космическими просторы леса.

Парень что по постарше в темно синем бушлате, сохранившем на себе признаки воинских званий, шел впереди,неся на длинной толстой ветке, горящих отрыв просмолённой ткани. Черные,немытые волосы, блестели при свете огня, покачивающегося на каждом шаге и еле освещающего мир вокруг. Юноша побольше, как в высоту, так и в ширину, с бритой головой, в непомерном даже для него пуховике, безропотно следовал за первым постоянно наступая другу на пятки.

- Отойди. – Тихо огрызнулся черноволосый.

- Нет, это ты иди ближе!– Забасил второй. – Или фонарь мне отдай! Зачем он тебе?

- Цыц. – не оборачиваясь оборвал первый. – Это так, на всякий. Знаешь, что говорят. – после чего он потер большим пальцем металлическую крышечку электрического фонарика, висевшего на поясе.

- Да плевать мне! Ты слышал?! – Толстяк заметал головой в разные стороны, ища звук, созданный его же воображением. – Максим! Отдай скотина!

- На, не ной. – Крепеж на ремне, освободил фонарь, упавший с тихим треском на землю. – Эй, Эдик, знаешь,что…

Когда Эдуард попытался поднять фонарик боль в складках прошила его насквозь. Удар пришёлся на тучное брюхо, что, впрочем, не приуменьшило боли. Перед тем как он окончательно явил свету недавний завтрак, серия ударов, нанесенных носком тяжелого армейского ботинка, чуть не лишила парня чувств.

- Это… На всякий… Случай…Ты понял… - Прерываясь на каждом слове, крепко сжимая факел в руке, Максим вкладывал в удар всю силу, чтобы добраться, сквозь толщу жира и паники до сознания приятеля. Прервавшись, он поднял, включил, пару раз стукнул, что бы проверить и вновь закрепил фонарь на поясе после чего побрел дальше, оставляя Эдуарда сзади.

Скрюченный от боли он и не заметил, как ноги оплела трава. Попытавшись подняться Эдуард плюхнулся на живот ударившись виском о крупную корягу, лежавшую рядом. Во второй раз он уже не смог подняться. Трава, поднявшись от ног до пояса уже впилась в плоть, пробив одежду на сквозь. Он попытался позвать на помощь, но крик затерялся среди стволов вековых деревьев.

Максим не обернулся,когда друг звал на помощь. Отец говорит: «За теми, кто отстал не возвращаемся»,а он разведчик, он знает толк. Пройдя еще немного, парень понял, что факел долго не протянет. Огонь живой, и он то же боится. Не отсутствие топлива и не жуткий холод, а именно она, тьма пожирала огонь, не давала разгореться углям и поглощала постывшие дрова, как поглощала все; людей, животных, деревья, весь мир.

Я так не умру. Сознание обгладывало мысль словно тощая собака сухую кость. Я не останусь позади. Я пришел сюда, куда и думать идти не стоит, даже днем, а уж ночью тем более, не для этого. Лес не место для людей, больше нет. Жизнь, та которой мы её знали,покинула это мрачное место четырнадцать лет назад. За столь короткий срок дубы,сосны, ивы и прочие деревья взмыли ввысь вытянутые невидимой рукой злобного лесного бога. Звери, те что покинули это место – пошли в пищу жителям близлежащих деревень, тех же оленей и зайцев что по упертее сожрал лес.

Мысли прервал шорох.Впереди, прямо перед ним, что-то шелестело. Опустив факел пониже Максим увидел красный куст. Он шелестел. Не какое-то мелкое животное, не ворона, взбеленившая от света фонаря, сам куст – трясся, шелестел, хрустел и, казалось бы, даже рычал. Медленно, словно отползая от гадюки парень пятился, держа тлеющий факел на расстоянии вытянутой руки. Разведчики говорят, что от всего что обитает в лесу, от всей нечисти что рыщет в потемках, можно так просто отойти, оно мол не заметит вас даже, оно мол слепое все. Брехня. Куст, какой бы противоречивой ине естественной казалась эта картина, так же медленно, не полз, но следовал за огнем.

Сперва желание бросится куда-то заполнило тело с ног до головы, но на смену ему пришло другое, более рациональный позыв. Максим запустил догорающим факелом в неприятеля, отскочил подальше и отстегнул фонарь. Существо, которое лишь претворялось растением, зашипело,однако не последовало за убегающей добычей. Лес, все равно получит свое.  

Максим несся во весь опор. Плевать на всех. Все, кто остался за ним. Все уже мертвы, теперь надо бежать домой, к огню, к свету. Фонарь начал моргать, и парень постучал по нему. Как вдруг – чудо, спасительный костер – огонек на встречу которому несся Максим,предстал, чуть ли не перед самим его лицом.

Последние мысли парня,мысли о тепле и свете, не успели переменится мыслями о крови и порванной плоти.Мешком, которой он и являлся. Что-то - очередная, нелепая, рычащая и смертоносная куча листвы и зубов вылетела, казалось бы, из самого того пламени,к которому так стремился парень. Раздробив ему, сперва голову, после руки,ноги, а под конец все остальное. Бесформенная куча мяса еще постанывала и скребла по земле пальцами, когда копна черных, не мытых волос отделилась от тела.

Существо распласталось на трупе, медленно поглощая его. Вскоре над плоской, нелепой кучей живой материи взвился стебель с соцветием на конце. Сперва слабо люминесцируя, но после более ярко освещая темноту вокруг себя, цветок сиял, подрагивал, вибрировал и ничем,если не вглядываться, не выдавал себя.

Тусклый огонек еле освещал ночную тьму вокруг себя. Он трясся, сиял, пульсировал. Он не боялся ночной тьмы, ибо этот огонь пожирал каждого кто приближался достаточно близко.Он манил к себе.

Дочь огня;

Не слишком далеко, но при этом достаточно что бы скрыться от посторонних глаз, в лесной чаще, шел карнавал.

Люди без лиц кидали мячи и промахивались, клоуны с нарисованными улыбками и бровями потешали толпу,кольцо обозрения доставала, будто бы до самих лесных крон. Однако на слух,ничего из происходящего не существовало. Все так же невидимая рука колыхала ветви,так же где-то далеко, в сердце леса, неведомые создания боролись между собой,так же отчетливо были слышны шаги детских ног по усыпанной листвой траве. Лиса мать с лисенком, оба без глаз на тонких мордочках и с большими пушистыми хвостами шли неподалеку от праздно шатающегося, засматривающегося на красочные аттракционы ребенка.

Мальчик лет десяти подошел поближе к стойке, где такой же ребенок, но без лица, беззвучно стрелял по желтым уткам. Попадая по красному кругу в центре утки, снаряд разлетался в пыль и можно было увидеть, как ветер уносит и растворяет словно сахар в воде,частички иллюзии, навеянной животными.

Мальчик, настоящий,курносый, с россыпью веснушек на лице, взял винтовку у безликого торговца.Оружие, слишком легкое, напоминающее больше палку нежели винтовку, при взгляде не отличалось от настоящего. Ничто кроме звука, чувств, и безликих работников парка не выдавало в картине её искусственности.

Ребенок прицелился. Одна.Вторая. Вот уже третья утка завалилась на бок. Торговец, так живо, как только мог, жестикулировал и поддерживал ребёнка. Размахивая локтями в разные стороны и снимая кепку перед мастерством умелого стрелка. В конце концов, когда мишеней больше не осталось, люди повернули свои головы к рыжему парнишке и поаплодировали, в то время как кепка продавца, запущенная в воздух, сперва растворилась, но спустя секунду вновь материализовалась у него на голове.

Не обращая внимания на толпу безликих, ребенок пошёл прямиком к чертовому колесу. Пройдя прилавок на сквозь,он слышал, как трещат ветки и шелестят кусты, через которые он на самом деле продирался. Животные, мать с детенышем следовали за ребенком по пятам.

Работник парка, в пестром красном костюме и шляпе преграждал путь и как мог хмурил гладкое лицо,показывая, что колесо закрыто. Меж тем, в каждой кабинке, сидело по три человека; мать, и две девочки, по три в каждой кабинке, каждый занят чем-то своим. В самой верхней мать крепко держит детей, что бы они не упали и не разбились у землю, в той что пониже, скучающая мамаша читала пустую книгу илишь изредка поглядывала на беснующихся детей, еще ниже, трое стояли ровно вряд не отводя лиц от точки на горизонте видимой только для них.

- А ты можешь сделать его больше? – прошепелявил мальчик, глядя на безликих.

С секунду мираж подернуло, словно огонь зажегся в лесной чаще и расплавил на мгновение виденье.Но в тот же миг, колесо выросло в два раза, пробив лесной потолок и продолжая крутится, проходя ветки и листья на сквозь. Маленькие кабинки сменились небольшими площадками с шестом по средине, каждую кабину населяли теперь мать,две девочки, отец и сын, каждый мечтающий о своем. Лисенок между делом забрался мальчику на плечо. Хвост, намного меньше чем у матери, но все еще слишком большой для обычного лисёнка, лежал черным кончиком на траве. Мальчик почесал животное под мордочкой и не отводя взгляда от колоссального колеса обижено вздохнул:

- Жаль, что нельзя покататься… Можно я останусь подольше! – бодро спросил он, обернувшись на сто восемьдесят, чуть не сбросив лисенка с плеча.

Мать лиса, так как неумела говорить, ничего не сказала, однако по темному ореолу с красными прожилками, возникшему вокруг неё, мальчик понял, о чем она думает.

- Меня не тронут. –пробубнил он. – Микула и я. – мямлил он. – будем у каменного ящика…

Свет окончательно покинул поляну, раскинувшуюся неподалеку от деревни. Прилавки, колесо обозрения,игрушки и фонарики исчезли, оставив вокруг безликих, голых, похожих на манекены людей. Темнота, погустевшая там, где кончалась поляна, протянулась тонкими нитями к лисе, образуя на траве огромную облезлую паутину из веток и мха.Манекены, почерневшие, местами без рук, ног и голов, застыли в страдальческих позах протягивая руки к мальчику. По мере того, как темнота сгущалась вокруг,хвост лисы рос, двоился, все сильнее чернел от кончика и окутывал все вокруг.Иллюзия продолжала заполнять все вокруг, пока в темноте не раздался жалобный писк. Все исчезло.

Зверек, съежившись на плече, поджал ушки и упирался безглазой мордой в шею мальчика, попискивая время от времени. Мальчик стоял на месте молча, закрыв глаза и гладя животное. Когда мех коснулся его щек, внук леса открыл глаза. Лиса стояла рядом, держа детеныша в зубах. Огромные хвосты опутывали всех троих, вырастая вверх и в ширь по всей поляне, раскачиваясь то ли от ветра, то ли по велению матери, они размывали все вокруг. Солнечные лучи падая на листву размывали зелень и стекали на траву.Цвета вокруг, растворяясь смешивались друг с другом, образуя месиво из зеленых,оранжевых и золотых с коричневым красок.

Мальчик широко улыбался,разглядывая невидимую палитру, радуясь ей больше чем любому заморскому рынку,путешествию на самолете, или карнавалу. Лисенок тем временем уже бегал по земле охотясь за чем-то видимым только ему.  

- Я останусь. – произнес мальчик, глядя сквозь краски. – Мы будем гулять возле ящика. Там еще осталась пара фонарей, а если что, просто залезу внутрь. Там никто уже не живет. –проговорил он, рассматривая большого жука, ползущего по проявившимся листьям.

Спустя час, мать показала лисенку что то, от чего тот помчался прямиком в кусты, где и исчез. Мать последовав за ним, обернулась показав мальчику золотую бабочку, сияющую всеми цветами радуги в сгущающихся сумерках. По мере того как животные удалялись, все слабее сияла бабочка, пока в какой-то момент и вовсе не растворилась словно дым.

Мальчик сел на поляне и достал из желтого рюкзака за спиной фонарик на батарейках. Подобранный совсем недавно он отлично работал и лишь изредка моргал, так что его приходилось легонько постукивать. Включив фонарик, он сложил ноги под себя и улягся на земле. Трава золотая с зеленым медленно окутала ребенка оставив на земле небольшой бугорок с сияющей ярким светом дырой. Поднявшись во весь рост, мальчик натянул плотную материю над головой и подпер её лежащей вблизи веткой. Когда палатка была готова, он достал из рюкзака потрёпанный журнал и начал рассматривать картинки.

В темноте, где-то с боку раздался шорох, мальчик не испугался, но все равно выглянул в свой иллюминатор,дабы убедится, что все в порядке. Направив луч света на белую как снег карликовую иву с синей листвой, он прищурился, силясь вспомнить, было ли это дерево там раньше. Решив, что нет, он зарылся поглубже в свою палатку замазав грязью коричневую, когда-то синюю футболку. Через какое-то время шорох повторился и повторился опять, после того как ива оказалась в пяти шагах от палатки. Тогда мальчик скривил гримасу, готовясь встречать гостей.

Два желтых с белыми жилками глаза отражали свет фонаря как будто кошка с синими волосами заглянула в окно палатки. Мальчик не изменился в лице, лишь немного покраснел.

- Что читаешь? – голос русалки, прерывистый, казался проходил через жестяную банку. – зря ты так.

Совершенно бледная, с черными полосами в районе ребер, русалка быстро скользнула сквозь люк в палатку, растянув её и прижалась холодной щекой к парню, чтобы поразглядывать человеческие каракули.

- Уходи. – прогнусавил мальчик, упершись ладонями в бледное, холодное плечо.

- Нет. Я буду здесь жить.Там темно и страшно, а тут светло, есть чем закусить. – с этими словами она показала ряд маленьких, словно резцы зубов, на месте же самих резцов и дальше, где должны быть коренные, зубов не было вовсе. До этого круглые зрачки желтых глаз, стали похожи на огонек свечи.

Мальчик, отпрянув слегка,ехидно улыбнулся и загнал руки загнав руки за голову сказал: - А тебя Микула раздавит. – после чего закрыл глаза продолжая ехидно улыбаться.

- А я тебя днем съем.

- А днем тебя мама и близко не пустит.

- А я и её съем. – она показала тонкий заостренный язык.

- Ну попробуй. Она ооочень страшная, сегодня малыша напугала.

- Его тоже съем.

Помолчав с пол секунды оба рассмеялись и придвинулись поближе, каждый взял свою сторону журнала в свою руку. Русалка спросила, ткнув белым пальцем в слово «Изъян»: - Это что такое?

- Твердый знак – буква такая, его нельзя сказать, но он есть. – ответил мальчик.

- Как?

- Как Микула. Днем его невидно, но есть и по ночам его видеть можно.

- Эту букву только ночью видно?

- Нет, не так. Она есть в слове, но отдельно её не прочитаешь…

Голоса в темноте направляли его. По ночам русалки, волки, лисы, кабаны и все прочие звери, даже сама темнота не могли стать на пути у великана. Подминая небольшие деревья, он почти ровнялся с кронами вековых сородиче, изредка задевая их головой. Однажды он тоже станет деревом. Уйдет корнями в землю, будет сосать тепло из ядра, пока свет внутри планеты не погаснет окончательно. В темноте, в черно белом мире, он видел все четко, но при свете дня он сам и его тело, и мир вокруг расплывался,не давая прикоснуться к себе. Братья, попадающиеся на пути, тоже худые и высокие, но маленькие – молодые, провожали его взглядами множества глаз. Скаждым шагом, ломая бревна, сметая кусты, он приближался к маленькой точке света,видимой в темноте. Приблизившись к поляне, он раздвинул словно шторы огромные деревья и приблизился к крохотному сияющему изнутри шумному холму.

- Микула! – раздалось не очень громко в темноте.

Ребенок вылез из убежища и направил фонарик на великана. Свет падал на его черную грудь и лишь слегка растворял плоть, такого крошечного огонька, было недостаточно чтобы уничтожить его тело. Великан опустился на тощие колени и согнулся так, что голова оказалась вровень с ребенком. Мальчик положил фонарик рядом, так чтобы свет не падал на великана и прижался к черной, липкой, извивающейся массе.

- Микула.

Отпрянув, ребенок поднял фонарь и посетил на дрожащих холмик из травы, бывшую палатку.

- Выходи. Ну не бойся. –он подошел и направил свет внутрь. Синеволосая русалка, дрожала всем своим маленьким телом, боясь выйти. – Ну давай. Давай сюда руку.

Не глядя на человека,русалка подала ему холодную лапу, и сама не поняла, как оказалась на поляне,перед великаном.

- Король ночников… -прошептала она, прячась за плечо ребенка потупив глаза в землю.

- Микула! – кричал мальчик выпрямившемуся во весь рост великану. – отнеси нас к каменному ящику!Она боится, пожалуйста, не пугай её так сильно!

Король с недоверием смотрел на русалку, однако большого вреда она принести не могла. Чуть наклонившись, великан опустил трехпалую руку ладонью вверх и дал паре подняться на неё, после чего поднял руку у плеча и так же помедлил, прежде чем человек и русалка пересядут. Глаза – два красных извивающихся диску с тракторную шину каждый перелетели с передней части головы на бок и уставились на детей.

- Ну? Ты чего? – заныл мальчик, стукнув ногой по нестабильной массе. Русалка все так же пряталась за ним, но теперь смотрела широко, раскрыв глаза, на короля. – Пошли к ящику!

Постояв немного, великан разогнулся и побрел в направлении бункера. Пока существа – оба дети в глазах короля разговаривали он размышлял о неизменном настоящем и как скоро оное станет будущим. Все вокруг менялось. Русалки смелели, а темнота с каждой ночью становилась все ненасытнее. Вот и сейчас, та что дрожала при виде его, теперь спокойно судачит о чем-то с внуком. События разворачивались быстро и старому ночнику нужно было действовать. Где-то там, в сердце леса, переплетаются воедино тьма и пламя, создавая чудовищ, что пожрут оставшихся на этой земле людей. А глубоко под землей лежит спасение, но его еще нужно добыть, сберечь,словно факел дрожащий на ветру. Хотя, как оказалось, огонь и сам способен за себя постоять, питаемый ненавистью, любопытством, желанием жить.

- Смотри. – мальчик уже давно потушивший фонарик теперь указывал на проблеск света сияющий между деревьев. – Это бункер – ящик. Там когда-то жили люди, он намного больше чем кажется, но туда теперь не залезешь.

- Я его уже видела.Сестра… - русалка замялась, когда один из красных дисков вновь уставился на ней. Не отводя взгляда она продолжила. – сестра водила нас сюда. Днем он тоже светится.

- Да. Он как-то так устроен. Свет постоянно горит, ему ничего не нужно. 

Тем временем они вышли к постройке. Облезлый,деревянный сарай пророс и ветки, торчавшие из крыши местами, срослись состоящим рядом дубом. Внутри тем не менее горел свет. Бетонная коробка, тоже словно бы, растущая из сарая поросла травой везде, кроме небольшого круга,освещенного фонарем.

- Спусти нас дядя!

Великан легко подхватил детей и опустил их возле сарая, потеряв в процессе кончик пальца и усевшись рядом, так что колено через пару минут исчезло, однако большего вреда свет не наносил. 

Крохотный с королевской высоты, теперь огромный, сарай врос в землю так же, как и тонкие ворота срослись между собой. Навалившись всем весом, с третьего раза дети пробили ровную дыру по середине. Ворота треснули, петли заскрипели и наружу полился свет. Бетонный пол сарая уберег все внутри нетронутым. Парка канистр, коробка с инструментом, грязные тряпки и одежда, были разбросаны по сараю. С боку, там,где сарай и бетонный ящик срослись, располагалась толстая железная дверь с ржавым вентилем посередине. Напротив, неё, на почтительном расстоянии стоял,местами подернутый ржавчиной и присыпанный пылью с листьями грузовик.

- На таких машинах…–начал было мальчик, но вдруг фонари погасли. Спохватившись ребенок достал из рюкзака, включил и постучал после чего фонарик загорелся. Через минуту, когда двое выбежали наружу, раздался громкий скрип и тяжелый металлический звук пронесся по лесу. Великан сидел не подвижно, лишь два красных диска то и дело меняли положение на голове, дабы никто не подкрался. Фонарик опять начал моргать,и дети остались в темноте. Звук тем временем не утихал, к нему прибавились стоны и кряхтение. Доносящиеся из сарая. Вскоре, от деревянных стен сарая начал отражаться дрожащий свет.   

Ответы на вопросы;

Начнем с самого начала, а именно с опуса ESCa.Во-первых, стоит сказать, что по части грамматики я могу лишь поблагодарить вас. Как правильно пометил Shoki, все это лишь первый драфт, за анализ которого я благодарю всех и каждого. С некоторыми претензиями я согласиться не могу, к примеру; плешь может быть редеющей и софу можно готовить ко сну, однако это не так существенно. По поводу претензий к исчезающим рукам. Существо представление в предыдущем посте – лишь одно из многих. Условно говоря это лишь одна собака в большой стае (глупое сравнение,однако ничего умнее придумать не выходит) в первой главе показано еще одно существо данного вида. Так как мы тут анализируем я немного проспойлерю искажу, что эти существа (разные лесные создания зовут их ночниками, в то время как люди - лешими) безобидны по отношению к человеку и, сверх того. Они могут быть самых разных размеров, но не форм, как правило это очень худые создания с разным количеством глаз, способные общаться только между собой. Свет для них губителен, но не в привычном смысле этого слова. На свету их тела становятся невидимыми и не осязаемыми, хотя сами лешие никуда не деваются и так же могут наблюдать и общаться между собой, как и большинство лесных созданий они не могут пройти через огонь.

Теперь перейдем к вопросам от Andrey0101.Я понимаю, что главы, написанные от лица Корнева сложоновато читать (писать их не легче), но так и было задумано. Нет, конечно, когда читатель не может понять, что происходит – это плохо, но налет вычурности хочется сохранить.Красной нитью через все записки Корнева будет идти мысль, что он хочет когда-нибудь опубликовать их в виде цельного произведения (ученый лишь догадывается,что все вокруг захватил лес). По поводу подробности – да, я понимаю в чемпроблема. Я постоянно замечаю, что различные образы и эфемерные понятия у меня выходят лучше, чем описание происходящего и\или внешности главных героев. Тут,как мне кажется, сказывается недостаток опыта. С исторической точки зрения (итут я опять подмечу что мы говорим о черновике) я не совсем определился. На дворе определенно август, но вот с годом чуть сложнее. В одной из глав дедбудет утверждать, что лес начал разрастаться через пару лет после того как советы снесли местную церковь, одновременно утверждая, что все происходящее –это некое проклятие и в то же время акцентируя внимание на временном отрезке –пар лет после того как снесли церковь + небольшой период пока гос.аппаратдобрался до небольшой деревни и еще плюс четырнадцать лет пока лес ширился. Яне историк, и надеюсь кто ни будь подскажет в каком году тема со сносом церквей разбушевалась сильнее всего, от этой даты и будем отталкиваться. Ограды вокруг деревни нет. Метал ржавеет под действием леса за считанные дни, дерево врастает в землю и становится частью леса, бетона же в деревне просто нет. Поэтому единственной оградой, доступной жителям деревни является оцепление из костров,не дающих лесу разрастаться. Электричество до глухой деревни не добралось,ранее (по штучно) имелись машины и трактора, но, как и указано чуть выше, метал быстро пришел в негодность. К слову, предвещая новые вопросы поясню, что метал остающийся в оцеплении и не контактирующий с лесом слишком долго ржавеет в штатном режиме. Так разведчикам не приходится регулярно менять снаряжение, так как оное контактирует с лесом пускай и часто, но не все время.

Вроде как это все основные вопросы (на некоторые я ответил в комментариях), простите, если кого забыл. Еще раз огромное спасибо ESCa,Shoki,Andrey0101,и всем причастным к обсуждению.    

Сидней, 7.01.2020

ссылка на гифку