Охота
– Через месяц жрать будет нечего.
– Запасы еще есть.
Северский покачал головой.
– До весны не дотянем. Семья большая.
Говорил он тихо, с оглядкой, чтобы не подслушал кто ненароком. Впрочем, женщины и без того знали, сколько еды осталось. Все понимали.
– Олег Михалыч, может, армейские склады? Были же…
– Были, были! Где они? Кто знает? Искали, да не нашли.
Вздохнул, поворошил поленья в очаге.
– Идти надо, Егор. На охоту идти.
Ему за шестьдесят, мне тридцать пять, и, не считая четырех пацанов от девяти до пятнадцати, других мужиков в семье не осталось. Кого болезни унесли, а кто, вот так же, ушел с карабином в неизвестность и не вернулся.
Зима тянулась четвертый год, если считать по старому. После Столкновения это третья уже зима. На дворе июль, но мы знали, что оттепели не будет до октября. А там снега подтают, живность какая-никакая повылазит – можно будет смело на юг мигрировать, подальше от холода и тьмы.
Собирался я недолго. Чего там собирать? Теплая одежда, валенки со снегоступами, минимальный запас галет. Воду наверху из снега растопить можно, чего ее с собой таскать? Самое главное – автомат. Вот его проверял тщательно. Почистил, курком и затвором пощелкал, все патроны собственноручно в шесть магазинов загнал – один к одному, без суеты и спешки.
Надежда – жена моя – во все глаза смотрела, будто не верила, что снова меня когда-нибудь увидит. Но молчала и чувствам волю не давала. В отца она, Михалыча дочь, младшая из трех. Я то им вообще никто, пришлый человек. Только все равно свежая кровь нужна – взяли в семью, потеснились, тем более каждый мужик на счету. А сейчас и подавно…
Утром встал рано, еще пяти не было. Постарался не разбудить Надю. Хотя, кого я обманываю? Знаю ведь, что не спала. Наверняка не спала. Просто отвернулась к стенке и ждала, пока не уйду. Так легче.
Поднялись с Северским наверх. Семья на шестом этаже обосновалась, а снегом до десятого все завалено. Хорошо, что в последние дни осадков не было, поверхность твердым настом схватилась. Все-таки меньше шансов провалиться. Всякое бывало… В иных местах снег рыхлый, человека не держит, да еще пустоты под ним могли остаться: в такую ловушку попадешь – хуже зыбучих песков!
– Ну что, Егор, в путь?
– А куда идем?
Тесть окинул взглядом ледяную пустыню, теряющуюся во мгле. В некоторых местах над снегом торчали макушки домов – таких же, как наш, а то и выше. Останки большого города.
– Помнишь, следы видели? Когда за дровами последний раз поднимались?
Я кивнул.
– Вот по его душу и пойдем. Он нас чует, зря бы к дому подходить не стал, хочет свежатинки. А мы, значит, наоборот. Посмотрим, кто кого.
Не знаю, зачем я спрашивал, и так понимал, за чьей шкурой идем. Другой добычи здесь не найти, да еще чтобы мяса хватило всей семье на два месяца. Но мурашки по спине пробежали: не хотелось встречаться с тигровым медведем.
– Где нам его искать?
Олег Михалыч уже двинулся вперед, выбрал направление.
– На его территорию пойдем, за реку. А там… Сам нас найдет.
Луна, даже когда выглядывала из-за туч, светила не так, как прежде. Один из семи астероидов ударил в нее, отбросил от Земли, и теперь она казалась в два раза меньше. Что ж, дело привычки. Можно и в сумраке полярной ночи научиться видеть, а главное – слышать, чувствовать.
Шли споро, переваливаясь через один холм на другой, неумолимо приближаясь к широкой, ровной полосе, протянувшейся, плавно изгибаясь, с юга на север. Там, под огромной толщей снега, погребена замерзшая река. Даже за многомесячное лето не успевала она до конца освободиться ото льда. Что теперь в ее холодных водах? Живет ли какая-нибудь рыба?
– Не мечтай о небесных кренделях, – одернул меня Михалыч, – Смотри в оба!
И правда, что это я… Нельзя терять осторожность. Моя зона внимания – задняя полусфера. Смотреть по сторонам, оглядываться назад. Идущий впереди должен чувствовать, что тыл кто-то прикрывает.
Вышли на речную пустошь. По прямой километра полтора будет. Здесь ни низин, ни возвышенностей, ни торчащих макушек зданий. Нам все далеко видать, но и сами как на ладони. Лучше пройти быстро, не мешкая.
Северский часто поднимал бинокль, силясь разглядеть детали противоположного берега. Не знаю, что он там видел – темно же. Но все равно смотрел, дышал в свою заиндевевшую бороду, потом снова шел вперед.
Когда поднялись по пологому склону, решили остановиться. На левобережной территории раньше была промзона: никаких тебе многоэтажек или офисных высоток. Все скрылось под снежным полотном, казавшимся в ночи темно-синим. Будто и не было здесь большого города.
Тесть дернул меня за руку, указал назад, на речную пустошь, севернее того места, где мы прошли.
– Хитрый, сволочуга.
Я с трудом разглядел темную точку, медленно двигающуюся на юг.
– Дал нам пройти, теперь обратный путь перерезает, – Михалыч снова вскинул свою оптику, – Эх, отсюда не достанем. А ближе не подойдет, чувствует опасность. Но и вернуться не даст. Надо его вглубь промзоны заманить, отойти дальше на запад.
Было что-то жуткое в том, как медленно двигалось в отдалении маленькое, темное пятнышко, совсем не страшное, но ты знал, что оно идет за тобой, за твоей жизнью, и подобравшись достаточно близко, превратится в монстра с острыми зубами и длинными когтями.
– Устроим засаду? – я шел за Михалычем, поминутно оглядываясь.
– Было бы где… – он оглядывался по сторонам, но его выцветшие глаза, обрамленные сеточкой морщинок, не находили ничего, хотя бы отдаленно похожего на укрытие.
– Надо было остаться на берегу. Там мы хотя бы видели его.
– И что? Думаешь, подошел бы ближе, на расстояние прицельного выстрела? Такой он тебе дурак. Играли бы в гляделки, пока все галеты не сожрали и не завалились бы в снег от голода и усталости. Нате, берите нас тепленькими.
– А вернуться? Убежит, если сами подойдем ближе?
Олег Михалыч остановился, посмотрел мне в глаза.
– Какое “вернуться”, мать твою?! С пустыми руками? Чтобы что? Начать все сначала? Убежит… Убежит – это в самом лучшем случае. А скорее всего отступит в город и подстережет у самого дома. Ты и опомниться не успеешь! Что будут восемнадцать человек делать на шестом этаже, если мы не вернемся? – он сплюнул в сердцах, упрямо пошел дальше.
Северский тертый калач. Новая жизнь его не сломила, сделала лишь крепче, злее, хитрее. Он понимал ее, эту жизнь, сумел к ней приспособиться, быть с ней на равных. А меня воспринимал, как осколок старого, не способный противостоять трудностям. Что ж, в этом была доля правды. Хотя мне и было-то всего десять лет, когда столкновение Земли с группой астероидов навсегда изменило наш мир, но я еще помнил блеск и щедрость погибшей цивилизации, с ее гаджетами, глобальной компьютерной сетью, доступным фастфудом…
– Еб… – Михалыч взмахнул руками, заваливаясь на спину, исчезая по пояс в снегу.
Он пытался удержаться, хватаясь за края твердого наста, но, прежде, чем я успел подскочить, провалился.
– Олег Михалыч! Северский!
Я заглядывал в черноту норы, но ничего не видел. Голос мой тонул в рыхлой снежности колодца, даже не пытаясь отразиться эхом в глубине.
Вспомнил вдруг про фонарик. Выудил его дрожащими руками из кармана, включил. Рассмотреть сумел не много – луч света едва ли проникал метров на пять-шесть, но я понял, что это не провал в одну из пустот. Нора была вырыта в толще крепкого, слежавшегося снега. На стенках ее виднелись следы острых когтей.
Вскочил, выругался еще крепче, чем тесть. Посмотрел в сторону реки. Точка пропала. Ее скрыла возвышенность, от которой мы успели отойти достаточно далеко. Оставалось только гадать, насколько животное уже близко.
Я поправил лямку автомата, крикнул в пустоту “Михалыч – береги-и-ись!” и прыгнул вниз. Несколько раз меня больно приложило о ледяные наросты, кидая в колодце от стенки к стенке. Тоннель не был прямым, он изгибался, меняя угол наклона, словно был аттракционом в старом аквапарке. За секунду до того, как мое падение прекратилось, я почувствовал, что лечу уже горизонтально.
Ударился о что-то мягкое, несколько раз перевернулся. Едва успел прийти в себя – включил фонарик. К счастью, он не разбился и еще работал. Я осмотрел автомат: в любой ситуации оружие – это главное, даже важнее спасения другого человека. Кажется, все в порядке. Несколько царапин на деревянном прикладе, ерунда.
Посветил вокруг. Даже не удивился, когда понял, что тем мягким, на что я налетел, был Северский.
– Михалыч! Эй! Ты как? – тряс его за плечо, но он не отзывался.
Перевернул на спину, стал осматривать. Видно, мужик крепко приложился головой – по виску стекала капля крови. Проверил руки, ноги… Когда коснулся левой ступни, он застонал. Приоткрыл глаза.
– Егор… Черт, башка словно чугунная… М-м… И в ушах звенит.
– А нога?
– Нога?
– Болит? Идти сможете?
Я снова пошевелил его левую ступню.
– А-а! Черт…
Он сжал зубы, зашипел от боли. Я растерянно смотрел на него, не зная, что предпринять.
– Дело дрянь, парень. Вывих, а может и перелом. Не смогу я идти. Даже если поймем, как отсюда выбраться.
Он оглянулся на тоннель, через который мы ввалились.
– Глупость ты сделал. Зря за мной прыгнул. Норка-то…
– Знаю. Видел следы. Зачем только он ее прорыл?
– Может, убежище делал, а может… Ловушку, для таких дураков, как мы с тобой.
Сверху, из глубины норы, раздался шорох. Потом, подскакивая на снежных выступах, скатились вниз несколько ледяных осколков.
– Надо убираться отсюда! – я подхватил Михалыча за руку, помог встать.
Опираясь на меня, он мог ковылять на одной ноге, хоть и морщился при этом от боли. Помещение, в котором мы оказались, не было сделано животным. Скорее это был какой-то цех или машинное отделение, стены и крыша которого были частично разрушены и в этих местах кирпичную кладку заменял крепкий, слежавшийся от холода и времени снег. В одном из таких белесых выступов и виднелась дыра, ведущая наверх. О том, чтобы попытаться выбраться через нее обратно, не могло быть и речи. Даже для здорового человека это сложно и опасно, а с покалеченным Михалычем и подавно. Кроме того… Я был уверен, что если мы захотим выйти тем же манером, что и вошли, то на середине пути встретимся с тем, кто эту нору вырыл.
– Там, – Олег Михалыч показывал на дальний угол помещения, – Дверь.
Мы дошли до покрытой изморозью деревянной створки. Я толкнул ее, сначала осторожно, потом сильнее. Она поддалась даже не со скрипом, а с хрустом. Коридор… Поворот… Еще коридор. По бокам снова двери, но я не хотел проверять все возможные пути, шел дальше, волоча на себе раненого. Вперед, вперед! Не может быть, чтобы здесь не было еще одного выхода!
Я с тревогой думал о том, что случится, когда кончится заряд в фонарике. Из дверей можно попробовать наломать дров, разжечь костер. Но костер – это освещение стационарное, с ним не пойдешь искать выход. Факел? Если бы были хоть какие-то тряпки и горючка, а так… Какие из старых досок факела?
За спиной послышался хруст, скрежет. Где-то там, в машинном зале. Пока еще далеко, но если нас будут преследовать, то быстро догонят. Я постарался прибавить шагу. Михалыч не мог так быстро переставлять ноги, он терпел несколько шагов, потом заорал, нечаянно ступив на поврежденную конечность.
– Брось меня, Егорка! Уходи. Постарайся выбраться, потом выследишь тварь, убьешь. Но сейчас ты должен остаться в живых, понял?
Я затравленно оглядывался.
– Понял.
Дернул одну дверь, другую… Третья распахнулась и мы оказались в небольшой комнатенке.
– Херня, – резюмировал тесть, – Все равно найдет. Вали уже давай!
– Какое-то укрытие лучше, чем никакого. Я постараюсь отвлечь зверюгу, выманить его подальше отсюда. Может и пристрелю.
– Да ты ему в голову с пяти шагов не попадешь, а стрелять в шкуру все равно, что щекотать! Беги, выманивальщик! Беги!
Выскочил обратно в коридор, захлопнул за собой дверь, оставив Северского в холоде и темноте, с одним лишь утешением калибра 7,62. Пробежал метров пятьдесят, когда услышал за спиной глухое рычание. Обернулся, стрельнул в темноту лучом фонарика. Свет сразился с тьмой, проиграл, но успел отразиться в чьих-то зрачках – там, где я закрыл дверь.
– Здесь! Сюда! Слышишь, ты – тварь! Иди за мной!
Щелкнул предохранителем и дал очередь в глубину коридора, выбивая бетонную крошку из стен. Побежал. Я не оглядывался и не видел, но чувствовал, что тигровый медведь несется за мной, сотрясая коридор тяжелой поступью!
Развилка в большом, круглом зале. Впереди три прохода: юркнул в правый. Пробежал шагов десять и со всей дури налетел на стену. Тупик! Развернулся, бегом обратно. Может, еще успею в другой проход… В круглом зале меня что-то сбило с ног. Я успел выстрелить, но в ту же секунду автомат словно вырвался у меня из руки, отлетел, с глухим стуком ударившись о противоположную стену.
Фонарик еще работал. Он безвольно повис на шнурке, затянутом на моем запястье, перевернулся и светил в потолок. Свет отражался от бетона, рассеиваясь в помещении сумрачным сиянием. Напротив стоял зверь – огромный, оскалившийся, со вздыбившейся белой шерстью, покрытой едва заметными серыми полосами. Я никогда не видел его так близко. Раньше подобных животных вообще не было на Земле и откуда они взялись – никто не знал. Но после катастрофы на планете появилось множество радиоактивных пятен: возможно, это просто мутант.
Я осторожно достал нож. Шансов никаких, это понятно, но и безвольно ждать нападения тоже не собирался. Двинулся в обход тигрового медведя, надеясь добраться до ближайшего прохода. Он зарычал, сместился туда же. Тогда я отступил и попробовал с другой стороны. На мое удивление, зверь отошел: он будто пропускал меня, хотел, чтобы я уходил именно этим путем. Но когда я вошел в коридор, продолжая пятиться, не решаясь повернуться к нему спиной, белошкурый двинулся следом.
Это продолжалось несколько минут, пока я не оказался в зале, частично заваленном мешками. Некоторые из них были разорваны, по полу рассыпано что-то белое, похожее на порошок. Зверь проследовал за мной. Он вдруг встал на дыбы, поднявшись на задние лапы, почти упираясь головой в потолок. С жутким скрежетом провел когтями по металлической двери, которую я не сразу заметил. Теперь, приглядевшись, рассмотрел, что она вся исполосована отметинами, как бывает с дверью в комнате, в которой надолго заперли кошку или собаку. Только в этом случае животное хотело не выйти, а войти.
– Тебе надо туда?
Тигровый медведь снова опустился на все четыре, отошел в глубину коридора и там затаился. Стараясь подавить в себе страх, я подошел к металлической двери. “Да, замочек хитрый, лапой с когтями его не открыть!”. Просунул нож, ковырнул, стараясь отодвинуть маленькую защелку. Видимо, она примерзла, но мои усилия не прошли даром – упрямая железка сдвинулась на миллиметр, другой, и, наконец, звонко щелкнула, открывая доступ в неизвестное помещение.
Толкнул дверь. Услышав позади себя рев, я едва успел отскочить в сторону. Зверь пробежал мимо, с трудом вписавшись в дверной проем. Внутри загремели цепи. Я боялся посветить фонариком, но по изменившемуся утробному рычанию понял, что медведь впился во что-то зубами. Вскоре он появился снаружи, вытаскивая за собой… Большой замороженный окорок! За куском мяса волочилась оборванная цепь.
Я глянул внутрь. Морозильник! Настоящий мясной морозильник! Туши, подвешенные на крюках – их стройные ряды терялись в глубине помещения.
Теперь понятно! Я остался в живых только потому, что морозильник – его добыча. И лучше эту добычу не трогать. До лета медведю мяса хватит, а там, глядишь, разойдемся разными дорожками.
Он потащил мясо в темноту коридора, но вдруг остановился, бросил его, посмотрел на меня. Оттащил дальше, еще на несколько метров, снова обернулся.
– Хочешь, чтобы я шел за тобой?
Зверь заковылял в темноту, переставляя косолапые конечности. Мы шли друг за другом, петляя среди закоулков давно покинутого комплекса. Фонарик начал мигать. Я во все глаза смотрел по сторонам, стараясь по разным приметам запомнить дорогу, но в какой-то момент понял, что это лишнее. По всему пути нашего следования бетонный пол испещрен полосами от когтей: видимо, тигровый медведь ходил здесь, одной и той же дорогой, множество раз.
Он вывел меня к лестнице. Если быть совсем точным – это была опора линии электропередач, засыпанная по самую макушку снегом. Но там, где у нее заканчивалась лестница, в нашем новом, заснеженном мире, начиналась поверхность планеты.
Я вытащил Михалыча на себе. Наверху соорудил из досок сани, перекинул веревку через плечо и потащил. Мимо холмов промзоны, через реку, к крышам и верхним этажам большого города – домой. А потом вернулся, чтобы привезти первый мешок муки. Первый из множества, хранившихся на армейских складах.
Александр Прялухин
Отличный комментарий!