братва пасты

Караоке-бары — это тошнота, которой не ведал Сартр. У кого что болит, тот о том и поет: сразу видно, кто одинок, кто в разводе, а кто просто даун. Лично я не пою в караоке, стесняюсь. Зато с удовольствием слушаю, как поют Другие — дырявые на горло обитатели коммуналок и многоквартирных домов. Мне стыдно за них, а им за себя — нет. Я всматриваюсь в лица этих людей — не мои ли это одноклассники? Уж они-то способны на любые безрассудства. Но нет, это не они, эти еще хуже. Хотя, казалось бы, куда еще? Если в Японии караоке-бар — это здание, которое целиком состоит из отдельных комнат для пения, то у нас — сцена Большого зала консерватории, декорированная лично Веничкой Ерофеевым. А аудитория — как в перестроечном кино с Александром Панкратовым-Черным — не то Юрия Мамлеева клиентура собралась, не то Ильи Масодова — просто загляденье и поэзия: одухотворенное жлобье всех видов и размеров с золотыми коронками и в соболиных шубах. Осипшие зайки, жены братвы, дальнобойщики и реутовские Монсеррат Кабалье рвутся в бой — хотят своему котику посвятить песню «О Боже, какой мужчина». Получается полный лоу-фай с таким кондовым панк-роковым задором. Блюз по-русски льется рекой, как темное пиво. В караоке-барах жизнь русского человека достигает пика своего абсурда. Наш униженный брат спасается пением, как некогда спасались от смуты черные рабы, собирающие хлопок на плантациях в Южной Америке. Как в басне «Свинья под дубом» Крылова, наевшись до отвала, русский не успокаивается, запивает изжогу спиртом (чтобы продезинфицировать) и идет на большую сцену петь караоке, чтобы срубить 100 баллов под светом софитов. Импозантная дама, шатаясь, курсирует между столами, направляясь к импровизированной сцене. На лицо — вылитая Жанна Агузарова, по голосу — Жанна Фриске. Она вырывает микрофон и визжит как сын Брайана Джонсона и Брайана Молко: «Андррррюшаааа, эта песня для тебяяяя! Я хааачу, чтобы пел весь зааал!». Занавес открыт. Языки пламени облизывают пятки — жжёт так, что хочется тут же убежать, но ноги не слушаются. Становится реально страшно.

Был я студентом на практике в родильном доме. Нас повели в отделении реанимации новорожденных. За час до нашего прихода там скончался новорожденный ребёночек.
Когда в больнице умирает человек, полагается 2 часа его держать в отделении, констатировать биологическую смерть.
Как правило за 2 часа тело коченеет. Подходим мы через положенное время к ребенку вместе с медсестрой. Она его осматривает, чего-то сильно пугается и начинает звать врачей. Мы ничего не можем понять. Тогда она говорит: Весь ребёнок закоченел, а шея и голова нет!!. А это означает, что ребенок как бы смотрит по сторонам, кого бы еще забрать с собой.
Только она это произнесла, как рядом в реанимационной палате даёт остановку сердца другой новорожденный ребенок. Все толпой бегут к нему, начинают реанимировать. Еще рядом в кувезе лежал 26 недельный малыш. У него всё относительно было нормально, он хорошо развивался вне тела матери, и были все шансы на его дальнейшую выписку в здоровом виде. Он тоже "дает остановку!
2 бригады врачей усиленно пытаются спасти им жизни
А та медсестра кричит: Люба, у нас тут ПО СТОРОНАМ СМОТРЯЩИЙ,срочно увозите его из отделения, вызывайте рабочих, пусть заколотят гвозди в каждый угол реанимационной палаты!
Я ж говорю, врачи до последнего верят в свое лечение, но чем только черт не шутит, нашли рабочего и тот забил по гвоздю в каждый угол.
И, через некоторое время, состояние этих двух малышей улучшилось, и они благополучно пошли на поправку.
Мы, студенты, испытали страшный шок! А та медсестра сказала, что в ее практике так было несколько раз. Иногда даже эти меры не помогали и по сторонам смотрящий все-таки кого-нибудь забирал...