Егерь фэнтези

Некромант.

Глава 1: https://joyreactor.cc/post/5452040

Глава 2.1: https://joyreactor.cc/post/5470610

Глава 2.2

Жрец безучастно посмотрел на старика:  

– “Керва’дзо’Рох” на наречии Собакоголовых, живших в этих лесах тысячи лет назад, означает “Туман Роха”. Их шаманы верили, что невинно убиенный на последнем вздохе может испустить смрадный воздух, убивающий все, что дышит на своем пути. Рохом звали демона, которому они поклонялись. Он жил на болотах и уводил с собой мертвецов. Под дудочку. Может его ты встретил?  

– Может и его. Но не демон был повинен в той резне, а человек. После обрушения колокольни я сидел под полом так тихо, как не сидит под метлой мышь. Я видел, как один за другим вставали тела тех, кто еще недавно говорил со мной. Чье сердце еще билось в груди, когда все началось. Не проронив ни слова, они вышли один за другим и унесли с собой куски все еще теплой плоти тех, кто не мог уйти сам. Последние кто, поднялся – были женщина и ее дочь. Бедная. Она защищала своего ребенка до последнего. Они и умерли последними. А потом их мертвые тела вылизывали с пола остатки собственной крови. Сквозь половицы я видел их глаза. Я слышал, как надо мной скребут по доскам их зубы. Я все это до сих пор слышу, когда вскакиваю посреди ночи! Когда и они ушли стало совсем тихо. Но я не выходил. Я не мог пошевелиться от ужаса, который пожирал меня изнутри. А потом я услышал шаги. Это была не нежить. О нет. Шаги были уверенные. Нежить шаркает. А так, как шел он, входит в свой дом хозяин. Когда он спустился под пол и прошел в двух шагах от меня – я затаив дыхание, прятался за рухнувшим изваянием. Я слышал, как внизу заскрипела дверь. А потом он закричал. Я думал, что это само пекло разверзлось и души грешников вопят от боли. Он что-то искал, там под часовней. Но не нашел. Я просидел так до утра, не сомкнув глаз. Пока невесть откуда взявшийся в мертвом городе, не запел петух. Потом выбрался и побрел вон из этого проклятого места. Годы я посвятил поискам причины: за что отдали свои жизни все эти люди. Я жил среди рукописей, стал почти слепым от мрака библиотек. Мои руки и губы потрескались от книжной пыли. От меня отвернулись близкие люди. Но я нашел. В одной из бывших гномьих крепостей, обжитой пиратами и контрабандистами. На берегу зеленого моря. В Кабор-Фаддине. В летописях гномов упоминался Ивельхейм. Они его называли “Дорм”. На их языке это значит…  

– “Темница. ” – Вставил Дарвик.  

– Верно. – Яков прокашлялся и продолжил. – Гномы писали, что под городом хранится вещь, способная исполнять желания. И предмет этот – книга. И тут меня словно громом прошибло. Не книги ли уволокли с собой двое служек, когда сбегали из часовни с егерем? Не за одной ли из этих книг пришел колдун, устроив кровавый пир для своих тварей? И сдается мне: в конце концов, он ее нашел.  

– Все равно не понимаю, старик, чем тебе не угодил я?  

– А вот чем. В последних строках гномьей летописи говорилось: “Исполнив сокровенное, книга оставит свою метку на одной из стоп просящего. Исполнив второе – на другой. А третье – оставит знак на челе несчастного, поставив его перед ней на колени и голову склонив его до земли, сделает его вечным рабом своим. ” Покажи-ка, жрече, честному люду свои стопы, пока твои сапоги сохнут.  

Жрец долго молчал, насупив черные густые брови. Потом отхлебнул из кружки и закинул ногу за ногу. На правой его ступне отчетливо читалась, словно выжженая клеймом, руна:  

– “Ро” – Прочел Дарвик. Ему не нужно было даже смотреть в сторону Якова, чтобы чувствовать, как наливаются кровью его глаза.  

Затем божий человек достал кисет и затолкал щепоть табаку в ноздрю:  

– В ту ночь было так тихо, что я слышал, как колотится собственное сердце. – Начал он свой рассказ.  

Шаг за шагом, в полной тишине, егерь и двое служек пробирались сквозь разрушенный город. От дединца до южной окраины вела улица ремесленников. Эта часть Ивельхейма пострадала меньше всего. Постройки здесь не тронул пожар. Но распахнутые двери и разбросанный по улице скарб, говорили, что беда не обошла и эти дома.  

– Странно, что по пути нам не встретилось ни одного убитого. Будто эти рыбоголовые за собой убирали. – Тихо произнес мужчина. В одной руке он держал наготове охотничью секиру. В другой – перекинутый за спину узел с детским скарбом.  

– Дядька, так может они уже ушли?  

– Как же. Слыхали тот рев, когда стекла задрожали? Здается мне, что они только начали.  

– А зачем им убитых забирать? Они их едят что ли?  

– Лучше, малец, нам этого не знать.  

Луна поднялась уже довольно высоко, чтобы освещать им дорогу. Улица плутала средь мелких и крупных построек. Где-то, и вовсе, проходила под навесом очередной лавки или кузницы. Вдруг под ногами мальчишек что-то пробежало и скрылось в проулке, что зиял темной щелью между домами. От неожиданности Антоний, шедший чуть впереди, отпрыгнул и сбил с ног своего приятеля. Оба повалились на нагретую за день брусчатку, а егерь крепче стиснул рукоять топора. Все замерли. В тени что-то захлопало крыльями, а потом оттуда вышел петух. Обыкновенный белый, с мясистым, казавшимся серым в лунном свете, гребнем. Невероятно худой и очень важного вида. Должно быть проулок вел в тупик. Птица с невозмутимым видом вышла из него, походила из стороны в сторону, не решаясь обойти людей, но сообразив, что ей не будут мешать, побежала вниз по улице. Егерь выдохнул во вздыбившиеся как у кота усы.  

– Вы целы? – Повернулся он к мальчишкам. Но внезапно что-то значительно крупнее петуха выпрыгнуло из открытой двери мясной лавки и сбило его с ног. По перепуганным глазам служек мужчина понял, что это что-то пострашнее птицы. Взглянув себе в ноги, он с ужасов встретился глазами с запутавшимся в мешковине, где лежали книги, бесшерстным существом с рыбьей мордой. Похоже, что оно гналось за петухом, и, не меньше людей, было удивлено их встрече. Пока егерь замешкался, рыбоголовый, здраво рассудив, что перевес сил не в его пользу, ловко вывернулся и бросился бежать.  

– Скорее! Нужно не дать ему позвать на помощь!  

Бежать по гладким камням было настоящим испытанием. Обегая прилавки, дети старались угнаться за егерем, а он в свою очередь, пытался не упустить из виду лысую тварь, ловко удиравшаую на всех четырех лапах. Больше приспособленные для жизни в болоте, ее перепончатые пальцы неуклюже шлепали по брусчатке, выдавая существо преследователям. Но даже это было лишним для егеря. Бывалый охотник, он словно матерая гончая, держал след по запаху. Тина и тухлая рыба – вот чем пахла его добыча. Свист в воздухе и, с глухим ударом, топор вонзается в угол бревенчатого дома, прямиком за спиной монстра. Не останавливаясь ни на секунду, преследователь выхватывает свое оружие из сруба и погоня продолжается..  

В какой-то момент Антоний, бежавший чуть впереди остановился.  

– Потерял? – Сбившимся голосом проговорил его друг. Марк бежал поодаль, волоча за собой брошенный егерем мешок с книгами. Антоний выглядел растерянным. Он озирался вокруг, и не мог понять куда бежать дальше?  

– Идем к южной окраине. Может он нас там будет ждать? – В этот миг за спиной у них что громыхнуло. Мальчишки застыли, глядя, как из-за крыш домов поднимается облако пыли. Казалось прошла вечность. Вдруг ударил колокол и шпиль колокольни, возвышавшейся над всем городом рухнул, а облако пыли понеслось вниз по улицам, заполняя собой каждую щель. Пока лунный свет не померк над их головами, и они, не сговариваясь, бросились бежать дальше от города.  

На краю Ивельхейма, особняком от других домов, стояла ветхая водяная мельница с небольшой жилой пристройкой. Ее поросшие плющом стены из разносортных булыжников, с тоской взирали на городские дома из белого камня. Дверь почти вросла в землю да и крыша там и тут зияла прорехами. Но колесо, сердце этого дома, невозмутимо выполняло свою работу. Словно не вода, а само время бежало сквозь него. В крохотном окне мельницы горел огонек, а из трубы поднимался в усыпанное звездами ночное небо, белый дым.  

Из колоды рядом с дверью торчал топор, на вид точно такой, как был при себе у егеря. Антоний встал на четвереньки у окна и Марк, забравшись на спину приятеля, заглянул в него. Внутри никого не было. На столе горел огарок свечи, да была рассыпана мука, будто только что здесь раскатывала тесто на каравай хозяйка. Пока мальчишки спорили: заходить им или не заходить – дверь открылась и на пороге их встретил старый мельник.  

– Да, заходил ваш провожатый. Запыхавшийся, красный. Все каких-то чертей ловил. Спросил: не надо ли чего, да побежал дальше.  

– А топор он зачем оставил? – Возразил Марк. – Он же без него как без рук.  

– А мне почем известно? Может еще вернется за ним. А вы подождите пока здесь. Хотите есть? У меня уже и хлеб в печи поспел.  

Старик возился у печи, а дети разбрелись по дому. Мельница на вид ничем не отличалась от простой деревенской избы. Только огромные части механизма напоминали о ее прямом назначении. В доме вкусно пахло хлебом. И хозяин был весьма радушен. На все расспросы гостей о том, как ему удалось выжить среди этого хаоса, он лишь отмахивался. Дескать дела мирские ему давно опостыли. А мяса с его жилистого тела, как с осиновой ветки. Потому, видать, его и не съели. Мельник водрузил на стол хлебный колобок, величиной со средний кочан капусты и крынку молока. И дети враз побросали все расспросы, усевшись на лавку.  

– Вы ешьте, хлопцы, а я пойду зерна принесу. А то мельница зазря крутится.  

Постная храмовая диета и все пережитое за день, заставили мальчишек уже после одного съеденного ломтя хлеба, тяжело дыша, отодвинуться от стола.  

– Я наелся. – Сказал Марк. – А ты?  

Антоний надул щеки и продемонстрировал, казавшийся ему полным, живот. А потом и вовсе развалился на лавке, пока его друг решил растрясти еду, чтобы влез еще кусочек румяной корочки. Он прошелся к окну. Город за стеклом ничем не напоминал разоренный и опустевший. Тихая летняя ночь подходила к своей кульминации, после которой где-то на востоке посветлеет тонкая полоса неба и наступит новый день.  

– Пахнет чем-то. – Принюхиваясь пробормотал Марк. Улавливая манящий аромат горячей еды, он приблизился к печи, открыл заслонку и застыл в ужасе. На огромном противне лежало обугленное человеческое тело. Руки у него за спиной были связаны, а головы и вовсе не было.  

Его друг, к тому времени, немного пришел в себя и уже жевал хлебный мякиш, отрывая по-чуть-чуть от колобка. Отломив очередной кусок, он повернулся на звук упавшей из рук Марка печной заслонки. Уже вставая из-за стола, Антоний заметил, что из колобка торчит что-то странное. Он отломил большой кусок и вскрикнул от ужаса. Из хлеба на него смотрело лицо их провожатого. Рыжие усы и длинный острый нос, а глаза белые, как у вареной рыбы. Мальчик отскочил от стола, будто ошпаренный. Не сговариваясь, оба служки бросились к двери. Но дорогу им преградила длинная худая фигура в проеме. На ней были желтые сапоги из телячьей кожи, а на лицо был наброшен капюшон.  

– Ну что же вы, гости? – Старый мельник вернулся с мешком в руках. – уже уходите? Остались бы на ужин. Жаркое почти готово.  

– Ты! – Закричал Марк. – Ты заодно с ним!  

– С кем? С ним? – Мельник Показал пальцем на человека в проеме и рассмеялся. – Он обычная кукла. Его глазами я могу видеть. А ногами ходить. Это удобнее, чем на своих двоих, поверь. Ваш бургомистр, на свою беду, болтлив, когда выпьет. И однажды в трактире упомянул одну вещицу, которую я ищу… Ох, сколько же времени я ее ищу? А, не важно! Тогда еще ни этого клятого города, ни вообще людей, здесь не было.  

Он вновь присел за жернова и опустил руку в мешок. И только сейчас дети поняли, что старик молол вовсе не зерно. Его жилистые руки доставали из мешка человеческие кости и ловко забрасывали из в глазок. Мука струилась водопадами из под каменного колеса.  

– В личине ребенка придет давний враг. С собою несет, то, что мир подчинит. – Замурлыкал колдун, склонясь над каменным колесом. – Склонит пред ним голову и стар, и млад. Один в двух обличьях: и жив и убит.  

Фигура в проеме сделала шаг вперёд и дети увидели под капюшоном, его белые, словно подернутые туманом глаза. Он ловко схватил их за воротники и подтащил к мельнику. Затем поднял за ноги и стал трясти. И в этот миг из-за пазухи Марка выпал небольшой куб. Он был деревянным, с обитыми почерневшим металлом вершинами. Колдун наклонился и поднял его с пола. Повертел в руках:  

– Гексопаномикон. Книга желаний. Вот кто унес ее из часовни. Я так долго тебя искал, а ты оказалась в самом неожиданном месте. – Он поднес куб к самому носу. – Ах вы жалкие выродки! Одна из печатей сломана!  

Старик не на шутку рассвирепел. 

– Кто из вас загадал желание? Признавайтесь! Живо! Иначе обоих скормлю мертвецам! – Он пнул ногой мешок с костями и оттуда выбрался почти полный человеческий скелет. Не хватало только черепа. Он стал ходить по избе на ощупь, спотыкаясь и падая. Наконец наткнулся на стол, нащупал на нем колобок и надел вместо головы. Несколько раз провернув, наконец нашел то положение, при котором глаза были на нужном месте. Отковырял остатки мякиша, скрывавшие страшное, словно вареное, лицо, и затолкал их в рот.  

– Я загадал. – Ответил Марк.  

– Где ты взял ключ?  

– У настоятеля. Я слышал, как он шептался с этим. – Висящий вниз головой мальчишка указал на державшего его за ногу бургомистра. – А потом подгадал момент и стащил.  

– Потряси-ка его еще. Там, где-то, должен быть ключ.  

– У меня нет ключа. Он рассыпался вместе с печатью.  

Колдун воздел руки и при этом издал стон раненого зверя.  

– Печатей три. Значит и ключей должно быть три! На что он бы похож?  

Марк медлил:  

– Обыкновенный ключ. Медный.  

– Проклятье! И что же ты загадал?  

– Чтобы Антоний снова мог говорить.  

Мельник рассмеялся.  

– А ты знаешь, что пока книга не исполнит все три желания – ей не сможет приказывать никто, кроме загадавшего? Поэтому она для меня бесполезна. Даже если я тебя убью. Хотя… – Мельник задумался. – Твой дружок все еще нем. Значит книга не закончила с ним. На-ка, подержи.  

Он сунул куб в руку Антонию, а сам взял со стола большой, сточенный почти до обуха тесак, подошёл к Марку и вспорол ему живот. Мальчик не сразу понял, что произошло. Он стал кашлять, сплевывая на пол кровь. Ее становилось все больше. Ему уже было трудно дышать. Булькающие звуки и резкий запах железа в воздухе привлекли внимание оживших костей. Мельник отступил в сторону и мертвец набросился на Марка. Антоний все это время висел рядом и видел все, что происходило. Запеченная голова егеря, вращая безумными белыми глазами, вгрызалась в разрез вдоль живота его друга. Марк уже не стонал. Он слабо хрипел, а тело его лишь подрагивало от укусов нежити.  

Как только он издал последний звук и умолк, Антоний увидел, как сломанная печать на кубе вновь появилась. В этот миг он закричал:  

– Убью!  

Он сорвал с шеи бургомистра кулон в виде молоточка и, стукнул им по одной из печатей.  

– Я желаю стать сильнее тебя! – Закричал он указывая на старика. В этот миг будто что-то полыхнуло перед его лицом. Кожу обдало жаром, словно он сидел перед открытой печью. Предметы и люди вокруг начали плавиться и стекать на пол, как свечи. Да и сам пол исчез под ногами. Внезапно мальчик оказался один в гудящем потоке огня. Звук, похожий на кузнечный горн шел отовсюду. И он сам вибрировал вместе с пламенем. Антоний посмотрел на свои руки. Они пылали. Нет. Даже не пылали. Они сами были огнем. Тогда далеко впереди, на границе видимого, проступила огромная фигура. Она была всюду, куда бы не повернул голову Антоний.  

– Ты клянешься служить мне?  

– Да. Взамен на силу уничтожить моего врага.  

– Да будет так.  

И мальчик вновь оказался в своем мире. Будто просто моргнул. Старик стоял над ним с окровавленным ножом и тянул руку.  

– Ну-ка, отдай мне это, малыш.  

– Игносис Терадефелиос! – Произнес Антоний, сам не зная, откуда взявшиеся слова. Воздух внутри мельницы наполнился жаром. Глаза старого колдуна бегали из стороны в сторону, словно ища помощи у своих марионеток.  

– Заткните его!  

Но рука бургомистра уже почернела от жара, исходившего от мальчика. И спустя несколько мгновений рассыпалась в пепел, освобождая пленника.  

Ребенок поднялся и сделал шаг в сторону мельника.  

– Все зря? – старик упал на колени. – Мое войско. Битва за Дайонвар проиграна не начавшись.  

– Игносис Терадефелиос!  

Тварь, пожирающая Марка попыталась забиться под лавку. Бургомистр выпустил его ногу и тело не слышно упало на пол.  

– Я понял. – Старик с надеждой посмотрел на Антония. Ты – не он.  

– Игносис Терадефилиос!  

Гудящее пламя охватило мельницу. Дерево вспыхивало и исчезало. Камень нагревался докрасна, потом добела и растекался. Земляной пол превратился в жидкое стекло. Когда все прекратилось, мальчик лежал в пепле и золе. Одежда на нем сгорела. Пламя не тронуло лишь странную книгу в форме куба.  

Я не хотел, чтобы так все закончилось. Мы были детьми. Двое мальчишек-служек из храма посреди города. И однажды, убирая часовню, мы нашли вход в подземелье. Там была всего одна крохотная комнатка. В ней каменный ковчег. В нем книга. Мы грезили волшебством. И один из нас пожелал, чтобы второй исцелился и заговорил.  

Дарвик слышал, как Яков заскрипел своими желтыми зубами.  

– Ах ты лисий желудок! – Яков схватил жреца за грудки и приподнял над столом. – Да ты знаешь, сколько душ загубил? Ты и дружок твой.  

– Мы были детьми. Что мы могли понимать?  

– Я тоже был дитём! Я за ту ночь стал весь седой. Как лунь! А ты! Вы! Поиграть им захотелось в чародеев! Сукины дети!  

– Не трожь святого человека, паскуда! – Кто-то, только проснувшись и не поняв, что происходит, оттолкнул старика, и тут же сам получил оплеуху. К нему подскочили дружки, хватаясь по пути за все, что не прибито к полу. Завязалась драка.  

Столы переворачивались от падающих на них тел, пол был в разлитом эле и разбросанной еде. Официантки попрятались за прилавок, а трактирщик стал от греха прятать под пол кувшины и бутыли с вином. Кто-то выхватил из очага раскаленную докрасна кочергу и размахивал ею, неуклюже фихтуя перед носом другого, в чьей руке было бутылочное горлышко. Герцог Фераворн с горящими глазами наблюдал за происходящим, ежесекундно хватаясь за эфес шпаги. Но строгий взгляд его слуги заставлял юного аристократа сдерживать свой пыл. Дарвик спокойно допивал свой эль, не обращая внимание на суету вокруг. Мертвый цыпленок, еще недавно бегавший по столу спрятался в опрокинутый кувшин. Несколько раз мимо головы наемника пролетели тарелки. Одну он даже поймал и положил на стол, накрошив в нее хлебный мякиш и подвинув птице. Существо в кувшине несмело выглянуло, но разумно решило остаться внутри.  

Тем временем Яков наконец пробрался сквозь разделявшую их бушующую толпу к жрецу и с доброго размаху влепил ему в ухо. Тот пошатнулся и грузно осел на пол.  

– Ну, деревенщина, сейчас я тебя научу грамоте! – Проскрипел он зубами.  

Пузатый жрец засучил рукава и стал складывать пальцами какие-то знаки, набирая при этом в грудь воздуха. В какой-то миг вокруг его кистей возникло голубоватое мерцание, а глаза закатились и стали белесыми. Когда он произнес первый звук – сквозь воздух в таверне прокатилась волна жара. Якова, который стоял перед ним швырнуло в стену, как мокрое белье об доску. Люди замерли в ужасе. Одни лежа на полу, кто-то с табуретов над головой или с ухватом в руках. Все взгляды устремились к трепыхавшемуся, будто под порывами сильного ветра серому балахону жреца. Он произнес что-то еще и огонь в очаге полыхнул, а в его пламени проступили силуэты. По затылку Дарвика будто пробежали искры. Он машинально потянулся за спину, но вспомнил, что топоры оставил в конюшне. А темные силуэты в огне тем временем словно приближались, все ускоряя шаг. Их было много. Тощие, черные, пугающие – они бежали в сторону застывших гостей таверны. В них было что-то, что заставляло испытывать животный ужас. Какой испытывает овца перед пастью льва. Жрец снова открыл рот и вдруг запнулся на полуслове. Глаза его закатились и он рухнул на пол. За его спиной стоял с медной поварешкой в руке повар.  

– Язик!  

Мальчишка быстро подбежал к очагу и залил пылающие дрова из кувшина. В таверне повисла тишина.  

Жреца, связанного и с кляпом во рту уволокли куда-то в подпол, а Якова приводили в чувства на лавке. Рыжий трактирщик держал на его голове холодный келих с элем. Когда рука Якова потянулась к нему и стала тащить ко рту – все поняли, что он жив.  

В трактире стоял шум. После чудес, что вытворил недавний гость и мордобоя, который за этим последовал бурлящая в людях кровь еще долго не унималась. Многие ее гасили уже второй, а то и третьей пинтой эля. Другие бурно обсуждали произошедшее на улице, раскуривая трубки.  

Уже поднимаясь по лестнице Айвин вдруг обернулся:  

– Я полагаюсь на вас, господин Дарвик. Вы порядочный человек и не сбежите с задатком. Но у меня странное предчувствие, что я вас больше не увижу. 

Некромант.

Глава 1: https://joyreactor.cc/post/5452040

Глава 2.

Тварей, в переулках и на крышах домов уже не было слышно. Стихли и крики множества их жертв. Сумрак постепенно поглощал город и в нем лишь четче проступали последние очаги бушевавших в предместье пожаров. Страшный спектакль, разыгравшийся в городке на перекрестке двух дорог посреди болот, окончился гробовой тишиной. Среди опустевших домов и окропленных кровью белоснежных стен, только скрип водяной мельницы напоминал о недавнем присутствии здесь жизни.  

Массивная дубовая дверь внутри часовни была надежно подперта лавками, принесенными мальчиками-служками. Уцелевшие сидели у сложенных наспех баррикад в ожидании своей судьбы. Было тихо и оттого еще больше пробирал тревожный озноб. И в этой тишине лишь масло в лампадах потрескивало, выбрасывая вверх столбики искр.  

– Что происходит? – не выдержал кто-то из спасшихся. – Что это были за создания? Почему они напали на город?  

Девочка лет пяти стояла у заколоченного окна и смотрела в небольшую щель. За окном смеркалось, но догорающие на окраине дома еще освещали отдельные части города. Сквозь мутное стекло смотрела она в темноту, но видела только свое отражение. В противоположном углу послышался шепот:  

– Дядька Семен, помнишь ты рассказывал про нитро… куро… томата? – Оборванный паренек с царапиной на лбу обращался к сидевшему спиной к остальным крепкому мужчине с гладко выбритой головой. Он не сразу заговорил – раскуривая трубку.  

– Некроманта. – Наконец выдохнул мужчина клуб дыма.  

– Ага! Точно. Не-кро-мата.  

– Это я так тебя малого пугал, чтобы ты в лес сам не ходил. А меня твой дед так пугал, а его мой дед. – Мужчина затянулся и выпустил клуб сизого дыма. – Сказки все это.  

Подросток не сдавался:  

– А если не сказки? Ты же видел тех, кто напал на нашу телегу. Их ни стрела не брала, ни вилы. Ну точно нежить!  

– Если не сказки – Ответил мужчина. – то мы и до утра здесь не доживем.  

– Эй! Что вы там шепчитесь? Если что-то знаете – рассказывайте всем.  

Мужчина с бритой головой повернулся.  

– Я Семен-кузнец. А это моей сестры сын – Яков. Мы из болотного края. Приехали на ярмарку.  

– Я Йозеф – сборщик подати. Выкладывай, что знаешь.  

– Знаю я немного, милостивый сударь. Те нелюди, что сегодня напали на город живут в глухих местах на болотах. Обычно они мирные и лишний раз людям не показываются. Ума не приложу, что их заставило прийти сюда.  

– А про что твой байструк бормотал?  

Кузнец нахмурился, но ответил:  

– Вы его не слушайте, господин. Яков с детства не шибко умом крепок. Услышит как собака брешет, да на всю околицу разнесет, что волколак.  

– Что-то ты, кузнец, не договариваешь. – Мытарь встал перед мужчиной, важно подбоченившись. – А-ну выкладывай, собачий сын!  

Кузнец начал вставать, и Йозеф почувствовал себя оттасканным за ухо мальчишкой, забравшимся в соседский сад. Когда мужчина поднялся во весь рост – смотреть снизу вверх пришлось уже мытарю.  

– Господин сборщик, – Сказал Семен наклонившись к нему, почти в ухо. – Здается мне, что сегодняшнее яйцо всмятку, которым сударь изволил завтракать, и которое так неудачно засохло у вас на кафтане – было последним в вашей жизни.  

Мытарь быстро глянул на пятно поверх алого Дамасского шелка, и снова на медвежью фигуру кузнеца. Тот поднес к губам трубку из вереска, пустил струйку дыма и задумчиво посмотрел куда-то вверх:  

– Хотя и краюха хлеба с луковицей для меня, видать, были последними.  

Рядом ходил туда-сюда растрепанный писарь с ошалелыми от страха глазами, и все повторял:  

– Кто-нибудь видел бургомистра? Нужно найти бургомистра!  

Девочка, что стояла у окна вдруг весело взвизгнула и потянулась своими крохотными ручками в щель между досками.  

Женщина, перевязывавшая раненых подбежала к ней и прижала к себе.  

– Мама, Мама, там киса.  

– Успокойся, милая, там никого нет. Тебе померещилось.  

– Там киса. Давай ее впустим. Ей холодно. У нее из ротика идет пар.  

Женщина настороженно посмотрела в щель между досками и набросила на окно тряпку. Зной июльского дня во сто крат усиленный тлеющими тут и там смолянистыми срубами домов, уступал свой огненный трон душной летней ночи.  

А за окном уже показался край полной луны. Она лениво выползала из-за высокого холма на западном краю города. Человек в балахоне, заканчивал приготовления на его вершине. Кости дюжины волов были тщательно перебраны и теперь составляли два почти одинаково огромных могучих скелета животных. Перетянутые между собой жилами из двух лежавших у его ног растерзанных человеческих тел – они словно высеченные из камня статуи возвышались над лысой вершиной. Наконец человек выбрал два самых массивных бычьих черепа и водрузил их на положенные места. После чего вернулся к человеческим телам. Присев он погрузил обе руки прямиком в кровавое месиво и зачерпнул полные ладони. Бесшерстное бледное существо с большими рыбьими глазами, словно подернутыми пеленой, сидело поодаль и наблюдало за всем происходящим. Величиной с крупную собаку, оно также преданно смотрело на хозяина и улавливало каждый его жест.  

– Можете уходить. Иншафат. Вы больше мне не нужны. – сказал не оборачиваясь человек.  

Существо не уверенно развернулось не отводя взгляд от хозяина, и перебирая худыми перепончатыми лапами по припорошенной кровью траве, двинулось прочь с холма. Внизу его ждали подобные ему. Их горящие в опустившейся тьме глаза жадно взирали на вершину.  

Человек на холме подошел к костяным изваяниям и приложил к черепам ладони. Кровь потекла по белой кости, покрывая ее причудливой сетью ручьев. Отпечатки рук на бычьих лбах зашипели. Он медленно провёл пальцем поверх рисунка, выводя буквы.  

– "Куенос Атиалан". – прозвучало в тишине. Человек убрал руку и сделал шаг в сторону. Старые кости заскрипели, расправляя спины. Черепа: один, затем второй – подняли пустые глазницы к небу и, откуда-то, будто из глубины давно истлевшего горла, вырвался рев. Громовым раскатом он спустился с холма в агонизирующее тело умирающего города, заставляя звенеть остатки стекол в окнах.  

Люди внутри часовни вдруг умолкли. В их душу ворвался леденящий кровь ужас. Прошла, казалось, целая вечность, пока кто-то из них осмелился заговорить:  

– Нужно уходить. Они не оставят живых. Скоро настанет наш черед.  

– Куда ты пойдешь? Тебя разорвут как только ты выйдешь за дверь. – Сборщик подати вытряхивал из дорогих на вид сапог забившиеся туда камешки. – Моего денщика сожрали раньше, чем я успел сосчитать до десяти. Сиди, пока сидится. Стены здесь крепкие. На рассвете будем думать.  

Человек в зеленой егерской куртке не унимался:  

– Если мы не будем ничего делать – они вернутся и довершат начатое. Хоть детей дайте вывести. Дойдем до реки, а там через брод и большак начнется. До соседней Вишневой Заводи доберемся за два дня, если не останавливаться. А там и помощь приведем. – Он посмотрел на женщину, с девочкой на руках.  

– Я ее не пущу туда. Лучше уж со мной здесь сгинет, чем там.  

– Кто своих детей хочет спасти? – Человек повысил голос, чтобы его услышали в дальнем конце часовни. – Собирайте в путь. Я выведу их из города.  

Но никто не встал с места. Один старик начал было говорить, но тяжелая жонкина ладонь, опустившаяся ему на затылок – враз погасила в нем всякий энтузиазм.  

– Ну, раз никто не хочет – я пойду сам. Так и так пропадать. Лучше уж с топором в руке, чем как мышь под алтарем. – Егерь зло посмотрел на сборщика подати и пошел к двери.  

– Дядька, возьми нас с собой! – Из-за гардины выскочили, как чертята из табакерки – чумазые, перепачканные сажей служки. – Мы уже всех перевязали, а драться мы все равно не умеем. И у Антония тетка в Вишневой Заводи живет.  

Чумазый чертенок указал в сторону своего собрата.  

– А где ваши родители? – Егерь присел на корточки перед своими попутчиками.  

– У меня нету. А у Антония живут аж на перевале у Лиловых гор. Только тетка в Вишневой Заводи. – Второй служка согласно закивал головой.  

– А что твой друг молчит-то?  

– А он, дядька, с детства немкатый. Его в их хуторе собака перепугала.  

– С детства говоришь? Давно ли оно у вас закончилось? – Егерь усмехнулся сквозь длинные рыжие усы, что одним концом свисали вниз, а другим залихватски закинуты были за ухо. – А как же вы разговариваете, что ты про него столько знаешь: и где жил и, что тетка недалече живет?  

– Мы, дядька, грамоте обучены. Вот так и разговариваем: он пишет, а я, стало быть, читаю. А еще Антоний рисует. – Мальчик указал пальцем на образ святого, что висел прямо напротив дверей, над аркой перед молитвенной. – Это он Святого Иохима нарисовал для часовни. Правда, как живой?  

Егерь выпрямился и взглянул на образ. Суровые и одновременно будто бы уставшие черты лица взирали на него из-под потолка. Лампадка, что горела у образа отбрасывала причудливый узор на лицо святого. Свет от ее красной стеклянной окантовки будто кровь в воде колыхался на нем. Егерю на секунду стало жутко от этого вида.  

– Хорошо получилось. – Задумчиво произнес он. – Так и быть, возьму вас с собой. Собирайте свои пожитки.  

Служки куда-то убежали. А с лавки встал и подошел к егерю старик.  

– Знаю, что спасти их хочешь, но ведь на верную смерть ведешь.  

– Не бойся, отец, авось не помрем.  

– На вот. – Старик протянул мужчине узелок. – До Заводи путь не близкий.  

– Что это?  

– Краюха и два яблока. Дал бы больше, да нечего.  

– Спасибо, отец.  

Тем временем мальчишки вернулись, волоча за собой какой-то узелок. Заметив вопросительный взгляд егеря один из них ответил:  

– Это книги.  

– А дотащите их? Оставьте лучше здесь – а то придется бежать, а с такой поклажей ног не унесем.  

– Нельзя. – Парнишка вытер рукавом нос. – Это святое писание и церковная книга. Нам сказано было беречь их как зеницу ока.  

– Ладно, давайте ваше писание, а то надорветесь. Что я потом вашей тетке скажу? – Егерь закинул узелок за спину и повернулся к остальным. Многие смотрели на него с ужасом. Другие неодобрительно качали головами, опустив глаза.  

– Ну, не поминайте лихом.  

Фигура на холме стояла, глядя в полной тишине в сторону часовни. Лишь тяжело вздымалась грудь у мертвых быков, пытаясь надышаться после долгого забвения. Там, вдали, остались еще незавершенные дела. Еще теплилась жизнь в доме на освященной земле.  

– Так, значит их там две дюжины. – человек задумчиво погладил подбородок. – Как ты думаешь, дружок, равноценный обмен?  

Кот с белесыми, помутневшими глазами и отвисшей челюстью, сидел у его ног и смотрел снизу вверх.  

– И я так думаю. – тихо проговорил человек.  

Он запряг мертвых волов в притянутую мелкими прислужниками телегу. На ней стояла огромная клеть, с наброшенной поверх истлевшей тканью. Внутри слышно было ворочание и приглушенные стоны. Между волами был подвешен ствол дерева, наспех вырванного с корнем и обгрызенного на манер тарана с другого конца. Бесшерстные слуги не знали орудий. Потому на сырой древесине виднелись следы крови, от истертых лап и зубов.  

– Пора.  

Он нагнулся к кошке и нежно погладил ее по загривку. Затем взял на руки. Животное не противилось. Его маленькая жизнь уже давно угасла. Человек крепко взялся за ее пушистую шею и потянул, пока она не хрустнула. После, отбросив в сторону безголовое тельце, он подошел к одному из волов и насадил на рог что-то небольшое. В темноте видно было лишь, как поблескивали мутные глаза.  

– Кхар-Мсабаш! – Громко произнес человек и огромные колеса заскрипели, сдвинулись с места.  

Внутри часовни царила тишина. Лишь в дальнем углу слышались стоны раненых. Мужчины у дверей сидели полукругом. Их мрачные лица в свете догорающих лампад, казалось, сошли с давних полотен, где забытые в веках защитники давно занесенной песками крепости, ждут своего последнего боя.  

Кто-то еле слышно затянул песню. Кузнец вздохнул, вертя в руках вырванную из дубовой балюстрады балясину:  

– Много чего болтают на ярмарках. Иным лишь бы языком почесать. Но бывает такое услышишь, что сдается: лучше б это была брехня. Однажды, я еще мальцом был, старшой брат взял меня с собой продать гусей в Лесной Гавани. Пока он пошел проведать местных девок – я караулил клетки на пристани. А там собрался торговый люд поговорить за жизнь. Шум, смех, порою брань. Я раньше таких словечек и не слыхивал. Аж уши в трубочку заворачивались. А потом все разом как-то притихли. Будто вороны на дереве, когда ястреб пролетает. Мне стало любопытно, и я пробрался сквозь толпу. А среди зевак сидел на тюке один анкварский купец, что через здешние болота товар вез. Его руки тряслись, и кто-то сердобольный сунул ему плошку горячего липового отвара. Трястись руки не перестали, но человек отпил и немного успокоился. Мне тогда показалось, что он не был стар, хотя волос его был белым, словно снег с вершин Лиловых гор. Анкварец поведал, что два дня назад пересек границы Болотного Края у каменного столба первых людей. Его обоз шел по узкой тропе среди топей, огибая Змеиное урочище с юга. Вечером первого дня проводник нашел хорошее место для ночлега и обоз встал на привал. Ночь прошла неспокойно. Лошади заметно нервничали, а волкодавы проводника-захемца беспричинно лаяли в направлении топи. Под утро проводник пришел в шатер анкварца и позвал его идти за собой. Они продирались сквозь валежник, пока не взобрались на невысокий холм, поросший можжевельником. Солнце еще не встало. Над болотом стелилась серая дымка, в которой мерещились то чьи-то голоса, то странные фигуры, проплывающие между стволов почерневших елей. Проводник приказал купцу лечь в траву и смотреть. Сначала он ничего не заприметил и, уже было решил, что захемец вслед за своими псами начал видеть то, чего нет. Но спустя короткое время он услыхал треск ветвей. А ещё через мгновенье на тропе, которая шла в двухстах шагах севернее той, что следовали они, показался огромный бурый медведь. Купец собрался было сорваться и убежать, но проводник вдавил его в землю и приказал помалкивать. К удивлению анкварца медведь был в упряжи и тащил за собой что-то на подобие грубо сколоченной из бревен арбы. Верхом на медведе сидел погонщик. Следом за ними растянулся цепью целый отряд нелюдей. Похоже было, что они взяли след каравана еще в степях, а сейчас свернули не на ту тропу и, на счастье людей, разминулись с ними. Следом за медведем на тропе показались пешие нелюди. Замыкали строй двое наездников на диких вепрях. Всего их было не больше двух дюжин. Они прошли мимо укрытия людей и уже почти скрылись за деревьями, как вдруг меж стволов пронесся какой-то причудливый звук. Что-то засвистело, потом несколько раз глухо ударилось о деревья и наконец застрекотало, будто цикада у самого уха. И тогда начался сущий ад. Сначала тягловый медведь в голове строя нелюдей упал замертво. Возница его стал бить хлыстом. Да какой там? Издохла скотина. А когда поравнялись с ним пешие, и подошли посмотреть что стряслось – зверь испустил смрадный дух на них. Они за рты похватались, да поздно уже было. Один за другим так и полегли. Полежали они, значит мертвые, а потом возьми и встань. Те, кто в конце строя был и живой остался – того его мертвые товарищи потом сами догнали и кровь пустили. Дождались, пока тоже встанут и все направились прямо в трясину. Да так и ушли под воду. В самую топь. Будто и не было.  

Кто-то из присутствующих осенил себя святым знамением:  

– А что дальше было, кузнец?  

– А дальше вернулся Кестус, мой брат, и надавал мне по шее. Пока я уши развесил – гусей кто-то стащил.  

– Погоди. Что же получается? Он в здешних болотах живет уже больше, чем полвека?  

– Пожалуй, что и дольше. Я давече говорил, что еще мой дед, иной раз, про него вспоминал.  

– Сколько ж ему лет?  

– Сколько бы ни было – руки пачкать он не любит. Действует хитростью и издалека. Если это он напал на Ивельхейм, значит будет ждать, пока тут живых не останется. Потому как власть он имеет только над хладными трупами.  

– А что же тогда эти твари за ним пошли? – Спросил какой-то человек в разорванной на груди рубахе с проступающими пятнами запекшейся крови. Или они тоже того? Хладные трупы?  

– Сие мне не ведомо.  

Кузнец нежно провел ладонью по гладкой лакированной поверхности балясины:  

– Хорошая работа. Жалко, что сгинет и не останется того, кто вспомнит труды этого плотника.  

Тишину нарушила женщина. Та, что помогала раненым. Она тихо присела на скамью рядом с кузнецом.  

– Лейтенант стражи совсем плох. Если знаете кто-то молитвы – сходите к нему.  

Старик, сидевший рядом молча поднялся на ноги и ушел.  

– Еще двое не доживут до утра. – устало выдохнула она. Ее платье, все изорванное на лоскуты и черное от запекшейся крови – в сумраке часовни оно придавало бедной женщине вид какой-то растерзанной птицы.  

Яков смотрел на нее и думал, что такую птицу он когда-то видел в книжке с яркими картинками. Ее читали детям в школе, в окна которой он часто заглядывал, когда проходил мимо, ведя на луг гусей. Бывало он останавливался у открытого летним утром окна и подолгу слушал рассказы. А тот рассказ, был про странных птиц из далекой страны. В засушливые годы они выкармливали своих птенцов собственной кровью. Учитель, который рассказывал детям об этих птицах говорил, что они – символ родительской любви. Яков хорошо запомнил этот рассказ и теперь, в этой женщине он видел ту самую птицу, что отдает себя без остатка.  

Мытарь тяжело поднялся и глядя куда-то сквозь запертые дубовые двери сказал:  

– Егерь был прав. Нужно уходить отсюда. Пока еще есть силы.  

– С ранеными? – Женщина подняла на него уставшие глаза.  

– Они будут нас задерживать.  

– Нельзя их оставлять. – Она умоляюще смотрела на сборщика подати.  

Он молчал.  

– Трудно такое сказать вслух? – Тихо вымолвила женщина. – Сказать, что они обречены.  

Йозеф вскочил. Его лицо налилось красным, а глаза ошалело бегали из стороны в сторону.  

– Я не плохой человек! – Закричал он. – Я не плохой! Просто… Я не знаю как быть! Мне жалко их, но если мы останемся здесь – то погибнем. Если понесем с собой раненых – тоже погибнем.  

– Вы видели бургомистра? – Перед сборщиком возник потерянного вида человек, все это время ходивший взад-вперед по храму.  

Йозеф схватил несчастного за грудки и с силой впечатал в стену:  

– Мерзавец, ты видишь, что происходит? – Он тряс и тряс человека, а его голова раз за разом билась о белоснежную лепнину. Пока по ней не потек тонкий красный ручеек.  

Женщина, что стояла в оцепенении рядом резко оттолкнула сборщика. Его глаза были полны ужаса. Он отпрянул от своей жертвы и с испугом посмотрел на свои руки. А женщина только и успела подхватить падающее тело.  

Он лежал на полу, а сверху на него смотрели херувимы. Они прятались в пушистых облаках на фоне бесконечного синего неба и смеялись оттуда над смертными. Такие далекие, словно он смотрел на них из самого ада.  

– Бургомистр… Нужно найти бургомистра. – Спекшиеся губы не слушались.  

– Лежи. – Женщина приподняла его голову. – Лежи. Все будет хорошо. Изверг! Ты мог его убить.  

– Простите меня. – Мужчина упал на колени и закрыл лицо руками.  

Женщина глубоко вздохнула и отвернулась к раненому.  

– Вы знаете его?  

– Видел пару раз. – Голос мытаря звучал с надрывом. – Это писарь бургомистра.  

Он продолжал бормотать что-то неразборчивое и с каждой минутой все слабел.  

– Возьмите себя в руки и принесите ему воды.  

– Да. Конечно. – Йозеф встал с колен и растерянно огляделся.  

– Вода есть в купели. – Писарь тем временем попытался встать и застонал от боли. – Потерпи, миленький. Скорее!  

– Вы не понимаете... Нужно… Нужно найти бургомистра. У него ключ.  

– Какой ключ?  

– Они ищут ключ. Если снимут печать – мы все погибли. Все обратятся в его рабов.  

– Что ты такое говоришь? – Женщина склонилась над ним, глядя прямо в глаза. Он угасал. – Что еще за печать? Бедный, ты совсем плох.  

– Я не важен. Все не важно. Найдите бургомистра. Спрячьте ключ.  

– Мальчик! – Она окликнула паренька, что сидел рядом с кузнецом. – Поди сюда.  

Яков отложил ножку лавки, из которой строгал последние полчаса кол и приблизился.  

– Как тебя зовут, мальчик?  

– Яков я.  

– А я Марыля. Яков, сынок, пройдись по церкви – поспрашивай: не видел ли кто здешнего бургомистра? – Она наклонилась к раненому. – Как он выглядит?  

– Лилового сукна рубаха, желтые сапоги из телячьей кожи. Выше меня на голову, сухой, как щепка. Руки в шрамах от ожогов. А на лице рубцы. И… на шее кулон. Серебряный молоточек. – Ага, понял.  

Мытарь, вернувшись с водой, прятал взгляд и был робок, словно дитя. Что-то человеческое пробилось в нем сквозь коросту безразличия, которой обросло его сердце за многие годы.  

– Я слышал за дверью скрежет. Там кто-то есть. Через двери нам уже не выйти. Если бы только отсюда был другой выход.  

– В часовнях бывают лазы через нижние этажи. – Помогая писарю утолить жажду, тихо проговорила Марыля. Её тёмные, уже подернутые сединой волосы, давно растрепались и свисали длинными прядями на глаза. – Сходил бы ты, господин сборщик подати, и проверил. Все польза.  

Йозеф молча кивнул и направился в дальний от алтаря угол, где под пол уходили резные перила.  

Внизу было темно и душно. Редкие лучи, пробивающиеся сквозь щели в полу, тонули в облаках вздымающейся при каждом шаге пыли. Мытарь молча пробирался сквозь нагромождения ветхого хлама. Коридор, по которому он шел внезапно закончился крутыми ступенями, уходящими куда-то еще ниже в темноту. Проход украшали резные фигуры ангелов с воздетыми мечами. Йозеф вздохнул и на негнущихся ногах стал ступать вниз.  

Яков ходил от человека к человеку и спрашивал про бургомистра. Почти все, кто оказался тем страшным вечером в церкви были приезжие и мало кто представлял как он выглядел. Тогда, отчаявшись найти его – он сел за алтарем и опустил в ладони лицо. Он не плакал и не прятался от своих страхов. Ему просто хотелось проснуться. Чтобы все это оказалось сном и он снова вышел на двор и обрадовался новому дню. Собрался с отцом в поле или на всю ночь отправился с Бартошем и Войшиком на речку рыбачить у костра. Как же он не ценил, то что имел. Он не понял как его уши заложило, а статуя святого, возвышавшаяся над алтарем, позади него, качнулась и медленно, как во сне поплыла на паренька. Он только успел подумать: какая смешная у святого стрижка. Как пол от удара каменного изваяния проломился и мальчишка рухнул во тьму вместе со святым. Во рту и в глазах была пыль и каменная крошка. Из его ушей текла кровь. Он стал карабкаться наверх по скульптуре с отколовшейся головой, но его вдруг схватили за шиворот. Яков попытался вырваться и закричать, но рот ему зажала крепкая рука.  

– Молчи, хлопец. Иначе оба пропадем. – Мытарь был напуган. Его лицо покрывала испарина, а глаза словно у загнанной в угол лисицы бегали по сторонам. Яков кивнул и Йозеф отпустил его. Сквозь щели в полу они видели огромную дыру в стене храма и вздымающиеся на дыбы мертвых быков с бревном-тараном, запряженных в телегу. Поверх нее стояла покрытая ветошью клеть. Люди, оставшиеся наверху хватали кто что мог. Оттаскивали раненых и отступали вглубь часовни. Быки, скованные упряжью разбрасывали вокруг себя лавки, переворачивали подсвечники, но дальше пройти не могли. Тогда дверь клетки вдруг рухнула и оттуда стали выползать мертвецы. Вдалеке закричала женщина. Люди стояли, не решаясь сделать шаг, когда кто-то из мужчин ринулся вперед с древком от хоругви в руках. Он так грозно кричал, что его воинственный вид воодушевил остальных. Нежить же разбредалась по храму, словно слепые котята. Мертвецы бились о колонны, спотыкались и падали навзничь, будто скованные цепями.  

– Будто скованные цепями… – неожиданно для Якова проговорил сборщик подати. – Стойте!  

Он оттолкнул паренька и тот, ударившись головой о балку, упал без чувств. Йозеф же бросился к лестнице наверх.  

– Стойте! – он выскочил из-под пола весь в пыли, словно ошпаренный кипятком крот из норы. – Это люди! Стойте!  

Мужчина упал на колени между пикинером и мертвецом, в которого он направил острие древка.  

– Уйди! – Закричал мужчина. – Трус!  

– Стойте. – Мытарь переводил дыхание. Потом встал и под испуганные взгляды толпы подошел к одному из мертвецов, стащив натянутую на его голову сырую овечью шкуру. К изумлению и ужасу людей под ней оказалось перепуганное лицо живого человека. Во рту его был кляп, руки связаны за спиной, а вдоль тела болтались копыта все той же выпотрошенной овцы, вывернутой наизнанку.  

– Что все это значит?  

– Вы не поняли? – Задыхаясь прокричал Йозеф. – Он хотел, чтобы мы осквернили храм, убив кого-то из людей. Тогда путь для него открылся бы и мы все пропали.  

Фигура на холме наблюдала глазами мертвой кошки, чья голова болталась на роге одного из быков. Люди внутри храма о чем-то жарко спорили. Развязывали пленников и убирали оружие. Все пошло не так как он хотел. Один из них что-то жарко доказывал остальным, указывая в сторону быков. Чертил носком сапога что-то на полу. Потом подошел к быкам на расстояние вытянутой руки и опрокинул на пол купель. Желтые кости попятились, но телега, застрявшая в стене, не дала им вырваться. Их окутал пар. Человек на холме чувствовал их боль. Он переживал каждый миг их агонии. Его творений. Его детей.  

Йозеф повернулся к толпе:  

– Видите? Он здесь не властен, пока храм не осквернен отнятой жизнью.  

У двери храма на руках у женщины-птицы тихо лежал писарь.  

– Как тебя зовут?  

– Вартеж.  

– Я отпускаю тебя, Вартеж из этого мира с тем, с чем ты пришел. Будь прощен и прости нас. Спи спокойно.  

Она видела, как лицо писаря напряглось, силясь как можно дольше оттянуть последний выдох. Глаза будто просили о лишнем мгновеньи. И наконец он выдохнул..  

Йозеф, сборщик подати, вытер мокрое от пота лицо и присел на пол рядом с покосившимся колесом телеги. Все, что осталось от оживших костей – превратилось в бурую, с резким запахом слизь. Кто-то развязывал несчастных пленников, чуть было не ставших жертвой бойни. Другие подходили ближе, чтобы убедиться, что мертвые волы теперь и правда мертвы.  

Сквозь обморок Яков услышал голос своего дядьки.  

– Яков! Никто не видел моего племянника? Яков! Собачья селезенка! Только бы жив.  

Мальчик потрогал шишку на затылке и попытался подняться. Оказалось, что он лежит под окном в полу, сквозь которое протянут колокольный канат. Схватившись за него, он подтянулся и встал. Подумав мгновенье запрыгнул как можно выше и начал карабкаться. Веревка скрипела и ходила вверх-вниз, раскачивая огромный городской набат. Но он все еще молчал. Мальчик уже просунул голову и даже увидел дядьку Семена, как вдруг услышал звон. И разом с ним Яков ощутил, будто его сбила на полном скаку лошадь. Руки разомкнулись на веревке и он сорвался вниз, в темноту. Сквозь шум в ушах, как через толщу воды до него донеслись слова:  

– Керва’дзо’Рох!  

И мир померк.  

Взрыв был не громким. Скорее хлопок – будто мешок с мукой бросили на землю. Но человек на холме слышал его отчетливо. Бурое, похожее на взвесь ила в пруду, облако заполнило ненавистный ему дом в центре дединца. Сквозь проломленную стену оно лениво выползло наружу, растекаясь по площади. От него по белоснежным стенам часовни побежали, словно зараженная кровь по венам, тонкие паутинки. Добежали до колокольни и в этот миг будто огромная рука сдавила ее и обрушила пока в воздухе все еще стоял последний удар колокола.  

Продолжение: https://joyreactor.cc/post/5470621

На озере.