петров петр петрович

Ильф и Петров — советские писатели – сатирики Илья Ильф (настоящее имя — Иехиел-Лейб бен Арье Файнзильберг; 1897—1937) и Евгений Петров (настоящее имя — Евгений Петрович Катаев; 1902—1942). Уроженцы города Одесса. 

Взятие Нотебурга (1702).

Есть в Ленинградской области одно капитальное строение, которое представляет собою большую историческую ценность для Великой России, как память о подвигах наших героических предков, что, впрочем, не мешает ему год от года разваливаться все больше и больше. Я говорю о крепости «Орешек», расположенной на Ореховом острове напротив деревни Шереметьевки (составная часть Морозовского городского поселения Всеволожского района) с одной стороны, и города Шлиссельбурга (Кировский район Ленинградской области) с другой.

Построена она была в начале 14го века, новгородским князем Юрием Даниловичем, кстати внуком Александра Невского, и являлась пограничным укреплением на случай если нашим соседям из Швеции захочется люто оторваться на нашей земле. Её выгодное расположение, «из Ладоги в Неву», предполагало собой полный контроль за водной акваторией, и могло существенно затруднить наступательный порыв любого завоевателя. Надо сказать, что расчет новгородских, а потом и московских князей оправдался полностью: до 17го века крепость была прочным рубежом наших границ на северо-западе. Однако, Смутное время сделало свое дело: русские хоть и держались при шведской осаде до последнего, но слабость центральной власти, её неспособность оказать поддержку осажденным, сделали свое дело: с 1612 года по 1702й наш русский «Орешек» на территории Ореховского уезда стал шведским «Нотебургом» на территории Нотеборгского лёна….

Конечно, для простых русских людей, живших рядом с Орешком, мало что изменилось: как огородничали, ловили рыбу, проводили они суда по реке, да по озеру, так и продолжали заниматься тем же. Что в деревне Кошкино (тоже часть территории современной Морозовки), что в безымянной русской деревне стоящей ровно напротив крепости, и получившей от шведов название Якельверк (тоже нынче в состав Морозовского городского поселения входит).

Ну да, должностные лица сменились. Государственный язык стал другим. Однако, не будем путать времена. В те годы над русскими, в силу обстоятельств оказавшихся вне территории своей родины, никто не измывался, и серых паспортов «не граждан» им Шведское королевство не выдавало, из домов не выгоняло. Требование было одно: раз уж тебе некуда деться, то просто будь верноподданным, ну или хотя бы держи свое мнение при себе, да не забывай делать налоговые отчисления в бюджет новой родины.

Ну а владение государственным языком… А ты что, в Стокгольме жить что ли собрался, или в Гельсинфорсе и Гаммельстаде? Не, конечно тебе этого никто не запрещает, если монеты разного достоинства эрэ в карманах звенят, но сам понимаешь, что тут уж хотя бы на разговорном уровне, но надо! Впрочем, все это постигается не более чем за полгода, так что не волнуйся! А если каким-то образом лён тебя выставит в армию рекрутом, то вообще меньше чем за пару недель освоишь – нальем, побреем, и в строй! А не освоишь за пару недель, то тогда уж пара оплеух от унтер-офицера подействуют на тебя лучше всяких русско-шведских разговорников.

Что-что? Ты православный? Да не беда, что ты так волнуешься-то? Это вера твоих предков, и никто на неё не покушается! Исповедуй, как исповедовал. Ты ж не католик, с которыми мы воюем.

Не, дело твое, конечно, хозяин-барин, хочешь – езжай в Россию, там как раз только что очередного царя выбрали, не помню, Романов что ли его фамилия, говорят с каких-то худородных бояр… Не слыхал про такого? Вот и мы, тут, в Швеции, тоже не слышали. Надолго ли? Да и по дорогам у вас там нынче опасно ездить: прихватизируют весь твой обоз, и дай-то Боже если только барахло заберут, а если твою жену и дочь? Тогда что делать станешь? Вот то-то же!

В общем, Нотебург был, как казалось, крепким подспорьем в обороне границ королевства. Да и новый регион был достаточно спокойным в мирное время: местные никаких пророссийских демонстраций не устраивали, как не вели и подрывной деятельности, ну а новые приезжие вели себя тоже тихо, и со старожилами разборок на предмет национальности и веры не учиняли.

Гарнизон крепости насчитывал четыре с половиной сотни военнослужащих, и командовал ими полковник шведской королевской армии Густав Вильгельм фон Шлиппенбах, брат знаменитого генерала. Известие о начале войны с Россией не было воспринято с энтузиазмом, не было воспринято и с отчаянием.

Просто началась война, а значит ухо надо держать востро, быть вдвойне, по сравнению с мирным временем, готовым к выполнению любых боевых приказов, которые не обсуждаются, и не оспариваются в иных высших инстанциях. Поражение русских под Нарвой, вроде, сначала всех расслабило, а неудача морской экспедиции шведского флота под Архангельском хоть очень и насторожила, но поводов волноваться, вроде, все ж нет: каролинеры верили в своего короля, и в мощь своей страны… Московия? Ха! Эка невидаль, эти московиты.

У них ружей-то адекватных нет, а что бы взять Нотебург нужны ещё и корабли, желательно побольше, ибо вплавь здесь ты ничего не преодолеешь – течение такое, что закрутит, и на дно затянет! А где корабли, и где русские? Ага, последний анекдот: русские стали моряками! Или нет: русские обогнули с севера Скандинавский полуостров, прошли через Северное, и всё Балтийское море (вместе с Датскими проливами, запирающими Балтику) незамеченные шведским флотов, вошли в Неву, и, миновав невидимыми Ниеншанц, бросили якорь у Нотебурга! Ну-ну! В общем, пару лет в Нотеборгском лёне все было тихо.

И невдомек было шведам, что русский царь от поражений не то что бы расстраивался, просто русский царь Петр очень любил разрешать невыполнимые задачи! Единственная адекватная судоверфь в Архангельске осталась невредимой, и потому, построив там 2 фрегата, и не через север Скандинавского полуострова и Датские проливы, но ВОЛОКОМ (!!!) потащил через болота и тайгу от Белого моря до Онежского озера, а дальше, через реку Свирь привел их в Ладожское озеро.

Чуть позже, подошло несколько десятков кораблей рангом поменьше. Для шведов это был нежданчик. Они-то ожидали что русские придут хоть и пешком, но без «дорогих игрушек», каковыми в те годы являлись боевые корабли, ибо были твердо уверены, что морское дело – штука сложная, и научиться ему не так уж просто, и не за пару лет уж точно! Правда, такой уж посильной помощи при штурме они не оказали, но сам факт их присутствия уже исключал возможность поддержания островного гарнизона с материка.

Конечно, русские войска, совершившие вместе с судами переход, были вымотаны, ибо преодолеть такое расстояние было крайне непросто.

Итак, в конце сентября 1702 года русская армия, обосновавшись на территории нынешнего поселка имени Морозова, приступила к осаде. Передовой отряд русских насчитывал 400 человек, позже к ним присоединилось ещё 12 000 вместе с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметьевым. Наша армия имела в своем составе, так же 50 осадных орудий, которые, естественно, стала применять. С помощью лодок русские солдаты выстроили мост между берегами Невы так что крепость оказалась полностью окружена. Из воинской вежливости, и в надежде избежать больших потерь, в Нотебург был отравлен парламентер с предложением сдаться, но полковник Шлиппенбах ответил категорическим отказом, видимо, надеясь на то что к нему скоро подойдет подкрепление, и осада будет снята.

Русские начали бомбардировку цитадели, которая продолжалась непрерывно 11 дней, и привела к серьезным пожарам в осажденной крепости. Впрочем, они были потушены защищавшимся гарнизоном. Справедливости ради, шведское командование в Ингрии пыталось помочь осажденным, но добраться до крепости смогло только 50 солдат финского полка. Как сейчас говорят, это было «ни о чем».

А между тем, к Петру Великому было направлено послание, и тут источники разнятся: кто-то пишет что его принесли сами жены шведских старших офицеров, кто-то пишет что его доставил шведский барабанщик, с просьбой о том что бы русский царь позволил женщинам покинуть осажденную крепость. Уж не знаю почему, но Петра Алексеевича это очень повеселило, и он ответил им, что нет, покинуть, любезные, крепость вы можете только вместе со своими дорогими мужьями! Бомбардировка возобновилась.

Однако, время было осеннее, и долго сидеть под Нотебургом у российского командования желания не было, потому что места тут у нас холодные, непригодные для долгого сидения (частые и противные дожди, очень сильные ветра, высокая влажность… уж поверьте мне, стоя в Шереметьевке, на пристани, напротив крепости осенью, я попал под такой ветер с дождем, что меня чуть в воду не унесло от порыва!).

Поэтому 11 октября 1702 года начался штурм крепости, продолжавшийся почти 13 часов.

От предварительного обстрела из осадных орудий в крепости начался пожар, русские двинулись на неприятеля, и тут выяснилось, что лестницы для осады у нас короче чем высота неприятельских стен… Нда-м, это по-нашему! Что сейчас, что более 300 лет назад!
На тесной полосе земли между крепостными стенами и Невой шведы в упор расстреливали русских солдат. Петр Великий, видя такую ситуацию, приказал командующему штурмом подполковнику Голицыну отступать, на что наш храбрый офицер ответил посыльному: «Передай царю, что я уже не его, а Божий!» - попутно приказав оттолкнуть все лодки от берега так что бы у 120 русских солдат под его командованием не было соблазна пуститься в бега.

Впрочем, 22 солдата и один офицер все же ему поддались, от чего через несколько дней после штурма, в соответствии с приговором военно-полевого суда, потеряли опору под ногами, и не смогли дышать (были повешены то бишь).

Но вернемся к штурму. Солдаты Голицына находились в очень сложной ситуации: по ним со стен било ровно все, что могло стрелять, но они выстояли! Однако, и шведы держались очень крепко, более того, рядовые шведские воины не позволяли своему командиру, полковнику фон Шлиппенбаху, сдать крепость (а один из офицеров даже настоятельно высказывался за подрыв пороховых запасов Нотебурга, что бы русским достались лишь развалины), и только когда к Голицыну прибыл Меншиков с подкреплением, а шведов, способных держать без ущерба своим силам, оружие, осталось всего 81 человек (по иным источникам 40), был дан сигнал о сдаче крепости. Петр Великий лично ударил в барабан, сигнализируя своим войскам о прекращении штурма.

Из 450 защитников крепости более 360 были ранены, или убиты. Наши потери составили свыше 500 человек раненых и убитых.
Упорство осажденных произвело большое впечатление на Петра Великого, поэтому каролинеры не были пленены, а просто покинули крепость. Строевым шагом под шелест знамени. Русский царь Петр Великий уважал храбрость и верность долгу.

Ну что ещё сказать напоследок…. Когда-то безымянная русская деревня, получившая от шведов название Якельверк стала называться Шереметьевкой, в память о том, что именно там была ставка фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева при осаде Нотеборга. Сама крепость, была переименована в Шлиссельбург (комендант – будущий губернатор Санкт-Петербурга Александр Данилович Меншиков), и её взятие дало русской армии возможность двигаться дальше – на Ниеншанц (1703 год), Нарву (1704 год), а потом и Кексгольм - Корелу - Приозерск (1710 год), что в итоге привело к основанию самого прекрасного города Российской империи, Советского Союза и теперь уже Российской Федерации – Санкт-Петербурга и крепости Кронштадт (ну ладно вам, не обижайтесь, это у меня уже местечковый патриотизм играет. Конечно же все города в нашей большой стране по-своему прекрасны!).

В последствии, крепость стала политической тюрьмой, где был убит Иоанн Антонович, сын императрицы Анны Леопольдовны, и казнен Александр Ульянов, родной брат Владимира Ульянова.

Деревни Шереметьевка и Кошкино, со временем, влились в рабочий поселок при Шлиссельбургском пороховом заводе, основанном в конце 19го века, и получило все это название «поселок имени Морозова», на территории которого жили деды-прадеды вашего покорного слуги испокон веку, ещё при российских самодержцах.

___________________

https://vk.com/catx2?w=wall-162479647_8498

Князь Иван Петрович Охлябинин, по прозвищу Залупа (умер после 1576 года) — русский военный и государственный деятель, сын боярский и голова, затем воевода, единственный сын князя Петра Васильевича Охлябинина.

Русские оккупанты жалуются, что им не выплачивают деньги за убийства украинцев

Главное управление разведки Минобороны Украины перехватило телеграмму, адресованную командирам девяти воинских частей росармии. 

В телеграмме, адресованной командирам девяти воинских частей, выражается возмущение обращением российских военнослужащих в центральные органы военного управлени. Из телеграммы следует, что военнослужащим ограничивают денежные выплаты, обещая вместо этого предоставить дополнительные выходные. Жаловаться на отсутствие финансирования запрещено, за подобные попытки возбуждают уголовные дела.

Из документов также следует, что при проверке участников российско-украинской войны были обнаружены солдаты-срочники, незаконно направленные в Украину. При этом нет указаний вернуть таких солдат домой.

В документе, подписанном заместителем командующего южным военным округом Петром Гибертом, содержится предписание составить отдельный список военнослужащих, отказавшихся участвовать в боевых действиях против Украины.

P.S. Какие деньги? Сказали же - самообеспечение XD

Совет

— Записываем, — худощавый похожий на воблу преподаватель отвернулся к доске — жи и ши пишутся с буквой и.— мел противно скрипел. Оставляя на зеленой поверхности белый след.
Вадьке стало интересно, отчего, когда пишет Анна Ивановна, мел не скрипит, а когда Борис Петрович, так непременно?
— Эй, — ткнул он локтем соседку по парте, — ты, когда пишешь у тебя мел скрипит?
Светочка удивленно взглянула на него и молча покрутила пальцем у виска.
— Вот и у меня не скрипит, — поделился с ней наблюдением Вадька, а у Воблы, всегда!
— Петров к доске, — противный голос Бориса Петровича, выдернул Вадьку из размышлений.
Он нехотя встал и побрел вперед, словно на эшафот.
— Пиши, шило, шило и прошило.
— Чего? — переспросил удивленный Вадька, крутя в пальцах белый огрызок, и наблюдая, как пачкаются пальцы.
— Шило, шило, да прошило, — медленно повторил учитель, цедя каждое слово сквозь зубы, будто это и не белиберда какая, а заклинание.
— Я с первого раза слышал, — смутился Вадька, — я не понял, пиши писать?
— Не пиши, — прошипел Борис Петрович, и Вадька задумался, отчего у Анны Ивановны голос звонкий, а у Воблы нет? Вот чего он шипит?
— Петров, — рявкнул учитель, — ты будешь писать или нет?
— Буду – кивнул Вадька, за его спиной послышались смешки, класс начинал то гудение, которое обязательно перерастет в шум, а виноват будет снова он, Вадька.
Прицелившись в середину доски Вадька от усердия прикусив кончик языка, повел мелом, Тот бесшумно скользил, выводя неровные буквы. Вадька написал уже два слова, когда его осенила идея.
— Борис Петрович, а вы, когда мелом пишите, язык высовываете?
— Что? — опешил учитель.
— Язык, — Вадька показал пальцев в открытый рот.
В классе уже открыто хихикали.
— Петров, садись два,— не выдержал педагог.
— За что? –обиделся Вадька, — я вам помочь хотел, я вот когда пишу, всегда язык высовываю и прикусываю, может поэтому у меня мел не скрипит, а у вас.
— Два! И чтоб ваш отец пришел в школу! — зло зашипел педагог, — А ну шшшш! – это относилось к вышедшему из-под контроля классу.
Дети вовсю веселились над Вадькой, передразнивая его и показывая языки.
— Штудируйте текст, — шикнул Борис Петрович, и гулко топая по паркету, вышел из класса.
Вадьке стало стыдно. Он не успел еще дойти до парты, как принял очень важное решение – извиниться перед педагогом. Поэтому, невзирая на крики друзей и гневные взгляды Светочки, открыл дверь и выскользнул в коридор.
Во время уроков здесь становилось пусто. Бориса Петровича Вадька не увидел. В учительскую он идти не рискнул и задумавшись выбрал единственное место, куда бы побежал сам, если его кто обидит.
Дверь в уборную всегда была нараспашку. Маленькое помещение, наполненное запахом хлорки с дымом сигарет старшеклассников, не годилось для настоящего убежища, однако Борис Петрович оказался именно здесь. Он стоял спиной к двери и поэтому не заметил Вадьку.
Вадька открыл рот, чтобы начать извиняться, но понял, что учитель с кем-то говорит.
— Пункт первый — изучить язык аборигенов. Пункт второй, внедриться в среду носителей языка. Пункт третий, отточить навык языкознания, а также изучить поведение мелких особей в их естественной среде, не привлекая внимания.
— Вы же реализовали эти положения? — прозвучал неожиданно жужжащий металлический голос, шедший, словно со всех сторон.
— Да, да! Все до единого! – закивал учитель, — Но дети они все время в чем -то меня подозревают, сегодня пытались уловкой заставить показать язык.
— Это было бы поражение – вновь прожужжал невидимый собеседник.
— Именно – согласился учитель, — раздвоенный язык, сразу вызвал бы массу вопросов, меня бы обнаружили.
Вадька стоял, открыв рот, чувствуя, как от восторга по шее бегут мурашки. Он чувствовал, что присутствует при чем-то очень важном, и от этого ему становилось весело и страшно одновременно.
— Чего-же вы желаете? —  уточнил жужальчик, как окрестил его про себя Вадька.
— Совет, — признался Борис Петрович, — как сделать так, чтобы мел не скрипел, когда я пишу на доске?
Повисла пауза, и Вадька уже почти решился обнаружить себя, но снова зажужжало и даже запикало.
— Прикусывайте язык, ведя записи — посоветовал голос. — На этом наш межгалактический контакт закончен.
Вадька, тихо ступая, вышел из уборной.  Извинения подождут, сейчас же его переполняла гордость от того, что даже там, в далекой галактике, понимают, как важно вовремя прикусить язык.

Автор: Юлия Гладкая

Во имя науки

Когда Петров устраивался младшим преподавателем на кафедру, он ещё был полон надежд и наивных представлений о своей работе.

Суровая жизнь быстро выбила их него все это. 

Да, он знал, что придётся задерживаться допоздна, но не настолько же?

— Юлия Михайловна, все готово? – заведующий кафедрой, профессор российской академии наук, член корреспондент РАВН, д.в.н. Спичкин С.М. вошёл в преподавательскую. 

— Да, Сергей Михайлович, — вытирая пот со лба ответила заведующая за учебной частью, — свечи расставили, алтарь установили.

— А жаровню почистили от золы прошлых приношений? Чтобы не жахнуло, как в прошлый раз? 

— Да, конечно, — Петров отсалютовал жестяной щёткой, — Все готово в лучшем виде. 

— Ну и отлично. Тогда, я думаю, можно начинать. 

Преподавательский состав, нервно прижимая к груди заветные папочки с бумагами, потихоньку начал занимать заранее обговорённые места. Аспирантов, ординаторов и прочую шалупонь, не посвящённую в истинное положение дел в отечественной науке, выгнали взашей ещё до заката, чтобы не мешались. Да и не разболтали кому ни попадя. А то деканат любит перекрывать воздух в самый неподходящий момент. 

 — Так, все в сборе? Сергей Юрьевич, вы не там встали – поменяйтесь местами с Василисой Павловной. Да, вот так, теперь все по ГОСТу. Накидываем капюшоны. Так. Ну-с, начнём, — Сергей Михайлович прокашлялся в воротник церемониальной мантии, и низким голосом запел, — О великие Древние силы, и спослушники их! Мы, грешные смертные просим Вашей помощи, а потому преподносим Вам дары своей Мудрости.

Юрий Михайлович взглядом окинул собравшихся, мол, кидайте давайте, как репетировали. Нехотя, преподаватели раскрыли свои пластиковые папки и стали складывать в жаровню кипы бумаг. Когда в жаровне образовалась небольшая горка их текстов, Юлия Михайловна, охнув, чиркнула спичкой, и благодатный огонь бездымным лепестком взвился в центре комнаты. 

— Примите же эти научные публикации в иностранных журналах в квартиле не ниже второго и с индексом цитирования больше ноль целых, шести сотых! – продолжил Сергей Михайлович, — Пусть будет благословлено индексирование их в Scopus, и да поднимется цитирование статей сих, и увеличится количество упоминания нашей кафедры и института в информационном пространстве. Мы приносим в дар Вам свою Мудрость, во славу Хирша и апостолов его, так и вы явите свою мудрость нам, о Великие деятели прошлого! Явите нам свою благодать!

Сергей Михайлович вскинул руки к потолку, взмахнув рукавами церемониальной мантии, а пламя из оранжевого, на мгновение стало зелёным, после чего рассыпалось синими искрами, в отблесках которых появились полупрозрачные очертания человеческого лица. 

— Дмитрий Павлович? – охнула Юлия Ивановна, на данный момент, самая старая сотрудница кафедры, — Вы? Мы же только в прошлом месяце вас похоронили!

— Ну да… — слегка замялся бывший сотрудник кафедры, — Новенькие тут тянули спичку, ну вот я и… мда… Кстати, всем здравствуйте, коллеги. Вероника Сергеевна, хорошо сегодня выглядите. А где Леша Касимов?

— Он приболел, давление. 

— А, тогда сочувствую, сочувствую. Пусть лечится тогда, да. О, а это кто? 

— Петров Сергей Григорьевич, наш новый младший преподаватель. 

— Здравствуйте, Дмитрий Павлович… — неуверенно проблеял Петров из-под капюшона. 

— Ну-с, с почином тебя, парень. Ладно, коллеги, зачем на этот раз собрание созвали? 

— А Гамашев Владимир Петрович сегодня не появится? – Сергей Михайлович протер очки, — У нас новая версия учебника готова, нужна его редакция. А то не солидно, учебник выходит, а не под его именем.

— Я спрошу… ща… — голова заслуженного сотрудника кафедры абсолютно невероятным образом отвернулась куда-то внутрь… себя? — Нет, говорит, что цитирования у статей недостаточно, да и их научная ценность хромает.

— Уж что есть… — шёпотом посетовал кто-то из круга.

— Вот на меня то еле хватило, а вы на основателя кафедры метили. Да, да, говорят учебник выходит, — Дмитрий Павлович вновь ушёл «в себя», — Новый. Ну и что, что в прошлом году тоже выходил. Кафедре деньги нужны, плюс указ сверху пришёл опять, небось. Да-да, раньше и трава зеленее была, и деканат меньше требовал. Ну что я могу сказать, Владимир Петрович? А, ладно… — дух вновь вернулся к живым, — Попробую что-нибудь сделать, но уж не обессудьте. Может я лучше для чего-нибудь другого сгожусь, м? Аж за кафедру обидно, цвет университета, кузница умов! 

— Ну, есть тут у нас одна… кхм… проблема… — неловко закашлялась Юлия Михайловна, — Ректор новый приказ подписал…

— Да, да, я Вас слушаю, — глаза духа загорелись желанием работы. К.в.н. и при жизни был ярым сторонником кафедры и жутким трудоголиком. 

— В связи с переходом на новую стратегию обучения в университете от кафедр требуют увеличить количество вопросов для Централизованного Компьютерного Тестирования с одной тысячи до шести тысяч вопросов… 

— Так, э, я не… — начал было дух бывшего сотрудника кафедры, но Юлия Михайловною ещё не закончила. 

— …из которых как минимум треть должна быть с множественным ответом и состоять из пяти вариантов…

— Но их же…

— …и все это в двух версиях: на русском и на английском языке. Срок сдачи – до конца этого месяца. 

— Нет, не заставите! – огонь над жаровней в панике взвился до потолка, окутав лицо бедного Дмитрия Павловича. — У нас учебник на двести страниц, откуда я вам шесть тысяч вопросов возьму!

— Кидайте статьи в огонь, не дайте ему сбежать! – Сергей Михайлович первым стал сжигать свои ценные распечатки, подавая пример остальным, поднимая качество связи помещения кафедры с миром науки.

— Я ещё при жизни с этими тестами задолбался! Думал, хоть после смерти от них отдохну! Не заставите!

Но количество публикаций в этом месяце было все же вполне достаточно, чтобы заточить эманацию духа в казённом компьютере преподавательской.  

— Простите Дмитрий Павлович, — искренне произнёс заведующий кафедры, с печалью в глазах смотря в монитор, — но вы сами понимаете, так надо, иначе кафедру вообще расформируют. — после чего, сняв капюшон, обернулся уставшим сотрудникам, — Чтож, коллеги, полагаю, на сегодня все. Конечно, собрание пошло немного не по плану, но какую-то часть работы на этот квартал мы выполним. Прошу до следующего месяца предоставить нам побольше статей, и не литобзоров, а чего-нибудь из фундаментального, ибо помимо учебника нам нужно будет ещё и методичку апробировать. Всем спасибо и до свидания, а мне ещё нужно свою статью дописать. 

Преподавательский состав, бурча себе под нос о том, что со всей этой бюрократией, теперь и наукой заниматься совсем некогда, стал потихоньку рассасываться. Тихо шумел и незаметно охал перегружающийся от наплыва информации компьютер. 

А слегка ошарашенный истинным положением дел на кафедре младший преподаватель Петров ещё минут пятнадцать стоял у догорающей жаровни, думал о своем будущем, наблюдая, как превращается в прах его первая в жизни статья.