Что моё место кухня

Моё знакомство с правдой

Почти у каждого из нас есть воспоминания из детства. Как хорошие, так и плохие. Они составляют некий фундамент, каркас нашей личности. Во многом именно благодаря этим воспоминаниям, как и воспитанию, мы стали теми, кто мы есть. Со своими причудами, заскоками и предпочтениями во всем – от еды до критериев выбора спутника\цы жизни и методов воспитания собственных детей. Я не берусь судить об этой данности как «хорошо» или «плохо». Я просто расскажу свою историю. Ни больше, ни меньше...
Для того чтобы лучше понять произошедшее со мной, стоит немного окунуться в историю моих родителей: ни мать, ни отец не были людьми, что называется, «голубых кровей». Бабушка пыталась воспитывать мою маму по правилам высшего света, но это не так уж легко было сделать в однокомнатной квартире, на периферии нашей необъятной. Отец мой рос в сельском районе в черте города – эдакая деревенька с частными домами и длинными, параллельными друг другу улицами. Дедушка мой (по отцовской линии) был человеком необычного склада ума и любил на досуге ремонтировать все, что работало неверно или ошибочно. Бабушка же была покладистого нрава и трудолюбива. До глубоких седин она возилась в огороде и держала дом в порядке.
Родители ни отца, ни матери не знали о том, как воспитывать детей. Бабушки и дедушки просто делали то, что умели, и в результате их действий, через определённый промежуток времени, их дети встретились. Свадьба, первенец, переезд в другой город, первая квартира. Потом на свет появился я. Судьбой мне было отведено почётное второе место среди отпрысков. И как это водится, я старался заслужить любовь родителей, как только мог. Мне казалось, что если буду следовать их советам, то стану тем, кем они смогут гордиться: слушал внимательно и кивал всякий раз, когда мама или папа говорили мне «Так делать не надо» или... Другого не помню, честно говоря. Слов похвалы в свой адрес я не слышал. Она выражалась только в улыбке или одобрительном кивке, когда я делал что-то, что родители считали верным. А верным они считали вещи не такие уж и сложные: чистоплотность, покорность, честность. В отличие от первого, с последним пунктом у меня никогда не было проблем. Я не стеснялся говорить правду, и это даже порой веселило взрослых.
– Такой непосредственный, – говорили они. Эта похвала воспитывала меня так же, как колокольчик воспитывал собаку Павлова: в какой-то момент в моей голове укоренилось понимание, что правда = награда. Осязаемая или словесная. Согласитесь, ни один ребёнок добровольно не слезет с этой иглы. Вот и я все повышал и повышал дозировки. Я мог открыто сказать о чем-то похабном или непотребном. Но так как я был юнцом с широкой и смазливой мордашкой, радикальная честность сходила мне с рук.
Любопытство и вытекающая из него наблюдательность давали мне большой массив данных: выпитая отцом втихомолку перед обедом рюмка, разбитая первым ребёнком ваза и прочие бытовые мелочи – обо всем этом я знал «правду». И да, моя жизнь ограничивалась только домом. По крайней мере, в тот период жизни. Я наблюдал за всем: как готовит мама, как делаются уроки, как наводится чистота в доме. Время от времени бывали у нас и гости, но детей в такие дни выгоняли с кухни в комнату. Скорее всего, поэтому в один из вечеров, когда отец был чем-то усердно занят, я поспешил к нему. На маленьком деревянном столике лежали пинцет, маленькие, с загнутыми концами ножницы, клей и кассета, из тех, что перематывали карандашами. Мой взгляд приковала вещь, доселе невиданная в стенах родного дома. Прозрачный пластик демонстрировал все внутренности диковины: миниатюрные бобины и плёнку. Я принялся рассматривать их внимательнее.
– Интересно? – спросил отец.
– Ага, – кивнул я. – А что ты делаешь?
– Ремонтирую.
– А что случилось?
– Да тут кое-кто, – он громко выругался, – взял у соседей кассету и порвал плёнку!
Его крик немного испугал меня, но любопытство взяло верх, и я продолжил наблюдать. Отец вытянул плёнку и ровно обрезал оторванные края. Затем он взял клей, буквально самую толику, и нанёс на один из кусочков ленты, торчащей из кассеты. Очень ровно он приладил сверху вторую полоску и начал активно дуть.
Я ткнул пальцем в маленький чёрный обрезок и поднёс его к глазам. Он был едва толще волоса, как мне казалось тогда, и шириной в две спички. Мастерство, с которым отец проделал все манипуляции, поразило меня. Он буквально «подковал блоху», хотя в те годы я и не знал о подобном выражении.
– Здорово! – не выдержал я.
– Пусть полежит, высохнет, – ответил отец. – Не трогай!
– Хорошо, – согласился я и отправился в другую комнату.
Чуть позже мы поужинали всей семьёй, каждый сходил в душ и мы легли спать. Наутро я увидел кассету уже в коробке с разноцветным рисунком и перечнем песен на обратной стороне.
«Значит, все получилось» – подумал я и с гордостью за папу пошёл заниматься своими делами, а именно играть. После обеда мама принялась готовить ужин, а я вернулся к прежнему занятию. За мной не надо было следить или проверять меня. Достаточно было создать круг из каких-либо предметов, и я уже в иной реальности, вернуть меня из которой мог только голос родителей.
– Открой дверь, я занята, – послышался мамин голос с кухни.
«Странно! – подумал я. – Ведь кухня прямо рядом с дверью, зачем отвлекать меня?»
Квартирка наша была скромная, и кухня, расположенная слева от входной двери, была и прихожей, и гостиной.
– Кто там? – спросил я, ожидая у двери и смотря на маму. Она стояла в лёгких домашних штанах, в фартуке, повязанном поверх какой-то старой выцветшей футболки, и с лопаткой в руке. Стальная часть кухонного инструмента блестела, что очень контрастировало с ручкой грязно коричневого цвета. Она была выполнена в простом стиле: параллелепипед со скруглёнными краями. Даже её конец, торчащий из-под мизинца, был скруглён.
– Соседка, – послышался приглушённый голос, и мама с улыбкой кивнула, что обозначало «молодец, спросил. Можешь открывать, одобряю». Я дёрнул дверь на себя. На пороге стояла девушка лет на пять старше меня.
– Привет. Взрослые дома?
– Да, привет, я занята немного, – сказала с кухни мама, находящаяся менее чем в паре метров от гостьи. – Заходи.
– Да я только кассету забрать, – смутилась девочка.
– Сейчас. – Мама указала на небольшой столик, стоящий под зеркалом возле верхней одежды, и обратилась ко мне: – Вон лежит, отдай, пожалуйста.
– Ага, – согласился я и сделал, что сказали.
– Все нормально? – спросила соседка и посмотрела на меня. Её чистые глаза будто разговаривали со мной без слов. Они шептали: «Скажи! Скажи, что все хорошо! Родители разорвут меня, если с кассетой что-нибудь случится!».
– Знаешь, – без церемоний начал я, – папа вчера полвечера чинил, там плёнка... пор...– Договорить я не смог. Резкая боль пронзила левое плечо, и у меня из глаз брызнули слезы.
– Все хорошо! – вклинилась мама и отвела меня от двери. – Что-то ещё?
– Нет, до свидания, – ответила девочка и убежала.
Мама выглянула на мгновение за порог. Её рука все ещё сжимала ту самую рукоять лопатки. Глядя на неё, на этот скруглённый конец, я быстро понял, что именно его я ощутил мягкими тканями плеча.
– Не надо другим рассказывать об этом, понял? – выпалила мать после того, как закрыла дверь.
– Угу, – кивнул я, утирая слезы.
– Иди, играй. На ужин котлеты.
Я молча ушёл в комнату с разрывающей плечо болью. Жгущая и тянущая, она быстро захватила руку и спину, а затем перешла в голову. Одно с другим там связалось само по себе. Все словесные похвалы мигом вылетели, оставив после себя лишь пустое пространство, молниеносно заполненное свежевыученным правилом.
Я не смел жаловаться, думая, сделал что-то неверное, допустил очень большую ошибку. Мне никто не объяснил, почему нельзя этого говорить, никто не спросил, больно ли мне. Я просто остался наедине с ощущениями и мыслями, что правда может причинить боль. Физическую боль.
Знаете, есть одна индийская притча: как-то турист, наигравшийся со слоном, спросил у дрессировщика:
– Почему вы привязываете таких сильных животных на такой колышек? – Он указал на деревяшку, которую без труда мог бы вырвать из земли любой взрослый.
– Слоны сильные, но не умные, – ответил дрессировщик. – Мы привязываем их на тот же колышек и на ту же верёвку, на которую привязывали в детстве. В то время слонята пытались вырваться, но сил ещё не хватало. Когда же слоны вырастают, – он поднял палец вверх, – они уже не хотят пытаться.
– А почему вы уверены, что взрослые слоны не будут вырывать колья? – спросил турист.
– Я уверен, потому что такого не было ни с одним слоном за все годы моей работы, – ответил дрессировщик.
Я вспомнил эту притчу, потому что сам подобен дрессированному слону. Ещё юнцом я получил травму, которая ассоциировалась у меня с правдой. Даже сейчас, спустя более 25 лет, даже зная механизм работы мозга, детской психики и бессознательного, я чувствую боль. Каждый раз, когда говорю правду, моё тело противится этому. Каждый день я ощущаю это физически, несмотря на то, что мышцы и суставы в полном порядке. Я понимаю, что мама не хотела делать мне больно, просто она бессознательно отреагировала на опасность: вероятную возможность потери денег, ибо этот кусок пластика в те времена был на вес золота. Один из древнейших механизмов, доставшийся нам ещё от животных – бей или беги. Он включается автоматически, без участия сознания, минуя логику, здравый смысл и аспекты воспитания. Благодаря этому механизму человечество ещё не вымерло. Но с другой стороны, именно из-за него появляются такие как я: патологические лжецы, для которых сказать правду все равно, что вырвать зуб без анестезии.
Я не оправдываю лжецов, плохих родителей, и уж тем паче не сетую на эволюционные механизмы. Также не призываю Вас верить каждому человеку и принимать что-то как данность. Я рассказал все это по одной простой причине: у всего есть история. У каждой привычки, у каждого болезненного ощущения и у каждой «причуды» есть свой источник. Я рассказал Вам о своём. А что знаете Вы о своих, собственных?

Владельцем латышского ресторана в Крыму заинтересовалась полиция Латвии.

РИА Новости Крым
Полиция безопасности Латвии связалась по телефону с собственником ресторана латышской кухни в Севастополе Павлом Башкатовым и намерена прислать ему повестку, сообщил Башкатов.
"Звонили. Сказали, пришлют повестку",— сообщил Башкатов.

Ранее полиция безопасности Латвии заявила, что проверит появившуюся в СМИ информации о том, что семейная пара из республики открыла ресторан латышской кухни в Крыму.
Основатели заведения супруги Виктория Сысолятина и Павел Башкатов с сыновьями Романом и Тимофеем купили суши-бар и сделали вместо него латышский ресторан. По их словам, им просто понравился Крым как место для жизни, ведения бизнеса и воспитания детей.
В министерстве иностранных дел Латвии заявили, что в связи с санкциями ЕС существует запрет на импорт продуктов крымского происхождения, покупку недвижимости в Крыму или Севастополе. Также запрещено экспортировать в Крым конкретные товары и технологии, а также предоставлять услуги, связанные с туристической деятельностью в Крыму. За нарушение санкций предусмотрена уголовная ответственность.

Рассвет приходит вовремя

Как бы то ни было, рассвет в этой комнате всегда приходил вовремя.

Комната на чердаке пятиэтажного дома, одна из трех, соединенных общим коридором, одна
дверь, соединяющая коридор с лестничной площадкой. Почти коммуналка.

Комната была маленькой, с низким потолком и двумя крохотными окошками, забранными
снаружи решеткой. С улицы их можно было и не заметить, если точно не знать, куда именно
смотреть. Борис жил здесь уже два года, и за это время успел навести кое-какой порядок и
превратить комнату из мрачной дыры во вполне уютное помещение с ковром на полу и
картинками на светлых обоях. Правда, вместо абажура на лампе висел лист бумаги, но это
было оправдано — окна пропускали настолько мало света, что любой абажур свел бы усилия
семидесятипятиваттной лампочки на нет. Здесь всегда было не слишком-то светло. Борис
привык.

Также, как привык к постоянному шуму с улицы. Поначалу он не мог спать и проклинал
байкеров, взрывавших ночь ревом двигателей в то время, как он пытался заснуть на своей
раскладушке, но потом перестал обращать внимание. Как-то раз он даже подумал, что шорох
автомобилей за окном похож на звук моря, волна за волной, от зеленого светофора до
красного, нараставшего и стихавшего всю ночь и весь день напролет. А байкеры были
похожи на катера берегового патруля.

В это время года рассвет всегда приходил незаметно, и часов до десяти нельзя было понять,
наступило утро, или еще нет. Единственным признаком, как потом заметил Борис, был отсвет
фонаря в окнах на другой стороне улицы, который исчезал около шести часов утра. Больше
не менялось ничего. Будильник звенел, Борис просыпался и долго лежал, глядя в черное небо
сквозь мутное стекло, слушал, как дождь барабанит по карнизу, или смотрел на медленно
падающий снег — шум автомобилей убаюкивал, он будто бы плыл в запечатанном ящике по
бескрайнему морю, и плыть ему предстояло вечно. Однако, в большинстве случаев это был
не запечатанный ящик, а все та же комната, и за окном было не море, а Невский проспект, и
ему надо было идти на работу. Как правило.

Был понедельник, и это правило действовало со всей своей страшной силой. Рассвет
пришел вовремя, как всегда, и телефон пропиликал свою обычную мелодию, один раз —
Борис проснулся, второй раз — Борис решил, что пора вставать. Он очень не любил
опаздывать на работу. Возможно, из-за того, что часто именно так оно и случалось. Он
смотрел в окно, как всегда, планируя, что он сделает сначала (умыться, сначала всегда
умыться), что — потом (включить компьютер, поставить чайник, сходить в туалет), и
особенно долго размышлял, что лучше — сперва погладить рубашку, а потом побриться, или
наоборот. Пожалуй, это было одним из немногих, чего он не мог делать одновременно.

Он снова заснул, и в этот раз, как он потом вспомнил, не смотрел в окно. Точнее, смотрел,
но, скорее, видел сон, чем то, что обычно видят из окна. Через некоторое время телефон
пропиликал в третий раз — да, Борис предвидел и такой расклад событий — и он прямо-таки
вытащил себя из кровати, нога за ногой, голову от подушки оторвать, глаза открыть, на
кухню — шагом марш! Умылся ледяной водой, поставил чайник, и вышел в коридор,
направляясь в туалет. Холодные деревянные доски пола были привычным делом, кремешная
темнота ввиду хронического отсутствия лампочки — тоже, но что-то все-таки показалось
Борису необычным. Запах? Обыкновенный, сырой, запах пыли, туалета, чердака. Может
быть, краска? Вряд ли... Кому придет в голову здесь что-то красить? Было похоже на то, как
будто бы где-то горела проводка. Или трансформатор... какой трансформатор? Что —
трансформатор? Горел?

Работал со страшной силой, в десять раз больше того, на что был способен - вот что
пришло в голову Борису. Он не очень разбирался в электрике. Это был запах электричества,
хотя он сомневался, существует ли такой в природе. Он сходил в туалет, и возвращаясь,
почувствовал странное ощущение, как будто его голая спина покрылась мурашками, и это
совершенно точно было не от холода. Кожа на голове странно зудела, и он с силой взъерошил
волосы, пытаясь унять зуд. Шея начала нестерпимо ныть, хотя обыкновенно это
происходило, когда он только поднимался с раскладушки, а к этому моменту все должно было быть хорошо, но не было.

Вращая головой, пытаясь размять шею, он вернулся на кухню. Чайник вскипел, из крана
уже шла горячая вода. Он постоял немного посреди кухни, соображая, что делать дальше, и
решил проверить холодильник на наличие продуктов, годных к употреблению в качестве
завтрака. Ну или вообще, годных хотя бы на что-то.

Не глядя, он схватился за ручку холодильника и вскрикнул, отброшенный ударом тока.
Глядя на холодильник с недоумением и бешенством, сдерживая желание как следует
наподдать ногой по и так хлипкой дверце, он мгновенно связал это со странным запахом в
коридоре. Статика — подумал он, и посмотрел в зеркало. Волосы стояли дыбом, глаза на
выкате, нижняя губа отвисла, разве что не дергается. Черт побери. Теория накапливаемых
неприятностей в действии.

Теория накапливаемых неприятностей была собственным наблюдением Бориса с
незапамятных времен. Суть ее сводилась к тому, что можно было с очень высокой степенью
вероятности предсказать, насколько удачным будет день, по его первым двум-трем часам.
Если неприятности (большие, мелкие — неважно, по каким показателям они заносились в
список, Борис не думал) случались одна за другой — день определенно предстоял неважный.
Если случалась одна неприятность, то вопрос был спорный, и судьба этого дня была
неопределенной. Иногда случалось так, что все шло как по маслу с самого утра, и это,
несомненно, означало, что день будет прекрасным, и тогда Борис воодушевлялся, и на прочие
неприятности смотрел уже, как на естественные погрешности любой теории.

Он осторожно, с опаской прикоснулся к ручке холодильника пальцем, тут же его отдернул — ничего не произошло. Он вышел из кухни, приоткрыл дверь в коридор и просунул туда
голову — по сравнению с кухней запах там был совершенно явно каким-то странным. Он
вышел, неуклюже пробежал по узкому коридору и остановился в середине, там, где под
потолком висел открытый распределительный щит. Ничего необычного. Следов возгорания
нет, все пробки на месте. Даже свет горит. В этой части коридора.
Было очень тихо. Слишком тихо — не слышно было даже уличного шума, хотя он
находился под самой крышей. Здесь всегда что-то было слышно. Скрип деревянных стропил,
редко — громыхание задетой ветром металлической кровли, и шум с улицы, всегда. Сейчас
не было слышно абсолютно ничего. Борису стало не по себе, и он вернулся в комнату.

Было восемь часов, самое время ускорить утренние приготовления, чтобы вовремя выйти
из дома. Он включил плитку, разбил на сковороду три яйца и залез под душ. Обычная
практика совмещения утренних дел, как и поедание завтрака совместно с бритьем. Когда
Борис вылез из душа, яичница была готова. Он вытерся, налил себе чаю и отнес еду в
комнату. Компьютер уже работал. Он запустил браузер с вкладками новостей и блогов,
которые обычно читал по утрам, и принялся есть. Настроение его повышалось с каждой
минутой, и он почти забыл про инцидент с холодильником, да и про запах этот нелепый в
коридоре уже не думал. Одна маленькая неприятность, а в остальном все очень даже
замечательно. Душ, завтрак, новости. Чай, сегодня со щепоткой чабреца. Прекрасно. Он даже
песенку начал напевать с набитым ртом.

И тут его осенило. Он замер, перестал жевать.

С улицы не было слышно ни звука.

Это такое исключение для теории накапливаемых неприятностей? Сверхудача? Сверху
дача, да. Такой удачи не бывает. Да и причем здесь удача? Он вскочил и бросился к окну. За
окном была чернота.

Он медленно проглотил пережеванную яичницу, протянул руку и дотронулся до стекла. Да,
там была чернота. Не темнота, нет, именно — сплошная, абсолютная чернота. И тишина. Он
стоял так, нагнувшись над окном, с протянутой рукой, выпученными глазами, и смотрел, не
понимая, на что он смотрит. Не понимая, что он вообще делает и что все это значит.

Очнувшись, он отошел от окна и заходил по комнате кругами, то и дело оглядываясь на
окно. Руки тряслись, сердце колотило в грудную клетку отчаянно, в голове стало необычно
легко и просторно. Он вытер лицо дрожащей ладонью и сел на стул.

Черт возьми. Нельзя, чтобы было утро, как утро, когда ты просыпаешься от того, что уже
светло. Ну хорошо, он так или иначе очень рано встает, но все же... работа, город, нервы, так
разволноваться из-за какой-то утренней темноты, большей, чем обычно — черт возьми...
Борис отдышался, не глядя на окно, вернулся за стол и быстро доел яичницу. Еще раз
пролистал заглавную страницу новостного сайта. Ничего необычного. Никаких катаклизмов,
магнитных бурь, метеоритов. На местном сайте новостей не было ни намека на отключение
электричества. Он закрыл браузер и начал бриться, чувствуя спиной окно. Или то, что он
видел за окном. Развернул настольное зеркальце так, чтобы не было видно того, что
находилось сзади.

Восемь тридцать. Он натянул джинсы, рубашку (никакой глажки сегодня утром), носки,
достал рюкзак и проверил содержимое. Сковорода, вилка, кусок хлеба остались на столе, он
схватил с тумбочки ключи, вышел из комнаты, не выключив свет, и закрыл дверь.

В «предбаннике» Борис уже совершенно успокоился. Зашел на кухню, посмотрел в зеркало
и остался удовлетворен чистотой бритья и свежестью лица. Разве что глаза были какие-то...
бешеные, ну так ведь это ничего, особенно, если для того, чтобы посмотреть в зеркало,
необходимо нагибаться на манер поклона японских джентльменов. Он оделся, накинул на
плечо рюкзак, вышел в коридор и закрыл дверь. На ходу одевая наушники, еще раз кинул
взгляд на электрощиток — да, все было в норме. Жизнь прекрасна и удивительна, мы бодры
и веселы, сказал он себе, поворачивая ключ в двери на лестничную площадку, толкнул дверь
и выругался. Опять темнота, конечно, сегодня же день крота, как он сразу не догадался.
Сколько лампочки не вкручивай, бесполезно. Он запустил руку в карман куртки, выискивая
фонарик, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Согласно теории накапливаемых
неприятностей день сегодня предстоял паршивый.

Он включил фонарик. Луч света врезался и ушел в черноту, ничего не осветив и так и не
достигнув стены, как будто ее не было. Борис смотрел на него остекленевшими глазами —
луч напоминал космический монорельс, соединявший его бесконечностью, его длина,
насколько хватало глаз, казалась неизмеримой. Борис поводил фонариком из стороны в
сторону — движение луча вкупе с его длиной произвело на него ошеломляющее
впечатление, но он так ничего и не увидел. Разум отказывался понимать и воспринимать все
это. Борис выключил фонарик и медленно закрыл дверь.

Он стоял так несколько минут. Чернота за окном. Чернота за дверью. Он огляделся, как
будто пытаясь понять, где находится. Это был все тот же коридор, все те же покрытые рваной
стекловатой трубы под потолком, тот же деревянный пол, тот же хлам по углам и вдоль стен,
но он смотрел на все это так, как будто впервые здесь оказался. Он взялся за дверную ручку и
осторожно потянул на себя. Чернота была за дверью, как и прежде. Он с грохотом захлопнул
дверь, трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину, повернул, выдернул и
уставился перед собой, чувствуя, как паника сдавливает его мозг.

Борис был совершенно уверен в том, что чернота эта — никакая не мистика, не
искривление пространства, не какое-то другое измерение, ничего подобного. Бред.
Галлюцинации, возможно, симптомы заболеваний головного мозга, нарушение фунций
нервной системы, просто переутомление (какое к черту переутомление?) — именно идея о
собственной нефункциональности приводила его в состояние, близкое к истерике. Он
стиснул зубы и побежал обратно в комнату. Костя. Костя — вот кто нам поможет.

Костя жил в соседней комнате и в данный момент спал. В этом Борис не сомневался,
потому что за время совместного проживания изучил биоритмы соседа с точностью до
получаса. Режим сна и бодрствования, по сравнению с большинством людей, у Кости были
инверсированы — он жил ночью, а спал днем. Костя был художником. Как правило, будить
его в такое время суток было такой же амбициозной задачей, как возведение лифта на Луну,
однако сейчас Борис был настроен более чем решительно.

Он ворвался в «предбанник» и сходу трижды ударил кулаком в дверь костиной комнаты.

– Костя!

Тишина. Конечно, он не думал, что все будет так просто.

– Костя!!!

Он забарабанил кулаком в дверь, пару раз пнул ногой, прислушался. Тишина.
Хорошо, что уличный шум не мешает, подумал Борис, и вздрогнул. Он посмотрел на свою
дверь и начал раздеваться. Бросил куртку на пол, распахнул дверь, вбежал в комнату,
вернулся, вытащил из кармана куртки фонарик, трижды, с остервенением размахнувшись,
грохнул ногой в костину дверь и снова зашел к себе.

Окна — два черных квадрата, смотрели прямо на него. Он подошел к левому окну, и
включил фонарик. Луч ушел в бесконечность, также, как до этого, за дверью на лестницу.
Борис открыл окно и высунул руку наружу — ее как будто положили на кусок черного
бархата. Он не почувствовал ни холода, ни движения воздуха. Снаружи было ничто.

Пидоры помогите, после дрочки на порнуху все нахуй блядь БЕСИТ!

Уважаемые пидоры реактора, помогите разобраться в себе. Играю я значит в outer worlds, читаю тексты, стреляю по противникам, проникаюсь сюжетом. И вдруг начинаю шарудить по хую раками. ALT-TAB, порнхаб и давай наяривать. Кончил.
Вроде дальше играется, и вдруг понимаю что внимание теперь моё рассеянное, не могу сконцентрироваться, читаю текст и ничего не понимаю. И вовсе начинает все нахуй бесить! Ребенок соседа бегает снизу, хочется спуститься и отпиздить там всех. Еще доставка пиццы опаздывает. ВСЕ БЕСИТ! БЕСИТ не помытый стакан!
У вас такое бывает?

Что делать, если увидел птенца на дороге?

Привет Реактор! Так уж сложилось что гуляя по парку я увидел выпавшего из гнезда птенца. К слову, до этого я из птиц вблизи видел только куриц и голубей. А тут птенец! Сидит себе на тротуаре, попискивает. Увидел меня и нагло так ковыляет навстречу с разинутым клювом. У меня естественно дилемма - взять домой или пройти мимо. После недолгих колебаний решил таки принести домой. Думаю, зайду в зоомагазин, возьму какого-нибудь мотыля и червяка, а потом подрастёт полетит он у меня на волю. Ну, сказано, сделано. Принёс я значит его домой, и полез в интернете шарить, чем же их кормить.
После пары минут гугления волосы у меня встали дыбом. Оказывается жрёт эта скотина каждые 15 (пятнадцать!) минут. Это даже сложнее ухаживать, чем за грудным ребёнком. Во-вторых, мошку, которую я нашёл на подоконнике он брать у меня с рук не стал. Так как человек ему не мама, то и открывать клюв он инстинктивно не будет. Как открыть ему клюв и не сломать? - Это проблема номер 2. В-третьих, птицы прирученные человеком уже не живут в природе. Никогда. Нет элементарных навыков выживания.
Итак, что же делать если ты увидел птенца?
Если вы нашли где-нибудь такого птенца – самое разумное что можно сделать – это отойти подальше и не беспокоить его.
Родители не бросили этого птенца, а просто улетели за кормом. Конечно, пока вы будете стоять рядом с птенцом, они не дадут о себе знать. А если вы будете находиться слишком долго, то есть вероятность, что родители из-за беспокойства бросят его.
Если же вы принесли птенчика домой – необходимо тут же, немедленно отвезти его обратно, туда где вы его взяли, и выпустить – но только точно в то же самое место, плюс-минус несколько метров, иначе родители его не найдут, а сам он позаботиться о себе ещё не способен. Просто выпустить в лес такого птенца – значит обречь на смерть.

Теперь несколько слухов, которые я слышал краем уха и ответы которые я нашел:

1) Правда ли, что если взять птенца, на нем останется запах и родители его отвергнут?

Это выдумка. У птиц слабое обоняние. Но своими действиями Вы можете привлечь к птенцам хищников, лишний раз птенцов лучше не трогать.

2) Если забрал птенца, то назад нести поздно.

Нет, это не так. Семейство с птенцами находится на гнездовой территории минимум неделю, они никуда не уходят. И птенца можно вернуть родителям на то же место, где взяли.

3) Можно выкормить птенца, а потом выпустить на волю?

Так поступать нельзя! Выкормленные людьми птенцы непригодны к жизни в природе, они не научены необходимым навыкам выживания, это огромнейший стресс для птицы и верная гибель.

Так что, я быстро схватил ноги в руки, в руки взял птенца и бегом помчался к тому самому месту, где взял. Благо, запомнил я его очень хорошо, ёлочка там сильно приметная стояла. Так что не повторяй мою ошибку, анон, помни - увидел птицу не бери её домой, если ты не орнитолог и не знаешь, что с ней делать.