кубок верности

«Гарри Поттер и Кубок Огня»

Сейчас буду материться.

Помню, как ходил на эту халтуру в кино — опять же, с батей; после просмотра осталось странное чувство, которое я тогда не смог точно идентифицировать, но то явно было не удовлетворение, как в предыдущие два похода (да и первый фильм, смотренный тогда на записанной на кассету экранке говённого качества, всё одно был принят мною в разы лучше). Батя, помнится, тогда сказал, что фильм выглядит так, будто Гарик сотоварищи приехали в Хогвартс, где Гарик поучаствовал в турнире, а больше за учебный год ничего не происходило — и как же, однако, он был прав! Правда батя тогда сказал ещё, что это, мол, уже не детская сказка, а «какой-то ужастик», с чем я категорически не согласен — первые три фильма по духу ближе к семейному кино восьмидесятых и девяностых, и даже сейчас некоторые моменты из них способны спровоцировать непроизвольное кирпичное строительство; «Кубок Огня» же выглядит как типичное подростковое фэнтези, неспособное напугать и первоклашку. Даже сцена на кладбище из-за ускоренного в сравнении с книгой темпа не внушает… вообще ничего не внушает. А становление Волдеморта тамадой-баянистом заметно уже здесь, пусть и не столь явно. Но, давайте по порядку.

В этот раз вновь сменившийся режиссёр положился на знание зрителями первоисточника полностью и не стал утруждать себя вообще какой-либо вводной во вселенную фильма; так что, если вы не читали книгу, то поймёте из происходящего самый минимум, который нельзя было не разжевать ввиду продвижения сюжета. Например, рядовой зритель не поймёт, где именно начинается действие и что это был за магл (непонятно ещё, почему здесь он в кульминационной сцене не вылез из палочки вместе с остальными). Хотя, честно говоря, проблемы «Кубка» начинаются ещё до вступительной сцены: Джона Уильямса попёрли с поста композитора, и вместо традиционной «Hedwig’s Theme» мы слышим сильно искажённую её версию, звучащую так, будто нас ожидает рандомный супергеройский фильмец. В дальнейшем даже в сцене с возвращением Волдеморта не прозвучит его зловещая музыкальная тема — серьёзно, там просто тишина. Но, вернёмся к фильму.

Начиная с малых бед, обратим внимание на визуальный ряд. С первого взгляда может показаться, что ничего особо не поменялось, но в дневных сценах хорошо видно, что картинке поубавили цветовой насыщенности и поигрались с контрастом, а в малочисленных сценах с магической фауной нас вновь ждут «мультяшки»; такое чувство, что Зак Снайдер втайне поучаствовал в пост-продакшне картины, забыв лишь о бессмысленных слоу-мо через каждые пять минут. Но ничто не сравнится в своей хуёвости с пизданутым монтажом! Фильм идёт без малого три часа, и десять минут — десять минут, блять, и даже больше — отдали под титры, вместо того, чтобы позаботиться о завершённости отдельных сцен и истории в целом. Гарри увидел кошмар в «Норе» — нет, он уже идёт на матч по квиддичу — нет, матч уже начался — нет, в палаточный городок уже пришли Пожиратели Смерти — нет, Гарик уже валяется в поле и видит в небе «чёрную метку». Что за нахер, почему всё выглядит будто бы на ускоренном воспроизведении? И так весь фильм.

Помимо кастрированных сцен, здесь ещё и целые сюжетные линии вкупе с персонажами отправили в утиль. Хуй там с Людо Бэгманом, но зачем выкинули Винки, Добби и повёрнутость Гермионы на равноправии? Рита Скитер в фильме есть аж в целых двух сценах, и, ясен пень, её сюжетной линией также пожертвовали. Но вот что совсем уж фатально, так это история Краучей: это был, пожалуй, самый интересный из второстепенных сюжетов, но его упростили до степени умственного развития авторши «Голодных игр» (которые подозрительно смахивают на «Кубок», но это сейчас не имеет значения). Мы, по сути, так и не узнали точно, был ли Барти-младший ярым сторонником Волдеморта изначально, или же он просто связался с дурной компанией, а впоследствии под влиянием ряда факторов постепенно помешался на верности «Тёмному Лорду»; да и Барти-старший в книге был неоднозначным персонажем, что выражалось в его отношении к сыну. А что у нас в фильме? Пять минут на экспозицию, идите в жопу; даже отобразить интригу с исчезновением Барти-старшего поленились и просто его убили; я уж не говорю о том, что в фильме никак не дают понять, когда и каким образом Барти-младший похитил Грюма и принял его личину. Вишенка на торте — перфоманс Дэвида Теннанта, который либо был одержим Николасом Кейджем, либо сел на включённый вибратор; в книге Барти, напоённый сывороткой правды, без каких-либо эмоций рассказал свою историю, а потом из-за тупости Фаджа был отсосан дементором, и хуй знает, что заставило заменить это ебанутыми кривляниями — видимо, >10 минут финальных титров. И, да, в экранизацию попали слова Снейпа о сыворотке правды, которой он мог бы угостить Поттера. Понимаете, что это означает? У авторов было в наличии чеховское ружьё, но оно, сука, так и не выстрелило! А вот если что и следовало бы отдать под нож, так это Святочный Бал — у него и в книге особой ценности-то не было, а в фильме он даже на душевное состояние Гарика никак не повлиял. И я чуть не забыл про лабиринт: в книге, насколько я помню, туда была запущена всякая живность (как минимум сфинкс и соплохвосты), а в фильме их заменили живые кусты, и я просто в недоумении, почему они так никого и не отымели и не сделали дедайтом.

Поговорим о том, как было исполнено прочее. Например, актёрская игра: я уже говорил об ужимках Теннанта, теперь малость поругаю Гэмбона. В предыдущем фильме он меня как Дамблдор вполне устроил, здесь же дедуля сначала остервенело кидается на Гарри, а потом и на Барти, причём с таким воодушевлением, будто вот-вот спросит, где детонатор. Эмме Уотсон всё труднее изображать какую-либо эмоцию, кроме плаксиво-жалостливого выражения лица, а постепенно оплывающий Руперт Гринт так и просится на роль алконавта в «Особенностях национальной магии», но всё это скорее относится к особенностям черт лица, нежели к актёрским способностям. Больше всего же покоробила реакция учащихся на заявление Дамблдора о возвращении Волдеморта, а, вернее, её полное отсутствие. ВЫ ЧТО, БЛЯТЬ, МАССОВКУ ПОСАДИЛИ НА ДИЕТУ ИЗ ВАЛЕРЬЯНКИ?! В мире, где эту кликуху боятся произносить, все бы как минимум ужаснулись (что и было в первоисточнике), а тут даже на перешёптывания не сподобились — как стояли истуканами, так и продолжили.
А ещё смехуечки. Я прекрасно понимаю, что и первоисточник отнюдь не на серьёзных щщах, но в экранизации юмор-юморок такой направленности, что подсознательно опасаешься, как бы Гарри ненароком не выебал пирог. Это и ракурсы жоп француженок, на которые пялится Рон, и явно возжелавшая юной плоти Рита Скитер, и совсем уж откровенно домогающаяся Гарика Плакса Миртл, и куча мелких петросянств различного характера. Чёрт, да в фильме даже книжный персонаж — а именно Колин Криви — отказался участвовать, из-за чего сменили не только актёра, но и имя его героя. Вот что кинематографический ад животворящий делает!

Не могу не упомянуть дубляж — он также скурвился. Да, в предыдущих частях и с текстом перевода бывали накладки, и актёров озвучки постоянно меняли, но всё же чувствовалось, что актёры вкладывают душу в свою работу; теперь же дубляж стал донельзя стандартным, без огонька. Потом — я знаю, что Рогволд Суховерко, вечная ему память, из-за рака горла не мог больше дублировать, и понимаю, что голос Дальвина Щербакова больше похож на родной голос Робби Колтрейна, но такой переход, всё же, был очень резок; неужто нельзя было позвать на озвучку того же Булдакова? И, конечно, текст: ладно там с «Долгопупсом» — это глупо, но звучит редко — но вот нахуя надо было возвращаться к вариантам «Снегг» и «Волан-де-Морт»? Я-то наивно полагал, что, раз от этого отказались в предыдущих фильмах, то учтут и на будущее. Хорошо хоть к переводу Спивак не обратились.

Напоследок у меня тут пара вопросов к первоисточнику:

1. За каким хреном Волдеморт, Крауч и Петтигрю затеяли эту многоходовочку с турниром? Куда проще было бы превратить в портал что-нибудь малозаметное, до чего Гарри мог дотронуться неосознанно (метла, палочка, учебник по защите от тёмных искусств и т. п.), а по завершении ритуала просто убить его и трансфигурировать в камень. А так к нему, напротив, было приковано излишнее внимание.
2. Почему нельзя было просто взять и отказаться от участия в турнире? Никто так и не сказал, каковы могут быть последствия отказа.

P.S.: то, что болгары для британцев «гости с севера» — фееричнейший перл.

Интриги Мортархов

По периметру зала стояли пять зеркал из тенестекла, каждое из которых обрамлял уроборос из костей. С их помощью общались придворные Нагаша. Зеркало Маннфреда по понятным причинам пустовало.

 Трое других бездействовали.

 Катакрос мало говорил на собраниях. По мнению Маннфреда, прискорбно прямодушному Мортарху Некрополя можно было игнорировать практически все, что не касалось его кампании, при условии, что она не истощит все его ресурсы. 

Олиндер... что ж, следующие ее ходы будут гораздо интереснее. Хотя она и была зачастую плаксивым ярмом на шее - Маннфред поймал себя на мысли, что однажды чуть не пожалел того несчастного ублюдка Валентиана - вампир подозревал, что амбиции, которые обрекли Леди под Вуалью при жизни, еще не полностью подавлены. В конце концов, разве Нагаш не требовал подобных вещей от своих генералов, хотя и наказывал их за них же? 

Между тем, Архан пока не выходил на связь, будучи сброшенным с края Хиша люминетом. Лич, конечно, вернется; это было его сутью, наверное. Тем не менее, Маннфред с большим удовольствием напомнит ему об этом позорном эпизоде. 

Поверхность пятого зеркала внезапно начала рябить, как купель с жидкой кровью, если бросить в нее камень. Алый свет осветил половину бледного лица Маннфреда, борясь с бледно-зеленым светом комнаты. Улыбаясь, вампир повернулся к зеркалу, подавив желание выхватить Гействор. На мгновение он задумался, откуда она узнала, что он здесь, прежде чем отбросить мысль о Гействоре. Конечно, она знала. В этом, продолжил он размышлять, была ее суть. 

- Королева Неферата, - Маннфред лениво поклонился лику, проявившемуся в зеркале. - Вы сердитесь? 

- Сегодня я содрала кожу с Наразара. 

- Ты сердишься, - усмехнулся Маннфред. Он поднял руки, притворно извиняясь, когда Мортарх Крови одарила его ледяной улыбкой, ее алые губы сморщились в чем-то не вяжущемся с весельем. - Я возлагал большие надежды на Наразара. 

- Тогда тебе не стоило оставлять на него свои фланги, - ответила Неферата так просто, словно они обсуждали новое веяние нюламийской моды. – Довольно смело было с твоей стороны покинуть поле боя после аннексии моих земель. 

- Мне казалось, тебе и дела нет до них. 

- Маннфред, Маннфред. Почему мы должны продолжать этот разговор? Неферата вздохнула, покачала головой, и черные как ночь волосы рассыпались по ее плечам. Она все еще улыбалась. - Как ты думаешь, что сделает Нагаш, когда поймет, что ты намеренно оставил Инвидию ради достижения своих целей? А он поймет. 

- Я знаю Нагаша, - сказал Маннфред, - я знаю его очень давно. 

- Дорогой, я флиртовала с вечным проклятием за столетия до того, как ты проявился лишь уколом жажды в глотке своего отца, - засмеялась Мортарх с неподдельным весельем. Не в силах оспорить это, Маннфред просто продолжил. 

- Я сражался вместе с ним в Гейгохендже. Я видел, как он шел по стенам - один. Я видел, как стены рассыпались в песок от одного его присутствия. Я видел, как пушечные ядра вызывали у него беспокойства не больше, чем комариные укусы. Я видел, как он одним движением пальца поднял кладбище - целое кладбище. Я видел, как он одним прикосновением обратил в пыль Грозового Лорда и ее небесного дракона. 

Это воспоминание застряло в голове Маннфреда. Дело было не только в том, как кричали воин и ее дракон; скорее в абсолютном равнодушии. Нагаш даже не взглянул на чемпиона, когда выносил приговор. Маннфред когда-то считал, что, как и он сам, Нагаш просто игнорировал такие понятия, как благородство и честь. Теперь он задавался вопросом, воспринимал ли их Великий некромант вообще что-нибудь, кроме самых абстрактных вещей. 

- Я все это видел, и все же я иду своим путем. Так что это говорит тебе о моей решимости? 

Королева Нюламии больше не улыбалась. Ее прихлебатели часто описывали глаза Нефераты как ястребиные. Но Маннфреду подумалось о пристальном взгляде стервятника, хотя и понимал, что это было просто ерундой. Тем не менее вампир подавил волну беспокойства, когда его сотоварищ Мортарх невесело усмехнулась. 

- Береги себя, фон Карштайн. Я нашла Наразара слегка милым, и скоро ты увидишь, что от него осталось. Представь, что я для тебя запланировала. С этим она ушла, ее образ растворился в гладком зеркальном мареве. Даже оставшись наедине с самим собой, голос Маннфреда был едва громче шепота. 

- Посмотрим.

__________________

— Все так, как мы и подозревали. Темный Мастер Б'елакор изучает, ищет наши слабые места.

Слова Нефераты были обращены к зеркалу из тенестекла, установленному на стене. Она вдруг поняла, что вышагивает по своим роскошным покоям. Своего рода бессознательная манерность, но с этим собеседником она могла такое позволить. Конечно, Мортарх Некрополя не подал виду. Неподвижное лицо Катакроса заполнило зеркало, глаза мягко светились, когда вампирша, нахмурившись, снова повернулась к нему.

— Олиндер не следовало ему потакать. Что бы ты ни задолжал ей, сейчас это все тлен. Ее нужно покарать.

— Другими словами, ты хочешь узреть, как ее звезда угаснет, а твоя засияет еще ярче, - ответил Катакрос. В его властном голосе не было ехидства или насмешек, и этот факт только еще больше разозлил вампиршу. — Каковы бы ни были планы Бе'лакора, затея Олиндер неслабо насолила Богу-Королю. Тут не на что жаловаться.

— Да, тебе-то уж точно. Тебе ведь так и не удалось взять реванш с той схватки с Унберогеном, не так ли? — бросила Неферата. Катакрос не поддался на провокацию.

— Маннфред…

— Я разберусь с Маннфредом. Меня забавляет идея пропустить его армии немного дальше, прежде чем начать контратаку, - пробормотала Неферата, снисходительно махнув рукой.  — Мы больше никогда не заговорим, Орфеон. Ты почти вынудил меня заскучать по невыносимой компании Архана.

— Я уверен, что вряд ли вы проигнорировали возможности, которые открываются в его отсутствие. Дайте эшелону Джакарты подкрепление, прежде чем форсировать Реку Раненого Сердца, — без запинки скомандовал Катакрос, обращаясь к какому-то невидимому за пределами зеркала адъютанту. — Мы укрепим Аркс. Наши враги разобьются о наши стены.

Прежде чем Неферата успела ответить, лицо Катакроса замерцало, тускнея, пока не осталась только гладкая поверхность зеркала. Вампирша устало тряхнула головой, поднося кубок к губам.

АРХАН.

Неферата чуть не подавилась, делая глоток из кубка, когда голос Нагаша — звук отворяющихся дверей мавзолея и вой ветра, пронизывающий мертвые деревья — заполнил комнату. Она оправилась достаточно быстро, повернувшись к сверкающим глазам, теперь уставившимся на неё из глубин зеркала, и сделала реверанс.

— Это Неферата, мой господин. Архан пал в Хише, — сказала она. Ум Нагаша всегда имел тенденцию блуждать, временами. Теперь, когда он был вынужден сконцентрировать свои силы, а его физическое воплощение снова было привязано к Шаишу, эта причуда стала еще более обостренной. Неферата знала, что во время последовавшего за этим долгого молчания лучше не вставать.

НЕФЕРАТА.

— Да, господин?

ТЕМНЫЕ СИЛЫ ПЛЕТУТ ЗАГОВОРЫ ПРОТИВ МЕНЯ.

МАННФРЕД ВЕРИТ, ЧТО Я СЛЕП. И СЛОМЛЕН.

ОЛИНДЕР ПЕРЕШЛА ВСЕ ГРАНИЦЫ.

ЛИШЬ ТЫ.

ОСТАЕШЬСЯ ВЕРНОЙ.

— Как и с самых первых дней, господин, — с отработанной искренностью согласилась Неферата, подавляя ухмылку. — Не беспокойтесь о Маннфреде. Эти его... выходки. Вы держите его при себе, только из-за них, не так ли? Как бы то ни было, мои армии скоро загонят его в угол.

Тишина снова растянулась на долгое мгновение, и вампирша почти поверила, что Нагаш ушел.

НЕФЕРАТА.

— Да, великий?

ТЕКЛИС.

Нагаш с такой злобой произнес имя того, кто сломил его, что даже Мортарх Крови невольно сделала пару шагов назад. Она сосредоточилась и взяла себя в руки, уже чувствуя, как разум бога ускользает.

— Всему свое время, владыка Нагаш. Время возмездия придет.

Ее взгляд упал на окна святилища, окрашенные в багряные витражи, и она взглянула на самый край ее владений, где в небесах бесновались нечестивые бури. Несмотря на это, Неферата не могла не улыбнуться. Игра была в самом разгаре.

— В конце концов, время – наше оружие. И однажды мы напомним об этом всем нашим врагам.

Валах Харкон, известный также как Тёмная Звезда и Ненавистный

Фрагмент новеллы Отделённые / Severed за авторством Нейт Кроули, перевел Desperado

Сложно быть вангардом Обироном.

***

Крутанувшись со сверкающей косой, он увидел картину, которая наполнила бы его ужасом, не будь он целиком сосредоточен на предстоящей битве. С вершины камня, который осматривал Зандрех, на него взирало мерзкое змеевидное создание, около двадцати кубитов в длину: бледное, как кость, с пучком льдисто-голубых глаз и острыми мельтешащими конечностями. Как только пришелец встал на дыбы, выгнувшись дугой, и его жвала раздвинулись, Обирон взревел, призывая немесора вернуться, и ринулся к нему, намереваясь заслонить хозяина от причудливой твари. Но Зандрех даже не пошевелился.

— Сепа! — закричал он, когда зверь бросился вперёд, и с некоторым энтузиазмом начал гладить его по голове. Обирон затормозил на песке. Его протоколы осмотрительности выдали каскад ошибок, когда существо начало тыкаться носом в Зандреха. Как будто этого было мало, чтобы сбить варгарда с толку, по стоячим камням запрыгало второе такое же существо, волнообразно перемещаясь на двух дюжинах когтистых лапок, и повалило генерала на землю.

— Сата! Моя дорогая Сата! — Зандрех залился громким смехом, играясь с извивающимся чудищем, тогда как другой зверь слез вниз и принялся тереться усиками о лицо немесора. По мере того как разыгрывалась эта абсурдная сцена, в сознании Обирона начало кое-что проясняться. Это были не какие-то жуткие призраки м'ват, а предвестники кое-чего похуже.

Смирившись с тем, что он там увидит, некрон-телохранитель медленно повернулся к центру круга. И действительно, там высилась фигура, небрежно разглядывавшая при свете маяка безупречную кремовую пластину своей руки.

— Ну привет, варгард, — бросил Сетех.

А до тех пор, чтобы не думать о предстоящем испытании, он рассматривал лич-стражей в ковчеге с ним, желая убедиться, что они готовы к бою. В этот отряд, яростно сверкавший, когда по бронированным панцирям его членов хлестал солнечный ветер, входили десять лучших бойцов немесора. Более того, они составляли личную фалангу Обирона и дрались с ним бок о бок в тысяче миров и пережили больше сражений, чем мог бы перечислить смертный историк.

И хотя они беспрекословно подчинялись ему и генералу, они не были одинаковыми, как рядовые солдаты флотилии. Каждый из этих элитных воинов щеголял царапинами, пятнами и вмятинами, которые предпочёл сохранить, несмотря на способность к самовосстановлению. Хотя за время долгого сна они растеряли гораздо больше остатков разума, нежели Обирон, они никогда не лишатся отголосков своего «я», и подобные отметины теперь замещали им личности.

Глядя на товарищей, варгард почувствовал скорбь, столь же глубокую, сколь и холод в его конечностях. Некоторых из этих ветеранов Обирон знал ещё со времён Ямы; он помнил, как тренировался вместе с ними, сражался плечом к плечу, делился пайками и шутками в траншеях. Вон Сабни, который первым взошёл на стену во время осады Рехмира и который вечно пересаливал еду. Там Пентеш, свалившийся пьяным после триумфа на Нахкте, и Мехай, горько плакавший, узнав, что потерял сыновей. А ещё был Неб — дорогой Неб — который однажды признался, что хочет умереть рядом с Обироном.

Желание бедного старого Неба так и не исполнилось, но его это не волновало, ведь он уже ничего не помнил. Никто из них ничего не помнил. Обирон в одиночку тащил на себе груз воспоминаний, и лишь он один знал имена, которые те забыли. Его давние сослуживцы превратились в стальных призраков, которые ни за что не признают в Обироне друга — лишь хозяина. И всё же варгард считал их братьями, и пока ковчеги мчались к поверхности планеты, он ощущал стук звёздной пыли по их безжизненным оболочкам, словно по своей.

— Конечно, как мы, милорд, — сказал Обирон, застигнутый врасплох. — Они сепаратисты. — Напоминать Зандреху о его же заблуждениях казалось непривычным, но за все годы Обирон никогда не слышал ничего похожего на неуверенность в голосе немесора.

— Но ведь... у них нет души, Обирон. Они похожи на нас, выглядят как мы, но что-то отняло их сущность. Они... отделены от нас.

Варгард молчал, но в этот раз не по привычке, а будучи совершенно ошеломлён тем, что сказал Зандрех. В этот раз старый полководец видел реальность как есть.

Где-то за полночь связь с Зандрехом полностью прекратилась, и Обирон забеспокоился. На мгновение отвлёкшись от боя, он удалённо заглянул на мостик «Хорактиса» и на долю секунды испугался, что может найти там своего хозяина, безжизненно лежащим у ног Сетеха. Однако ему предстала картина едва ли не хуже, отвлёкшая его до такой степени, что штык неприятельского воина оказался на расстоянии вытянутой руки от его тела, прежде чем варгард наконец зарубил противника.

Зандрех выглядел морально сломленным. Опёршись на перила, он стоял, понурив плечи и склонив голову. Посох валялся на палубе, а рядом с ним — пустой кубок, который немесор всегда считал переполненным. И пока воины, подключённые к пультам управления на мостике, рассеянно наблюдали за происходящим, Обирон горевал.

Юность Обирона прошла совсем иначе, чем у Зандреха: на песчаном дворе под палящим солнцем, вместе с тысячами других солдат, он тренировался под надзором жестокого ублюдка, который нещадно лупил его розгами, ибо предпочёл бы увидеть своих подопечных мёртвыми, нежели бездельничающими. В отличие от аристократов, которые являлись в этот мир, зная, что остальные некронтир обязаны выражать им почтение, солдаты рождались безымянными, и ради обретения личности им приходилось бороться.

У дворян, равных своим подданным лишь по безжалостно короткому сроку, отведённому им на этом свете, цель жизни заключалась в приготовлении к её концу. Вложении всех сил в создание наследия, чтобы потомки хотя бы помнили их по размерам гробниц. Солдаты же знали, лучшее, на что они могут рассчитывать, — это неглубокая яма в пустыне и, возможно, упоминание в чьей-то походной песне. Поэтому для таких, как Обирон, жизнь сводилась к тому, чтобы жить.

А жить хорошо для солдата — значит стать безупречным орудием чужой воли. Смерть была неизбежна, и её не боялись, тогда как жизнь надлежало продать как можно дороже. Достичь славы — самое плёвое дело, как любил повторять его сволочной инструктор по строевой подготовке: для этого требовалось лишь продолжать сражаться и не умирать. Вот и весь секрет.

Оглядевшись, он обнаружил, что лежит на каменном полу в опалённой и заваленной обломками камере, в то время как неуклюжих Отделённых воинов повсюду сражают наступающие лич-стражи. Наполовину поднявшись на ноги, Обирон рухнул обратно на камень и только после этого вспомнил о своём нападении на командный узел. Тот факт, что он мог вспомнить хоть что-то, служило хорошим знаком: перенапряжение отняло у него не так уж много остатков разума.

На самом деле, проведя диагностику, он обнаружил, что его энграммы пострадали на удивление мало: всё, что он потерял, — память о вкусе и имя своего давно умершего отца. По жестокой случайности он не забыл имена членов фаланги, которая только что пожертвовала собой ради него, но Обирон счёл эти воспоминания тяжким бременем, которое он заслужил нести.

Обирон не мог сказать, что разозлило его больше. То, что злодей, пытавшийся убить его хозяина, в неприкрытой форме пытался склонить его к тому же или то, что это начинало казаться разумной идей. Ярость вспыхнула в его энграммах, словно молния, и ему пришлось сдержаться, чтобы не стукнуть кулаком по столу.

— Кроме верности, у меня нет к Зандреху иных чувств.

— Верности, Обирон, или любви? Потому что если ты думаешь, что это второе, то ты бредишь, как и твой господин. Биоперенос отнял у нас способности любить — если мы вообще обладали ею. Такого понятия для нас не существует.

Потерявший дар речи Обирон задумался, не будет ли лучшим ответом пустить в ход лезвие его боевой косы, однако он сомневался, что спустя так мало времени после битвы в погребальном зале сумеет одержать победу — особенно учитывая ручных сколопендр поблизости и арсенал трюков, которым Сетех, без сомнения, обучился во время долгого грабежа пространства м'ват. Вдобавок, у него не было уверенности в том, что немесор не прав. Поэтому впервые за шестьдесят миллионов лет сражений Обирон решил бежать.

Он долго стоял рядом с повелителем, ожидая, когда же тот заметит его присутствие, но Зандрех не прекращал скрипеть пером. Наконец, спустя час, немесор заговорил, и сказанное им поразило Обирона, как выстрел из гаусс-пушки.

— Кто ты?

Обирон возвратился на передовую, кипя от гнева и негодования, хотя уже и не знал, на кого те направлены. Сразу по прибытии он ринулся в бой и повёл лич-стражей в неистовую атаку на защитников гробницы. Но с какой бы злостью он ни оттеснял противников, он не мог изгнать дурные мысли из головы. Возможно, старому генералу и впрямь стоило уйти на покой и не мучиться от приходящего к нему осознания своей истинной природы. Предательство, которое предлагал ему совершить Сетех, в какой-то мере стало бы величайшей услугой, которую Обирон мог оказать как своему господину, так и держателю трону Саутехов. Возможно, убийство Зандреха выступало своеобразным выражением любви к нему.

«Трудно сказать, — подумал Обирон, — когда у тебя больше нет сердца».