трамвай смешной рассказ

Иллюстратор А.Кошкин

Автор В.Одоевский

Страна СССР, Россия

Год издания 1981

Издательство Детская литература

Папенька поставил на стол табакерку. «Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка», — сказал он.

Миша был послушный мальчик; тотчас оставил игрушки и подошёл к папеньке. Да уж и было чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка! Пёстренькая, из черепахи. А что на крышке-то!

Ворота, башенки, домик, другой, третий, четвёртый, — и счесть нельзя, и все мал мала меньше, и все золотые; а деревья-то также золотые, а листики на них серебряные; а за деревьями встаёт солнышко, и от него розовые лучи расходятся по всему небу.

— Что это за городок? — спросил Миша.

— Это городок Динь-Динь, — отвечал папенька и тронул пружинку…

И что же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог понять: он ходил и к дверям — не из другой ли комнаты? и к часам — не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и под стол… Наконец Миша уверился, что музыка точно играла в табакерке. Он подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев солнышко выходит, крадётся тихонько по небу, а небо и городок всё светлее и светлее; окошки горят ярким огнём, и от башенок будто сияние. Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё ниже да ниже, и наконец за пригорком совсем скрылось; и городок потемнел, ставни закрылись, и башенки померкли, только ненадолго. Вот затеплилась звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в городке стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок потянулись синеватые лучи.

— Папенька! папенька! нельзя ли войти в этот городок? Как бы мне хотелось!

— Мудрено, мой друг: этот городок тебе не по росту.

— Ничего, папенька, я такой маленький; только пустите меня туда; мне так бы хотелось узнать, что там делается…

— Право, мой друг, там и без тебя тесно.

— Да кто же там живёт?

— Кто там живёт? Там живут колокольчики.

С этими словами папенька поднял крышку на табакерке, и что же увидел Миша? И колокольчики, и молоточки и валик, и колёса… Миша удивился:

— Зачем эти колокольчики? Зачем молоточки? Зачем валик с крючками? — спрашивал Миша у папеньки.

А папенька отвечал:

— Не скажу тебе, Миша; сам посмотри попристальнее да подумай: авось отгадаешь. Только вот этой пружинки не трогай, а иначе всё изломается.

Папенька вышел, а Миша остался над табакеркой. Вот он сидел-сидел над нею, смотрел-смотрел, думал-думал, отчего звенят колокольчики?

Между тем музыка играет да играет; вот всё тише да тише, как будто что-то цепляется за каждую нотку, как будто что-то отталкивает один звук от другого. Вот Миша смотрит: внизу табакерки отворяется дверца, и из дверцы выбегает мальчик с золотою головкою и в стальной юбочке, останавливается на пороге и манит к себе Мишу.

«Да отчего же, — подумал Миша, — папенька сказал, что в этом городке и без меня тесно? Нет, видно, в нём живут добрые люди, видите, зовут меня в гости».

— Извольте, с величайшею радостью!

С этими словами Миша побежал к дверце и с удивлением заметил, что дверца ему пришлась точь-в-точь по росту. Как хорошо воспитанный мальчик, он почёл долгом прежде всего обратиться к своему провожатому.

— Позвольте узнать, — сказал Миша, — с кем я имею честь говорить?

— Динь-динь-динь, — отвечал незнакомец, — я мальчик-колокольчик, житель этого городка. Мы слышали, что вам очень хочется побывать у нас в гостях, и потому решились просить вас сделать нам честь к нам пожаловать. Динь-динь-динь, динь-динь-динь.

Миша учтиво поклонился; мальчик-колокольчик взял его за руку, и они пошли. Тут Миша заметил, что над ними был свод, сделанный из пёстрой тиснёной бумажки с золотыми краями. Перед ними был другой свод, только поменьше; потом третий, ещё меньше; четвёртый, ещё меньше, и так все другие своды — чем дальше, тем меньше, так что в последний, казалось, едва могла пройти головка его провожатого.

— Я вам очень благодарен за ваше приглашение, — сказал ему Миша, — но не знаю, можно ли будет мне им воспользоваться. Правда, здесь я свободно прохожу, но там, дальше, посмотрите, какие у вас низенькие своды, — там я, позвольте сказать откровенно, там я и ползком не пройду. Я удивляюсь, как и вы под ними проходите.

— Динь-динь-динь! — отвечал мальчик. — Пройдём, не беспокойтесь, ступайте только за мной.

Миша послушался. В самом деле, с каждым их шагом, казалось, своды подымались, и наши мальчики всюду свободно проходили; когда же они дошли до последнего свода, тогда мальчик-колокольчик попросил Мишу оглянуться назад. Миша оглянулся, и что же он увидел? Теперь тот первый свод, под который он подошёл, входя в дверцы, показался ему маленьким, как будто, пока они шли, свод опустился. Миша был очень удивлён.

— Отчего это? — спросил он своего проводника.

— Динь-динь-динь! — отвечал проводник, смеясь.

— Издали всегда так кажется. Видно, вы ни на что вдаль со вниманием не смотрели; вдали всё кажется маленьким, а подойдёшь — большое.

— Да, это правда, — отвечал Миша, — я до сих пор не думал об этом, и оттого вот что со мною случилось: третьего дня я хотел нарисовать, как маменька возле меня играет на фортепьяно, а папенька на другом конце комнаты читает книжку. Только этого мне никак не удалось сделать: тружусь, тружусь, рисую как можно вернее, а всё на бумаге у меня выйдет, что папенька возле маменьки сидит и кресло его возле фортепьяно стоит, а между тем я очень хорошо вижу, что фортепьяно стоит возле меня, у окошка, а папенька сидит на другом конце, у камина. Маменька мне говорила, что папеньку надобно нарисовать маленьким, но я думал, что маменька шутит, потому что папенька гораздо больше её ростом; но теперь вижу, что она правду говорила: папеньку надобно было нарисовать маленьким, потому что он сидел вдалеке. Очень вам благодарен за объяснение, очень благодарен.

Мальчик-колокольчик смеялся изо всех сил: «Динь-динь-динь, как смешно! Не уметь рисовать папеньку с маменькой! Динь-динь-динь, динь-динь-динь!»

Мише показалось досадно, что мальчик-колокольчик над ним так немилосердно насмехается, и он очень вежливо сказал ему:

— Позвольте мне спросить у вас: зачем вы к каждому слову всё говорите «динь-динь-динь»?

— Уж у нас поговорка такая, — отвечал мальчик-колокольчик.

— Поговорка? — заметил Миша. — А вот папенька говорит, что очень нехорошо привыкать к поговоркам.

Мальчик-колокольчик закусил губы и не сказал больше ни слова.

Вот перед ними ещё дверцы; они отворились, и Миша очутился на улице. Что за улица! Что за городок! Мостовая вымощена перламутром; небо пёстренькое, черепаховое; по небу ходит золотое солнышко; поманишь его, оно с неба сойдёт, вкруг руки обойдёт и опять поднимается. А домики-то стальные, полированные, крытые разноцветными раковинками, и под каждою крышкою сидит мальчик-колокольчик с золотою головкою, в серебряной юбочке, и много их, много и все мал мала меньше.

— Нет, теперь уж меня не обманут, — сказал Миша. — Это так только мне кажется издали, а колокольчики-то все одинаковые.

— А вот и неправда, — отвечал провожатый, — колокольчики не одинаковые.

Если бы все были одинаковые, то и звенели бы мы все в один голос, один как другой; а ты слышишь, какие мы песни выводим. Это оттого, что, кто из нас побольше, у того и голос потолще. Неужели ты и этого не знаешь? Вот видишь ли, Миша, это тебе урок: вперёд не смейся над теми, у которых поговорка дурная; иной и с поговоркою, а больше другого знает, и можно от него кое-чему научиться.

Миша, в свою очередь, закусил язычок.

Между тем их окружили мальчики-колокольчики, теребили Мишу за платье, звенели, прыгали, бегали.

— Весело вы живёте, — сказал им Миша, — век бы с вами остался. Целый день вы ничего не делаете, у вас ни уроков, ни учителей, да ещё и музыка целый день.

— Динь-динь-динь! — закричали колокольчики. — Уж нашёл у нас веселье! Нет, Миша, плохое нам житьё. Правда, уроков у нас нет, да что же в том толку?

Мы бы уроков не побоялися. Вся наша беда именно в том, что у нас, бедных, никакого нет дела; нет у нас ни книжек, ни картинок; нет ни папеньки, ни маменьки; нечем заняться; целый день играй да играй, а ведь это, Миша, очень, очень скучно. Поверишь ли? Хорошо наше черепаховое небо, хорошо и золотое солнышко и золотые деревья; но мы, бедные, насмотрелись на них вдоволь, и всё это очень нам надоело; из городка мы — ни шагу, а ты можешь себе вообразить, каково целый век, ничего не делая, просидеть в табакерке, и даже в табакерке с музыкой.

— Да, — отвечал Миша, — вы говорите правду. Это и со мной случается: когда после ученья примешься за игрушки, то так весело; а когда в праздник целый день всё играешь да играешь, то к вечеру и сделается скучно; и за ту и за другую игрушку примешься — всё не мило. Я долго не понимал; отчего это, а теперь понимаю.

— Да, сверх того, на нас есть другая беда, Миша: у нас есть дядьки.

— Какие же дядьки? — спросил Миша.

— Дядьки-молоточки, — отвечали колокольчики, — уж какие злые! То и дело что ходят по городу да нас постукивают. Которые побольше, тем ещё реже «тук-тук» бывает, а уж маленьким куда больно достаётся.

В самом деле, Миша увидел, что по улице ходили какие-то господа на тоненьких ножках, с предлинными носами и шептали между собою: «Тук-тук-тук! Тук-тук-тук, поднимай! Задевай! Тук-тук-тук!». И в самом деле, дядьки-молоточки беспрестанно то по тому, то по другому колокольчику тук да тук. Мише даже их жалко стало. Он подошёл к этим господам, очень вежливо поклонился им и с добродушием спросил, зачем они без всякого сожаления колотят бедных мальчиков. А молоточки ему в ответ:

— Прочь ступай, не мешай! Там в палате и в халате надзиратель лежит и стучать нам велит. Всё ворочается, прицепляется. Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!

— Какой это у вас надзиратель? — спросил Миша у колокольчиков.

— А это господин Валик, — зазвенели они, — предобрый человек, день и ночь с дивана не сходит; на него мы не можем пожаловаться.

Миша — к надзирателю. Смотрит: он в самом деле лежит на диване, в халате и с боку на бок переворачивается, только всё лицом кверху. А по халату-то у него шпильки, крючочки видимо-невидимо; только что попадётся ему молоток, он его крючком сперва зацепит, потом спустит, а молоточек-то и стукнет по колокольчику.

Только что Миша к нему подошёл, как надзиратель закричал:

— Шуры-муры! Кто здесь ходит? Кто здесь бродит? Шуры-муры! Кто прочь не идёт? Кто мне спать не даёт? Шуры-муры! Шуры-муры!

— Это я, — храбро отвечал Миша, — я — Миша…

— А что тебе надобно? — спросил надзиратель.

— Да мне жаль бедных мальчиков-колокольчиков, они все такие умные, такие добрые, такие музыканты, а по вашему приказанию дядьки их беспрестанно постукивают…

— А мне какое дело, шуры-муры! Не я здесь набольший. Пусть себе дядьки стукают мальчиков! Мне что за дело! Я надзиратель добрый, всё на диване лежу и ни за кем не гляжу. Шуры-муры, шуры-муры…

— Ну, многому же я научился в этом городке! — сказал про себя Миша. — Вот ещё иногда мне бывает досадно, зачем надзиратель с меня глаз не спускает…

Между тем Миша пошёл далее — и остановился. Смотрит, золотой шатёр с жемчужною бахромою; наверху золотой флюгер вертится, будто ветряная мельница, а под шатром лежит царевна Пружинка и, как змейка, то свернётся, то развернётся и беспрестанно надзирателя под бок толкает.

Миша этому очень удивился и сказал ей:

— Сударыня царевна! Зачем вы надзирателя под бок толкаете?

— Зиц-зиц-зиц, — отвечала царевна. — Глупый ты мальчик, неразумный мальчик. На всё смотришь, ничего не видишь! Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, молоточки бы не стучали; кабы молоточки не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не было! Зиц-зиц-зиц.

Мише захотелось узнать, правду ли говорит царевна. Он наклонился и прижал её пальчиком — и что же?

В одно мгновение пружинка с силою развилась, валик сильно завертелся, молоточки быстро застучали, колокольчики заиграли дребедень и вдруг пружинка лопнула. Всё умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко повисло, домики изломались… Тогда Миша вспомнил, что папенька не приказывал ему трогать пружинку, испугался и… проснулся.

— Что во сне видел, Миша? — спросил папенька.

Миша долго не мог опамятоваться. Смотрит: та же папенькина комната, та же перед ним табакерка; возле него сидят папенька и маменька и смеются.

— Где же мальчик-колокольчик? Где дядька-молоточек? Где царевна Пружинка? — спрашивал Миша. — Так это был сон?

— Да, Миша, тебя музыка убаюкала, и ты здесь порядочно вздремнул. Расскажи же нам по крайней мере, что тебе приснилось!

— Да видите, папенька, — сказал Миша, протирая глазки, — мне всё хотелось узнать, отчего музыка в табакерке играет; вот я принялся на неё прилежно смотреть и разбирать, что в ней движется и отчего движется; думал, думал и стал уже добираться, как вдруг, смотрю, дверка в табакерку растворилась… — Тут Миша рассказал весь свой сон по порядку.

— Ну, теперь вижу, — сказал папенька, — что ты в самом деле почти понял, отчего музыка в табакерке играет; но ты это ещё лучше поймёшь, когда будешь учиться механике.

Где был и откуда пошел Килрой?

Как известно, мемасики — это хорошо. Смешно, весело и в памяти надолго остаётся. Нынче любая картинка с подписью считается мемом. Но ведь всё же тут помнят, что впервые подобную концепцию разработал и объяснил Клинтон Ричард Докинз в 1976 году. И по его пониманию — мем, это такая информационная сущность, которая распространяется по всей доступной ему общности и изо всех сил цепляется за память переносчиков, в процессе изменяется и происходит отбор лучших и самых запоминающихся. Короче, мемом в таком понимании, может быть всё что угодно. Начиная от простой фразы и заканчивая религией. А отсюда следует, что мемы существовали примерно с той поры, как человек открыл для себя чудесный мир передачи информации. Какой-нибудь крик «Ээээх!» при удачном ударе по мамонту — тоже вполне себе мемасик с такой позиции. Но, в обывательском смысле — это все ещё забавные картинки со смешнявой надписью. И вот вам, пример одного из таких первых мемов, распространившийся во времена Второй Мировой. Знаменитый за рубежом и застолбивший себе неплохое место в поп-культуре (встречался в сериалах, комиксах и фильмах). Да ладно вам. Тот факт, что я сейчас о нём пишу, а вы читаете, уже означает, что он в принципе выполнил свою функцию, дожив до наших дней и оставшись в памяти людей (пусть и не многих).

Теперь Килрой и здесь был.

Короче, к мему и истории его появления. Во время войны, часть американских солдат рисовали картинку такого носатого человечка, выглядывающего сверху из-за стены и надпись «Kilroy was here» где-нибудь неподалёку (обычно снизу). После чего утверждали, что этот неуловимый Килрой опять успел тут побывать до них. Естественно, те, кто ещё не знал про этот обычай, видели такую забавную штуку, и решали продолжить подобную славную традицию, разнося мем дальше, в другие места фронта, куда они попадали. И вскоре у американских солдат это стало таким негласным соревнованием — нанести фразу и рисунок там, где ещё никто не бывал. Особенно этим баловались передовые части, вроде разведки и прочих отрядов прорыва. А шедшие за ними, видя знакомую забавную картинку, заражались положительными эмоциями и встречали этого человечка с радостью — они тут были не одиноки. Естественно, подобное продолжилось даже после войны. По свидетельствам Килроя можно найти на самом кончике факела статуи Свободы, на одной из опор моста Марко Поло в Китае, у основания Триумфальной Арки в Париже, в труднодоступном месте моста Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке, на укрытии бен Ладана в 2011 и даже (с исчезающе малой вероятностью) на Луне.

Этот мем обыграли в сериале M*A*S*H*

В какой-то момент военного времени это граффити зашло так далеко, что, по слухам, даже ставка Гитлера, куда контрразведка присылала отчёты о подобных надписях на оставленных союзниками плацдармах и захваченной технике, всерьёз озаботились тем, чтобы выяснить истинное происхождение и цель этого изображения. Мало ли — может это какой-то секретный символ, или особое подразделение разведки оставляет свои метки для каких-то непонятных и загадочных целей. Естественно, они ничего не выяснили, но потратили на это ресурсы. Ну а вторая городская легенда утверждает, что соревнование о том «куда бы ещё вставить эту картинку» дошло до того, что кто-то нарисовал Килроя в туалете дворца Цецилиенхоф. Да, том самом, где как раз проходила Потсдамская конференция. И именно там эту надпись увидел Иосиф Сталин, который тоже поинтересовался, что за Килрой и почему он был в туалете, который предназначен для высоких гостей.

И в различных компьютерных играх.

Всё, окончившие кафедру мемостроения с отличием, знают, что у хорошего мема зачастую сложно найти автора. Но известно, что до Килроя был Чад (Chad), а до него Фу (Foo). Чад родился в Англии в начале Второй Мировой, благодаря британскому карикатуристу Джорджу Чаттертону. Этот мем появлялся на разных поверхностях городов с жалобой: «Wot? No чего-нибудь» (No water? No gas? И так далее). А Фу рисовали ещё во времена первой мировой. Однако, это были, так сказать, протокилрои. Кто же такой Килрой? Откуда взялось необычное имя? С большой долей вероятности родителем мема случайно стал Джеймс Килрой из Галифакса, штат Массачусетс. Своё авторство он доказал, когда дозвонился на радио, где шла передача, посвящённая мему и, предоставил свидетелей. За это он получил целый трамвай* от Американской ассоциации общественного транспорта, запустившей расследование. Странный конкурс — странные призы, да?

Статья о том, как Джеймс выиграл трамвай.

По его рассказу, в те времена Джеймс как раз работал на верфи Фор-Ривер. Его задачей была проверка заклёпок в трюме кораблей. Эти штуки ставили другие рабочие и платили им поштучно, шлёпнул — получил немного денежек. Заклёпочные мастера получали деньги за каждый блок. Они делали работу, ждали оценщика и переходили к следующему участку, где продолжали зашибать деньгу. Естественно, все работники хотели, чтобы их побыстрее проверили и внесли в ведомость, чтобы поскорее получить деньги и отправиться дальше. И чтобы заклёпщики не требовали оценить места, где он уже отработал, доказывая, что Джеймс там ещё не был, Килрой писал ту самую фразу, а потом начал ради развлечения добавлять рисунок. Однако так как некоторые рабочие стирали метки мелком, а потом ждали другого оценщика, чтобы получить вторую оплату, он стал делать это специальной краской, которую стереть было сложно. Обычно подобные места в дальнейшем закрашивались и надписи не были видны. Но война, времени нет, поэтому суда шли на флот, как были, и значит, все пассажиры могли обратить внимание на эти рисунки. Вот там их и увидели солдаты, которых перевозили этими кораблями на Европейский театр. Симпатяга всем пришёлся по душе, и бойцы продолжили щедро делиться им с миром, уже после высадки. Ну а дальше — всё пошло-поехало, увековечив простую мордочку на долгие годы.

-----

* Джеймс пристроил трамвай к дому, получив дополнительную комнату. Когда у тебя девять детей — любой метр нужен.

Секция для пруфов
1. Куда мы без Wiki?
2. История из Atlas Obscura 
3. Книга Kilroy Was Here
4. История на сайте ww2db
5. Одноименный сайт, с историями об этом граффити (осторожно, есть вероятность захлебнуться ностальгией по временам раннего интернета)