Результаты поиска по запросу «
залезли под юбку
»VN Дайджест Стенгазета лагеря Вечерний костёр(БЛ) Бесконечное лето Ru VN Визуальные новеллы фэндомы
№8, 9 — 2021
№8 — 2021 / №245 15-21.02.21 Ну что, поехали. Если эротика не тяжелая и не легкая, то это — порно. Хочу напомнить, что полторашка, это не три по ноль-пять. Говорят, что на пионерских шортах была такая специальная петелька, для подвешивания плохих пионеров. А о чём говорилось на кострах? О том, как пригласить девушку на горячие ключи. О том, как собрать свою коллекцию Ульянок. О незачёте по русскому устному! О непионерках, которые очень похожи на пионерок, но не пионерки. | №9 — 2021 / №246 22-28.02.21 HuniePop, как защитницы отечества! Кто же лучшая вайфу с точки зрения Геннадия? Должен ли Ульянофаг быть мазохистом. Какая разница, если пионер миленький? Рин, не важно как залезла, важно как слезет. Наконец то мы узнаем, что там под юбкой! Сова лапчатая, перепончатая. Главный вопрос Костра: Слесаря-электромонтажника третьего разряда нарисовать слабо? Нет, это ты четвертого разряда нарисовал, а нужно третьего! Ну и дальше, по мелочи: Отчего умрёт Дарья Донцова? А пионерки так и не подмигнули. Ты кто? — Пионерка! — А почему с топором? — Тимуровка я. Дрова колю для бабушек. |
anon
У нас в деревне случай был, я сам тому свидетелем не был, малой был тогда еще, рассказывали. Когда помирала какая-нибудь баба, неважно молодая ли, старая, ее на ночь в церкви оставляли перед похоронами. Ну и наутро ее находили всегда с задранной юбкой, всю помятую и со следами ебли, как будто ночью ебал ее кто-то. Даже на батюшку грешили поначалу, но того ночью видали в другом месте, так что зря. Сельчане уж не знали что и думать, все шепотом про эту церковь говорили, боялися даже вслух ее упоминать. А стояла она еще на отшибе, от леса недалече, километров за 5 от села надо было пройти по дороге. В общем, глухое было место, нечистое, проклятое.
А жила от нас через три дома одна девка, по имени Настя. Ну как девка: было ей уж за пятьдесят, а она все одинокой ходила, так что можно сказать што и девка. Приехала она в наши края из каких-то ебеней лет десять назад. Жила она одна, хозяйство вела сама, мать у ней померла что ли, когда та Настя еще девчонкой была, не знаю. А сама Настя не больно-то о себе рассказывала, нелюдимая была. И мужиков до себя не допускала, да и не шибко зарились на нее. Мордой-то совсем не вышла, и голос грубый еще... Вот Настя ента и говорит: хули, грит, мне-то, я вот пойду, грит, ночью в церкву ту, да и посмотрю, кто там над покойницами ругается. Смелая девка была, значитца, Настя-то эта.
Ну и как завечерелося, собралася она в дорогу и пошла. А идти было не так уж далече, Настя-то, считай, с краю деревни жила, ей ближе было. Пришла она к церкви той уже затемно, грит, всю дорогу пока шла, кто-то в лесу выл, да тоскливо так, а на волка непохоже, страхов-то, грит, натерпелася. Ну залезла она в церковь через окошко, не знаю уж как. Видит: там лампадки горят, и упокойница лежит в гробе посреди храма. Ну Настя взяла ее, из гроба-то выволокла и под иконостас спрятала, а сама в гроб залезла, крышкой накрылася и стала ждать, что же случится. Щель только небольшую оставила между крышкой, чтобы наблюдать, лежит и в щелку смотрит. Тут пробило двенадцать, как что-то загремело, застучало где-то в глубине церкви, как будто скатилося что-то с громким грохотом. Настя та лежит ни живая, ни мертвая. Видит она: появился видом как вроде бесенок, росточку небольшого, косматый весь, с хвостиком, черный, копченый будто, вроде как только из пекла вылез. И черт этот сразу к гробу направился, в котором Настя лежала, а она мертвой притворилася. Ну черт крышку приоткрыл чуть и в щелку смотрит, и говорит: "Ну здравствуй, красавица! А я черт-ебун, щас я тя ебать буду!" А Настя глаза открывает и на черта смотрит и ему говорит: "Нет, не можно меня ебать, а я самого тебя щас ебать буду!" Крышку отодвинула, черта того схватила, в гроб его затащила к себе и крышкой накрылася. Уж что она с ним там делала - неизвестно.
Только наутро батюшка пришел церковь открыть, в гроб заглянул, а там - дохлый черт лежит, весь истерзанный, и в очке огромная круглая дырка. Больше покойниц никто не порочил, да собственно, и некому было. А Настя та оказалася мужиком поехавшим. Уж не знаю с чего он с ума сошел, а только назвал он себя бабьим именем да и переехала в наши края от родни подальше, где никто его не знает. А борода у него не росла отчего-то. Батюшка потом после того случая, как он нечистого собственной персоной в гробу нашел, сказал, что место это теперь оскверненное, и Господу молитвы отправлять он в этом месте проклятом больше не будет. Так церкву ту и заколотили, сельчане наши потом в другое село пиздовали, за 15 верст, чтоб всевышнему помолиться.
А жила от нас через три дома одна девка, по имени Настя. Ну как девка: было ей уж за пятьдесят, а она все одинокой ходила, так что можно сказать што и девка. Приехала она в наши края из каких-то ебеней лет десять назад. Жила она одна, хозяйство вела сама, мать у ней померла что ли, когда та Настя еще девчонкой была, не знаю. А сама Настя не больно-то о себе рассказывала, нелюдимая была. И мужиков до себя не допускала, да и не шибко зарились на нее. Мордой-то совсем не вышла, и голос грубый еще... Вот Настя ента и говорит: хули, грит, мне-то, я вот пойду, грит, ночью в церкву ту, да и посмотрю, кто там над покойницами ругается. Смелая девка была, значитца, Настя-то эта.
Ну и как завечерелося, собралася она в дорогу и пошла. А идти было не так уж далече, Настя-то, считай, с краю деревни жила, ей ближе было. Пришла она к церкви той уже затемно, грит, всю дорогу пока шла, кто-то в лесу выл, да тоскливо так, а на волка непохоже, страхов-то, грит, натерпелася. Ну залезла она в церковь через окошко, не знаю уж как. Видит: там лампадки горят, и упокойница лежит в гробе посреди храма. Ну Настя взяла ее, из гроба-то выволокла и под иконостас спрятала, а сама в гроб залезла, крышкой накрылася и стала ждать, что же случится. Щель только небольшую оставила между крышкой, чтобы наблюдать, лежит и в щелку смотрит. Тут пробило двенадцать, как что-то загремело, застучало где-то в глубине церкви, как будто скатилося что-то с громким грохотом. Настя та лежит ни живая, ни мертвая. Видит она: появился видом как вроде бесенок, росточку небольшого, косматый весь, с хвостиком, черный, копченый будто, вроде как только из пекла вылез. И черт этот сразу к гробу направился, в котором Настя лежала, а она мертвой притворилася. Ну черт крышку приоткрыл чуть и в щелку смотрит, и говорит: "Ну здравствуй, красавица! А я черт-ебун, щас я тя ебать буду!" А Настя глаза открывает и на черта смотрит и ему говорит: "Нет, не можно меня ебать, а я самого тебя щас ебать буду!" Крышку отодвинула, черта того схватила, в гроб его затащила к себе и крышкой накрылася. Уж что она с ним там делала - неизвестно.
Только наутро батюшка пришел церковь открыть, в гроб заглянул, а там - дохлый черт лежит, весь истерзанный, и в очке огромная круглая дырка. Больше покойниц никто не порочил, да собственно, и некому было. А Настя та оказалася мужиком поехавшим. Уж не знаю с чего он с ума сошел, а только назвал он себя бабьим именем да и переехала в наши края от родни подальше, где никто его не знает. А борода у него не росла отчего-то. Батюшка потом после того случая, как он нечистого собственной персоной в гробу нашел, сказал, что место это теперь оскверненное, и Господу молитвы отправлять он в этом месте проклятом больше не будет. Так церкву ту и заколотили, сельчане наши потом в другое село пиздовали, за 15 верст, чтоб всевышнему помолиться.
Отличный комментарий!