Результаты поиска по запросу «
в контакте мои гости
»
учительница США новости где мои 16 лет песочница
ОЧЕРЕДНУЮ УЧИТЕЛЬНИЦУ В США АРЕСТОВАЛИ ЗА СЕКС СО ШКОЛЬНИКОМ
В прошлом декабре Алисия Мари Редди дала 16-летнему Ерохину личный номер и добавила его в Snapchat. В феврале 2017 года студент получил сообщение от преподавателя: «Я хочу почувствовать твои руки на себе». Спустя три недели учительница заезжает за учеником к его друзьям и отвозит его в парк где прямо в машине совершается преступление сексуального характера.
Правонарушительницу обвиняют в сексуальном насилии, незаконном контакте с несовершеннолетним, преступном использовании социальных сетей и коррупции против несовершеннолетнего.
пидоры помогите нужна помощь ветеринар мой кот заболел под катом еще реактор благотворительный
Добрый вечер всем, кто не прошел мимо моего поста.
Начну с небольшой предыстории: моему любимом коту 5,5 лет, по жизни он ленивый обжорик весом 6кг, наевший мягонькое пузико. Я точно не знаю его породу, скорее всего метис скоттиш-фолда, т.к. был подобран мною на улице в возрасте 3 месяцев. Все эти годы он жил-не тужил, каждый вечер составляя мне компанию за просмотром ленты Джойреактора.
Но, приблизительно последнюю неделю перед самоизоляцией, я заметил, что он стал плохо есть, да и в целом как-то схуднул. При этом он был полон жизненной энергии, стал больше двигаться, и даже участвовать в бесилках по ночам вместе со вторым котом-обормотом. Также он стал чуть больше пить воды. По началу я всё списал на весну, и на то, что в квартире жарко из-за чрезмерного отопления. Но когда кот 2 дня подряд вообще полностью отказался от еды и лакомств - я забил тревогу, и отвез его в ветеринарку.
Терапевт визуально не нашел никаких отклонений, лишь небольшое увеличение почек при пальпации, при этом кот не реагировал болезненно на прикосновения. При взвешивании оказалось, что он похудел на 1 кг. Однако, шерсть хорошая, блестит и не выпадает. Нормальная температура тела, и лишь немного повышенное артериальное давление. Но, мы сдали анализ крови, стало ясно, что его почки резко утратили свою функцию - креатинин и мочевина сильно зашкаливали.
Это не было похоже на хронику, т.к. хроника никогда не начинается резко, это постепенный процесс угасания почечной функции, как правило, у старых животных. А у моего кота, ровно пол гола назад, почечные показатели крови были идеальными, на нижних границах нормы (сдавали просто, для профилактики).
Кот стал пить всё больше и больше воды, в анализе мочи упала плотность. Однако, каких-либо почечных циллиндров, характерных для нефритов, в анализе мочи не было.
Мочу мы сдавали с начала года 3 раза подряд - в январе, феврале и марте, из-за того, что в первом анализе был выявлен небольшой цистит, незаметный глазу (крови в моче не было видно). Лишь небольшое ее количество 250 единиц было в анализе. При том, что признаков воспаления не было. На тот момент ветеринар прописал нам пропить курс таблеток "Стопцистит" (нитроксолин + дротаверин гидрохлорид + травы), который, как оказалось, не дал результатов, т.к. кровь осталась. Ветеринар сейчас утверждает, что с нынешней ситуацией с почками это никак не связано.
Вот уже 2 недели нас лечат ежедневными капельницами с натрий-хлором, глюкозой, рингером и В12, а динамики по-прежнему нет. Лечащий врач до сих пор не может определиться с диагнозом. Я по сто раз говорил, что у меня дома нет цветов и опасных химикатов, но долгое время она продолжала настаивать на том, что это отравление. Затем начались предположения о возможной онкологии, которые не подтвердились на УЗИ. Причем, первый узист сказал, что почки с виду выглядят нормально, лишь немного утолщены их стенки, никаких новообразований он там не нашел. Мы сдали кучу ненужных анализов на инфекционку, которые, как я и думал, все оказались отрицательными. Сказали, что скорее всего потребуется брать биопсию почки, и быть готовыми к возможному гемодиализу, и вообще, готовиться к худшему...
В прошлое воскресенье я уже был на взводе и решил попробовать обратиться в другую вет.клинику, по совету знакомого. Там нам сделали более детальное УЗИ, сказали, что почки увеличены, и в них есть жидкость. Терапевт из этой клиники, на мой взгляд, более опытный, чем наш, посмотрев все анализы и заключение своего узиста, предположил, что это обычный пиелонефрит из-за восходящего характера инфекции мочевыводящих путей, и дополнительно к основным капельницам выписал рецепт на антибиотик Аммоксициллин внутривенно.
Сегодня прошла уже большая часть курса антибиотика, мы неуклонно следовали дозировке, проверяли, чтобы лекарство не вытекало мимо катетера и точно попадало в кота. Но, судя по сегодняшним анализам крови, ему не лучше. Креатинин с мочевиной по-прежнему зашкаливающие и не думают снижаться.
На протяжении всего этого времени самочувствие кота удовлетворительное. Рвало его лишь один раз, когда он сильно перенервничал в ветклинике, из-за того что ассистент не мог с первого раза попасть в вену, чтобы установить катетер. Сейчас он уже более вялый и аппатичный, чем в первые дни болезни (возможно также из-за стресса от всех этих манипуляций). И он по-прежнему отказывается что-либо есть. Я вынужден кормить его принудительно, с помощью ложечки для мороженого, и только паштетом, т.к. в отличии от другой пищи, паштет прилипает к нёбу и его сложно выплюнуть. Кот на меня очень обижается из-за этого, но врач говорит, что это лучше, чем добавлять к его многочисленным капельницам еще и питающую.
Я много читал про нефриты у кошек, в т.ч. восполительного характера. И много где пишут, что эта болезнь обычно сопровождается повышенной температурой и скачком лейкоцитов. У моего кота лейкоцыты в норме, и за весь период болезни температура ни разу не повышалась.
У меня руки опускаются от того, что я до сих пор не знаю его диагноз, и не уверен, правильно ли мы его лечим. Морально очень тяжело наблюдать, как твой пушистый бро, который для тебя больше, чем просто кот, медленно и по неизвестной причине угасает у тебя на глазах, а ты ничего не можешь с этим поделать, хотя делаешь всё возможное...
Поэтому, я решил написать сюда. Знаю, шанс, что мне помогут, очень мал, но вдруг здесь есть такие специалисты, кто уже сталкивался с подобным, и могут подсказать, что это, как лечить, и какие у нас с котом шансы.
Так или иначе, спасибо всем, кто дочитал пост до конца. С нетерпением жду ваших советов, рекомендаций. Вы - моя последняя надежда...
Ниже фото анализов в динамике, заключений и назначений.
Б/х крови за пол года до болезни:
Кровь с момента начала болезни:
Инфекционка:
Еще один раз в апреле сдали мочу стерильным способом, непосредственно из мочевого пузыря через прокол, тоже на предмет инфекции. Не могу его нигде найти, но он тоже был отрицательным.
Анализы мочи на различные циллинды, собранные пипеткой в лотке (не стерильные):
И один анализ, собранный на приеме у врача, который выдавили в чашу прямо из кота (тоже не стерильный, наверное):
Заключение нормального узиста, из другой вет.клиники:
Назначение терапевта, также из другой вет.клиники:
Итоговые назначения, с учетом всех последних корректировок в лечении:
Еще через пару дней будет готов анализ на титры кошачьего коронавируса, который скорее всего тоже окажется отрицательным, т.к. кот им ни разу не болел, я точно знаю, т.к. этот вирус в основном вызывает расстройства ЖКТ, которых у него никогда не было, и к почкам это практически никак не относится.
САМОСБОР рассказ story много букв Не мое #САМОСБОР продолжение в комментах длинопост стена текста Тимур Суворкин Родион Пузо
Капитан Влад и город Древних
Ты — легендарный капитан Влад, бороздящий бескрайнюю вертикаль Гигахруща на грозном тридцатипушечном лифте класса «Ярость Ильича». Слава о тебе гремит от жарких чугунолитейных этажей, до покрытых торосами слизи блоков холодного синтеза. Ты прошел через десятки абордажных боев, сотни зон вечного самосбора и две партийные комиссии «О служебном соответствии». Однако даже тебе не всегда благоволит госпожа удача…
Грифель химического карандаша ломается прямо на слове удача, и ты нехотя возвращаешься в реальность. Ты сидишь в заплеванной столовой ремонтного блока СБП-1004-211/20 за колченогим столом, укрытым серой, словно жизнь бетоноеда не познавшего вкуса бетона марки М-350, скатертью. На столе мерзко пахнущий брикет разваренного беляка, граненый стакан и початая бутыль этанола.
Заточив карандаш о зубец своих абордажных грабель, ты вновь принимаешься за попытки написания своей легендарной автобиографии. Заняться все равно больше нечем — твой транспорт, развороченный в непредвиденной встрече с эскадрой лифтфлота, стоит в ремонте уже несколько семисменков. Единственное, что тебя радует, так это то, что горящий, разбитый бетонобойными снарядами двенадцатипалубный лифт, сумел дотянуть до блоков подчиненных Торговому комитету, где, как известно, воздух полон свободы, в продаже есть пятьдесят сортов белого концентрата, а призывно стоящие на углах коридоров девицы не отягощены моральной ответственностью за дело построения социализма в отдельно взятом блоке.
Ты снова берешься за карандаш и уже почти дописываешь лист, когда появившаяся в дверях столовой фигура заставляет тебя отложить бумагу.
Коротко стриженная блондинка, затянутая в увешанный пенобетонными гранатами черный костюм РХБЗ, неторопливо подходит к твоему столику и, не спрашивая разрешения, садится напротив тебя.
Кивнув, она по-девичьи изящно опрокидывает в себя стакан этанола, и поддев вилкой тонкий, почти прозрачный ломтик концентрата аккуратно закусывает огненную жидкость. После этого она резко отставляет алкоголь в сторону, показывая, что со светскими приличиями можно закончить. Она все еще не произносит ни слова, лишь внимательно осматривает тебе холодными, ни капли не опьяневшими глазами.
Ты физически чувствуешь как ее взгляд скользит по шрамам от удара абордажных граблей на твоем лице, по некогда щегольским, а сейчас поизносившимся и заляпанным солидолом манжетам пошитым из лучших кружевных салфеток, по опаленному огнем черному бушлату с дорогими, но порядком утратившими блеск пуговицами из латуни 985 пробы.
— Выглядите хуже, чем я ожидала, капитан, — пренебрежительно заключает девица.
— А вы выглядите гораздо лучше, чем ожидал я, — со смешком бросил ты, кивая на ее офицерские погоны.
Блондинка вскакивает. С грохотом падает стул. Ее лицо зло передергивается.
Ты лишь пожимаешь плечами. Не твоя вина, что ликвидаторский корпус блоков Торгового комитета уже почти полностью разгромлен давящими контрреволюцию частями, что безостановочно прибывают с верных Партии этажей.
Нервно вытащив портсигар, отделанный ценными породами бетона, девушка закурила, и лишь тогда чуть успокоившись вновь села за стол, швыряя в пепельницу искусанный зубами фильтр сигареты «Десертная».
Представилась она Яной Алмазовой, капитаном третьего, особого отдела ликвидаторского корпуса. Приказом Торгового комитета она приставлена к одному Крайне Важному Для Дела Родины профессору. И этот Крайне Важный Для Дела Родины профессор изъявил желание нанять твой лифт для исследовательской экспедиции, ввиду имеющегося у тебя опыта преодоления зон вечных самосборов, а также проникновений в отдаленные, одичавшие блоки.
Ты смеешься Алмазовой в лицо и, вновь беря в руки карандаш, просишь не отвлекать глупостями. Когда лифт снова будет на ходу, спасающие свое имущество от наступающих партийных частей блочные барыги все равно предложат тебя гораздо больше, чем какой-то там профессор, при гораздо более безопасном маршруте следования.
Собеседница презрительно морщится, но берет себя в руки.
— Возможно, вас переубедит наш задаток? — она достает что-то из кармана.
Ты продолжаешь ухмыляться, что-что, но пачкой талонов капитана Влада не купишь.
Ее тонкие пальцы разжимаются. Темный зал заплеванной столовой на миг освещается блеском золота. В твои руки со звоном падают тяжелые, полновесные значки ГТО. Ты сгребаешь их мгновенно, тут же пробуя один из них на зуб. Без сомнения — подлинные значки дохрущевской работы. Сейчас сумма в твоих руках больше, чем можно добыть пиратством за целый гигацикл.
Быстро убрав свалившееся богатство под украшенный веревками аксельбантов бушлат, ты велишь завтра же доставить к тебе профессора.
2На следующий смену, весь твой двенадцатиэтажный лифт охвачен кипучей работой. Согнанные со всего блока ремонтники меняют топки двигателя и устанавливают новые гермы взамен смятых попаданиями снарядов. Твои начищенные сапоги отражают искры сварки — рабочие заделывают пробоины и дыры от картечи. Новенькие кружевные манжеты белеют в свете фонарей меняющих проводку электриков. Ты снова весел и доволен жизнью.
Сзади слышится пыхтение. Отдуваясь и держа в руках толстые бухгалтерские книги, к тебе бежит Яков Соломонович Смерть — начфин лифта.
— Владимир Родионович, план доходов-расходов на экспедицию подпишите! — он протягивает тебе дорогой, обшитый красным дерматином журнал.
Ты внимательно читаешь записи «Кре́дит: значки ГТО на ремонт лифта — 4 штуки, брикеты нитрометаноловые, чтобы отойти подальше от обитаемых блоков — 1200 штук, нож столовый, чтобы перерезать горло профессору и Алмазовой – 1 штука, оплата работы матросам скидывающим тела в шахту лифта – 2 талона на белый концентрат. Дебет: 26 значков ГТО».
Ты укоризненно смотришь на Якова Соломоновича, напоминая про пиратский кодекс, а именно пункт 12, части 3 Пиркода «О правах нанимателя», а потому просто предлагаешь высадить дурачка-профессора вместе с Алмазовой на необитаемом этаже, когда лифт отойдет достаточно далеко от торговых блоков. Заодно можно убрать расходы на 2 талона белого концентрата.
Раздавшийся снаружи набат стальных сапог заставляет тебя оборвать фразу. Ты и Смерть спешно выскакиваете в коридор блока. Воздух дрожит. Все вокруг наполнено гулом сервомоторов. К вашему лифту подходит возглавляемый Алмазовой отряд элитных ликвидаторов в боевых экзоскелетах Черешня-У и Чиполлино-12. Икнув, Яков Соломонович мгновенно исчезает по неотложно бухгалтерским делам, оставляя тебя наедине с гостями.
Разом наступает тишина. Она нарастает, накаляется и вот в ней раздаются чьи-то шаги. Блестящая масса заполнившей коридор черной брони расступается. Свет над головой будто становится глуше. Болезненно моргают лампочки. А затем, все возвращается на свои места и из-за спин ликвидаторов тяжело хромая на левую ногу выходит человек в строгом костюме.
Ты тихонько материшься, узнавая профессора Фосфора Аврельевича Князева, одного из первых людей в совете Торгового комитета, а также бессменного председателя комиссии по правам детей и комиссии по внедрению экспериментальных образцов вооружения.
Князев улыбается и жмет твою руку своим нейропротезом. Его лицо — неподвижная маска затянутая гладкой молодой кожей. Его тело — сплошная мешанина имплантов, которые не может скрыть ни отглаженная рубашка, ни дорогие брюки и пиджак. Только глаза все еще остались его собственными. Это выцветшие почти добела глаза глубочайшего, видевшего сотни гигациклов старика.
— Капитан, я пришел проверить, как идет ремонт, — искусственные легкие Фосфора Аврельевича с шипением исторгли тихие слова. — Надеюсь, вы не заставите меня ждать? Мне постоянно докладывают о ваших успешных экспедициях, а потому в ваших интересах, капитан, будет не испортить сложившиеся у меня о вас хорошее впечатление.
Его безумно дорогие, стоящие не меньше твоего линейного лифта нейропротезы щелкнули, точно жвала лифтовой арахны, но через секунду на лице Князева прорезалась улыбка.
— Впрочем, не буду вас более отвлекать. У меня еще заседание в Комитете. И да не беспокойтесь о наборе новых матросов, я уже выделил семьдесят отборных ликвидаторов для нашей экспедиции. Поэтому запасайте еду. Не меньше чем на двести смен.
Глаза профессора сузились, и он посмотрел на закованных в экзоскелеты ликвидаторов.
— Оставайтесь здесь. Надо помочь капитану с охраной его лифта.
3Через семисменок в лифт заканчивают загружать все необходимое. Бочки просоленного концентрата и бухты пахнущего солидолом лифтового троса, канистры с разбавленной этанолом водой и десятки ящиков с шариками от подшипников, для картечных зарядов пушек, порох и подшивки стенгазет, вся эта масса заполняет собой палубы лифта.
Наконец с грохотом и шипением гермодвери закрываются. Скрипя тросом, покачивающийся лифт начинает уходить вверх.
Вы вместе с Яной Алмазовой и Фосфором Аврельевичем Князевым сидите за столом капитанской каюты.
— Итак, теперь, когда вокруг нет лишних ушей, время поговорить о цели нашей экспедиции, — Фосфор Аврельевич барабанит по столу титановыми пальцами, а затем внимательно смотрит на тебя.
— Скажите капитан, может мой вопрос и покажется странным… Но… Вы верите в людей?
Ты кривишься, машинально трогая шрам от абордажных граблей на своем лице.
— Нет, я никому не верю. Люди слишком часто предают.
Механические легкие Князева с шипением выпускают воздух. Похоже, профессор смеется и смеется он от души.
— Нет-нет капитан, я имею в виду, вы верите в то, что люди когда-то существовали?
Ты напрягаешься, не понимая, что за шутку затеял профессор.
— Капитан, Гигахрущу сотни, а может быть и миллионы гигациклов. Неужели вы думаете, что мы все те же люди, что когда-то впервые шагнули на его бетон? Поверьте моим словам, словам человека, что в свое время посвятил изучению появления Хруща столько лет, сколько иные и не живут, поверьте, что вы даже не можете представить себе, что такое коммунист Советского Технократического Союза. Их тела не имели ничего общего с нашими. Кожа, плоть, все служило лишь оболочкой для имплантов такого уровня, что вы сейчас не можете и вообразить. Представьте алую кровь, наполненную светом мириад роев нанороботов, биосеребрянную архитектуру мозга, хирургически возведенную в абсолют. Возможности людей были в ту пору непостижимы. Знаете, учитывая уровень наших технологий сейчас, мы бы скорее посчитали их богами. Хотя я думаю, вернее, подойдет слово демоны.
— Биобетон... – вспоминаешь ты лифтфлотские байки.
— Биобетон это детский лепет, капитан. Их власть над материей была неизмерима. Впрочем, не только над ней. Уцелевшие ЭВМ говорят, что нейроимпланты позволяли им контролировать даже самосбор. В ту далекую пору он подчинялся Древним будучи их обычным инструментом для обжития пространства. Да что подчинялся, они порождали самосборы одной лишь силой своей мысли. Знаете, как это тогда называлось?
— Магия?
— Наука, — с горечью сказал Князев, а затем, будто решившись, он вытащил туго свернутый рулончик и вскоре вы уже развертывали на полу длиннющую карту лифтовой шахты.
— Вот здесь как вы знаете, — карандаш профессора отчеркнул одну из отметок, находится последней из обжитых блоков этого сектора Хруща. — Вот здесь заброшенные этажи. А над ними, зоны вечных самосборов.
Он развернул рулон карты еще, потом еще и еще.
— Ну и наконец, здесь, начинаются первородные блоки. И вот здесь, — он жирно провел черту. — Должно находиться то, что древние записи ЭВМ называют очень многими словами. Город, которого нет. Шпили творения. Куб-01. Врата народов. Первородная крепость. Но как бы его не называли, похоже, это именно то место, откуда в Гигахрущ пришли Древние.
Ты сглатываешь слюну.
— И Древние… Они все еще там?
Профессор качает головой.
— Все знают, что Древних уже не осталось.
— Тогда в чем цель нашей экспедиции?
— Знания. Знания о прошлом, — Князев задумчиво смотрит в потолок. — Поймите, капитан, ведь это один из старейших объектов Гигахруща.
— Знания о прошлом? Да скорее святой и нетленный старец Ильич и В.Ы. Желенин окажутся одним человеком, чем я поверю, что вам и всему остальному Торговому комитету на них не плевать, — ты презрительно ухмыляешься, с прищуром смотря на председателя комиссии по экспериментальным образцам вооружения. — Хотите найти оружие Древних, верно профессор?
Князев молчит, но вместо него тебе холодно отвечает Алмазова.
— Мы проигрываем войну. И на карте само существование наших блоков. А потому не вам нас судить, капитан.
4Смену за смену лифт поднимается вверх. Проносятся мимо жилые этажи и заводские блоки, лаборатории и партийные ярусы. Кажется, так будет вечно, но проходит время и появляются первые брошенные этажи, забетонированные или укрытые густой черной слизью, проносятся мимо лифта озаренные синим светом блоки культистов, но вот даже алтари Чернобожников сперва сменяются странными ни на что не похожими костяными капищами давно потерявших имена богов, а затем и вовсе исчезают. На этажах, мимо которых едет ваш лифт, теперь только серый, не тронутый следом человека бетон.
— Кажется, на это можно смотреть вечно? – с этими словами ты однажды подходишь к Алмазовой, когда та зачарованно стоит у раскрытого смотрового люка. За ним один за другим проплывают пустые, лишенные всякого намека на жизнь этажи. — Как говорил один философ: «Две вещи меня восхищают: бесконечность Гигахруща над головой и полное отсутствие морального закона внутри нас».
— И именно поэтому мне нравятся эти этажи. Гигахрущ без людей так спокоен… — она вдруг впервые за все время, что ты ее видел, позволила себе тонкую, неумелую улыбку. Внезапно у вас завязывается разговор. Потом вы часто встречались на этой палубе. Она рассказывала тебе о своей службе в ликвидаторском корпусе, ты о своих экспедициях в блоки Чистых и битве с чудовищным раскорякеном, чьи щупалы срывали с тросов торговые лифты. Она говорила о зачистках зараженных блоков, фанатично рассказывала о борьбе с партийными ликвидаторами, оттесняющими с этажей силы Торгового комитета, и ты слышал в ее словах и боль о погибших товарищах и жесткую веру в свободу, что несет блокам комитет. После этого она почти всегда тяжело замолкала, но ты отвлекал ее то легендами о шахте погибших лифтов, то рассказами про обычаи одичавших людей из далеких, не занесенных на карты блоков, что не носят иной одежды кроме обвитых вокруг бедер проводов. А еще вы говорили о Древних.
— Профессор боится их, — однажды тихо сказала Яна. — Смертельно боится.
— Но их же не осталось в Хруще?
— Тогда зачем он всегда носит с собой нож?
Ты наклоняешь голову не понимания.
— Он что собирается обороняться от существ, которых описывал как богоподобных ножом?
— Не простым ножом. У него есть кухонный нож, сделанный еще в дохрущевскую эпоху. Когда была Земля и был коммунизм. Он говорит, что древние не живут в привычных нам вселенских законах. И чтобы хоть что-то им противопоставить, оружие… — Яна замялась. — Оружие должно иметь… Профессор называет это идейным зарядом творения. А в наших блоках, ты знаешь сам, экономика уже давно рыночная и вполне возможно, что сделанное там оружие будет против Древних бесполезно.
Ваша странная беседа закончилась на этих словах. Вы расстались, пообещав вновь сойтись на этой палубе завтра, но эта встреча была последней. Лифт вошел в зону вечных самосборов и у тебя ни осталось времени ни на Яну, ни сон, ни на еду.
Ты то стоял на мостике гаркая команде приказы, то грохоча сапогами носился с этажа на этаж когда ситуация там совершенно выходила из-под контроля. Лифт трясся, грохотал, а стон выгибающегося металла стен сливался с воем тысяч мертвых голосов слышащихся из лифтовой шахты. Всюду пахло сырым мясом, и матросы метались с горелками, снова и снова заваривая дающие течь гермы и лючки. Трижды лифт чуть не заполнялся фиолетовым туманом и трижды ты отстаивал свой транспорт у самосбора. На ходу жуя концентрат, скользя на слизи которая еще несколько часов назад была боцманом, ты смену за сменой вел лифт вверх, не давая ему навсегда пропасть в бушующем вокруг самосборе. Наконец, вой за бронированными стенами стих, и вместо сирен лифт снова наполнил шум механизмов и скрип тросов. Где то внизу кричали — команда с дикими вопля вскрывала канистры с этанолом, ну а ты просто тяжело упал на койку в каюте и несколько смен придавался лишь сну, потреблению самогона из сахарного борщевика, да перечитыванию твоего любимого четырнадцатого тома приключений В.Ы. Желенина, посвященного его борьбе с чудовищным Вневременным правительством.
Ты уже как раз дошел до знаменитой пикантной сцены, где крепкие руки Желенина срывают атласное платье с Александры Керенской, когда дозорные закричали о появлении по курсу нужного этажа. Отбросив книгу, ты, застегивая на ходу бушлат, вбегаешь на мостик и, приникнув к смотровому лючку, быстро с сверяешь карту с записями скорости и времени движения лифта.
— Отдать лифтовой стопор, — наконец орешь ты, закончив вычисления. — Всем готовится сойти на бетон, двести килограмм арматуры ОР-15 вам в клюз!
Отличный комментарий!
5
Перед открытыми дверями лифта расстилается заполнившее брошенный блок море. Оно зеленеет острыми листьями, волнуется в потоке воздуха из вентиляционных шахт, пенится белыми соцветьями. От пола до потолка разрушенные коридоры заполняет борщевик и ему не видно ни конца, ни края. Приказав матросам ждать вас столько, сколько позволят запасы провизии, ты в последний раз проверяешь свой противогаз, а затем командуешь отряду ликвидаторов покинуть лифт. Через несколько минут гермодверцы с грохотом закрываются за вашими спинами и море борщевика поглощает отряд, смыкаясь над вашими головами.
Ваш отряд идет через горячую, душную тьму. За время лифтового восхождения ты успел познакомиться со всеми ликвидаторами, и уверен в каждом из них, однако больше всего ты выделяешь в отряде пятерых. Идущий позади мужчина с твердым, точно кусок бетона марки М-350, подбородком это сержант-медик по кличке Антон Павлович. Кличку свою он получил за то, что нигде, даже в лифтовом гальюне не расстается со своим угрожающего калибра ружьем. Возглавляющий отряд чудовищно огромный детина, рубящий борщевик метровым штык-ножом — старшина Иван Губило. Молодой парень вечно что-то чиркающий в блокнотик на каждом привале — это рядовой Балагур, в прошлом журналист военной стенгазеты «Серпы и молоты», а постоянно трущийся рядом с ним ликвидатор, на Ералашникове которого выцарапано женское имя это рядовой Туча.
Ну и пятая, это конечно Алмазова. Ты вместе с ней и Фосфором Аврельевичем находишься в центре колонны, руководя движением. Идти тяжело. Запах цветущего борщевика пробирается даже под противогаз, тело мокро от пота, весь ОЗК покрыт ядовитым соком, но ты подавая пример остальным бодро шагаешь вперед. Вы минуете заброшенные цеха и столовые, медблоки и лаборатории. Все в первородных блоках мертво и придавлено тяжелейшим грузом времени. Страницы журналов рассыпаются в прах, станки давно сплавились в неясные ржавые кучи. Даже сам бетон здесь хрупок точно мел. Но, несмотря на это, с каждым новым шагом в тебе крепнет ощущение чужого присутствия. Будто кто-то наблюдает за вами из тьмы. Возможно ты уже изрядно надышался пыльцой борщевика — тебе чудятся шныряющие в зарослях странные, отдаленно похожие на человечьи силуэты, но проходит миг и они растворяются среди листвы не оставив и следа. Вскоре ты понимаешь, что их видят и другие. Нервы ликвидаторов на пределе. Несколько раз они открывают огонь на шорохи, но все, что вы находите лишь срезанные пулями борщевики, да несколько белых, чуть светящихся капель упавших на бетон. Ты чувствуешь страх ликвидаторов, они шепчутся о Древних, но Фосфор Аврельевич лишь качает головой, говоря, что встретить здесь вы можете разве что их выродившихся и давно одичавших потомков.
Проходит две смены, и вы выходите в цех, столь огромный, что стены его теряются в темноте. В центре помещения зияет огромная выжженная былым пожаром прогалина.
Здесь они вас и встречают. Они были терпеливы и напали, лишь выждав, когда вы выйдете в центр открытого места. Воздух зазвенел и сотни стрел из заточенных, обожженных в огне стеблей борщевика понеслось прямо к вам. Они бессильно бьют по броне экзоскелетов и черным шлемам ликвидаторов, но их так много, что уже в первую минуту один из бойцов кричит, хватаясь за вошедший в сочленение брони стебель. Миг и его крик захлебывается в выступившей на губах пене. Ты материшься, видя на упавшей рядом стреле мутный блеск вываренного борщевичного сока смешанного с ядовитой пыльцой.
Вы мгновенно огрызаетесь огнем, но показавшиеся из тьмы верткие полупрозрачные силуэты продолжают стрелять даже после того, как свинец вырывает из их тел целые куски. Еще один ликвидатор валится с пробитым горлом.
Фосфор Аврельевич кричит от ужаса, безумными глазами смотря на падающих вокруг него ликвидаторов. Он вдруг понимает, что оказался в ситуации когда ни огромное богатство, нажитое им благодаря должности в совете Комитета, ни все его нейропротезы дарующие почти бесконечную жизнь не могут защитить его от таящийся в борщевике смерти.
Сбив профессора с ног, Яна закрывает его телом мертвого ликвидатора, после чего подхватывает крупнокалиберный ручной пулемет. Ты падаешь рядом с ней и, выхватив свою положенную по капитанской должности инфракрасную наблюдательную трубу, начинаешь указывать прячущиеся в борщевике цели. Девушка дает первую очередь. Бронебойно-зажигательные пули косят и борщевик и прячущиеся в нем фигуры, а через миг белые соцветие чернеют — это начинают работать огнеметчики отряда. Но даже этого уже не хватает — тварей слишком много. Все новые и новые ликвидаторы падают сраженные стрелами.
— Шалаш Ильича вам в клюз, что ж вы не кончаетесь-то? — хрипло выдаешь ты, когда пулемет Яны сжирает уже третью ленту и, невзирая на чертящие воздух стебли, вскакиваешь с бетона, бросаясь к трупу ликвидатора с подсумком пенобетонных гранат. Размахнувшись, ты метаешь первую, затем вторую, третью, четвертую — уродливые столбы бетона вспухают перед вашими позициями. Вскоре ты с бойцами организовываешь настоящую пенобетонную крепость, из щелей которой вы ведете прицельный огонь. Высота потолка цеха не дает тварям стрелять настильно и вскоре пелена свинцового ливня, наконец, смывает потоки стрел. Твари, оставляя убитых и раненных, исчезают в темноте аварийных выходов. Последние из них, возглавляемыми одетым в богатые латунные одежды жрецом, пытаются остановить вас в одном из коридоров, выскакивая из тьмы с длинными борщевиковыми копьями наперевес, но титанические кулаки Ивана Губило встречают нападавших, после чего разъяренный ликвидатор выводит двигатель экзоскелета на форсаж и его стальные пальцы просто начинают разрывать несчастных полупрозрачных тварей напополам. Уцелевшие бегут. Не уцелевшие, но живые, пытаются ползти, но их черепа с влажным треском лопаются под ударами стальных сапог гиганта. Уже исчезая в темноте, твари последний раз оборачиваются и дают залп из своих луков. Выпущенные наугад стрелы щепками разлетаются о бетон. Наступает тяжелая тишина. Ты переводишь дух, рассеянно отирая зудящую щеку и с удивление видишь кровь. Схватившись за лицо, ты выдергиваешь из ранки острую щепку, все еще покрытую густой, зеленоватой дрянью.
Кто-то хватает тебя за плечо и что-то спрашивает, ты хочешь пренебрежительно махнуть в ответ, но ватная рука лишь немного сгибается в суставах. Бетон уходит из-под ног, словно лифтовая палуба во время девятибального самосбора.
6
Ты плывешь в горячем вязком бреду. Лишь иногда ты открываешь глаза видя борщевик и расплывчатые фигуры ликвидаторов тащащих тебя на носилках. Но проходит миг и плывущие над головой острые листья тают, складываясь в клубы фиолетового, пахнущего сырым мясом тумана. В такие моменты ты кричишь и кто-то держит тебя, что-то льется в твое горло, но что это: вода, этанол, кровь или черная слизь, понять нельзя. Когда смена заканчивается, и ликвидаторы останавливаются на сон, становится еще тяжелее. Твою голову начинают заполнять голоса мертвецов. Они приказывают открыть глаза и ты видишь бетонные полы Хруща, ставшие прозрачными на многие миллионы этажей вниз, видишь бурлящий фиолетовый туман стремительно заливающий тысячи, миллионы и миллиарды блоков, он поднимается, заполняя этаж за этажом, стремительно рвется вверх. Проходят секунды или гигациклы и вот, полнящаяся растекающимися черной слизью людскими фигурами пелена достигает и тебя. Туман клубится, накрывает тебя с головой, ты тонешь в нем, с хрипом захлебываешься, задыхаешься, уходишь на дно. Ты вздрагиваешь, когда кто-то вдруг с силой хватает тебя за руку, выдергивая на поверхность. Ты хрипишь, и фиолетовый туман сменяется чернотой забытья.
Ты приходишь в себя на третью смену, во время отбоя. Ослабевший, но уже почти здоровый. Твоя рука зажата в пальцах Алмазовой. Она спит, как спят и все остальные члены отряда. Ты чуть двигаешься, и Яна открывает глаза. Миг и она краснеет, судорожно отдергивая руку.
На следующую смену ты уже тяжело идешь вместе с остальным отрядом. Алмазова держится в стороне — ее лицо кованая строгая маска. В конце смены, ты подходишь к ней. Вы смотрите друг на друга нестерпимо долго. Ты делаешь шаг к ней. Она легко отстраняется прочь.
— Не будем отвлекаться на ерунду, капитан. Тем более что эта ерунда может повлиять на качество наших прямых обязанностей, — твердо говорит Алмазова, но в этой твердости ты слышишь горечь.
7
Оставшийся семисменок впереди только анфилады коробок цехов. Пустых. Одинаковых. Лишенных и намека на оборудование. Здесь нет света, лишь изредка можно встретить хаотичное, лишенное всякой логики сплетение труб, разломав которые можно добыть воду. Самосборы будто срываются с цепи. Чудовищные и разрушительные, они накатывают без воя сирен, почти мгновенно заполняя фиолетовым туманом помещения цехов и оставляя после себя слизь и таких тварей, которых ты не видел даже среди высших партийных представителей. Все что вам остается, успевать укрываться за гермами таких же одинаковых как и все цеха рабочих убежищ, а затем отогнав огнем аберраций опять бежать вперед, лишь для того чтобы через пару часов все повторилось снова. Наконец заканчиваются и цеха. За последним из них вас встречает прямой как стрела и почти бесконечный коридор. Ни сирен, ни дверей, ни ламп, ничего. Только бетон. Коридор тянется одну смену и не собирается заканчиваться на вторую.
Ты понимаешь, что накрой вас здесь самосбор и все закончится, но Фосфор Аврельевич мрачно улыбается, фанатично утверждая, что Город уже слишком близко. Ты не знаешь, как это должно защитить от самосбора, но все, что остается, это идти вперед по бесконечно прямому коридору.
Коридор заканчивается также внезапно, как и начался. Он просто обрывается, и вы молча стоите на его краю, созерцая открывшийся Город.
Ты никогда не мог представить, что такое возможно. Все выглядит так будто-то безумный титан, играясь, вырезал внутри бетона многокилометровый куб с ровными, будто срезанными бритвой стенами. Внутри клубящейся темноты, высятся бетонные шпили, не имеющие ничего общего ни с чем, что тебе доводилось видеть. Бетон и арматура соединяют их вопреки и логике и всяким физическим законам, и все это освещено прорехами в самом пространстве, откуда льется холодный мертвенный свет.
Ты слышишь, как ликвидаторы отступают. Взгляд рядового Тучи безумен. Зубы Антона Павловича стучат. Ты чувствуешь, что пройдет еще миг, и они просто побегут прочь, как и ты сам, а потому выдохнув, ты делаешь первый шаг на льдисто гладкий бетон города Древних. Остальные нехотя идут за тобой.
Город безмолвен. В светящихся окнах нет ни души. Площади, над которыми высятся циклопические бронзовые фигуры закованных в скафандры людей, пусты. Ты не представляешь, сколько времени уйдет, чтобы обойти этот город, не то что обыскать его в поисках оружия Древних, но Фосфор Аврельевич уверенно указывает на пирамидальную башню райкома, высящуюся в центре города.
Минуют часы. Ты держишься с трудом, ты даже не представлял, как может давить на психику отсутствие потолка над головой. Титаническое пустое пространство гнетет. Ты даже не хочешь думать, что случится, если Князев ошибся и самосбор вдруг разыграется в бетонной полости таких размеров. Однако пока вместо запаха сырого мяса в воздухе чувствуется лишь бетон. И ничего больше. Впрочем, тебя волнует другое – кругом все еще ни звука и ни движения, а ты не веришь в то, что ушедшие Древние могли оставить свой город без защиты от чужаков.
Проходят часы, прежде чем вы, наконец, оказываетесь перед башней райкома. Она стоит в одиночестве, посреди чудовищных размеров площади. Через нее тянутся дороги из стальных, покрытых неведомыми знаками плит, окруженных острой чугунной травой и ломаными силуэтами металлических деревьев. В тени их ветвей стоят трубящие в горны бетонные пионеры и держащие весла девушки, кудрявые октябрята и странные женщины, опирающиеся на спины рогатых порождений.
— Невероятно, да это же доярки! – Антон Павлович указывает на женщину рядом со странным рогатым существом. Медик восторжен. — Я видел точно такую же статую в энциклопедии! Доярки изготовляли жидкий концентрат с помощью бионических заводов модели корова!
Ты уже не слушаешь медика, твои волосы становятся дыбом. Ты понимаешь ровно две вещи. Во-первых, стоящего рядом с дояркой пионера видел уже ты, много гигациклов назад, в актовом зале своего школьно блока. А во-вторых ни одна из статуй не имеет постамента. После этого ты вспоминаешь все байки, что рассказывали в лифтфлотских столовых про биобетонные технологии Древних. Предупредить ликвидаторов ты уже не успеваешь.
За вашими спинами раздается булькающий смех. Бетонная корова до половины распахивает свою полную арматуры тушу и один из ликвидаторов исчезает в ней с чудовищным чавканьем. Хруст экзоскелета смешивается с хрустом костей.
Бетонный рабочий чудовищным ударом вмиг удлинившийся руки проламывает голову другому ликвидатору, кинувшемуся было прочь.
Иван Губило шатается под весом прыгнувшего на него пионера, но скидывает биобетонную тварь, пригвождая к земле метровым штык ножом. Другой рукой он хватает кинувшуюся на него доярку, и, краснея от натуги, вырывает ей голову из плеч вместе с кусками арматуры.
Перехватив абордажные грабли, ты валишь статую, пытавшуюся зайти со спины строчащему из пулемета рядовому Балагуру, но бетонная девочка уже с чудовищной силой швыряет в ликвидатора свой серый мяч. Хруст ребер и экзоскелета. Рядовой Балагур падает захлебываясь кровью и в тот же момент девочка облепляет его, вливается жидким бетоном прямо в его рот. Рядовой отчаянно хрипит, царапая землю, струйки бетона и крови текут через нос и уши, а затем его ребра просто лопаются изнутри под бетонным напором.
Рядом кричит Алмазова, девушка заклинившим автоматом пытается отбиться от наседающего бетона, но на ее плечах уже висит кудрявый октябренок. Его жидкий бетон жадно облепляет ее тело, а вмиг удлинившаяся рука трижды обвивает горло девушки и лезет в открытый в крике рот.
Оря многоэтажным лифтфлотским матом, ты вскидываешь свой пистоль, картечным зарядом сбивая с Яны октябренка, после чего со второго ствола разносишь голову старика колхозника, уже успевшего занести над Алмазовой свою огромную косу.
— Потом благодарности! – ударом заточенных абордажных грабель ты откидываешь скульптуры и вырываешь ошалевшую девушку из бетонного водоворота.
Вы вместе с Фосфором Аврельевичем и оставшимися в живых ликвидаторами со всех ног кидаетесь к райкому. Бетонные твари рвутся за вами, но тут же за вашей спиной раздаются скупые, предельно точные очереди бетонобойных пуль из Ералашникова – это вступает в последний бой, прикрывавший ваш отход рядовой Туча. Ударами пуль он валит бегущие за вами скульптуры, валит до той поры, пока вокруг его ноги не обвивается весло бетонной девушки, затягивая его прямо внутрь раскрывшегося от паха до подбородка нутра статуи. Туча кричит, когда бетон начинает сходиться, давя его экзоскелет, и последним усилием прикладывает Ералашников к подбородку, вынося себе мозги. Но его жертва не напрасна — вырванные им секунды дают вам всей толпой ввалиться в вестибюль райкома. Раздается шипение и гулкий хлопок — это Алмазова броском пенобетонной гранаты запечатывает выход вместе с ломящимися за вами тварями. Вы переводите дух, валясь на мраморный пол. Из семидесяти ликвидаторов, что покинули лифт в живых остается всего шестнадцать.
8
Некоторое время вы приходите в себя. Антон Павлович, все еще серый лицом, помогает раненному шальной пулей ликвидатору, шипит Алмазова, которой ты зашиваешь оставленные осколками бетона порезы. Наконец перезарядив оружие, вы медленно идете по выложенным мрамором и сталью коридорам. Райком пуст. Резное дерево дверей осыпается трухой от ваших прикосновений, сапоги обращают в пыль покрытые странным узором ковры. Лишь темные лики бюстов давно забытых вождей провожают вас задумчивым взглядом металлических глаз.
Вы поднимаетесь по широким лестницам. Сотни опустевших этажей. Все тронуто тленом. И от того, тебя пробирает дрожь, когда сверху ты начинаешь различать шум работающих механизмов. Далекий гул нарастает и вы, забыв об усталости, продолжаете подъем. Последний этаж — гигантский пирамидальный зал, сложенный из тысяч хрустальных стекол. Здесь ярко горит свет. Здесь есть энергия, и бесперебойно работают машины. Весь центр зала занимает панель управления, вдоль стен, стоят капсулы. Все они пусты и мертвы. Все кроме одной, что горит россыпью зеленых ламп отражаемых морозным стеклом. Вы замираете, а затем в полной тишине подходите ближе.
За стеклом лежит молодая девушка, ее обнаженное тело укрыто синеватыми клубами заполняющего капсулу газа. Эти клубы не дают разглядеть ее лицо, но твое сердце щемит от подсознательного понимания того, насколько она красива.
«Товарищ Котовская» твой взгляд непроизвольно падает на выцветшую табличку, с которой почти исчезли буквы.
— Тысяча Ильичей, но ведь Древних не осталось, — наконец произносишь ты.
— Древние не могли уйти, не оставив никого на случай, если их эксперимент пойдет уже совсем не плану, — Князев зачарованно подходит к стеклу, кладя на него свой металлический нейропротез.
Ты делаешь шаг следом за ним.
— Близко не подходить! — предупредительный крик профессора рушит гипнотический момент. Он дрожит, смотря на ярко красный рубильник возле двери капсулы. — Ничего не трогать, если хотите уйти живыми!
Повинуясь его знаку, вы отходите прочь, пока Фосфор Аврельевич аккуратно осматривает капсулу и пульт. Наконец, он удовлетворительно кивает и по его приказу ликвидаторы вытаскивают из его рюкзаков небольшую медицинскую сумку холодильник и хирургическую электропилу. На пол ложиться брезент и набор скальпелей. Наконец профессор достает узкую полосу металла с оплавленной, заглаженной до неузнаваемости рукояткой. Дохрущевский кухонный нож.
— Да что партсобрание ему в клюз, он делает? — ты смотришь на стоящих рядом Антон Павловича и Яну, но они в таком же замешательстве, как и ты.
А затем до вас начинает доходить. Все связывается воедино: и грядущий проигрыш Торгового комитета в войне с партийными блоками, и глава комиссии по экспериментальному вооружению Фосфор Аврельевич и Древние, управлявшие самосбором с помощью своих мозговых нейроимплантов.
— Вы что, собираетесь подчинить самосбор? — твой голос хрипнет, когда ты обращаешься к Князеву, но тот грустно разводит руками.
— Подчинить самосбор? Мы что боги, по-твоему? Для этого у нас уже недостаточно технологий. Нет. Главное, что ее имплантов хватит, что мы смогли его вызывать.
Ты материшься. В глазах Фосфора Аврельевича читается все. Ты видишь в них туманы самосборов, что смахнут наседающие на блоги Торгового совета отряды партийных ликвидаторов, ты видишь, как затем эти же туманы хлынут во все прочие этажи, что откажутся принять власть совета. В его глазах ты видишь лютое, стеклянное безумие и клубящийся фиолетовый туман. И ничего, абсолютно ничего больше.
Твоя рука аккуратно тянется к кобуре пистоля. Что-что, но отдать в руки одного человека такую власть ты не готов.
Твои пальцы уже на холодной рукоятке оружия, когда горла касается остро заточенный нож. Ты чувствуешь горячее дыхание стоящей за твоей спиной Алмазовой.
Все взгляды поворачиваются на вас. На твоем лбу холодный пот.
— Ему нельзя отдавать эту власть! Неужели вы не понимаете! – ты кричишь, режа горло о лезвие, но ликвидаторы молчат.
Профессор улыбается и пробует пальцем дохрущевский нож.
— Успокойтесь капитан. Я сделаю это быстро…
Металлический щелчок предохранителя заставляет его замереть.
Оружие отступившего назад Антона Павловича целит прямо в живот профессора.
— Знаете, я очень долго таскал с собой ружье, а не пора ли из него выстрелить? Мне кажется капитан Влад прав. Самосбор это немного не та сила, которую можно раздавать в одни руки. Фосфор Аврельевич, отойдите от капсулы и никто не пострадает.
В один миг ситуация раскалилась добела. Четырнадцать щелчков предохранителей слились в один звук. Ликвидаторы мгновенно берут медика на прицел, но никто не решался выстрелить. Пока. Профессор бледный и испуганный не может произнести ни слова, однако первые пришедшие в себя ликвидаторы уже начинают медленно заходить медику за спину.
Все отвлеклись от вас, и ты тихонько шепчешь Яне, уговаривая убрать нож. Все что ты просишь, сделать правильный выбор.
Впервые за все это время ты чувствуешь, что руки девушки дрожат. Она мечется между верностью присяге и пониманием неправильности всего происходящего. А затем она, наконец, решается и выбирает.
Ты понимаешь это, когда твою кожу режет огнем и нож вскрывает твое горло.
— Прости, — шепчет она, и в то же мгновение, выпустив тебя из захвата, вскидывает сжатый в левой руке пистолет. Гром выстрела и пуля вбивается прямо висок Антона Павловича. На пол падает так и не выстрелившее ружье медика.
Но тебе уже не до этого. Из твоего горла хлещет кровь. Все. Конечная. Лифт дальше не идет, — по-дурацки ясно проносится в мозгу. Падающие на пол алые капли отсчитывали последнюю минуту твоей жизни. С хрипом, ты разворачиваешься к Яне и к своему удивлению видишь слезы в ее глазах. Ты бы тоже сказал ей «прости», но твое горло перерезано, а потому ты просто бьешь Алмазову в солнечное сплетение и толкаешь ее от себя. Она падает на пол, но тут же упруго вскакивает на ноги, наводя на тебя пистолет. Выстрелить она не успевает — она видит то, что ты держишь в руке. В твоих пальцах чека от висящей на ее груди пенобетонной гранаты. Запал шипит. С криком девушка пытается сорвать ее с себя. В последний миг она успевает откинуть ее, и чудовищный пенобетонный ком распухает прямо в центре зала, поглощая не успевших отскочить ликвидаторов. Пока в зале царит суматоха, ты, зажав горло рукой, кидаешься к капсуле с Древней. Грохочут выстрелы. Пули летят мимо и стеклянные стены, потолок все рушится дождем переливающихся радугами осколков. Все твое внимание на красном рубильнике капсулы, который возможно способен прервать анабиоз. Ты успеваешь. Твоя рука дергает его за мгновение до того, как длинная очередь из Ералашникова пробивает тебе спину, валя на засыпанный осколками пол.
Ты кончаешься. Из зажатого горла, из ран в спине: отовсюду льется кровь. Ты чувствуешь, как ей уже набрякла вся твоя одежда. Сил все меньше. Зал тонет во тьме, но урывками ты еще можешь видеть происходящее, хотя ты уже не понимаешь, где реальность, а где бред твоего умирающего мозга.
Капсула медленно открывает свою прозрачную дверь. Босые ноги ступающие на битое стекло. Ты с трудом поднимаешь голову. Она обнажена и безумно прекрасна. Ее белая кожа полнится резным узором звезд, ее волосы цвета огня, а глаза будто отлиты из рубинового стекла.
Фосфор Аврельевич отчаянно кричит ликвидаторам и тут же Древняя исчезает в пламени их огнеметов. Все тонет в огне. В его ярких всполохах ты видишь ее силуэт. Видишь, как откинув голову, она с наслаждением умывает пламенем свое лицо. Откуда было знать ликвидаторам, что простое пламя не может повредить тем, кого однажды опалил пожар межмировой революции.
— Стреляйте, стреляйте же! — голос профессора дрожит от ужаса и все опять тонет в автоматном грохоте.
Пули секут кожу Древней, но их свинец осквернен прибавочной стоимостью, а потому он не в силах нанести ей вреда.
Пенобетонные гранаты падают к ее ногам, но будучи сделанными эксплуатируемыми рабочими, просто ржавеют и разваливаются, выделяя жалкие лужицы некондиционного пенобетона.
Древняя поднимает руки и шагает к ликвидаторам, ты не можешь разобрать ее слов, но от них те с воем падают. Они катаются по полу, ибо в их лопнувших от жара глазах разгорелся революционный огонь. Она продолжает вещать, и другие ликвидаторы валятся на колени, со слезами целуя ее ноги, еще слова и оставшиеся рушатся, пытаясь из осколков стекла, разбросанных гильз и автоматных рожков спешно построить коммунизм.
Алмазова высаживает в Древнюю всю обойму своего пистолета, а та лишь гладит ее по коротко стриженой голове и Яна, обхватив себя руками, с рыданиями падает на битое стекло.
Иван Губило, остается последним из ликвидаторов. Поняв все, он отбрасывает бесполезный автомат и, грохоча железными сапогами, бросается на девушку с голыми руками, намереваясь просто сломать ей шею, но Древняя делает неуловимое движение и вдруг прижимается к ликвидатору своим обнаженным телом. Она обхватывает его шею тонкими руками. Ее полные, горячие губы жадно шепчут в ухо ликвидатора диалектический вопрос о материализме. Миг и она отступает, а Иван Губило с обреченным криком хватается за голову, не выдерживая титанического веса обрушившихся на него размышлений.
В этот же момент Фосфор Аврельевич черной тенью поднимается за спиной Древней. В его руках блестит нож дохрущевской, коммунистической эпохи.
Он замахивается, и блеск стали наполняет весь зал.
Ты отнимаешь руки от горла, и уже не обращая на хлещущую на пол кровь, срываешь с пояса пистоль. Выстрел.
Сноп картечи разносит плечо Князева и тот с воем падает на колени, зажимая разорванные контакты нейропротеза.
Крича от боли, он шарит по полу пытаясь найти свое оружие, но Древняя уже ласково наклоняется над профессором и касается его рукой. От ее прикосновений нажитые нетрудовым путем нейропротезы члена Торгового Совета начинают ржаветь и стремительно разваливаться. Он кричит, пока она гладит его по бритому черепу, с которого лоскутами осыпается пересаженная кожа, тяжело падают его протезы ног, вываливается синтетический пищевод и легочный аппарат. Кости осыпаются титановой пылью. Вскоре от Фосфора Аврельевича остается лишь горстка праха, которую Древняя аккуратно кладет на бетонный пол.
Все затихает. Только тихо рыдают на полу ликвидаторы. Аккуратно ступая между их тел босыми ногами, Древняя идет к тебе. Ты пытаешься отползти, но сил уже нет.
Последнее что ты видишь, ее нежная улыбка и сжатый в руках острый, блестящий сталью нож дохрущевской эпохи.
9
Мерно скрипят тросы. Освещенный светом шахтных ламп лифт идет вниз, в сторону обжитых этажей Хруща. Ты лежишь в своей капитанской каюте. Рядом сидит Алмазова. Мягко гудят моторы. Вы молчите. О чем вам говорить?
О том, как Древняя разрезала себе руку, о том, как на твои раны пала ее кровь, врачуя тебя светящимися роями нанороботов?
О том, как вы многие смены потратили на обратную дорогу к лифту?
Или о девушке с рубиновыми глазами, что сидит сейчас на нижней палубе в окружении двенадцати ликвидаторов с блаженными улыбками на устах?
Мерно скрипят тросы. Осиянный светом лифт сходит на полнящиеся страданием этажи.
Конец
Перед открытыми дверями лифта расстилается заполнившее брошенный блок море. Оно зеленеет острыми листьями, волнуется в потоке воздуха из вентиляционных шахт, пенится белыми соцветьями. От пола до потолка разрушенные коридоры заполняет борщевик и ему не видно ни конца, ни края. Приказав матросам ждать вас столько, сколько позволят запасы провизии, ты в последний раз проверяешь свой противогаз, а затем командуешь отряду ликвидаторов покинуть лифт. Через несколько минут гермодверцы с грохотом закрываются за вашими спинами и море борщевика поглощает отряд, смыкаясь над вашими головами.
Ваш отряд идет через горячую, душную тьму. За время лифтового восхождения ты успел познакомиться со всеми ликвидаторами, и уверен в каждом из них, однако больше всего ты выделяешь в отряде пятерых. Идущий позади мужчина с твердым, точно кусок бетона марки М-350, подбородком это сержант-медик по кличке Антон Павлович. Кличку свою он получил за то, что нигде, даже в лифтовом гальюне не расстается со своим угрожающего калибра ружьем. Возглавляющий отряд чудовищно огромный детина, рубящий борщевик метровым штык-ножом — старшина Иван Губило. Молодой парень вечно что-то чиркающий в блокнотик на каждом привале — это рядовой Балагур, в прошлом журналист военной стенгазеты «Серпы и молоты», а постоянно трущийся рядом с ним ликвидатор, на Ералашникове которого выцарапано женское имя это рядовой Туча.
Ну и пятая, это конечно Алмазова. Ты вместе с ней и Фосфором Аврельевичем находишься в центре колонны, руководя движением. Идти тяжело. Запах цветущего борщевика пробирается даже под противогаз, тело мокро от пота, весь ОЗК покрыт ядовитым соком, но ты подавая пример остальным бодро шагаешь вперед. Вы минуете заброшенные цеха и столовые, медблоки и лаборатории. Все в первородных блоках мертво и придавлено тяжелейшим грузом времени. Страницы журналов рассыпаются в прах, станки давно сплавились в неясные ржавые кучи. Даже сам бетон здесь хрупок точно мел. Но, несмотря на это, с каждым новым шагом в тебе крепнет ощущение чужого присутствия. Будто кто-то наблюдает за вами из тьмы. Возможно ты уже изрядно надышался пыльцой борщевика — тебе чудятся шныряющие в зарослях странные, отдаленно похожие на человечьи силуэты, но проходит миг и они растворяются среди листвы не оставив и следа. Вскоре ты понимаешь, что их видят и другие. Нервы ликвидаторов на пределе. Несколько раз они открывают огонь на шорохи, но все, что вы находите лишь срезанные пулями борщевики, да несколько белых, чуть светящихся капель упавших на бетон. Ты чувствуешь страх ликвидаторов, они шепчутся о Древних, но Фосфор Аврельевич лишь качает головой, говоря, что встретить здесь вы можете разве что их выродившихся и давно одичавших потомков.
Проходит две смены, и вы выходите в цех, столь огромный, что стены его теряются в темноте. В центре помещения зияет огромная выжженная былым пожаром прогалина.
Здесь они вас и встречают. Они были терпеливы и напали, лишь выждав, когда вы выйдете в центр открытого места. Воздух зазвенел и сотни стрел из заточенных, обожженных в огне стеблей борщевика понеслось прямо к вам. Они бессильно бьют по броне экзоскелетов и черным шлемам ликвидаторов, но их так много, что уже в первую минуту один из бойцов кричит, хватаясь за вошедший в сочленение брони стебель. Миг и его крик захлебывается в выступившей на губах пене. Ты материшься, видя на упавшей рядом стреле мутный блеск вываренного борщевичного сока смешанного с ядовитой пыльцой.
Вы мгновенно огрызаетесь огнем, но показавшиеся из тьмы верткие полупрозрачные силуэты продолжают стрелять даже после того, как свинец вырывает из их тел целые куски. Еще один ликвидатор валится с пробитым горлом.
Фосфор Аврельевич кричит от ужаса, безумными глазами смотря на падающих вокруг него ликвидаторов. Он вдруг понимает, что оказался в ситуации когда ни огромное богатство, нажитое им благодаря должности в совете Комитета, ни все его нейропротезы дарующие почти бесконечную жизнь не могут защитить его от таящийся в борщевике смерти.
Сбив профессора с ног, Яна закрывает его телом мертвого ликвидатора, после чего подхватывает крупнокалиберный ручной пулемет. Ты падаешь рядом с ней и, выхватив свою положенную по капитанской должности инфракрасную наблюдательную трубу, начинаешь указывать прячущиеся в борщевике цели. Девушка дает первую очередь. Бронебойно-зажигательные пули косят и борщевик и прячущиеся в нем фигуры, а через миг белые соцветие чернеют — это начинают работать огнеметчики отряда. Но даже этого уже не хватает — тварей слишком много. Все новые и новые ликвидаторы падают сраженные стрелами.
— Шалаш Ильича вам в клюз, что ж вы не кончаетесь-то? — хрипло выдаешь ты, когда пулемет Яны сжирает уже третью ленту и, невзирая на чертящие воздух стебли, вскакиваешь с бетона, бросаясь к трупу ликвидатора с подсумком пенобетонных гранат. Размахнувшись, ты метаешь первую, затем вторую, третью, четвертую — уродливые столбы бетона вспухают перед вашими позициями. Вскоре ты с бойцами организовываешь настоящую пенобетонную крепость, из щелей которой вы ведете прицельный огонь. Высота потолка цеха не дает тварям стрелять настильно и вскоре пелена свинцового ливня, наконец, смывает потоки стрел. Твари, оставляя убитых и раненных, исчезают в темноте аварийных выходов. Последние из них, возглавляемыми одетым в богатые латунные одежды жрецом, пытаются остановить вас в одном из коридоров, выскакивая из тьмы с длинными борщевиковыми копьями наперевес, но титанические кулаки Ивана Губило встречают нападавших, после чего разъяренный ликвидатор выводит двигатель экзоскелета на форсаж и его стальные пальцы просто начинают разрывать несчастных полупрозрачных тварей напополам. Уцелевшие бегут. Не уцелевшие, но живые, пытаются ползти, но их черепа с влажным треском лопаются под ударами стальных сапог гиганта. Уже исчезая в темноте, твари последний раз оборачиваются и дают залп из своих луков. Выпущенные наугад стрелы щепками разлетаются о бетон. Наступает тяжелая тишина. Ты переводишь дух, рассеянно отирая зудящую щеку и с удивление видишь кровь. Схватившись за лицо, ты выдергиваешь из ранки острую щепку, все еще покрытую густой, зеленоватой дрянью.
Кто-то хватает тебя за плечо и что-то спрашивает, ты хочешь пренебрежительно махнуть в ответ, но ватная рука лишь немного сгибается в суставах. Бетон уходит из-под ног, словно лифтовая палуба во время девятибального самосбора.
6
Ты плывешь в горячем вязком бреду. Лишь иногда ты открываешь глаза видя борщевик и расплывчатые фигуры ликвидаторов тащащих тебя на носилках. Но проходит миг и плывущие над головой острые листья тают, складываясь в клубы фиолетового, пахнущего сырым мясом тумана. В такие моменты ты кричишь и кто-то держит тебя, что-то льется в твое горло, но что это: вода, этанол, кровь или черная слизь, понять нельзя. Когда смена заканчивается, и ликвидаторы останавливаются на сон, становится еще тяжелее. Твою голову начинают заполнять голоса мертвецов. Они приказывают открыть глаза и ты видишь бетонные полы Хруща, ставшие прозрачными на многие миллионы этажей вниз, видишь бурлящий фиолетовый туман стремительно заливающий тысячи, миллионы и миллиарды блоков, он поднимается, заполняя этаж за этажом, стремительно рвется вверх. Проходят секунды или гигациклы и вот, полнящаяся растекающимися черной слизью людскими фигурами пелена достигает и тебя. Туман клубится, накрывает тебя с головой, ты тонешь в нем, с хрипом захлебываешься, задыхаешься, уходишь на дно. Ты вздрагиваешь, когда кто-то вдруг с силой хватает тебя за руку, выдергивая на поверхность. Ты хрипишь, и фиолетовый туман сменяется чернотой забытья.
Ты приходишь в себя на третью смену, во время отбоя. Ослабевший, но уже почти здоровый. Твоя рука зажата в пальцах Алмазовой. Она спит, как спят и все остальные члены отряда. Ты чуть двигаешься, и Яна открывает глаза. Миг и она краснеет, судорожно отдергивая руку.
На следующую смену ты уже тяжело идешь вместе с остальным отрядом. Алмазова держится в стороне — ее лицо кованая строгая маска. В конце смены, ты подходишь к ней. Вы смотрите друг на друга нестерпимо долго. Ты делаешь шаг к ней. Она легко отстраняется прочь.
— Не будем отвлекаться на ерунду, капитан. Тем более что эта ерунда может повлиять на качество наших прямых обязанностей, — твердо говорит Алмазова, но в этой твердости ты слышишь горечь.
7
Оставшийся семисменок впереди только анфилады коробок цехов. Пустых. Одинаковых. Лишенных и намека на оборудование. Здесь нет света, лишь изредка можно встретить хаотичное, лишенное всякой логики сплетение труб, разломав которые можно добыть воду. Самосборы будто срываются с цепи. Чудовищные и разрушительные, они накатывают без воя сирен, почти мгновенно заполняя фиолетовым туманом помещения цехов и оставляя после себя слизь и таких тварей, которых ты не видел даже среди высших партийных представителей. Все что вам остается, успевать укрываться за гермами таких же одинаковых как и все цеха рабочих убежищ, а затем отогнав огнем аберраций опять бежать вперед, лишь для того чтобы через пару часов все повторилось снова. Наконец заканчиваются и цеха. За последним из них вас встречает прямой как стрела и почти бесконечный коридор. Ни сирен, ни дверей, ни ламп, ничего. Только бетон. Коридор тянется одну смену и не собирается заканчиваться на вторую.
Ты понимаешь, что накрой вас здесь самосбор и все закончится, но Фосфор Аврельевич мрачно улыбается, фанатично утверждая, что Город уже слишком близко. Ты не знаешь, как это должно защитить от самосбора, но все, что остается, это идти вперед по бесконечно прямому коридору.
Коридор заканчивается также внезапно, как и начался. Он просто обрывается, и вы молча стоите на его краю, созерцая открывшийся Город.
Ты никогда не мог представить, что такое возможно. Все выглядит так будто-то безумный титан, играясь, вырезал внутри бетона многокилометровый куб с ровными, будто срезанными бритвой стенами. Внутри клубящейся темноты, высятся бетонные шпили, не имеющие ничего общего ни с чем, что тебе доводилось видеть. Бетон и арматура соединяют их вопреки и логике и всяким физическим законам, и все это освещено прорехами в самом пространстве, откуда льется холодный мертвенный свет.
Ты слышишь, как ликвидаторы отступают. Взгляд рядового Тучи безумен. Зубы Антона Павловича стучат. Ты чувствуешь, что пройдет еще миг, и они просто побегут прочь, как и ты сам, а потому выдохнув, ты делаешь первый шаг на льдисто гладкий бетон города Древних. Остальные нехотя идут за тобой.
Город безмолвен. В светящихся окнах нет ни души. Площади, над которыми высятся циклопические бронзовые фигуры закованных в скафандры людей, пусты. Ты не представляешь, сколько времени уйдет, чтобы обойти этот город, не то что обыскать его в поисках оружия Древних, но Фосфор Аврельевич уверенно указывает на пирамидальную башню райкома, высящуюся в центре города.
Минуют часы. Ты держишься с трудом, ты даже не представлял, как может давить на психику отсутствие потолка над головой. Титаническое пустое пространство гнетет. Ты даже не хочешь думать, что случится, если Князев ошибся и самосбор вдруг разыграется в бетонной полости таких размеров. Однако пока вместо запаха сырого мяса в воздухе чувствуется лишь бетон. И ничего больше. Впрочем, тебя волнует другое – кругом все еще ни звука и ни движения, а ты не веришь в то, что ушедшие Древние могли оставить свой город без защиты от чужаков.
Проходят часы, прежде чем вы, наконец, оказываетесь перед башней райкома. Она стоит в одиночестве, посреди чудовищных размеров площади. Через нее тянутся дороги из стальных, покрытых неведомыми знаками плит, окруженных острой чугунной травой и ломаными силуэтами металлических деревьев. В тени их ветвей стоят трубящие в горны бетонные пионеры и держащие весла девушки, кудрявые октябрята и странные женщины, опирающиеся на спины рогатых порождений.
— Невероятно, да это же доярки! – Антон Павлович указывает на женщину рядом со странным рогатым существом. Медик восторжен. — Я видел точно такую же статую в энциклопедии! Доярки изготовляли жидкий концентрат с помощью бионических заводов модели корова!
Ты уже не слушаешь медика, твои волосы становятся дыбом. Ты понимаешь ровно две вещи. Во-первых, стоящего рядом с дояркой пионера видел уже ты, много гигациклов назад, в актовом зале своего школьно блока. А во-вторых ни одна из статуй не имеет постамента. После этого ты вспоминаешь все байки, что рассказывали в лифтфлотских столовых про биобетонные технологии Древних. Предупредить ликвидаторов ты уже не успеваешь.
За вашими спинами раздается булькающий смех. Бетонная корова до половины распахивает свою полную арматуры тушу и один из ликвидаторов исчезает в ней с чудовищным чавканьем. Хруст экзоскелета смешивается с хрустом костей.
Бетонный рабочий чудовищным ударом вмиг удлинившийся руки проламывает голову другому ликвидатору, кинувшемуся было прочь.
Иван Губило шатается под весом прыгнувшего на него пионера, но скидывает биобетонную тварь, пригвождая к земле метровым штык ножом. Другой рукой он хватает кинувшуюся на него доярку, и, краснея от натуги, вырывает ей голову из плеч вместе с кусками арматуры.
Перехватив абордажные грабли, ты валишь статую, пытавшуюся зайти со спины строчащему из пулемета рядовому Балагуру, но бетонная девочка уже с чудовищной силой швыряет в ликвидатора свой серый мяч. Хруст ребер и экзоскелета. Рядовой Балагур падает захлебываясь кровью и в тот же момент девочка облепляет его, вливается жидким бетоном прямо в его рот. Рядовой отчаянно хрипит, царапая землю, струйки бетона и крови текут через нос и уши, а затем его ребра просто лопаются изнутри под бетонным напором.
Рядом кричит Алмазова, девушка заклинившим автоматом пытается отбиться от наседающего бетона, но на ее плечах уже висит кудрявый октябренок. Его жидкий бетон жадно облепляет ее тело, а вмиг удлинившаяся рука трижды обвивает горло девушки и лезет в открытый в крике рот.
Оря многоэтажным лифтфлотским матом, ты вскидываешь свой пистоль, картечным зарядом сбивая с Яны октябренка, после чего со второго ствола разносишь голову старика колхозника, уже успевшего занести над Алмазовой свою огромную косу.
— Потом благодарности! – ударом заточенных абордажных грабель ты откидываешь скульптуры и вырываешь ошалевшую девушку из бетонного водоворота.
Вы вместе с Фосфором Аврельевичем и оставшимися в живых ликвидаторами со всех ног кидаетесь к райкому. Бетонные твари рвутся за вами, но тут же за вашей спиной раздаются скупые, предельно точные очереди бетонобойных пуль из Ералашникова – это вступает в последний бой, прикрывавший ваш отход рядовой Туча. Ударами пуль он валит бегущие за вами скульптуры, валит до той поры, пока вокруг его ноги не обвивается весло бетонной девушки, затягивая его прямо внутрь раскрывшегося от паха до подбородка нутра статуи. Туча кричит, когда бетон начинает сходиться, давя его экзоскелет, и последним усилием прикладывает Ералашников к подбородку, вынося себе мозги. Но его жертва не напрасна — вырванные им секунды дают вам всей толпой ввалиться в вестибюль райкома. Раздается шипение и гулкий хлопок — это Алмазова броском пенобетонной гранаты запечатывает выход вместе с ломящимися за вами тварями. Вы переводите дух, валясь на мраморный пол. Из семидесяти ликвидаторов, что покинули лифт в живых остается всего шестнадцать.
8
Некоторое время вы приходите в себя. Антон Павлович, все еще серый лицом, помогает раненному шальной пулей ликвидатору, шипит Алмазова, которой ты зашиваешь оставленные осколками бетона порезы. Наконец перезарядив оружие, вы медленно идете по выложенным мрамором и сталью коридорам. Райком пуст. Резное дерево дверей осыпается трухой от ваших прикосновений, сапоги обращают в пыль покрытые странным узором ковры. Лишь темные лики бюстов давно забытых вождей провожают вас задумчивым взглядом металлических глаз.
Вы поднимаетесь по широким лестницам. Сотни опустевших этажей. Все тронуто тленом. И от того, тебя пробирает дрожь, когда сверху ты начинаешь различать шум работающих механизмов. Далекий гул нарастает и вы, забыв об усталости, продолжаете подъем. Последний этаж — гигантский пирамидальный зал, сложенный из тысяч хрустальных стекол. Здесь ярко горит свет. Здесь есть энергия, и бесперебойно работают машины. Весь центр зала занимает панель управления, вдоль стен, стоят капсулы. Все они пусты и мертвы. Все кроме одной, что горит россыпью зеленых ламп отражаемых морозным стеклом. Вы замираете, а затем в полной тишине подходите ближе.
За стеклом лежит молодая девушка, ее обнаженное тело укрыто синеватыми клубами заполняющего капсулу газа. Эти клубы не дают разглядеть ее лицо, но твое сердце щемит от подсознательного понимания того, насколько она красива.
«Товарищ Котовская» твой взгляд непроизвольно падает на выцветшую табличку, с которой почти исчезли буквы.
— Тысяча Ильичей, но ведь Древних не осталось, — наконец произносишь ты.
— Древние не могли уйти, не оставив никого на случай, если их эксперимент пойдет уже совсем не плану, — Князев зачарованно подходит к стеклу, кладя на него свой металлический нейропротез.
Ты делаешь шаг следом за ним.
— Близко не подходить! — предупредительный крик профессора рушит гипнотический момент. Он дрожит, смотря на ярко красный рубильник возле двери капсулы. — Ничего не трогать, если хотите уйти живыми!
Повинуясь его знаку, вы отходите прочь, пока Фосфор Аврельевич аккуратно осматривает капсулу и пульт. Наконец, он удовлетворительно кивает и по его приказу ликвидаторы вытаскивают из его рюкзаков небольшую медицинскую сумку холодильник и хирургическую электропилу. На пол ложиться брезент и набор скальпелей. Наконец профессор достает узкую полосу металла с оплавленной, заглаженной до неузнаваемости рукояткой. Дохрущевский кухонный нож.
— Да что партсобрание ему в клюз, он делает? — ты смотришь на стоящих рядом Антон Павловича и Яну, но они в таком же замешательстве, как и ты.
А затем до вас начинает доходить. Все связывается воедино: и грядущий проигрыш Торгового комитета в войне с партийными блоками, и глава комиссии по экспериментальному вооружению Фосфор Аврельевич и Древние, управлявшие самосбором с помощью своих мозговых нейроимплантов.
— Вы что, собираетесь подчинить самосбор? — твой голос хрипнет, когда ты обращаешься к Князеву, но тот грустно разводит руками.
— Подчинить самосбор? Мы что боги, по-твоему? Для этого у нас уже недостаточно технологий. Нет. Главное, что ее имплантов хватит, что мы смогли его вызывать.
Ты материшься. В глазах Фосфора Аврельевича читается все. Ты видишь в них туманы самосборов, что смахнут наседающие на блоги Торгового совета отряды партийных ликвидаторов, ты видишь, как затем эти же туманы хлынут во все прочие этажи, что откажутся принять власть совета. В его глазах ты видишь лютое, стеклянное безумие и клубящийся фиолетовый туман. И ничего, абсолютно ничего больше.
Твоя рука аккуратно тянется к кобуре пистоля. Что-что, но отдать в руки одного человека такую власть ты не готов.
Твои пальцы уже на холодной рукоятке оружия, когда горла касается остро заточенный нож. Ты чувствуешь горячее дыхание стоящей за твоей спиной Алмазовой.
Все взгляды поворачиваются на вас. На твоем лбу холодный пот.
— Ему нельзя отдавать эту власть! Неужели вы не понимаете! – ты кричишь, режа горло о лезвие, но ликвидаторы молчат.
Профессор улыбается и пробует пальцем дохрущевский нож.
— Успокойтесь капитан. Я сделаю это быстро…
Металлический щелчок предохранителя заставляет его замереть.
Оружие отступившего назад Антона Павловича целит прямо в живот профессора.
— Знаете, я очень долго таскал с собой ружье, а не пора ли из него выстрелить? Мне кажется капитан Влад прав. Самосбор это немного не та сила, которую можно раздавать в одни руки. Фосфор Аврельевич, отойдите от капсулы и никто не пострадает.
В один миг ситуация раскалилась добела. Четырнадцать щелчков предохранителей слились в один звук. Ликвидаторы мгновенно берут медика на прицел, но никто не решался выстрелить. Пока. Профессор бледный и испуганный не может произнести ни слова, однако первые пришедшие в себя ликвидаторы уже начинают медленно заходить медику за спину.
Все отвлеклись от вас, и ты тихонько шепчешь Яне, уговаривая убрать нож. Все что ты просишь, сделать правильный выбор.
Впервые за все это время ты чувствуешь, что руки девушки дрожат. Она мечется между верностью присяге и пониманием неправильности всего происходящего. А затем она, наконец, решается и выбирает.
Ты понимаешь это, когда твою кожу режет огнем и нож вскрывает твое горло.
— Прости, — шепчет она, и в то же мгновение, выпустив тебя из захвата, вскидывает сжатый в левой руке пистолет. Гром выстрела и пуля вбивается прямо висок Антона Павловича. На пол падает так и не выстрелившее ружье медика.
Но тебе уже не до этого. Из твоего горла хлещет кровь. Все. Конечная. Лифт дальше не идет, — по-дурацки ясно проносится в мозгу. Падающие на пол алые капли отсчитывали последнюю минуту твоей жизни. С хрипом, ты разворачиваешься к Яне и к своему удивлению видишь слезы в ее глазах. Ты бы тоже сказал ей «прости», но твое горло перерезано, а потому ты просто бьешь Алмазову в солнечное сплетение и толкаешь ее от себя. Она падает на пол, но тут же упруго вскакивает на ноги, наводя на тебя пистолет. Выстрелить она не успевает — она видит то, что ты держишь в руке. В твоих пальцах чека от висящей на ее груди пенобетонной гранаты. Запал шипит. С криком девушка пытается сорвать ее с себя. В последний миг она успевает откинуть ее, и чудовищный пенобетонный ком распухает прямо в центре зала, поглощая не успевших отскочить ликвидаторов. Пока в зале царит суматоха, ты, зажав горло рукой, кидаешься к капсуле с Древней. Грохочут выстрелы. Пули летят мимо и стеклянные стены, потолок все рушится дождем переливающихся радугами осколков. Все твое внимание на красном рубильнике капсулы, который возможно способен прервать анабиоз. Ты успеваешь. Твоя рука дергает его за мгновение до того, как длинная очередь из Ералашникова пробивает тебе спину, валя на засыпанный осколками пол.
Ты кончаешься. Из зажатого горла, из ран в спине: отовсюду льется кровь. Ты чувствуешь, как ей уже набрякла вся твоя одежда. Сил все меньше. Зал тонет во тьме, но урывками ты еще можешь видеть происходящее, хотя ты уже не понимаешь, где реальность, а где бред твоего умирающего мозга.
Капсула медленно открывает свою прозрачную дверь. Босые ноги ступающие на битое стекло. Ты с трудом поднимаешь голову. Она обнажена и безумно прекрасна. Ее белая кожа полнится резным узором звезд, ее волосы цвета огня, а глаза будто отлиты из рубинового стекла.
Фосфор Аврельевич отчаянно кричит ликвидаторам и тут же Древняя исчезает в пламени их огнеметов. Все тонет в огне. В его ярких всполохах ты видишь ее силуэт. Видишь, как откинув голову, она с наслаждением умывает пламенем свое лицо. Откуда было знать ликвидаторам, что простое пламя не может повредить тем, кого однажды опалил пожар межмировой революции.
— Стреляйте, стреляйте же! — голос профессора дрожит от ужаса и все опять тонет в автоматном грохоте.
Пули секут кожу Древней, но их свинец осквернен прибавочной стоимостью, а потому он не в силах нанести ей вреда.
Пенобетонные гранаты падают к ее ногам, но будучи сделанными эксплуатируемыми рабочими, просто ржавеют и разваливаются, выделяя жалкие лужицы некондиционного пенобетона.
Древняя поднимает руки и шагает к ликвидаторам, ты не можешь разобрать ее слов, но от них те с воем падают. Они катаются по полу, ибо в их лопнувших от жара глазах разгорелся революционный огонь. Она продолжает вещать, и другие ликвидаторы валятся на колени, со слезами целуя ее ноги, еще слова и оставшиеся рушатся, пытаясь из осколков стекла, разбросанных гильз и автоматных рожков спешно построить коммунизм.
Алмазова высаживает в Древнюю всю обойму своего пистолета, а та лишь гладит ее по коротко стриженой голове и Яна, обхватив себя руками, с рыданиями падает на битое стекло.
Иван Губило, остается последним из ликвидаторов. Поняв все, он отбрасывает бесполезный автомат и, грохоча железными сапогами, бросается на девушку с голыми руками, намереваясь просто сломать ей шею, но Древняя делает неуловимое движение и вдруг прижимается к ликвидатору своим обнаженным телом. Она обхватывает его шею тонкими руками. Ее полные, горячие губы жадно шепчут в ухо ликвидатора диалектический вопрос о материализме. Миг и она отступает, а Иван Губило с обреченным криком хватается за голову, не выдерживая титанического веса обрушившихся на него размышлений.
В этот же момент Фосфор Аврельевич черной тенью поднимается за спиной Древней. В его руках блестит нож дохрущевской, коммунистической эпохи.
Он замахивается, и блеск стали наполняет весь зал.
Ты отнимаешь руки от горла, и уже не обращая на хлещущую на пол кровь, срываешь с пояса пистоль. Выстрел.
Сноп картечи разносит плечо Князева и тот с воем падает на колени, зажимая разорванные контакты нейропротеза.
Крича от боли, он шарит по полу пытаясь найти свое оружие, но Древняя уже ласково наклоняется над профессором и касается его рукой. От ее прикосновений нажитые нетрудовым путем нейропротезы члена Торгового Совета начинают ржаветь и стремительно разваливаться. Он кричит, пока она гладит его по бритому черепу, с которого лоскутами осыпается пересаженная кожа, тяжело падают его протезы ног, вываливается синтетический пищевод и легочный аппарат. Кости осыпаются титановой пылью. Вскоре от Фосфора Аврельевича остается лишь горстка праха, которую Древняя аккуратно кладет на бетонный пол.
Все затихает. Только тихо рыдают на полу ликвидаторы. Аккуратно ступая между их тел босыми ногами, Древняя идет к тебе. Ты пытаешься отползти, но сил уже нет.
Последнее что ты видишь, ее нежная улыбка и сжатый в руках острый, блестящий сталью нож дохрущевской эпохи.
9
Мерно скрипят тросы. Освещенный светом шахтных ламп лифт идет вниз, в сторону обжитых этажей Хруща. Ты лежишь в своей капитанской каюте. Рядом сидит Алмазова. Мягко гудят моторы. Вы молчите. О чем вам говорить?
О том, как Древняя разрезала себе руку, о том, как на твои раны пала ее кровь, врачуя тебя светящимися роями нанороботов?
О том, как вы многие смены потратили на обратную дорогу к лифту?
Или о девушке с рубиновыми глазами, что сидит сейчас на нижней палубе в окружении двенадцати ликвидаторов с блаженными улыбками на устах?
Мерно скрипят тросы. Осиянный светом лифт сходит на полнящиеся страданием этажи.
Конец
батхерт обезьяна я контакт песочница
Состояла в группе "Стоп не гони" ДТП и прочая лабудень. Посмотрела видео и откоментировала в стиле Реактора, хех, смотрите что произошло.
Под катом продолжение.
Под катом продолжение.
story мат понты Не мое
У нас уникальная страна, уникальная во всех отношениях. Ради популярной марки или известного брэнда, люди готовы пойти на все. Готовы не жрать, не спать, не срать (экономят на туалетной бумаге), готовы даже не трахаться (экономят на гандонах,), ради какой-нибудь БМВ, или Айфона. Однажды поехали в ТЦ с бывшей женой, поехали на новой машине, которую ей подарил на рождение ребенка. К слову сказать, водила, и водит она, мягко говоря, не очень, по зеркалам смотрит редко, думает не часто, поэтому после нескольких манипуляций с парковкой задним ходом, она умудрилась задеть стоящую Ауди, оттуда выскочил парень, вполне адекватный на вид, но он так начал истерить, как-будто убили кого-то.
- Ну чего ты сокрушаешься? Тут царапина в 2 сантиметра. – сказал я, осматривая место, где соприкоснулись автомобили. Реально ущерб был минимальным от минимального.
- Да я только купил! – чуть ли не плакал он
- Ну, извини, женщины...
- Да я понимаю, но я только купил! Аааа- продолжал истерику он
Я попытался перевести тему разговора:
- Хорошая машина. Дорого заплатил?
- Два с половиной миллиона, я в кредит взял - хныкал он
- Мммм, и много в месяц платишь?
- 35 тысяч – вздохнул он
- Сурово конечно, но не критично – резюмировал я
- У меня зарплата 50 тысяч
Минут пять стоял в небольшом шоке. На хуя, на хуя покупать машину почти за сто тысяч грина, платить косарь грина кредита, если у тебя оклада хватает только на то, чтобы в одном кармане смеркалось, а в другом все пиздой накрывалось? Когда вылезла его девушка или жена, не знаю уж какие у них отношения, и встала рядом с ним, мне все стало ясно. Две тощие, худющие, как из Бухенвальда, глисты, в явно поношенной одежде, обнялись, стояли, и ждали ДПС. Ебаный ты род, и все ради… Я не выдержал и спросил:
- А на фига такую машину брать, при такой зарплате?
- Ну как же! – встрепенулся он. Это же Ауди S класса
- Аааа. Это многое объясняет - ответил я и больше решил не приставать.
Недавно заезжал к приятелям, эпичной парочке друзей. Они снимают квартиру, одну на двоих. Один из них въебывает целыми днями, как многодетная одинокая мать, а второй отдыхает. Если первый – работяга, то второй знатный блядун, что-то на подобии современного жиголо, со смазливой мордашкой и харизмой похуиста, которая нравится бабам. С последним, однажды ехали из ресторана, стояли, ловили машину, останавливались исключительно бабы. Причем этот хлыщ еще и выбирал. Когда остановилась баба на Ешке, он все-таки решил поехать, но баба – сука, выдала:
- Ты садись – сказала она ему. А ты нет - посмотрела она меня
Пиздец, мне так обидно было, вы себе не представляете. Я ощутил на себе всю горечь и досаду тех девушек, которые после ночного клуба едут домой в одиночестве, когда их подруги разъезжаются с молодыми людьми на автопати. Причем этот ебаный эгоист, как ни в чем не бывало сел в машину, и уехал, сказав: «на созвоне».
Платят за квартиру они до хуища, что-то около 80 тысяч в месяц, правда, евроремонт, центр, все дела. И вот звоню я в дверь, а из квартиры доносится шум явной разборки. Открывают, захожу. Скандал в самом разгаре:
- Вот скажи мне на хуя? На хуя ты это сделал?
КраусавчеГ стоял и молчал…
- Чего он сделал то? – спросил я
- Сань, ты представляешь, этот мудило взял деньги, которые я отложил на квартиру и все потратил. Вот скажи мне, куда ты их потратил, куда? Утырок
- Я…Я сапоги для своей кисоньки купил – уныло ответил приятель
- Что ты купил? Ты ебнулся! Лето на дворе!
- Ну, они как бы сапоги, но их и летом можно носить
Я в этот момент заржал
- Ты чего ржешь? – рявкнул не меня друг
- Вы сейчас на кота Матроскина и Шарика похожи, когда последний себе зимой кеды купил – улыбнулся я
- Блядь, сапоги, летом, кисоньке…Пиздец, ну не мудак? Ты 80 косарей на сапоги спустил?
- Нет, всего 40 – ответил герой-любовник
- А остальные?
- Остальные…Очки темные себе купил, туалетную воду, и так по мелочи…
- Воду? Туалетную? Полный бачок иди и черпай, бесплатно – орал друг
- Это так духи называют – вставил я
- Да знаю я, не мудак…Саня, у нас все в этой воде, ванну принимать можно
- Просто новые коллекции к лету вышли – оправдывался гламурный падонак
- Коллекции новые…Господи, где таких идиотов производят. Сань, он тут себе часы купил, знаешь, чем мотивировал? Одна ебнутая коза, сказала ему, что эта марка к его глазам подходит. Часы к глазам!? Пиздец! И этот баран повелся, где-то раздобыл денег, пошел и купил, дома жрать не хуя, зато Лоджин есть. Так и живем, с пустым холодильником, с неоплаченной хатой, с раздолбанной машиной, зато с часами, сапогами для Кисонек, запонками от Дюпон и прочей поебистикой.
- Ну, у вас прям семья, работяга и гламурная «телка» – резюмировал я
Тут ехал с одним финансовым аналитиком, трепались о делах, и воткнулись в пробку. Разговор как раз зашел о трафике, я сетовал на то, что машины заебали, что город переполнен, проехать не возможно.
- Да, это все можно решить за один за один день – зевнул он.
- Как? Всех выгнать из Москвы?» – удивился я.
- Зачем? Просто отобрать все кредитные машины, и город опустеет. Ты в курсе, что процентов 50-60 всех ТС кредитные?
- Правильно, останутся одни лексусы и мерсы - зевнул я.
- Как раз они первыми уйдут, все эти Мерсы, Лексусы, БМВ – кредитные, Сань
Я не поверил ему, пока один знакомый, безработный, не взял себе Инфинити, на вопрос: На хуя? У тебя же ни денег, ни работы, чем платить будешь? Он ответил: Ну, пока есть денежка, буду платить, закончатся, пошлю и все. Я не собираюсь за нее полностью выплачивать, покатаюсь, пока не отберут.
Но с появлением реальных денег, наши люди меняются не сильно, внешний понт для них дороже всего на Свете, они в своем порыве «затмить» не замечают элементарного и порой, выглядят откровенно комично. Однажды ко мне на подписание договора приехал ген. директор одной из подрядных организаций. Антураж, который он создал вокруг себя и потрясает и смешит. Заехал на Мерсе в сопровождении охраны, машины поставили елочкой прямо посередине Петровсчких линий, ему открыли дверь. Вышел. Охранник подбежал открыл ему дверь в наше офисное здание. Я встречал его в дверях на втором этаже, куда он поднялся, внимание: На лифте! Прошли в кабинет, охрана его встала в дверях, украсть же могут, такое не ебическое сокровище. Он сел в кресло и растекся. Жирный, Бриони на нем смотрелся как на бегемоте купальник, запонки с камнями в цать карат, все дела. Переговорили, я передал ему договора.
- Наши юристы все согласовали? – спросил он
- Да – ответил
Он достал ручку Монтеграппа, за десять 10 тыс грин и начал подписывать. И тут я смотрю, у него под ногтями, кое-где грязь и часть из них явно грызли! Пиздец! Сука, ну есть у тебя бабло, сделай маникюр, займись спортом или липосакцию на худой конец сделай, приведи себя в форму, ну нет. Нужно навесить на себя цацки, прикрыть свое рыхлое тельце костюмом и быть уверенным, что ты не отразим. Главное охрана есть, все остальное хуйня.
Однажды приезжал брат со своим начальником из Германии, остановились они в Президент отеле, и вечером я с ними пересекся, и мы пошли гулять по Большой Якиманке. Немец этот хозяин «заводов и пароходов», свой фарм бизнес. Одет был как российский клерк, часы, я бы собаки своей такие не купил. Зашли по дороге в супермаркет, где он ходил и повторял на английском: Very expensive! Общались на англ. просто. Потом зашли, в какой-то бар, пропустил по кружке пива. Он сокрушался, что в России все только понтятся, а слово свое никто не держит, все хотят денег, а работать никто не хочет и вообще он не понимает, зачем такое огромное количество джипов везде. Дороги, вроде не плохие в городе – сказал он в переводе на русский. Я попытался ему объяснить, что в России так принято, если у тебя большая машина, то тебя будут чаще пропускать, да и на бордюр удобно заезжать. А у вас в правилах написано, что большим машинам надо везде уступать? – не отуплял он. Что-то вроде того- не стал пояснять я. Все равно бы не понял. Когда принесли счет, он полез за кредиткой, я сказал, что оплачу, так они с братом гости в столице. Вы не представляете, как он был рад. Когда я их проводил, немец пошел в номер, а мы с братом задержались в вестибюле отеля.
- Пиздец, он такой бедный или такой жадный? – спросил я
- Нет не бедный. У него несколько машин, квартира во Франкфурте, два дома, квартира в Париже, он очень богат – ответил брат
- Ясно, жадный
- Нет. Просто тратит деньги с умом. Он все лишнее в бизнес вкладывает
- А мне кажется, он просто жлоб
- Сань, ты пойми, ваши российские понты, хороши только для России. Там ими никого не удивишь, вернее не поймут. Вы тут одним днем живете, потому что завтра уже может не быть, а они на перспективу живут. Без обид .
- Да какие обиды… Просто – явно не понимал я, почему это мы тут без перспективы.
- Даже не так…Вот смотри. Ну, кого ты удивишь часами, мерсом, непомерными тратами, понтами, в стиле: А ты Жорика Абхазского знаешь? Девок сыкух, да гопоту с Нагорной. А он, например, львиную долю своих доходов вкладывает в изучение и поиска лекарства от рака. Может он у него ничего не получиться, скорее всего, не получиься, но он хотя бы попытается. А если получится. Ты представляешь, кем он станет? И кто перед ним расшаркиваться будет? Цели просто у всех разные. У кого понты, а у кого серьезные дела и Великие цели. И эти вещи не совместимы.
Отличный комментарий!