Некромант.
Глава 1: https://joyreactor.cc/post/5452040
Глава 2.1: https://joyreactor.cc/post/5470610
Глава 2.2
Жрец безучастно посмотрел на старика:
– “Керва’дзо’Рох” на наречии Собакоголовых, живших в этих лесах тысячи лет назад, означает “Туман Роха”. Их шаманы верили, что невинно убиенный на последнем вздохе может испустить смрадный воздух, убивающий все, что дышит на своем пути. Рохом звали демона, которому они поклонялись. Он жил на болотах и уводил с собой мертвецов. Под дудочку. Может его ты встретил?
– Может и его. Но не демон был повинен в той резне, а человек. После обрушения колокольни я сидел под полом так тихо, как не сидит под метлой мышь. Я видел, как один за другим вставали тела тех, кто еще недавно говорил со мной. Чье сердце еще билось в груди, когда все началось. Не проронив ни слова, они вышли один за другим и унесли с собой куски все еще теплой плоти тех, кто не мог уйти сам. Последние кто, поднялся – были женщина и ее дочь. Бедная. Она защищала своего ребенка до последнего. Они и умерли последними. А потом их мертвые тела вылизывали с пола остатки собственной крови. Сквозь половицы я видел их глаза. Я слышал, как надо мной скребут по доскам их зубы. Я все это до сих пор слышу, когда вскакиваю посреди ночи! Когда и они ушли стало совсем тихо. Но я не выходил. Я не мог пошевелиться от ужаса, который пожирал меня изнутри. А потом я услышал шаги. Это была не нежить. О нет. Шаги были уверенные. Нежить шаркает. А так, как шел он, входит в свой дом хозяин. Когда он спустился под пол и прошел в двух шагах от меня – я затаив дыхание, прятался за рухнувшим изваянием. Я слышал, как внизу заскрипела дверь. А потом он закричал. Я думал, что это само пекло разверзлось и души грешников вопят от боли. Он что-то искал, там под часовней. Но не нашел. Я просидел так до утра, не сомкнув глаз. Пока невесть откуда взявшийся в мертвом городе, не запел петух. Потом выбрался и побрел вон из этого проклятого места. Годы я посвятил поискам причины: за что отдали свои жизни все эти люди. Я жил среди рукописей, стал почти слепым от мрака библиотек. Мои руки и губы потрескались от книжной пыли. От меня отвернулись близкие люди. Но я нашел. В одной из бывших гномьих крепостей, обжитой пиратами и контрабандистами. На берегу зеленого моря. В Кабор-Фаддине. В летописях гномов упоминался Ивельхейм. Они его называли “Дорм”. На их языке это значит…
– “Темница. ” – Вставил Дарвик.
– Верно. – Яков прокашлялся и продолжил. – Гномы писали, что под городом хранится вещь, способная исполнять желания. И предмет этот – книга. И тут меня словно громом прошибло. Не книги ли уволокли с собой двое служек, когда сбегали из часовни с егерем? Не за одной ли из этих книг пришел колдун, устроив кровавый пир для своих тварей? И сдается мне: в конце концов, он ее нашел.
– Все равно не понимаю, старик, чем тебе не угодил я?
– А вот чем. В последних строках гномьей летописи говорилось: “Исполнив сокровенное, книга оставит свою метку на одной из стоп просящего. Исполнив второе – на другой. А третье – оставит знак на челе несчастного, поставив его перед ней на колени и голову склонив его до земли, сделает его вечным рабом своим. ” Покажи-ка, жрече, честному люду свои стопы, пока твои сапоги сохнут.
Жрец долго молчал, насупив черные густые брови. Потом отхлебнул из кружки и закинул ногу за ногу. На правой его ступне отчетливо читалась, словно выжженая клеймом, руна:
– “Ро” – Прочел Дарвик. Ему не нужно было даже смотреть в сторону Якова, чтобы чувствовать, как наливаются кровью его глаза.
Затем божий человек достал кисет и затолкал щепоть табаку в ноздрю:
– В ту ночь было так тихо, что я слышал, как колотится собственное сердце. – Начал он свой рассказ.
Шаг за шагом, в полной тишине, егерь и двое служек пробирались сквозь разрушенный город. От дединца до южной окраины вела улица ремесленников. Эта часть Ивельхейма пострадала меньше всего. Постройки здесь не тронул пожар. Но распахнутые двери и разбросанный по улице скарб, говорили, что беда не обошла и эти дома.
– Странно, что по пути нам не встретилось ни одного убитого. Будто эти рыбоголовые за собой убирали. – Тихо произнес мужчина. В одной руке он держал наготове охотничью секиру. В другой – перекинутый за спину узел с детским скарбом.
– Дядька, так может они уже ушли?
– Как же. Слыхали тот рев, когда стекла задрожали? Здается мне, что они только начали.
– А зачем им убитых забирать? Они их едят что ли?
– Лучше, малец, нам этого не знать.
Луна поднялась уже довольно высоко, чтобы освещать им дорогу. Улица плутала средь мелких и крупных построек. Где-то, и вовсе, проходила под навесом очередной лавки или кузницы. Вдруг под ногами мальчишек что-то пробежало и скрылось в проулке, что зиял темной щелью между домами. От неожиданности Антоний, шедший чуть впереди, отпрыгнул и сбил с ног своего приятеля. Оба повалились на нагретую за день брусчатку, а егерь крепче стиснул рукоять топора. Все замерли. В тени что-то захлопало крыльями, а потом оттуда вышел петух. Обыкновенный белый, с мясистым, казавшимся серым в лунном свете, гребнем. Невероятно худой и очень важного вида. Должно быть проулок вел в тупик. Птица с невозмутимым видом вышла из него, походила из стороны в сторону, не решаясь обойти людей, но сообразив, что ей не будут мешать, побежала вниз по улице. Егерь выдохнул во вздыбившиеся как у кота усы.
– Вы целы? – Повернулся он к мальчишкам. Но внезапно что-то значительно крупнее петуха выпрыгнуло из открытой двери мясной лавки и сбило его с ног. По перепуганным глазам служек мужчина понял, что это что-то пострашнее птицы. Взглянув себе в ноги, он с ужасов встретился глазами с запутавшимся в мешковине, где лежали книги, бесшерстным существом с рыбьей мордой. Похоже, что оно гналось за петухом, и, не меньше людей, было удивлено их встрече. Пока егерь замешкался, рыбоголовый, здраво рассудив, что перевес сил не в его пользу, ловко вывернулся и бросился бежать.
– Скорее! Нужно не дать ему позвать на помощь!
Бежать по гладким камням было настоящим испытанием. Обегая прилавки, дети старались угнаться за егерем, а он в свою очередь, пытался не упустить из виду лысую тварь, ловко удиравшаую на всех четырех лапах. Больше приспособленные для жизни в болоте, ее перепончатые пальцы неуклюже шлепали по брусчатке, выдавая существо преследователям. Но даже это было лишним для егеря. Бывалый охотник, он словно матерая гончая, держал след по запаху. Тина и тухлая рыба – вот чем пахла его добыча. Свист в воздухе и, с глухим ударом, топор вонзается в угол бревенчатого дома, прямиком за спиной монстра. Не останавливаясь ни на секунду, преследователь выхватывает свое оружие из сруба и погоня продолжается..
В какой-то момент Антоний, бежавший чуть впереди остановился.
– Потерял? – Сбившимся голосом проговорил его друг. Марк бежал поодаль, волоча за собой брошенный егерем мешок с книгами. Антоний выглядел растерянным. Он озирался вокруг, и не мог понять куда бежать дальше?
– Идем к южной окраине. Может он нас там будет ждать? – В этот миг за спиной у них что громыхнуло. Мальчишки застыли, глядя, как из-за крыш домов поднимается облако пыли. Казалось прошла вечность. Вдруг ударил колокол и шпиль колокольни, возвышавшейся над всем городом рухнул, а облако пыли понеслось вниз по улицам, заполняя собой каждую щель. Пока лунный свет не померк над их головами, и они, не сговариваясь, бросились бежать дальше от города.
На краю Ивельхейма, особняком от других домов, стояла ветхая водяная мельница с небольшой жилой пристройкой. Ее поросшие плющом стены из разносортных булыжников, с тоской взирали на городские дома из белого камня. Дверь почти вросла в землю да и крыша там и тут зияла прорехами. Но колесо, сердце этого дома, невозмутимо выполняло свою работу. Словно не вода, а само время бежало сквозь него. В крохотном окне мельницы горел огонек, а из трубы поднимался в усыпанное звездами ночное небо, белый дым.
Из колоды рядом с дверью торчал топор, на вид точно такой, как был при себе у егеря. Антоний встал на четвереньки у окна и Марк, забравшись на спину приятеля, заглянул в него. Внутри никого не было. На столе горел огарок свечи, да была рассыпана мука, будто только что здесь раскатывала тесто на каравай хозяйка. Пока мальчишки спорили: заходить им или не заходить – дверь открылась и на пороге их встретил старый мельник.
– Да, заходил ваш провожатый. Запыхавшийся, красный. Все каких-то чертей ловил. Спросил: не надо ли чего, да побежал дальше.
– А топор он зачем оставил? – Возразил Марк. – Он же без него как без рук.
– А мне почем известно? Может еще вернется за ним. А вы подождите пока здесь. Хотите есть? У меня уже и хлеб в печи поспел.
Старик возился у печи, а дети разбрелись по дому. Мельница на вид ничем не отличалась от простой деревенской избы. Только огромные части механизма напоминали о ее прямом назначении. В доме вкусно пахло хлебом. И хозяин был весьма радушен. На все расспросы гостей о том, как ему удалось выжить среди этого хаоса, он лишь отмахивался. Дескать дела мирские ему давно опостыли. А мяса с его жилистого тела, как с осиновой ветки. Потому, видать, его и не съели. Мельник водрузил на стол хлебный колобок, величиной со средний кочан капусты и крынку молока. И дети враз побросали все расспросы, усевшись на лавку.
– Вы ешьте, хлопцы, а я пойду зерна принесу. А то мельница зазря крутится.
Постная храмовая диета и все пережитое за день, заставили мальчишек уже после одного съеденного ломтя хлеба, тяжело дыша, отодвинуться от стола.
– Я наелся. – Сказал Марк. – А ты?
Антоний надул щеки и продемонстрировал, казавшийся ему полным, живот. А потом и вовсе развалился на лавке, пока его друг решил растрясти еду, чтобы влез еще кусочек румяной корочки. Он прошелся к окну. Город за стеклом ничем не напоминал разоренный и опустевший. Тихая летняя ночь подходила к своей кульминации, после которой где-то на востоке посветлеет тонкая полоса неба и наступит новый день.
– Пахнет чем-то. – Принюхиваясь пробормотал Марк. Улавливая манящий аромат горячей еды, он приблизился к печи, открыл заслонку и застыл в ужасе. На огромном противне лежало обугленное человеческое тело. Руки у него за спиной были связаны, а головы и вовсе не было.
Его друг, к тому времени, немного пришел в себя и уже жевал хлебный мякиш, отрывая по-чуть-чуть от колобка. Отломив очередной кусок, он повернулся на звук упавшей из рук Марка печной заслонки. Уже вставая из-за стола, Антоний заметил, что из колобка торчит что-то странное. Он отломил большой кусок и вскрикнул от ужаса. Из хлеба на него смотрело лицо их провожатого. Рыжие усы и длинный острый нос, а глаза белые, как у вареной рыбы. Мальчик отскочил от стола, будто ошпаренный. Не сговариваясь, оба служки бросились к двери. Но дорогу им преградила длинная худая фигура в проеме. На ней были желтые сапоги из телячьей кожи, а на лицо был наброшен капюшон.
– Ну что же вы, гости? – Старый мельник вернулся с мешком в руках. – уже уходите? Остались бы на ужин. Жаркое почти готово.
– Ты! – Закричал Марк. – Ты заодно с ним!
– С кем? С ним? – Мельник Показал пальцем на человека в проеме и рассмеялся. – Он обычная кукла. Его глазами я могу видеть. А ногами ходить. Это удобнее, чем на своих двоих, поверь. Ваш бургомистр, на свою беду, болтлив, когда выпьет. И однажды в трактире упомянул одну вещицу, которую я ищу… Ох, сколько же времени я ее ищу? А, не важно! Тогда еще ни этого клятого города, ни вообще людей, здесь не было.
Он вновь присел за жернова и опустил руку в мешок. И только сейчас дети поняли, что старик молол вовсе не зерно. Его жилистые руки доставали из мешка человеческие кости и ловко забрасывали из в глазок. Мука струилась водопадами из под каменного колеса.
– В личине ребенка придет давний враг. С собою несет, то, что мир подчинит. – Замурлыкал колдун, склонясь над каменным колесом. – Склонит пред ним голову и стар, и млад. Один в двух обличьях: и жив и убит.
Фигура в проеме сделала шаг вперёд и дети увидели под капюшоном, его белые, словно подернутые туманом глаза. Он ловко схватил их за воротники и подтащил к мельнику. Затем поднял за ноги и стал трясти. И в этот миг из-за пазухи Марка выпал небольшой куб. Он был деревянным, с обитыми почерневшим металлом вершинами. Колдун наклонился и поднял его с пола. Повертел в руках:
– Гексопаномикон. Книга желаний. Вот кто унес ее из часовни. Я так долго тебя искал, а ты оказалась в самом неожиданном месте. – Он поднес куб к самому носу. – Ах вы жалкие выродки! Одна из печатей сломана!
Старик не на шутку рассвирепел.
– Кто из вас загадал желание? Признавайтесь! Живо! Иначе обоих скормлю мертвецам! – Он пнул ногой мешок с костями и оттуда выбрался почти полный человеческий скелет. Не хватало только черепа. Он стал ходить по избе на ощупь, спотыкаясь и падая. Наконец наткнулся на стол, нащупал на нем колобок и надел вместо головы. Несколько раз провернув, наконец нашел то положение, при котором глаза были на нужном месте. Отковырял остатки мякиша, скрывавшие страшное, словно вареное, лицо, и затолкал их в рот.
– Я загадал. – Ответил Марк.
– Где ты взял ключ?
– У настоятеля. Я слышал, как он шептался с этим. – Висящий вниз головой мальчишка указал на державшего его за ногу бургомистра. – А потом подгадал момент и стащил.
– Потряси-ка его еще. Там, где-то, должен быть ключ.
– У меня нет ключа. Он рассыпался вместе с печатью.
Колдун воздел руки и при этом издал стон раненого зверя.
– Печатей три. Значит и ключей должно быть три! На что он бы похож?
Марк медлил:
– Обыкновенный ключ. Медный.
– Проклятье! И что же ты загадал?
– Чтобы Антоний снова мог говорить.
Мельник рассмеялся.
– А ты знаешь, что пока книга не исполнит все три желания – ей не сможет приказывать никто, кроме загадавшего? Поэтому она для меня бесполезна. Даже если я тебя убью. Хотя… – Мельник задумался. – Твой дружок все еще нем. Значит книга не закончила с ним. На-ка, подержи.
Он сунул куб в руку Антонию, а сам взял со стола большой, сточенный почти до обуха тесак, подошёл к Марку и вспорол ему живот. Мальчик не сразу понял, что произошло. Он стал кашлять, сплевывая на пол кровь. Ее становилось все больше. Ему уже было трудно дышать. Булькающие звуки и резкий запах железа в воздухе привлекли внимание оживших костей. Мельник отступил в сторону и мертвец набросился на Марка. Антоний все это время висел рядом и видел все, что происходило. Запеченная голова егеря, вращая безумными белыми глазами, вгрызалась в разрез вдоль живота его друга. Марк уже не стонал. Он слабо хрипел, а тело его лишь подрагивало от укусов нежити.
Как только он издал последний звук и умолк, Антоний увидел, как сломанная печать на кубе вновь появилась. В этот миг он закричал:
– Убью!
Он сорвал с шеи бургомистра кулон в виде молоточка и, стукнул им по одной из печатей.
– Я желаю стать сильнее тебя! – Закричал он указывая на старика. В этот миг будто что-то полыхнуло перед его лицом. Кожу обдало жаром, словно он сидел перед открытой печью. Предметы и люди вокруг начали плавиться и стекать на пол, как свечи. Да и сам пол исчез под ногами. Внезапно мальчик оказался один в гудящем потоке огня. Звук, похожий на кузнечный горн шел отовсюду. И он сам вибрировал вместе с пламенем. Антоний посмотрел на свои руки. Они пылали. Нет. Даже не пылали. Они сами были огнем. Тогда далеко впереди, на границе видимого, проступила огромная фигура. Она была всюду, куда бы не повернул голову Антоний.
– Ты клянешься служить мне?
– Да. Взамен на силу уничтожить моего врага.
– Да будет так.
И мальчик вновь оказался в своем мире. Будто просто моргнул. Старик стоял над ним с окровавленным ножом и тянул руку.
– Ну-ка, отдай мне это, малыш.
– Игносис Терадефелиос! – Произнес Антоний, сам не зная, откуда взявшиеся слова. Воздух внутри мельницы наполнился жаром. Глаза старого колдуна бегали из стороны в сторону, словно ища помощи у своих марионеток.
– Заткните его!
Но рука бургомистра уже почернела от жара, исходившего от мальчика. И спустя несколько мгновений рассыпалась в пепел, освобождая пленника.
Ребенок поднялся и сделал шаг в сторону мельника.
– Все зря? – старик упал на колени. – Мое войско. Битва за Дайонвар проиграна не начавшись.
– Игносис Терадефелиос!
Тварь, пожирающая Марка попыталась забиться под лавку. Бургомистр выпустил его ногу и тело не слышно упало на пол.
– Я понял. – Старик с надеждой посмотрел на Антония. Ты – не он.
– Игносис Терадефилиос!
Гудящее пламя охватило мельницу. Дерево вспыхивало и исчезало. Камень нагревался докрасна, потом добела и растекался. Земляной пол превратился в жидкое стекло. Когда все прекратилось, мальчик лежал в пепле и золе. Одежда на нем сгорела. Пламя не тронуло лишь странную книгу в форме куба.
Я не хотел, чтобы так все закончилось. Мы были детьми. Двое мальчишек-служек из храма посреди города. И однажды, убирая часовню, мы нашли вход в подземелье. Там была всего одна крохотная комнатка. В ней каменный ковчег. В нем книга. Мы грезили волшебством. И один из нас пожелал, чтобы второй исцелился и заговорил.
Дарвик слышал, как Яков заскрипел своими желтыми зубами.
– Ах ты лисий желудок! – Яков схватил жреца за грудки и приподнял над столом. – Да ты знаешь, сколько душ загубил? Ты и дружок твой.
– Мы были детьми. Что мы могли понимать?
– Я тоже был дитём! Я за ту ночь стал весь седой. Как лунь! А ты! Вы! Поиграть им захотелось в чародеев! Сукины дети!
– Не трожь святого человека, паскуда! – Кто-то, только проснувшись и не поняв, что происходит, оттолкнул старика, и тут же сам получил оплеуху. К нему подскочили дружки, хватаясь по пути за все, что не прибито к полу. Завязалась драка.
Столы переворачивались от падающих на них тел, пол был в разлитом эле и разбросанной еде. Официантки попрятались за прилавок, а трактирщик стал от греха прятать под пол кувшины и бутыли с вином. Кто-то выхватил из очага раскаленную докрасна кочергу и размахивал ею, неуклюже фихтуя перед носом другого, в чьей руке было бутылочное горлышко. Герцог Фераворн с горящими глазами наблюдал за происходящим, ежесекундно хватаясь за эфес шпаги. Но строгий взгляд его слуги заставлял юного аристократа сдерживать свой пыл. Дарвик спокойно допивал свой эль, не обращая внимание на суету вокруг. Мертвый цыпленок, еще недавно бегавший по столу спрятался в опрокинутый кувшин. Несколько раз мимо головы наемника пролетели тарелки. Одну он даже поймал и положил на стол, накрошив в нее хлебный мякиш и подвинув птице. Существо в кувшине несмело выглянуло, но разумно решило остаться внутри.
Тем временем Яков наконец пробрался сквозь разделявшую их бушующую толпу к жрецу и с доброго размаху влепил ему в ухо. Тот пошатнулся и грузно осел на пол.
– Ну, деревенщина, сейчас я тебя научу грамоте! – Проскрипел он зубами.
Пузатый жрец засучил рукава и стал складывать пальцами какие-то знаки, набирая при этом в грудь воздуха. В какой-то миг вокруг его кистей возникло голубоватое мерцание, а глаза закатились и стали белесыми. Когда он произнес первый звук – сквозь воздух в таверне прокатилась волна жара. Якова, который стоял перед ним швырнуло в стену, как мокрое белье об доску. Люди замерли в ужасе. Одни лежа на полу, кто-то с табуретов над головой или с ухватом в руках. Все взгляды устремились к трепыхавшемуся, будто под порывами сильного ветра серому балахону жреца. Он произнес что-то еще и огонь в очаге полыхнул, а в его пламени проступили силуэты. По затылку Дарвика будто пробежали искры. Он машинально потянулся за спину, но вспомнил, что топоры оставил в конюшне. А темные силуэты в огне тем временем словно приближались, все ускоряя шаг. Их было много. Тощие, черные, пугающие – они бежали в сторону застывших гостей таверны. В них было что-то, что заставляло испытывать животный ужас. Какой испытывает овца перед пастью льва. Жрец снова открыл рот и вдруг запнулся на полуслове. Глаза его закатились и он рухнул на пол. За его спиной стоял с медной поварешкой в руке повар.
– Язик!
Мальчишка быстро подбежал к очагу и залил пылающие дрова из кувшина. В таверне повисла тишина.
Жреца, связанного и с кляпом во рту уволокли куда-то в подпол, а Якова приводили в чувства на лавке. Рыжий трактирщик держал на его голове холодный келих с элем. Когда рука Якова потянулась к нему и стала тащить ко рту – все поняли, что он жив.
В трактире стоял шум. После чудес, что вытворил недавний гость и мордобоя, который за этим последовал бурлящая в людях кровь еще долго не унималась. Многие ее гасили уже второй, а то и третьей пинтой эля. Другие бурно обсуждали произошедшее на улице, раскуривая трубки.
Уже поднимаясь по лестнице Айвин вдруг обернулся:
– Я полагаюсь на вас, господин Дарвик. Вы порядочный человек и не сбежите с задатком. Но у меня странное предчувствие, что я вас больше не увижу.
* * *
