РАССКАЗ ПРО ДЕВУШКУ И МАЛЬЧИКА

Ура, новый пост! Недавно сдал первый презентацию своей диссертации, и вот решил запилить новый пост , теперь про ДЕВУШЕК.

Предисловие

В далёком далёком прошлом, я решил изменить свою жизнь и пошёл в качалку. Идея топ, да вот  подфортило, я в Китай попал, а тут идеал мужчины весьма отличается от норм в Европе. 
Не буду долго описывать нужный формат парней в Китае, а в кратце: высокий (можно до 2 метров), худой, выбритый ( это я про лицо, подмышки и яйца не принципиально, китаянки же не бреют ) . Кину пример , пацан очень популярный .

Американец? Англичанин? Канадец? Ну ну , Уссурийск - Вам о чём-то говорит? Вот вам один из примеров китайского эталонного парня. Звать его Лелуш ( Влад Иванов) .

Так вот тут мне повезло только с ростом. К чему это я рассказываю, если тема про девушек? А чтобы Вы не ждали похождений по дамам всех возрастов и цветов. 

А теперь немного про особенности :
1) Чти традиции предков.

ссылка на гифку

Эталон красоты (уберите любителей красивых форм):

Чем тоньше руки и ноги - тем лучше. Ибо так сказал кто... А да, эталон красоты такой. 
Наверно ктото спросит " А чё с лицом? Что с глазами?" . Нюх-нюх , чую расиста.  Вы видите пример работы приложений ( а уже и в стандартных камерах установлены фильтры) по изменению формы глаз и лица. Ключевых момента 2 : Глаза больше , подбородок острее. Пару раз меня фоткали , а фильтры не выключали, дичь получается , никому не советую. 

Дочитали до сюда? Давайте отдохнём от этих ужасов, скину фотку девушки из качалки . Забавный был случай, она тренером работает. Если кто-то думает , что я пикап мастер или имею богатый опыт в общении - то вы ошибаетесь. Подошёл, сказал что у неё большая попа, попросил сфоткать , готово. 

-Я тебя уже видел
-Где?
-В моих снах

-Догадайся с какой стороны моё сердце
-Слева?
-С твоей стороны (имеется ввиду рядом с тобой)

-Ты устала?
-Нет , а что?
- Ты уже бродишь весь день у меня в сердце (игра слов, тупо  , но на китайском норм)

-Я хочу тебе сказать, что знаю что ты занята, и поэтому можешь посмотреть три первых слова(иероглифа).

Давайте немножко для любителей английского(Эти применяю если китаянки знают английский нормально, но в основном они не понимают прикола, хотя все иностранцы кекают):

Do you have an extra heart, because mine is stolen

Know what's on the menu? Me 'n' u.

Do u believe in love at first sight? Or should i walk by again?

Aside from being sexy , what are u doing for a living?

Спрашивайте , что вам интересно, я написал , то что приходило в голову сразу, вроде как есть что ещё рассказать , но чёта вспомнить не могу. 
И вот ещё пак малышек из тантана - приложения для знакомства (типо тиндера или баду). Тиндер в китае тоже есть, но там много ботов, а если попадается малышка, то она только на перепихон. Фотки в комментах

Двенадцать

Обрывки воспоминаний метались в голове, как рой мошек.

Непроглядная тьма. Ничего. Только ощущения.

Вокруг довольно холодно. Но терпимо. Под ногами – как будто снег. Но это не точно. Никакого ощущения пространства. Не к чему привязать себя в этой тьме. Это давит, сводит с ума.

Слабая вспышка света. Звук. Кто-то идёт. Совсем рядом.

Мягкий голубой свет медленно расплывается, освещая всё вокруг.

Зима. Пустая городская площадь. Вокруг мишура, конфетти, серпантин. Сосновые ветки и пустые бутылки. Ни души.
– Братишка, мелочью не выручишь? Что-то я издержался, а башка болит – сил нет.

Я обернулся: помятый, небритый мужичок средних лет. Глядя на него, я физически чувствую его похмелье.
– Новый год отмечал? – спрашиваю я.
– Да, будь он неладен, – он достал сигарету и закурил. – Будешь?
Я не курю, но что-то заставило меня взять предложенную сигарету и закурить.
Стоим, курим. Смотрю вокруг – сюр. Это даже не декорации, а декорации декораций. Полный сюр.

Табачный дым удивительным образом возвращает ощущение реальности происходящего.
Снимаю со спины рюкзак, достаю из него бутылку. "Новогодовка". Протягиваю новому знакомому.
– О, прям в масть! – он покрутил бутылку. – Только такая? Не, без претензий, просто последние десять дней только её и пью. Приелась.
– Чем богаты, как говорится.

* * *
Свет снова исчезает. Только уголек сигареты немного разгоняет тьму. Иду.

В воздухе ощущается странный запах. Кофе, сигарет и бумаги. Абсолютно белый свет начинает освещать пространство.

Опушка леса. Поляна. Сугробы. Мне на встречу бежит дворник непонятной национальности, с лопатой, расчищая тропинку. Добежав до меня он резко берет влево и бежит дальше.

Я иду между офисных столов: на них лежат горы бумаг, компьютеры светят мониторами, мерный гул кулеров разгоняет тишину.

– Бля, уже год начался, а мы ещё старый не закрыли.
У стола стоит молодой парень, наливая себе кофе.
– Где тебя носит? – обращается он ко мне. – Заказчик просит макет поправить. А я что? На!
Я беру кружку с кофе. Кофе дерьмовый, но приторная сладость перебивает это. Он неожиданно придает смысл всему происходящему.
Я поднял голову. С неба шёл снег. Дворник снова пробежал мимо.
– Макеты, отчёты, ёбаныйнасрал!
Он садится за стол, отряхивает клавиатуру от снега и начинает печатать.
Я снимаю рюкзак, шарю внутри. Папка с документами. "Макет (охуенный)". Протягиваю парню.
– О! То, что надо! – он кладет папку на край стола и продолжает печатать. Папку медленно засыпает снегом.

* * *
Свет снова гаснет. Кружка с кофе греет руки. Я иду. Ветер. Ветер и снег. Я бросил пустую кружку и надел капюшон. Иду сквозь тьму и метель. Ветер утихает. С неба снова разгорается свет.

Средь сугробов вижу слабый дымок. Иду туда.

– Друг, помоги толкнуть! – вокруг машины скачет замёрзший мужик. – У-у-у, сука! Когда же тепло будет?
Старые Жигули хрипят, пердят и кашляют. Вокруг снег, сплошной стеной. Больше ничего.
– А куда толкать-то? – интересуюсь я.
– Да вот, прямо, – мужик показывает на сугроб. Я молча смотрю на него.
– Ладно, садись. Погреемся.
Я сажусь в машину. Пахнет бензином и какой-то химией. Но тепло.
– Вот бы мне машину новую. Вот тогда бы я – ух! А эта что? Так, гроб на колёсах.

Я лезу в рюкзак. Достаю обрывок старой газеты с надписью "Новая машЫна". Протягиваю автолюбителю.
– Ух ты! Вот спасибо! Вот это выручил!

* * *
Свет погас. Я сижу в сугробе. Встал. Иду. Ну, хоть согрелся.

Вдалеке слышен шум воды. Иду туда.
Свет мягкий, жёлтый, с зелёным отливом.

Я оглядываюсь вокруг. Айсберг. Посреди него, с бешенной скоростью, течёт река. Ниоткуда и в никуда. Просто поток бурной воды.

– Держи! – слышу крик. Голос женский.

Иду на звук.

У самого потока, держась за кольцо, вбитое в ледяную стену, висит девушка. В другой руке она держит обрывок верёвки.
– Хватай скорее! Сейчас уплывёт!
Я подошёл и взял верёвку. Метр, не больше.
– И что? – спросил я.
– Уплыла? – девушка отпустила кольцо и подошла ко мне. Я протянул обрывок.
– Сука! Тварь! Да и хер с ней! И без неё обойдусь!
– Кто она-то?
Девушка с удивлением посмотрела не меня.
– Ты тупой?
Я промолчал.

Она села у воды и стала водить веревкой в потоках воды.
– Кыш, кыш! Плавься, зараза, – приговаривала она.
Вдруг её потянуло в сторону.
– Хватай! Поймала!
Я подбежал и схватил верёвку.

Мы тащили изо всех сил, но веревка всё не кончалась. Вдруг с грохотом, на берег упала огромная каменная плита. Замшелая, облепленная жёлтыми листьями, из трещин попросили маленькие деревца.
– Ты моя родненькая, наконец-то! – девушка кинулась обнимать её.

Вдруг она резко обернулась ко мне.
– А у тебя есть?
Я не стал спрашивать, что именно. Не хочу снова быть тупым. Молча снял рюкзак и заглянул во внутрь.
– Это? – я протянул ей лейку.
Она радостно подбежала и схватила её.
Набирая воду из потока, она стала поливать плиту.
– Расти большая, расти красивая, – приговаривала она.

* * *
Свет снова исчез. Я пошел дальше.
В воздухе появился отчётливый запах дыма. Стал двигаться в его сторону.

Теплый свет озарил вереницу маленьких домиков. Дым шёл со двора одного из них. Я пошел туда.

Зелёная трава пробивалась из-под жухлой листвы. Воздух был тёплым.
– О! Кого я вижу! А я жду тебя, жду. Заходи! – седой дед, в кителе, накинутом поверх тельняшки, сидел у мангала и насаживал мясо на шампур. Я подошёл ближе.
– Как здоров, отец?
– Вашими молитвами! Присаживайся, наливай.
Я поднял с земли большую бутыль с зеленоватой жидкостью, налил по пол стакана и протянул старику. Он отряхнул руки, вытер тряпицей и взял стакан. Встал.
– За встречу!
Я тоже встал. Выпили. В нос ударил запах спирта, дыма и свежего ветра.

Присели. От мангала потянуло запахом запечёного мяса. Дед достал из запазухи финку и потыкал шашлык.
– Наливай.
Я разлил зелёный самогон, дед снял шашлык в тарелку и нарезал ржаного хлеба.
– Давай, сына. За дружбу!
Выпили по второй, закусили.
– Ты заглядывал бы почаще, скучно тут одному. Работу справил и сидишь, как дурак. Не то, что поговорить – помолчать не с кем.
Я полез в рюкзак. Старый, изорванный блокнот с пожелтевшими страницами. На обложке виднелись бурые пятна. Я протянул его старику.
– Сыночка! Родненький! Нашёл! Нашёл его! – дед схватил блокнот и прижал к груди.
Потом осторожно открыл, не торопясь перелистывая каждую страницу. Закрыл. По его щеке текла слеза. Я молча налил по станку.
– Не чокаясь.
Выпили.

* * *
Снова тьма. Я стоял и ждал. Легкий, теплый ветер. Я пошел навстречу.

Свет вспыхнул так ярко и резко, что я зажмурился.
– С днём рождения!!!
Немного приоткрыл глаза. Зелёная, залитая солнцем поляна. Девушка. Темные каштановые волосы рассыпались мелкими кудрями по её плечам.
– Ну что ты застыл? Побежали скорее! – Она схватила меня за руку и потащила к разложенной на траве простыне.
– Ну? – нетерпеливо спросила она.
– Что "ну"? – я немного замешкался.
– Ну, значит ну! Какой подарок ты сегодня хочешь получить?
– А сколько их у тебя?
– Ни одного! – она громко рассмеялась. – Точнее один.
Я подумал и снял рюкзак. Там было пусто.
– Прости, но у меня для тебя ничего нет.
– Ну как же нет?! Я точно знаю, что есть. Закрой глаза.
Её губы прижались к моим. Вокруг поднялся ветер. Но он был не штормовым, а теплым, обнимающим. Это был очень долгий поцелуй.

* * *
Тьма. Тьма и жар. Я шёл наугад. Было душно, голова кружилась.
Тьму медленно рассекали редкие лучи закатного солнца. Высокий холм. Огромные валуны в алых бликах солнца.
– Пришёл? – раздался голос сверху.
Я поднял голову. На валуне сидел молодой парень.
– Я не ждал тебя, но знал, что ты придёшь, – он явно был не рад меня видеть. – Зачем пришёл?
Я пожал плечами.
– Я просто иду. Мимо.
– Э, нет. Раз пришёл – рассказывай.
– О чём?
– Зачем идёшь? Куда? Ты же помнишь, куда ты идёшь?
– Нет, не помню. А должен?
Он рассмеялся. Смеялся так, как будто хотел этим обидеть.
– Вот поэтому ты мне никогда не нравился! Только такой дурак, как ты, будет идти не зная куда. Не понимая зачем. Ты жалок!
Я хотел уже уйти, но сначала снял рюкзак. Пусто. Хотя нет. Что-то блестело на дне.
– Держи. За этим я шёл. Отдать их тебе.
Он немного неуверенно взял в руки часы. Обычные наручные часы.
– Мне?
– Да, тебе.
Он торопливо надел их на запястье.
– Мои! Время! Я подчинил время!
Я уже не слушал его. Если это всё, чего ему не хватало, то не я жалок. Мне не нужно время.

* * *
Тьма окутывала и колола тысячами маленьких игл. Воздух был густой и колючий. В горле першило. Я ускорил шаг.

Из темноты на меня надвигался темный лес. И я бы не понял этого, если бы не кроны деревьев, освещаемые вспышками молний. Начиналась гроза. Я поспешил укрыться под деревьями.
– Уходи!
Под деревом сидело нечто. Струи мокрых волос растекались по бледной коже. Оно недовольно ёжилось и пыталось сильнее вжаться в дерево.
– Уходи! Ты противен. Ты ничтожен. Ты мне не нравишься.
Я по привычке снял рюкзак. В нем лежал букет цветов. Я осторожно протянул подарок.
– Уйди! – от удара по руке букет упал на землю. – Мне ничего от тебя не надо!

Я удалялся, оставляя лес за спиной. Молнии освещали тропу. "Уходи! Уходи! Уходи!" – всё тише звучало за спиной.

* * *
И снова тьма.
Последняя встреча окончательно выбила меня из сил. Я едва передвигал ноги. Идти. Куда? Зачем? Для чего всё это?
Я бросил рюкзак у ног и сел. Тишина и темнота. Не худший конец пути. Не холодно и не сыро. Тихо. И темно.
– Ты здесь?
Я молчал. Может галлюцинация?
– Привет. Ты тут? – снова послышалось в темноте. Голос принадлежал девушке, если не девочке.
– Да, я тут.
На мой лоб легли прохладные пальцы.
– Вот ты где! – радостно сказал голос. – А я иду за тобой, иду. И никак не могу догнать. Спасибо, что подождал.
– А зачем ты идёшь за мной?
– Не знаю. А ты знаешь, зачем ты идёшь?
– Тоже нет.
Мы засмеялись.
– Вот! Держи!
Над моей головой вспыхнула яркая искра. Она медленно падала мне в ладони.
– С ней идти не так страшно.
– Спасибо, но мне не было страшно. Но да, с ней будет спокойнее.
И мы замолчали. Свет искры освещал её лицо. Я поднялся.
– Пойдем?
– Пошли! Но только я с тобой! Я не привыкла ходить во тьме, как ты.
– Тогда зачем ты отдала её мне?
Она засмущалась и отвернулась.
– Отдала и отдала. Тебе-то что?
И мы пошли.

* * *
Воздух заметно остыл. Мы шли по тропинке вдоль колонн, разрушенных временем. С неба то и дело падали редкие капли дождя.
– Я дальше не пойду.
– Боишься?
– Нет. Но там холодно. Я тут подожду. Или назад вернусь. Или в обход пойду. Не знаю. Но туда не пойду точно, извини.
– Тогда возьми искру.
– Нет, не возьму.
– Пожалуйста.
– Не-е-ет. Не уговаривай.
Я снял рюкзак. Ведь я ещё не отдал ей то, что я нес для неё.
– Тогда возьми это.
Она взяла квадратную коробку.
– Что это?
– Не знаю. Но это тебе.
Она открыла коробку и запрыгала от радости.
– Гирлянда! – она обмоталась тонкой нитью с ног до головы и засияла, как новогодняя ёлка.
– Я ёлочка! Я ёлочка! – она кружилась и танцевала. Разноцветные блики залили всё вокруг.
– Ну, я пошёл.
– Обещай, что найдешь меня!
– Обещаю.
Я двинулся дальше, а она осталась кружиться, освещая своим светом древние руины.

– Какая она счастливая. Спасибо, что не составил её без света.
На каменной стене сидел мужчина. Он был одет в темный плащ с капюшоном.
– Молодой человек, могу я вас попросить проводить меня до границы этих развалин?
– Конечно. Почему нет.
– Спасибо. Честно признаться, я тоже давно иду за вами. И там, во тьме, даже хотел подойти. Но появилась она. И я не стал мешать. Вот мы и пришли.

Я остановился. В свете искры, из-под капюшона блеснул бледный лик. Незнакомец развернулся.
– Подождите, – я снял рюкзак. – Это вам.
Я достал из рюкзака связку ключей и протянул незнакомцу.
– О! Мои ключи! Премного благодарен! Честно, не ожидал, что именно вы принесёте их мне. Это хороший знак.
– Знак к чему?
– Что у вас всё получится. Прощайте.
Костлявая ладонь похлопал меня по плечу и незнакомец растворился во тьме.

* * *
Было холодно и безветренно. Хлопья белого снега лениво опускались на землю. Тьма стала гуще обычного, и искра с трудом рассеивала её. Тропа закончилась, и я шёл наугад.

Впереди раздался шорох. Я по привычке пошел на звук.

– Идёшь? Светишь? Этот мир не привык к свету.
– Думаете, мне стоит погасить искру? – я не видел собеседницу, но голос был женский и низкий.
– Нет. Пусть будет. Возможно, скоро все изменится. И мои дети будут резвиться на зелёной траве при свете дня. Но не сейчас. Сейчас тут только тьма и холод.
– Извините, но я не вижу вас.
Раздался тяжёлый, утробный смех.
– Не видишь? А сейчас? – снег передо мной зашевелился и я увидел огромную волчью морду.
– Здравствуй, человек.
– Здравствуйте.
– Ты не боишься. Это странно.
– Я не умею, извините. И я не уверен, что я человек.
– Ты пахнешь, как человек. Не обманывай себя, – волчица поднялась на лапы. Она была очень большой. – Пойдём, провожу тебя до границы своих владений. Тут легко заблудиться.
Мы шли молча. Вдруг волчица остановилась.
– Впереди тебя ждёт выбор. Не обманись. Он хитёр и коварен.
– Кто он?
– Увидишь.
Я снял рюкзак. В нем лежал венок из полевых цветов.
– Это, наверное, вам, – сказал я держа венок в руках.
– Как мило, – волчица наклонила голову. Я надел его, аккуратно просунув уши в венок, чтоб он не спал.
– Спасибо, новый друг, за кусочек лета в этой снежной пустыне. Доброго пути.

* * *
Чем дальше я шёл, тем сильнее светилась искра. Пейзаж вокруг тоже светлел и менялся. Ледяные стены огромных зданий освещало холодное солнце.

Искра выскочила из руки и полетела вперёд. Я двинулся следом.

На огромной ледяной площади стояла очень высокая женщина, в сверкающих одеждах. В руках она держала посох. Искра влетела на его верхушку, и всё вокруг засияло ослепительным светом.
– Спасибо, что вернул моего светлячка, мальчик. Зачем ты пришёл?
– Просто иду. У меня нет цели.
– Ну иди, иди.
Я снял рюкзак.
– Это вам, – я протянул ей запечатанный конверт.
– Мне? Как необычно! – она наклонилась и приняла конверт. – Всё идут ко мне, чтобы просить. Но ты первый, кто пришел, чтобы дать.

Она открыла конверт, достала письмо и начала читать. Чем дальше она читала, тем печальнее становился её взгляд. Она смяла бумагу и бросила вниз.
– Уходи, – прошипела она сквозь зубы. – Уходи и не смей возвращаться! Дурак!

Я развернулся и пошел прочь.

– Не туда, дурак! – крикнула она. – В другую сторону. Там бездна.

* * *
Я шёл и думал. Пожалуй, впервые за весь путь. Что я принес им, что получил от них, куда я должен прийти.

Я дошёл до стены. Она была выше неба и бесконечно широкая. Ни замков, ни дверей.

Неожиданный финал. "Выбор. Он хитёр и коварен" – вспомнил я волчицу. Кануть в бездне или дойти до конца мира.

Я прижался лбом к холодному камню. Нет, я не устал. Но мне хотелось двигаться вперёд. Но придется идти назад. Это неправильно, должно быть по-другому. От отчаянья я ударил кулаком в стену.

Камни дрогнули и открылась потайная дверь. В проеме замелькали разноцветные огоньки.
– Привет!

Когда не фапаешь 2 дня, а затем решаешь поиграть в шахматы _

Сорок второй этаж и ниже

За открытым окном сорок второго этажа завывал ветер. Шестилетний Сережа смотрел на полугодовалого Юру, держа того на руках, и все никак не мог понять, почему этот малыш такой глупый.

«Нет, ну вы посмотрите на него, — думал он, — Смотрит на все вокруг, улыбается, и ничего не понимает. Вот оставили меня за главного, так? А как мне быть главным, если он такой несмышленыш? И мама говорит, что Юра еще маленький, глупенький.»

А маленький Юра ни о чем не думал. Ему было еще рано. Он просто хлопал своими глазками-пуговками, надувал слюнявые пузыри и жил маленькими, вложенными природой, реакциями и инстинктами. И что там говорит или думает старший брат, ему было, пока что, все равно.

Только вот Серёже, наоборот, было не все равно. Мама с папой ушли в магазин, впервые оставив его, уже такого взрослого, за старшего. Значит он теперь в доме главный и за всё и вся дома отвечает. Правильно?

Правильно.

И если Юра такой глупый-глупый, то это теперь Сережина обязанность сделать его умным. «Научить Жизни», как называет это папа.

— Ты же хочешь быть умным? – спросил Сережа у Юры, — Глупым быть нельзя. Глупым быть плохо. Так мама говорит. А значит нужно учиться. Правильно?

Юра, конечно же не ответил. Лишь улыбнулся, глядя на своего заботливого старшего брата.

После чего Сережа выбросил маленького Юру в окно.

И Юра полетел вниз с сорок второго этажа. А что ему еще оставалось делать? Он не был птицей, не был самолетом, он был самым обычным маленьким человечком – несмышленым, глупеньким, и уже довольно тяжеленьким.

Евгений Павлович мирно сидел на кухне, пил свежезаваренный чай и читал вчерашнюю газету. Несмотря на приличный возраст и желание носить солидную профессорскую бородку, он предпочитал держать свой внешний вид примерно на сорока-сорока пяти годах. А еще предпочитал носить очки, за что его ругали как в университете, так и дома – зачем, если у него, как и у всех, идеальное зрение? К чему эти архаизмы? Но Евгению Павловичу просто нравилось, как они смотрелись на лице. Солидно, умно. Как на картинке какого-нибудь научного журнала далекого двадцатого века.

И вот, примерно в тот момент, когда он осторожно прихлебывал горячий напиток, до него донесся громкий и неприятный детский плач, а затем маленький Юра стремглав промелькнул за окном.

Евгений Павлович улыбнулся. Вместе с приятно обжигающим пищевод теплом горячего чая, на него нахлынула волна воспоминаний. Профессор закрыл глаза и увидел своего старшего сына Максима, будто все происходило вот буквально вчера. Он был таким милым ангелочком, когда Евгений Палыч, вместе со своей женой Настенькой, вместе скидывали сынулю на встречу ветру. Конечно, они тогда были молоды, а потому не располагали теми солидными финансами и уважением коллег, а потому жили в простой старой пятиэтажке на границе мегаполиса. Их квартира располагалась на втором этаже, а потому тогда им пришлось забираться вместе на крышу с младенцем на руках.

Максим плакал вот точно так же, когда дрянной инстинкт самосохранения начал свое отравляющее действие на организм маленького мальчика.

Евгений Павлович, прислушавшись, все еще мог различить удаляющийся плач Юры на фоне шума большого города. Ну, конечно, сорок этажей, это вам не пять. Максим тогда успел лишь пискнуть, заорать, лишившись опоры маминых рук, а потом почти сразу плюх, и сразу затих.

«Эх, Максим, где же ты сейчас? – пронеслось у профессора в голове, — Все сражаешься на Титане, отвоевываешь еще одну планету для человеческой расы. Уже лет десять от тебя ни ответа, ни привета. Мог бы и уважить родителей.»

Кряхтя и все еще улыбаясь от приятной ностальгии по старым добрым временам, профессор иммунологии открыл глаза, снова отхлебнул вкусный чай и продолжил, как ни в чем не бывало, читать газету.

А Юра все летел и летел вниз. Этаж проносился за этажом, а Юра плакал, орал, истерил. Инстинкты, вылезшие на поверхность, горели синим пламенем, сигнализируя: «Ты умрешь, умрешь, умрешь!»

Пролетая тридцатый этаж, если бы слезы не застилали его глазки пуговки, в незашторенном окне он мог бы увидеть двух молодых людей, целующихся на сложенном диване.

И даже если бы парочка услышала Юру, им было бы все равно. Они были слишком заняты друг другом.

— Постой, милый, — Оля отстранила от себя парня, — Миш…

— Да?

— Может в этот раз попробуем что-нибудь… необычное? – она потупила глаза, засмущавшись своего нескромного желания.

— Эхе-хе, — улыбнулся парень, предвкушая скорое наслаждение. Он уже давно ждал подобного предложения, — Например?

— Ну не знаю… Что-нибудь новенькое.

— Хочешь в попку?

— Да нет, же идиот, — она совсем без злобы шлёпнула его по заднице, а потом поцеловала в небритую щеку, — я же говорю, что-нибудь новенькое. А в попку я еще в тринадцать попробовала. Уже не вставляет.

— Хмм… — парень призадумался. Они были с Ольгой уж около семи лет, так что она все еще была для него в новинку. У нее за плечами был уже многовековой опыт, а он всего пару лет назад только закончил университет, — Знаешь, я тут недавно на одно видео наткнулся.

— Какое? — глаза Ольги сразу загорелись, она знала, что Миша был тем еще интернет романтиком, — Случаем, ты не про то, где девушке отрезают ногу, вынимают костный мозг бедренной кости и в эту самую кость…

— Да не, — усмехнулся он, — это глупо. Да и к тому же, долго не получится, быстро отрастет… Я про то, где срезают черепную коробку и долбят мозг прямо в центр удовольствия, без каких-либо посредни…

— Ой, милый, ты у меня такой затейник! – Ольга обняла парня за плечи, притянула к себе и страстно поцеловала в губы, нежно откусывая ему язык. Миша замурчал от удовольствия, отвечая ей поцелуем на поцелуй. Вечность спустя они вновь отстранились друг от друга. Он, чтобы пойти за пилой, а она, чтобы снять свитер - не хотела запачкать его во время секса — О да, красавчик, сделай мне хорошо!

А Юра все летел, летел, летел. Его тянуло к земле, прародительнице всего сущего, матери всего и всея. Источник жизненной силы и человеческого могущества. А страх поглощал Юру, пытался похитить сознание, превратить его в бессвязную кашу, извратить психику, тянул свои щупальца к зарождению безумия и не находил ничего. Юра был еще слишком маленьким, слишком глупеньким, у него еще не было ни собственного сознания, ни подсознания, ни сколько-нибудь цельной психики. Ему еще предстояло бы узнать, что же это такое, сформировать свой собственный взгляд на жизнь.

Но он летел вниз, а зеленая поверхность земли становилась все ближе.

На десятом этаже жила писательница Катрин. За свою долгую жизнь она написала уже почти все, чтоб только можно было написать, и сейчас, как она думала, у нее наступил творческий кризис.

Когда-то она увлекала читателя остроумной сатирой, заставляла задуматься о смысле бытия, описывала новые миры, копировала старые истории, переписывала классические произведения на новый лад. В ее голове уживались тысячи, миллионы самых разных персонажей и историй, она прожила не одну, не две, и даже не несколько миллионов разных жизней во всевозможных мирах и эпохах.

Единственное, что она так и не смогла воплотить на бумаге, так это давно утерянный жанр, канувший в пучину времен. Новый, так быстро меняющийся, когда-то, мир, отверг его, а жанр не сильно возражал.

И Катрин дала себе клятву возродить древнейший из мудрейших, легендарный, забытый жанр триллера.

Вот уже четвертый десяток она каждый божий день заваривала себе крепкий кофе, садилась за письменный стол у окна, включила голубой экран ЛЭДбука, создала новый документ и молча сидела перед ним, не решаясь напечатать ни единого символа.

Ей не о чем было писать.

Искусство умерло. Она сама убила его, воплотив все идеи и все мотивы. Ее окружал мир, наполненный нестареющей человеческой мудростью, расширяющийся в высоту и широту, захватывающий планету за планетой. Будущее предопределено и банально, прошлое все еще свежо в головах живущих что по ныне, так и во веки веков.

«Людям осталось лишь настоящее» — напечатала она на экране ЛЭДбука и уставилась на строчку уставшими глазами. Потом пожевала губами и добавила: «Плоть их жаждет лишь двух ипостасей: наслаждений сейчас, как можно больше и быстрее, да научных изысканий, дабы найти себе еще больших наслаждений».

Нет, галиматья, подумала писательница и стерла все напечатанное. Прописными истинами никого не удивишь.

Когда за окном, за парами остывающего кофе, пролетел Юра, уже слегка охрипший от непрекращающегося плача, в голове творца мигнула тусклым светом небольшая лампочка идеи. Своими метафорическими проводками она была связана со всем известным, главным изобретением человечества. Но, увы, она тут же погасла. На подсознательном уровне, где-то там, за не до конца убитым в детстве инстинктом самосохранения, ее сознание отмело эту поистине бестолковую мысль.

Может быть, когда-нибудь, она вернется. Но не сегодня.

А Юра летел. И лететь ему оставалось не долго, людишки-муравьишки, сновавшие туда-сюда, с каждой секундой становились все больше и больше, земля подернулась сетью черных тротуаров, серых скамеек, розовых кустов.

Девятый этаж, восьмой, седьмой, шестой, пятый…

Заслышав крик младенца, люди просто пропускали его мимо ушей. Особо спешившие по своим делам, постарались отойти подальше от стен зданий – у них не было времени отвлекаться или задерживаться из-за какого-то упавшего на них ребенка.

Четвертый этаж, третий, второй, окна первого…

Плюх

И тишина.

Сережа смотрел вниз, свесившись из окна, пытаясь разглядеть ту небольшую кляксу, которую оставил его брат на асфальте. Ему было интересно, очень, но покинуть дом мальчик не мог, он же тут за главного.

Зашумел дверной замок, повернулся ключ, пискнул считыватель карточки.

— Мама, папа! – радостный мальчик побежал встречать родителей, нагруженных под завязку сумками с одеждой, игрушками и прочими вещами, предназначенными для маленького Юры.

— Сережа, помоги маме. — серьезно сказал папа, и Сережа послушно принял у мамы тяжелые сумки.

— Фуф, — мама вытерла пот со лба, — Сереж, как там Юрочка? Вы с ним поладили?

— Ага, — с улыбкой воскликнул мальчик. Ему прям не терпелось похвастаться родителям, какой он взрослый молодец, — Я его учил сегодня. Он же глупенький, так вот я из окна его и скинул.

— Что? – отец нахмурил брови, выходя из кухни с ножом для разделки мяса. Сережа понял, что сделал что-то не то, и что он не такой умный, как ранее казалось, — Ты сделал что?!

— Жень, успокойся, — мама подошла к окну и посмотрела вниз, — Я сама хотела сегодня тебе предложить. Я читала, у Юрочки сейчас как раз самый иммунопозитивный возраст для того, чтобы научиться не бояться боли и смерти. Доктор сказал, титр БотоТел у него как раз в самый раз, повторная вакцинация не нужна.

— Я знаю, но он должен был сделать это под присмотром родителей. — отозвался отец, в воспитательных целях отрезая лодыжки Сереже. Тот даже не пикнул, знал, что напортачил. Да и на десятый раз это уже было совсем и не больно. Обидно только что, с друзьями лишь через два часа погулять получится. — Маш, сходишь за ним.

— Ага.

А там внизу, на мостовой, лежал маленький Юра и уже не кричал. Инстинкт самосохранения, горевшими всеми святыми огнями, сжигающий ранее душу, начинал уже сгорать, пожирая самого себя. Юре было больно, но он не знал, что это такое и как на это реагировать. А в теле его, в каждой клеточке маленького организма, трудилась серая слизь из пикороботов, каждую секунду запоминающих и восстанавливающих тело своего хозяина из никуда не девающихся и вечно стабильных атомов химических элементов.

Автор: Иван Абрамов

Мои отчеты об отлежках в желтом доме в 2023 году для форума нелеченных дебилов

Шампанское от Деда Мороза

Валька и Графомания

Мальчишка поднял руку и постучал в дверь. Робко, негромко.

Дверь осталась запертой и молчаливой – ни шороха, ни скрипа. Валька стрельнул глазами по сторонам, на всякий случай оглянулся, тронул карман рубашки. В кармане что-то зашуршало.

Дом еще допотопный, наверное. Холодная лестничная площадка, тусклая лампочка под обшарпанным потолком почти ничего не освещает. Краска на стенах – гордые Кордильеры и бесконечные Марианские впадины. Ну и место для встречи, бр-р! Мальчишка передернул плечами, постучал снова, на этот раз громче.

Дверь наконец-то дрогнула, отворилась. В щели показался нос, длинный и заостренный.

– Северус Снейп жив, – еле слышно прогундосил нос.

– Воистину жив. И свет Элендиля да пребудет с ним, – также тихо отозвался Валентин.

Нос нырнул обратно в тень, дверная щель расширилась.

– Проходи.

Валька не без внутреннего трепета переступил через порог. В прихожей было темно, он споткнулся о чьи-то ботинки и чуть не грохнулся на пол. Его вовремя поймали, но мальчишка ощутил себя виноватым за собственную неловкость.

– Прости, – прошептал он.

– Гесер простит. Иди в зал.

Валентин пробрался меж трехногой табуретки, подставки для зонтов, замызганных кроссовок, лаковых туфелек на каблучках и шагнул за стеклянные дверцы «зала». Комната, погруженная в полумрак, производила гнетущее впечатление. По углам пряталась древняя икеевская мебель: шифоньеры, гардеробы, диваны и кресла, но внимание привлек лишь овальный стол в центре комнаты. На нем, расставленные через равные промежутки, горели три высоких белых свечи, возле подсвечников покоились книги в старинных переплетах.

Валька с благоговением узрел на обложках деву в бронелифчике из знаменитейшей фэнтези-саги и треугольный имперский крейсер из новеллизации культового фильма. Черных пистолетов, растекающихся под головами кровавых луж, смеющихся женщин с мопсами на руках тоже было достаточно. Мальчишка расслабился – он среди своих.

За столом сидело четверо, все подростки. Их бледные, сразу видно – книжные, лица выделялись в мерцающем свете свечей. Кареглазый паренек лет четырнадцати, еще один мальчик помладше в угольно-черном плаще и полосатом красно-желтом шарфе, красивая светловолосая девочка, даже, пожалуй, девушка, лет пятнадцати и совсем юная шатеночка, с зажатым в пальчиках покетбуком Хмелевской. Рядом с ними на соседний стул плюхнулся носатый мальчишка, открывавший дверь.

– Толкиен велик… – заученной фразой приветствовал Валька сидящих.

– …и Перумов пророк его, – подхватили ребята.

Только теперь Валентин рискнул пройти к столу и опуститься на единственный свободный табурет.

– Ну что, – сказал носатый, поднимаясь. – Все в сборе, не будем откладывать. Мы приходим сюда каждую пятницу, дабы познать непознаваемое и вкусить запретных плодов просвещения.

Ребята одобрительно загомонили.

– Сегодня среди нас новичок. Конечно, он давно уже душой был в наших рядах, но благодаря Наде, – кивок в сторону шатенки, – окончательно присоединился к обществу Будущих Авторов Ярких Новелл. Возложите на него руки, друзья, проведем обряд посвящения нашего нового брата.

Стулья задвигались, мальчишки и девчонки встали, торжественно кладя ладони на Валькины плечи.

– Во имя бессмертной Насти Каменской, неувядающего Фродо Бэггинса, вековечного Пола Атридеса, незабвенных Слепого и Бешеного… – начал председатель, – посвящаем тебя, Валентин Науменский, в нареченные акулы пера, рыцари клавиатуры и лидеры голосовой записи. Помни три заповеди общества БАЯН: много читать, много писать и передавать накопленный опыт таким же, как ты, будущим авторам. Тебе предстоит много трудов, но надеемся, в конце концов ты станешь достойным сего высокого звания и призвания. ППКС.

– ППКС, – согласился Валька.

– Что ж, от всего сердца поздравляю тебя.

Ребята обнялись сдержанно, но очень тепло.

– Петь, а когда начнем-то? – поинтересовалась Надя у носатого председателя.

– Сейчас уже, сейчас. Не торопись, я соблюдаю повестку дня!

Он на секунду исчез во мраке – в дальнем углу подозрительно звякнуло, – затем появился около стола и водрузил на него огромную фарфоровую тарелку с синенькими гвоздичками по ободу. Следом на столе оказался ватман (огромный круг и написанные готичным шрифтом буквы внушили Вальке почтение), два зеркала, ножницы и красная лента.

Петя откашлялся.

– Как вы знаете, в наше время совсем не осталось хорошей литературы. Сухие справочники по филологии, словари обязательных к употреблению слов и последняя инструкция, одобренная фразеологической партией, окончательно загнали славное искусство владения языком в Жизненно-Обусловленное Первозданное Убежище. Однако мы, горстка несогласных, взяли на себя нелегкую миссию возрождения былого величия письменной речи. Да не посрамим честь столпов прошлого на сём поприще. И Лукьяненко нам в помощь.

– Лукьяненко в помощь! – послышалось со всех сторон.

– Да, мы учимся писать старинным способом, как завещали знаменитые мастера, используя лишь накопленные знания и силу собственного воображения. Но сегодня нас ждет нечто совершенно особое, – Петя сделал паузу, обвел всех горделивым взором. – Слово предоставляется Сёмке… тьфу, Семену Привалкину.

Встал кареглазый.

– Спасибо. Итак, все в курсе, что почетное слово «графомания» ныне совершенно извращено, а ведь раньше оно обозначало всего лишь «страсть к сочинительству». Недалекие врачи-психиаторы, для которых нет ничего святого, стали называть этим благородным термином болезнь. Тогда как графомания – это муза писательства. Она – та, кто вдохновлял Стивена Кинга и Александру Маринину, Анджея Сапковского и Марию Семенову. Она – светлый луч в закомплексованном царстве теперешнего узколобого писательства… а, «писательства» я уже говорил, повтор… – Он почесал затылок, на лице не сразу, но все же отразился инсайт. – Теперешней узколобой беллетристики.

Семен вытер со лба пот и, обернувшись к Петьке, попросил с видом абсолютно умоляющим:

– Петь, слушай, можно я не буду высоким штилем, а? Сил уже никаких нету.

Носатый председатель милостиво кивнул. Мальчишка выдохнул.

– Короче, сейчас мы будем вызывать дух графомании!

– Чего? – Валька открыл рот и сидел так, пока Надя не хлопнула его по нижней челюсти. 

– Дух. Графомании, – пояснил Сёма.

Петька кинулся раскладывать ватман, светловолосая девушка, которую Надя называла то Ларисой, то Лялей (в честь одной известной писательницы), приладила тарелку и маркером начертила на ней черную полоску. Сверху тарелки положили книжку, меж страниц спрятали ножницы и обмотали переплет ленточкой, чтобы те не вывалились. По сторонам ватмана закрепили два зеркала.

– Вот, кажется, всё…

– А я не верю в духов, – сообщила Вальке Надя, наклонившись к самому его уху. – Но все равно интересно.

– Зачем мы его вызываем? – шепотом спросил мальчишка.

– Ну как же! Дух может дать нам талант. Настоящий, без дураков. Сможем писать крутые шедевры. Надо только слова правильные знать. Петька сказал, что знает, где-то вычитал.

Валька скептически покосился на председателя.

– Всем дотронуться до тарелки… или книжки. Кто как хочет.

Тарелку проигнорировали. И то правда, если вызываешь дух графомании, кому нужна фарфоровая тарелка?

Валькины пальцы случайно коснулись Надиных, и он счастливо замер.

Петька задул две из трех свечей. Стало совсем темно. Тоненький лепесток огня дрожал, словно сам боялся грядущего действа.

– Ну… с Ктулху, – Петр посмотрел на застывших товарищей, вздохнул и продолжил громко: – Я вызываю дух графомании. Дух графомании, приди! Заклинаю тебя именем Дарьи Донцовой и Александра Бушкова, явись!

В комнате стояла гробовая тишина. Тарелка лежала на столе, не шелохнувшись.

– Дух графомании, зову тебя. Приди, приди в блеске своих аллюзий и множестве нарративов. Яви нам свет своих дактилей и амфибрахиев. Покажи, что такое истинная ономастика и топонимика…

Лепесток огня вдруг вытянулся в струнку, на миг превратился в маленький оранжевый кинжал, а затем медленно начал вращаться вокруг фитиля. Пришла в движение и книга. Валька чуть было не отдернул руки, когда редчайшее русское издание «Гарри Поттера» не в богопротивном переводе Литвиновой, приподнялось над тарелкой и лениво закружилось в воздухе.

Зеркала покрылись инеем, из них потянулись вверх две струйки белесого тумана. Над книгой струйки сомкнулись, и туман принялся ткать полупрозрачную дымную фигуру.

Ребята сидели не шевелясь. Только ни с того ни с сего начал икать мальчик в полосатом шарфе.

Фигура росла, увеличивалась. Вот уже показались складки платья, мощные плечи, проступило и налилось здоровым румянцем лицо: глаза духа взирали на собравшихся сквозь толстые бойницы век и тонкие стекла пенсне в золотой оправе, щеки волнами ниспадали к шее. На торсе обрисовалась… грудь. И какая! Дым на голове сам собой сплелся в тяжелый пучок волос.

Дух обрел плоть и кровь внушительной тетки (во избежание Валька решил называть ее дамой) и завис над столом.

– Ну, – пробасил он. Точнее, она. – Чего надо, гаврики?

– Э-э… кхм… 

Первым пришел в себя Петька.

– О, великий дух великой графомании… ой, вечной графомании, спасибо, что посетил нас…

– Чего надо, спрашиваю?

Петька огляделся в поисках поддержки, но кроме затравленных физиономий сообщников ничего не выглядел.

– Мы этого…

– Скорее, того, – дух поводил пальцем у виска.

– Ага. Мы того… – председатель набрался храбрости и выпалил: – Хотим стать талантливыми!

– Молодыми талантливыми? – уточнил дух.

– Угу.

– Ясно. Произведения с собой?

– Какие п-произведения?

– Ваши! Как я, по-твоему, должна оценить масштаб работы? Вдалбливаешь вам, вдалбливаешь, бездари несчастные.

– А, это есть, вот!

Ребята отцепились от книжки и судорожно полезли за айпадами, планшетами и нетбуками. Лариса достала старый КПК. Валька, немного стесняясь, вынул из кармана три листочка в клеточку. Но зря боялся, подростки, поглощенные созерцанием привидения, не обратили внимания на эту эксцентрическую причуду.

– Читай, – велела дама Петьке.

– Ночь была темной и мрачной, дождь лил, как из ведра. Амациус, тысячелетний вампир, притаившись за углом дома, высматривал жертву для своего сегодняшнего пиршества. Он потянул носом, наконец почуяв столь приятный для него запах крови. Его губы раздвинулись, из-за рта торчали ужасные клыки…

Дух расхохотался.

– Что? Что-то не так?

– А сопли из-за носа у него не торчали? Следующий! – Дама указала на паренька в черном плаще.

– Давай, Димка, не трусь, это нестрашно, – подбодрила его Лариса.

Трясущимися руками Дима поднял нетбук, открыл рот.

– Супруги Ивановы, проживающие в доме номер десять по улице Васильковой, гордились тем, что они очень обычные люди…

Послышался страдальческий стон.

– О-о, синекдоха и литота! Могла бы и не спрашивать, по твоему дурацкому шарфу и так все ясно, – Дама сурово сдвинула брови, цитируя по-английски: – «Mr. and Mrs. Dursley, of number four, Privet Drive, were proud to say that they were perfectly normal, thank you very much».

Дима снова икнул.

– Так, тебя я знаю – дух развернулся к Ларисе. – Ты меня уже вызывала с месяц назад. Оригинальная зарисовочка, как же, помню-помню: «Ее рука нежно поглаживала внутреннюю сторону левого бедра…»

Лариса смущенно опустила ресницы и покраснела. Дама поправила пенсне, обратилась к Вальке.

– А у тебя что? «Эскалатор полз медленно, натужно»?

– Не… нет. У меня…

Валька, торопясь, развернул листочек и принялся читать с выражением:

– Существует тучка зрения, что корки и альфы антагонистичны изначально, поэтому и воюют между собой вот уже много веков. Однако мы вам раскроем (по большому секрету, разумеется) настоящую причину старинной вражды. Давным-давно, когда Средизубье только явилось из небытия, корки и альфы обитали рядом друг с другом и были добрыми соседями. Тогда корки еще не приобрели своих ужасных черт лица и отвратительного характера, а альфы – своей неземной красоты и… отвратительного характера. Поэтому нет-нет, да и случались меж ними бараки. Что еще больше скрепляло узы двух народов…

– Юмор, – понимающе хмыкнула дама. – Постмодерн. Неактуальненько, но посмотрю на досуге. Может, из тебя что и выйдет. В будущем. Далеком, - уточнила она.

Не дожидаясь очередного чтения вслух, тетка заглянула в айпады Сёмы и Нади. Продекламировала:

«Вот утро пришло, солнце тоже проснулось,

Но капает мокрое что-то с ресниц.

А там, за окном все весной захлебнулось,

И песней любви заливается птиц!»

Задумчиво прищурила глаз.

– Ладно, мои дорогие, все с вами ясно. Пойду-ка я, пожалуй.

Вскочил Петька.

– Э, а как же талант? Нас же так просто не издадут. Я… я слова нужные знаю! Вот! Графомания наша, сущая в рукописях, да аллегоризируется имя твое, да придет орфоэпия твоя, да будет воля твоя и в наших файлах, как в уже изданных романах. Буквы насущные дай нам днесь, и прости нам орфографию нашу, как и мы прощаем пунктуацию врагов наших, и не введи нас во искушение эвфемизмами, но избавь нас от речевых штампов. Ибо твоя есть проза и поэзия, и драматургия во веки. ППКС.

Взгляд дамы потеплел, приобрел некоторую мечтательность и снисходительность. Дымный образ поплыл, изменяясь. Теперь над столом висел мужик в рубахе и лаптях с длинной, не сильно чесаной бородой.

– Талант… Эх, мои милые, я смотрю, вы все Бронзовый век читаете. А ведь был еще Серебряный. Золотой! Какие люди, какие графы! А француз один, душка, не чета вашим «бронзовым», более тысячи романов и драм… вот это производительность. Трудитесь, мои милые, трудитесь, и все у вас будет.

– Так что, таланта не дадите? – обиженно спросил Петька.

Мужик над столом нахмурился и стремительно превратился обратно в толстуху. Потушенные свечи вспыхнули сами собой, зажглась даже электрическая лампа на потолке, и вдруг стало светло. Тетка выхватила откуда-то метлу, настоящую, дворницкую, из прутиков, и со всего размаху огрела ею Петьку по голове.

– Таланта! Я тебе дам таланта! Догоню и еще раз дам. Ишь, халявы захотели!

И дама понеслась по комнате, дубася метлой всех, кто подворачивался под руку. Девчонки с визгом полезли под стол, Димка рыбкой нырнул следом. Для Сёмы места не нашлось, и он с воплем понесся к шкафу, попытавшись с разгону взлететь на полку, но застрял и огреб по мягкому месту.

– Издадут их… Писать надо лучше! Поняли! Лучше! Писать! – дама разбушевалась не на шутку. – Придумали тоже. Да как вы посмели тревожить мой покой! Раньше-то какие люди были, какие конкурсы! А вы, мелюзга… Научитесь сначала компиляцию от контаминации отличать, потом вызывайте!

Вакханалия духа могла бы продолжаться до бесконечности, но тут Валька, скорчившийся на диване и прикрывающий голову ладонями, увидел перед собой ветхий орфографический словарь. Наверное, он завалялся с прошлого сборища, но Вальке некогда было об этом думать. Мальчишка выскочил на середину комнаты и, выставив словарь перед собой, заорал что было сил:

– Именем выделения деепричастного оборота и написания «жи-ши» через «и», дух графомании, ИЗЫДИ!

Толстая баба нежданно просветлела лицом, улыбнулась.

– Находчивый мальчик, – произнесла она, ласково взъерошив ему волосы. – Далеко пойдешь.

И, сменив гнев на милость, растворилась в воздухе.

Несколько мгновений в комнате царила тишина.

Девчонки с опаской выглянули из-под стола. 

– Фу-у… кончилось, что ли?

Сёма рискнул вынуть башку из шкафа.

– Вроде, да.

Ребята полезли наружу из укрытий.

– Как ты догадался? – принялся допытываться у Вальки председатель, потирая ушибленную метлой макушку.

Тот позыркал по сторонам, убедился, что изгнанный дух точно нигде не маячит, пожал плечами.

– Да я наудачу. Словарь увидел, подумал: Графомания, она же опытная, ее никакой архитектоникой не напугаешь. А простейшие правила самое то. Азами ее надо, азами.

Сёма уважительно пожал Вальке руку.

– Молодец!

Расходились быстро, даже не попив чаю, но пообещав друг другу через неделю собраться вновь. Дело литературы не должно погибнуть, несмотря на выпавшие на их долю суровые испытания.

Валька покидал квартиру последним.

– А давай подучимся, романчик в соавторстве напишем и через годик еще раз попробуем, а? Ну, Графоманию вызвать, – спросил Петька. – Маститые уже будем, может тогда она нам поможет.

Валька, занесший было ногу над порогом, остановился.

– Слушай, – сказал он, кладя ладонь на Петькино плечо. – Я тебя очень прошу, оставь ее в покое. Сами как-нибудь.

Автор: Юстина Южная

Из сеттинга "Низэтрим"

«Салема,познающая боль»

Звон разбитого стекла раздался в одной из приватных комнат Дома Наслаждений и Восторга.

Светловолосая полуобнаженная девушка сразу же бросилась собирать осколки, шепча извинения, но так и не убрав с лица полуулыбку.

Бьют ли тебя, пытают, морально уничтожают — Дом Наслаждений и Восторга твердо закрепил в правилах своих подчиненных многие странные вещи, в том числе и эту проклятую полуулыбку. Кто не желал себе таких условий — того здесь не ждали.

— Как славно было бы, умей ты изменять прошлое. Да, милая?

Неожиданная фраза прозвучала от клиента, которому она несла бокалы.

Одетый в нескладную оранжевую мантию, он перестал любоваться пейзажем огромного солнечного города за окном и подошел к ней. Комната была полна теней, скрывавших недостатки людей, которые сюда приходили. Когда-то его лицо можно было посчитать красивым, сейчас же на нем имелось несколько ветвистых шрамов, которые портили все.

Шрамы на лице не украшают мужчин, это заблуждение. Шрамы никого не украшают.

— Но ты этого не умеешь. Я тоже, — продолжил он и развел руками, словно извиняясь, — однако есть и другие способы восстановить то, что разбито.

Девушка прикусила губу. Клиент был явно не похож на тех богатеньких мальчиков и девочек, которые приходили сюда за своей дозой удовольствия.

— И какие же способы вы знаете, elen-dial? — вежливо спросила она.

— Любопытство — полезное качество, даже для таких как ты, — подчеркнул он. — А способы... ты в курсе, что у каждого предмета, созданного руками живого человека или другого существа, обладающего высшей нервной системой, есть несколько... «уровней существования»? Я могу просто вернуть бокалы в прежнее состояние. И это даже не чародейство. Никаких затрат силы или концентрации. Впрочем, такое возвращение можно использовать не бесконечно. Что немного удручает меня.

— А второй способ? — она не очень хотела спрашивать, но этикет Дома обязывал поддержать беседу, даже в самом бледном ее виде.

— О, он интереснее. Значительно. Что ты знаешь о сущности боли?

— Предпочитаю избегать ее, elen-dial. Любое живое существо испытывает боль, — она поморщилась от фантомного ощущения, в области шеи. Там находилась татуировка Змея, обозначавшая принадлежность человека к определенной группе...

— Живое. А что если боль сможет испытать неживое? Или то, которое живым никогда не было? К примеру, эти бокалы, — он взял стекла из рук девушки, — Любопытно, сколько нужно этой боли, что бы осколки собрались вместе вновь?

Девушка замотала головой, ощущая легкое беспокойство.

— Я не смею строить догадки, но мне кажется — вы сможете просветить меня.

— Безусловно смогу. И если сейчас ты услышишь звон, идущий из ниоткуда, то знай — это кричит вещь. Кричит так, как не кричали бы самые закоренелые подлецы и головорезы в «Садах Боли».

С этими словами он протянул правую руку. Сделал жест мизинцем...

И раздался звон. Он не был мелодичным, совсем даже наоборот.

Но осколки начали сливаться друг с другом и немногим позже — создали изначальную структуру бокала.

— Когда разумные существа создают что-то руками, вместе с тем они даруют и некое подобие сознания своим творениям. Способность понимать, мыслить, а в некоторых случаях — даже разговаривать. Язык боли — простейший, для взаимодействия с ними. Но не единственный, которым я владею.

Девушка кивнула и медленно поднесла поднос с бокалами к столику.

— Налей мне из того графинчика, — клиент указал на блекло-фиолетовый сосуд, — и полезай в кроватку. Через несколько минут я покажу тебе, какими еще языками я владею...

Она на несколько секунд задумалась

А затем серьезно произнесла, убрав с лица полуулыбку.

— Я бы хотела научиться языку Боли. Вы бы могли помочь мне в этом, elen-dial?

Произошел обмен взглядами. Мужчина улыбнулся.

Он все решил еще до прихода сюда.

Источник: https://vk.com/magicalworldsofvolfgert

В Волгограде полицейский задержал 6-летнего мальчика с 275 тысячами в кармане

Бдительный полицейский спас семейный бюджет волгоградской семьи от ребенка-транжиры. Сегодня в половине девятого утра рядом с остановкой на улице Бухарцева патрульный заметил дошкольника, рядом с которым не было ни одного взрослого. Стражу порядка это показалось подозрительным и он подошел к мальчику, чтобы спросить, где его родители. Сначала мальчик на вопросы не отвечал. Но потом назвал свое имя и сказал, что родители, которые находятся дома, отпустили его погулять.

В ходе расспросов полицейский обратил внимание на торчащие из его кармана 5-тысячные купюры и принял решение отвезти ребенка в отдел и связаться с родителями.   

Выяснилось, что мальчик с двумя старшими сестрами и братом живет с бабушкой, которая является их опекуном. По ее словам, 6-летний Артём незаметно взял 275 тысяч рублей, которые копились для ремонта дома, и вышел на улицу. Причем об исчезновении денег она узнала от прибывших к ним домой полицейских. Сейчас с Артёмом работают сотрудники подразделения по делам несовершеннолетних.   

К счастью, полицейский оказался рядом с мальчиком раньше других взрослых, которые легко могли оказаться мошенниками и обмануть или отобрать деньги. Артем не успел потратить ни копейки - все 275 тысяч рублей полицейские вернули бабушке.

Теперь Артемке светит ремень, а потом, наверное, игрушка. За более скромную сумму, конечно.