![Легендарный стрелок и олимпийский призер Уолтер Уайнэнс рассказывал: «Когда я впервые попробовал это несколько лет назад, я вырвал [пулей] мягкую часть плоти, соединяющую большой и указательный пальцы правой руки М. Густава Вулькена, известного спортивного писателя; и он рассказывает, что ему все](http://img0.joyreactor.cc/pics/post/%D0%94%D1%83%D1%8D%D0%BB%D0%B8-%D0%BD%D0%B0-%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D1%82%D0%B0%D1%85-%D0%B4%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C-%D0%98%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F-%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5-%D0%B8%D0%B3%D1%80%D1%8B-5345416.jpeg "Дуэли на пистолетах,дуэль,История,олимпийские игры")
«Quand une guerre commence, les gens disent habituellement:« Cela ne peut pas durer longtemps, c’est trop stupide».
(«Когда начинается война, люди обычно говорят:« Это не может длиться долго, это слишком глупо».)
Середина четырнадцатого века, французы и англичане со своими союзниками ведут ожесточённую борьбу друг с другом. В это же время возникает множество второстепенных войн и конфликтов, одним из них и стала Война за бретонское наследство. Конфликт, из-за вмешательства английского и французского королевств, быстро стал частью уже бушующей между ними войны.
В 1351 году от рождества Христова, на территории Бретани между воюющими сторонами было заключено перемирие (временное прекращение боевых действий). Но гарнизон английского замка Плоэрмель, под руководством рыцаря Роберта Бембро, часто ходил в разбойничье рейды и грабил деревни, находившиеся под защитой Франции.
Маршал-контебель Бретании, французский рыцарь, командующий гарнизоном соседней крепости Жослен, Жан де Бомануар не стал терпеть эти нападения. После небольших ''обменов любезностями'' рыцари решили разобраться со всем сами, без поддержки своих королевств. Они договорились, что каждый из них соберёт по 30 лучших рыцарей, сквайров и оруженосцев и встретятся у дуба между их крепостями.
Сверкая оружием, вздымая свои гордые знамёна, англичане первыми прибыли к месту боя. Бойцы были с ног до головы закованы в броню, на которую были нанесены гербы их славных домов. Спустя некоторое время на опушке показались бретонцы, воткнув в землю своё знамя и встав на против англичан, они также начали готовиться к бою. Противники внимательно осматривали друг-друга, ибо бьющие в глаза яркие знамёна и плащи говорили на всем понятном языке.
Герольды объехали луг, остерегая зрителей, а затем встали по сторонам двух длинных шеренг на расстоянии пятидесяти шагов друг от друга. Все бойцы опустили забрала, видны были только их глаза, горящие и жаждущие славы. Затем, с громким криком герольды резко опустили руки и обе шеренги ринулись друг на друга со всей своей быстротой и решимостью. Когда они встретились, поле овеял громкий звук, словно сотня кузнецов ударила по наковальням одновременно.
После двадцати минут непрерывного боя, бойцы уже так изнемогли от тяжести доспехов, от потерянной крови, и яростных усилий, что еле держались на ногах. Был необходим перерыв, иначе обессилившие бойцы уже не смогли бы решить исход боя в чью либо пользу. Первая стычка кончилась в пользу англичан, они смогли убить двух французских рыцарей, потеряв лишь одного, тяжелораненого сквайра.
Когда началась вторая схватка и две стальные стены вновь сошлись, англичане понесли потерю, сильно ударившую по их боевому духу. Был убит их командующий Роберт Бембро, он просто забыл или не захотел закрывать забрало, такой удачей воспользовался бретонский оруженосец, который нанёс удар прямо в глаз рыцарю. По окончанию второй схватки трое французских пленных подобрали лежавшее на траве оружие и вернулись к своим. Свой поступок они объяснили тем, что был убит английский предводитель, которому они сдались.
Англичане, уже не имея сил спорить, договорились между собой никого больше не щадить.
Во время третьего боя англичане решили наступать шеренгой, а не рассыпным строем. Эта тактика сразу принесла свои плоды, ударом палицы был убит французский оруженосец. Казалось, прорвать шеренгу невозможно, но французский командир, взяв с собой несколько воинов, обошёл её и ударил англичанам в спину. Началась общая свалка, уже почти нельзя было разобрать, кто свои, а кто враги. В итоге, к концу схватки у обеих сторон осталось примерно по двадцать храбрецов, способных держать оружие.
Началась четвёртая, стычка этого неумолимого боя. Спотыкаясь, словно пьяные, совсем без сил брели бойцы на свои позиции. Англичане, наученные горьким опытом теперь встали в полукруглую, а не прямую шеренгу. Бретонцы продолжали наступать и теснить её со всех сторон, но ощетинившиеся оружием и готовые отразить любое нападение англичане были непоколебимы. Французский лидер Бомануар, чья голова кружилась, а лицо было в крови, опустил забрало и увидел, что многие из его рыцарей уже были неспособны двигаться и пользы от них было не больше, чем от мертвеца.
Отчаявшись, он посмотрел по сторонам и увидел, что один из бретонских оруженосцев уходить к краю луга. Рассмотрев алло-серебряный герб, он понял, что это его Гийом Монтобон, его личный оруженосец.
С возгласом горького отчаянья Бомануар собрал вокруг себя оставшихся храбрецов и двинулся на английские копья. Но попытка была тщетна, у него помутилось в голове, ещё минута и он со своими воинами, оставшись без сил, упадёт на землю. В этот момент, английское ''железное кольцо'' развалилось, а сами воины туманного Альбиона упали, и уже не могли встать.
Казалось, все святые Бретани явились на помощь защитником своего края, и еле переводя дух, французский командующий стал возносить молитву.
Однако зрителям была ясна вполне земная причина этой победы, хитрый оруженосец Гийом пробрался к привязанным лошадям и, взобравшись на своего скакуна, он ворвался в английский строй. Двух подобных ударов оказалось достаточно, чтобы двенадцать англичан упали без сил. На остальных же накинулся Бомануар со своими товарищами, и победа оказалась за французами.
К сумеркам вереница унылых англичан вернулась в замок, позади ехаи смертельно усталые, тяжело раненные рыцари и сквайры, все переполненные жгучей ненавистью к Гийому Монтобону за его выходку.
Французов же, в их крепости, встречала вопящая толпа. Таков был бой у дуба, где храбрецы встретились с храбрецами и покрыли себя славой.
В следующие несколько десятилетий этой войны многие из храбрецов битвы тридцати пали в боях, а конец этой, казалось, нескончаемой, войны никто из них так и не увидел.
_____________________________________
"Когда-нибудь эта война закончится…"============================
https://vk.com/@artemk27-boi-tridcati
Взгляните. Это - великий фараон Хафра, строитель второй по величине пирамиды Египта. Его лицо - воплощение молодости, божественной безмятежности и спокойствия. Жизненные невзгоды никак не отражаются на лице сына бога Гора. Он не смотрит на вас, он, со снисходительной улыбкой, устремляет свой возор в вечность, куда-то вдаль. Оно и понятно. Так должно быть. Таков должен быть образ Великого Царя Верхнего и Нижнего Египта.
А вот Перикл - великий стратег Афин V в.до н.э. Черты его лица безупречно симметричны. Лицо молодо, точнее, без возраста, веки слегка приопущены, выражая, таким образом, и усталость, и задумчивость. Но попробуйте "прочитать" биографию этого человека на его лице. Ее нет. Жизнь Перикла - сложная, бурная - никак не отпечаталась на этом мраморном лице. Это тоже понятно. Как верили древние греки, в красивом теле - красивый дух, тело является отражением души. Физические недостатки - это отражение душевных изъянов. У стратега Афин таковых быть не может или не должно быть. Поэтому на нас смотрит лицо без времени и без биографии, что роднит образ Перикла с образом Хафры, жившего почти за 20 столетий до него.
Александр Великий.
Покоритель Персии, завоеватель половины мира. Его образ навсегда остался образом юноши. Со всех его изображений на нас смотрит молодой полубог, сын Зевса. Мы не увидим в этом лице буйный, необузданный нрав царя Македонии. Это тоже лицо из вечности.
А это кто? Булочник? Пенсионер? Кулачный боец? Цепкий бизнесмен, который своего не упустит? Мафиози?
Нет. Это Божественный Тит Флавий Веспасиан, римский император I в.н.э., автор бессмертного афоризма "деньги не пахнут". Контраст с предыдущими бесстрастными ликами поразителен. Сжатые губы, складки у переносицы, мощный подбородок, полнота. Этого человека я мог бы встретить где-то на улице. Где его божественность? Где разговор с Вечностью и Богами?
Эта особенность древнеримской портретной скульптуры неизменно поражает меня. Римляне, кажется, единственные из народов древнего мира, относились к изображению земных людей с предельным реализмом и психологизмом. Римский скульптор безжалостен по отношению к своему заказчику, и неважно, император это или простой человек. Скульптор не просто перенесет на камень лицо человека с фотографической точностью, он еще постарается передать характер этого человека. Такое ощущение, что римляне где-то до II в.н.э. вообще не могли как следует идеализировать человека. Вот, например, попытались того же Веспасиана изобразить в образе Юпитера. Получилось черти что. Небожественный лик небожественно непропорционально водружен на тело, словно украденное из греческого храма.
Впрочем, подобная карикатурность в данном случае подходит Веспасиану, который, будучи смертельно больным, пошутил: "Кажется, я становлюсь богом" (императоров в Риме обожествляли).
Взгляните в эти лица - это же фактически фотографии. Живые лица не полубогов, не властелинов мира с тщательно отретушированными лицами и заглаженными морщинами - а простых людей, которые по каким-то причинам дорвались до власти. Никакого ботокса. Никакого фотошопа - биография и характер отражен на лицах.
Этот одутловатый человек со слегка глуповатым и совершенно невоинственным выражением лица - Помпей Великий, главный противник Юлия Цезаря. У меня есть неуловимое ощущение, что где-то я этого человека видел - в наше время. Нельзя было придать этому простоватому образу что-нибудь героическое? Ну, там, суровое непреклонное выражение лица, например?
Нельзя.
А это сам Юлий Цезарь.
Правда, морщины ему слегка уже подгладили (отчасти потому, что в бронзе складки лица передать труднее), но... Он тоже далек отполубога.
Нерон, император.
Необузданный правитель с явно истерическими чертами характера и демонстративным поведением, читавший гомеровские строки "будет некогда день, и погибнет священная Троя, с нею погибнет Приам, и народ копьеносца Приама!", гляда на зарево чудовищного пожара, пожиравшего Рим.
Каракалла, император.
Убил брата-соправителя, уничтожил множество сенаторов, которых заподозрил в симпатиях к своему брату, убил свою жену Плавтиллу, дочь самого Марка Аврелия. Убит 8 апреля 217 года.
Максимин Фракиец, император.
"Максимин хотел, чтобы везде царила железная дисциплина; сообразуясь с ней, он желал исправлять также и гражданские порядки, а это не к лицу императору... Он был убежден в том, что власть нельзя удержать иначе, как жестокостью. Вместе с тем он опасался, как бы вследствие его низкого, варваского происхождения его не стала презирать знать... Для того, чтобы скрыть свою незнатность, он приказал уничтожить всех, что знал об этом" (древнеримский историк Юлий Капитолин).
Убит в 238 году вместе с сыном-соправителем.
Это не Харрисон Форд, хотя сходство - просто потрясающее.
Филипп Араб. Один из многочисленных императоров середины III в.н.э., когда шла яростная борьба за власть, чуть не уничтожившая империю. Взял власть в 244 году, и правил в непрерывной борьбе и в нерпрерывном страхе за свою жизнь - от ножа убийцы, на поле сражения. Убит в 249 году вместе с сыном-соправителем, в сражении под Вероной собственным же полководцем.
Пертинакс, император.
Взял власть после убийства Коммода, сына Марка Аврелия, в 193 году. Обуздал преторианцев - императорскую гвардию - запретив им заниматься грабежом и разбоем. Был убит преторианцами в том же 193 году.
Впрочем, что только про императоров... Взгляните в другие, не императорские, лица.
Отличный комментарий!