ririT Lucifer (Helltaker) Helltaker Игры фигурка toy story Pixar Мультфильмы creepy woody Helltaker comics artist
Результаты поиска по запросу «
Creepy, story
»
загадка Creepy текст story песочница
Ответ на этот пост: http://joyreactor.cc/post/2913986
Кажется, я нашел решение. Боже, надеюсь, что я не прав...
Видеофайл представляет из себя набор кадров в определенной последовательности. Всего их семь: первым идет первый фрейм из оригинального комикса про косарей. Вторым - он же, но с пририсованным к фигуре в балахоне черепом. Третьей - картинка с перерисованным лицом ГГ, который с психопатичной улыбкой смотрит прямо через четвертую стену, над ним появляется красная надпись "СМЕРТИ НЕТ". Четвертый - на месте ГГ стоит Смерть. Пятый схож с третьим, но у обоих персонажей изо рта идет кровь, а за окном идет кровавый дождь. Шестой кадр основан на первом, но дрожит, будто бы реальность была искажена некоей немыслимой силой. Седьмой же кадр показывают нам лишь один раз, в самом конце. Комната пуста, оба персонажа исчезли (ушли куда-то? Может быть, за кем-то?).
Если дать каждому из кадров номер в соответствии с порядком их первых появлений, а затем, разобрав видео по кадрам, записать появление каждого из них, мы сможем получить следующий порядок цифр:
121345123416455131241234523416455132412345123645537
Надеюсь, я не совершил ошибки, переписывая это число. Я на нервах, а этот ритмичный стук за дверью наводит на пугающие мысли.
Если просуммировать все цифры из приведенной выше последовательности, мы получим следующее число: 164. Казалось бы, что оно может значить? Это не какое-то банальное "666" или "13". Но не все так просто. "164" - это номер государственной магистрали в Соединенных Штатах Америки, которая протягивается между городами Буффало и Уэйко.
Буффало и Уэйко.
Возможно, у нас в стране об этом мало кто знает, но эти два города в США имеют дурную славу.
Буффало известен тем, что ночью 29 сентября 1959 года под этим городом произошла мистическая по своей природе авиакатастрофа турбовинтового пассажирского самолёта Lockheed L-188A Electra американской авиакомпании Braniff Airways. Самолет, потерпевший крушение, был абсолютно новый - 25 дней после начала эксплуатации - однако перед выпуском он прошел все возможные проверки и несколько раз проводил контрольный полет. Машина была в идеальном состоянии. Более того, когда случилась авиакатастрофа, погода была не просто летной - она была идеальной для полетов. Во время полета у самолета отделилось крыло. Погибли все, кто находился на борту. Позже специалисты так и не смогли прийти к точному выводу о причине случившегося. Было объявлено, что катастрофа произошла из-за недостатка конструкции, который привел к резонансу колебаний в крыле, но никто не смог ответить, почему этот недостаток не был выявлен при проектировании самолета, при его создании или хотя бы (особенно) при испытательных полетах. Некоторые люди полагают, что названая причина - не более, чем фикция, и настоящие причины авиакатастрофы так и остались загадкой.
Но описанное выше событие - лишь фон для того, чем известен в США город Уэйко: Осада «Маунт Кармел».
Кажется, я нашел решение. Боже, надеюсь, что я не прав...
Видеофайл представляет из себя набор кадров в определенной последовательности. Всего их семь: первым идет первый фрейм из оригинального комикса про косарей. Вторым - он же, но с пририсованным к фигуре в балахоне черепом. Третьей - картинка с перерисованным лицом ГГ, который с психопатичной улыбкой смотрит прямо через четвертую стену, над ним появляется красная надпись "СМЕРТИ НЕТ". Четвертый - на месте ГГ стоит Смерть. Пятый схож с третьим, но у обоих персонажей изо рта идет кровь, а за окном идет кровавый дождь. Шестой кадр основан на первом, но дрожит, будто бы реальность была искажена некоей немыслимой силой. Седьмой же кадр показывают нам лишь один раз, в самом конце. Комната пуста, оба персонажа исчезли (ушли куда-то? Может быть, за кем-то?).
Если дать каждому из кадров номер в соответствии с порядком их первых появлений, а затем, разобрав видео по кадрам, записать появление каждого из них, мы сможем получить следующий порядок цифр:
121345123416455131241234523416455132412345123645537
Надеюсь, я не совершил ошибки, переписывая это число. Я на нервах, а этот ритмичный стук за дверью наводит на пугающие мысли.
Если просуммировать все цифры из приведенной выше последовательности, мы получим следующее число: 164. Казалось бы, что оно может значить? Это не какое-то банальное "666" или "13". Но не все так просто. "164" - это номер государственной магистрали в Соединенных Штатах Америки, которая протягивается между городами Буффало и Уэйко.
Буффало и Уэйко.
Возможно, у нас в стране об этом мало кто знает, но эти два города в США имеют дурную славу.
Буффало известен тем, что ночью 29 сентября 1959 года под этим городом произошла мистическая по своей природе авиакатастрофа турбовинтового пассажирского самолёта Lockheed L-188A Electra американской авиакомпании Braniff Airways. Самолет, потерпевший крушение, был абсолютно новый - 25 дней после начала эксплуатации - однако перед выпуском он прошел все возможные проверки и несколько раз проводил контрольный полет. Машина была в идеальном состоянии. Более того, когда случилась авиакатастрофа, погода была не просто летной - она была идеальной для полетов. Во время полета у самолета отделилось крыло. Погибли все, кто находился на борту. Позже специалисты так и не смогли прийти к точному выводу о причине случившегося. Было объявлено, что катастрофа произошла из-за недостатка конструкции, который привел к резонансу колебаний в крыле, но никто не смог ответить, почему этот недостаток не был выявлен при проектировании самолета, при его создании или хотя бы (особенно) при испытательных полетах. Некоторые люди полагают, что названая причина - не более, чем фикция, и настоящие причины авиакатастрофы так и остались загадкой.
Но описанное выше событие - лишь фон для того, чем известен в США город Уэйко: Осада «Маунт Кармел».
Осада «Маунт Кармел» - штурм полицейскими ранчо «Маунт Кармел», длившаяся с 28 февраля по 19 апреля 1993 года. Основанием для штурма было подозрение в нарушении оружейного законодательства владельцами ранчо, религиозной сектой "Ветвь Давидова", а именно ее ответвлением, возглавляемым пророком Дэвидом Кореш. В результате операции погибло 82 человека, в том числе 20 детей. Среди них был и лидер секты Дэвид Кореш. В живых осталось 9 сектантов.
Сама осада - событие, которое вызвала огромный резонанс в обществе, который проявлялся от вполне безобидных песен, документальных фильмов и отсылок в играх (Postal 2) до терактов, которые были организованы радикальными "борцами с Новым Мировым Порядком" в качестве акта мести властям. Но интересное другое, а именно сама секта.
Я буду писать кратко. Последние несколько минут у меня начался сильный кашель с сопутствующим ему ощущением, что за мной следят. Как только я отправлю это сообщение в Сеть, тут же соберу вещи и поеду к брату. Так будет безопасней.
Ветвь Давидова - религиозная секта, основой которой была вера во второе пришествие Христа и близость Армагеддонского сражения. Ее члены находились во власти навязчивых идей смерти и загробного существования. Ответвление же Дэвида Кореша имело дурную славу радикалов даже среди других членов секты. Кореш провозгласил себя «Агнцем Божим», посланным Всевышним для толкования библейского эпизода, в котором идёт речь о Семи Печатях. Концепция Семи Печатей (снятие которых означает приближение Апокалипсиса) являлась одним из краеугольных камней в эсхатологической системе взглядов давидианцев. Вот отрывок из его проповедей:
«Я — Сын Божий… Я восстал с севера, и восход солнца — начало путей Моих. У Меня семь глаз и семь рогов. Имя Мое — Слово Божие, и Я еду на белом коне. Я здесь на земле, чтобы сообщить вам слова Седьмого Ангела… Я пришел иначе, чем вы могли себе представить вашими отвердевшими умами. Я обличу вас за вашу любовь к этому миру. Я накажу ваших дочерей за их наготу и гордыню, выставляемые ими напоказ в доме Отца Моего, и ангелы Мои сдерут с них всю одежду их за безумную гордыню их. Юноши ваши надругаются над добротой Моей. Они возьмут жизнь Мою, но Я воскресну и возьму жизни их на веки вечные. Пастыри ваши оплачут свое безумие. Потерянное стадо ваше разорвет вас на клочья. Готовьтесь к встрече вашего Бога!»
Самозваный пророк истощал членов секты чрезмерными физическими нагрузками и экстремальными ограничениями в пище, подготавливая их к выживанию в условиях Конца Света. Впрочем, ни ему, ни его сектантам эти тренировки не помогли. Во время штурма они сгорели заживо в разбушевавшемся (как считают некоторые, по вине полицейских) пожаре.
Итак, наш видеофайл прямо указывает нам на события двадцатитрехлетней давности на «Маунт Кармел». Я не вижу этому иного объяснения, кроме как то, что перед нами - жуткое предупреждение. Зашифрованное, чтобы не быть разгаданным теми, кому не следует, но которое стремится докричаться до нас и открыть нам глаза на грядущую беду. И, я думаю, эта беда очевидна:
«Я — Сын Божий… Я восстал с севера, и восход солнца — начало путей Моих. У Меня семь глаз и семь рогов. Имя Мое — Слово Божие ...
Юноши ваши надругаются над добротой Моей. Они возьмут жизнь Мою, но Я воскресну и возьму жизни их на веки вечные».
Дэвид Кореш - не посланник Господа, но сын Тьмы. Он пророчествовал о своем возвышении, и пророчество сие уже давно начало исполняться. И появление сейчас этого предостерегающего видео - знак, что последний этап этого пророчества уже совсем близок.
Кашель, кажется, разрывает меня на части. Не помогают ни таблетки, ни народные средства. Пожалуй, пора уже выезжать.
Я ОЧЕНЬ надеюсь, что вы отнесетесь серьезно к моему расследованию. Возможно, именно от ваших действий будет зависеть... безгранично многое.
Creepy story
Снегурочка
На первый взгляд Маррь ничем не отличалась от других заброшенных деревушек. Полтора десятка кособоких приземистых домиков, прилипших к обеим сторонам дороги, больше напоминающей временно пересохшее русло бурной реки. Такие места, с легкой руки остряка Лёшки Ильина, группа называла «ненаселёнными пунктами». Два дня назад они оставили за спиной сразу три таких «пункта». Ещё один миновали не далее как вчера. Не было никаких оснований ожидать, что в пятой, наиболее удалённой от цивилизации деревне, еще остались люди. Бог — он троицу любит. Про пятёрки никто не говорил.И всё же Сергей Иванович Потапов привёл группу в Маррь. Потому что упоминание в монографии Гревингка — это вам не фунт изюму! Сложенная вчетверо ксерокопия брошюры лежала в нагрудном кармане потаповской «энцефалитки», возле самого сердца, и стучала там, как пресловутый «пепел Клааса».
— Да поймите вы! Это же 1850 год! — вещал он на каждом привале, размахивая перед Алёнкой и Лёхой мятыми перепачканными листами. — Афанасьев эту легенду только через девятнадцать лет запишет! А у Гревингка — вот! Даром, что геолог!
Потапов шлёпал распечаткой по колену и с видом победителя поправлял очки. Малочисленная группа не спорила. Меланхолично пожимала плечами, хмыкала и продолжала заниматься своими делами. Алёна Виртонен, большая аккуратистка и умничка, перепаковывала рюкзак, стремясь достигнуть какой-то запредельной эргономичности, а Лёшка Ильин неловко пытался ей помогать. Студенты не разделяли восторгов своего руководителя. Подумаешь, самое раннее упоминание легенды о Снегурочке! Если бы кто-то из них заранее знал, что до зачёта семь дней пешего пути…
В первую же ночёвку Сергей Иванович невольно подслушал, как Лёшка, жалуясь Алёне на стёртую ногу, бросил в сердцах:
— Манал я такие «автоматы»! Ну, Потапыч, зараза лысая!
А сейчас лысину Потапова нещадно пекло июньское солнце, от которого не спасала даже бандана. В Маррь они вошли чуть за полдень, когда светило включилось на полную мощность. На единственной улице не было ни души. Стук и зычные крики, исторгаемые Лёхиной глоткой по поводу и без, увязали в плотной пелене тишины, что стелилась от дремучего леса, кругом обступившего деревню. Однако опыт подсказывал Потапову: Маррь все же живая. Во-первых, в воздухе отчетливо пахло дымом. Не едким костровым, а более мягким, печным. Во-вторых, стекла в большинстве изб хоть и заросли грязью, но стояли. Мертвые дома, как и люди, в первую очередь лишаются своих глаз. Только не птицы их выклёвывают, а ветер. Ну и, в-третьих, где-то недалеко жалобно блеяла коза.
— Ау! Есть кто живой?!
Лёха забарабанил кулаком в высокие посеревшие от времени ворота с ржавым кольцом вместо ручки. Заборы здесь ставили из наглухо подогнанных друг к другу досок почти в два человеческих роста. Не то, что редкозубые оградки, догнивающие свой век в пройденных «ненаселённых пунктах». Пытаясь заглянуть во двор сквозь щель в воротах, Потапов мягко оттеснил Лёшку в сторону.
— Эй, хозяева, есть кто дома?! — Сергей Иванович вложил в голос максимум почтения.
— Мы этнографическая экспедиция…
Никто не ответил. Потапов прислушался. Показалось, или за забором действительно заскрипела приоткрывшаяся дверь? Стянув бандану, он обмахнул прелую лысину и стёр капельки пота над верхней губой.
— Сергей Иванович, — Алёнка деликатно дёрнула его за рукав. — Местный житель на горизонте.
С противоположного конца деревни, вывернув из-за сарая с провалившейся крышей, плелась одинокая фигура. Рыхлая женщина с нечесаными патлами, скрывающими широкое лицо. Покрытые синяками и ссадинами полные руки безвольно повисли вдоль тела. Окутанные облачками пыли босые ноги шлепали по засохшей земле. В такт мелким семенящим шагам подпрыгивали обвислые груди, прикрытые одной лишь грязной ночной рубашкой. Другой одежды на женщине не было.
— Ого! С утра выпил — день свободен! — гоготнул Лёшка. — Интересно, чем это мадам так упоролись? Тормозухой, что ли?
Сергей Иванович сделал пару шагов навстречу и, точно мантру, повторил:
— Мы этнографическая экспедиция! Доброго дня вам!
Никакой реакции. Взгляд женщины, направленный сквозь троицу этнографов, уходил куда-то вдаль, теряясь в густом лесу. Грязные ноги, живущие отдельной от тела жизнью, выворачивались под самыми необычными углами, отчего казалось, что движется женщина благодаря одной лишь инерции. Сбросив рюкзак на землю, Лёшка пошёл ей навстречу.
— Лёш, да не трогай ты ее! На фиг, на фиг… — в голосе Алёны послышалась брезгливость. — Больная какая-то…
— Да погоди, ей, походу, плохо совсем, — отмахнулся Ильин. — Эй! Эй, тётя!
Ни тогда, ни потом, Потапов так и не почувствовал опасности. Вплоть до момента, когда исправить что-то стало уже невозможно. Опасность? Это ясным-то днём?!
Вблизи толстуха в ночнушке оказалась весьма рослой. Головы на полторы выше Лёшкиных ста восьмидесяти. Поравнявшись с парнем, она подняла руки, словно предлагая обняться. Неугомонный Ильин, вполголоса выдав какую-то пошлую шутку, попытался отстраниться. Суетливо, нервно. Видно сумел разглядеть что-то за шторкой грязно-белых волос. Нечто такое, во что и сам не сразу поверил. А потом уже попросту не осталось времени. Совсем. Пухлые ладони одним невероятно быстрым и выверенным движением свернули Лёшке шею.
Треск сломанных костей показался Потапову таким громким, что заложило уши. Эхо страшного звука металось над притихшей деревней, рикошетя от мрачных елей, как пинбольный шарик. Где-то совсем рядом заорал какой-то мужик. Потапов не сразу осознал, что этот перепуганный рёв вылетает из его глотки, а сам он уже мчится к упавшему в пыль Лёшке. В спину хлестнул тонкий визг Алёны, наконец сообразившей, что произошло. На полном ходу Потапов налетел на толстуху, угодив костлявым плечом аккурат между обвислых грудей. Не удержавшись на ногах, повалился сверху на рыхлое, студенистое тело. От удара Сергей Иванович прикусил язык, очки слетели с носа и утонули в высохшей колее. Женщина под ним извернулась, неожиданно мягко и плавно вильнув бёдрами, словно подталкивая к соитию. Несмотря на весь ужас ситуации, Потапов отстраненно почувствовал, как обгоревшие на солнце щеки заливает краска смущения. Отталкиваясь руками, он попытался подняться и глупо застыл, в миссионерской позе нависнув над сбитой женщиной. Их лица разделяло меньше полуметра. На таком расстоянии Потапов прекрасно видел даже без очков. Но поверить увиденному не мог. Под ним лежал не человек. Грубое лицо существа покрывали короткие, напоминающие щетину, прозрачные волоски, под которыми легко просматривалась ноздреватая пористая кожа. Грязно-белые патлы смело на затылок, обнажив вывернутые ноздри, острые звериные уши и бессмысленный мутный глаз цвета затянутого ряской болота. Один. Прямо посреди лба. Жуткую морду на две неравные части разделяла тонкая щель безгубого рта. Она медленно распахивалась, обрастая неровными треугольными зубами, широкими и крепкими. А Потапов, как загипнотизированный смотрел и не верил глазам.
Больно вдавив кадык, горло Потапова перехватили толстые пальцы. Лишившись воздуха, он, наконец, затрепыхался, тщетно пытаясь отодрать обманчиво слабые руки. Под рыхлыми телесами скрывались стальные мышцы. Перед глазами учителя заплясали фиолетовые круги. Непрекращающиеся крики теперь долетали до него, будто через толстое ватное одеяло. В ушах звенело. Лишённое кислорода тело зашлось мелкой дрожью. Пытаясь вырваться, он бестолково молотил кулаками бледную тварь и что-то хрипел. В какой-то момент Потапову послышалось, как в дрожащий Алёнкин визг вплетается встревоженный старческий голос — предсмертный кульбит паникующего мозга. А через секунду грубые тиски на горле разжались, дав дорогу потоку восхитительного свежего воздуха. Голова взорвалась разноцветной вспышкой, горло разодрал жгучий кашель, и Потапов завалился на бок, больно приложившись головой о твёрдую землю. Он понимал, что сейчас, в непосредственной близости от смертельной опасности, не самое подходящее время, чтобы терять сознание. Но когда невидимые руки подхватили его с двух сторон и потащили прочь, Сергей Иванович всё же благодарно нырнул в чёрную бездну беспамятства.
* * *
Сквозь щели забранных ставнями окон на грязный пол падал свет. День вошел в полную силу; полутёмную избушку со всех сторон пронзали солнечные спицы. Пролетающие сквозь них пылинки вспыхивали волшебными искрами. Во дворе заливисто чирикали дерущиеся воробьи. Где-то на краю деревни хрипело радио «Маяк»...
За высоким забором молчаливо топталась бледная погань.
Покачав кудлатой седой головой, дед Хилой отодвинулся от окна. Видимо, не доверяя ставням, для верности задёрнул его занавеской. В доме страшно воняло падалью, однако ни у кого даже мысли не возникло попросить распахнуть окна. Эпицентр смрада, похоже, находился где-то в кухне, но заходить туда не хотелось совершенно.
— Мужика хочет, — косясь на Потапова, сказал хозяин. — У ней щас самая пора етись.
Их спаситель оказался крепким высоким стариком, удивительно подвижным для своих лет и габаритов. Повадки и действия его напоминали матерого первопроходца, чей форт осаждают кровожадные индейцы.
— Что ж она Лёшку тогда… — закончить Потапов не сумел. Всхлипнул по-бабьи и откинул голову назад, крепко приложившись затылком о бревенчатую стену. Боль отрезвляла, не давала забыть, что происходящее с ними реально.
— А того, что поперву — еда! А опосля уж всё остальное, — дед Хилой назидательно покачал узловатым перстом. — И что вам дома не сидится, туристы, в бога душу…
— Сказки собирать приехали, — ядовито ответила Алёнка.
Она поразительно быстро пришла в себя. Едва ускользнувший от смерти Потапов, забившись в угол, трясся осиновым листом, а девчонка, всего час назад визжавшая так, что лопались стёкла, воинственно расхаживала по комнате, примеряя к руке то изогнутую кочергу, то увесистое полено, сдёрнутое со сложенного возле печки дровяника. Не удовлетворившись, вынимала из кармана складной нож и принималась проверять, легко ли выходит лезвие. Она жаждала действия. Дед Хилой со своего табурета наблюдал за Алёнкиными манипуляциями, посмеиваясь в бороду.
— Ты, девонька, шилом своим её разозлишь только. От стали в таких делах од…
— Что она такое?! — перебила Алёна. — Леший? Йетти? Кикимора какая-нибудь?
Этот вопрос она задавала каждые пять минут. Дед Хилой отмалчивался. Вот и сейчас, недовольно зыркнув на непочтительную соплюху, он просто закончил начатую фразу.
— …одна польза — горло себе перерезать, чтобы живьём не взяла.
Виртонен резко обернулась к Потапову.
— Бежать надо, — выпалила она. — Вернёмся с помощью и раскатаем эту мразь…
Сергей Иванович испуганно икнул. Сама мысль о том, чтобы выйти наружу, снова ощутить сверлящий взгляд одинокого глаза… почувствовать себя мясом… Спина его неосознанно вжалась в ошкуренные брёвна. Глядя на суетящуюся девчонку, Дед Хилой недоверчиво выгнул брови, в который раз уже покачал нечёсаной башкой и скрылся в кухне.
— Рванём со всех ног! Она же плетётся, как дохлая кобыла! — присев возле учителя, Виртонен схватила его за плечи. — Она нас хрен догонит! Давай, Потапыч, миленький! Рюкзаки бросим и рванём…
В запале Алёна даже не заметила, что назвала преподавателя по прозвищу. Глаза её лихорадочно горели, изломанные в походе ногти царапали кожу Потапова даже сквозь куртку. Напрягшиеся мышцы поджарого девичьего тела излучали нерастраченную энергию. Для себя Виртонен уже всё давно решила. Сергей Иванович опустил голову, пряча взгляд среди рассохшихся досок давно неметеного пола.
— Тряпка! — брезгливо выплюнула Алёнка.
Больше она не произнесла ни слова. Деловито распотрошила рюкзак, откладывая в сторону самое необходимое. Распихала по карманам пакетики с орехами и изюмом, полулитровую бутылку кипячёной воды, складной нож и спички. Длинный «полицейский» фонарик оставила в руке, накинув петлю на запястье. Решительно отбросила засов и шагнула на улицу, так ни разу и не взглянув на сжавшегося в углу Сергея Ивановича.
На шум открывшейся двери из кухни выглянул дед Хилой. Безучастно оглядел комнату: Потапова, разорённый рюкзак, распахнутый дверной проём. После чего кивнул и сказал:
— Не пошёл? Правильно сделал.
— У меня мениск повреждён, — поспешил оправдываться Сергей Иванович. — А у Алёны разряд по лёгкой атлетике! Я темпа не выдержу, а так…
— Сдохнет, — равнодушно перебил дед Хилой. — Хоть так, хоть этак.
Шурша заскорузлыми шерстяными носками по полу, он прошаркал к двери, но не закрыл, а остался стоять в проёме, «козырьком» приложив руку ко лбу.
— Позапрошлой зимой Лиша шестерых мужиков положила. С ружьями и собаками. Троих уже в лесу догнала, и снегоходы не помогли. Эт она только на солнышке квёлая, а ночью скачет — что твоя коза! А уж зимой…
Потрясённый Потапов встал и опасливо подошёл к своему спасителю. С высокого порога крохотная Маррь отлично просматривалась в обе стороны. Сергей Иванович как раз успел заметить, как скрылась между ёлок ярко-красная курточка Алёны Виртонен. Следом за ней с огромным отставанием плелось существо, голыми руками убившее Лёшку Ильина.
— Как… — Потапов нервно сглотнул, — как вы её назвали?
Дед Хилой смерил учителя хмурым взглядом из-под разросшихся седых бровей.
— Сказки, говоришь, собираешь? — невпопад ответил он. — А слыхал такую: жили-были старик со старухой, и не было у них детей. Уж сколько они Христу не молились — всё без толку! А как пошли они в лес дремучий, старым богам поклонились, вылепили себе дитятю из снега, так и ожила она. Подошла к ним да молвит: тятенька, маменька, я теперича дочка ваша, оберегать вас стану. Только горячим меня не кормите — растаю! Обрадовались дед с бабкой да назвали девчонку…
— Снегурочкой… — шёпотом закончил Потапов.
Дед Хилой кивнул. У кромки леса мелькнула в последний раз и исчезла грушевидная фигура женщины в грязной ночнушке.
— Далеко не убежит, — старик отнял руку от морщинистого лба. — К утру назад воротится. Пойду-ка к Тойвовне схожу, мукой одолжусь, раз такая оказия.
Кряхтя от усердия, дед Хилой натянул резиновые калоши и ушёл. К соседке. За мукой. Как будто мир по-прежнему оставался нормальным.
* * *
Дед Хилой вернулся с берестяным лукошком, в котором, помимо муки, оказалась пыльная литровая банка и мешочек с неведомым содержимым. Привычно заложив засовом толстую дверь, старик скинул калоши и отправился на кухню. Потапов набрал побольше воздуха в легкие и отправился туда же, с головой нырнув в смердящий воздух. Источник тухлого запаха обнаружился сразу: жестяной таз, стоящий в самом углу, за печкой. А точнее, его содержимое — пяток ворон со свёрнутыми шеями. По чёрным перьям лениво ползали жирные личинки, при виде которых желудок Потапова подпрыгнул к горлу. Глядя на побледневшего учителя, дед Хилой прикрыл таз пыльным мешком.
— Ты морду-то не криви, сказочник! Эта падаль тебя от смерти спасла… а может, и от чего похуже.
Осторожно высунув нос из-под ладони, Потапов, наконец, решился вдохнуть. Не сказать, чтобы воздух очистился, но делать было нечего.
— Разве может быть что-то хуже?
— Кому как, — философски заметил старик. — Оно, может, и впрямь, ничего хуже смерти нет. Да вот только помирать, опосля себя целый выводок одноглазых щенков оставляя… мне б совсем тоскливо было. Дети — они ж страшнее семи казней Египетских. А лиховы дети…
Хилой замолчал, укладывая в топку нарезанную щепу и бересту. Чиркнула спичка, и огонь проворно перепрыгнул на маленький деревянный шалашик. Белый дым потянулся было к дверце, но быстро опомнился и устремился кверху. Загрузив печь дровами, дед Хилой захлопнул дверцу. Эмалированный чайник звякнул закопченным дном, встав на плиту. Под напором засаленной открывалки с принесенной банки слетела крышка. В острой вони гниющей птичьей плоти проклюнулась тонкая нотка клубничного аромата.
— Вот. Тойвовна гостюшке передала, — старик подвинул к Потапову чайную ложку и блюдце со сколотым краем. — Тебе, значится. Почаёвничаем. Это снегуркам горячего нельзя, а нам…
— Вы сказали, что это… — чтобы не смотреть на укрытый мешком таз, Потапов сел вполоборота, — … что это меня спасло. Как?
На долгое время воцарилось молчание. Пока на плите не забулькал чайник, старик сидел за столом, демонстративно не глядя в сторону Сергея Ивановича и занимаясь своим делом. В таинственном мешочке оказались измельчённые травы, ароматные настолько, что даже мерзкая вонь, сдавшись, расползлась по углам и затаилась, выжидая время, чтобы вернуться. Только когда чашки наполнились чаем, а в блюдцах растеклись кровавые лужицы, украшенные крупными ягодами клубники, дед Хилой, наконец, заговорил.
— Ты, кажись, сказки собирать приехал? Ну, так и слушай, старших не торопи!
Покорно склонив голову, Потапов принялся прихлёбывать обжигающий травяной отвар. Оледеневшее от страха нутро, кажется, начало оттаивать.
— Лишке горячее пить — себя губить. Она суть что? Упырь обнакновенный! Просто не кровушку горячую ест, а токмо мертвечину холодную. Видал, как она дружка-то твоего оприходовала? Ни единой капельки не пролила! Трупоеды от живой крови дуреют шибко, потому как меры не знают. Нажрутся от пуза, а потом болеют… Ну а когда она тебя душить стала, я её вороной и угостил. Лишке — чем гнилее, тем слаще! А ты как думал, я для себя эту падаль готовлю? Мы Лишку по очереди подкармливаем, штоб, значится, за нас не взялась…
Старик слизал с ложки огромную ягоду и довольно причмокнул. А Потапов, внутренне содрогаясь, внезапно вспомнил широкую пасть и зубы… слишком тупые для того, чтобы рвать живое мясо. Больше пригодные для дробления костей, в которых таится сладкий мозг.
— Лишка — это Лихо? — воспользовался паузой Потапов. — Лихо одноглазое?
— Смышлёный, — кивнул хозяин, счищая с ложки излишки варенья о край блюдца.
— А… а Снегурочка?
Над столом вновь повисло молчание. Дед Хилой задумчиво выхлебал кружку до дна и наполнил по новой. Когда Потапов решил, что старик вновь обиделся, тот внезапно начал рассказывать. Он говорил долго, путано, с какой-то неявной, плохо скрытой горечью.
— У нас, за Марревой гатью испокон лихи водились. Когда моя прабабка маленькой была, они в лесу еще чаще встречались, чем теперь зайцы. Так она сказывала. А когда её прабабка девкой сопливой была, так и вовсе, мол, целыми семьями жили, голов по двадцать. И людей тогда не губили. Их не тронь, и они не тронут. Зверя — вдоволь, рыбы, птицы — на всех хватает! Ягода, грибы, корешки разные — не то, что сейчас. Летом жирок копили, а зимой спали, совсем как косолапые… но уж если просыпались по зиме, всем худо приходилось. Наша Снегурочка уже восьмую зиму не спит…
Забыв про стынущий в кружке чай, Потапов слушал, разинув рот. Уста хмурого, неприятного старика отматывали назад историю, столетие за столетием, к самому началу времён, где бок о бок с Человеком жили те, кто сегодня уцелел лишь в сказках. Туда, где шаманские пляски призывали дождь и солнце, в покрытых ряской водоёмах плескались пышногрудые русалки, и рыскала под землёй белоглазая чудь. Где Одноглазое Лихо было такой же частью природы, как вороны и медведи, и олени, и белки, и другие четвероногие, пернатые и ползучие твари.
Внимая торопливой, сбивчивой речи Марревского старожила, Потапов с головой погружался в мир древнего волшебства, жестокой кровавой магии. Становился сторонним наблюдателем грандиозной битвы за место под солнцем, в которой проигравшая сторона исчезала навсегда, превращаясь в предания, легенды и детские страшилки. Избегая войны с более сильным и жестоким противником, Старый Мир откатывался все дальше и дальше. И постепенно не осталось лесов настолько глухих и далёких, чтобы туда не добрался вездесущий Человек, жаждущий новых охотничьих угодий, рыбных рек и пахотных земель. А потом чужеземцы из-за моря подарили Человеку Крест. И Человек захотел очистить новые земли от скверны…
Страх исчез. Смытый душистым травяным чаем, уступил место жалости. Тоске по убитой сказке. В голове шумело, точно после выпитого литра водки. Разглаживая на столе мятую распечатку монографии Гревингка, Сергей Иванович втолковывал ничего не понимающему, осунувшемуся старику:
— Всегда не мог понять, что за мораль у этой сказки? Не лепи детей из снега? Не прыгай через огонь? Не слушай подружек? Какой позитивный посыл несёт эта история? Чему научит ребёнка? А ведь просто искал не там! Кто бы знал, а?! Горячим меня не кормите…
Она действительно вернулась только с рассветом. Дед Хилой уже спал, забравшись на прогретую печь, а Потапов, распахнув ставни, смотрел, как потягивается просыпающаяся заря. Снегурочка вышла из леса, стряхивая с босых ног рваные останки ночного тумана. Вышагивая легко, почти грациозно, она больше не напоминала пьяную гориллу. Прямая спина, высоко поднятая голова, уверенный шаг. Вся она даже стала как будто стройнее и чище. В грубых линиях её лица, в тяжело обвисших грудях и отяжелевшем от многочисленных родов животе, Потапов видел черты языческих богинь, чьи статуэтки по сей день находят от Урала до Дальнего Востока. Вымокшая в росе шерсть серебрилась и отблёскивала в лучах зарождающегося светила. В это мгновение Снегурочка казалась почти прекрасной. Неземной. Осколком старого дикого мира. Частичкой зимы, неведомо как уцелевшей жарким засушливым летом.
Потапов не мог сказать, сколько из этого он действительно увидел, а сколько дофантазировал, вдохновлённый рассказом Хилоя. Волшебство пропало, когда кротовьи глазки учителя разглядели среди травы яркое пятно. Правой рукой Снегурочка волокла за ногу тонкое девичье тело в разодранной красной куртке. На вывернутом запястье мёртвой Алёны болтался включенный полицейский фонарик. Стиснутая ладонь по-прежнему сжимала рукоятку ножа. Стальное лезвие, обломанное чуть выше середины, испачкалось в чём-то чёрном и липком.
* * *
И дни потянулись транспортёрной лентой — такие же повторяющиеся, бесконечные и чёрные. Ещё затемно дед Хилой уходил на огород, отделенный от Снегурочки высоким забором. Там он копался на грядках, пропалывал, рыхлил и поливал, а к обеду, проверив ловушки на ворон, возвращался в дом, прячась от полуденного солнца. Не зная, куда себя пристроить, Потапов слонялся по двору, стараясь не подходить близко к воротам.
На восьмой день вынужденное заключение стало невыносимым. Мёртвого Лёшку Снегурочка уволокла в сторону леса, а тело Алёны, брошенное на самом солнцепёке, быстро превращалось в падаль. Каждую ночь лихо приходило к нему кормиться. К счастью, батарейка фонаря разрядилась ещё до наступления сумерек. Однако Потапов всё равно не мог уснуть, слушая чавканье, хруст разгрызаемых костей и отвратительные сосущие звуки. А по утрам белёсая тварь подтаскивала исковерканные останки поближе к окну и совсем по-звериному принималась на них кататься. Глядя на это дело, дед Хилой мрачно шутил:
— Покатайся, поваляйся, Алёнкина мясца поевши… — усмехался он, не зная даже, что совершенно точно угадал имя убитой Виртонен. — Вишь, как изводится, Лишка-то! Эт она для тебя старается, невеста бесова… Марафет наводит…
Юмор у него был сродни хирургическому: циничный, выстраданный долгими годами, проведенными бок о бок со Смертью. И на восьмой день Потапов понял, что если еще хоть часок пробудет среди удушающей жары, омерзительной вони и чернушных шуточек, то сойдёт с ума и сам выскочит к одноглазой твари с предложением руки и сердца.
В рюкзаке покойной Виртонен нашлось всё необходимое. Сидя на крыльце, освещаемый лучами восходящего солнца, Потапов обматывал найденную во дворе палку обрывками Алёнкиной футболки, тщательно вымоченными в бутылке с бензином для костра. Он пытался прочувствовать момент, ощутить себя древним витязем, идущим на бой с тёмными силами, но получалось слабо. Потапов не был рождён для битвы. Для пересчёта всех его драк хватало пальцев одной руки. И даже тогда неиспользованных оставалось больше половины.
Закончив импровизированный факел, Потапов встал возле высоких ворот, всё ещё надеясь уловить важность момента, какой-то особый мистический знак. Однако всё оставалось прежним: лысеющий учитель истории с пересохшим от волнения горлом по одну сторону забора и беловолосая одноглазая погибель, шумно сопящая по другую. Слышно было, как за домом сам с собой разговаривает дед Хилой. Потапов недоумённо пожал плечами, поджёг факел, откинул засов и шагнул на улицу. Будто пересекая черту между миром живых и миром мёртвых.
С пылающим факелом в руке он больше не боялся. Отдавшись во власть электричества, люди утратили веру в огонь. Не удивительно, что за восемь лет никто даже не подумал о том, чтобы сжечь одноглазое лихо. Люди слишком привыкли полагаться на свои игрушки. Навигатор выведет из самой глухой чащи, ружье защитит от хищников, а фонарь разгонит тьму. Вот только как быть с теми, кто сам является частью тьмы? Сжечь! Огонь вечен и никогда не боялся темноты и того, что в ней сокрыто. Потапов мысленно поблагодарил погибших студентов, подаривших ему время, чтобы осознать это.
При виде огня единственный глаз Снегурочки широко распахнулся. Страх — первая живая эмоция, которую Потапов прочел на грубой уродливой морде. Снегурочка торопливо отпрянула. Пылающий факел очистил дорогу в доли секунды. Можно было спокойно уходить, двигаться к городу, ночами отгораживаясь от нечисти ярким костром. Но до ближайшей деревни дней пять ходу. Без еды и воды протянуть можно. Без сна — никак. И потому Потапов собирался драться.
— Ты чего это удумал, иуда! — взревело над самым ухом.
Жёсткие пальцы впились в плечи, отбрасывая Потапова от сжавшейся перепуганной твари. Отлетевший в сторону факел упал в высохшую колею и погас. Учитель вскочил на ноги и едва успел закрыться руками, как на него налетел дед Хилой. Удар у старика оказался поставленным, хлёстким и на удивление болезненным. Чувствовалось, что в молодости дед не пропускал ни одной деревенской драки. Но разница в возрасте давала о себе знать. Совершенно не боевой Потапов всё же был моложе и сильнее. Первый же его удар расквасил старику нос, выбив из ноздрей красную юшку. На этом драка и закончилась.
Роняя сквозь пальцы красные капли, дед Хилой со всех ног бросился к дому. Потапов резко обернулся, понимая, что опоздал, уже почти чувствуя прикосновение холодных ладоней к своей шее… Но вместо этого увидел, как Снегурка, жадно втягивая медный запах вывернутыми обезьяньими ноздрями, точно зачарованная пялится вслед старику. Сейчас она походила на голодную собаку, не смеющую стянуть лакомый кусок со стола хозяина. Потапов зашелся безумным визгливым хохотом.
— Так значит?! — заорал он, заставив Снегурочку обернуться. — Горячим тебя не кормить, да?! А ну, сука!
Он неуклюже прыгнул к обглоданному телу Алёнки Виртонен, даже в смерти всё ещё сжимавшей покрытый чёрной кровью нож. Прижав запястье к обломанному лезвию, Потапов с силой надавил. Было почти не больно.
С окровавленной рукой вместо оружия, он встал, шагая навстречу Снегурочке. Та завертелась вокруг, то подаваясь вперед, то отпрыгивая обратно. Жадно клокотало звериное горло. От нетерпения Снегурочка жалобно поскуливала. Кровь уже пропитала рукав «энцефалитки» до локтя, когда тварь, не выдержав, кинулась к Потапову и присосалась к открытой ране, подобно огромной белой пиявке. Только тогда Потапов почувствовал настоящую боль. Тупые зубы жадно терзали разрезанное запястье. Красные пятна, перепачкавшие оскаленную морду лиха, казались ненатуральными. Напрасно Потапов отчаянно бил свободным кулаком в рыхлое тело кровососа. Снегурочка только сильнее впивалась в рану. Когда же она, наконец, оторвалась, Потапову показалось, что жизни в нем осталось на самом донышке. Под коленки точно ударил какой-то невидимый шутник — учитель рухнул на землю, как мешок с ветошью. Рядом на четвереньки опустилась перемазанная кровью Снегурочка. Выгнув спину, она зарылась грязными пальцами в прогретую пыль и тут же вновь распрямилась. Из объемистого живота донеслось громкое урчание. Безгубая пасть распахнулась, выплёскивая наружу сгустки свернувшейся крови и не переваренные куски гнилой плоти. Снегурочку рвало так долго, что Потапов успел наскоро перетянуть поврежденную руку оторванным рукавом. Кое-как встав, он доковылял до факела. Непослушными пальцами вытащил из кармана зажигалку... Шатаясь, как пьяный, подошёл к Снегурочке и ткнул огненной палкой прямо в грязно-белую паклю волос. Полыхнуло так, что не ожидавший этого Потапов едва не упал. Над улицей пронёсся визг, протяжный и жуткий…
Сколько времени он провёл, отрешённо пялясь на горящее тело лиха, Потапов не знал. Опомнился лишь, когда увидел, что пустынную улицу Марри, точно призраки, заполнили скрюченные старостью фигуры. Среди них, зажимая ноздри окровавленной тряпкой, стоял и дед Хилой. Потапов ткнул потухшим факелом в чадящие останки.
— Вы свободны! — крикнул он старикам. — Теперь вы свободны!
Получилось как-то пафосно и неискренне. В ответ — гробовое молчание. Лишь далёкое эхо еле слышно коверкает окончание глупой пошлой фразы. Сергей Иванович растерянно огляделся. Что-то блеснуло в дорожной пыли под ногами, послав солнечного зайчика в сощуренные глаза Потапова. Потерянные очки так и лежали здесь всё это время. С трудом удерживая равновесие, — обескровленное тело слушалось плохо и всё норовило упасть, — Сергей Иванович поднял их и водрузил на нос. Лица Марревских жителей впервые проявились перед ним ясно и отчетливо, точно кто-то подкрутил резкость картинки этой Вселенной. Недовольство, испуг, раздражение и даже ярость прочёл он в них, но никак не облегчение. Никто не радовался избавлению.
Сплюнув отсутствующей слюной, Потапов, шатаясь, ушёл во двор Хилоя. Вернулся он уже с топором и пустым рюкзаком. Обгорелую голову Снегурочки, зияющую единственной опустевшей глазницей, он отсёк только с пятого удара. Накрыл рюкзаком, сбивая остатки пламени, и в этот же рюкзак спрятал свой трофей… свою будущую славу. После чего презрительно сплюнул вновь, на этот раз демонстративно, и покинул Маррь, оставив за спиной полтора десятка стариков, медленно стягивающихся к догорающей Снегурочке.
* * *
Седенькая старушка Марта Тойвовна по-детски дёрнула деда Хилоя за рукав.
— Староста, чего делать-то будем?! — голос её подрагивал от испуга. — Он же других приведет!
— Городские опять иконы мои забрать захочут, — прошамкала беззубая бабка Анники.
— Иконами разве можно торговать-то?! Господи, прости!
Она мелко перекрестилась двумя перстами. Нестройный хор голосов загудел со всех сторон, разделяя опасения односельчан.
— Землю! Землю отымут! — пророчил скрюченный ревматизмом дед Фёдор, заботливо обнимающий супругу, вперившую ослепшие глаза в пустоту.
— Тихо! — дед Хилой поднял мосластые руки вверх, пресекая базарный гомон. — Тут вот что… Я с неделю назад у Марревой гати лося дохлого видал. Лишкиных пацанов работа. Так что очкарику нашему житья — до первых сумерек. Щенки не выпустят. Они ему за Лишку сами голову открутят… уж они-то точно мамку услыхали…
— Староста, слышь-ка! А ну как очкарика искать придут? А и не искать, так просто кто про нас прознает? Каждый год ведь приходят! Кто нас защитит-то теперь?
Тяжелый взгляд старосты пополз по лицам сельчан, добрался до согбенного деда Фёдора и остановился.
— Сосед, а не пора ли вам с Дарьюшкой детишек завести? Очередь-то ваша вроде…
Дед Фёдор ещё крепче прижал к себе жену и кивнул. Та благодарно погладила его по морщинистой руке. Её ослепшие глаза наполнились слезами. Одинокие старухи завистливо ворчали что-то невразумительное, не смея спорить в открытую.
— Значит, решено, — дед Хилой рубанул воздух ладонью, — … как снег ляжет, пойдёте за Марреву гать. Новую Снегурку будить надо.
— Господи, — прошептала слепая Дарья. — Господи, счастье-то какое!
Creepy story anon
Как-то ночью я сидел в своей комнате за компом.
Нашёл фильмец, поставил на загрузку. Пошёл на кухню, налить сока.
Темно, а за окном зима.
Наливаю сок, и тут слышу - кто-то в дверь стучится.
Хрен его знает, 3 часа ночи, а какая-то сволочь в гости просится. Подошёл к двери. На всякий случай взял травмат - мало ли кто.
- Кто там? - спрашиваю.
Нет ответа.
- Кто там?! - снова спросил я.
- Серёга, привет, - спокойно ответил голос за дверью.
Голос показался мне знакомым.
- Так вы назовёте имя?
- Дак это ж я, Саша, - ответил голос.Его спокойный тон начал раздражать.
Саша?Какой нахер Саша?
- Ну ты-то меня помнишь, Серёг..Мы в детстве в прятки играли.
Тут я охерел.
- Слушай сюда, мудила: никакого Саши нет и не было.Свалил от моей двери и быстро.
А на самом деле, несмотря на мой грубый тон, мне было страшно.Потому что в детстве у меня реально был друг Саша.И тут я подумал, что эта сволочь могла нарыть документы.Узнать о том случае.Провоцировать меня.
- А ты помнишь Зину, а, Серёг? - спросил "Саша".
Вот про Зину знали только мы с Сашей.В память врезалось лицо маленькой девочки, которую мы травили до безобразия.Заплаканное, обиженное, с лысой лишайной головой.
- Откуда ты, блять, знаешь?
- Я же сказал тебе, что я Саша, - монотонно ответил голос.
Да быть того не могло.Меня уже брала дрожь, я уже готов был валить через балкон подальше от этой двери.
- Но ведь, - судорожно ответил я. - Саша..Он же.. Пропал..
- Ну, теперь-то я вернулся.
Я был ошарашен.На радостях я уже хотел было открыть дверь.И тут решил в глазок посмотреть.
Тяну руку к круглой защёлке - и тут же инстинктивно убираю её.Будто что-то внутри не дало мне этого сделать.Я отошёл от двери.
- Эй, Серёг, - прошелестел голос. - Зина тоже здесь.
- Привет, Саша! - смешливо кричал голос девочки.Не тридцатилетней женщины.А именно девочки.Однако голос Зины звучал, как звукозапись, как старая пластинка.
Я забился в угол прихожей.Что бы ни было за дверью, оно никогда не было ни Сашей, не Зиной.
- Серёг, открой дверь, - алчно прошелестел голос.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста - слёзно просил голос девочки.
- Открой дверь!
- Открой, Сашенька, мы скучаем, - умоляла "девочка".
Голоса начали превращаться в какафонию.Я опомнился, захлопнул дверь в прихожую и побежал в спальню.
- УБЛЮДОК!!!ОТКРОЙ НАМ ДВЕРЬ!!!
Как маленький ребёнок, я забрался под одеяло и слушал, как дверь содрогалась от ударов.
- ОТКРОЙ, СВОЛОЧЬ!!
Я набрал номер милиции, позвонил родителям.
Когда те приехали, то нашли меня в углу спальни, забившимся в одеяло.
Меня отпоили успокоительным и опросили.Всё восприняли, за то, что меня хотели ограбить.
А утром я нашёл на двери едва заметные отпечатки ладоней.Маленьких детских ладошек.
Нашёл фильмец, поставил на загрузку. Пошёл на кухню, налить сока.
Темно, а за окном зима.
Наливаю сок, и тут слышу - кто-то в дверь стучится.
Хрен его знает, 3 часа ночи, а какая-то сволочь в гости просится. Подошёл к двери. На всякий случай взял травмат - мало ли кто.
- Кто там? - спрашиваю.
Нет ответа.
- Кто там?! - снова спросил я.
- Серёга, привет, - спокойно ответил голос за дверью.
Голос показался мне знакомым.
- Так вы назовёте имя?
- Дак это ж я, Саша, - ответил голос.Его спокойный тон начал раздражать.
Саша?Какой нахер Саша?
- Ну ты-то меня помнишь, Серёг..Мы в детстве в прятки играли.
Тут я охерел.
- Слушай сюда, мудила: никакого Саши нет и не было.Свалил от моей двери и быстро.
А на самом деле, несмотря на мой грубый тон, мне было страшно.Потому что в детстве у меня реально был друг Саша.И тут я подумал, что эта сволочь могла нарыть документы.Узнать о том случае.Провоцировать меня.
- А ты помнишь Зину, а, Серёг? - спросил "Саша".
Вот про Зину знали только мы с Сашей.В память врезалось лицо маленькой девочки, которую мы травили до безобразия.Заплаканное, обиженное, с лысой лишайной головой.
- Откуда ты, блять, знаешь?
- Я же сказал тебе, что я Саша, - монотонно ответил голос.
Да быть того не могло.Меня уже брала дрожь, я уже готов был валить через балкон подальше от этой двери.
- Но ведь, - судорожно ответил я. - Саша..Он же.. Пропал..
- Ну, теперь-то я вернулся.
Я был ошарашен.На радостях я уже хотел было открыть дверь.И тут решил в глазок посмотреть.
Тяну руку к круглой защёлке - и тут же инстинктивно убираю её.Будто что-то внутри не дало мне этого сделать.Я отошёл от двери.
- Эй, Серёг, - прошелестел голос. - Зина тоже здесь.
- Привет, Саша! - смешливо кричал голос девочки.Не тридцатилетней женщины.А именно девочки.Однако голос Зины звучал, как звукозапись, как старая пластинка.
Я забился в угол прихожей.Что бы ни было за дверью, оно никогда не было ни Сашей, не Зиной.
- Серёг, открой дверь, - алчно прошелестел голос.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста - слёзно просил голос девочки.
- Открой дверь!
- Открой, Сашенька, мы скучаем, - умоляла "девочка".
Голоса начали превращаться в какафонию.Я опомнился, захлопнул дверь в прихожую и побежал в спальню.
- УБЛЮДОК!!!ОТКРОЙ НАМ ДВЕРЬ!!!
Как маленький ребёнок, я забрался под одеяло и слушал, как дверь содрогалась от ударов.
- ОТКРОЙ, СВОЛОЧЬ!!
Я набрал номер милиции, позвонил родителям.
Когда те приехали, то нашли меня в углу спальни, забившимся в одеяло.
Меня отпоили успокоительным и опросили.Всё восприняли, за то, что меня хотели ограбить.
А утром я нашёл на двери едва заметные отпечатки ладоней.Маленьких детских ладошек.
story тайга Creepy
Эту историю рассказал мне старый геолог, Богдан Секацкий, работавший в Красноярском крае бог знает сколько времени, с начала тридцатых годов. Живая легенда, опытный и мудрый человек, он вызывал уважение всех, кто приближался к нему. Имя я, конечно, изменил, тем более, что Секацкий уже несколько лет пребывает в другом мире. Всякий, кто знаком с миром красноярской геологии, конечно, легко поймет, кого я имел в виду, но называть этого умного, ироничного и приятного человека настоящим именем не хочется.
А история эта произошла с Секацким где-то перед самой войной, в эпоху Великой экспедиции, когда перед геологами ставились задачи простые и ясные: любой ценой открывать месторождения. Как работать, где, за счет чего — неважно. Сколько людей погибнет и потеряет здоровье — тоже неважно, а важно только находить и разрабатывать.
В те годы нарушение техники безопасности оставалось делом совершенно обычным, и нет совершенно ничего странного, что молодого, 28-летнего Секацкого отправляли в маршруты одного. В том числе в довольно тяжелые маршруты, по малоизвестным местам. В то лето он работал по правым притокам Бирюсы. Той самой, о которой песня: «Там где речка, речка Бирюса…».
Бирюса течет, впадая в речку Тасееву, а та впадает в Ангару. И Бирюса, и Тасеева рассекают темнохвойную тайгу, текут по местам, где хриплая сибирская кукушка не нагадает вам слишком много лет, где округлые холмы покрыты пихтой, кедром и ельником. В этих местах даже летом температура может упасть до нуля, и заморозки в июле месяце бывают не каждое лето, но бывают. В те времена лоси и медведи тут бродили, не уступая человеку дорогу, и Богдан Васильевич рассказывал, как видел своими глазами: медведь копал землю под выворотнем, ловил бурундука, выворачивая из земли небольшие золотые самородки.
— Так, с ноготь большого пальца, — уточнил тогда Секацкий.
— И вы их все сдали?!
— Конечно, сдал. Мы тогда не думали, что можно что-то взять себе, мы мощь государства крепили…
И Богдан Васильевич, пережиток прошлого и живой свидетель, усмехнулся довольно-таки неприятной улыбкой.
Историю эту он рассказал мне года за два до своей смерти. Рассказывал, надолго замолкал, жевал губами и раздумывал, склоняя голову к плечу. На вопрос, рассказывал ли он ее еще кому-то, не ответил, и я не уверен, что ее никто больше не слышал. Передаю ее так, как запомнил.
В этот год Секацкий должен был проделать маршрут примерно в 900 километров. Один, пешком, по ненаселенным местам. То есть раза два на его пути вставали деревни, и тогда он мог оставить в них собранные коллекции, а дневники запечатывал сургучной печатью у местного особиста или у представителя власти (председателя колхоза, например) и возлагал на этого представителя власти обязанность отослать коллекции и дневник в геологоуправление. А сам, отдохнув день или два, брал в деревне муки, крупы, сала и опять нырял в таежные дебри, пробирался то людскими, то звериными тропинками. Бывали недели, когда Секацкий беседовал с бурундуками, чтобы не забыть людскую речь. — Разве за неделю забудешь?
— Совсем не забудешь, конечно… Но потом бывало трудно языком ворочать, И знаешь, что надо сказать, а никак не получается, отвык. Так что лучше говорить: с бурундуками, с кедровками, с зайцами. С бурундуками лучше всего — они слушают.
— А зайцы?
— Зайцы? Они насторожатся, ушами пошевелят, и бежать…
К концу сезона Богдан Васильевич должен был пересечь водораздел двух рек, Бирюсы и Усолки, проделать звериный путь горной тайгой, примерно километров сто шестьдесят.
После семисот верст такого пути, двух месяцев в ненаселенной тайге это расстояние казалось уже небольшим. Тем более, Секацкий последние десять дней, по его понятиям, отдыхал, наняв колхозника с лодкой. Обалдевший от счастья мужик за пятьдесят копеек в день возил его на лодке вдоль обрывов, а пока промокший Секацкий сортировал и снабжал этикетками свои сборы — разжигал костер, готовил еду и вообще очень заботился о Секацком, даже порывался называть его «барин» (что Секацкий, из семьи, сочувствовавшей народовольцам, самым свирепым образом пресек). За десять дней мужик заработал пять рублей; при стоимости пшеницы в три копейки килограмм он уже на это мог кормить семью ползимы и пребывал просто в упоении от своей редкой удачи.
А Секацкий прекрасно отдохнул и с большим удовольствием углубился в таежные дебри. За три месяца работ на местности он привык к тайге, приспособился. Засыпая на голой земле, Секацкий был уверен, что если появится зверь или, не дай Сталин, лихой человек, он всегда успеет проснуться. Утром просыпался он мгновенно, с первым светом, и сразу же бодрым, энергичным. Не было никаких переходов между сном и бодрствованием, никаких валяний в постели, размышлений.
Просыпался, вставал, бежал рубить дрова, если не нарубил с вечера, а если нарубил, то разжигал костер. Утра в Сибири обычно сырые, холодные, а в августе еще и туманные. Только к полудню туман опускается, тайга немного просыхает, и идти становится легко. Если бы стоял июнь, Секацкий выходил бы в маршрут не раньше полудня — ведь никто не мешает ему идти весь вечер, если есть такая необходимость и если еще светло. А в июне и в десять часов вечера светло.
Август, и выходить приходилось еще в тумане, да еще и двигаться вверх, к сырости и холоду, к еще более мрачным местам. Пять дней шел он все вверх и вверх, добираясь до обнажений пород в верховьях местных малых речек; по пути Секацкий пел и насвистывал, рассказывал сам себе, как будет выступать, отчитываясь о работе, и выяснять отношения с коллегами. Говорил и пел не только чтобы не забыть человеческую речь, но и чтобы заранее предупредить любого зверя, что он тут. В августе медведь не нападает, но если человек наступит на спящего зверя, просто пройдет слишком близко или появится внезапно — тогда медведь может напасть. Медведи и лоси, которых встречал Секацкий, слышали его издалека и имели время для отхода. А для котла он убивал глухарей и зайцев, даже не тратя времени для охоты. Видел на маршруте подходящего глухаря — такого, чтоб не очень крупный и чтобы не надо было лезть очень уж глубоко в бурелом. Если попадался подходящий — он стрелял, совал тушку в рюкзак и кашу варил уже с мясом.
Поднявшись к обнажениям, Секацкий еще четыре дня работал, не проходя за день больше пятнадцати километров, то есть почти стационарно. А когда все сделал, начал спускаться в долину уже другой реки. Опять он делал переходы по двадцать, по тридцать километров, идя по звериным тропам или совсем без дорог. Тут на карте показана была деревушка, но с пометкой — «нежилая». Секацкий не любил брошенных деревень, и не осознанно, не из-за неприятной мысли про тех, что могут поселиться в брошенных человеком местах, а скорее чисто интуитивно, смутно чувствуя, что в брошенных местах человеку не место. Ведь вы можете быть каким угодно безбожником, но в поселке, из которого ушли люди, вам за вечер много раз станет неуютно, и с этим ничего нельзя поделать. А зачем ночевать там, где ночевка превратится в сплошное переживание и напряжение? Ведь всегда можно устроиться в месте приятном и удобном — на берегу ручейка, под вывороченным кедром или просто на сухой, уютной полянке.
Так что Секацкий, скорее всего, или совсем не пошел бы в деревню, или постарался бы пройти ее днем, просто заглянуть — что за место? Вдруг пригодится, если здесь будут вестись стационарные работы! Но километрах в десяти от нежилой деревушки Ольховки Секацкий вышел на тропу, явно проложенную человеком, натоптанной до мелкой пыли, с выбитой травой, а в двух местах и с обрубленными ветками там, где они мешали движению. В одном месте по тропе прошел огромный медведь, оставил цепочку следов. Не такой великий следопыт был Секацкий, а подумалось почему-то, что зверь шел на двух задних лапах — наверное, хотел подальше видеть, что там делается на тропе.
Значит, люди все-таки живут! Богдан Васильевич вышел на перевал, к долине малой речки Ольховушки, и уже без особого удивления заметил дымок над деревьями. Вообще-то, сначала он собирался заночевать прямо здесь, благо плечи оттягивал вполне подходящий тетерев, а уже утром идти в деревню… Но тропа как раз ныряла в долину, оставалось километров семь до деревни и часа два до темноты. Как раз! И Богдан Васильевич лихо потопал по тропе.
Путь уставшего человека под рюкзаком, под полутора пудами одних только образцов мало напоминает стремительный марш-бросок чудо-богатырей Суворова. И все же через полтора часа хода показались первые огороды. Странные огороды, без жердей и столбов, без ограды. И какие-то плохо прополотые огороды, где сорняки росли между кустиками картошки, свеклы и моркови. Странно, что все эти овощи росли вперемежку, а не особыми грядками. Тропа стала более широкой, и даже в этом месте различались следы медвежьих когтей: звери ходили и тут.
Еще несколько минут, и в сумерках выплыл деревянный бок строения.
— Эй, люди! Я иду! — прокричал изо всех сил Секацкий. Не из греха гордыни, нет — просто он совершенно не хотел, чтобы им занялись деревенские собаки. Пусть хозяева слышат, что гость подходит к деревне открыто, а не подкрадывается, как вор или как вражеский разведчик.
Ни один звук не ответил Секацкому: ни человеческий голос, ни собачий лай. Тут только геолог обратил внимание, что никаких обычных деревенских звуков не было и в помине. Ни коровьего мычания, ни лая, ни блеяния, ни девичьего пения или голосов тех, кто переговаривается издалека, пользуясь тишиной сельского вечера. Деревня стояла молчаливая, тихая, как будто и правда пустая. Хотя — огороды, и следы на тропе вроде свежие… Да и дымок вон, только сейчас уменьшается, а то валил из трубы, ясно видный.
И на деревенской улице было так же все пусто и тихо. Ни подгулявшей компании, ни старушек на лавочках, ни девичьих стаек, ни парней, спешащих познакомиться с чужим. Никого! И дыма из труб соседних домов не видно.
А история эта произошла с Секацким где-то перед самой войной, в эпоху Великой экспедиции, когда перед геологами ставились задачи простые и ясные: любой ценой открывать месторождения. Как работать, где, за счет чего — неважно. Сколько людей погибнет и потеряет здоровье — тоже неважно, а важно только находить и разрабатывать.
В те годы нарушение техники безопасности оставалось делом совершенно обычным, и нет совершенно ничего странного, что молодого, 28-летнего Секацкого отправляли в маршруты одного. В том числе в довольно тяжелые маршруты, по малоизвестным местам. В то лето он работал по правым притокам Бирюсы. Той самой, о которой песня: «Там где речка, речка Бирюса…».
Бирюса течет, впадая в речку Тасееву, а та впадает в Ангару. И Бирюса, и Тасеева рассекают темнохвойную тайгу, текут по местам, где хриплая сибирская кукушка не нагадает вам слишком много лет, где округлые холмы покрыты пихтой, кедром и ельником. В этих местах даже летом температура может упасть до нуля, и заморозки в июле месяце бывают не каждое лето, но бывают. В те времена лоси и медведи тут бродили, не уступая человеку дорогу, и Богдан Васильевич рассказывал, как видел своими глазами: медведь копал землю под выворотнем, ловил бурундука, выворачивая из земли небольшие золотые самородки.
— Так, с ноготь большого пальца, — уточнил тогда Секацкий.
— И вы их все сдали?!
— Конечно, сдал. Мы тогда не думали, что можно что-то взять себе, мы мощь государства крепили…
И Богдан Васильевич, пережиток прошлого и живой свидетель, усмехнулся довольно-таки неприятной улыбкой.
Историю эту он рассказал мне года за два до своей смерти. Рассказывал, надолго замолкал, жевал губами и раздумывал, склоняя голову к плечу. На вопрос, рассказывал ли он ее еще кому-то, не ответил, и я не уверен, что ее никто больше не слышал. Передаю ее так, как запомнил.
В этот год Секацкий должен был проделать маршрут примерно в 900 километров. Один, пешком, по ненаселенным местам. То есть раза два на его пути вставали деревни, и тогда он мог оставить в них собранные коллекции, а дневники запечатывал сургучной печатью у местного особиста или у представителя власти (председателя колхоза, например) и возлагал на этого представителя власти обязанность отослать коллекции и дневник в геологоуправление. А сам, отдохнув день или два, брал в деревне муки, крупы, сала и опять нырял в таежные дебри, пробирался то людскими, то звериными тропинками. Бывали недели, когда Секацкий беседовал с бурундуками, чтобы не забыть людскую речь. — Разве за неделю забудешь?
— Совсем не забудешь, конечно… Но потом бывало трудно языком ворочать, И знаешь, что надо сказать, а никак не получается, отвык. Так что лучше говорить: с бурундуками, с кедровками, с зайцами. С бурундуками лучше всего — они слушают.
— А зайцы?
— Зайцы? Они насторожатся, ушами пошевелят, и бежать…
К концу сезона Богдан Васильевич должен был пересечь водораздел двух рек, Бирюсы и Усолки, проделать звериный путь горной тайгой, примерно километров сто шестьдесят.
После семисот верст такого пути, двух месяцев в ненаселенной тайге это расстояние казалось уже небольшим. Тем более, Секацкий последние десять дней, по его понятиям, отдыхал, наняв колхозника с лодкой. Обалдевший от счастья мужик за пятьдесят копеек в день возил его на лодке вдоль обрывов, а пока промокший Секацкий сортировал и снабжал этикетками свои сборы — разжигал костер, готовил еду и вообще очень заботился о Секацком, даже порывался называть его «барин» (что Секацкий, из семьи, сочувствовавшей народовольцам, самым свирепым образом пресек). За десять дней мужик заработал пять рублей; при стоимости пшеницы в три копейки килограмм он уже на это мог кормить семью ползимы и пребывал просто в упоении от своей редкой удачи.
А Секацкий прекрасно отдохнул и с большим удовольствием углубился в таежные дебри. За три месяца работ на местности он привык к тайге, приспособился. Засыпая на голой земле, Секацкий был уверен, что если появится зверь или, не дай Сталин, лихой человек, он всегда успеет проснуться. Утром просыпался он мгновенно, с первым светом, и сразу же бодрым, энергичным. Не было никаких переходов между сном и бодрствованием, никаких валяний в постели, размышлений.
Просыпался, вставал, бежал рубить дрова, если не нарубил с вечера, а если нарубил, то разжигал костер. Утра в Сибири обычно сырые, холодные, а в августе еще и туманные. Только к полудню туман опускается, тайга немного просыхает, и идти становится легко. Если бы стоял июнь, Секацкий выходил бы в маршрут не раньше полудня — ведь никто не мешает ему идти весь вечер, если есть такая необходимость и если еще светло. А в июне и в десять часов вечера светло.
Август, и выходить приходилось еще в тумане, да еще и двигаться вверх, к сырости и холоду, к еще более мрачным местам. Пять дней шел он все вверх и вверх, добираясь до обнажений пород в верховьях местных малых речек; по пути Секацкий пел и насвистывал, рассказывал сам себе, как будет выступать, отчитываясь о работе, и выяснять отношения с коллегами. Говорил и пел не только чтобы не забыть человеческую речь, но и чтобы заранее предупредить любого зверя, что он тут. В августе медведь не нападает, но если человек наступит на спящего зверя, просто пройдет слишком близко или появится внезапно — тогда медведь может напасть. Медведи и лоси, которых встречал Секацкий, слышали его издалека и имели время для отхода. А для котла он убивал глухарей и зайцев, даже не тратя времени для охоты. Видел на маршруте подходящего глухаря — такого, чтоб не очень крупный и чтобы не надо было лезть очень уж глубоко в бурелом. Если попадался подходящий — он стрелял, совал тушку в рюкзак и кашу варил уже с мясом.
Поднявшись к обнажениям, Секацкий еще четыре дня работал, не проходя за день больше пятнадцати километров, то есть почти стационарно. А когда все сделал, начал спускаться в долину уже другой реки. Опять он делал переходы по двадцать, по тридцать километров, идя по звериным тропам или совсем без дорог. Тут на карте показана была деревушка, но с пометкой — «нежилая». Секацкий не любил брошенных деревень, и не осознанно, не из-за неприятной мысли про тех, что могут поселиться в брошенных человеком местах, а скорее чисто интуитивно, смутно чувствуя, что в брошенных местах человеку не место. Ведь вы можете быть каким угодно безбожником, но в поселке, из которого ушли люди, вам за вечер много раз станет неуютно, и с этим ничего нельзя поделать. А зачем ночевать там, где ночевка превратится в сплошное переживание и напряжение? Ведь всегда можно устроиться в месте приятном и удобном — на берегу ручейка, под вывороченным кедром или просто на сухой, уютной полянке.
Так что Секацкий, скорее всего, или совсем не пошел бы в деревню, или постарался бы пройти ее днем, просто заглянуть — что за место? Вдруг пригодится, если здесь будут вестись стационарные работы! Но километрах в десяти от нежилой деревушки Ольховки Секацкий вышел на тропу, явно проложенную человеком, натоптанной до мелкой пыли, с выбитой травой, а в двух местах и с обрубленными ветками там, где они мешали движению. В одном месте по тропе прошел огромный медведь, оставил цепочку следов. Не такой великий следопыт был Секацкий, а подумалось почему-то, что зверь шел на двух задних лапах — наверное, хотел подальше видеть, что там делается на тропе.
Значит, люди все-таки живут! Богдан Васильевич вышел на перевал, к долине малой речки Ольховушки, и уже без особого удивления заметил дымок над деревьями. Вообще-то, сначала он собирался заночевать прямо здесь, благо плечи оттягивал вполне подходящий тетерев, а уже утром идти в деревню… Но тропа как раз ныряла в долину, оставалось километров семь до деревни и часа два до темноты. Как раз! И Богдан Васильевич лихо потопал по тропе.
Путь уставшего человека под рюкзаком, под полутора пудами одних только образцов мало напоминает стремительный марш-бросок чудо-богатырей Суворова. И все же через полтора часа хода показались первые огороды. Странные огороды, без жердей и столбов, без ограды. И какие-то плохо прополотые огороды, где сорняки росли между кустиками картошки, свеклы и моркови. Странно, что все эти овощи росли вперемежку, а не особыми грядками. Тропа стала более широкой, и даже в этом месте различались следы медвежьих когтей: звери ходили и тут.
Еще несколько минут, и в сумерках выплыл деревянный бок строения.
— Эй, люди! Я иду! — прокричал изо всех сил Секацкий. Не из греха гордыни, нет — просто он совершенно не хотел, чтобы им занялись деревенские собаки. Пусть хозяева слышат, что гость подходит к деревне открыто, а не подкрадывается, как вор или как вражеский разведчик.
Ни один звук не ответил Секацкому: ни человеческий голос, ни собачий лай. Тут только геолог обратил внимание, что никаких обычных деревенских звуков не было и в помине. Ни коровьего мычания, ни лая, ни блеяния, ни девичьего пения или голосов тех, кто переговаривается издалека, пользуясь тишиной сельского вечера. Деревня стояла молчаливая, тихая, как будто и правда пустая. Хотя — огороды, и следы на тропе вроде свежие… Да и дымок вон, только сейчас уменьшается, а то валил из трубы, ясно видный.
И на деревенской улице было так же все пусто и тихо. Ни подгулявшей компании, ни старушек на лавочках, ни девичьих стаек, ни парней, спешащих познакомиться с чужим. Никого! И дыма из труб соседних домов не видно.
Уже приглядываясь внимательно, пытаясь сознательно понять, что же не так в этой деревне, Секацкий заметил: возле бревенчатых домов нет коровников, овчарен, свинарников. Запахи скота или навоза не реяли над деревней, солома или сено не втаптывались в грязь, копыта не отпечатывались на земле деревенской улицы. И не было мычания, блеяния, хрюканья, собачьего лая. Совсем не было… Странно.
Вот как будто симпатичный дом: почище остальных, с покосившейся лавочкой у ворот.
— Хозяева! Переночевать не пустите?
Откуда-то из недр усадьбы вывалился мужичонка, и Богдан Васильевич впервые увидел, кто же живет в этой деревне. Странный он был, этот мужик с руками почти до колен, с убегающим лбом, почти что без подбородка. Вывалился, уставился на Богдана глазками-бусинками с заросшего щетиной лица, только глаза сверкают из щетины. Вывалился и стоит, смотрит.
— Здравствуй, хозяин! Можно у вас переночевать? Я геолог, иду от Бирюсы, десять дней пробыл в тайге…
Мужик молчал, и Богдан Васильевич поспешно добавил:
— Я заплачу.
Вообще-то, предлагать плату — решительно не по-сибирски, и даже если вы даете деньги, то делается это перед самым уходом, неназойливо и порой даже преодолевая сопротивление хозяина. Вы не платите, вы дарите деньги. Хозяин хотя для виду сопротивляется, но принимает дар, чтобы вас не обидеть. Условности соблюдены, все довольны, потому что норма жизни в тайге — принимать, укладывать спать и кормить гостя, не спрашивая, кто таков.
Но Богдан Васильевич уже решительно не знал, как вести себя в этой деревне. Мужичонка еще с минуту стоял, напряженно наклонившись вперед, и у Секацкого мелькнула дикая мысль, что он принюхивается.
— Ну что ж, ночуй… — произнес мужичонка наконец, посторонился и снова замер в напряженной позе, немного подавшись вперед.
Секацкий прошел в ограду, удивляясь запущенности, примитивности строения. Даже крыльца не было при входе, открывай дверь, шагай — и ты на земляном полу, уже в доме.
— Здравствуйте, хозяева!
В углу возилась, что-то делала крупная женщина, заметно крупнее мужичонки. Возле нее — двое детишек, лет по восемь. Все трое обернулись и так же смотрели на Секацкого. Без злости, угрозы, но и без интереса, без приветливости.
У всех трех было такое же странноватое выражение лиц, низкие лбы, почти полное отсутствие подбородков, как и у того первого мужичонки, что неслышно вошел вслед за Богданом.
— Здравствуйте! — повторил он, изображая милую улыбку. — Можно, я у вас переночую?
Все трое так же смотрели, не выражая почти ничего взглядами, не шевелясь.
— У меня документы в порядке, посмотрите!
И тут никто не шелохнулся. Идти в другой дом? А если и там будет то же самое? И Богдан Васильевич сбросил рюкзак, вытащил банку сгущеного молока, поставил на заросший грязью стол.
— Вот, прошу откушать городского лакомства!
И поймал самого себя за язык, едва не произнеся вслух второй части этой обычнейшей шутки: что в деревнях вот доят, а в городе сгущают и сахарят. Тут, пожалуй, говорить этого не стоило.
— Ночуй… — разлепила губы хозяйка, и дети тоже подхватили вдруг с каким-то ворчащим акцентом:
— Ночуй… Ночуй…
И хозяйка уже повернулась к гостю спиной, что-то стала делать в углу. Дети повернулись и присоединились к матери, и Богдан остался один стоять посреди комнаты.
— А почему вы, Богдан Васильевич, не выложили им своего свежего тетерева? Логичнее всего, как будто…
— А вот этого я и сам не могу объяснить… Сейчас я думаю, что правильно поступил… Вот расскажу до конца, тогда суди сам, правильно я сделал, что не выложил, или неправильно. Но тогда я ведь не думал ни о чем, просто действовал, как удобнее… психологически удобнее, и все. Как-то мне вот не хотелось им давать тетерева, а почему — не знаю, врать не хочется.
Богдан Васильевич оказался в странном и непочтенном положении: сидел посреди избы на лавке и изо всех сил пытался разговорить хозяев, стоявших к нему спиной. Опыт подсказывал, что рассказы — естественная часть лесной вежливости. Тебя кормят и поят, ты ночуешь в тепле и безопасности и даешь хозяевам то, что в силах им дать, — свои рассказы, информацию о чем-то. Они ведь не знают то, что знаешь ты, не видели мест, где ты побывал, и не шли твоими дорогами. Уважай хозяев, расскажи!
Но эти хозяева не спрашивали ни о чем; они даже и на все разговоры Богдана молчали, не пытаясь отделываться и ни к чему не обязывающими междометиями типа «ай-яй-яй!», «да?» или хотя бы «угу». Они просто молчали, и все. Ни враждебности, ни недовольства не чувствовал Богдан в этих обращенных к нему спинах, но точно так же не чувствовал он к себе и ни малейшего интереса. Уже стемнело, и в избе царила практически полная тьма, а хозяева так же уверенно передвигались по жилищу, так же не нуждались в свете.
— Хозяйка, давай свет зажгу!
В рюкзаке у Богдана Секацкого, среди всего прочего, был и огарок свечки.
— Сейчас.
Это были первые слова, сказанные хозяйкой за весь вечер, и после этих слов она с ворчанием, сопением наклонилась к печке, стала на что-то дуть и выпрямилась с сосновой щепочкой длиной сантиметров двадцать, ясно горящей с одной стороны. Лучина! Богдан, конечно, слышал о таком, но никогда не видел, даже в самых глухих деревнях.
Хозяйка сунула лучину в щель между бревнами стены, совершенно не боясь пожара, и стукнула об стол чугунком. Богдан понял, что это и есть ужин, и удивился: вроде бы никто ужином не занимался. Да, это и был ужин — неизвестно когда сваренные клубни картошки и свеклы. Сварены они были неочищенными и, судя по всему, непромытыми — на зубах все время хрустел песок, губы пачкала земля. Хозяева ели все прямо так, не очищая. Богдан слышал о семьях старообрядцев, где не полагается чистить картошку, чтобы есть ее «как сотворил Господь», но тут-то было что-то другое… да и молитвы перед едой никто не прочитал.
Богдан открыл банку сгущенки (до него никто к банке и не прикоснулся), дал одному из мальчиков полизать сладкую струю. Парень тут же сграбастал банку, стал шумно сосать из нее. Младший потянул банку к себе, возникла борьба, и мать быстро, ловко дала каждому по подзатыльнику. Банка осталась у младшего, и Богдан счел разумным достать еще одну. Банка была последняя, но идти оставалось от силы два дня, уже не страшно…
Что еще было странно, так это какие-то скользящие, не прямые взгляды исподтишка, которые бросались на него. В любой деревне, где он бывал до того, его рассматривали в упор, откровенно, как всякого нового человека. А тут— никакого интереса к рассказам, никакого общения, только эти странные быстрые взгляды. А из всей остальной деревни вообще никто не пришел посмотреть на гостя…
Стоило подумать об этом — и удивительно бесшумно, с какой-то неуклюжей грациозностью возник в дверном проеме еще один человек — крупнее хозяина, но мельче хозяйки, с такими же длинными руками и убегающим лбом (как, наверное у всех в этой деревне).
Гость стоял в сторожкой позе, наклонившись вперед, и Секацкому опять пришла в голову неприятная мысль, что сосед тоже принюхивается.
— Здравствуйте.
Гость кивнул обросшим лицом в сторону Секацкого, вошел и сел, а хозяева не поздоровались.
— Не расскажете, как выйти в жилуху? — обратился к гостю Секацкий. Он чувствовал, что еще немного — и начнется нервный срыв от всей этой напряженной, звенящей неясности.
— Куда-куда?
Голос у гостя трескучий, нечеткий.
— Не расскажете, как выйти к другим людям?
— А… К людям. Это пойдешь по тропе, вдоль ручья. Тропа выведет на просеку. По ней пойдешь до дороги. По дороге будет уже близко.
— По просеке сколько идти?
— До самой дороги, сворачивать не надо.
— А километров сколько?
Гость раздраженно дернул плечом, буркнул что-то неопределенное. Они с хозяином переглянулись, вышли.
— Спасибо, хозяйка.
Молчание.
Секацкий тоже вышел вслед за ними, разминая в пальцах папиросу. Хозяин и гость стояли возле забора и что-то бормотали на непонятном языке… или просто показалось так Секацкому? Позже он не был уверен, что эти двое издавали членораздельные звуки.
Богдан чиркнул спичкой, закурил. Мужики не сдвинулись с места, когда он вышел, а теперь сделали несколько шагов, отодвигаясь от папиросного дыма.
— Не курите, мужики?
В ответ — невнятное ворчание.
— Хозяева! Переночевать не пустите?
Откуда-то из недр усадьбы вывалился мужичонка, и Богдан Васильевич впервые увидел, кто же живет в этой деревне. Странный он был, этот мужик с руками почти до колен, с убегающим лбом, почти что без подбородка. Вывалился, уставился на Богдана глазками-бусинками с заросшего щетиной лица, только глаза сверкают из щетины. Вывалился и стоит, смотрит.
— Здравствуй, хозяин! Можно у вас переночевать? Я геолог, иду от Бирюсы, десять дней пробыл в тайге…
Мужик молчал, и Богдан Васильевич поспешно добавил:
— Я заплачу.
Вообще-то, предлагать плату — решительно не по-сибирски, и даже если вы даете деньги, то делается это перед самым уходом, неназойливо и порой даже преодолевая сопротивление хозяина. Вы не платите, вы дарите деньги. Хозяин хотя для виду сопротивляется, но принимает дар, чтобы вас не обидеть. Условности соблюдены, все довольны, потому что норма жизни в тайге — принимать, укладывать спать и кормить гостя, не спрашивая, кто таков.
Но Богдан Васильевич уже решительно не знал, как вести себя в этой деревне. Мужичонка еще с минуту стоял, напряженно наклонившись вперед, и у Секацкого мелькнула дикая мысль, что он принюхивается.
— Ну что ж, ночуй… — произнес мужичонка наконец, посторонился и снова замер в напряженной позе, немного подавшись вперед.
Секацкий прошел в ограду, удивляясь запущенности, примитивности строения. Даже крыльца не было при входе, открывай дверь, шагай — и ты на земляном полу, уже в доме.
— Здравствуйте, хозяева!
В углу возилась, что-то делала крупная женщина, заметно крупнее мужичонки. Возле нее — двое детишек, лет по восемь. Все трое обернулись и так же смотрели на Секацкого. Без злости, угрозы, но и без интереса, без приветливости.
У всех трех было такое же странноватое выражение лиц, низкие лбы, почти полное отсутствие подбородков, как и у того первого мужичонки, что неслышно вошел вслед за Богданом.
— Здравствуйте! — повторил он, изображая милую улыбку. — Можно, я у вас переночую?
Все трое так же смотрели, не выражая почти ничего взглядами, не шевелясь.
— У меня документы в порядке, посмотрите!
И тут никто не шелохнулся. Идти в другой дом? А если и там будет то же самое? И Богдан Васильевич сбросил рюкзак, вытащил банку сгущеного молока, поставил на заросший грязью стол.
— Вот, прошу откушать городского лакомства!
И поймал самого себя за язык, едва не произнеся вслух второй части этой обычнейшей шутки: что в деревнях вот доят, а в городе сгущают и сахарят. Тут, пожалуй, говорить этого не стоило.
— Ночуй… — разлепила губы хозяйка, и дети тоже подхватили вдруг с каким-то ворчащим акцентом:
— Ночуй… Ночуй…
И хозяйка уже повернулась к гостю спиной, что-то стала делать в углу. Дети повернулись и присоединились к матери, и Богдан остался один стоять посреди комнаты.
— А почему вы, Богдан Васильевич, не выложили им своего свежего тетерева? Логичнее всего, как будто…
— А вот этого я и сам не могу объяснить… Сейчас я думаю, что правильно поступил… Вот расскажу до конца, тогда суди сам, правильно я сделал, что не выложил, или неправильно. Но тогда я ведь не думал ни о чем, просто действовал, как удобнее… психологически удобнее, и все. Как-то мне вот не хотелось им давать тетерева, а почему — не знаю, врать не хочется.
Богдан Васильевич оказался в странном и непочтенном положении: сидел посреди избы на лавке и изо всех сил пытался разговорить хозяев, стоявших к нему спиной. Опыт подсказывал, что рассказы — естественная часть лесной вежливости. Тебя кормят и поят, ты ночуешь в тепле и безопасности и даешь хозяевам то, что в силах им дать, — свои рассказы, информацию о чем-то. Они ведь не знают то, что знаешь ты, не видели мест, где ты побывал, и не шли твоими дорогами. Уважай хозяев, расскажи!
Но эти хозяева не спрашивали ни о чем; они даже и на все разговоры Богдана молчали, не пытаясь отделываться и ни к чему не обязывающими междометиями типа «ай-яй-яй!», «да?» или хотя бы «угу». Они просто молчали, и все. Ни враждебности, ни недовольства не чувствовал Богдан в этих обращенных к нему спинах, но точно так же не чувствовал он к себе и ни малейшего интереса. Уже стемнело, и в избе царила практически полная тьма, а хозяева так же уверенно передвигались по жилищу, так же не нуждались в свете.
— Хозяйка, давай свет зажгу!
В рюкзаке у Богдана Секацкого, среди всего прочего, был и огарок свечки.
— Сейчас.
Это были первые слова, сказанные хозяйкой за весь вечер, и после этих слов она с ворчанием, сопением наклонилась к печке, стала на что-то дуть и выпрямилась с сосновой щепочкой длиной сантиметров двадцать, ясно горящей с одной стороны. Лучина! Богдан, конечно, слышал о таком, но никогда не видел, даже в самых глухих деревнях.
Хозяйка сунула лучину в щель между бревнами стены, совершенно не боясь пожара, и стукнула об стол чугунком. Богдан понял, что это и есть ужин, и удивился: вроде бы никто ужином не занимался. Да, это и был ужин — неизвестно когда сваренные клубни картошки и свеклы. Сварены они были неочищенными и, судя по всему, непромытыми — на зубах все время хрустел песок, губы пачкала земля. Хозяева ели все прямо так, не очищая. Богдан слышал о семьях старообрядцев, где не полагается чистить картошку, чтобы есть ее «как сотворил Господь», но тут-то было что-то другое… да и молитвы перед едой никто не прочитал.
Богдан открыл банку сгущенки (до него никто к банке и не прикоснулся), дал одному из мальчиков полизать сладкую струю. Парень тут же сграбастал банку, стал шумно сосать из нее. Младший потянул банку к себе, возникла борьба, и мать быстро, ловко дала каждому по подзатыльнику. Банка осталась у младшего, и Богдан счел разумным достать еще одну. Банка была последняя, но идти оставалось от силы два дня, уже не страшно…
Что еще было странно, так это какие-то скользящие, не прямые взгляды исподтишка, которые бросались на него. В любой деревне, где он бывал до того, его рассматривали в упор, откровенно, как всякого нового человека. А тут— никакого интереса к рассказам, никакого общения, только эти странные быстрые взгляды. А из всей остальной деревни вообще никто не пришел посмотреть на гостя…
Стоило подумать об этом — и удивительно бесшумно, с какой-то неуклюжей грациозностью возник в дверном проеме еще один человек — крупнее хозяина, но мельче хозяйки, с такими же длинными руками и убегающим лбом (как, наверное у всех в этой деревне).
Гость стоял в сторожкой позе, наклонившись вперед, и Секацкому опять пришла в голову неприятная мысль, что сосед тоже принюхивается.
— Здравствуйте.
Гость кивнул обросшим лицом в сторону Секацкого, вошел и сел, а хозяева не поздоровались.
— Не расскажете, как выйти в жилуху? — обратился к гостю Секацкий. Он чувствовал, что еще немного — и начнется нервный срыв от всей этой напряженной, звенящей неясности.
— Куда-куда?
Голос у гостя трескучий, нечеткий.
— Не расскажете, как выйти к другим людям?
— А… К людям. Это пойдешь по тропе, вдоль ручья. Тропа выведет на просеку. По ней пойдешь до дороги. По дороге будет уже близко.
— По просеке сколько идти?
— До самой дороги, сворачивать не надо.
— А километров сколько?
Гость раздраженно дернул плечом, буркнул что-то неопределенное. Они с хозяином переглянулись, вышли.
— Спасибо, хозяйка.
Молчание.
Секацкий тоже вышел вслед за ними, разминая в пальцах папиросу. Хозяин и гость стояли возле забора и что-то бормотали на непонятном языке… или просто показалось так Секацкому? Позже он не был уверен, что эти двое издавали членораздельные звуки.
Богдан чиркнул спичкой, закурил. Мужики не сдвинулись с места, когда он вышел, а теперь сделали несколько шагов, отодвигаясь от папиросного дыма.
— Не курите, мужики?
В ответ — невнятное ворчание.
— Ну не курите — и не курите, мне больше останется… А ручей — он в той стороне?
— В той…
Богдан трепался еще несколько минут — пока курил эту папиросу и еще одну, вслед за первой. Мужики так и стояли неподвижно, в тех же сутулых, напряженных позах.
Они не знали совершенно ничего про самые обычные вещи: про сельпо, про геологические партии, про электричество или, скажем, про строительство ДнепроГЭСа. Не знали, или не понимали, про что ведет речь Секацкий?! Богдан Васильевич был не в силах этого понять и вернулся укладываться спать.
— Хозяйка! Куда мне лечь? Сюда можно?
В ответ — невнятное ворчание из глубины угольно-черной избы, какое-то повизгивание, поскребывание. Судя по звукам, хозяйка с детьми легла на широкой лавке, под окном. У противоположной стены свободна другая лавка, и на ней-то устроился Богдан. Было ясно, что никакого постельного белья тут не будет, и Секацкий стал пристраивать на лавке свой спальный мешок. Лавка оказалась липкая, пропитанная кислым мерзким запахом; Богдан с ужасом подумал, как он будет потом отстирывать спальник… да и постелил его на пол, оставив лавку между собой и комнатой.
Где-то ворочалась, возилась хозяйка, повизгивали дети, как собачонки, хозяин так и не пришел. Богдан Васильевич только сейчас понял, что не знает имен никого из этих людей.
Не спать до утра? Секацкий готов был не спать, не то чтобы из страха, но все же смутно опасаясь непонятного. Хорошо хоть, что он знал, куда идти: сказанное гостем подтверждало известное по карте. Для Богдана было главное узнать, как удобнее дойти от этой деревни до просеки, уже показанной на его карте. Если вдоль ручья вьется тропа — все просто, как таблица умножения,
Нет, ну кто они, эти непонятнейшие люди?! Убежавшие от Советской власти? Но почему такие странные? За несколько лет не могло появиться у них обезьяньих черт! Может, это старообрядцы?! Говорят, есть такие, сбежавшие в леса еще при Екатерине. Но и за двести лет не могли они превратиться в человекообразных обезьян.
Богдан размышлял, вдыхая холодное, липкое зловоние скамейки, жалел, что нельзя закурить; все вокруг него поплыло от усталости. Не спать бы… А с другой стороны, так недолго и потерять силы. Тогда, может быть, завтра утром убежать из деревни и уже на просеке поспать? Мысли путались, словно пускались в пляс, и Богдан незаметно уснул.
Стояла глухая ночь, не меньше часу ночи, когда Секацкий вдруг проснулся. Когда долго проживешь в лесу, чувства обостряются. Как в тайге Секацкий не боялся, что к нему неожиданно подойдут, так и здесь, в избе, почувствовал — кто-то рядом, кто-то подвигается все ближе. Это не был испуг, не было чувство опасности, — но он точно знал, что он не один.
Какое-то время Секацкий тихо лежал с открытыми глазами, привыкал к угольно-черной темноте. Постепенно обозначились стены, стол, за которым ели, лавка… Секацкий не столько видел их, сколько угадывал по еще более густой, черной тени. Еще одно пятно, чернее окружающей черноты, медленно двигалось к нему. Ага! Предчувствие не обмануло. Вот обозначились контуры плотного тела, удлиненной башки с круглыми ушами… Медвежья голова легла на лавку, и Богдан резко присел, рванулся из спального мешка.
Тьфу ты! Почудится же такое… Давешний мужичонка-хозяин стоял на коленях у лавки. Что принесло его — неясно, и, может быть, с самыми черными мыслями тихо крался он к лежащему Богдану… Но был это он, хозяин дома, со своей заросшей харей; с чего это почудилось Богдану? Ну, подбородка нет, низкий лоб, всклоченные волосы принял за волосы на шее медведя, «ошейник»… Глупо до чего!
Какое-то время они так и стояли по разные стороны скамейки, и их лица разделяло сантиметров семьдесят, не больше.
— Слышь… У тебя ватник есть? — спросил вдруг хозяин Богдана. Тот вздрогнул, чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Ну, есть у меня ватник… Тебе нужен?
Невнятное ворчание в ответ.
— Да, у меня ватник есть… Хочешь, я дам тебе ватник?
Хозяин молчал, и Богдан не был уверен, что тот его слышит и понимает.
— У тебя палка есть? — опять спросил вдруг хозяин.
— Какая палка?
— У тебя палка есть?
— Да, есть.
И опять Секацкий не поручился бы, что хозяин его слышит и тем более — что понимает сказанное.
— Хозяин, тебя как зовут?
Молчание.
— Меня Богданом кличут, а тебя?
Молчание.
— Тебе нужна палка?
Молчание.
— Ты хочешь крови? — вдруг сказал хозяин.
— Не-ет… Нет, я крови совсем не хочу… Почему ты спрашиваешь про кровь?
Ворчание, невнятные горловые звуки, как издаваемые младенцем, но только очень сильным и большим.
— Я живу в городе, в доме на третьем этаже, — начал рассказывать Богдан, и у него тут же появилось ощущение, что его тут же перестали слушать.
Мужик вдруг вскочил, стал заходить Богдану за спину. Богдан инстинктивно попятился, переступил вонючую скамейку, а хозяин зашел вдруг за печку — в закуток, куда и не заглядывал Богдан. Почему-то было видно, что он сильно раздражен. То ли по резкости движений — шел и дергался, то ли по выражению косматого лица, непонятно. Во всяком случае, он что-то ворчал и бормотал, косноязычно приговаривал, и Богдан все никак не мог понять — говорит он на незнакомом языке или бормочет без слов, только очень уж похоже на слова.
— Хозяин… А, хозяин, пошли пописаем… До ветру пойдем?
Почему-то Богдан счел за лучшее сообщить о своих намерениях. Хозяин не отреагировал, и Секацкий тихо надел сапоги, нащупал за правым голенищем нож. На улице — прохладный ветер, чуть меньше тишины и чуть меньше темноты, чем в избе. Светили звезды, угадывались забор, крыша соседней избы, кроны деревьев. Во всей деревне не светилось ни одно окно. Деревня лежала тихая, освещаемая только звездами и серпиком луны, как затаилась.
Секацкий сделал два шага, не больше, и почувствовал вдруг, что здесь, на улице, опасно. Кто-то стоял за углом дома и ждал. Секацкий не мог сказать, чего ему нужно и даже как он выглядит, но совершенно точно знал, что за углом кто-то стоит, живой и сильный, и что он явился не с добром. Перехватив рукоятку ножа, Секацкий сделал несколько осторожных шагов. Он еще не был уверен, что ему нужно сцепиться с этим, за углом, и громко окликнул:
— Ну, чего стоишь? Я вот сейчас…
Он еще понятия не имел, что он сделает сейчас этому, за углом, и вообще в его ли силах что-то сделать, как вдруг чувство опасности исчезло. Никто не стоял за углом, никто не поджидал в темноте Богдана. Он не знал, куда делся этот ожидающий, но был уверен — его больше нет. На всякий случай Богдан заглянул за угол — там не было никого. Чтобы посмотреть, нет ли следов, было все-таки слишком темно. И ветрено — спичка гасла почти моментально, Богдан не успевал рассмотреть землю.
Ну что, надо идти досыпать? Хозяин по-прежнему ворчал, поскуливал, скребся за печкой. А вот на ближней к выходу лавке что-то неуловимо изменилось. Секацкий не мог бы сказать, в чем состоит перемена, но обостренным чутьем чуял, знал — здесь сейчас не так, как было несколько минут назад, когда он только выходил. За то время, пока он выкурил папиросу, что-то в избе произошло. Взяв нож в зубы, лезвием наружу, Богдан чиркнул спичкой. В застойном воздухе избы огонек горел достаточно, чтобы Богдан Васильевич рассмотрел и на всю жизнь запомнил: на лавке, вытянувшись, как человек, спала огромная медведица. Возле ее левого бока свернулись клубочком два маленьких пушистых медвежонка.
Богдану Васильевичу и самому было странно вспоминать это, но паники он не испытал: наверное, и до того слишком много было в этой деревне чудес и всяких странных происшествий. Спокойно: мало ножа, надо немедленно взять карабин. Он решил: взял оружие, сказал вполголоса:
Они не знали совершенно ничего про самые обычные вещи: про сельпо, про геологические партии, про электричество или, скажем, про строительство ДнепроГЭСа. Не знали, или не понимали, про что ведет речь Секацкий?! Богдан Васильевич был не в силах этого понять и вернулся укладываться спать.
— Хозяйка! Куда мне лечь? Сюда можно?
В ответ — невнятное ворчание из глубины угольно-черной избы, какое-то повизгивание, поскребывание. Судя по звукам, хозяйка с детьми легла на широкой лавке, под окном. У противоположной стены свободна другая лавка, и на ней-то устроился Богдан. Было ясно, что никакого постельного белья тут не будет, и Секацкий стал пристраивать на лавке свой спальный мешок. Лавка оказалась липкая, пропитанная кислым мерзким запахом; Богдан с ужасом подумал, как он будет потом отстирывать спальник… да и постелил его на пол, оставив лавку между собой и комнатой.
Где-то ворочалась, возилась хозяйка, повизгивали дети, как собачонки, хозяин так и не пришел. Богдан Васильевич только сейчас понял, что не знает имен никого из этих людей.
Не спать до утра? Секацкий готов был не спать, не то чтобы из страха, но все же смутно опасаясь непонятного. Хорошо хоть, что он знал, куда идти: сказанное гостем подтверждало известное по карте. Для Богдана было главное узнать, как удобнее дойти от этой деревни до просеки, уже показанной на его карте. Если вдоль ручья вьется тропа — все просто, как таблица умножения,
Нет, ну кто они, эти непонятнейшие люди?! Убежавшие от Советской власти? Но почему такие странные? За несколько лет не могло появиться у них обезьяньих черт! Может, это старообрядцы?! Говорят, есть такие, сбежавшие в леса еще при Екатерине. Но и за двести лет не могли они превратиться в человекообразных обезьян.
Богдан размышлял, вдыхая холодное, липкое зловоние скамейки, жалел, что нельзя закурить; все вокруг него поплыло от усталости. Не спать бы… А с другой стороны, так недолго и потерять силы. Тогда, может быть, завтра утром убежать из деревни и уже на просеке поспать? Мысли путались, словно пускались в пляс, и Богдан незаметно уснул.
Стояла глухая ночь, не меньше часу ночи, когда Секацкий вдруг проснулся. Когда долго проживешь в лесу, чувства обостряются. Как в тайге Секацкий не боялся, что к нему неожиданно подойдут, так и здесь, в избе, почувствовал — кто-то рядом, кто-то подвигается все ближе. Это не был испуг, не было чувство опасности, — но он точно знал, что он не один.
Какое-то время Секацкий тихо лежал с открытыми глазами, привыкал к угольно-черной темноте. Постепенно обозначились стены, стол, за которым ели, лавка… Секацкий не столько видел их, сколько угадывал по еще более густой, черной тени. Еще одно пятно, чернее окружающей черноты, медленно двигалось к нему. Ага! Предчувствие не обмануло. Вот обозначились контуры плотного тела, удлиненной башки с круглыми ушами… Медвежья голова легла на лавку, и Богдан резко присел, рванулся из спального мешка.
Тьфу ты! Почудится же такое… Давешний мужичонка-хозяин стоял на коленях у лавки. Что принесло его — неясно, и, может быть, с самыми черными мыслями тихо крался он к лежащему Богдану… Но был это он, хозяин дома, со своей заросшей харей; с чего это почудилось Богдану? Ну, подбородка нет, низкий лоб, всклоченные волосы принял за волосы на шее медведя, «ошейник»… Глупо до чего!
Какое-то время они так и стояли по разные стороны скамейки, и их лица разделяло сантиметров семьдесят, не больше.
— Слышь… У тебя ватник есть? — спросил вдруг хозяин Богдана. Тот вздрогнул, чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Ну, есть у меня ватник… Тебе нужен?
Невнятное ворчание в ответ.
— Да, у меня ватник есть… Хочешь, я дам тебе ватник?
Хозяин молчал, и Богдан не был уверен, что тот его слышит и понимает.
— У тебя палка есть? — опять спросил вдруг хозяин.
— Какая палка?
— У тебя палка есть?
— Да, есть.
И опять Секацкий не поручился бы, что хозяин его слышит и тем более — что понимает сказанное.
— Хозяин, тебя как зовут?
Молчание.
— Меня Богданом кличут, а тебя?
Молчание.
— Тебе нужна палка?
Молчание.
— Ты хочешь крови? — вдруг сказал хозяин.
— Не-ет… Нет, я крови совсем не хочу… Почему ты спрашиваешь про кровь?
Ворчание, невнятные горловые звуки, как издаваемые младенцем, но только очень сильным и большим.
— Я живу в городе, в доме на третьем этаже, — начал рассказывать Богдан, и у него тут же появилось ощущение, что его тут же перестали слушать.
Мужик вдруг вскочил, стал заходить Богдану за спину. Богдан инстинктивно попятился, переступил вонючую скамейку, а хозяин зашел вдруг за печку — в закуток, куда и не заглядывал Богдан. Почему-то было видно, что он сильно раздражен. То ли по резкости движений — шел и дергался, то ли по выражению косматого лица, непонятно. Во всяком случае, он что-то ворчал и бормотал, косноязычно приговаривал, и Богдан все никак не мог понять — говорит он на незнакомом языке или бормочет без слов, только очень уж похоже на слова.
— Хозяин… А, хозяин, пошли пописаем… До ветру пойдем?
Почему-то Богдан счел за лучшее сообщить о своих намерениях. Хозяин не отреагировал, и Секацкий тихо надел сапоги, нащупал за правым голенищем нож. На улице — прохладный ветер, чуть меньше тишины и чуть меньше темноты, чем в избе. Светили звезды, угадывались забор, крыша соседней избы, кроны деревьев. Во всей деревне не светилось ни одно окно. Деревня лежала тихая, освещаемая только звездами и серпиком луны, как затаилась.
Секацкий сделал два шага, не больше, и почувствовал вдруг, что здесь, на улице, опасно. Кто-то стоял за углом дома и ждал. Секацкий не мог сказать, чего ему нужно и даже как он выглядит, но совершенно точно знал, что за углом кто-то стоит, живой и сильный, и что он явился не с добром. Перехватив рукоятку ножа, Секацкий сделал несколько осторожных шагов. Он еще не был уверен, что ему нужно сцепиться с этим, за углом, и громко окликнул:
— Ну, чего стоишь? Я вот сейчас…
Он еще понятия не имел, что он сделает сейчас этому, за углом, и вообще в его ли силах что-то сделать, как вдруг чувство опасности исчезло. Никто не стоял за углом, никто не поджидал в темноте Богдана. Он не знал, куда делся этот ожидающий, но был уверен — его больше нет. На всякий случай Богдан заглянул за угол — там не было никого. Чтобы посмотреть, нет ли следов, было все-таки слишком темно. И ветрено — спичка гасла почти моментально, Богдан не успевал рассмотреть землю.
Ну что, надо идти досыпать? Хозяин по-прежнему ворчал, поскуливал, скребся за печкой. А вот на ближней к выходу лавке что-то неуловимо изменилось. Секацкий не мог бы сказать, в чем состоит перемена, но обостренным чутьем чуял, знал — здесь сейчас не так, как было несколько минут назад, когда он только выходил. За то время, пока он выкурил папиросу, что-то в избе произошло. Взяв нож в зубы, лезвием наружу, Богдан чиркнул спичкой. В застойном воздухе избы огонек горел достаточно, чтобы Богдан Васильевич рассмотрел и на всю жизнь запомнил: на лавке, вытянувшись, как человек, спала огромная медведица. Возле ее левого бока свернулись клубочком два маленьких пушистых медвежонка.
Богдану Васильевичу и самому было странно вспоминать это, но паники он не испытал: наверное, и до того слишком много было в этой деревне чудес и всяких странных происшествий. Спокойно: мало ножа, надо немедленно взять карабин. Он решил: взял оружие, сказал вполголоса:
— Карабин армейского образца… Насквозь пробивает бревно, бьет на четыреста метров. Хорошая штука, полезная.
За печкой замолчали, и Секацкий повторил все это еще раз, так же негромко, разборчиво, и добавил, что против медведя такой карабин — самое первое дело.
За печкой опять завозились, потом мужик тихо прошел к двери, вышел. А Секацкий так и сел спиной к стене, держа карабин на коленях. Он то задремывал, опуская голову на карабин, то вспоминал, кто лежит на лавке в трех метрах от него, резко вскидывался, поводя стволом. Так и сидел, пока предметы не стали чуть виднее (хозяин так и не пришел).
Тогда Богдан тихо-тихо поднялся, надел на плечи рюкзак. Не очень просто идти тихо-тихо, чтоб не шелохнулась половица, неся на плечах полтора пуда образцов плюс всякую необходимую мелочь. Но надо было идти, и Секацкий скользил, будто тень, держа в левой руке сапоги, в правой, наготове, карабин. Что это?! Серело, и не нужно было спички, чтобы различить: на лавке лежала женщина. Да, огромная, да, неуклюжая, но это была женщина в дневном цветастом сарафане, в котором проходила и весь вечер. И дети в белых рубашонках: один свернулся клубочком, другой разбросался справа от маминого бока. Почему-то от этого нового превращения Секацкий особенно напрягся — так, что мгновенно весь вспотел.
Над лесом еще мерцали звезды. Секацкий знал: если они так мерцают, скоро начнут одна за другой гаснуть. И было уже так серо, что можно было различать предметы, сельскую улицу, заборы. Уже на улице — чтобы ничто не могло внезапно ринуться из двери! — Секацкий надел сапоги, поправил поудобнее рюкзак и вчистил за околицу деревни. И как вчистил! Вот он, ручей, вот она, тропка вдоль ручья. Пробирает озноб, как часто после бессонной ночи, ранним, холодным утром Восточной Сибири. От кромки леса, проверив кусты, не выпуская из рук карабина, Секацкий обернулся к деревне. Серые дома лежали мирно, угрюмо, как обычно посеревшие от дождей дома деревенских жителей Сибири. Не светились огоньки, не поднимался нигде дымок. Где-то там его хозяин, не назвавший своего имени, где-то его славный гость, стоящий ночью за углом! Может быть, они как раз для того и рассказали про дорогу, чтобы засесть на ней в засаду?!
Двадцать километров по тропинке Богдан Васильевич шел весь день, а задолго до темноты проломился в самую чащу леса, в бездорожье, в зудящий комарами кустарник. Шел так, чтобы найти его не было никакой возможности, и лег спать, не разжигая костра, поужинав сырым тетеревом — тем самым, принесенным еще с перевала. А с первым же светом назавтра вышел на тропу, через несколько километров шел уже по просеке, где далеко видно в обе стороны, где идти было совсем уже легко. И не прошло двух дней, как просека привела к дороге, дорога — к деревне, самой настоящей деревне. С мычанием скота, лаем собак и любопытными людьми. И все, и путешествие закончилось, потому что до Красноярска Богдан Васильевич Секацкий ехал уже на полуторке.
За печкой опять завозились, потом мужик тихо прошел к двери, вышел. А Секацкий так и сел спиной к стене, держа карабин на коленях. Он то задремывал, опуская голову на карабин, то вспоминал, кто лежит на лавке в трех метрах от него, резко вскидывался, поводя стволом. Так и сидел, пока предметы не стали чуть виднее (хозяин так и не пришел).
Тогда Богдан тихо-тихо поднялся, надел на плечи рюкзак. Не очень просто идти тихо-тихо, чтоб не шелохнулась половица, неся на плечах полтора пуда образцов плюс всякую необходимую мелочь. Но надо было идти, и Секацкий скользил, будто тень, держа в левой руке сапоги, в правой, наготове, карабин. Что это?! Серело, и не нужно было спички, чтобы различить: на лавке лежала женщина. Да, огромная, да, неуклюжая, но это была женщина в дневном цветастом сарафане, в котором проходила и весь вечер. И дети в белых рубашонках: один свернулся клубочком, другой разбросался справа от маминого бока. Почему-то от этого нового превращения Секацкий особенно напрягся — так, что мгновенно весь вспотел.
Над лесом еще мерцали звезды. Секацкий знал: если они так мерцают, скоро начнут одна за другой гаснуть. И было уже так серо, что можно было различать предметы, сельскую улицу, заборы. Уже на улице — чтобы ничто не могло внезапно ринуться из двери! — Секацкий надел сапоги, поправил поудобнее рюкзак и вчистил за околицу деревни. И как вчистил! Вот он, ручей, вот она, тропка вдоль ручья. Пробирает озноб, как часто после бессонной ночи, ранним, холодным утром Восточной Сибири. От кромки леса, проверив кусты, не выпуская из рук карабина, Секацкий обернулся к деревне. Серые дома лежали мирно, угрюмо, как обычно посеревшие от дождей дома деревенских жителей Сибири. Не светились огоньки, не поднимался нигде дымок. Где-то там его хозяин, не назвавший своего имени, где-то его славный гость, стоящий ночью за углом! Может быть, они как раз для того и рассказали про дорогу, чтобы засесть на ней в засаду?!
Двадцать километров по тропинке Богдан Васильевич шел весь день, а задолго до темноты проломился в самую чащу леса, в бездорожье, в зудящий комарами кустарник. Шел так, чтобы найти его не было никакой возможности, и лег спать, не разжигая костра, поужинав сырым тетеревом — тем самым, принесенным еще с перевала. А с первым же светом назавтра вышел на тропу, через несколько километров шел уже по просеке, где далеко видно в обе стороны, где идти было совсем уже легко. И не прошло двух дней, как просека привела к дороге, дорога — к деревне, самой настоящей деревне. С мычанием скота, лаем собак и любопытными людьми. И все, и путешествие закончилось, потому что до Красноярска Богдан Васильевич Секацкий ехал уже на полуторке.
story текст айсберг страшилки длинопост
Айсберг детских травм и страхов прямиком из интернета, телевидения и другого
Разбор данного айсберга будет интересным, длинным и жутким. Айсберг западный, так что может быть много того чего мы не видели.ПОДНЕБЕСЬЕ
Труп Уильяма Афтона
Уильям Афтон, а также более известный под именем "Фиолетовый парень" является одним из ключевых персонажей хоррор игр FNAF. В третьей части мы можем увидеть страшное. Искаженный под действием костюма труп, навеки заточенный в нем.
Сабрина из Покемонов
По мнению многих людей смотревших эпизоды с этим персонажем называли эти эпизоды самыми жуткими из всех, а именно из-за её сверхъестественных способностей. Она была также мастером психических покемонов, что и дало ей эти силы: уменьшать людей и играться с ними как с куклами, это малое что она может (наверное)
Робот Заяц из "Ну, Погоди!"
Думаю над этим пунктом не надо так долго останавливаться. С ним может посоревноваться только Заяц оборотень:
Анимация от Kphoria Vore
Данный человек, рисовал очень странные зарисовки и анимации. Персонажи популярных мультов и прочего, пожирали заживо кого-то, от чего их животы раздувались до критических размеров. Многим это даже нравилось...
Испанские Paint анимации по Губке Бобу
Речь идет о странных и немного жутких "анимациях" по Губке Бобу созданных на коленках в Paint. Не знаю, автору этого айсберга оно показалось страшным, а мне смешным
Agamemnon Counterpart
Это видеозапись, по легенде найденная в Японском лесу в 2003-2004 годах. Включив, вас ждало вступление:
"В 2571 году, кассета помеченная тремя буквами, была обнаружена на останках синей планеты. То что вы сейчас увидите, не является частью этой кассеты."
Дальше шла непонятная анимация, с желтым и синим гуманоидом и безликим пацаном. Кадры сопровождаются душераздирающими криками и помехами. На самом деле, это было создано двумя людьми, на конкурс в 2001 году.
Гига Баузер
Гига Баузер встречается практически в каждой игре серии "Super Smash Bros", представляя Баузера, более страшным и устрашающим с большими клыками и рогами.
Крипипасты (все)
Крипипасты - страшные тексты для того времени, содержащие жуткие истории. Среди них были: утопленник Бен, Слендермен, Соник.exe, Джефф убийца, суицидник Сквидвард и так далее. Готов поспорить, что у каждого в детстве была крипипаста, которая пугала его до чертиков.
Жуткая реклама с машиной
Немецкая реклама, показывающая машину которая едет по зеленым лесам. Но после того, как она заварачивает за угол, появляется скример в виде орущего зомби. Суть рекламы - сравнить эффект от скримера с бодрящим эффектом кофе. Была даже серия реклам. (они запрещены по ТВ) И в конце была надпись: "таким бодрым ты был никогда" (СКРИМЕР)
Лабиринт
Это настоящая классика среди таких страшилок. Думаю все видели, тех самых бедных людей которые проходили эту игру. Первые два уровня были очень простые. Но на третьем уровне, появляется узкий проход после которого появляется скример.
Weegee
Немного жуткий спрайт Луиджи из Марио. Стал героем очень многих фотожаб. Не знаю, мне он кажется вполне смешным и комичным.
MISSINGNO.
Покемон-глюк, являвшийся ошибкой в игре по покемонам, когда код пытается найти тип покемона которого не существует. И из-за этого его наделили мистической жуткой аурой
Крупные планы в Губке Бобе
Любого кто смотрел Губку Боба, знает какие там омерзительные и противные крупные планы еды или самих персонажей с морщинами, венами и порами.
ВЕРХУШКА АЙСБЕРГА
Херобрин
Херобрин— мифический персонаж, придуманный игровым сообществом «creepy-pasta». Это название персонажа со старым скином человека, но с полностью белыми глазами. Его также часто называют мёртвым шахтёром или призраком шахтёра. Вопреки многим отсылкам к тому, что Херобрин действительно существует или когда-то существовал в официальной версии игры, эта информация является ложной. 8 января 2011 года Нотч подтвердил, что Херобрина не существует. Также, 26 мая 2012 года Нотч подтвердил, что у него никогда не было мёртвого брата, и Херобрина никогда не было в игре.
Шеф-повар сварился заживо
Социальная реклама показанная на детском канале показывает как шеф повар рассказывает о своей профессии, но после того как она берет чан с горячим маслом и спотыкается, масло разливается на неё. Слышны вопли и крики,и показывается как с неё слезают куски кожи. Эта реклама оставила очень большой психологический след у многих детей.
https://leonardo.osnova.io/12e75c84-5950-5d34-8207-873366f837bb/-/format/mp4/I Feel Fantastic
Этот ролик относится к короткому жуткому видео андроида, поющего песню в таинственном доме, которое стало вирусным в первые дни существования Youtube. Видео вызвало ряд теорий заговора об истории его создания и считается классическим произведением интернет-ужасов.
https://leonardo.osnova.io/55892765-f433-560e-9592-4c1fed669957/-/format/mp4/Ao oni
Ao Oni — это приключенческая видеоигра в жанре ужасов на выживание, разработанная под названием «noprops». Впервые она была выпущен в ноябре 2008 года как бесплатное программное обеспечение только для Японии и адаптирован в официальную англоязычную версию в более поздних версиях.
Sonic CD и секретный экран "Fun is Infinite"
Fun Is Infinite — это секретное сообщение, найденное в видеоигре Sonic CD, которая изначально была выпущена для надстройки Sega Mega CD (Sega CD) для Sega Megadrive (Sega Genesis). Сообщение используется как форма крипипасты, и на протяжении многих лет на него ссылались в нескольких правках и перерисовках.
"One Missed Call"
Американский хоррор-фильм, который хоть не так сильно зашел публике, но запомнился своим стремным постером.
Пластилиновые мультики
Пластилиновые мультики от канала Lee Hardcastle, содержали много крови, убийств и жестокости. Даже по сей день его ролик с Симпсонами кажется мне очень неприятным
ВОДНАЯ ГЛАДЬ
Анимации по My Little Pony от MisterDavey
В видео Эппл Блум роняет тарелку с маффином на крестик, отмеченный на земле. Затем видео переходит к Скуталу, смотрящей в бинокль, когда Крошка Белль выскакивает из куста, в котором прячутся эти двое. Затем Скуталу машет копытом, сигнализируя Эппл Блум, чтобы она спряталась с ними в кустах. Затем сцена меняется на то, как Дерпи Хувс летит и замечает маффин на тарелке, что ее волнует. Она приземляется рядом с кексом и оглядывается. Затем Крошка Белль волшебным образом поднимает ножницы и перерезает ими веревку. Это заставляет наковальню падать на голову Дерпи. Музыка, играющая до тех пор, пока наковальня не приземлится на голову Дерпи, радостная и оптимистичная, но после того, как наковальня приземлится, музыки больше нет до конца видео.
SpongeBab и Patrixxx
Это рисунки и арты Патрика и Спанч Боба в категории B. Они не страшные, но вызывают чувство некомфорта.
Скример Девочки со скрипкой
Девушка-скрипка — девушка, которую можно увидеть в «Мужестве в большом вонючем городе». Она находится в одной из комнат в жилом комплексе Швика, куда Кураж входит, чтобы найти зловещий пакет (содержащий швабру), который Швик отправил ему найти. В первой двери находился Кинг Гидора из серии фильмов о Годзилле, во второй — акула, а в третьей двери — что-то похожее на обычную блондинку, повернутую спиной к Храбрости со скрипкой, играющей успокаивающую музыку. Но когда она обернулась, то увидела огромное страшное лицо с развевающимися волосами, ртом с широко расставленными зубами и выпуклыми налитыми кровью глазными яблоками. Позже она появляется на телевидении Швика, но с обычным женским лицом.
Джейсон Вурхиз без маски
Джейсон Вурхиз — главный злодей серии фильмов «Пятница, 13-е», маньяк-убийца, известный кровавыми способами расправ над жертвами. «Фирменное» орудие убийства — мачете.
Jimmy Neutron Happy Hour
Jimmy Neutron Happy Hour— это короткое видео пользователя YouTube seinfeldspitstain. Это совершенно обычный день из жизни Джимми Нейтрона. Сказать что-то еще — значит испортить его, кроме того факта, что сейчас он стал вирусным с более чем восемнадцатью миллионами просмотров, так что смотрите его здесь. Это всего минута.
PS2 красный экран смерти
Frybo
Первоначально костюм талисмана, представляющий Beach Citywalk Fries. Стивен поместил в него осколок кристалла, чтобы помочь Пиди, но ужасное прошлое кристалла превратило его в монстра фаст-фуда разыскивая людей, чтобы заставить их есть картофель фри, как ему приказал Пиди Фрайман, даже если это означало причинить вред людям. В конце концов Фрайбо потерпел поражение от "коалиции одежды" Стивена, которая также была оживлена оставшимися хрустальными осколками. Мистер Фрайман устроил пламенные похороны костюму Фрайбо в море.
MARIO ROM
MARIO — это хакерская паста Super Mario World ROM от пользователя SMW Central Адама. Сам патч сделан пользователем SMW Central M A R I O, чей аватар — SMW Mario без лица. Раньше он (она?) не считался неактивным (один месяц бездействия делает вас неактивным на SMW Central), поскольку он (она?) время от времени публиковал загадочные и жуткие вещи, как раз перед тем, как он (она?) станет неактивным. Недавно учетная запись SMW Central была отключена. В файлах игры было найдено довольно жуткое изображение:
Devianart
без комментариев....
Кот из Злоключений ФлепДжека
Это серый кот, которого можно увидеть в эпизоде «Кто выпустил кота из дома старого мешка?».
Во время сцен крупным планом у него черные глаза (или пустые глазницы) и открытый рот с острыми зубами вокруг него. При съемке крупным планом слышно низкое гортанное сердитое мяуканье.
cyriak
Сириак Харрис, он же Мутировавший Монти — британский аниматор-фрилансер, известный благодаря своим коротким сюрреалистичным анимационным роликам, многие из которых могут вызывать неоднозначную реакцию зрителей. Работает c помощью Adobe After Effects и Adobe Photoshop.
Let me hear your war cry!
ЛЕДЯНОЕ ТЕЧЕНИЕ
Shaye Saint Joe
Шэй Сент-Джон — вымышленный персонаж и художественный проект, который появляется в серии сюрреалистических, манерных короткометражных фильмов созданный Эриком Фурнье. Был описан с предысторией, утверждающей, что она была супермоделью, изуродованной в автомобильной катастрофе, которая восстановила свое тело с помощью коллекции частей манекена.
Призрак Майкла Джексона
Будьте осторожны! Без звука блина
Сцены смерти из фильма "Пункт назначения"
Думаю понятно.
Lavender Town
Лавандовый городок – это крипипаста, связанная с локацией Лавандовый городок из игры Pokemon Red/Blue
Согласно крипипасте, музыка из данной локации свела с ума около двухсот японских детей и надо признать, что музыка в локации и вправду жуткая, особенно для покемонов и вполне возможно может вызвать некий дискомфорт
Mereana Mordegard Glesgorv
Это Мереана Мордегард Глесгорв, введя его имя в поиске вы ничего не найдёте
Некоторые люди признавались, что после просмотра данного видео они испытывали дискомфорт
Вообще это только двадцать секунд оригинального видео, а само оно длилось около двух минут.
Это типичный файл смерти, попал он в интернет через YouTube, но был удалён после того как 153 человека посмотрели его, выкололи себе глаза и написали в офис YouTube в Сан Бруно (город в округе Сан-Матео, штат Калифорния)
Говорят, что все они совершили суицид различными способами.
Red Mist
Классика всех крипипаст про потерянные эпизоды, в ней Сквидвард из Губка-боба играет своё произведение, но публика с кроваво-красными глазами, вместо того чтобы аплодировать, начинают гнобить его выступление, осьминог не выдерживает такого давления и накладывает на себя руки.
Эту серию, согласно крипипасте, нашёл стажер Nickelodeon в ещё не вышедших эпизодах
Rainbow Factory
Одна из классических крипипаст, повествующая о «фабрике радуги», в которой из поней вселенной MLP выкачивали кровь для создания радуги
Знаковая крипипаста для MLP коммьюнити, которая пугала детей и подростков
Телепузики
Не знаю, если они имели ввиду это, то ладно.
Смерть Распутина
Речь идёт про смерть Распутина из мультфильма «Анастасия».
Если вы посмотрите эту сцену, то она вам может показаться довольно жуткой по меркам детского мультфильма и вы будете не одни такие.
В этой сцене демоны сжирают своего владыку Распутина, после того как дочь Николая II, Анастасия давит ногой его магический артефакт
Смерть Деревяшки
Это сцена из Времени Приключений, где Деревяшка ест кристальное яблоко и взрывается
Многие комментаторы говорили о том, как плакали над этой сценой в детстве
Глаза Анджеллы
Речь идёт о детской страшилке, якобы какой-то злоумышленник взломал игру «Моя Говорящая Анджелла» и наблюдает через фронтальную камеру за маленькими детишками, а при попытке закрыть фронталку, белая кошечка грубым голосом говорила, чтобы ребёнок немедленно открыл камеру
Пошла страшилка из того, что кто-то разглядел в глазах Анджеллы некий страшный силуэт, по предположениям это и есть тот самый
OMG!!! Amazing Dancer!!! (СКРИМЕР!)
Зелёная Комната
Классика всех видео скримеров
Тут у нас зелёная комната с креслом качалкой посередине и разбросанными игрушками на полу, через некоторое время из под дивана вылезает очень страшная девочка с пронзающим взглядом и несётся прямо в камеру с громким звуком, похожим на крик
Cute Things Explode
Это юмористический канал на ютубе, где всякие милые вещи, по типу котиков разрываются на кусочки
Не подготовленному зрителю, а в особенности ребёнку данный канал может показаться жутким и довольно пугающим
Билл Сайфер
Мистический треугольник из «гравити фоллз», по совместительству главный антагонист мультсериала
В мульте он часто принимал различные пугающие формы, творил разную чертовщину и так далее. Как пример можно вспомнить отца Пасифики и что с ним стало
Burger and Fries the cat
Это немного жуткое видео с котом, кричащим вполне человеческим голосом способно многих напугать многих
В конце видео кот набросился на оператора
На реддите пишут, что кот так громко кричит из-за перенесённого стресса, травм или ещё чего похуже
Magician Decapitates Wife
На видео фокусник, после неудачного фокуса случайно отпилил своей ассистентке голову
Конечно же видео фейк и с девушкой всё в порядке
Exploding Tiger Trick
Социальный ролик из Индии, в котором тигра помещают в коробку, после чего прокалывают её шпагами и в конце надпись:
«Скажите правительству индии, что мы против исчезновения тигров»
Антипиратские изображения
Зловещие изображения с консолей нинтендо, в которых говорилось, что пиратство это очень плохо и тебе стоило бы подумать дважды перед тем как покупать пиратку
В ютубе полно таких изображений, но большинство из них это хорошо-сделанный фейк
Rake Sighting
Классика городских легенд, согласно которой в лесу водится «Рейк», который не любит гостей и убьёт всякого, кто осмелится выйти с ним на контакт
Username 666
Жуткое видео, но никакое описание не сможет передать ощущения от него, так что лучшим вариантом будет посмотреть его самим
KrainaGrzybowTV
Польский веб-сериал с очень жуткой составляющей и очень интересной историей. Шоу распространилось по всеми миру и обрело статус культовости.
История основана на теме грибов и неопределенной одноименной земли, в которой находится главная героиня — девочка-подросток по имени Агатка. Она ведет воображаемое образовательное шоу Poradnik uśmiechu на вымышленном канале Kraina Grzybów TV. Ее друг - анимированная белка по имени Малгося с альтер-эго по имени Тойфель (по-немецки Дьявол).
Бухта Кэндл
Яркий представитель Эффекта Манделлы
Кукольное шоу, которое показывалось всего лишь один раз в семидесятых, и все кто его видел вспоминали о безобразности и дешёвых декорациях в шоу, а также о том, что в нём был какой-то скрытый смысл
История рассказывается на форуме под названием «NetNostalgia», где группа пользователей обсуждает необычное малобюджетное детское телешоу Candle Cove, которое, по их воспоминаниям, шло по каналу Local 58, когда были детьми. Шоу рассказывает о девочке по имени Дженис, которая воображает себя подругой пиратов. Говорят, что пиратские персонажи изображаются марионетками.
По мере того как пользователи продолжают вспоминать, они начинают упоминать более тревожные детали шоу, такие как персонаж, известный под именем «Берущий кожу» — пират-скелет, который носит одежду из детской кожи, и эпизод, который полностью состоял из кукол, размахивающих руками и кричащих в агонии, в то время как Дженис плачет. Выясняется, что внешних записей о существовании шоу нет и что даже те, кто говорит, что помнит, как его видел, по-разному вспоминают определенные эпизоды. История заканчивается тем, что один из пользователей заявляет, что недавно он спросил свою мать, помнит ли она это шоу. Она ответила, что каждый раз, когда пользователь утверждал, что «Candle Cove» включена, на экране телевизора были только телевизионные помехи.
Don’t hug me I’m scared
Всем известное шоу, которое всегда начинается крайне безобидно, но потом переходит в крайне жуткий хоррор
Каждый эпизод вращается вокруг трех персонажей: желтого детского гуманоида с синими волосами и в комбинезоне, антропоморфной зеленой утки в шотландской шубке и красного гуманоида с головой, похожей на швабру. У них нет имен, явно указанных в сериале, но их часто называют Желтый Парень, Утка и Красный Парень соответственно. Персонажи всегда обращаются друг к другу только местоимениями, а не по имени. Отец Желтого Парня, Рой, также иногда появляется. В эпизоде обычно три главных героя встречаются с одним или несколькими антропоморфными персонажами, которые начинают музыкальный номер, связанный с основной концепцией повседневной жизни, с оптимистичной мелодии, похожей на мелодию из сегмента «Улицы Сезам». По мере развития каждой песни становится очевидным, что ее мораль или смысл бессмысленны и противоречивы, и что у персонажа «учителя» есть скрытые зловещие мотивы. Кульминация каждого эпизода обычно включает поворот сюжета с добавлением нарастающего психологического ужаса, который затем достигает кульминации в крови и графическом насилии. Позже в сериале персонажи начинают сомневаться в природе своей реальности и странных посланиях учителей.
Happy Tree Friends
Очень жуткий мультфильм с слишком милой рисовкой
В нём весёлые зверушки калечат друг друга всеми возможными способами
The Luna Game
Игра про принцессу Луну из MLP, которая очень завирусилась в фандоме любителей маленьких пони
Сама игра незамысловатая, вы бежите по странным, неуютным локациям, но переодически она будет показывать вам страшные рисунки поняш и скачивать скриншоты из игры на ваш персональный компик
Застывшая Гримаса
Это серия из губки боба, где лица главных персонажей застывают в очень жутких Гримасах, говоря что если будешь корчить рожи - твое лицо "станет таким навсегда"
The dawn is your enemy
Страшный экран, призванный отпугнуть детей от просмотра ночного блока «adult swim» , на котором написано «рассвет – твой враг»
Многие дети тех лет вспоминали, как пугались его и пытались понять что же он значит
На видео бледная девушка что-то говорит в реверсе и падает лицом в тарелку, а после, видео проигрывается заново, но наоборот и мы слышим, как она говорит «здесь ничего нет»
Val Val Val
Странное и очень жуткое видео с канала Ben Wheele, является первым его видео, после которого Бен начал делать очень жуткие видео
Dark Animation Memes
Странные и очень жуткие меме, где ос авторов творит странные вещи
I’m not Patrick
Забавная страшилка, где сквидвард спрашивает патрика – «патрик, что ты здесь делаешь?», а тот ему отвечает – «я не патрик» и потом сквидвард просыпается
Комната смеха из зловещих мертвецов 2
Здесь речь идёт про сцену из фильма «Зловещие мертвецы 2», где главный герой фильма Эш сходит с ума и ему кажется, что все предметы в комнате начинают неистово ржать
ТЕМНЫЕ ВОДЫ
Странные рекламы PS и XBOX
Странные рекламы нулевых, которые никак не были связаны с PS или XBOX в целом
Логотип ВИД
Данный пункт я с удивлением обнаружил в англоязычном айсберге, но да и всё равно. Сам логотип является изображением головы древнекитайского философа Хоу Сяна
Остров кукол в Мексике
Жуткое туристическое место в Мексике, где на деревьях развешены изуродованные куклы
Говорят, что это сделано для того, чтобы успокоить дух покойной девочки, утонувшей рядом
Дом Монстр
Мультфильм, где подростки сражаются с домом-людоедом
Он является очень жутким зрелищем, так что смотреть на свой страх и риск
Коралина в стране кошмаров
Кукольный мультфильм с очень жуткой составляющей, где девочка Коралина
Попадает в мир, где у всех вместо глаз пуговицы, но тем не менее все ведут себя крайне мило и всячески ухаживают за девочкой, но ей только предстоит узнать, что скрывается в этом месте
HetВ этом видео автор играет в русскую версию игры «felix the cat», но после нескольких смертей, игра предлагает ему продолжить, на что тот выбирает вариант ответа «нет» или как сам автор читает «het» и игра отвечает ему на это таким интересным экраном
Jeff The Killer
Джеффу было 13 лет, и он переехал в новый район со своим братом Лю и их родителями. В первый день в школе к ним пристали трое хулиганов по имени Рэнди, Кит и Трой, которых Джефф жестоко избил после того, как они угрожали им ножами. Лью взял на себя вину за это и был арестован, в результате чего Джефф впал в глубокую депрессию. Позже хулиганы снова напали на Джеффа на вечеринке, и Джефф убил одного из них, но не раньше, чем Кит облил его отбеливателем и поджег. Во время этого боя разум Джеффа навсегда сломался.
Когда Джефф очнулся, он был в больнице, и его голова была перебинтована. Когда сняли повязки, выяснилось, что его лицо стало изуродованным и ужасно бледным от ожогов, с ярко-красными губами и кожистой текстурой. Джефф сказал, что ему нравится его лицо в таком виде, и истерически засмеялся, но доктор сдуру подумал, что это безумие было просто побочным эффектом обезболивающих, и отпустил Джеффа домой.
И потом он убил пару человек, от чего и стал убийцей.
SmileDog.jpg
Smile Dog — очень агрессивное, кровожадное, опасное и садистское существо, которое бесконечно упивается ужасом, который другие испытывают к нему. Кажется, он всегда улыбается и только кажется недовольным, если его «просьба» не выполняется его жертвой. Единственная реальная цель Smile Dog, кажется, состоит в том, чтобы распространить страх перед ним как можно дальше и шире, убивая тех, кто бросает вызов и сопротивляется ему, и получая от этого огромную радость, а также затаскивая их в ад (откуда, по мнению некоторых он пришел).
ТОЧКА НЕВОЗРАТА
Гийгас
Гийгас - это злой пришелец-захватчик, принадлежащий к расе инопланетян, которые похищали людей в 1900х и 1980х годах. который из-за провала своей первой миссии хочет контролировать распространение ПСИ-магии на Земле. Гийгас со своей армией, состоящей из Старменов, роботов и пришельцев-наемников, контролирует всё население Земли. Также Гийгасу помогают Порки Минч и Элдград Монотоли. Гийгас призывает всех живых существ на планете Земля быть жестокими, лицемерными и несчастными.
Valve интро
Не знаю, оно загадочное, но никак не страшное как по мне
wpkepkw
"Проклятое" видео с размытым лицом на весь кадр и жужащим гулом. Ничего более
Эскимо от TwistedGrim
Милые на первый взгляд анимации от данного автора были очень странными и с большим количеством крови. Эскимо - девушка на пляже хочет съесть эскимо, но потом она превращается в ксеноморфа и жрет свою руку
https://leonardo.osnova.io/2e774e9e-4286-576e-b376-b6322f2ddeb5/-/format/mp4/
Fallen Angel in Catalonia
Существо явно человекоподобное. Существо похоже на скелет, как будто страдает анорексией.
https://leonardo.osnova.io/e594dc8e-593f-5fe6-972f-df6a34cd0d4e/-/format/mp4/
Хотя тело почти точно идентично человеческому, у него светящиеся глаза. Однако его наиболее характерными чертами являются наросты на спине, которые напоминают крылья без перьев, как у линяющей птицы.
БЕЗДНА
REAL DEMONS CAUGHT ON TAPE
Этот загадочный ролик был очень популярным, было много вопросов насчет его создания. Из стен вылезают темные руки, пытаясь дотянуться до оператора. Потом появляется странное существо и оператор судя по всему умирает (это все 3д графика)
https://leonardo.osnova.io/bb187a72-12d1-5c03-bfc2-432ad8b509e8/-/format/mp4/
Harry Pothead
Браузерная-флеш игра, в котом вы граете за Гарри Поттера. Он курит все что угодно, от трубки до пистолета (он себя так застрелит)
Realistic Mario asking if you wanna get scared out of your mind?
В этом коротком ролике супер реалистичный Марио спрашивает "хочешь испугаться до чертиков?". И тишина.
Pinkie Pie loses her mind
В сериии Пинки Пай думает что все её друзья забыли про её вечеринку, и начала сходить с ума. Немного жутко и стремно
Koolaid Killer
Killer Kool Aid Man — главный антагонист почти в каждом видео, в котором он появляется. В отличие от обычного Kool Aid Man, он убивает людей большим количеством оружия. В своем первом видео (которое было на канале Daneboe) он впал в кровавую ярость, убивая всех, кто не пьет Kool-Aid.
Dolphin
Стремная маска дельфина и других животных у одного магазина.
Странное существо из мороженого
Думаю вы видели этот ролик хоть раз. В нем, странное сущетсво из мороженного жрет самого себя. Есть еще где он просто орет.
Фред
Фред - племянник Мюриэль, который впервые появляется в эпизоде «Чумовой Фред», чтобы навестить свою тетю. Хотя Мюриэль, кажется, очень любит его, его не любит Юстас, который называет его «Уродом», и Кураж, который его боится. Он считается одним из самых страшных злодеев в сериале, с которым сталкивался Кураж.
Salad Fingers
Salad Fingers - британский мультсериал, созданный Дэвидом Фертом в 2004 году. Он вращается вокруг одноименного Salad Fingers, худого, зеленого, психически неуравновешенного человека, населяющего пустынный мир. С момента своего дебюта Salad Fingers приобрел культ поклонников и был описан как вирусное явление.
Конец
Этот айсберг хоть и можно закончить, но все таки невозможно перечислить абсолютно все страхи. У каждой игры, фильма, сериала или того подобнобного будет то, что сможет напугать или обескуражить.
Источник:
