Сам симулятор помацать можно здесь.
Результаты поиска по запросу
Дополнительные фильтры
Теги:
новый тег
Автор поста
Рейтинг поста:
-∞050100150200300400+
Найдено: 21
Сортировка:
С новым Годом, реакторчане
Слепил в цундере-симуляторе Джой-тян. Кактуса там не нашлось, зато есть плетка.)
Помацать симулятор можно здесь
Вот такой подарок от жены. Продавец понимающе поулыбался :)
Трактирщик
Оригинал:https://ficbook.net/readfic/5240145— Эй, уважаемый! Лучшую комнату и стол для благородного рыцаря!
Нехотя отрываюсь от книги, поднимаю глаза. Он стоит, горделиво подняв подбородок, рука на эфесе клинка, взгляд в сторону. Позолоченные доспехи, сплошь покрытые гравировкой, сверкают даже в тусклом свете масляных ламп, шлем с алым плюмажем рыцарь держит под мышкой, расплескав золотистые локоны по стальным пластинам оплечий. Красуется. Словно гравюра из рыцарского романа.
Желтый кругляш, небрежно брошенный им на стойку, исчезает в моем кулаке, взамен ложится тяжелый бронзовый ключ.
— Вверх по лестнице, по коридору, последняя дверь налево, — говорю я. — За стол еще золотой добавить надобно.
Уголок его рта дергается от моих слов, но гордость не дает возмутиться заломленной ценой. Рыцарь же должен быть щедрым, не так ли? Монета исчезает в моей ладони, не успевая удариться о стойку.
— Мое имя — Шарль де Арзо, Рыцарь Серебряной Розы и Победитель Дракона, — он говорит громко, привлекая внимание посетителей, хотя формально обращается только ко мне. — Запомни это имя, трактирщик, ибо его хозяин вскоре освободит королевство от гнета презренного колдуна, называющего себя Темным Лордом.
Впрочем, его слова не вызывают у прочих посетителей ни малейшей реакции.
— А я — Барни, трактирщик, — отвечаю я намного тише. — Прикажете подать обед в комнату или спуститесь в зал?
— В комнату, — предсказуемо отвечает рыцарь и, звеня шпорами, топает в сторону лестницы. Он ждет, что я провожу его, но я не трогаюсь с места. Много чести. Рыцарь уходит, и я чувствую закипающую внутри него ярость.
— Карл, жаркое для рыцаря, — говорю я в окошечко, ведущее на кухню. Карл, повар, утробно рычит в ответ — мол, понял. Он не показывается посетителям — тридцать пять лет назад ошибка акушера превратила его в ужасное искореженное чудовище, а несчастный случай с кипящим маслом, произошедший, когда Карлу было пять лет, добавил красок в его облик.
Я привычным движением переворачиваю песочные часы и окидываю взглядом таверну. За большим центральным столом варвар Колон, темпераментно размахивая топором, красочно описывает алхимику Жерару, что он планирует сотворить с Темным Лордом, когда до него доберется. Колону плевать на злодеяния Лорда, он молод, мускулист и горяч, его манят слава и приключения. Ну, и немного женщины, конечно.
Жерар слушает его молча — его рот занят едой. Руки алхимика, покрытые незаживающими язвами и старыми шрамами, все время в движении — они рвут мясо, отделяют волокна от костей, колотят мослами по блюду, добывая драгоценное лакомство — жирный костный мозг. Жерар поразительно худ для своего аппетита, он выглядит почти истощенным. Он заказывает вдвое больше еды, чем любой другой посетитель, и берет добавки в номер, на ночь. Очень ценный клиент.
Вместе с ними сидит Лея, волшебница. Ее лицо и фигура настолько идеальны, что вызывают подсознательное отторжение. Лея не понимает этого. Она кроит свое тело магией вновь и вновь, становясь все прекраснее и прекраснее. Все уродливее и уродливее.
Лея тонко дразнит Колона, распаляя его. Эти двое всегда тянутся друг к другу.
— Говорят, что Темный Лорд трех метров ростом, а изо рта его исходит огонь, — говорит она, делая изящный, тщательно выверенный жест рукой. Варвар лишь презрительно хмыкает. Плевать он хотел на габариты противника.
В дальнем, темном углу сидит Кловис. Воспитанная в приюте при монастыре, принявшая постриг в четырнадцать лет, она всегда закутана в многослойный балахон, оставляющий снаружи только лицо. Она ест только хлеб и воду, ее кожа бледна, а глаза горят фанатичным огнем. Четки в ее руках трепещут, терзаемые нервными пальцами, Кловис смотрит на всех с нескрываемой ненавистью, а ее бледные губы бесконечно шевелятся в неслышной молитве.
Ей было бы удобнее молиться в своей комнате, но она не уходит. Я гляжу на нее и слегка улыбаюсь — толстяк-трактирщик вообще постоянно улыбается. Я помню то, о чем не помнит никто в этом зале; я знаю маленькую тайну Кловис, которую не знает даже она сама. Я вспоминаю тот день, когда Шарль и Лея не дошли до трактира, а Колон переборщил с алкоголем. Он, Гаррет и Жерар тогда изнасиловали Кловис прямо на центральном столе — долго, с выдумкой и старанием. Она проклинала их самыми страшными словами… первые несколько минут. Потом были слышны лишь пыхтение и ее сладострастные стоны. А когда все трое устали и оставили девушку в покое, Кловис, не утруждая себя одеждой, бегала за ними и требовала продолжения с тем же фанатизмом в глазах, что и ранее возносила молитвы.
Тот день закончился плохо. Ночью Кловис взяла кинжал и зарезала всех, кто попался под руку. Меня спасла толстая дверь, которую я всегда запираю на ночь. Оставив на ней пару отметин, Кловис полоснула себя по венам…
Она, конечно, этого не помнит.
Последняя песчинка падает на вершину холмика из своих товарок, кухонная дверца открывается, выпуская поднос с тарелкой жаркого, кувшином вина и приборами. Я принимаю поднос, поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Гарретом.
— Мне нужна комната, — говорит он, опуская глаза. Это выглядит так, как будто он смущается, но я знаю что это не так.
Гаррет немногословен, холоден и расчетлив. Напоить его несложно — он падок на халявную выпивку, но даже вусмерть пьяный, он никогда не рассказывает о себе.
— Одну минуту, любезнейший, — говорю я.
Гаррет будет торговаться, и это надолго. Торг не имеет смысла, но он об этом не знает.
Я отношу поднос наверх, оставляя его под дверью. Шарль считает ниже своего достоинства обедать в общем зале. Позже он спустится, чтобы возглавить поход. Или не возглавить, если будет вести себя слишком заносчиво. В любом случае, конец один.
Они никогда не останавливаются, никогда не возвращаются с полдороги. Рыцаря гонит вперед гордость и ложная честь, Гаррета и Жерара — жадность, а Колон не контролирует себя в гневе. Кловис — фанатичка, ее мечта — погибнуть в борьбе со злом. Лея… Что руководит ей, я доподлинно не знаю, но она тоже никогда не прерывает поход.
Я спускаюсь вниз, где терпеливо ждет меня Гаррет.
— Золотой за ночлег и еще один за ужин, завтрак и припасы в дорогу.
— Очень дорого, — качает головой Гаррет, делая движение в сторону двери.
Он не уйдет. Трактир в городке один, а жители постороннего не пустят — боятся гнева Темного Лорда. Впрочем, как-то раз, когда я был не в духе, Гаррет остался ночевать на улице.
— Дорого? Вы посмотрите вокруг! — Я обвожу рукой зал, подразумевая, конечно, окрестности. — Вы знаете, сколько стоит доставлять сюда приличную снедь? Вы думаете, Хозяину Поместья нравится, что я кормлю героев, пришедших его убить, и даю им приют? Я ежечасно рискую своей жизнью ради вас, работаю почти в минус…
Так продолжается еще минут десять. Гаррет, как всегда, упрям и немногословен, но в конце концов я делаю ему небольшую скидку в обмен на добытую по дороге сюда книгу. Он недоволен, но виду не показывает; молча берет свою тарелку и садится в уголке.
Самое интересное, что денег всех них примерно поровну, но тратят они их по-разному. Гаррет зашивает монеты в пояс, перекладывая каждую тряпочкой, чтобы не гремели и не стирались друг об друга. Жерар обжирается, Колон пьет без меры, Шарль берет лучшую комнату, просторную и без насекомых, как и Лея. Комфорт как таковой не так уж важен ни рыцарю, ни волшебнице; но ни тот, ни другая не могут позволить, чтобы у кого-то условия были лучше, чем у них.
Кловис отдает почти все деньги церкви.
Священник из чудом уцелевшей церквушки в городке неподалеку очень рад этому. Он встречает Кловис в рясе из мешковины, они долго молятся в часовне, а потом Кловис уходит, оставив у попа увесистый мешочек. Она и помыслить не может, что дома священника ждет плотный обед и пуховая перина, в то время, как ее — лишь хлеб, вода и голые доски.
Фанатики слепы.
Снаружи потихоньку темнеет, и посетители неосознанно жмутся друг к другу. Бенедикт, мой помощник, разжигает огонь в огромном камине, и искатели приключений усаживаются вокруг него. Даже высокомерный Шарль спускается вниз, чтобы присоединиться к общей компании. Разговор неизбежно заходит о Темном Лорде — в конце концов, каждый из них здесь ради него.
— Я сражаюсь со Тьмой, потому что это мой долг как рыцаря, — заявляет Шарль. — Я рожден благородным, и это моя судьба. А почему вы идете в этот бой?
Ни у кого не возникает вопросов, почему нужно отчитываться перед Шарлем в своих мотивах. Несмотря ни на что, он умеет вдохновлять людей и сплачивать их вокруг себя. Подчинять. Манипулировать.
— Победа над Темным Лордом прославит мой род! — жарко восклицает Колон. — Весь мир будет помнить Колона, победителя Тьмы!
— Говорят, Поместье полно сокровищ… — тихо бурчит себе под нос Гаррет.
Шарль и Колон презрительно фыркают в унисон. Лея обворожительно улыбается.
— Темный Лорд, безусловно, очень сильный маг. Я уверена, в его логове можно найти множество ценнейших свитков и артефактов.
— Господин Гаррет мыслит весьма здраво, — ворчливо заявляет Жерар, неодобрительно косясь на Шарля и Колона. — Долг и слава — вещи, конечно, хорошие, но лучше, когда они подкреплены золотом.
— Деньги — это лишь пыль под ногами, — истерично восклицает Кловис, нервно тряся четками. — Лишь очистившись от земного праха и приняв Господа в свое сердце, мы сможем одолеть Тьму!
Она хочет сказать что-то еще, но не успевает — ее перебивает раздающийся над таверной громовой издевательский хохот. Воплощение глумящейся ненависти ко всему живому, он похож на вой смертельно раненого зверя, извивающегося от боли. Ощущения от этого вопля — словно от удара дубиной по голове.
Герои хватаются за оружие, озираются по сторонам в поисках врага. Я выхожу из-за стойки, запираю на засов дверь.
— Солнце село, — поясняю уставившимся на меня героям. — Гончие вышли на охоту. Никто, кто посмеет выйти на улицу между закатом и рассветом, не доживет до утра.
Варвар немедленно хватается за топор.
— Колон не боится Исчадий Тьмы! — кричит он, наливаясь багрянцем. — Колон уничтожит всех!
Он так размахивает оружием, что я начинаю опасаться за целостность мебели и черепов других посетителей.
— Если отважный воин желает выйти, я не смею его удерживать, — отвечаю я. — Но обратно дверь не откроется до утра.
Мои слова не остановят вспыльчивого юношу, да я и не преследую такой цели. Лея становится перед ним, гладит кончиками пальцев обнаженную мускулистую грудь.
— Зачем тратить силы на жалких приспешников, если завтра мы уничтожим их повелителя? Ты много сражался сегодня, ты устал. Нужно набраться сил перед грядущей битвой.
Я вижу, как буря в его глазах уступает место маслянистому блеску. Варвар ухмыляется и требует еще пива.
Я наливаю.
Герои долго общаются у камина, строят планы, договариваются. Как-то само собой разумеется, что завтра с рассветом они идут побеждать Темного Лорда вместе. Я слушаю их какое-то время, а потом ухожу спать, оставляя Бенедикта следить за залом.
Я чуть задерживаюсь перед дверью в свою комнату, разглядывая отметины от кинжала Кловис. Каждый раз, когда я разглядываю их, мне становится не по себе. Можно было бы их заделать, но я не хочу. Шрамы на полотне двери напоминают мне о том, что человек непредсказуем. В любой момент что-то может пойти не так, как обычно.
Поэтому я всегда запираю двери.
Ночь проходит спокойно — настолько, насколько это вообще возможно в пяти тысячах шагов от Поместья, в окружении неуязвимых ночных охотников. Моя таверна похожа на маленький замок — каменные стены, колья у стен. Исчадиям Тьмы слишком дорого выходят нападения на нее.
Утром я кормлю героев завтраком и собираю припасы в дорогу. Колон и Лея спускаются вместе — помятые и невыспавшиеся, но довольные. Кловис смотрит на них с лютой ненавистью, Шарль и Гаррет — со скрытой завистью. Один Жерар равнодушен — завтрак интересует его больше, чем чьи-то амурные приключения. Он единственный, кто ест с искренним аппетитом, в результате большая часть пищи достается ему. Алхимик нравится Карлу — в кулинарии тот видит смысл своей жизни.
И без того не особо приятную атмосферу окончательно портит новый гость. Он входит тихонько, проскальзывает в таверну, едва приоткрыв дверь, пугается ее скрипа. Его одежда рваная и грязная, спутанные волосы явно долго не знали ни ножниц, ни мыла.
— Братья! — блеет он, озираясь вокруг. — Товарищи! Не ходите! Не надо! Останьтесь! Поверните назад!
— Местный сумасшедший, — произношу я, отвечая на невысказанный вопрос гостей. — Когда-то был героем, но все его друзья погибли в Поместье, а он сбежал. С тех пор бродит здесь и всех уговаривает не ходить туда.
— Жалкий трус! — презрительно фыркает Колон. — Не будь ты так убог, я бы разрубил тебя своим топором.
— Вы не представляете, что вас ждет! — кричит безумец. — Древнее зло непобедимо! Расскажи им, Барни! Ты же все помнишь! Ты знаешь! Расскажи! Никто еще не возвращался назад!
— Он меня раздражает, — капризно шипит Лея. Колон встает, и безумец поспешно ретируется, осыпая его проклятиями. К счастью, никто его не слушает и не замечает, что он называет варвара по имени.
— Интересно, чего такого он там увидел? — негромко спрашивает Жерар, глядя вслед сумасшедшему.
Шарль презрительно хмыкает, Гаррет молчит, словно и не слышал слов алхимика. Лея поводит плечами.
— Он просто трус и слабак, — заявляет она тоном, не терпящим возражений.
— Его вера была недостаточно сильна, — с придыханием шепчет Кловис. — Господь защитит нас от Тьмы и ее созданий.
— Мы могли бы расспросить его о том, что нас ждет — говорит Жерар.
— Нас ждет победа, — в голосе Шарля звенит железо. — Это несчастный — всего лишь безумец, а может и вовсе провокация Темного Лорда. Его слова не должны сокрушить крепость нашего духа.
Вскоре герои уходят. Шарль с Колоном недолго спорят, кто должен идти впереди, но желание быть рядом с девушкой уступает железной самоуверенности рыцаря, и Колон становится вторым. Следом идут Лея и Кловис, затем Жерар, а Гаррет замыкает шествие.
После первой же ловушки они поставят его вперед.
Безумец смотрит им в след, сидя на голой земле у стены, и негромко играет грустную мелодию на самодельной флейте.
— Зайди, поешь, — говорю ему я.
Он прерывает игру, смотрит на меня снизу вверх.
— Почему ты никогда их не останавливаешь? Почему ты позволяешь умирать им снова и снова?
— Они не послушают меня, Жак, — качаю я головой. — Это их судьба. Они герои, а я — всего лишь трактирщик.
Он поднимается на ноги со старческим кряхтением и бредет внутрь. Пока я пью терпкий крепкий чай и лениво листаю книгу, он, периодически тяжко вздыхая, съедает миску каши и, не прощаясь, уходит. На столе я нахожу несколько мелких монет.
Убрав со столов остатки завтрака, я вновь сажусь за книгу. Карл уже давно что-то колдует на кухне, готовясь к вечернему наплыву посетителей, и по таверне плывет умопомрачительный запах жареного мяса.
Я углубляюсь в завораживающий мир, скрытый в узорных сплетениях рукописных готических букв. Мне нравится этот утренний период затишья, когда таверна пуста и никто не отвлекает тебя от изучения тайн вселенной или от увлекательных приключений выдуманных героев. Пальцы перелистывают ветхие пожелтевшие страницы, и в этих касаниях больше нежности, чем во всех материнских руках на целом свете.
Впрочем, один гость все же нарушает мое уединение. Он двигается бесшумно, но я слышу его приближение. Посетитель замирает в нескольких метрах от стойки, и я поднимаю глаза.
Под капюшоном пыльного плаща нет ничего — один лишь туман, серый и плотный, как грязное ватное одеяло. Я достаю из-под стойки мешочек с монетами и бросаю на стойку. Рука в черной кожаной перчатке сгребает мешок и прячет под полу плаща — все это в полной тишине.
— Уже все? — задаю я ненужный, бессмысленный вопрос.
Туманник утвердительно качает капюшоном в ответ. Говорить ему трудно, вместо голоса — хриплый свистящий шепот, практически неразборчивый. Он ждет еще несколько секунд — не спрошу ли еще чего-нибудь — а затем слегка кланяется и исчезает через заднюю дверь.
Они никогда не останавливаются; они никогда не возвращаются. Первые комнаты даются легко, но не слишком, чтобы не вызвать ненужных подозрений; герои, опьяненные победой, бегут вперед, отбросив осторожность. Но настает момент, когда мышеловка захлопывается; Исчадия Тьмы впереди и сзади, справа и слева, их все больше и больше. Они уже не умирают с пары ударом мечом и не корчатся в судорогах от луча божественного света. Их слишком много.
Проходит несколько часов, и входная дверь скрипит вновь. Каблучки дробно стучат по полу, и желтый кругляш с глухим стуком ложится на стойку. Я поднимаю глаза.
— Мне нужна ваша лучшая комната, — говорит Лея, глядя поверх моей головы.
* * *
Когда рассказывают легенды, говорят о злодеях и о героях. Кто вспомнит скромного трактирщика, накормившего искателя приключений перед финальной битвой и давшего ему приют? Герои могут разнести все Поместье, не оставив камня на камне, но никогда не достигнут цели.
Потому что Темный Лорд — это я.
Коровий смузи
Сир Бенджамин фон Бауэр вместе с оруженосцем остановились посреди дороги и некоторое время наблюдали за суетящимися крестьянами.Те сперва даже не заметили рыцаря со спутником, пока Стежка, запасная лошадь сира Бенджамина, не всхрапнула. Тогда крестьяне окинули путников равнодушными взглядами и продолжили заниматься делом.— Барт, мне, конечно, абсолютно все равно, — проговорил сир Бенджамин, почесывая бороду, — но что, черт возьми, они делают?
Занятие крестьян действительно было нетривиальным. Один мужик, в длинном кожаном фартуке и грязной белой (когда-то) льняной рубахе ловко орудовал длинным ножом, отсекая от висящей на дереве туши барана куски мяса и бросая их в большую бадью. Другой мужчина, пониже и покрепче, в таком же фартуке, но на голый торс, проделывал похожую процедуру с коровьей тушей.
Дебелая пухлощекая крестьянка с поросшими жестким черным волосом руками ловко сваливала содержимое бадьи в огромную дубовую бочку. А парнишка лет пятнадцати, натужно пыхтя, ворошил содержимое бочки веслом.
— Понятия не имею, милорд, — отозвался оруженосец. — Сейчас спрошу.
Бартоломео подъехал поближе к крестьянам и, пнув паренька с веслом носком сапога, рявкнул:
— А ну, шапки долой, песье отродье! На вас его благородие сир Бенджамин фон Бауэр смотрит! Победитель Турнира Трех Кабанов и Белой Розы! А вы стоите и в ус не дуете!
Мальчишка всхлипнул, и, бросив весло, повалился на землю. Мужики переглянулись, подумали несколько секунд, затем одновременно вздохнули и, стянув шапки, степенно поклонились. Крестьянка тем временем спряталась за дерево, откуда выглядывала с боязливым любопытством.
— Ты! — оруженосец ткнул пальцем в латной перчатке в сторону крестьянина в белой рубашке. — Отвечай правду, иначе я срублю твою лживую голову. Что вы делаете?
Мужик выпрямился и с затаенным нахальством в глазах ответил.
— Дык, этось… Его Сиятельство приказание дали. Этот… как его… сумузю ему готовим. Питье, значится, такое.
— Чего? — удивился Барт. — Какую еще сумузю? За дурака меня держишь? Насмехаешься?! Я сейчас тебя! Ух, зарублю!
На лице мужика промелькнул испуг.
— Чистую правду говорю, ваше благородие, не извольте гневаться. Приказ нового барина.
— Нового? — удивился подъехавший поближе сир Бенджамин. — Разве граф Голштинский преставился?
— Не далече как вчерась, ваше благородие, — ответил мужик, почему-то понизив голос.
— Какова же причина его столь скоропостижной кончины?
— Отчего помер? — торопливо перевел оруженосец.
У крестьянина забегали глаза. Рыцарь и оруженосец терпеливо ждали, пока он, мыча и крякая, все же найдет в себе силы ответить.
— Ну дык… Это… Новый граф… Ну… его тогось… Ну вроде как… Съел…
Сказав последнее слово, крестьянин присел на корточки и закрыл голову руками. Баба, до той поры с любопытством разглядывающая конников из-за дерева, взвыла и бросилась наутек. Никто не обратил на нее внимания.
— Что значит, «съел»? — спустя некоторое время, заполненное неловким молчанием, спросил рыцарь.
Первый крестьянин не ответил, зато в разговор вступил второй, в фартуке на голое тело. Степенно огладив бороду, он поклонился еще раз, после чего произнес:
— Не извольте гневаться, ваше благородие, дайте слово молвить.
— Говори, — милостиво разрешил рыцарь.
Мужик поклонился в третий раз, и лишь затем продолжил.
— Вчерась, вскоре опосля обеду, затмила солнце красное тень черная. Налетел ветер буйный, да не тучи нагнал — беду-лихо горькую принес, чудище заморское. Змей крылатый пролетел над полями, над деревнею, да в замок господский приземлился. Что там было — не ведаю, да только староста поутру нам поведал, что тот змей графа нашего победил, да себя велел Его Сиятельством называть. И питие велел подать заморское, чудно прозываемое. Для того пития надобно тушу коровью да тушу баранью в бочку покромсать, да чтобы без костей, да пять ведер молока вылить, да все перемешать дюже. Ну мы пороптали немного — кому ж охота под Змеищем поганым ходить? Да деваться некуда, пошли наказ выполнять. Наше дело крестьянское — работу работать да дело делать, а ваше дело барское — нами править да с супостатами бороться. Я, глупый мужик, так разумею.
Сир Бенджамин хмыкнул.
— Гладко больно ты для мужика говоришь? Ученый, небось?
— Шутить изволите, ваше благородие. Крестьянский сын я, неграмотный.
— Ладно, — махнул рукой рыцарь. — Где, говоришь, этот дракон засел? Неужто в замке?
— Прямо в замке, ваше благородие, — закивал мужик. — Вот по этой дороге ежели идти — прямо в замок и придете.
Рыцарь хмыкнул и, повернув коня, отправился в указанном направлении. Оруженосец, немного погодя, последовал за ним, напоследок погрозив крестьянину кулаком.
Дождавшись, пока всадники отъедут подальше, крестьянин надел шапку, и отвесил по увесистому пинку парню и мяснику.
— Хорош валяться, сумузя сама себя не сделает.
— Эк ты ладно баешь, дядька Клим. — восхитился паренек, поднимаясь с земли. — Думал, затопчет меня его благородие.
— Проговоришься кому, что я Его Сиятельство хаял — язык вырву, — мрачно отозвался Клим. — Тебя, братец, тоже касается.
— Да я ни в жисть, я могила, — горячо заверил мужика паренек. — Только зачем ты его обзывал, коли сам так не думаешь?
— Коли рыцарь дракона победит, то вспомнит, что мы его хаяли, — терпеливо разъяснил Клим, отвешивая еще один пинок брату, который так и сидел на корточках, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. — А коли дракон его сожрет, так никто ничего и не узнает. А ежели б я змея Сиятельством при рыцаре назвал, тот мог бы и зарубить. Благородные — они все на голову больные.
— Умен ты, дядька, — восхищенно протянул парень и с новыми силами принялся перемешивать кровавую бурду в бочке.
* * *
Ворота замка оказались сорваны с петель и размолоты в щепки. В каменных стенах зияли несколько пробоин, а внутренние строения замка носили явные следы огня.
— Что за чертовщина здесь творится? — пробормотал Сир Бенджамин, останавливая коня в воротах и оглядывая внутренний двор замка.
Дракон сидел по-кошачьи, обернув длинный зеленый хвост вокруг тела. Треугольные пластины, образующие гребень вдоль хребта, были раскрашены во все цвета радуги, а на морде ящера красовалась причудливая конструкция из двух обручей от бочки, двух оглобель и некоторого количества веревок, деревяшек и гвоздей, скрепляющих все это вместе.
В вытянутой лапе дракон держал очищенный от веток ствол корабельной сосны, на самом конце которой сидела аляповато одетая личность в узких брючках и изумрудно-зеленом берете. Также к бревну был приколочен мольберт; в руках личность держала палитру и кисть и, по всей видимости, рисовала портрет чудовища.
Опустив кисть на палитру, художник достал откуда-то из складок камзола яблоко, и, с хрустом надкусив его, бросил вниз. Почти целый плод, лишь слегка надкушенный с одного бока, шмякнулся перед всадниками, брызгами разлетевшись во все стороны.
Сир Бенджамин чертыхнулся, вытирая забрызганное соком лицо. Дракон и художник одновременно повернули головы в сторону гостей, потом так же синхронно переглянулись, после чего вновь уставились на рыцаря и его оруженосца.
— Боже мой, — капризно протянул дракон, — опять гости. Ненавижу гостей. Я, знаете ли, интроверт. И социофоб. Ненавижу общество.
Прищурившись, дракон вытянул голову на длинной шее в сторону гостей.
— Господи, это же рыцари! Ненавижу рыцарей! Эти грубые создания никогда не понимают тонких порывов моей артистичной души. К тому же, я не люблю тушенку — это удел моих быдло-собратьев. А я — художник! Хипстер! И кстати, я веган! Отлично себя чувствую. Кстати, где мой смузи?
— А ты уверен, что смузи из коровы, барана и молока можно считать вегетарианским? — крикнул со своего насеста художник. — Кстати, прими прежнюю позу и не дергайся — я еще не дописал.
— Что за глупый вопрос, Сирио! — возмутился дракон. — Коровы едят траву, а мы — то, что мы едим. Поэтому, коровы — растения. Логика!
— Что за херня здесь творится?! — спросил в воздух рыцарь, пристраивая копье поудобнее.
— Быдло! — взвился дракон. — Это перфоманс! Постмодернизм! Почему судьба так жестока? Стоило мне сделать приличный лук для селфи, как в мою студию заявляется говорящая тушенка и начинает меня оскорблять!
—Так, мне это надоело! — рявкнул сир фон Бауэр и, опустив забрало, пришпорил коня…
Мисаки Аюдзава - наш президент!
Холст, масло... Тьфу ты, то есть канва, бисер.
Путь страха
Алая кровь казалась неправдоподобно яркой на сером бетонном полу. Она растеклась маслянистой лужицей, собирая каменную пыль в комочки. Я пытался сосредоточится, сопротивляясь накатывающей сонливости. Боль немного утихла, притупилась, и я попытался вытащить кусок стали, торчащий из моего живота. Однако, рука предала меня, отказавшись повиноваться, на веки навалилась тяжесть, и мир вокруг потемнел...* * *
Я подобрал его на ночной трассе, когда ехал к матери в другой город. Высокий черноволосый мужчина, оборванный и окровавленный, упал на дорогу прямо под колеса, я едва успел затормозить. Его левая рука была разодрана в клочья, лицо было покрыто маслянистой пленкой крови, множество укусов на теле наводило на мысль о том, что он подвергся нападению стаи бродячих собак. Я перевязал его, как смог, истратив все бинты из аптечки. Как назло, трасса была пустынна, некому было помочь мне.
Бедняга умер, не дождавшись «скорой», которая приехала спустя полчаса. Равнодушные санитары небрежно кинули тело в машину, а я, тем временем, давал показания полицейскому. К счастью, тот оказался вполне адекватен, и не стал обвинять меня в том, что это я искусал пострадавшего. Так что, спустя час после происшествия, я уже ехал дальше.
Отъехав километров пятьдесят, я съехал на обочину и заглушил двигатель. Немного посидел, стараясь успокоить сердцебиение. В кармане у меня лежало то, о чем я не сказал полицейскому — маленький диктофон, который отдал мне умирающий, придя в себя на пару минут. Вкладывая мне в руку устройство, он сказал: «Возьми его... Я был там, это все правда. Наш мир сошел с ума...». После чего вновь отключился.
На диктофоне оказалась единственная запись. Я прослушал ее несколько раз, потом отложил устройство, обдумывая услышанное. Запись рассказывала о том, как добраться в город, который может исполнить любое твое желание. Стиль изложения был похож на классические городские легенды, и, если бы подобная инструкция попала ко мне другим путем, я лишь посмеялся бы над ней. Однако, мужчина, едва не прыгнувший под колеса моего автомобиля, утверждал, что прошел этот путь (довольно нетривиальный, надо заметить) и побывал в городе. Вероятно, там он и получил свои раны. Жаль, что он не смог рассказать мне больше.
Соблазн был очень велик. Нестерпим и мучителен, он жег мне душу. Ведь у меня было заветное желание, которое невозможно выполнить. Я достал из бардачка любимый металлический светодиодный фонарик и охотничий нож, а с заднего сидения — бейсбольную биту, которую возил с собой во избежание недопониманий на дороге. Бита была завернута в чехол и вполне удобно уместилась за спиной, со стороны походя на удочку или штатив. Я запер машину и пошел по обочине вперед, не оглядываясь, выставив левую руку в знакомом всем автостопщикам жесте.
Редкие автомобили пролетали, не останавливаясь. Их можно понять, не всякий рискнет подсадить в машину попутчика ночью, особенно, если это молодой мужчина с чем-то увеситым и длинным за спиной. Лишь пару часов спустя остановился внедорожник с молодой компанией внутри. На мой вопрос о городке с названием Черноозерск, они лишь пожали плечами, добавив, что не местные и проездом на юга. В инструкции говорилось об этом, так что я извинился и пошел дальше. Ситуация повторилась еще с десятком автомобилей. Кто-то смеялся надо мной, утверждая, что в этой области нет такого населенного пункта, кто-то просто пожимал плечами и ехал дальше.
Наконец, остановилась фура, водитель которой согласился подвезти меня, сказав, что знает такой город, и как раз едет через него транзитом.
Я забрался в кабину, познакомился с дальнобойщиком. Он был невысок и щупловат, с полным ртом золотых зубов, на плече и кистях рук какие-то неразборчивые в полумраке наколки. Смоля дешевые сигареты, он травил байки без умолку, я поддерживал разговор, как мог — мысли мои были далеко. Указательный палец привычно обводил узор на золотом кулоне, который всегда висел у меня на груди.
Я осторожно пытался расспросить о городке, в который лежал наш путь, но разговор как-то незаметно ускользал с этой темы, а на прямую просьбу рассказать о Черноозерске, водитель лишь пожал плечами со словами:
- Поселок как поселок, таких сотни по стране видал. Я там только проездом был. Несколько раз подвозил туда людей, вот как тебя сейчас.
-А оттуда? - спросил я.
- Нет, вот оттуда ни разу не просились. Я там, вроде как, только ночью был, вообще местных не видел. Проскочил по главной улице за три минуты, и опять на трассе.
На этом запас красноречия его иссяк, он стал насвистывать какую-то песню под магнитолу. Вскоре усталость взяла свое, и я уснул.
* * *
Дальнобойщик растолкал меня.
- Вставай, зём, приехали.
Улица была чуть изогнута так, что краев не было видно. Фонари горели почти все, равномерно освещая дорогу и тротуар. Ни одно окно в стенах домов, окружавших меня, не светилось. Я достал мобильник — пять утра. Небо было абсолютно черным, хотя в это время года уже должно было светать.
Я прошел вперед по улице, минуя черные провалы подворотен и дворов. На первом перекрестке свернул налево. Здесь было темнее, фонари горели через один, создавая полумрак с пятнами яркого света у фонарных столбов.
Мое внимание привлекло одинокое горящее окно на первом этаже. Встав на выступ, опоясывающий здание по периметру, и ухватившись за подоконник, я заглянул в окно. Моему взгляду предстала типичная советская кухня: всем известный голубой кухонный гарнитур, загаженная плита, низкий однокамерный холодильник, залепленный наклейками. Посреди кухни на застеленном газетами столе голый по пояс крупный мужчина в старых тренировочных брюках и китайской пластиковой маске поросенка остервенело рубил тесаком кусок мяса. Я спустился обратно на тротуар, несколько ошеломленный непонятностью увиденного.
Я шел вдоль стены старой панельной пятиэтажки, здесь было достаточно света, чтобы не включать фонарик. Запись в диктофоне не давала указаний по поводу самого города, ограничившись несколькими невнятными фразами. Включив диктофон и промотав инструкцию по тому, как добраться до этого странного городка, я попытался понять и запомнить эти указания.
- Остерегайся ночи, пользуйся днем ... следуй знакам... старайся выжить... Бойся собакоголовых... - затем секунд десять шипения и конец записи.
Собакоголовых? Ладно, учтем. Старайся выжить... это ясно. Следуй знакам, остерегайся ночи. Что же, остережемся. Я вынул нож, взял его так, чтобы не привлекать внимания, и двинулся дальше. Где тут должны быть знаки?
Мое внимание привлек грузовик, стоявший наискось посреди дороги. Грузовая «Газель» с темной кабиной (точно определить ее цвет в полумраке было невозможно) и белым кузовом. Она стояла левым бортом ко мне, прямо за ней находился уличный фонарь, и свет от него слепил меня, мешая разглядеть как следует. На борту грузовика была надпись, явно кустарная, но я не мог прочитать ее.
Когда я подошел ближе, внезапно включился другой фонарь, освещая картину, шокировавшую меня. Привалившись к колесу, сидел скелет в полуистлевшей одежде. Надпись, заинтересовавшая меня, была довольно мрачной: «ЛУЧШЕ СДОХНИ СРАЗУ». Она была выполнена небрежными красно-бурыми мазками, мне хотелось верить, что это краска. Все это напоминало дешевый фильм ужасов. Разум старательно искал рациональные объяснения происходящему, в то время, как инстинкты настоятельно требовали БЕЖАТЬ. Наконец, я очнулся от ступора и понял, что стою в освещенной зоне, а из тени меня видно как на ладони. Я не смог повернуться спиной к трупу, от одной мысли об этом волны холода прокатывались по позвоночнику. Я собирался уже попятиться в тень, когда заметил под колесом, справа от скелета, что-то белое. Преодолев свой страх и отвращение, я подошел ближе и взял заинтересовавший меня предмет. В руках у меня оказался белоснежный плюшевый медвежонок, держащий в лапах багровое бархатное сердечко.
- Какая прелесть, спасибо, - промолвила Таня, и, слегка порозовев от смущения, легонько коснулась губами моей щеки.
Это было наше третье свидание, самый разгар романтики. Несколько дней назад я увидел ее на улице, сорвал ветку сирени с ближайшего куста и пригласил на свидание. А потом оказалось, что это ее любимые цветы.
- Куда пойдем? - спросила Таня. Сегодня она надела темно-фиолетовое струящееся платье до колен. Мой любимый цвет.
- В кафе «Медуза». Очень атмосферное, специализируется на морепродуктах.
- Хорошо, - ответила она, - как скажешь.
Я потряс головой, отгоняя видение. Воспоминание накатило неожиданно, я не знаю, сколько простоял возле сгнившего трупа, разглядывая игрушку, но думаю, что не более нескольких секунд.
Следовать знакам. Но при этом постараться выжить. Сжав рукоять ножа, я поспешил убраться с освещенного места в тень.
Я продолжил путь вдоль полуосвещенной улицы. Медвежонок мешал мне, и я оставил его на суку дерева. Только сейчас я обратил внимание, что тополя, высаженные вдоль улиц, чернели голыми ветками, ни на одном из них не было листьев.
Улица перешла в мост через неширокую речку с обрывистыми берегами. Подходя к противоположному берегу, я услышал под мостом непонятные звуки. Испуг мой к тому времени прошел, и я бездумно перегнулся через парапет, чтобы заглянуть вниз.
Под мостом я увидел Собакоголовых. Эти существа словно сошли с древнеегипетской фрески. Мускулистые человеческие тела были обтянуты смуглой гладкой кожей, а головы их были собачьими — я не мог понять в полумраке, были ли это искусно сделанные шлемы, или, в самом деле, они представляли собой некую игру природы.
Собакоголовых было трое, они были обнажены, какого-либо оружия я тоже не заметил. Сидя на корточках, монстры пожирали что-то, подозрительно похожее на труп человека, издавая тот самый чавкающий звук, который привлек мое внимание. Поведение их было совершенно животным: они отрывали куски мяса зубами, иногда затевали короткую яростную грызню.
Один из них поднял голову от ужасного пиршества и поглядел вверх. Я не был уверен, что он заметил меня на фоне черного неба, и постарался замереть. Тварь издала короткое глухое рычание, и два его товарища, бросив кусок мяса, который они пытались разорвать, держа зубами каждый со своей стороны, уставились на меня.
Я понял, что они заметили меня и кинулся бежать. Крутые берега реки дали мне преимущество в несколько секунд, пока эти порождения кошмарных снов взбирались по осыпающемуся склону.
Я свернул в ближайший переулок, потом через арку во двор. Здесь не было фонарей, я бежал наугад, ежесекундно рискуя споткнуться или свалиться в яму. До выхода из двора оставалось метров двадцать, когда путь перекрыла высокая фигура с непропорционально большой головой. Я кинулся вбок, протиснулся между гаражами, и, попетляв между деревьями, очутился в дальнем глухом углу двора. Если эти твари имеют собачий нюх, мне не укрыться от них. Выходом могла бы стать река, но до нее еще надо добраться. Сначала необходимо оторваться от преследователей.
Мои глаза уже привыкли к темноте, и в нескольких метрах от себя я различил дверь. Без особой надежды дернул за ручку - дверь открылась. Не рискнув зажечь фонарик, я шагнул в царящую внутри тьму и прикрыл за собой дверь. Нащупав засов, я задвинул его и включил фонарь.
Она сидела за столом, одетая в изумрудное платье, такое же, как в тот день, когда я сделал ей предложение. Круглый стол перед девушкой был застелен белоснежной скатертью, посреди стояло плоское широкое блюдо с горой фруктов. Рядом — прозрачный высокий фужер на тонкой ножке, наполненный пузырящейся жидкостью.
- Таня, - я сделал шаг вперед, не веря своим глазам и боясь прикоснуться к ней. Она поморщилась и отвернулась, прикрывая лицо от яркого света.
- Зачем ты пришел сюда, любимый? - произнесла она, и я услышал страдание в ее голосе. - Прошлого не вернуть.
- Прости меня, - только и смог сказать я.
- Я хотела бы, чтобы ты был счастлив, но это место полно боли и страха. Зачем ты пришел сюда?
- Я хотел вернуть тебя, - ответил я, делая еще один шаг вперед. Теперь нас разделял только стол. Таня встала, взяла яблоко из вазы и протянула мне. Я принял его, на секунду почувствовав нежное прикосновение теплых пальцев. Таня развернулась и выбежала в дверь у нее за спиной. Обогнув стол я кинулся за ней, но...
...дверь оказалась заперта. Толкнув ее плечом несколько раз, я решил было попробовать потянуть на себя (хотя отлично видел, что дверь открывается наружу), но понял, что руки у меня заняты. В правой руке я по прежнему держал фонарик, а в левой... В левой было яблоко. Красное, средних размеров, с гладкой восковой кожицей. Некоторое время я смотрел на него, осознавая происходящее. Было ощущение, как будто я только что проснулся после яркого сна, и мой мозг еще путает реальность и сновидение.
Я встряхнул головой, проясняя мысли. Оторвав взгляд от яблока, я осмотрел помещение. Небольшое, непонятного назначения, с двумя металлическими дверьми, без окон. Стены покрыты грязно-серыми от старости обоями, из мебели лишь круглый стол, трехногий табурет, да массивный буфет в углу, все очень ветхое. Стол был пуст, лишь истлевший листок бумаги белел посреди выщербленной столешницы. Подсветив фонарем, я смог различить буквы.
Товарищ!
Как и ты, я стала пленником этого ужасного города. Я знала, что негоже комсомолке верить в подобную чепуху. Я и не верила в нее, когда отправлялась в путь согласно указаниям этого проклятого блокнота. Я лишь хотела доказать, что это все чепуха, не более, чем очередная страшилка, рассказанная у костра.
В результате я пришла в Город, не имея четкого плана и цели. Если то, что написано в блокноте — правда, то я обречена оставаться здесь, пока не погибну. Я не сплю уже несколько суток — не знаю точно, сколько, ведь здесь всегда ночь. Я напилась воды из реки, так что смерть от жажды мне пока не грозит. Но я не нашла ничего съестного. Я читала, что боль в желудке и чувство голода скоро уйдут... Скорей бы.
Эти твари с собачьими головами просто ужасны. Я видела, как один из них разорвал человека пополам. Бедняга.
Я уже не могу отличить реальность от сна. Кажется, у меня начинаются галлюцинации. Наверное, это от недосыпа.
Это место выглядит безопасным. Я посплю здесь, а потом найду продуктовый магазин, где-то здесь должен быть продуктовый... В нагане еще осталось три патрона. Один я постараюсь оставить себе.
Умоляю, если блокнот у вас — уничтожьте его. Он завлекает людей в эту ловушку, обещает исполнение желаний, но они найдут здесь лишь мучения и смерть.
07 июля 1956Юлия Звонарева
Я дочитал послание, с трудом разбирая некоторые слова. Информация об отсутствии пищи настораживала: я чувствовал нарастающий голод. Этот город уже завоевал мое недоверие, поэтому прежде, чем съесть яблоко, которое я держал в руке, я разрезал его.
Плод оказался гнилым почти до самой кожуры, полным мелких черных червей, противных до омерзения. Я отступил от стола, оставив яблоко на столешнице, брезгливо вытер руку и нож носовым платком.
После такого сюрприза буфет я осматривал очень осторожно. Однако, он не принес каких-либо неожиданностей. Шкаф был наполнен пыльными пустыми склянками, не менее пыльной посудой, да парой хрустальных туфелек-переростков — размера эдак тридцать восьмого. Три выдвижных ящика были завалены всякой ерундой: мотки гнилых ниток, скрутки окисленной медной проволоки, пустые пузырьки, скрепки, батарейки, огрызки карандашей, фантики от конфет, монеты и прочий мусор. Я выгребал все это на пол, откладывая то, что могло пригодиться. После того, как было разобрано содержимое последнего ящика, в полезной кучке оказались: связка ключей, моток веревки, длинные бусы из крупных стеклянных шариков и самодельная рогатка с хорошей тугой резинкой. Я разорвал бусы и опробовал игрушку одним из шариков. Рогатка оказалась довольно мощной, шарик раскололся об стену. Убойной силы нет, но отвлечь или задержать хватит.
Третий ключ подошел к двери. Я осторожно приоткрыл ее и посветил в щель, держа наготове оружие. За дверью был узкий длинный коридор без окон и боковых проходов. Лишь в конце я разглядел тяжелую металлическую дверь. Я осторожно преодолел коридор и толкнул ее. Та неожиданно легко распахнулась, и в глаза мне ударил яркий солнечный свет.
Я зажмурился, закрыв лицо руками, и оставался неподвижным несколько мгновений. Если бы кто-то из местных монстров поджидал меня, им не составило бы труда расправиться с легкой добычей. Однако прошли мучительные мгновения, и я смог приоткрыть глаза, отчаянно моргая и размазывая по лицу текущие из обожжённых глаз слезы.
Я стоял на тротуаре посреди залитой солнцем небольшой площади. Обернувшись, я обнаружил, что ни двери, из которой я вышел, ни вообще какой-либо стены там нет. До ближайшего здания было метров двадцать.
Бойся ночи, пользуйся днем — или как там было? По-видимому, пока светит солнце, мне ничего не грозит. Я достал мобильник, чтобы уточнить время, но тот оказался выключен, и отказался подавать признаки жизни. Солнце стояло в зените, но я уже достаточно видел непостоянство этого города. Я бы не удивился, если бы солнце выключилось, словно лампочка, и я очутился в кромешной тьме посреди собакоголовых тварей.
Площадь была окружена невзрачными хрущевками, лишь с одной стороны был небольшой парк. Туда я и направился. Вокруг не было ни души, лишь легкий ветерок шептался с кронами деревьев. Несмотря на отсутствие людей, идти с ножом в руках было как-то неудобно, и я убрал его под куртку. Я пересек парк, обогнув неработающий фонтан в центре, и очутился на небольшой улочке. На первом этаже одного из домов обнаружился магазин с вывеской «Продукты». Дверь была открыта, и я зашел.
Внутри никого не было. Я позвал несколько раз — безрезультатно. Обогнув прилавок, я подергал дверь в подсобное помещение — заперто. Отбросив лишние сантименты, я набил найденный здесь же пакет продуктами. Две палки колбасы, кусок сыра, батон хлеба, пачка крекеров, десяток шоколадных батончиков, две бутылки воды, банка энергетика, да еще несколько мелочей: зажигалка, батарейки для фонаря, спички. Вытряхнул в пакет найденную мини-аптечку.
Я перешел дорогу и зашел в магазин одежды. Здесь я сменил свои изрядно разбитые кроссовки на тяжелые ботинки армейского образца, в народе называемые «берцами». Также я позаимствовал пятнисто-камуфляжные штаны с множеством карманов и небольшой рюкзак с изображением группы каких-то неизвестных мне волосатых мужиков (чего-то более нейтрального, к сожалению, не нашлось).
Рассортировав свое скудное имущество по карманам и рюкзаку, я вернулся в парк. Усевшись на скамейку возле фонтана, я осторожно (помня о неудаче с яблоком) порезал хлеб, сыр и колбасу, открыл и понюхал воду. Все оказалось вполне пригодно к употреблению, и следующие двадцать минут я увлеченно поглощал пищу.
Насытившись, я развернул газету, найденную на одной из лавочек. Обычная провинциальная макулатура, не считая одной любопытной детали: ни на одном листе я не нашел ни даты, ни издательства. Прочитав интереснейший сюжет про пенсионерку, держащую в квартире ручного дрессированного червяка по кличке Рабиндранат Тагор, я отшвырнул газету, откинулся на спинку скамьи и прикрыл глаза.
Коньки резво скользили по льду, впереди маячила голубая Танина куртка. Мы встречались уже полгода. Она привела меня на этот каток, где каталась постоянно, я же встал на коньки третий раз в жизни.
Собрав все выделенные мне природой запасы ловкости, я старался удержаться на ногах, а в это время Таня, казалось, позабыла про меня, наслаждаясь любимым развлечением. Наконец, я подъехал поближе. Таня стояла, чуть сгорбившись, и, опустив голову, разглядывала что-то на льду. Я позвал ее. Девушка повернулась и подняла голову. На меня взглянули желтые собачьи глаза.
Собакоголовый оскалил пасть, показывая желтые остроконечные зубы и кинулся на меня. Я пытался увернуться, но ноги предательски разъехались, и я рухнул на лед, чувствуя тяжесть и собачью вонь навалившегося на меня тела.
Я резко вскочил со скамейки, рефлекторно выхватил нож, застыл, озираясь по сторонам. Я не знаю, сколько проспал, но солнце не сдвинулось ни на градус. Спать как-то перехотелось, поэтому я собрал пожитки и отправился осматривать город.
Городок был пуст. Складывалось ощущение, что жители просто исчезли пятнадцать минут назад, предварительно аккуратно припарковав автомобили, выключив воду и заперев замки. Из всех магазинов открыты были только два, в которых я помародерствовал изначально. Окна были забраны решетками, подъездные двери закрыты. Однако, исчезли только люди. Между деревьев летали птицы, откуда-то доносился собачий лай, в одном месте довелось стать свидетелем кошачьей драки.
Я не знаю, сколько бродил по городу, по моим ощущениям — пару часов. Проходя по одной из улочек, я услышал колокольный звон. Логично рассудив, что если колокола звучат, значит кто-то в них звонит, я направился на звук.
Изрядно поплутав по извилистым переулкам, я, наконец, нашел церквушку. Перед тем, как открыть потемневшую от воды и времени деревянную дверь, я оглянулся. Солнце по-прежнему стояло в зените. Приготовив, на всякий случай, нож, я открыл дверь.
Внутри было довольно темно, помещение освещалось лишь множеством свечей, стоящих перед иконами на специальных подсвечниках (не большой знаток церковной символики). Дверь тяжело хлопнула за спиной. Стараясь ступать тише, я прошел вперед. Зал был довольно крупным, объем несколько скрадывался колоннами вдоль стен. С трех сторон каждой колонны висели иконы, перед ними стояли стойки со свечками. Стены зала тонули во мгле. Я поднял голову — окон в помещении не было. После ночного Города темнота пугала меня, и я прошел дальше, к ярко освещенному иконостасу. Одна из икон заинтересовала меня, и я остановился разглядеть ее. Подпись сообщала, что это «Архангел Михаил, низвергающий диавола».
Архангел Михаил оказался полуголым накачанным мужиком. С пафосным выражением лица он опускал дубину в форме фаллоса на испуганного «диавола» - субтильного паренька с подведенными глазками и длинной челкой через пол-лица. Руками с наманикюренными ноготками он жеманно закрывался от неизбежной кары. Талант художника был неоспорим — парочка была как живая.
- Неожиданное видение — пробормотал я.
- Кркрттт, — согласился кто-то у меня за спиной.
Я резко развернулся. Вопреки ожиданиям, рядом со мной никого не было. Я опустил глаза ниже и увидел, что в паре метров от меня, покачиваясь на тонких ножках, стоит паук. Ростом он доходил мне до колена, жирное черное тело с оранжевыми полосками покрыто ворсинками. Крупные жвалы сомкнулись, издав скрежещущий звук, напугавший меня ранее. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, затем паук двинулся вперед. Не раздумывая, повинуясь лишь инстинкту самосохранения, я опрокинул на него тяжелую металлическую стойку со свечами. Край круглой верхушки угодил ему точно в голову, масло из лампады пролилось на хитиновую спину с мелкими волосками и вспыхнуло. Тварь проскрежетала когтистыми ногами по полу и замерла.
Кажется, каникулы кончились. Решив, что от ножа мало толка, я убрал его и расчехлил биту. Вовремя — из темноты скользнула еще одна восьминогая тварь, пытаясь цапнуть меня за ногу. Я с размаху опустил биту, размазывая паука по полу. Ошметки белой слизи разлетелись вокруг, паук поджал ноги, сворачиваясь в клубок.
Пространство наполнилось невнятным шелестом. Несколько подсвечников упали и погасли. Держа биту наготове, я начал осторожно отступать к иконостасу. В голову пришла мысль, о том, что пауки могут также ползать по стенам и потолку. Надеюсь, этим переросткам помешает размер.
Еще два членистоногих вынырнули из темноты: одного я пнул сапогом, второго ударил битой. Первый отлетел на несколько метров, перевернулся и, встав на ноги, отполз подальше. Пауки поползли из-за колонн, но держались на почтительном расстоянии. Я вертелся как мог, пытаясь смотреть во все стороны сразу. Черно-оранжевая стена медленно надвигалась на меня, угрожающе шурша. Осознавая, что если они кинутся на меня разом, то мое жалкое оружие меня не спасет, я отступал. Сделав очередной шаг, я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног, потерял равновесие, а затем, после короткого полета и падения на камень, — и сознание.
Продолжение следует.
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+21 постов - )
Наши любимые теги
SwainArt
artist
Arcane (LoL)
League of Legends
#S.T.A.L.K.E.R
фэндомы
Sibi
nsfw
NaytLayt
nsfwartist
FKSCrashinG
nsfwartist
MOSSA
nsfwartist
Nyabii
nsfw
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!