Результаты поиска по запросу "рассказы про измену"
Ламы
Мы, жители деревни Горные Кыжги — народ простой. Лам пасем да шерсть с сыром соседям продаём.Каждый день стада гоняем, лам на шерсть стрижем, молоко доим. Намедни Илька-пастушок стадо домой гнал, да в овражек упал. Вот только не было никогда там никаких оврагов. Хотели уже идти разузнать, что там, да как так, но вот незадача — земля как прежде, ровная. Только блестит что-то красным. Не обратили на то внимания.
Каждую неделю стада на выпас гоняем. Жесткую шерсть сбриваем, да молоко чудное, с серой жилкой надаиваем. Странный у него вкус стал, как будто вилку из серебра в нем забыли. Но ничего, народ вроде не болеет, да и сами скотинки неплохо себя чувствуют. Только есть стали заметно меньше и тревожатся чего-то. Илька-пастушок вчера занемог, молока все просил. Выпивает чарку — и к ламам своим ненаглядным убежать порывается, только они ему и нужны.
Каждый месяц стада на выпас гоняем. Ламы странные стали, дичатся, уже не стреноженных и доить нет сил. Молоко уже не с прожилкой, а сильно металлом отдавать стало. Люди без него жить не могут, сыр не делаем, так пьём. Староста наш гонца в город послал, за магиком. Но бестолку, не вернулся наш гонец. Ни с помощью, ни сам. Людям и живности уже совсем худо стало, тело наше меняется. Ламы, кормилицы наши, в стойлах бьются, от корма отказываются, едва их цепи удерживают. Но надой такой как и прежде был, если бы молоко еще прокисало в сыр — не на один год запаслись бы. А староста к весне умер. Старый был, и молоко не пил.
Каждый год стада на выпас гоняем, а чаще им и не надо. Шерсть черного стекла сбиваем, серебряное молоко доим. Народ крепкий стал, тоже почитай без еды стали обходиться, только молоко нужно часто пить. А то что одни кости да кожа остались, и каменными пластинами поросли- это ничего. За чертой и не такие чудища живут, и ничего. А мы чем их хуже? А Илька-Пастушок теперь наш староста, сам на ламу походить стал, а они ему тем же отвечают, за родного отца принимают. Мы, жители деревни Горные Кыжги — народ простой. Хтонических лам пасем, да стеклянную шерсть с ртутным молочком за черту продаём.
«Отчет номер 372: Эксперименты по контролируемым прорывам Хтона завершились полным успехом. Изменения территории — 3.5 полетов от центра прорыва. Вся фауна и флора изменена, недра так же переродились в соответствии с аналогичными на плане, с которого осуществлялся прорыв. Изменения в радиусе 1,5 полетов произошли перманентные и в полную силу. Дальше изменения происходят градиентные, по интенсивности сходя на нет к границе предполагаемого радиуса влияния. Также в радиус поражения попал населенный пункт Горные Кыжги, со всеми своими жителями и домашним скотом. Местные власти не в курсе ситуации, так как мы вовремя успели перекрыть доступ к деревне и убить единственного гонца, которого они послали. Теперь с ними ведется довольно оживленная торговля. К рапорту будут приложены образцы товаров, а именно 2,3 чаш ртутного молока и тюк так называемой «обсидиановой шерсти». Конец отчета. Комендант пятого исследовательского форпоста основного плана»
Декабрь 2018 года
история-рассказ
Решил попробовать себя в формате рассказов, историй. Бывают полеты фантазий, которыми хотел бы поделится. Частично планирую писать о жизненном опыте, частично о полностью выдуманных событиях. В будущем есть идеи для комикса, но это когда куплю планшет)воспринимаю критику, хочу стать лучше.
летняя ночь.
Я помню этот вечер. Я выглядил уставшим, но чувствовал себя хорошо. Возвращялся домой поздно и решил идти пешком, погода была прекрасной и это меня успокаивало. Вечер переходил в ночь. Я знал что ночь быдет приятной, это была одна из тех летних ночей когда не хочеться что бы время остановилось. Пахло приятно, свежо. Привычнй путь домой, я тут вырос и каждый камешек и дерево мне было знакомо. Проходил я через небольшой лесок, однако сегодня тут почему то не работали фонари. Днем это место выглядит умиротворительно, здесь так же есть лавочки на которых можно отдохнуть от городской суеты. Почитать, покормить белок или просто насладиться спокойствием. Идти было не много и я пошел. Не припоминаю что бы когда то боялся темноты. Но тогда все изменилось. Я остановился, поднял взгляд и увидел силуэт. Я не мог понять кто это, ведь там никого не должно быть, время позднее да и рядом лес. Сделав несколько шагов я заметил странное. Вы не поверите, какое оно было высокое. Как вы думаете что оно делало? О чем оно думало?
Глубокая ночь, я и силуэт стоим во мраке и легком лунном свечении и повторяем движение друг друга, точнее что то повторяет мои действия. И самое страшное то, что куда бы я несделал шаг, оно приближалось, оно делало шаг на встречу мне. Я остановился, крикнул но в ответи тишина, говорить было не с кем. Дальше пыталься рассмотреть что это, но деталей не увидел было слишком темно, хоть и мое зрение уже немного првыкло к темноте. Я мог слышать только себя. Прошло минут 5, 10, 15, или же пару секунд. Я не знал, время как будто остановилось. Я стоял, оно стояло. Я надеялся что если развернусь, то смогу убежать, но после оборота Я увидел то же самое...
ОХОТНИК НА ДРАКОНОВ начало
- Разве платят за дракона серебром?
За дракона, платят золотом!
Дворф спал на мешках накрывшись плащом с головой. Его громкий храп распугивал местных мышей и казалось даже людей. Рядом с ним лежала боевая секира с обоюдно острым лезвием и походный рюкзак. Кованые сапоги, латные наплечники, панцирь, кожаная куртка, и еще несколько элементов дворфийского гардероба были разбросаны по полу, мешкам и бочкам. На дворе был почти полдень когда храп прекратился и дворф проснулся. Какое-то время он лежал скрываясь с головой под плащем. Затем началась возня, с сопением и кряхтением, дворф яростно пытался вырваться из-под одежд. Наконец в полутьме склада из-под плаща показалась его голова. Черные как уголь волосы на его голове и бороде были взъерошены как у нечесаного рысака грива. С торчащей головой из плаща и с громоподобной отрыжкой дворф сел на мешках, немного пожевал липкий от перепоя язык и глубоко вздохнул. Волосы скрывали его лицо и было не разобрать, что больше было взъерошено, его борода или голова. Дворф сидел запутанный в плащ и собственный волос, пытаясь собраться с мыслями. И мог бы снова уснуть, прямо так сидя, если бы его не окликнула женщина работавшая рядом на складе.
- Эй! Как тебя там, величать? Ты долго будешь там лежать и портить воздух? Мне нужно взять колючей лозы и дикого шипокорня. Но ты развалился на тех мешках, что нужны мне.
Дворф завертел головой пытаясь понять откуда доносится противный его уху голос. Из-за волос он нечего не видел. Он снова громко отрыгнул, а женщина поморщила лицо с отвращением.
- Кто это будит меня, в такую рань?! – прорычал дворф недовольным голосом. Он выудил одну руку из под плаща и проделал щель в волосах для одного глаза. Увидев перед собой женщину в длинном платье, с закатанными по локоть рукавами он громко фыркнул.
- Это ты, женщина?!
- Да карлик, я бужу тебя ведь солнце скоро пойдет к земле, а ты все спишь, и похоже целой ночи тебе было мало, что бы проспаться. От тебя разит за сто шагов. Ты видать обмочил во сне все мешки с моими травами. Если это так, ты уплатишь мне за все, не сходя с этого места, дворф. А если воспротивишься, я позову на помощь Думонта, он тебя быстро в чувства приведет.
- Думонта?
- Да, лейтенанта Думонта!
- О, самого люйтенанта? – кривлялся в насмешке дворф.
- Если он поднимется сюда, клянусь тебе будет не до смеха! – не унималась женщина.
Вдруг, дворф почувствовал сильнейшую тягу к окрестным кустам и заторопился выбираться из плаща, пока насмешка женщины не превратилась в правду. Плащ трещал когда дворф вылизал из под него но, все же выдержал. Заметив что её устрашения подействовали на дворфа, женщина успокоилась и принялась за свою работу. Дворф же в мятой, белой рубахе, широкой и доходившей ему до бедер, поверх кожаных, обшитых латными пластинами штанов, босиком, сполз с мешков и отбуцнул ногой свой плащ. Широко зевнув он вышел из склада который находился на втором этаже огромного здания, которое служило одновременно и таверной и командным центром в Приюте Янтарной сосны. Собрав обеими руками бороду и усы, дворф ловко отделил их от волос на голове и пригладил ладонями прижимая к груди. Волосы же на голове он зачесал руками назад, увязав часть волос с висков и лба кожаным шнурком в хвост. Поправив висевший на поясе под рубахой нож, дворф с достоинством посла с самого Стальгорна, прошел мимо возившейся с травами и многочисленными пузырьками женщины.
- Если хоть что-то, из моих вещей пропадет, ты уплатишь мне за все, не сходя с этого места, женщина! – крикнул ей дворф через плечо и поспешил на улицу. В спешке вызванной срочной потребностью пообщаться с природой, дворф не замечал на себе возмущенные взгляды людей. Даже магистр Хайленай, с Кирин-Тора недовольно повела бровью в его сторону, что уже было не малой долей внимания проявленной к дворфу от эльфа. День был солнечным, на улице уже трудилось множество людей. Свежий, северный воздух, наполненный запахами хвои сразу ударил в ноздри. Отметив для себя, что у нужника скопилось большое количество народу, дворф поспешил в другую сторону. Прямо перед выходом из здания была построена посадочная площадка и ездовые грифоны резали воспаленный от перепоя мозг дворфа своими криками. Скривившись от шума, дворф поспешил за балку подпиравшую стены здания. Пробегая мимо Джеси местного мясника он слегка кивнул человеку в знак приветствия и скрылся за балкой. Еле успев расстегнуть пояса на штанах и достать надувшийся от мочи член, дворф пустил мощную струю в стену, из огромных бревен местной сосны.
- Успел? – с усмешкой поинтересовался Джеси управляясь с тушами оленей, только что подстреленными местными охотниками.
- Всегда успеваю, - не без гордости заметил дворф. Пряча свое достоинство в штаны и застегивая ремни, он вышел из-за балки.
- На, выпей, - человек протянул дворфу кружку с пивом. Тот опрокинул ее мгновенно и вернул Джеси. Осмотрев туши оленей и поискав взглядом, что не будь похожее на выпивку дворф уселся у костра обхватив голову руками, а руки уперев в колени.
- Что, болит? – Джеси в перепачканных оленей кровью кожаной жилетке и штанах, ловко орудовал ножом, иногда сменяя его на тесак для рубки костей.
- Нет, - сердито ответил дворф, - есть еще выпить?
- Лейтенант Думотн, приказал закупорить все бочки с выпивкой, ему нужны трезвые воины.
- С чего так? – буркнул дворф уставившись в костер.
- Все тоже мой друг, все тоже, - Джеси осуждающе посмотрел на дворфа, - почему не пошел с охотниками? Они рассчитывали на тебя.
- Уговор был такой, что я присоединюсь к ним поутру, - снова буркнул дворф, косясь на грифонов. Как раз в этот момент прибыл новый всадник и мастер над грифонами с помощником, пытались успокоить животное пролетевшее сотни миль. В десяти шагах от Джеси была наковальня и горн, за которым возился местный кузнец, человек по имени Бром. Дворф заметил как тот косится в его сторону и пересел повернувшись к Брому спиной.
- Что же, не присоединился? – Джеси был занят работой и говорил с дворфом через плечо.
- Да, как-то так, - неопределенно протянул тот, глядя в костер, - есть пожевать чего?
- Пока нет, но через пару часов, думаю будет готова похлебка и жаркое с оленины. Будешь дожидаться их здесь или унесешь ноги пока не поздно?
- Я буду дожидаться похлебки и жаркого, а от драки я не бегаю, человек.
Джеси усмехнулся. Не желая спорить с человеком который готовит для него еду, дворф встал и побрел обратно на склад.
- Буду через пару часов, мне побольше перца, - кинул дворф через плечо и побрел щурясь от солнечных лучей. На площадке с грифонами скопилось большое количество народу, все спешили по своим делам. Кто-то прилетел, кто-то улетал, обычное дело, но шума было слишком много и дворф поспешил назад на склад.
Завернув за угол, он столкнулся с двумя людьми, охотники в зеленых плащах с капюшонами несли очередного оленя на древке.
- Смотри куда прешь, коротышка! – буркнул один из них. Дворф пропустил обидные слова мимо ушей, он застыл на месте при виде человека сидящего в кресле у входа в таверну. Человек или то, что от него осталось, криком описывал свои бывшие подвиги приукрашивая рассказы крепкой бранью. Это был калека, судя по его истории, бывший охотник на драконов, весь в шрамах и ожогах. Вернее вся кожа на его теле была ожогом. Человек был одет лишь в простые, шерстяные штаны и выглядел одной сплошной раной. У калеки была одна рука, один глаз, а обе ноги были укорочены, штанины различной длины четко свидетельствовали об этом двумя узлами. Человек был в стельку пьян, видно ему лейтенант Думонт, пить не запрещал. Его история была проста и не затейлива, про то как кучка искателей приключений, вместе с ним, нанялась отыскать и убить дракона в заснеженных вершинах, что к юго-востоку от Янтарного сосны. Как они сражались и им не повезло. И как люди лейтенанта Думонта нашли его в горах. Человек размахивал бутылкой с выпивкой в уцелевшей руке и громко кричал выкрикивая историю чуть ли не кидаясь на прохожих людей, как собачонка сидевшая на короткой цепи. Несчастный не выпадал из кресла, благодаря кожаному ремню которым был пристегнут к его спинке. Дворф вспомнил о тех охотниках, что накануне вечером уплатили ему аванс серебром. За его помощь в поимке и убийстве очередного дракона, все в тех же заснеженных вершинах к востоку от этих мест и еще раз решил, что все сделал правильно. Вдруг учуяв запах еды дворф поспешил вовнутрь таверны. Так и есть, в этот момент хозяйка таверны Дженнифер Бел, подавала обед лейтенанту сиру Думонту и его офицерам. Рыцари корпели над картами и свитками у себя за столом. А женщина суетилась, подносила им миски с едой и кружки наполненные какой-то жирной, белой жидкостью. Дворф стал у неё на дороге и принялся вдыхать аромат, свежо приготовленной еды. Женщине приходилось, постоянно его обходить.
- Не путайся под ногами! - наконец не вытерпела она.
- Разве? Разве я путаюсь? Я стою, просто стою. Знаешь ли, я такой голодный, ты себе представить не можешь какой.
- И что с того? – женщина снова обошла его, с подносом в руках полным нарезанного, свежевыпеченного хлеба. Дворф подождал пока женщина вернется.
- Накорми меня, ведь я тоже твой постоялец. Я буду тихим, я совсем не буду пить, обещаю, - почти правдивым голосом, упрашивал дворф.
- Вот уж, что правда то правда, пить ты не будешь, - усмехнулась женщина, - лейтенант приказал не брать и капли в рот всем кто находится в Янтарной сосне.
- А что же пьют они? – дворф указал пальцем, на рыцарей за столом.
- Это не твое дело, дворф, тебя уже недолжно было быть здесь, в это время и я не готовила обед на тебя.
- Ну как же? Как же так? Я же здесь. И я очень голоден, - дворф запротестовал.
На что женщина сделала угрожающее лицо. И дворф тут же сменил тактику.
- Ну Дженнифер, будь душечкой-подушечкой, дай мне хотя бы попить того что пьют те люди, а поесть я себе сам раздобуду. Дворф улыбнулся. Во рту у него не хватало одного верхнего зуба и женщина рассмеялась. Приняв это за силу своего обаяния, дворф растянул улыбку от уха до уха.
- Ну, если ты желаешь то, что пьют лейтенант с своими людьми, то вот держи, - женщина зачерпнула кружкой в большом казане белой жидкости и протянула дворфу, на ее лице играла улыбка, но дворф этого не увидел, жажда с похмелья его душила так, что он сразу выхватил кружку из рук женщины и припал к ней ртом. По его бороде к полу устремились струйки белого цвета. Питье было холодным и таким жирным, таким как…
- Тюленья сыворотка! – дворф выплюнул последний глоток себе на бороду.
- Это же самая отвратительная штука после троллей! – закричал дворф кривясь и плюясь.
- Зато питательная и полезная, - засмеялась женщина, - на вот запей, Дженнифер протянула ему другую кружку. Дворф схватил кружку и снова припал к ней ртом, сделав жадный глоток пытаясь заглушить едкий привкус сыворотки и снова начал плеваться.
- Козье молоко! Сладкое, козье молоко! Женщина ты хочешь меня убить?!
- Ах, я же совсем забыла, ты предупреждал вчера вечером, что не любишь молока, какая я дурёха, - смеялась Дженнифер.
Дворф готов был кинутся на женщину с кулаками, но его остановил голос за спиной.
- Ты еще здесь, карлик? Как там твое имя? Я забыл.
- Лютабор, мое имя Лютабор! – развернувшись гордо выкрикнул дворф, вытирая руками бороду и усы.
Перед Лютабором стоял высокий, широкоплечий человек в латах стражника Янтарной сосны, он возвышался над дворфом словно стальной голлем. Дженнифер смеясь принялась за свои дела.
- От тебя много шума карлик, - резким голосом заявил рыцарь, сверля Лютабора своими синими глазами из под длинных волос цвета соломы. Лютабор заметил в его руке письмо. И то, как нетерпеливо его ждут за столом остальные люди во главе с лейтенантом Думонтом. В этот самый момент, они все смотрели в их сторону.
- Что тут поделаешь, дворф голоден, дворф зол, - Лютабор положил руку на рукоять ножа висевшего на поясе, под длинной рубахой, - если ты пришел не кормить меня, то проваливай, тебя уже ждут.
Ему совсем не хотелось сориться с людьми лейтенанта, но и такую грубость, было простить не просто, ему не просто.
- Что ты там прячешь, карлик? Даже не думай доставать это, а то вмиг станешь еще меньше, - человек усмехнулся положив вторую руку на рукоять меча. Лютабор молча свел брови на лбу и затоптался на месте.
- Пришло письмо на твое имя, из самого Штормграда. Лейтенант хотел поговорить с тобой, - не дожидаясь ответа, человек развернулся и пошел к столу.
Лютабор цокнул языком, как не осмотрительно грубить, а потом поворачиваться к нему спиной, но все же последовал за рыцарем.
За столом воцарилось молчание когда Лютабор подошел ближе, люди не хотели делиться какой либо информацией, с бродячим наемником. Лейтенант Думонт повернулся к Лютабору всем телом, сидя в деревянном кресле с высокой спинкой и недовольно осмотрел его. Гладко выбритое лицо и пробор посередине коротко стриженых волос, рассмешили дворфа, но он не стал этого показывать. Думонт был похож на священника, а не на воина, но его латы с регалиями, говорили обратное.
- Тебя зовут Лютабор и тебе письмо из Штормграда, с ордена паладинов, – лейтенант начал без церемоний. Было заметно, что его удивляет, то кому адресовано письмо с такими печатями.
- Это мое имя, - отозвался дворф, глядя на жаркое из оленины.
- Я не знаю, как ты связан с орденом паладинов, но в нашей столице еще помнят о тебе. От тебя много шума и будет еще больше когда вернутся охотники. Они захотят назад, то серебро на которое ты гулял и пил здесь всю ночь. Поэтому, получи письмо и убирайся из Янтарной Сосны. Мне нужны надежные воины, - Думонт, оглядел Лютабора, - а не такие, у которых ветер в башке и в глазах двоится от выпивки. Я всегда знал, что дворфы могут выпить столько, сколько влезет в огромную бочку гораздо больше, чем сам дворф, но ты пожалуй самый прожорливый из всех дворфов, которых я знал и твоя бочка бездонна. Лейтенант развернулся к столу и своим людям, принявшись за еду. Рыцарь который привел Лютабора к столу, грубо ткнул кулаком с письмом ему в грудь.
- До темноты тебя не должно быть здесь дворф, а то я велю взять тебя под стражу, за обман. А письмо отошлю назад в Штормград, с маленькой припиской, дворфа с таким именем уже давно нет в живых.
***
Тяжело выдохнув Лютабор уткнулся лицом в мешок. На складе был полумрак и это клонило ко сну. Работавшие здесь женщины Саффрон Рейнольдс и Иоланда Хаймер покинули склад и это немного радовало Лютабора. Глаза закрылись сами, вздремнуть пол часика перед жареной олениной показалось ему не такой уж и плохой идеей.
Проснувшись от неудобного положения Лютабор не сразу понял, что его руки и ноги связаны и он сидит упершись спиной в мешок.
Перед ним стоял человек в черной, дубленой коже и черными волосами с сединой у висков, зачесанными назад и такими жирными, что на них можно было бы приготовить неплохую яичницу. На его поясе было два меча, а из сапога торчала рукоять кинжала. Человек молча смотрел на Лютабора и выражение его лица не о чем хорошем не говорило. За ним на мешках сидел дворф с длинной седой бородой заплетенной в косу и короткими усами в серебряных кольцах. Его гладко выбритая и натертая лысина отсвечивала лучи садившегося солнца которые пробрались в маленькое окошко под потолком. Раскинув по сторонам ноги, дворф почесывал бок под кольчугой на голом теле. Между ногами дворфа лежал двуручный боевой молот. Увидев, что Лютабор проснулся человек склонился к нему и крепко дал кулаком в грудь, дыхание остановилось и Лютабор стал хватать ртом воздух.
- Мы заждались тебя, - человек присел возле связанного дворфа на корточки и уставился ему в лицо. Дворф с седой бородой молча наблюдал из-за спины и живал какие-то семена выковыряв их пальцем из мешка рядом с которым сидел.
- Наши парни, все еще лежат там, от них нечего не осталось кроме пепла, даже хоронить нечего, - человек говорил каждое слово, словно пытался ударить ним Лютабора, его рот перекосило от злобы.
- Я сказал, что если смогу то буду ждать вас в условленном месте, - отдышавшись начал Лютабора. Но, еще один удар снова заставил его ловить ртом воздух.
- Мы приготовили тебе все, ты должен был быть там. Тебе было уплачено.
- Разве платят за дракона серебром? – Лютабор скривился от боли.
- Ты должен нам, раз взял деньги. Наших друзей не вернуть. Ты виноват в этом. Ты также должен их семьям, - жуя семечки, пробасил дворф с седой бородой.
- Сомневаюсь, что у них были семьи, вы ведь бродяги не кола не двора.
Человек снова ударил Лютабора, только теперь уже в зубы.
- Не суди по себе сволочь, - снова удар в зубы и снова, он бил пока Лютабор не закашлялся подавившись собственной кровью. Потом встал, взял рюкзак дворфа, латный нагрудник и сунул своему товарищу.
- Посмотри, сколько это может стоить.
Седой дворф взял латы в руки и присмотрелся.
- Хорошая работа, ковали дворфы, не в Стальгорне, но также качественно.
- Это ковал я, - отплевываясь кровью прохрипел Лютабор, и снова получил удар в зубы.
Дворф с седой бородой отбросил нагрудник и принялся за рюкзак, а человек, крутил в руках секиру оценивая ее стоимость и проверяя остроту лезвий.
- Могу сходить с вами к оркам в гости, могу пойти в Седую пасть, но на дракона вшестером. Да за горсть, серебряных монет, - Лютабор снова сплюнул кровь на пол и замолчал. В этот момент, дворф с седой бородой копавшийся в рюкзаке повалился на мешки как поломанная кукла, громко выдохнув воздух, кольца на его кольчуге тихо звякнули. Человек не успев схватится за мечи обмяк и повис на полусогнутых ногах, от падения его удерживала гаррота которая была ловко затянута на его шее. Позади человека на куче мешков стоял дворф, это ровняло его с человеком в росте. Не затягивая удавку до конца, дворф смотрел на Лютабора. Короткая, рыжая борода и усы в серебряных кольцах разошлись в улыбке, рот рыжего дворфа был полон золотых зубов. От этой улыбки шрам на его лице, от брови к бороде уродливо скривился.
- Я нашел тебя, - не обращая внимания на возню человека, который пришел в себя и пытался дотянуться до душителя руками через голову произнес дворф. Рыжий дворф сделал шаг назад прогнув человека, не давая тому возобновить равновесие на ногах. Затем придушив горе воина он аккуратно уложил его на мешки. Дворф с седой бородой, лежал в отключке.
- Ты убил их? – безразлично поинтересовался Лютабор.
- Нет, за кого ты меня держишь? Они скоро прейдут в себя, - усмехнулся рыжий дворф и спрыгнул с мешков, за ним в воздухе метнулся длинный хвост рыжих волос, растущих на макушке. Дворф подошел к Лютабору и присел.
- А ты говорил, встретимся в аду, - дворф скривил еще раз шрам на лице в улыбке.
- Я? Я так говорил? – удивился Лютабор, - я впервые тебя вижу.
- Ты огорчаешь меня. Хочешь сказать, что у такого бравого воина как ты память беззубой старухи? Слова о зубах, заставили Лютабора вспомнить спасителя и глубоко вздохнуть.
- Ну вот ты вспомнил, - рыжий дворф встал пред связанным Лютабором в полный рост. Его черный костюм из дубленой кожи, подбитый черным мехом на наплечниках и сапогах, местами затертый до блеска и посеченный множеством царапин словно в шрамах, делал его почти не заметным в полутьме склада. Он сбил пыль со штанин, встряхнул так же черным плащом и сел на мешки рядом с Лютабором.
- Раз уж вмешался. Может, развяжешь меня? – без особой надежды проговорил Лютабор сплевывая кровь на пол.
- Я пришел вернуть должок, но ты я смотрю совсем не в форме, будет слишком легко и скучно. А я хочу, чтоб было весело, - рыжий наклонился и поднял с пола конверт.
- Должок? Какой должок? - Лютабор уставился на свое письмо, в руках рыжего дворфа.
- Этот, - письмо в кожаной перчатке прошло своим уголком по шраму на лице дворфа.
- Ах этот, ты как дитя честное слово. Мы в расчете, - Лютабор улыбнулся, показывая выбитый зуб и для наглядности сунул язык в зияющую дыру.
- Э нет, ты можешь держать свой рот закрытым и дыры не будет видно. А я отмечен твоим кинжалом и от этого не куда не денусь, - дворф замахал письмом в руке перед Лютабором в знак несогласия. Вдруг его лицо стало очень серьезным, он всмотрелся в печати на письме. Молча сорвав их он принялся быстро бегать глазами по строкам. Лютабор молча следил за реакцией рыжего пытаясь угадать, о чем речь в письме к которому он все еще не притронулся, когда было время, и тем самым оценить его важность. Закончив читать рыжий молча сложил письмо. Вскочив с мешков и выхватив нож из ножен на поясе он обошел Лютабора со спины.
- Все изменилось? Теперь я настаиваю на веселье, не будем спешить, - заторопился Лютабор.
Одним движение ножа веревки на руках были разрезаны.
- Ноги освободишь сам, - рыжий кинул письмо недалеко от Лютабора, - поспеши, пока эти двое не пришли в себя. Конечно если не хочешь их убить. Лютабор скривил лицо и махнул головой в отрицании, возясь с веревкой на ногах.
- Что ты с ними не поделил? – рыжий собрался уходить.
- Уплатили сотню серебряных монет, за дракона. Хотели вшестером найти его логово и убить его в нем.
- Разве платят за дракона серебром? За дракона, платят золотом! - уже у двери произнес дворф.
- Я им тоже это сказал, но они огорчились.
- Но, при этом взял деньги, - безразлично заметил рыжий дворф, - когда поправишься, я найду тебя и мы сровняем счет.
- Скажи свое имя и я найду тебя первым, - Лютабор встал на ноги и скривился от боли, человек бил крепко, ребра сильно болели.
- Краблин, - было видно, что дворф хотел сказать больше но, промолчал, - Сомневаюсь, что ты найдешь меня если я, не захочу этого, - с этими словами, дворф вышел из склада.
- А мое Лютабор, - крикнув в пустую дверь дворф поднял с пола письмо и осмотрел его. Две сорванные печати, одна ордена паладинов Штормграда, другая его клана. На внешней стороне письма было его имя. Письмо было написано на дворфийском языке, не смотря на то, что оно из столицы людей. Убедившись, что двое охотников на драконов еще не пришли в себя, Лютабор сел на мешок и стал читать.
Текст был таким:
Приветствую тебя брат! Друг мой, надеюсь ты жив и в добром здравии. Пишу тебе это письмо, с личной просьбой. Прошу взять под свое обучение и присмотр молодого, но подающего большие надежды дворфа. Который накануне был посвящен в сан паладина. Его имя Свидгор. Ты был с ним знаком, до путешествия на север. Хотя знал его непоседливым юнцом. Теперь тот юнец вырос и превратился в могучего воина. Выбрав Свет, как путеводитель своей судьбы, он стремится нести кару паладина, всякому порождению тьмы и зла в этом мире. Я надеюсь, ты поможешь ему в его началах, и его имя будут узнавать во всех уголках Азерота. Встреть его в землях Ревущих фьордов, в порту Валгарда. Надеюсь, вы станете друзьями и ты научишь его многому, что знаешь сам.
Твой брат и друг, до скончания веков
Дамклид Громовар.
Дочитав письмо Лютабор собрал свои вещи, отыскав натянул сапоги, затем натянул кожаную крутку, а поверх нее латный панцирь. Кое-как зашнуровал ремни доспеха. Письмо сунул в перчатку с тыльной стороны ладони. Забрал секиру из под ног человека и рюкзак у седого дворфа. Оглядевшись чтоб нечего не забыть дворф взял в одну руку рюкзак и шлем, а в другую секиру, вышел из склада. Проходя на первом этаже мимо стола лейтенанта Лютабор заметил, что за ним сидел тот самый рыцарь, что звал его к этому столу.
- Надеюсь они живы, дворф. Иначе, ты будешь вне закона, - грубо бросил человек глядя на избитое лицо Лютабора, которое все еще было в крови.
- Скоро прейдут в себя, - буркнул дворф и вышел на улицу. Свет сразу ударил в глаза, которые привыкли к полумраку склада и заставил Лютабора щуриться словно старого крота. У входа все так же сидел калека на стуле и что-то бормотал себе под нос. Слова несчастного привлекли внимание Лютабора. Человек твердил одно и то же о том, что когда поправится, снова отправится на дракона со своим старым ружьем. Лютабор отметил то самое ружье, висевшее на спинке стула. Какое-то время дворф смотрел на калеку думая о том, что мог бы быть на его месте. Вдруг человек повернулся к Лютабору и упер в него свой единственный глаз, словно пронзил кинжалом.
- Что, тебе интересно? Тебе интересно!? – голос калеки сорвался на крик.
- Ты думаешь какой смешной, какой беспомощный человечишка! Я вижу тебя насквозь, дворф!
Крича калека плевался слюной и трясся всем своим искалеченным телом. Это привлекло множество взглядов. Калека кричал на Лютабора который и так прослыл здесь негодяем, из-за которого погибли люди. Нужно было как-то сгладить ситуацию. Поначалу Лютабор хотел просто уйти, но потом передумал.
- Я смотрю вовсе не на тебя человек, - дворф собирался с мыслями.
- Ты думаешь, я не в своем уме? Калека и полоумный, совсем выживший из ума, а дворф!?
- Я смотрел на твой дробовик, я хотел спросить сколько он стоит, - зачем-то соврал Лютабор.
- Это мое оружие! Я убью из него дракона, когда поправлюсь.
- Ты не поправишься! – выкрикнул Лютабор и сразу понял, что это было лишним. Калека затрясся еще сильнее, от злости.
- Я куплю у тебя ружье и ты сможешь еще долго жить не нуждаясь не в чем, идет человек? – Лютабор заторопился разрядить обстановку.
Человек замер, обдумывая сказанное дворфом, его единственный глаз хитро сощурился.
- Идет, но когда я поправлюсь, ты вернешь мне его, чтобы я мог убить того дракона, - человек махнул куда-то в сторону единственной рукой, - и денег потом, я тебе не верну. Идет?!
Лютабор поспешно сунул калеке мешочек с серебром, забрав ружье, подсумок с патронами и порохом, заспешил своей дорогой.
- Твое жаркое, дворф! Или ты передумал? – голос Джеси, заставил остановить решительный шаг Лютабора.
- Я только закажу себе грифона и вернусь, - крикнул он человеку, слегка повернувшись в его сторону и зашагал к посадочной площадке. В животе было пусто и улетать на голодный желудок не хотелось. Пообщавшись с мастером над грифонами, уже не молодой, но жилистой, высокой женщиной по имени Вана Грей и договорившись о грифоне к порту Валгард. Лютабор закрепил свои вещи на седле грифона которого пометили красной лентой. Это означало, что грифон уже занят. И отправился к мяснику любезно согласившемуся приготовить для него жаркое и похлебку.
- Ты собрался в путь? – Джеси сидел у костра с кружкой подслащенного козьего молока и наблюдал как дворф поедает его стряпню.
- Да, появились дела, - Лютабор быстро закончил с похлебкой и принялся за жаркое.
- Слышал, что стало с охотниками? – Джеси недобро улыбался глядя на Лютабора.
- Уже да. Глупцы, вшестером не ходят на дракона, даже если есть порох и пушка, - Лютабор так был увлечен поеданием оленины, что не замечал колких взглядов мясника.
- Впятером, - поправил человек, - ведь ты не пошел.
- Это да, - проворчал дворф, разгрызая кость.
- Каждый думает о своей выгоде. Так говорит ваш брат? - мясник глядел в пламя костра и тряс в руке пустой кружкой.
- Каждая рука, свою бороду чешет, - усмехнулся Лютабор, - прикончив оленину он вытирал руки о свой плащ. Громко рыгнув, дворф вытер рот рукой. Встав он выудил несколько монет серебра из кошелька на поясе и протянул Джеси.
- Это серебро охотников?
- Да, оно самое.
- На нем кровь тех бедолаг, оставь себе. Я все равно должен был накормить охотников, одной порцией больше, одной меньше, не бери в голову.
- На нем лишь жир оленьего мяса с моих пальцев, - Лютабор оглядел монеты и сунул их снова в кошелек, - но дело твое человек. Благодарю.
Дворф встал и отправился на взлетную площадку.
- Один из охотников был моим братом, дворф! Счастливого пути!
Эти слова выбили почву у Лютабора из под ног. Он не оборачиваясь, поспешил к своему грифону. В сумке было зелье от всяческих ядов. Найдя его Лютабор трясущимися руками опрокинул его себе в рот. Дворфа трудно отравить, почти не возможно, но человек мог знать об этом и приготовить что-то, совсем уж действенное. Проверив надежно ли закреплены ремни с поклажей, надев ружье себе за спину, Лютабор влез на грифона с деревянной подставки для дворфов и гномов. Когда его грифон расправив крылья готовился к полету, казалось весь Приют Янтарной сосны, провожает Лютабора не добрыми взглядами. Грациозное животное расправив и сложив крылья прошлось по взлетной площадке, люди и дворфы сторонились опасаясь попасть грифону под лапы или получить крылом по голове. Подойдя к краю платформы грифон сорвался с нее в низ и только над самыми крышами лесопилки, что была под самым утесом Янтарной сосны расправил крылья устремившись в небо. От такого у Лютабора стиснуло грудь и обед чуть не вышел обратно, но все обошлось. Свежий воздух на высоте грифоньего полета бодрил дворфа и вселял в него уверенность перед грядущими трудностями. Лютабору повезло и его не убили пока он спал, повезло и он не ждал ни минуты грифона из Валгарда. Почему-то дворф был уверен, что и в дальнейшем удача будет на его стороне.
***
- Как ты могла, Вана?! Я же сказал, что он должен остаться в живых! У него письмо из Штормграда! Из ордена паладинов! – Лейтенант Думонт, стукнул кулаком по столу со злости. Перо выпало из чернильницы.
- Это были хорошие люди сир, я хорошо знала их, - упрямо ответила женщина, - я не могла просто отпустить его.
- Что теперь мне ответить Штормграду?!
- В пути всякое бывает, тем более на высоте, сир.
- Что конкретно ты сделала?
- Подрезала ремни под седлом.
- Убирайся с глаз моих! – Думонт устало сел в свое кресло, провожая сердитым взглядом мастера над грифонами.
- Глупый дворф. Ты сам в этом виноват, - успокоил себя лейтенант, возвращаясь к своим бумагам на столе.
- Разве платят за дракона серебром?
За дракона, платят золотом!
Дворф спал на мешках накрывшись плащом с головой. Его громкий храп распугивал местных мышей и казалось даже людей. Рядом с ним лежала боевая секира с обоюдно острым лезвием и походный рюкзак. Кованые сапоги, латные наплечники, панцирь, кожаная куртка, и еще несколько элементов дворфийского гардероба были разбросаны по полу, мешкам и бочкам. На дворе был почти полдень когда храп прекратился и дворф проснулся. Какое-то время он лежал скрываясь с головой под плащем. Затем началась возня, с сопением и кряхтением, дворф яростно пытался вырваться из-под одежд. Наконец в полутьме склада из-под плаща показалась его голова. Черные как уголь волосы на его голове и бороде были взъерошены как у нечесаного рысака грива. С торчащей головой из плаща и с громоподобной отрыжкой дворф сел на мешках, немного пожевал липкий от перепоя язык и глубоко вздохнул. Волосы скрывали его лицо и было не разобрать, что больше было взъерошено, его борода или голова. Дворф сидел запутанный в плащ и собственный волос, пытаясь собраться с мыслями. И мог бы снова уснуть, прямо так сидя, если бы его не окликнула женщина работавшая рядом на складе.
- Эй! Как тебя там, величать? Ты долго будешь там лежать и портить воздух? Мне нужно взять колючей лозы и дикого шипокорня. Но ты развалился на тех мешках, что нужны мне.
Дворф завертел головой пытаясь понять откуда доносится противный его уху голос. Из-за волос он нечего не видел. Он снова громко отрыгнул, а женщина поморщила лицо с отвращением.
- Кто это будит меня, в такую рань?! – прорычал дворф недовольным голосом. Он выудил одну руку из под плаща и проделал щель в волосах для одного глаза. Увидев перед собой женщину в длинном платье, с закатанными по локоть рукавами он громко фыркнул.
- Это ты, женщина?!
- Да карлик, я бужу тебя ведь солнце скоро пойдет к земле, а ты все спишь, и похоже целой ночи тебе было мало, что бы проспаться. От тебя разит за сто шагов. Ты видать обмочил во сне все мешки с моими травами. Если это так, ты уплатишь мне за все, не сходя с этого места, дворф. А если воспротивишься, я позову на помощь Думонта, он тебя быстро в чувства приведет.
- Думонта?
- Да, лейтенанта Думонта!
- О, самого люйтенанта? – кривлялся в насмешке дворф.
- Если он поднимется сюда, клянусь тебе будет не до смеха! – не унималась женщина.
Вдруг, дворф почувствовал сильнейшую тягу к окрестным кустам и заторопился выбираться из плаща, пока насмешка женщины не превратилась в правду. Плащ трещал когда дворф вылизал из под него но, все же выдержал. Заметив что её устрашения подействовали на дворфа, женщина успокоилась и принялась за свою работу. Дворф же в мятой, белой рубахе, широкой и доходившей ему до бедер, поверх кожаных, обшитых латными пластинами штанов, босиком, сполз с мешков и отбуцнул ногой свой плащ. Широко зевнув он вышел из склада который находился на втором этаже огромного здания, которое служило одновременно и таверной и командным центром в Приюте Янтарной сосны. Собрав обеими руками бороду и усы, дворф ловко отделил их от волос на голове и пригладил ладонями прижимая к груди. Волосы же на голове он зачесал руками назад, увязав часть волос с висков и лба кожаным шнурком в хвост. Поправив висевший на поясе под рубахой нож, дворф с достоинством посла с самого Стальгорна, прошел мимо возившейся с травами и многочисленными пузырьками женщины.
- Если хоть что-то, из моих вещей пропадет, ты уплатишь мне за все, не сходя с этого места, женщина! – крикнул ей дворф через плечо и поспешил на улицу. В спешке вызванной срочной потребностью пообщаться с природой, дворф не замечал на себе возмущенные взгляды людей. Даже магистр Хайленай, с Кирин-Тора недовольно повела бровью в его сторону, что уже было не малой долей внимания проявленной к дворфу от эльфа. День был солнечным, на улице уже трудилось множество людей. Свежий, северный воздух, наполненный запахами хвои сразу ударил в ноздри. Отметив для себя, что у нужника скопилось большое количество народу, дворф поспешил в другую сторону. Прямо перед выходом из здания была построена посадочная площадка и ездовые грифоны резали воспаленный от перепоя мозг дворфа своими криками. Скривившись от шума, дворф поспешил за балку подпиравшую стены здания. Пробегая мимо Джеси местного мясника он слегка кивнул человеку в знак приветствия и скрылся за балкой. Еле успев расстегнуть пояса на штанах и достать надувшийся от мочи член, дворф пустил мощную струю в стену, из огромных бревен местной сосны.
- Успел? – с усмешкой поинтересовался Джеси управляясь с тушами оленей, только что подстреленными местными охотниками.
- Всегда успеваю, - не без гордости заметил дворф. Пряча свое достоинство в штаны и застегивая ремни, он вышел из-за балки.
- На, выпей, - человек протянул дворфу кружку с пивом. Тот опрокинул ее мгновенно и вернул Джеси. Осмотрев туши оленей и поискав взглядом, что не будь похожее на выпивку дворф уселся у костра обхватив голову руками, а руки уперев в колени.
- Что, болит? – Джеси в перепачканных оленей кровью кожаной жилетке и штанах, ловко орудовал ножом, иногда сменяя его на тесак для рубки костей.
- Нет, - сердито ответил дворф, - есть еще выпить?
- Лейтенант Думотн, приказал закупорить все бочки с выпивкой, ему нужны трезвые воины.
- С чего так? – буркнул дворф уставившись в костер.
- Все тоже мой друг, все тоже, - Джеси осуждающе посмотрел на дворфа, - почему не пошел с охотниками? Они рассчитывали на тебя.
- Уговор был такой, что я присоединюсь к ним поутру, - снова буркнул дворф, косясь на грифонов. Как раз в этот момент прибыл новый всадник и мастер над грифонами с помощником, пытались успокоить животное пролетевшее сотни миль. В десяти шагах от Джеси была наковальня и горн, за которым возился местный кузнец, человек по имени Бром. Дворф заметил как тот косится в его сторону и пересел повернувшись к Брому спиной.
- Что же, не присоединился? – Джеси был занят работой и говорил с дворфом через плечо.
- Да, как-то так, - неопределенно протянул тот, глядя в костер, - есть пожевать чего?
- Пока нет, но через пару часов, думаю будет готова похлебка и жаркое с оленины. Будешь дожидаться их здесь или унесешь ноги пока не поздно?
- Я буду дожидаться похлебки и жаркого, а от драки я не бегаю, человек.
Джеси усмехнулся. Не желая спорить с человеком который готовит для него еду, дворф встал и побрел обратно на склад.
- Буду через пару часов, мне побольше перца, - кинул дворф через плечо и побрел щурясь от солнечных лучей. На площадке с грифонами скопилось большое количество народу, все спешили по своим делам. Кто-то прилетел, кто-то улетал, обычное дело, но шума было слишком много и дворф поспешил назад на склад.
Завернув за угол, он столкнулся с двумя людьми, охотники в зеленых плащах с капюшонами несли очередного оленя на древке.
- Смотри куда прешь, коротышка! – буркнул один из них. Дворф пропустил обидные слова мимо ушей, он застыл на месте при виде человека сидящего в кресле у входа в таверну. Человек или то, что от него осталось, криком описывал свои бывшие подвиги приукрашивая рассказы крепкой бранью. Это был калека, судя по его истории, бывший охотник на драконов, весь в шрамах и ожогах. Вернее вся кожа на его теле была ожогом. Человек был одет лишь в простые, шерстяные штаны и выглядел одной сплошной раной. У калеки была одна рука, один глаз, а обе ноги были укорочены, штанины различной длины четко свидетельствовали об этом двумя узлами. Человек был в стельку пьян, видно ему лейтенант Думонт, пить не запрещал. Его история была проста и не затейлива, про то как кучка искателей приключений, вместе с ним, нанялась отыскать и убить дракона в заснеженных вершинах, что к юго-востоку от Янтарного сосны. Как они сражались и им не повезло. И как люди лейтенанта Думонта нашли его в горах. Человек размахивал бутылкой с выпивкой в уцелевшей руке и громко кричал выкрикивая историю чуть ли не кидаясь на прохожих людей, как собачонка сидевшая на короткой цепи. Несчастный не выпадал из кресла, благодаря кожаному ремню которым был пристегнут к его спинке. Дворф вспомнил о тех охотниках, что накануне вечером уплатили ему аванс серебром. За его помощь в поимке и убийстве очередного дракона, все в тех же заснеженных вершинах к востоку от этих мест и еще раз решил, что все сделал правильно. Вдруг учуяв запах еды дворф поспешил вовнутрь таверны. Так и есть, в этот момент хозяйка таверны Дженнифер Бел, подавала обед лейтенанту сиру Думонту и его офицерам. Рыцари корпели над картами и свитками у себя за столом. А женщина суетилась, подносила им миски с едой и кружки наполненные какой-то жирной, белой жидкостью. Дворф стал у неё на дороге и принялся вдыхать аромат, свежо приготовленной еды. Женщине приходилось, постоянно его обходить.
- Не путайся под ногами! - наконец не вытерпела она.
- Разве? Разве я путаюсь? Я стою, просто стою. Знаешь ли, я такой голодный, ты себе представить не можешь какой.
- И что с того? – женщина снова обошла его, с подносом в руках полным нарезанного, свежевыпеченного хлеба. Дворф подождал пока женщина вернется.
- Накорми меня, ведь я тоже твой постоялец. Я буду тихим, я совсем не буду пить, обещаю, - почти правдивым голосом, упрашивал дворф.
- Вот уж, что правда то правда, пить ты не будешь, - усмехнулась женщина, - лейтенант приказал не брать и капли в рот всем кто находится в Янтарной сосне.
- А что же пьют они? – дворф указал пальцем, на рыцарей за столом.
- Это не твое дело, дворф, тебя уже недолжно было быть здесь, в это время и я не готовила обед на тебя.
- Ну как же? Как же так? Я же здесь. И я очень голоден, - дворф запротестовал.
На что женщина сделала угрожающее лицо. И дворф тут же сменил тактику.
- Ну Дженнифер, будь душечкой-подушечкой, дай мне хотя бы попить того что пьют те люди, а поесть я себе сам раздобуду. Дворф улыбнулся. Во рту у него не хватало одного верхнего зуба и женщина рассмеялась. Приняв это за силу своего обаяния, дворф растянул улыбку от уха до уха.
- Ну, если ты желаешь то, что пьют лейтенант с своими людьми, то вот держи, - женщина зачерпнула кружкой в большом казане белой жидкости и протянула дворфу, на ее лице играла улыбка, но дворф этого не увидел, жажда с похмелья его душила так, что он сразу выхватил кружку из рук женщины и припал к ней ртом. По его бороде к полу устремились струйки белого цвета. Питье было холодным и таким жирным, таким как…
- Тюленья сыворотка! – дворф выплюнул последний глоток себе на бороду.
- Это же самая отвратительная штука после троллей! – закричал дворф кривясь и плюясь.
- Зато питательная и полезная, - засмеялась женщина, - на вот запей, Дженнифер протянула ему другую кружку. Дворф схватил кружку и снова припал к ней ртом, сделав жадный глоток пытаясь заглушить едкий привкус сыворотки и снова начал плеваться.
- Козье молоко! Сладкое, козье молоко! Женщина ты хочешь меня убить?!
- Ах, я же совсем забыла, ты предупреждал вчера вечером, что не любишь молока, какая я дурёха, - смеялась Дженнифер.
Дворф готов был кинутся на женщину с кулаками, но его остановил голос за спиной.
- Ты еще здесь, карлик? Как там твое имя? Я забыл.
- Лютабор, мое имя Лютабор! – развернувшись гордо выкрикнул дворф, вытирая руками бороду и усы.
Перед Лютабором стоял высокий, широкоплечий человек в латах стражника Янтарной сосны, он возвышался над дворфом словно стальной голлем. Дженнифер смеясь принялась за свои дела.
- От тебя много шума карлик, - резким голосом заявил рыцарь, сверля Лютабора своими синими глазами из под длинных волос цвета соломы. Лютабор заметил в его руке письмо. И то, как нетерпеливо его ждут за столом остальные люди во главе с лейтенантом Думонтом. В этот самый момент, они все смотрели в их сторону.
- Что тут поделаешь, дворф голоден, дворф зол, - Лютабор положил руку на рукоять ножа висевшего на поясе, под длинной рубахой, - если ты пришел не кормить меня, то проваливай, тебя уже ждут.
Ему совсем не хотелось сориться с людьми лейтенанта, но и такую грубость, было простить не просто, ему не просто.
- Что ты там прячешь, карлик? Даже не думай доставать это, а то вмиг станешь еще меньше, - человек усмехнулся положив вторую руку на рукоять меча. Лютабор молча свел брови на лбу и затоптался на месте.
- Пришло письмо на твое имя, из самого Штормграда. Лейтенант хотел поговорить с тобой, - не дожидаясь ответа, человек развернулся и пошел к столу.
Лютабор цокнул языком, как не осмотрительно грубить, а потом поворачиваться к нему спиной, но все же последовал за рыцарем.
За столом воцарилось молчание когда Лютабор подошел ближе, люди не хотели делиться какой либо информацией, с бродячим наемником. Лейтенант Думонт повернулся к Лютабору всем телом, сидя в деревянном кресле с высокой спинкой и недовольно осмотрел его. Гладко выбритое лицо и пробор посередине коротко стриженых волос, рассмешили дворфа, но он не стал этого показывать. Думонт был похож на священника, а не на воина, но его латы с регалиями, говорили обратное.
- Тебя зовут Лютабор и тебе письмо из Штормграда, с ордена паладинов, – лейтенант начал без церемоний. Было заметно, что его удивляет, то кому адресовано письмо с такими печатями.
- Это мое имя, - отозвался дворф, глядя на жаркое из оленины.
- Я не знаю, как ты связан с орденом паладинов, но в нашей столице еще помнят о тебе. От тебя много шума и будет еще больше когда вернутся охотники. Они захотят назад, то серебро на которое ты гулял и пил здесь всю ночь. Поэтому, получи письмо и убирайся из Янтарной Сосны. Мне нужны надежные воины, - Думонт, оглядел Лютабора, - а не такие, у которых ветер в башке и в глазах двоится от выпивки. Я всегда знал, что дворфы могут выпить столько, сколько влезет в огромную бочку гораздо больше, чем сам дворф, но ты пожалуй самый прожорливый из всех дворфов, которых я знал и твоя бочка бездонна. Лейтенант развернулся к столу и своим людям, принявшись за еду. Рыцарь который привел Лютабора к столу, грубо ткнул кулаком с письмом ему в грудь.
- До темноты тебя не должно быть здесь дворф, а то я велю взять тебя под стражу, за обман. А письмо отошлю назад в Штормград, с маленькой припиской, дворфа с таким именем уже давно нет в живых.
***
Тяжело выдохнув Лютабор уткнулся лицом в мешок. На складе был полумрак и это клонило ко сну. Работавшие здесь женщины Саффрон Рейнольдс и Иоланда Хаймер покинули склад и это немного радовало Лютабора. Глаза закрылись сами, вздремнуть пол часика перед жареной олениной показалось ему не такой уж и плохой идеей.
Проснувшись от неудобного положения Лютабор не сразу понял, что его руки и ноги связаны и он сидит упершись спиной в мешок.
Перед ним стоял человек в черной, дубленой коже и черными волосами с сединой у висков, зачесанными назад и такими жирными, что на них можно было бы приготовить неплохую яичницу. На его поясе было два меча, а из сапога торчала рукоять кинжала. Человек молча смотрел на Лютабора и выражение его лица не о чем хорошем не говорило. За ним на мешках сидел дворф с длинной седой бородой заплетенной в косу и короткими усами в серебряных кольцах. Его гладко выбритая и натертая лысина отсвечивала лучи садившегося солнца которые пробрались в маленькое окошко под потолком. Раскинув по сторонам ноги, дворф почесывал бок под кольчугой на голом теле. Между ногами дворфа лежал двуручный боевой молот. Увидев, что Лютабор проснулся человек склонился к нему и крепко дал кулаком в грудь, дыхание остановилось и Лютабор стал хватать ртом воздух.
- Мы заждались тебя, - человек присел возле связанного дворфа на корточки и уставился ему в лицо. Дворф с седой бородой молча наблюдал из-за спины и живал какие-то семена выковыряв их пальцем из мешка рядом с которым сидел.
- Наши парни, все еще лежат там, от них нечего не осталось кроме пепла, даже хоронить нечего, - человек говорил каждое слово, словно пытался ударить ним Лютабора, его рот перекосило от злобы.
- Я сказал, что если смогу то буду ждать вас в условленном месте, - отдышавшись начал Лютабора. Но, еще один удар снова заставил его ловить ртом воздух.
- Мы приготовили тебе все, ты должен был быть там. Тебе было уплачено.
- Разве платят за дракона серебром? – Лютабор скривился от боли.
- Ты должен нам, раз взял деньги. Наших друзей не вернуть. Ты виноват в этом. Ты также должен их семьям, - жуя семечки, пробасил дворф с седой бородой.
- Сомневаюсь, что у них были семьи, вы ведь бродяги не кола не двора.
Человек снова ударил Лютабора, только теперь уже в зубы.
- Не суди по себе сволочь, - снова удар в зубы и снова, он бил пока Лютабор не закашлялся подавившись собственной кровью. Потом встал, взял рюкзак дворфа, латный нагрудник и сунул своему товарищу.
- Посмотри, сколько это может стоить.
Седой дворф взял латы в руки и присмотрелся.
- Хорошая работа, ковали дворфы, не в Стальгорне, но также качественно.
- Это ковал я, - отплевываясь кровью прохрипел Лютабор, и снова получил удар в зубы.
Дворф с седой бородой отбросил нагрудник и принялся за рюкзак, а человек, крутил в руках секиру оценивая ее стоимость и проверяя остроту лезвий.
- Могу сходить с вами к оркам в гости, могу пойти в Седую пасть, но на дракона вшестером. Да за горсть, серебряных монет, - Лютабор снова сплюнул кровь на пол и замолчал. В этот момент, дворф с седой бородой копавшийся в рюкзаке повалился на мешки как поломанная кукла, громко выдохнув воздух, кольца на его кольчуге тихо звякнули. Человек не успев схватится за мечи обмяк и повис на полусогнутых ногах, от падения его удерживала гаррота которая была ловко затянута на его шее. Позади человека на куче мешков стоял дворф, это ровняло его с человеком в росте. Не затягивая удавку до конца, дворф смотрел на Лютабора. Короткая, рыжая борода и усы в серебряных кольцах разошлись в улыбке, рот рыжего дворфа был полон золотых зубов. От этой улыбки шрам на его лице, от брови к бороде уродливо скривился.
- Я нашел тебя, - не обращая внимания на возню человека, который пришел в себя и пытался дотянуться до душителя руками через голову произнес дворф. Рыжий дворф сделал шаг назад прогнув человека, не давая тому возобновить равновесие на ногах. Затем придушив горе воина он аккуратно уложил его на мешки. Дворф с седой бородой, лежал в отключке.
- Ты убил их? – безразлично поинтересовался Лютабор.
- Нет, за кого ты меня держишь? Они скоро прейдут в себя, - усмехнулся рыжий дворф и спрыгнул с мешков, за ним в воздухе метнулся длинный хвост рыжих волос, растущих на макушке. Дворф подошел к Лютабору и присел.
- А ты говорил, встретимся в аду, - дворф скривил еще раз шрам на лице в улыбке.
- Я? Я так говорил? – удивился Лютабор, - я впервые тебя вижу.
- Ты огорчаешь меня. Хочешь сказать, что у такого бравого воина как ты память беззубой старухи? Слова о зубах, заставили Лютабора вспомнить спасителя и глубоко вздохнуть.
- Ну вот ты вспомнил, - рыжий дворф встал пред связанным Лютабором в полный рост. Его черный костюм из дубленой кожи, подбитый черным мехом на наплечниках и сапогах, местами затертый до блеска и посеченный множеством царапин словно в шрамах, делал его почти не заметным в полутьме склада. Он сбил пыль со штанин, встряхнул так же черным плащом и сел на мешки рядом с Лютабором.
- Раз уж вмешался. Может, развяжешь меня? – без особой надежды проговорил Лютабор сплевывая кровь на пол.
- Я пришел вернуть должок, но ты я смотрю совсем не в форме, будет слишком легко и скучно. А я хочу, чтоб было весело, - рыжий наклонился и поднял с пола конверт.
- Должок? Какой должок? - Лютабор уставился на свое письмо, в руках рыжего дворфа.
- Этот, - письмо в кожаной перчатке прошло своим уголком по шраму на лице дворфа.
- Ах этот, ты как дитя честное слово. Мы в расчете, - Лютабор улыбнулся, показывая выбитый зуб и для наглядности сунул язык в зияющую дыру.
- Э нет, ты можешь держать свой рот закрытым и дыры не будет видно. А я отмечен твоим кинжалом и от этого не куда не денусь, - дворф замахал письмом в руке перед Лютабором в знак несогласия. Вдруг его лицо стало очень серьезным, он всмотрелся в печати на письме. Молча сорвав их он принялся быстро бегать глазами по строкам. Лютабор молча следил за реакцией рыжего пытаясь угадать, о чем речь в письме к которому он все еще не притронулся, когда было время, и тем самым оценить его важность. Закончив читать рыжий молча сложил письмо. Вскочив с мешков и выхватив нож из ножен на поясе он обошел Лютабора со спины.
- Все изменилось? Теперь я настаиваю на веселье, не будем спешить, - заторопился Лютабор.
Одним движение ножа веревки на руках были разрезаны.
- Ноги освободишь сам, - рыжий кинул письмо недалеко от Лютабора, - поспеши, пока эти двое не пришли в себя. Конечно если не хочешь их убить. Лютабор скривил лицо и махнул головой в отрицании, возясь с веревкой на ногах.
- Что ты с ними не поделил? – рыжий собрался уходить.
- Уплатили сотню серебряных монет, за дракона. Хотели вшестером найти его логово и убить его в нем.
- Разве платят за дракона серебром? За дракона, платят золотом! - уже у двери произнес дворф.
- Я им тоже это сказал, но они огорчились.
- Но, при этом взял деньги, - безразлично заметил рыжий дворф, - когда поправишься, я найду тебя и мы сровняем счет.
- Скажи свое имя и я найду тебя первым, - Лютабор встал на ноги и скривился от боли, человек бил крепко, ребра сильно болели.
- Краблин, - было видно, что дворф хотел сказать больше но, промолчал, - Сомневаюсь, что ты найдешь меня если я, не захочу этого, - с этими словами, дворф вышел из склада.
- А мое Лютабор, - крикнув в пустую дверь дворф поднял с пола письмо и осмотрел его. Две сорванные печати, одна ордена паладинов Штормграда, другая его клана. На внешней стороне письма было его имя. Письмо было написано на дворфийском языке, не смотря на то, что оно из столицы людей. Убедившись, что двое охотников на драконов еще не пришли в себя, Лютабор сел на мешок и стал читать.
Текст был таким:
Приветствую тебя брат! Друг мой, надеюсь ты жив и в добром здравии. Пишу тебе это письмо, с личной просьбой. Прошу взять под свое обучение и присмотр молодого, но подающего большие надежды дворфа. Который накануне был посвящен в сан паладина. Его имя Свидгор. Ты был с ним знаком, до путешествия на север. Хотя знал его непоседливым юнцом. Теперь тот юнец вырос и превратился в могучего воина. Выбрав Свет, как путеводитель своей судьбы, он стремится нести кару паладина, всякому порождению тьмы и зла в этом мире. Я надеюсь, ты поможешь ему в его началах, и его имя будут узнавать во всех уголках Азерота. Встреть его в землях Ревущих фьордов, в порту Валгарда. Надеюсь, вы станете друзьями и ты научишь его многому, что знаешь сам.
Твой брат и друг, до скончания веков
Дамклид Громовар.
Дочитав письмо Лютабор собрал свои вещи, отыскав натянул сапоги, затем натянул кожаную крутку, а поверх нее латный панцирь. Кое-как зашнуровал ремни доспеха. Письмо сунул в перчатку с тыльной стороны ладони. Забрал секиру из под ног человека и рюкзак у седого дворфа. Оглядевшись чтоб нечего не забыть дворф взял в одну руку рюкзак и шлем, а в другую секиру, вышел из склада. Проходя на первом этаже мимо стола лейтенанта Лютабор заметил, что за ним сидел тот самый рыцарь, что звал его к этому столу.
- Надеюсь они живы, дворф. Иначе, ты будешь вне закона, - грубо бросил человек глядя на избитое лицо Лютабора, которое все еще было в крови.
- Скоро прейдут в себя, - буркнул дворф и вышел на улицу. Свет сразу ударил в глаза, которые привыкли к полумраку склада и заставил Лютабора щуриться словно старого крота. У входа все так же сидел калека на стуле и что-то бормотал себе под нос. Слова несчастного привлекли внимание Лютабора. Человек твердил одно и то же о том, что когда поправится, снова отправится на дракона со своим старым ружьем. Лютабор отметил то самое ружье, висевшее на спинке стула. Какое-то время дворф смотрел на калеку думая о том, что мог бы быть на его месте. Вдруг человек повернулся к Лютабору и упер в него свой единственный глаз, словно пронзил кинжалом.
- Что, тебе интересно? Тебе интересно!? – голос калеки сорвался на крик.
- Ты думаешь какой смешной, какой беспомощный человечишка! Я вижу тебя насквозь, дворф!
Крича калека плевался слюной и трясся всем своим искалеченным телом. Это привлекло множество взглядов. Калека кричал на Лютабора который и так прослыл здесь негодяем, из-за которого погибли люди. Нужно было как-то сгладить ситуацию. Поначалу Лютабор хотел просто уйти, но потом передумал.
- Я смотрю вовсе не на тебя человек, - дворф собирался с мыслями.
- Ты думаешь, я не в своем уме? Калека и полоумный, совсем выживший из ума, а дворф!?
- Я смотрел на твой дробовик, я хотел спросить сколько он стоит, - зачем-то соврал Лютабор.
- Это мое оружие! Я убью из него дракона, когда поправлюсь.
- Ты не поправишься! – выкрикнул Лютабор и сразу понял, что это было лишним. Калека затрясся еще сильнее, от злости.
- Я куплю у тебя ружье и ты сможешь еще долго жить не нуждаясь не в чем, идет человек? – Лютабор заторопился разрядить обстановку.
Человек замер, обдумывая сказанное дворфом, его единственный глаз хитро сощурился.
- Идет, но когда я поправлюсь, ты вернешь мне его, чтобы я мог убить того дракона, - человек махнул куда-то в сторону единственной рукой, - и денег потом, я тебе не верну. Идет?!
Лютабор поспешно сунул калеке мешочек с серебром, забрав ружье, подсумок с патронами и порохом, заспешил своей дорогой.
- Твое жаркое, дворф! Или ты передумал? – голос Джеси, заставил остановить решительный шаг Лютабора.
- Я только закажу себе грифона и вернусь, - крикнул он человеку, слегка повернувшись в его сторону и зашагал к посадочной площадке. В животе было пусто и улетать на голодный желудок не хотелось. Пообщавшись с мастером над грифонами, уже не молодой, но жилистой, высокой женщиной по имени Вана Грей и договорившись о грифоне к порту Валгард. Лютабор закрепил свои вещи на седле грифона которого пометили красной лентой. Это означало, что грифон уже занят. И отправился к мяснику любезно согласившемуся приготовить для него жаркое и похлебку.
- Ты собрался в путь? – Джеси сидел у костра с кружкой подслащенного козьего молока и наблюдал как дворф поедает его стряпню.
- Да, появились дела, - Лютабор быстро закончил с похлебкой и принялся за жаркое.
- Слышал, что стало с охотниками? – Джеси недобро улыбался глядя на Лютабора.
- Уже да. Глупцы, вшестером не ходят на дракона, даже если есть порох и пушка, - Лютабор так был увлечен поеданием оленины, что не замечал колких взглядов мясника.
- Впятером, - поправил человек, - ведь ты не пошел.
- Это да, - проворчал дворф, разгрызая кость.
- Каждый думает о своей выгоде. Так говорит ваш брат? - мясник глядел в пламя костра и тряс в руке пустой кружкой.
- Каждая рука, свою бороду чешет, - усмехнулся Лютабор, - прикончив оленину он вытирал руки о свой плащ. Громко рыгнув, дворф вытер рот рукой. Встав он выудил несколько монет серебра из кошелька на поясе и протянул Джеси.
- Это серебро охотников?
- Да, оно самое.
- На нем кровь тех бедолаг, оставь себе. Я все равно должен был накормить охотников, одной порцией больше, одной меньше, не бери в голову.
- На нем лишь жир оленьего мяса с моих пальцев, - Лютабор оглядел монеты и сунул их снова в кошелек, - но дело твое человек. Благодарю.
Дворф встал и отправился на взлетную площадку.
- Один из охотников был моим братом, дворф! Счастливого пути!
Эти слова выбили почву у Лютабора из под ног. Он не оборачиваясь, поспешил к своему грифону. В сумке было зелье от всяческих ядов. Найдя его Лютабор трясущимися руками опрокинул его себе в рот. Дворфа трудно отравить, почти не возможно, но человек мог знать об этом и приготовить что-то, совсем уж действенное. Проверив надежно ли закреплены ремни с поклажей, надев ружье себе за спину, Лютабор влез на грифона с деревянной подставки для дворфов и гномов. Когда его грифон расправив крылья готовился к полету, казалось весь Приют Янтарной сосны, провожает Лютабора не добрыми взглядами. Грациозное животное расправив и сложив крылья прошлось по взлетной площадке, люди и дворфы сторонились опасаясь попасть грифону под лапы или получить крылом по голове. Подойдя к краю платформы грифон сорвался с нее в низ и только над самыми крышами лесопилки, что была под самым утесом Янтарной сосны расправил крылья устремившись в небо. От такого у Лютабора стиснуло грудь и обед чуть не вышел обратно, но все обошлось. Свежий воздух на высоте грифоньего полета бодрил дворфа и вселял в него уверенность перед грядущими трудностями. Лютабору повезло и его не убили пока он спал, повезло и он не ждал ни минуты грифона из Валгарда. Почему-то дворф был уверен, что и в дальнейшем удача будет на его стороне.
***
- Как ты могла, Вана?! Я же сказал, что он должен остаться в живых! У него письмо из Штормграда! Из ордена паладинов! – Лейтенант Думонт, стукнул кулаком по столу со злости. Перо выпало из чернильницы.
- Это были хорошие люди сир, я хорошо знала их, - упрямо ответила женщина, - я не могла просто отпустить его.
- Что теперь мне ответить Штормграду?!
- В пути всякое бывает, тем более на высоте, сир.
- Что конкретно ты сделала?
- Подрезала ремни под седлом.
- Убирайся с глаз моих! – Думонт устало сел в свое кресло, провожая сердитым взглядом мастера над грифонами.
- Глупый дворф. Ты сам в этом виноват, - успокоил себя лейтенант, возвращаясь к своим бумагам на столе.
Бобровый Лес.(2009й год, торчал как не в себя)
Глава первая, где Бобер понял...
Шла третья неделя лета, камыши выселись над болотами, птицы играли свадьбы, а Бобер, нихуя не понимая, потягивал самодельное вино разбавленное керосином и курил стрелянные у прохожих попиросы.
Лиса - прохвостка и льстица, бежала по своим делам. Поляна, ключ, березовая роща. И вдруг откуда не возьмись, явился на пути блудницы. Бобер - «ети его за хвост*»
Лиса вдруг онемела, и перестав бежать, присела - «от страха обосравшись».
Бобер не подовая вида, лисы испуганного вида, не поняв, приколотил косяк - «откуда взял, мудак?»
Лиса - листочков нарвала. И не заметно для Бобра - свое очко разком подтерла. И кинув лист себе под ноги, хотела продолжать дорогу, но тут Бобер - стал дико ржать. «Что за хуйня? В рот срать-ебать...»
Тут минул час. Бобер немного отошел, приколотил еще, за ухо положил, и спать пошел.
Лиса проделав путь обратный, и встретив по пути державный Нишей лес, смекнула разом, что коли тут пошел такой замес, то надо суетиться. На, этом деле можно стопудово поживиться. И повернула вдруг опять к Бобровой хате.
Бобер к тому моменту был уже в умате.
Лиса, набравшись наглости с полна, открыла дверь и в лом вошла.
Бобер ты здесь?
Я здесь, я там, и, я всегда - Бобровы прозвучали вдруг слова.
Раз так, решила вдруг лисица, придется пред Бобром ей наклониться, и что таить, быть может тупости лешив, но чем-то сладким напоить.
Ебётся час, второй пошел...
Не замечает обкурившийся Бобер, что рыжая ему уж битый час ту шишку трет, которая уже и не встает. Лиса и так и эдак... Но, Бобер, ту шишку нынче сам, раз 10 уж натер и лапы по костяшки стер.
Ну тут Лиса, рассудок потеряв и обессилев, отпила из чаши что стояла на столе.
Проснувшись утром на Бобер был как всегда на веселе. Но, час спустя лисицу обнаружил он в избе.
А дело было так, давече он нарвав травищи, заверил манату, прилил и потеряв рассудок вышел к роще. Там покурил, еще прибил, и спать свалил. А рыжая Лисица успев из чаши той напиться, в которой Бобр манату спрятал, «ебены пассатижи» - в астрал ушла.
Бобер включив компьютер, и сверив все результаты предыдущих тестов и остатка в чаше той манаги - рассчитал. То палевая бестия в отключке будет ровно день.
Косяк приколотил и снова он на массу надавил. Лиса проснувшись утром следующего дня, заметив у Бобра стояк, хихикав час, и позабыв про все дела, с голодухи, к холодильнику пошла. А там соленья ... На каждой банке подчерком Бобра, написанны не виданные ранее названия, лишь на одной
Когда - нибудь небеса обрушатся на землю, и что тогда? - подмала Лиса и зохавала из каждой банГе по крапалю.
Проснулся Бобер когда лиса была уже далеко... Бобер подошел к холодильнику и ахуел увидев его открытым. Рядом лежала мертвая Лиса. Ей был не вдомек каварный план бобра придуманный им однажды.
Это было еще когда он дружил с Медведем, державшим нынче лес. Медведь вычитал гдето про вытяжки из желез гипофезов. И они с Бобром хорошо учившемся в школе, узнали откуда берется такая вытяжка.
Лиса, чувствовала себя хорошо, скорее всего она сей час бегала по пляжу около моря и ничто ее не беспокоило.
Но Бобер ждал... Ждал он того момента когда полюбит вновь. Полюбит Лису и сможет помочь ей. Но нет.
И снова нет. И опять нет.... опять и опять...
В чем же была загвоздка ни как не мог себе представить бобер?
И что делать для того что бы лиса вновь начала чувствовать себя хорошо?
План пришел незамедлительно. Бобер пошел за ножом, нож лежал на скамейке в паке за лесом, тут ему вдруг захотелось покурить косячек. Он прибил. Покурить - покурил.
Вернувшись в дом он увидел как бездыханное тело Лисы дрыгалось как в дьявольсой сказке, он воткнул ей нож между костей на предплечье что бы кровь зараженная гипофесовой железой вышла наружу... Значит она еще жива - подумал Бобер, увидев стуящуюся кровь.
Лиса, лиса!!! Откликлись!!! ЛИСА!!! - кричал Бобер.
Лиса перестала дергаться... значит успокоилась.
Кровь, где кровь, подумал бобер? Кровь была в хранилище погреба, и Бобер незамедлительно отправился туда. Через минуту Бобер вкачивал кровь В тело Лисы.
Лиса казалось ничего не чувствовала - она улыбалась.
Сей час я убью этих гадов. Убью. Убью навсегда. Насовсем... - Мысли бобра и Лисы были идентичны. Бобер вышел из хатки и двинулся в сторону леса. Там была помощь.
Еж сидел с ежатами, волк трахал волчиху, но бобер шел мимо. Он шел к Медведю. У медведя были нужное помещение, деньги, компьютер для связи с собратьями, деньги для связи с собратьями, собратья с деньгами и компьютерами для связи с Медведем.
Бобер терял самоконроль когда видел на манометре двигающиеся стрелки. Двигающиеся к нулю... Медведи занимались реанимацией....
Лиса начала двигаться, но слишком резко. Бобер приказал ее связать.
Прошли месяцы до того как Лиса могла отличить синее от красного, еще через месяц Лиса могла держать ложку в руках.
Итолько через год. Лиса смогла подойти к Бобру и спросить... Спросить. .. Спросить... Спросить Бобра, о том что было в банках было легко. Лиса боялась, что после этого вопроса с ней произойдет что - то. Что-то, что изменит все...
И все изменил вопрос Бобра: Ты хочешь спросить что было в этих банках? Лиса одобрительно кивнула и поняла что теперь ей ни что не помешает говорить...
Тогда Бобер достал учебник, показал его Лисе.
Не можешь его прочитать?
Лиса вновь кивнула.
Тогда я расскжу тебе что такое БИОЛОГИЯ ...
Гепофис это такоя часть головного мозга, которая дарит клеткам челавека счатье.
Логика и мандарины
Сидя по щиколотку в светящихся мандариновых очистках, я с нескрываемой злостью в глазах и матом на губах, очищал очередной оранжевый шарик.
— Давай! Давай!
Под плоскими пальцами я явственно чувствовал обманно-мягкие дольки сладкого фрукта, но это не придавало мне ни капли оптимизма.
— Давай!
И вот, последний рывок, легкое движение руки, и шершавая шкурка с легким «пшик» отодралась от мандарина.
— Твою мать!!!
В двадцать пятый раз желанный фрукт оказался обыкновенной бумажкой с текстом: «Не расстраивайся, попробуй еще раз!»
Разорвав бумажку в клочья, я пнул клавиатуру, надел занавеску и, хлопнув собакой, покинул свой злосчастную квартиру.
Я ненавижу свою новую жизнь! Я ненавижу этот новый год!
Впрочем, я такой не один.
На улице было пасмурно. С неба падали миниатюрных размеров хот-доги, и моя занавеска быстро покрылась пятнами горчицы и кетчупа. Мне еще повезло, она была брезентовая, хот-дого-непроницаемая, кто-то и такой не имел.
На улице народу почти не было. Ну, это и понятно — шел только пятый день новой эры. Многие счастливцы, чьи спиртные напитки приобрели удобоваримую форму, до сих пор предпочитали сидеть дома и бухать. Моя же бутылка дорого французского коньяка ровно в двенадцать ночи превратилась в коровью лепешку, а активно крякающую утку-шампанское я трогать просто побоялся. Из моральных соображений.
Правила поменялись, а жизнь осталась все та же.
Не зная, чем заняться, я свернул в то место нашего города, которое когда-то было парком. Нет, сейчас оно тоже оставалось все тем же парком, только на вид… слоны, держащиеся за свернутые в трубочку книжные страницы, меж которых стояли вполне уютные плюшевые зайцы… вряд ли это можно назвать парком, но ничем другим оно никогда и не было. Я сел на первого же попавшегося зайца и молча начал смотреть вдаль.
Как ни странно, но здания совсем не изменились. Как были серыми коробками, так ими и остались. А мир вокруг людского жилья с нового года изменился до неузнаваемости.
Когда это случилось, первой моей мыслью было: «Все, кабздец мне, икру паленую продали». В один единственный миг вещи вокруг, да и что уж там, и я сам, кардинально изменились, будто какой-то моддер недоучка, ради забавы, в игре поменял в игре текстуры местами и поколдовал в файле с параметрами.
И что самое ужасное, на этом он не остановился. Да, некоторые вещи ограничились только тем, что поменяли вид, но оставили свою суть и свое предназначение. К примеру, самые обычные ножи - теперь у меня на кухне лежит три рулона очень мягкой и пушистой туалетной бумаги, которая режет не хуже бритвы. Ну а остальные предметы, в придачу ко всему, изменили логику своего существования. Те же мандарины. Изначально они ведь были самыми обычными мандаринами, только не такими сочными на вид, но откуда, спрашивается, в них теперь эти странные записки? А пиво? Оно теперь тоже выглядит как мандарины, завернутые в банан, пахнут как пиво, звучат даже как пиво, только вот пить не получается - нечего! Та же утка крякает, если ее взболтать, и что-то пенистое из нее изливается. А что делать с пивом?
Мир сошел с ума.
Вот уже как пятый день.
И логика улетела навсегда.
Мимо меня тихо спланировал самый обычный бурый медведь, размером с самую обычную лошадь. Легонечко так, без шума и пыли, он опустился на хот-дожный сугроб и медленно пополз куда-то вдаль. Теперь сиди, гадай, что это: воробушек, обертка от мороженого или пьяный алкаш, ползущий домой на бровях.
Ибо люди тоже изменились, и понять кто где можно лишь по недоумевающему взгляду и вечно горящим в нем вопросом: «Какого хрена?»
Когда-то какой-то мудрец сказал, что человек может приспособиться ко всему. Он привыкнет, обмозгует, пересилит… Но справится ли он с отсутствием логики?
Каково сейчас медикам, которые не могут отличить градусник от скальпеля, лекарство от яда, а пациента от стола? Каково ученым, которые пытаются найти логику происходящего повсеместного отсутствия логики?
Я не могу сказать, даже самому себе, каково это – быть самим собой. Хочу ли я есть, хочу ли я пить – не знаю. Как теперь быть, куда идти, что делать?
Мягкий плюшевый заяц слегка заворочался, забухтел и открыл глаза.
— Эээээ… Ты… человек? – просипело он мужским голосом.
Я встал.
— Да… Прости мужик, я думал ты лавочка.
— Ничего, сейчас… не мудрено. Парень, у тебя это, выпить есть?
— Неа.
— Жаль.
Заяц с трудом поднялся, немного постоял, обмозговывая, что ему делать дальше, и поковылял к другому ближайшему зайцу. Я молча стоял и смотрел, как тот с размаху пинает плюшевую игрушку, отбивая себе ногу об твердую шерсть. Наверное, этот заяц все же был лавочкой. Или еще чем.
Мудрец был прав. Люди привыкнут ко всему, чтобы все новое боле не мешало им быть теми, кто они есть – ленивыми расхлябистыми жизнелюбами. Люди изменятся, но суть их останется прежней. Ведь суть – она настоящая. Она будет всегда сама собой, и ничего не в силах ее изменить. Медики будут лечить людей катриджами от старой «сеги», если это действительно будет им помогать, ученые будут исследовать корреляцию вращения тушканчика вокруг квадратного корня из пяти, а правительство будет оптимизировать жизнь, чтобы та не развалилась по кирпичикам в этой новой эре, не забывая наполнять свои складки занавесок новенькими хрустящими медузами.
А я? Что делать мне?
Если честно, я не знал ответа на этот вопрос и до того, как жизнь превратилась в иллюстрацию старой сказки Кэрола. Глупо было бы ждать, что теперь ответ появится сам собой.
Я посмотрел на алое небо. Как ни странно, но старая лампочка смотрелась очень даже органично на фоне облаков из садовых роз. Высунув язык, ну, или то, что мне его заменяло, я попытался поймать летящий вниз сосисочный фастфуд.
Мне было просто интересно, остался ли у бывшего снега вкус снега?
Автор: Иван Абрамов
Новелла моего друга , написанная к 9 мая 2022 г.
Хлоя и чудовищаАвтор просит не искать в тексте исторических аналогий. Чтобы избавить читателя от такого соблазна, автор намеренно запутал обстоятельства, в которых развивается действие.
По общему мнению жителей Кройцбурга, День победы праздновался оглушительно здорово. Торжественное шествие возглавлял оркестр, на маршевый манер исполнявший песенки из популярного репертуара: «Судья назначил срок», «Вернусь не скоро», «Ты изменила мне с мальчишкой» и модную в этом сезоне «Возьми, красотка, в руку, не парься ни о чём».
За оркестром вышагивал местный гарнизон в полном составе. Семьдесят четыре солдата в новеньких сапогах, позаимствованных на пару выходных в соседнем городе, каблуками отбивали асфальт, требовавший к себе пристального внимания уже третий год подряд.
Далее – старшие школьники в военной форме из перешитых карнавальных костюмов, мамочки с колясками и в макияже цветов национального флага, а также рабочие артельных мастерских, интеллигенция (ветеринары, счетоводы, нарядчики), местная буржуазия (в виде лавочников, трактирщиков и ростовщиков) и все остальные прочие.
В самом хвосте плёлся чуть живой от старости танк, украшенный ёлочными гирляндами, которые в Кройцбурге использовали всегда, чтобы прикрыть то, что не могли отремонтировать.
Процессия двигалась от мэрии к Лобной площади, где в стародавние времена сколачивали помост для публичных казней, а теперь установили подмостки и развлекали горожан лучшими номерами художественной самодеятельности: цирковые акробаты, дрессированный медведь в балетной пачке, куплетист с аккордеоном, карточный фокусник и даже заезжая эстрадная знаменитость в люрексовом костюме и с кордебалетом из четырёх потасканных див.
Здесь же шустрили карманники и гадалки; коммивояжёры предлагали со скидкой кофемолки и вафельницы, а приходской священник раздавал девочкам и проституткам «Жития Агафьи Скромницы». И здесь же развернули шатры с дешёвой праздничной снедью: баранина на вертелах, свиная колбаса на шампурах, варёная кукуруза, пироги с рыбой, сахарная вата и дюжина сортов пива. К полудню площадь уже была полна, говорлива и пьяна:
– Мы гнали их, как шелудивых псов!
– Да, брат, как псов!
– Мы топили их в болотах, сбрасывали с гор, отправляли на съедение диким зверям. Мы были безжалостны!
– Да, брат, безжалостны!
– Мы очищали нашу многострадальную родину от их скверны огнём и мечом!
– Да, брат, огнём и мечом!
– Карл, Ульрих, что вы несёте? Вас обоих тогда даже в проекте не было.
– Замолчи, Ангелика! Мы говорим от лица наших павших героев!
– Да, брат, от их лица!
– Наше великое прошлое звучит в наших устах, Ангелика!
– Карл, в твоих устах сейчас звучит то тёмное брозненское, пять кружек которого ты успел выдуть.
– Да, и после этих пяти кружек я всё ещё полон сил, Ангелика. Я хоть сейчас способен повторить подвиг моих славных предков, если предоставится такая возможность. Вот этими руками готов задушить вражью гадину, которая покусится на нашу свободу… И на твою свободу в том числе, глупая Ангелика!
– Карл, в таком состоянии ты не способен даже расстегнуть собственную ширинку, чтобы опорожнить мочевой пузырь, поэтому твоей доброй матушке постоянно приходится краснеть, когда ты, шатаясь и горланя песни, идёшь по улице в обмоченных штанах. Даже твой лучший друг Ульрих это подтвердит. Я ведь не вру, Ульрих?
– Не смей клеветать на Карла, Ангелика! Карл мне почти как брат, и я лучше знаю, на что он способен. Мы хоть и молоды, и не видели свершений наших дедов и прадедов, но в наших душах с пелёнок пылает святая ненависть к врагу. Она питает нас любовью к родине, и когда пробьёт час испытаний, мы не убоимся сложить головы в ратном бою! Да, Карл? Поддержи меня, брат! Мы ведь не убоимся сложить головы в ратном бою? Что скажешь, брат? Но что ты делаешь, брат?! Ты обмочил нас обоих, Карл!!!
Глядя на оконфузившихся неудачников, Ангелика так смеялась, что уронила со стола свою тарелку, а когда подняла её, увидела старуху, торопливо пробиравшуюся сквозь толпу.
– Уважаемая госпожа Хлоя! – позвала Ангелика. – Присоединяйтесь к нам!
Старуха сделала вид, что не услышала.
– Госпожа Хлоя! Разделите с нами праздник! – повторила Ангелика.
Старуха остановилась, намереваясь что-то ответить, но передумала, злобно зыркнула и отправилась дальше.
– Нежное мясо, госпожа Хлоя! Пышные пироги! Для вас всё бесплатно! Во славу победы!
– Чокнулись совсем! – не выдержала старуха. – Совесть потеряли! Пропадите вы пропадом с вашей победой! – презрительно сплюнула, оттолкнула продавца леденцов, который путался под ногами, и исчезла в тёмном переулке.
– Ведьма – она и есть ведьма, – сказал Штефан, кузен Ангелики.
– Она совсем сумасшедшая, – подтвердил сосед Ганс.
* * *
В доме было так же темно, как в переулке. Именно в этот день старуха специально не раскрывала ставен, чтобы не слышать звуков накрывшей город вакханалии. Накормив кота вчерашней котлетой и положив канарейкам мелко наструганной моркови, старуха вымела из кухни крошки, перестелила в спальне бельё, вымыла голову, высушив, уложила волосы в тугую кичку и надела чёрное платье, которое служило ей одновременно похоронным и праздничным. Сварив кофе, разлила его по двум чашкам и вышла во внутренний дворик, где рос семидесятилетний тополь – единственный преданный друг, буквально по дням знавший всю её жизнь, кроме первых десяти лет, которые пришлись на самое её детство.
Война началась, когда Хлое исполнилось пять. Отец погиб на фронте в первые же дни, через три года без вести пропали оба старших брата, а ещё через год не проснулась матушка – она умерла во сне, от голода, и Хлоя в последующей жизни так и не смогла простить себе собственного эгоизма, ведь в самое тяжёлое время, когда город переживал осаду, она день-деньской ходила по дому и хныкала: «Кушать хочу… кушать хочу… кушать…» Ей было уже девять, но она вела себя, как маленькая девочка, старательно делая вид, будто не понимает, что происходит. За этим притворным неведением скрывалось расчётливое желание заполучить лишний кусок, хотя ничего лишнего тогда не было, царил голод, и мать отрывала от себя.
Похоронить её удалось не сразу. Своих сил на это у Хлои не было, а труповозка собирала по городу умерших лишь раз в неделю. Могильщики проходились по домам, попутно мародёрствуя там, где удавалось. Если хозяева были ещё живы, но ослабли настолько, что не могли двигаться, их добивали, чтоб не приезжать сюда дважды, потом обшаривали комнаты, забирая всё ценное, а после закидывали тела в кузов и ехали дальше. Когда увозили мать, Хлою бегло осмотрели и посоветовали ей спать в кухне поближе к входной двери. Хлоя спросила: «Зачем?» Могильщики ответили: «Чтоб в следующий раз не пришлось спускать тебя по этой узкой лестнице».
Под конец войны бои шли самые ожесточённые. Озверение достигло пика, и свои не щадили даже своих. Кройцбург так часто переходил из рук в руки, что для его жителей больше не было разницы, чьи войска находятся в городе. Поэтому, когда туда снова вошли освободители, почти никто не обрадовался. Люди всю ночь прятались в погребах и подвалах, а пьяные солдаты рыскали в поисках предателей, и под подозрение мог попасть каждый, включая беспомощных стариков и малых детей.
Ранним утром, когда вояки угомонились, Хлоя выбралась из своего укрытия, чтобы напиться воды, и услышала приглушённый стон. Она выглянула во внутренний дворик и увидела врага. Молодой капрал противоборствующей армии. Хлоя невольно сравнила его со своими сгинувшими братьями и поняла, что он примерно одного с ними возраста. Капрал сидел, привалившись к стене, и обеими руками зажимал рану.
– У меня сестра такая же, как ты, – сказал он Хлое и закрыл глаза, будто всё страшное осталось позади.
– Как ты сюда попал?
– Дверь была не заперта.
– И ты решил войти, не спросясь?
– Я решил, что здесь никто не живёт.
– Ты не боишься, что я позову солдат?
– Они могут не успеть.
– Тогда я должна торопиться.
И Хлоя быстрым шагом ушла.
Её не было минут десять. За это время капрал успел перебрать в уме все любимые имена и названия и даже попробовал насвистеть мелодию, которую субботними вечерами играл под окнами его квартиры уличный оркестр. Когда Хлоя вернулась, капрал улыбнулся, потому что она держала в руках кувшин и две чистые простыни.
– Рану нужно срочно промыть и перевязать, иначе начнётся заражение, – сказала она. – Но я не могу привести врача. Ты понимаешь, почему.
– Не нужно врача, – ответил капрал. – В соседнем доме, который разрушен, найдёшь моего товарища. Возьми его ранец и принеси сюда.
– Твой товарищ позволит это сделать?
– Позволит. Его вчера убили.
Хлоя дошла до соседнего дома. Там за печкой, на крышке погреба, лежало тело ещё одного врага. Хлоя с трудом отстегнула тяжёлую походную сумку и бегом, стараясь чтоб никто не заметил, вернулась к раненому.
– Что дальше? – спросила она.
– Внутри сбоку лежат шприц и ампулы. Прокипяти его и вколи мне одну, – попросил капрал.
– Тебе это поможет?
– По крайней мере, будет не так больно.
Хлоя всё сделала.
– Ты, наверное, голодна, – сказал капрал. – В ранце есть консервы и хлеб.
– А ты?
– Я не буду. Но ты можешь сварить нам кофе. Там осталось немного, посмотри в кармашке.
Хлоя сварила и почти торжественно, на подносе, вынесла во дворик.
– Почему ты не пьёшь? – спросила она, наблюдая за капралом – тот крутил в руках чашку, будто не решаясь пригубить.
– Мне нельзя. Я просто хочу запомнить запах.
Хлоя заплакала.
– У меня сестрёнка такая же, как ты, – снова сказал капрал. – Может, чуть старше…
– Я помню. Ты уже говорил, – утирая слёзы ответила Хлоя.
– Её назвали Инессой, в честь нашей бабушки. В детстве, когда Инесса плакала, её нос становился похожим на картофелину, как твой.
– Мой не картофелина.
– Картофелина. Ещё она во сне сосала большой палец. Вот здесь на сгибе, – капрал показал на сустав, – всегда была мозоль. Ты сосёшь во сне палец?
– Нет.
– Чтобы отучить Инессу от этой привычки, его намазывали жгучим перцем. Представляешь, как это ужасно – красным жгучим перцем, – капрал поморщился.
– Не пытайся разговаривать со мной, как с маленькой. Ты не сможешь меня рассмешить.
– Почему?
– Потому что вы начали эту войну.
– Да, правда. Но я не хотел этого. Я просто учился в университете. А потом меня поставили под ружьё, и отказаться я не мог, иначе меня бы сочли предателем и расстреляли. Инесса не перенесла бы.
– У меня умерла мама, погиб отец и без вести пропали оба брата.
– Они настоящие герои.
– Ты их знал?
– Нет.
– Ты чувствуешь свою вину?
– Чувствую. Наверное, я должен был что-то сделать, но никому и в голову не могло прийти… Мы ведь с вами почти одно и то же. Даже говорим на одном языке. У всех по обе стороны родственники и друзья. Я часто приезжал сюда, был, как дома…
– Теперь всё будет иначе.
– Теперь будет мир. Это важнее.
– С чего ты взял, что будет мир?
– Уже скоро, поверь мне. Возможно, с сегодняшнего дня. Мы почти разгромлены. Из нашего полка выжил только я. Раненых добили ваши солдаты. Я слышал крики. Мы с товарищем попытались скрыться и угодили в перестрелку.
– Было страшно?
– Было обыденно. На войне лучше сразу смириться с тем, что ты уже покойник.
– Ты смирился? И ни разу потом не испугался?
– Испугался. Я и сейчас боюсь, но стараюсь принять смерть, как данность. Выжил – повезло; не выжил – так даже лучше.
– Почему лучше?
– Потому что внутри у меня всё мертво. Всё, кем я когда-то был, убито в этой войне. Отчасти я сам приложил к этому руку, добивая остатки себя. Я – больше не я. Я теперь кто-то другой, и этот кто-то другой мне не нравится.
– Ты весь дрожишь. Замёрз? На улице май в самом разгаре…
– Ночь была холодной. Всё никак не могу согреться.
– Я принесу одеяло.
Хлоя поднялась в спальню. Снизу послышался грохот. В дверь колотили ногами и прикладами:
– Открывайте! Иначе вынесем к чёртовой матери!
Времени на раздумья не было. Хлоя накинула на голову простыню, ножницами проделала дырки для глаз, спустилась в кухню, сняла засов.
Освободители. Прапорщик и сержант. Конечно, пьяные.
– Что это за привидение в саване?! – с хохотом закричал прапорщик. – Тащи его сюда!
– Если кто-то из вас двоих до меня дотронется, ему тоже придётся надеть саван, – ответила Хлоя.
– Это ещё почему? – спросил сержант.
– Я больна проказой. На меня даже смотреть опасно, не то что прикасаться.
– Тоже мне, нашлась Медуза Горгона! Снимай с неё эту тряпку, – приказал прапорщик.
Сержант сделал три шага вперёд. Хлоя вскинула руку. Сержант отпрянул.
– Она пыталась схватить меня за нос! – сказал он возмущённо.
– Чушь, – сплюнул прапорщик. – Она просто блефует. Сейчас я тебе докажу, что никакой опасности нет.
Хлоя начала медленно, шаркая по полу, надвигаться на вояк:
– Разве вы не видели, что дверь этого дома выкрашена в синий цвет? Это единственная синяя дверь во всём городе. Так здесь указывают на обиталище проклятых. В этом доме жили три поколения прокажённых. Сначала проказа настигла мою бабку, потом – моих родителей, а следом – моих братьев и меня. Они умирали в страшных муках. Их тела запретили хоронить на кладбище, поэтому я зарыла всех здесь, в погребе, прямо под вашими ногами. Скоро и я отправлюсь следом за моей семьёй, но успею передать проклятие вам и тогда смогу упокоиться с миром.
– Проказа не такая безобидная штука, как кажется, – сказал сержант. – Когда я был подростком…
– Хватит меня пугать, – перебил прапорщик. – Шлёпнем маленькую ведьму и спокойно обшарим эту халупу. Тут наверняка есть столовое серебро.
– Столовое серебро? – рассмеялась Хлоя и схватила с полки серебряный подстаканник. – Здесь полно столового серебра! Вот, возьми его прямо из рук прокажённой! Возьми, чего же ты боишься?
– Он может быть заразен, – предупредил сержант, понимая, что прапорщик борется с искушением.
– Два идиота! – засмеялась Хлоя ещё громче. – Здесь всё поражено проказой. Здесь всё проклято. Даже если убьёте меня, вещи этого дома отомстят. Будете умирать долго и мучительно, глядя, как ваши тела превращаются в грязь, приобретают цвет испражнений и воняют гнилью.
– Пойдёмте отсюда. Тут есть и другие дома, – предложил сержант.
– Ты считаешь, я могу струсить? – возмутился прапорщик.
– Нет, ни в коем случае! Вы просто проявите благоразумие, – успокоил сержант.
– Хорошо. Я просто. Проявляю. Благоразумие, – назидательно сказал прапорщик. – Но мы сюда ещё вернёмся.
– Они сюда ещё вернутся, – повторила Хлоя, когда вояки выкатились из дома. Во дворике она укутала капрала одеялом и положила ему под голову подушку:
– Так лучше?
– Лучше, – ответил капрал. – Почему ты это делаешь для меня?
– Разве такие простые вещи нужно объяснять? – спросила Хлоя. И добавила:
– В соседнем доме я видела тележку. Когда стемнеет, погружу тебя в неё и довезу до границы. Там будут ваши. Ты окажешься дома.
– Нет, милая, – запротестовал капрал. – Ты и так рискуешь собой.
– Я позволила умереть своей матери, – сказала Хлоя. – Теперь я просто обязана кого-то спасти, понимаешь?
– Понимаю. Но у границы минные поля и много снайперов. Мы не сможем перейти на ту сторону.
– Но мы можем что-то придумать.
– Можем. Например, сварить ещё кофе.
– И ты опять будешь нюхать чашку?
– И я опять буду нюхать чашку, – улыбнулся капрал.
– Я не могу так больше! – закричала Хлоя. – Ты ранен, в любой момент могут вернуться эти ублюдки, а я ничего не делаю!
– Иногда одеяло и кофе значат больше, чем спасательная операция, – снова улыбнулся капрал. – Скажи мне, как появилась та воронка в углу двора? С какой стороны прилетел снаряд?
– Это не воронка, – ответила Хлоя. – Отец перед войной хотел установить фонтан с глубокой чашей и золотыми рыбками, но успел только вырыть яму. Засыпать её у нас руки не дошли.
– Хорошая яма в хозяйстве никогда не лишняя, – рассмеялся капрал. – Особенно по нынешним временам.
– Даже не смей об этом думать! – разозлилась Хлоя. – Сиди и жди меня!
– Куда ты? – спросил капрал.
– Я больше не намерена с тобой цацкаться! – отрезала Хлоя и ушла.
Она направилась за город – туда, где ещё сутки назад гремела канонада и бой длился так долго, что солдаты потеряли счёт времени. Полками они срывались в атаку за атакой, и всё человеческое, что когда-то отделяло этих людей от одичавших псов, пало в первые же минуты. Выжили только ярость и физическая боль – душевной уже не было, поэтому смерти никто не страшился; смерть была для всех, как дешёвое пойло, бочки с которым от барских щедрот выкатывают на базарную площадь в торжественный день и отливают каждому, направо и налево – черпаками, с пеной, брызгами и криками: «Налетай!»
Но сейчас всё было спокойно. Синее небо – ровное, без единого облачка. Послеполуденное солнце – майское, почти летнее. Тёплый ветер ласковой ладонью забирается под косынку… Распевается жаворонок…
…И орда жирных зелёных мух, слетевшихся на бесплатное. Место, где раньше высаживали пшеницу, выглядело бескрайней покойницкой – ещё более страшной в этой жизнеутверждающей весенней палитре: сочное импасто листвы, яркие пятна шафрана, всполохи на озёрной глади… И язвами на этой картине смотрелись трупы солдат.
«Этот слишком толстый… Этот слишком худой… Узкоплечий… Коротконогий… Порванный на куски… Залитый кровью…» – осторожно, будто боясь наступить на мину или разбудить спящих, Хлоя шла через поле, внимательно осматривая тела. За последние пять лет она должна была привыкнуть к разным обличьям смерти, однако сейчас её подташнивало. Она видела однажды, как работает мясник, но не могла себе представить, что подобное можно творить с людьми: в предсмертье своём измученные, изуродованные – они были свалены наобум, как попало, иногда даже слоями. Будто кто-то собрался варить гуляш, но после раздумал.
Спустя час Хлоя решила, что искомое, кажется, найдено. Чтобы удостовериться, она перевернула труп очередного солдата, окинула взглядом и отшатнулась, вдруг узнав в погибшем племянника настоятельницы монастыря, Ганса. Лицо этого добродушного, набожного парня было до неузнаваемости искажено злобой и выглядело так, будто с него лепили всех горгулий мира. Ганса призвали всего неделю назад, ему только исполнилось восемнадцать, и понадобилось считанных семь дней, чтобы превратить его в чудовище. «Хорошее воспитание, годами совершаемые добрые дела, воскресные службы, умные книги – как этого, оказывается, мало, чтобы сохранить в себе человека!» – изумилась Хлоя и тут же запретила себе думать, что в такой мясорубке могло бы статься с её отцом и братьями.
Полевая форма Ганса была целой. Парень погиб от выстрела в голову, пуля прошла навылет, поэтому пятен крови на ткани не было. Хлоя раздела труп, узлом увязала снятую с него одежду, коротко помолилась о поминовении усопших и отправилась в обратный путь. Когда она подошла к городу, на Лобной площади уже заканчивались приготовления к казни. Скорый трибунал обрёк на повешение всех коллаборационистов, которых, благодаря бдительности горожан, удалось выявить за ночь. А именно:
библиотекаря. Он запрещал зимой отапливать дома книгами;ветеринара. В голодное время прятал предназначенных к съедению собак и кошек;аптекаря. Транжирил лекарства на безнадёжных больных;священника. Отпускал грехи умирающим врагам;и архивариуса, который отказался изменить городскую летопись, распространяя тем самым сведения непатриотического характера.В перечень приговорённых также вошли три ведьмы, пара мужеложцев, один душевнобольной, объявивший себя мессией, и беспризорник, посмевший стащить кусок хлеба из офицерской столовой.
Публика скандировала «Смерть предателям!» и назначенное наказание считала слишком гуманным. Испытывая духоподъёмную силу победы, люди призывали вернуться к традиционным истокам, которые предполагали умерщвление отверженных более зрелищными способами.
«Все обезумели… – Хлоя протискивалась через толпу и везде, почти в каждом лице распознавала горгульи черты. – Страдания ничему не научили этих людей, – думала она. – Войне всё-таки удалось превратить их в таких же монстров, как несчастный Ганс. Но это так странно: за пять лет люди увидели столько жестокости, что должно было возникнуть её неприятие. Но возникло обратное. Даже теперь, добившись победы ценой страшного горя, они продолжают множить его, будто считают благом».
Свернув в свой переулок, Хлоя заметила на развалинах школы соседских мальчишек: железные котелки на головах и палки вместо ружей. Их предводитель – толстый Андреас – высунулся в оконный проём и замахал рукой:
– Эй, соседка! Мы играем в войну. Нам нужна санитарка. Пойдёшь с нами?
– Я не собираюсь принимать участие в ваших глупых играх.
– Это не глупые игры! – возмутился Андреас. – Так мы выражаем свои патриотические чувства и воспеваем подвиги наших солдат.
– С котелками на головах? Вы бы ещё ночные вазы напялили, – рассмеялась Хлоя. – Если бы мой отец был жив, он бы сказал, что этот цирк пора закрывать, потому что всех тошнит.
– Что ты имеешь ввиду? – не понял Андреас.
– Я имею ввиду, что, если ты хочешь играть в войну, сначала сходи за город и посмотри, как она выглядит.
– Мне незачем это делать, – отрезал Андреас. – Мой отец прошёл её от начала до конца. Он мне всё рассказал.
– Твой отец ничего не видел. Он прятался в госпитале, работал там медбратом, крал у раненных еду, а с погибших снимал цепочки и крестики, которые потом выменивал у скупщиков на сахар и масло.
– Ты нагло врёшь! – покраснел Андреас. – Мы испытывали те же лишения, что и все остальные!
– Да, именно поэтому ты такой румяный и толстый, в то время как другие дети выглядят полуживыми тенями.
– Я пожалуюсь родителям, и они на тебя донесут, – пригрозил Андреас.
– Жалуйся. Заодно спроси у своей матери, зачем к ней наведывается комендант, когда твой отец уходит на ночные дежурства.
– Ах ты ведьма! – разозлился Андреас. – Ты ответишь за свои слова!
Хлоя побежала. Она могла бы запросто навалять этому неповоротливому жирдяю, но решила не связываться, чтобы дракой не привлекать к себе лишнего внимания.
Андреас пыхтел сзади и сыпал проклятиями. Неожиданно из-за угла вывернул военный патруль. Это были прапорщик с сержантом, которых Хлоя по утру так удачно спровадила из своего дома.
– Держите воровку! – закричал им Андреас.
«Чёртов ублюдок», – выругалась Хлоя; если те двое поймают её с формой убитого Ганса, они немедленно учинят допрос, а потом проведут обыск и обнаружат капрала, которого Хлоя уже не могла предать – незаметно для себя она стала думать о нём, как о близком человеке. «Но что я смогу объяснить этим недоумкам? Прочитать им проповедь о сострадании и милосердии? Кого это теперь интересует – особенно в Кройцбурге, особенно среди его освободителей? Они обвинят меня в укрывательстве и коллаборационизме и сегодня же вздёрнут там, на площади», – решила Хлоя и припустила сильнее.
Прапорщик с сержантом были по-прежнему пьяны, поэтому не сразу услышали Андреаса. Ему понадобилось крикнуть «Воровка!» ещё раз, а потом ещё и только после этого до них что-то дошло. Они остановились, покрутили головами, оценивая обстановку (девочка… с каким-то мешком… с узлом одежды… цвета хаки… удирает во все лопатки…) и бросились вдогонку:
– Стой! Стрелять будем!
Домой было нельзя. Перебирая в уме варианты, Хлоя вдруг вспомнила об одной детали, которая ещё несколько часов назад была несущественной, но теперь сулила спасение. Добежав до разрушенного дома, из которого она утром выносила походный ранец, Хлоя скрылась внутри.
Там ничего не изменилось. Убитый товарищ капрала так и лежал за печкой, закрывая собой крышку погреба. Хлоя взяла труп за обе ноги и, не церемонясь, оттащила в сторону. Потом открыла погреб, осмотрелась и спряталась за массивный шкаф.
Спустя несколько секунд ворвались преследователи. Хлоя затаила дыхание и молилась, чтобы приготовленный ею капкан – возмутительный по своей наглости – сработал.
Первым заметил прапорщик:
– Что это в полу? Погреб? Лаз?
– Думаете, она там? – спросил сержант.
– Я не думаю. Я отправляю тебя проверить.
– Мне прямо туда?
– Нет, мне прямо туда! – ухмыльнулся прапорщик. – Исполнять!
– Так точно! – отчеканил сержант и нехотя полез в погреб.
Прапорщик подошёл к самому краю, пытаясь разглядеть, что происходит внизу:
– Ну и? – спросил он нетерпеливо.
– Ничего не видно! – ответил сержант.
– Она там?
– Не могу знать!
– Она может прятаться где-то в углу.
– Хорошо бы керосиновую лампу!
– Ты в своём уме? Где я её найду?
– Я, конечно, могу пошарить в темноте руками, но боюсь, что девчонка укусит меня!
– Чушь! Это просто маленькая девочка, а не ядовитая гадюка.
– Некоторые маленькие девочки бывают даже опаснее! Когда я был подростком…
– Хватит развлекать меня идиотскими баснями! Ищи!
Хлоя слушала эту перебранку и понимала, что её план терпит крах. «Этот прапорщик точно никуда не полезет, – думала она. – Он будет стоять наверху и ждать. А потом, когда второй убедится, что внизу пусто, они оба примутся обыскивать дом и тогда мне конец…»
Она подкралась к прапорщику со спины и пнула под коленки. От неожиданности его ноги подкосились и он, не удержав равновесия, начал падать. Хлоя с силой толкнула его в спину, и он полетел прямо в погреб. Ещё немного, и прапорщик полностью очутился бы там, но в последний момент успел схватиться руками за крышку.
– Ах ты мерзкая, цеплючая дрянь! – разозлилась Хлоя и каблуком придавила прапорщику пальцы. Тот взвыл. – Я же говорила, что кому-то из вас придётся надеть саван! – приговаривала она, с удовольствием оттаптываясь на кистях вояки.
– Ведьма? Ты? – высунул он из ямы голову.
– Угадал, придурок. Я, – ответила Хлоя и с размаху впечатала носком ботинка прямо по его лицу. Прапорщик булькнул размочаленным, кровоточащим ртом и исчез. Следом из погреба донёсся звук упавшего тела и отборная ругань.
Хлоя захлопнула крышку и задвинула засов. «Всё, – решила она, но потом спохватилась. – Нет! Они выберутся оттуда через пять минут». Подошла к шкафу, навалилась на него плечом, пытаясь сдвинуть, но шкаф был настолько тяжёлым и упрямым, что, казалось, врос в пол.
«Люли-люли, люленьки,
Где вы, где вы, гуленьки?
Прилетайте на кровать,
Начинайте ворковать», –
– почему-то вспомнила Хлоя старую колыбельную. Напирая на шкаф изо всех сил и переиначивая слова, она зачем-то подхватила этот простенький мотив сдавленным от напряжения голосом:
– Чёртовые гуленьки!
Где вы там заснуленьки?
Прилетайте трупы жрать,
В бога душу вашу МАТЬ!!!
И на последнем слове шкаф сдался. Он медленно пополз вперёд, а Хлоя при этом орала так, будто ей под лопатки сейчас вгоняли раскалённый штырь. Было мучительно, больно и страшно, однако она продолжала толкать, иногда впустую проскальзывая подошвами по дощатому полу. Но шкаф всё-таки двигался. Вот так – сопротивляясь и кряхтя – он проехал ещё несколько метров и встал, замуровав крышку погреба.
Хлоя выдохнула.
«Не выберутся», – решила она, слушая глухие стуки, доносящиеся из-под пола, и даже выстрелы.
– Шкаф дубовый, идиоты! – крикнула она. – Он тяжёлый и бессмертный! Не тратьте патроны понапрасну! Оставьте на себя! – и, подхватив узел с военной формой, покинула разрушенный дом.
* * *
– Я отвезу тебя в госпиталь, – сказала Хлоя капралу, когда вернулась.
– Чтобы меня повесили?
– Чтобы тебя вылечили. Я принесла форму солдата нашей армии. Если переоденешься, тебя примут за своего.
– Не примут. Мы хоть и говорим на одном языке, но используем разные слова. Меня раскроют моментально.
– Ты мог бы прикинуться немым.
– А мог бы я просто остаться здесь?
– Но почему?
– Потому что мне здесь спокойно. Стены дворика закрывают меня от мира, искорёженного войной. Больше не хочу этого видеть.
– И всё?
– Нет. Ещё ты напоминаешь мне мою сестрёнку. Я очень скучаю по Инессе.
– Вот вылечишься в госпитале, и я придумаю, как вернуть тебя к ней.
– В прошлом году Инесса умерла от тифа. Мне больше не к кому возвращаться.
– А твои родители? Бабушка?
Капрал молча покачал головой.
– Вот дьявол! – чертыхнулась Хлоя.
– Впервые слышу, как ты ругаешься, – улыбнулся капрал. – Тебе идёт.
– Чтобы принести сюда эту форму, мне пришлось обречь на смерть сразу двоих, – сказала Хлоя. – Я замуровала их в подвале.
– Возможно, они заслуживали этого.
– Никто не заслуживает этого.
– Ты себя винишь?
– Я не хочу превратиться в чудовище. Год назад я сделала всё, чтобы умерла моя мать. Теперь убила ещё двух человек. Ради чего? Я даже не смогла никого спасти.
– Помнишь, я говорил, что сваренный кофе и тёплое одеяло могут значить больше, чем операция по спасению?
– Не пытайся меня успокоить.
– Послушай, что я скажу, – посерьёзнел капрал. – Я не намного старше тебя, но уже знаю, что может происходить в этом мире. Тебе придётся научиться безразличию. Хотя бы чуть-чуть. Иначе сойдёшь с ума.
– Если в душе появляется безразличие, особенно к чужой смерти, человек становится чудовищем, – ответила Хлоя. – Сегодня я видела это своими глазами.
Повисла пауза.
– Тебе не нравится, что я сказала, поэтому ты морщишься? – спросила Хлоя.
– Я морщусь потому, что у меня опять разболелась рана, – сказал капрал.
– Переодевайся, и я отвезу тебя в госпиталь.
– Только не сейчас. Ещё остались те ампулы?
– Остались. Две.
– Вколи мне обе.
– Этого не много?
– Этого в самый раз.
– Такая доза лекарства сделает тебе хуже.
– Куда уж хуже? Мне и так невыносимо. Я больше не могу терпеть.
– На что ты намекаешь?
– Ни на что. Не пугайся, пожалуйста. Я просто усну.
– Ты меня обманываешь.
– Не обманываю. Я очень устал. Посплю немного, наберусь сил, переоденусь, и ты отвезёшь меня.
– Хорошо, но если ты лжёшь…
– Если солгу, сможешь зарыть меня в той яме, которая вместо фонтана, – через силу улыбнулся капрал.
– Как ты смеешь! Я же просила! – рассердилась Хлоя.
– О боже, милая, не тяни, мне очень больно.
– Пусть будет по-твоему, – согласилась она. – Что ещё я могу для тебя сделать?
– Просто посиди со мной.
Хлоя сходила за шприцом, ввела капралу лекарство и присела рядом.
– Можно взять тебя за руку? – спросил капрал.
– Можно.
– Удивительно, она маленькая, как у ребёнка, но сильная, как у взрослого человека. И очень тёплая. Я давно не видел таких тёплых рук.
– Я сейчас подумала, – заговорила Хлоя, сдерживая слёзы, – что после лечения ты действительно мог бы остаться здесь. У меня семьи нет. У тебя тоже. Мы бы жили вместе, как брат с сестрой. Ты бы закончил фонтан, который не успел доделать мой отец. А я бы… Я бы тоже нашла себе занятие – нужно готовить еду, стирать тебе одежду. Но только свои носки и трусы, пожалуйста, сам. Мои братья с детства были к этому приучены. Признаться, я не верю, что они когда-нибудь вернутся, но, если такое произойдёт, ты не будешь чужим. А, кстати, как тебя зовут? Мы весь день разговариваем, но я так и не спросила твоего имени…
Но он не ответил. Крепко спал.
А через полчаса всё было кончено. Капрал всё-таки обманул Хлою.
Отдавать тело могильщикам она не захотела. Она уже видела, как те обращаются с мёртвыми, когда хоронили её мать, поэтому упокоила его в той самой яме в углу двора.
Спустя несколько недель, когда мирная жизнь в городе стала налаживаться и наконец прекратились обыски и репрессии, Хлоя решила установить на могиле памятник, но увидела там пробившийся из-под земли росток. И это было лучше, чем холодный мрамор, и даже лучше, чем деревянный крест.
Хлоя ухаживала за ростком, как за ребёнком, и со временем тот вырос, превратившись в тополь. Теперь это был стройный, статный красавец, который, несмотря на свой семидесятилетний возраст, выглядел по-прежнему молодым.
* * *
– Вот так-то, дружочек, – сказала старуха. Похлопав по стволу дерева, она собрала кофейные чашки на поднос.
День уже скатился к вечеру, стемнело.
– Сейчас эти идиоты начнут палить салютом, – продолжила она. – Представляешь, они до сих пор верят, что по улицам во время войны бегали стаи бездомных собак и пожирали трупы. Чушь! Собак съели в первую очередь. Кроме тех, которых успел спасти ветеринар. А мертвецов закапывали в котлованах на Плесковых пустырях – там, где потом разбили сад с каруселями. Когда я прохожу мимо этого позорища, каждый раз слышу, как хрустят под ногами человеческие кости.
– Вы все чудовища! – прокричала старуха, как только в небе над её головой начали расцветать огни фейерверка. Судя по всему, она обращалась к жителям Кройцбурга, но те, поглощённые праздником, её не слышали. Похоже, чудовища вообще не способны слышать людей.
Посвящается жертвам этой войны.
Май 2022, Санкт-Петербург.
Медленный апокалипсис
Как начался зомби-апокалипсис? Вовсе не так, как в книжках Круза, когда на тебя набрасываются мертвые соседи по подъезду, и ты моментально понимаешь, что мир изменился. Нет. Апокалипсис медленно прорастал в реальности, подкрадываясь на кошачьих лапках. Многие мои друзья упирались до последнего, стараясь не замечать катастрофы. Некоторые из них не верят в неё даже сейчас, забаррикадировавшись в своих неотапливаемых квартирах и доедая старые запасы.Первые звоночки прозвенели в конце зимы — когда из магазинов начали исчезать отдельные виды товаров. Парное мясо, овощи, свежее молоко, импортные сладости. В новостях невнятно говорили о неожиданно возникших проблемах с доставкой — водители фур массово прекращали работу, бросая свои автопоезда на произвол судьбы.
Большой паники это не вызвало — полки магазинов по-прежнему были забиты товарами длительного хранения, которые подвозили со складов. О том, что это не навсегда и что склады к весне опустеют, люди не думали. Немалую роль в этом сыграли и городские новости — рассказывающие о чем угодно, кроме подкрадывающейся к городу катастрофы.
Мои друзья, тогда еще живые и относительно нормальные, смеялись, когда я пытался достучаться до них. «Вот паникёр нашелся, — говорили они, — сам себя на ровном месте зашугал. Не надо себя накручивать, ты просто всё всей правды не знаешь!»
— Всей правды вообще никто не знает, — отвечал я, — а для выводов вполне хватает того, что известно!
— Ты вообще чей? С чьих голосов поёшь?
— Свой собственный. Своим умом живу.
— В мире не существует чёрного и белого. Вот увидишь, к лету всё образумится.
Мне до слез было обидно слышать такое от своих сверстников. Родившиеся на излете семидесятых, мы были похожи как инкубаторские цыплята — читали одинаковые книжки, смотрели одинаковые фильмы, женились на одинаковых подругах. Я слишком поздно понял, что мир изменился. Неожиданно стало важно не то, какие ты книжки читал в детстве, а сколько ты смотрел телевизор в последнее время.
Потому что в телевизоре всё было хорошо. Улыбающийся мэр рассказал о мерах поддержки бизнеса, открывал новые производства, пожимал улыбающимся людям руки, источая уверенность и спокойствие. Наблюдательному человеку была очевидна маячащая за ними катастрофа.
Особенно мне запомнился бравурный сюжет, который я видел на экране в метро. В нём говорилось о том, что люди перестали болеть. Этот вывод журналисты сделали на основании статистики — обычно забитые больными городские поликлиники вздохнули свободно — люди перестали их посещать.
О том, что одновременно с этим в десятки раз выросла смертность от болезней и несчастных случаев, журналисты предпочли не сообщать. Не знали, или не пропустила цензура. Ну, или они тоже были поражены зомби-вирусом. В числе остальных 70 процентов населения.
На первых этапах симптомы поражения вирусом практически незаметны. Резко падает критичность мышления. Человек утрачивает способность к логическому мышлению и анализу. На практике это выражалось в оскудении речи — больные говорили наборами стандартных фраз, мало подходящих к ситуации.
Дальше вирус атаковал способность к сложной мыслительной деятельности. Больные становились неспособны водить машины и управлять самолетами. Это должно было вызвать транспортный коллапс, но не вызвало — пораженные вирусом люди предпочитали сидеть дома. Просто прекратился туризм, и сократилось число авиарейсов.
Постепенно переставали работать заводы и банки. Одержимые вирусом люди переставали справляться со сложными действиями. В магазины перестали подвозить продукты. Вскоре их разгромили вышедшие из домов толпы пенсионеров. Имеющее колоссальный запас прочности городское хозяйство сопротивлялось до последнего — подача тепла и энергии прекратились только спустя пять дней, после того, как перестали работать новости и интернет — до последней минуты игнорирующие происходящие события.
Заползающий в квартиры мертвецкий холод, разбудил последних, сохранивших рассудок людей. Из окна я вижу, как они машут мне из окон соседних домов, стараясь привлечь внимание. Я не отвечаю на их призывы, потому что ничего не могу сделать. Многоквартирные дома сейчас как одинокие острова в ледяном океане — выходя из квартиры, ты подписываешь себе смертный приговор.
Только не спрашивайте меня, как происходит процесс одержания. Известные мне крохи информации я отфильтровал в Telegram-каналах, в последние дни работы интернета. По большому счету, я знаю об эпидемии только то, что ничего о ней не знаю. Произошло ли одержание только в России, или по всеми миру началось? Сколько людей поражено и есть ли свободные от зомби территории? Мне известно только одно — что от зомби вируса, по-видимому, никто не умирает.
Потому что я вижу их всех — они стоят под моими окнами. Не могу сказать, что живые и здоровые — потому что на улице мороз, а их серые лица больше не выглядят человеческими. Не является человеческим и их поведение — вчера они растерзали и сожрали пытающуюся бежать на автомобиле семью.
Их крики до сих пор стоят в моих ушах. Я не вышел им помочь. Не успевал разобрать собранную из мебели баррикаду перед дверью. Наверное, это к лучшему — против толпы у меня не было ни единого шанса.
Книжные зомби обычно делились на две категории — медленные и быстрые. О том, к какой категории относятся мои бывшие соотечественники я узнаю завтра. Снег наконец сошел, и у меня появилась крохотная надежда на спасение — я могу попытаться уехать от них на велосипеде.
Я постараюсь выехать из города и ехать на юг, в сторону Грузии. Может быть, мне повезет и я сумею встретить сохранивших разум людей. Ну, или умру, в попытке это сделать. В любом случае это будет лучше, чем умирать от голода в промерзшей квартире, глядя на стоящих под окном зомби.
При любом исходе я буду в выигрыше. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Завтра все решится.
Завтра.
https://habr.com/ru/post/659897/
Гербовый зверь
/Рассказ и рисунок в подарок подруге/— Бабушка, бабушка, а что за зверь изображен у нас на гербе? Никогда таких не видел, даже в энциклопедии, а там все-все животные, даже закатных парочка!
— Эх, внучек, это не просто зверь. Это, Дану, зверь-гурдан, верный страж нашего рода. Принесёшь мне чаю, почистишь и растопишь камин — так и быть, расскажу тебе историю, что за бестия нас сторожит.
Седовласая женщина поёжилась, перебирая в руках четки. В щели задувал промозглый осенний ветер, и шерстяной плед не согревал её, привыкшую к теплым краям, и чай с огнём — единственное, что спасало её от хладной хвори, бушевавшей по всему городу. Вересковое варево, отдалённо похожее на чай, всё же справлялось со своей задачей, и озноб потихоньку отпускал, а огонь уже начал лизать поленья, распугивая ледяных духов, жадных до человеческих костей. — Ну что ж, внучек, просьбы ты мои выполнил, мой черёд слово держать. Началось это в пятом веку, после воцарения Червя, когда люди еще хранили знания о закатниках в полной мере…
***
Четыреста семьдесят третий год Червя был годом на редкость тёплым и урожайным. Жаль только, уличным сиротам об этом ничего не было известно, и — назовём нашего героя Рэджем — Рэдж в тринадцатую свою осень всё так же бестолково слонялся по городским улицам в поисках работы себе по тощему плечу или, на худой конец, лаисту помедлительней и пожирнее, чтобы хотя бы сегодня не лечь спать с совершенно пустым брюхом. Но знай он, куда приведут его скитания, — тут же бы предпочёл на этом месте сдаться страже. Уж лучше работать в самых грязных цехах гельментария, чем те приключения, что уготовила ему судьба. Но обо всём по порядку, не будем торопить события.
А вывела дорога нашего героя в двора дикие, запущенные, всяким сбродом полные. Не город это уже был, трущобами назвать — лишний раз похвалить. Моторошно, всюду тени хищные, чары недобрые, твари от магиков сбежавшие, не место тут детям было. Но Рэдж ребенком не был: бездомные рано взрослеют, он уже даже нож свой при себе имел, даром что хлам полнейший, но просто так себя в обиду уже не даст. И не только себя. Заслышал крик он, тонкий, будто дитя малое плачет. Не принято тут в дела чужие вмешиваться, но Рэджу не по себе стало: нельзя, нельзя над совсем мелкими так изгаляться, Гельмент всё видит, Змея всех рассудит, нельзя оставлять в беде, кто бы там ни был. Прибежал он на звук, а там глядит — двое юнцов, едва ли его старше, детеныша хлота* мучают, зло, без мысли и смысла всякого. Убивали они хлотёнка медленно, хоть и незатейливо. Не выдержала душа Рэджа, возмутился он такому злу беспричинному, напал на негодяев, над зверюшкой изгалявшихся, крохотным своим ножиком размахивая. Ошибкой то было, не сладил он с двумя дубами молодыми, скрутили они парня, а орудие его к его же горлу приставили.
—Хотел ты хлота спасти, а сам не сильнее него будешь. Ну так смотри, сам себя не порежь, гельментово семя, кхе-хе-хе.
Тут бы и несдобровать мальцу, не спаси его проходивший мимо магик. Инороден он тут был, в дорогих и чистых одеждах. Не место ему тут было, но, однакож, гортанный крик на заморской речи выручил парня, спугнул живодёров.
— Каково имя твое, юный храбрец? Вижу, не оставил ты слабого в беде, на помощь побежал, жизнью рискнул. Нужны мне такие, сам я с животными сладить не смогу. Ты же любишь животных?
— Я Рэдж, мин, да, мин, да, я люблю животных, мин...
— Зови меня Фэнге, маленький Рэдж. Нужен мне работничек, за животными следить, бестиарий-питомник у меня, мы с женой моей за всеми уследить не можем. Дам тебе место для сна и еды вдоволь. Соглашайся, и пойдём со мной.
Так и нашел наш безродный Рэдж подработку, да какую, на целых два года, с крышей над головой и харчами хозяйскими. Да и сама службишка простая — знай себе, мешки ворочай да животинок разных чисти да корми, для мальца вроде нашего героя это и вовсе не работа, считай, а радость одна. Хозяева, правда, странные — двое магиков, пара бездетная, но зато при себе целый бестиарий содержащая. И к Рэджу хорошо относились, не кричали почем зря, только иной раз недобрым словом поминали, когда тот со службой своей по вине не справлялся. Незлобиво, только в целях воспитания. Лишь изредка некая тоска чувствовалась в доме этом. Нечто потаённое снедало магиков, приютивших Рэджа. Но малец и не лез — не его умишка это дело было, знал своё место. Так шли годы. Подросток креп и мужал, подхватывая тут и там знания. То иной день минар Цори его грамоте обучать сядет, то мин Фэнге о животных и их повадках поведает что-нибудь, то он сам по случаю книгу какую умную возьмёт да прочтёт. Не жизнь, а сказка.
Но сказки никогда не длятся вечно, а совсем даже наоборот, и шестнадцатая осень для Рэджа обернулась сущим кошмаром. Сначала из бестиария начали питомцы пропадать, за что наказывать того начали люто. После — сами хозяева-магики изменились, стали злыми, угрюмыми, ни следа от себя прежних, как подменили их. Но самое страшное случилось, когда минар Цори дитя понесла под сердцем. Пуще прежнего озлобились на мальца господа, открыто прогонять начали, но тот, как клещ, в животных своих вцепился, на улице спать стал, трапезу с хлотами делил, лишь бы не покинуть их. Ближе семьи они ему были, да и не было у него иной родни. Ночами голоса страшные из дома стали слышны, свет колдовской из окон литься начал. Тут уж и он не выдержал, решился покинуть стены, ставшие враждебными ему, как ни любил подопечных своих, мочи не было терпеть далее зло неведомое. Но прежде захотел он посмотреть, что же такое творят его уже бывшие хозяева, что затевают в своем логове, из-за чего его прогонять начали из ставшего родным почти дома. Ох, лучше бы он этого не делал!
Проник в дом он, пока магики в отъезде были, по делам своим великоразумным, зашел в их опочивальню подглядеть, откуда свет шел да голоса лились, а там — страсти-то какие — мертвые животные, те самые, за которыми его следить поставили, а он по недомыслию своему утерял. Да не просто мертвые — замученные, истерзанные, всю кровь из них бескуды выпили, всё нутро ножами-когтями посекли! А в центре — книга, да не простая, а магиковская, с клеймами и сигилами, в кожаном переплёте, вся ремнями перетянута. Как бы страшно, как бы мерзко ни было Рэджу, но любопытство своё взяло: раскрыл он её, читать начал на беду свою. Тон читал, другой, вот уже гвэ прошёл, всё никак оторваться не мог. Слышит, уже хозяева вернулись, а ноги его не держат, сколько раз встать пытался, столько раз вновь на пол валился. Зарычал Рэдж, не хотел он, чтобы его магики нашли, пополз подобно змию в попытках под кроватью схорониться. Но куда там, не успел он и ветки проползти — настигла его кара. — Ты только посмотри, кто у нас тут! Рэдж собственной персоной! А ведь мы этого крысёныша под крыло взяли, кормили, поили, кров дали, грамоте обучили, почти как к своему отнеслись! И это его благодарность? —Ну что ж, я его приютил, мне и ответ держать. Будет, значит, у дочери нашей нерождённой защитник верный.
Испугался наш герой, затрепетал, да кто бы на его месте не испугался бы? Но делать нечего, господа магики мольбы его не слышали, причитаниям не вняли. Подняли под руки, оттащили к столбу, где на поводе труп невинно убиенной животины болтался, да на ту же цепь и посадили, будто шра'э* шелудивого. Забился, пытаясь освободиться, парень, но куда там: цепь крепко держала, не спастись, не сорваться, да и ошейник явно непростой, последние силы отнял. Взвыл пленник, не хотел судьбе покоряться, но пленители его иного мнения были. Книгу свою страшенную раскрыли, да чары творить начали. Раздели несчастного догола, в их собственной крови измазывали, звериной кровью поили, приговаривая:
— Чьею кровью помазан — тому и служить будешь. Чью кровь отведал — тех кровей и будешь.
Недолго ритуал вершился, но чудовищно болезненно, на радость мучителям. Взвыл Рэдж от боли лютой, дернулся на цепи в судороге смертной, ударился об пол и замер, превращением терзаемый. Сначала затрещали, ломаясь, кости — не осталось единой целой в теле его, едва жизнь в нем теплилась. Затем черед плоти настал, размягчилась, истаяла та, словно воск в пламени. Но вот тело вновь задрожало, вспучилось, собираться начало, крепнуть, форму новую обретая. Злые клыки в длинной пасти сверкали, злые когти по полу заскребли, да вот не было злости в глазах бестии, лишь тоска и непонимание дремучее, чем прогневал богов он астральных, за что участью его такой наделили. Но лишь глухой рык вырвался из пасти зверя этого, да насмешливо цепь звенела, натягиваясь от рывков его. Поникло чудище, усы длинные и чистой лазурью сверкавшие свесив, склонившись перед магиками. Не было больше у него воли своей, вечной службой отныне жизнь его стала. И отковали магики перстень с образом его для нерожденной дочки своей, нарекая его гурданом-служителем...
***
Старая женщина привстала с кресла, оставляя подальше опустевшую чашку. В камине уже давно догорали последние угли, и хлот-мурлыка потянулся во сне, с трудом удержавшись у нее на коленях, едва не задев когтями лицо спящего рядом ребенка. И на пальце его сверкнул бирюзой страшный зверь-гурдан, в лапе держащий топор...
Хлот — мелкий городской хищник, вроде кошек, но похожий больше на длинноногую помесь хорька с кошкой, покрытую костяными бляшками. Совмещают функцию собак и котов.
Шра'э (редкое для змеелис) — шестилапое хищное существо, выполняет функции сторожевых и охотничьих псов. На земных лисиц и змей существо не похоже вовсе, но из-за лисьей формы черепа и характерного узора чешуи так чаще всего называется. Иногда называются шра'э.
Юбилей
У каждого в голове, в её самом отдалённом участке, или в сердце, как принято считать у романтиков, имеется тайная комната. В ней хранятся наши идеалы. Всего. От носков до планет и галактик. Сложно сказать, как наполняется эта комната, и ещё сложнее сказать, у кого находятся ключи. Человеку лишь остаётся заглядывать в замочную скважину и украдкой наблюдать за тем, что греет сердце: планы на Новый год, домашний уют, семья, дни рождения. Последнее, пожалуй, самое встречаемое в жизни разочарование. В детстве, едва слетит с календаря лист, оповещающий о полугодовой отметке с прошлого дня рождения, мы начинали готовиться. Кто-то сознательно, кто-то нет. Предвкушение подарков, праздничной еды, компота или газированной воды, вплоть до видения погоды за окном в момент появления заветного торта со свечами – все вырисовывалось в голове, иногда и без нашего вмешательства. И от одной этой фантазии, мечты об идеальном дне, на душе становилось тепло.Безусловно, возраст меняет нас. До мозга костей, как бы банально это ни звучало. Однако наша комната все помнит. Аккуратно, в чистоте и в строгом, алфавитном или датированном порядке она сохраняет каждый дорогой для нас момент. Среди прочего в душевном чулане можно найти и наше видение самих себя. Идеальных, на каждом этапе своей жизни.
Фрейд считал, что все проблемы человека из-за несоответствия трёх «Я»: идеальный, настоящий и видимый другими человек. Что же остаётся нам? Видеть себя идеальными? Этому неврозу название «нарциссизм». Изменить идеальное видение человека, каким мы хотим быть? Но бессознательное ничего не забывает. Меняться? С каждым днём по одному шагу, оставаясь при этом все тем же собой, собранным из атомов, зародившихся вместе с большим взрывом. Но и тут есть подвох: нужно найти золотую середину между терпимостью к самому себе и дисциплиной. Каждая чаша весов таит бесчисленные пороки: на одной – самобичевание за малейшую слабость, а на другой – бесхребетность, неспособность заставить себя даже почистить зубы перед сном.
Как бы там ни было, всегда будут люди, для которых видение себя и реальность будут бесконечно далеки друг от друга. Для них нет радости ни в чем. Хотя какая радость может быть у человека, встречающего собственный юбилей в одиночестве? Его волосы постепенно захватывает серебро, знаменитый бес уже скалится на рёбрах, а борозды, подаренные Хроносом, с каждым годом глубже врезаются в когда-то смазливое лицо. Вот он, пятидесятилетний старик, сидящий на кухне.
– С юбилеем тебя, – шепчет он пересохшими губами и поджигает свечу, одиноко стоящую, будто безымянная могила на пустыре, в купленном куске торта. Руки, покрытые шрамами, ссадинами и белеющими волосами, переворачивают экраном вверх телефон, стоящий на беззвучном режиме. Все те же, пришедшие ещё утром, два поздравительных сообщения ждут, когда адресат прочтёт их. Но отправителям без разницы, улыбнётся ли юбиляр добрым словам. Они всего лишь напускная заботливость, проделки маркетологов, считающих, что так они повышают лояльность к своим продуктам.
«Поздравляем Вас с днём рождения! Желаем крепкого здоровья и долгих лет жизни! Дарим Вам купон на 0,5% во всех наших магазинах. Будьте счастливы!»
– Кого вообще может порадовать такое поздравление? – утирает слезы виновник торжества, чувствующий себя стариком.
Он оглядывает стены своей квартиры, пристально изучает жирные пятна на обоях возле стола, дыру в скатерти, образовавшуюся после падения сигареты, и так и не исчезнувшую со временем чёрную окантовку по кругу. Темные, как горький шоколад, глаза всматриваются в окна, покрытые слоем пыли и окружённые темно-жёлтыми занавесками.
«А ведь когда я их покупал, они были белыми» – думает старик и переводит взгляд на плиту. Переключатели газа, конфорки, даже стоящий чайник – все будто покрыто янтарной плёнкой. Рядом, среди крошек и пепла, лежат чашка, тарелка и ложка. Эти проборы, ровно, как и стол, подставка для обуви, вешалка или раковина, никогда не видели своей пары или других людей. Только тускнеющее с каждым днём лицо человека, с угасающими изнутри темными глазами.
– Вот и пятый десяток... – Шепчет он. Слезы все так же душат, но губы и язык ещё способны сотрясать воздух словами, отгоняя от окружённой светом фигуры одиночество, скрипящее ногтями по стеклу. Огонь свечи, укрываемый от оконного сквозняка морщинистыми ладонями, продолжает дрожать, но теперь уже от тяжёлого, старческого дыхания. Единственным другом, отрадой, становится танцующее рядом с пальцами пламя, пусть и живёт оно всего пару минут.
– Вот и мой фитиль скоро догорит, – сетует юбиляр. – Короток наш век, малыш.
Говорят, некоторые чувствуют приход смерти. Знают день и точное время, когда их жизни придёт конец. Одиночество пестует априорное знание каждый день, вплоть до того момента, пока оно не станет эмпирическим опытом.
Свеча угасла через минуту, как и жизнь одиноко сидящего на деревянной табуретке старика. Глаза его закрылись, и непроглядная темнота заполонила все пространство…
***
Эйнштейн доказал, что время относительно. Но людям и раньше было известно, что одна минута на костре не равна по длительности минуте с любимым человеком. Восприятие. Именно оно создаёт призму, которая так причудливо, через простые и не очень формулы, объясняет процессы в макрокосме. Именно человеческое восприятие, а точнее, 3-4 килограмма мягкого, словно пластилин, серого вещества, способны превратить секунду в час или даже год. Быть может, нейробиологам эта способность покажется завораживающей, однако, если человек переживает трансцендентный опыт, для него каждая такая секунда – моральная мясорубка. Темнота, боль, непонимание и отчаяние годами напролёт наматывают струны души на сюрреалистические шестерёнки. Проснувшись от такого сна, человек не сразу понимает, что реально, а что нет. Сама суть его существования ставится под вопрос. Столпы восприятия рушатся, пока сознание перемалывает воспоминания. Отделить зерна от плевел все труднее с каждой секундой, ибо теперь время возвращает свой естественный ход.
– Тебя сбила машина, – обращается к нему медсестра дежурным тоном. – Сотрясение, перелом ребра и повреждение внутренних органов.
– Я... Жив? – выдавливает юноша пересохшими губами.
– Ну, если нет, то мне следует взять пару недель отпуска, – все так же индифферентно отвечает девушка и удаляется, шумно зевая на ходу.
Для полного физического восстановления юноше потребовался не один месяц. Но ни о каком душевном спокойствии не могло идти и речи. Как бы ни убеждали врачи, какие бы примеры ни приводили, молодой человек знал, что он видел не сон и не галлюцинацию. Все то, что он чувствовал, было правдой. Его жизнью.
– Смерть, – говорил он, – подарила мне второй шанс, показав, что со мной станет, если я не изменюсь.
И он изменился. Гедонизм во всех проявлениях стал самоцелью. Вещества, выпивка, отношения на одну ночь – все это было лишь первой ступенью.
– Я слишком молод и не так уж глуп, – парировал он все замечания, – чтобы так просто сдохнуть.
Разрушительный образ жизни, так почитаемый среди несформированных личностей, сменился следующим этапом – отрезвлением. Потом было паскетарианство, вегетарианство, сыроедение и контролируемые голодовки.
– Энергия, которую мы ищем в еде, есть и солнечном свете, просто наши тела разучились его принимать. – Юноша, сам того не понимания, повторял чужие слова, веруя в них. За фанатизмом, как это всегда бывает, скрывалось сомнение, и когда оно взяло верх, молодой человек вернулся к прежнему питанию.
– Теперь-то уж одумается, – с тёплой улыбкой смотрели на него родители. Но им было и невдомёк, какая заноза сидела у сына между полушарий. Она проникала все глубже, влияя постепенно на суждения и решения.
Как и у всякого бывшего наркомана или алкоголика, разочаровавшегося в фанатичной вере, но не желающего возвращаться на прежний путь, у юноши были свои варианты получения от жизни «кайфа». И в них едва ли вписывались работа, отношения, и уж тем паче семья.
Прыжки с парашютом, с тарзанки, с моста, с крыши давали нужную дозу адреналина лишь первый год. Затем и они приелись.
– Я хочу увидеть мир! – Щёлкнуло в голове, ещё не тронутой сединами, в один будничный вечер. На эту мысль натолкнула шедшая по телевизору передача. Затем реклама, кричащая из каждого утюга «будь собой» и «следуй за мечтой» укрепила намерение.
Потянулись месяцы изнуряющей работы в попытках накопить на первое путешествие.
– Я здесь только на полгода, – с высоко поднятым подбородком говорил новый работник всем, кто хотел с ним сблизиться. Цель, маячившая на горизонте, приковывала взгляд настолько, что больше ничего не имело значения. И этот день настал довольно быстро: юноша отправился изучать мир. Сначала недалеко, только в пределах своей страны. Но с каждым разом, уезжая все дальше, парню было все труднее возвращаться домой, в старый видавший виды подъезд, в квартиру, требующую вот уже второй десяток капитального ремонта, на опостылевшую работу.
– Путешествия расширяют горизонт, мама, – отвечал он на любое предложение задуматься о будущем. – Надо жить здесь и сейчас.
И он жил. Здесь и сейчас. Никаких долгих отношений, никакой постоянной работы. Случайные, мимолётные знакомства, путешествия, переезды – все эти вещи настолько глубоко захватили человека, что он и подумать не мог о чем-то ином. Стабильность? Она виделась стагнацией, застоем, постепенным увяданием, и ещё одним шагом к тому будущему, которое он увидел на больничной койке в неполные 18.
Солнечные дни сменялись дождливыми, а затем и морозными, один год сменял другой, пока юнец превращался в мужчину. Он похоронил сначала одного родителя, а потом и второго. Продал их старую «халупу» и взял маленькую квартирку, «чтобы было, где бросить кости на пару недель».
– Может, я добавлю, и мы возьмём другую квартиру, побольше? – робко интересовалась его девушка.
– Нет, – отвечал мужчина, – мне так удобнее. Я сам. Тема закрыта.
Как когда-то родители не понимали его мироощущения, так и он теперь не понимал чувств своей пассии. Ей хотелось прожить с ним остаток жизни, слиться с ним и свить небольшое гнездо, с одним или двумя птенцами. Но ни увещевания, ни ультиматумы не приносили плодов. Каждый раз, направляясь в его квартиру, дама намеревалась сделать что-то, что сблизит их, свяжет тонкой, красной нитью судьбы. И каждый раз она ехала домой несолоно хлебавши.
В таком ритме прошли ещё пять лет. За этот срок девушка стала женщиной и покинула так и не повзрослевшего мужчину. Путешествия для него стали труднее: мышцы дряхлели, а кошелёк худел. Мысли о гедонизме посещали все реже, тогда как желание устроиться в кровати и отдохнуть – все чаще. Воспоминания поблекли, скомкались в один большой, толстый, весом почти в 30 лет, блин. Кусок теста, состоящий из кратких моментов, отобрал все, что могло создать хоть какую-то крепкую связь.
Одним пасмурным утром неутомимый путешественник проснулся и отправился готовить завтрак. Там, на кухне, между первой и второй сигаретой, на сотовый телефон пришло сообщение. Дата, заставка, пожелтевшие обои, грязные окна и жирные пятна на стене вернули в мозг старые воспоминания.
– Значит, сегодня? Сегодня мне 50?
Газ на плите был потушен. Юбиляр сходил в магазин и купил кусок торта, которому предназначалось принять в себя только одну свечу. Именинник осмотрел пустую комнату: ни друга, ни семьи, ни собаки, даже ни одной фотографии.
– С юбилеем, – прошептал он. Чуть подрагивающие, стареющие на глазах, пальцы поднесли горящую спичку к свече, живущей, пока горит фитиль, окружённый твёрдым, но податливым цветным парафином. Впрочем, как и человек…
Конец.
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме рассказы про измену (+1000 постов - рассказы про измену)
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!