расположение букв

Похороны Гоблина

Сегодня я считерю, и выложу чутка отредаченный текст, который давно публиковал на Пикабу. Там он всё равно не возымел особого интереса у аудитории + у меня скоро собеседование, а потому я ещё не уверен, смогу ли в ближайшее время накатать что-то ещё.

По окончанию ВУЗа я оказался на распутье: меня ждали либо санитары, либо военком. В обычных условиях я бы предпочёл первый вариант, но благодаря правильным знакомствам появилась возможность пройти службу в относительно комфортных условиях. Конечно, был ещё вариант штурмовать военкомат с огромным крестом на плече и зычным: "ОООООТЧЕЕЕ НААААШ, ИЖЕ ЕСИИИ НА НЕБЕСИИИ...", а потом ещё зачитать военкому лекцию о каиновом грехе. Но в таком случае велика была вероятность попасть не на альтернативную гражданскую службу, а откатиться к варианту с дуркой.

Так я попал в отделение охраны. Маленькая, неприметная часть посреди города с ограниченным контингентом. По факту местечко, где рядовые выполняли функции посыльных, компуктерщиков, нянек, автомоек и разнорабочих, но только не охранников. Год, проведённый в этом месте, был не так уж плох и в первую очередь запомнился как отличный полигон для практики по социализации. Не обошлось, конечно, и без эксцессов.

Один из таких случился рано утром, когда офицер, выезжая, переехал дворовую кошку. Животное не умерло сразу, но страшно страдало. Командир отделения приказал кошку добить и выкинуть. Так уж вышло, что среди сослуживцев я, насколько понял, оказался единственным, кто считал эвтаназию этически приемлемым решением. Потому, когда цепочка перекладывания ответственности за судьбу животного дошла до меня, я просто сделал, что считал должным. Не беспокойтесь - её смерть была быстрой.

После этого инцидента товарищ сержант и товарищ прапорщик почему-то решили, что будет здорово отдать мне на попечение "служебную" кошку и весь её свежий выводок в виде пятерых котят. Один котёнок пропал сразу, ещё один каким-то образом забрался в машину ефрейтора и уехал с ним на дачу, ещё одного я сбагрил по объявлению. Остались двое: Алёша и Гоблин. Алёша был резвый малый и, следуя по стопам матери, успешно охотится на голубей на плацу. Гоблин же рос болезненным и получил своё прозвище за скверный характер, большие уши и сломанный хвост.

Алёшка слева, Гоблин справа

Бедолага Гоблин в последние свои дни. Тут плохо видно, но у него сильно раздут живот и глаза как будто гноились. Когда он засыпал, на веки слеталась мошка.

Я честно пытался уломать прапорщика обследовать гниющего и разбухающего Гоблина у ветеринара, но смог добиться только стерилизации кошки-матери.

Кормить котов приходилось уставным паштетом, поскольку то был единственный мясосодержащий продукт, которого в части хватало с избытком. Как не трудно догадаться, кошачий желудок к армейским паштетам был не приспособлен. А потому коты, облюбовавшие комендатуру, гадили. Много и часто, совершенно не признавая лотка, приучить к которому я их так и не смог. Каждое утро мне приходилось совершать шестой подвиг Геракла (который про Авгиевы конюшни) с помощью ударных доз хлора.

Другим важным элементом для понимания финальной истории будет описание одиозной личности одного из офицеров. Майор Тупогубов (имена и фамилии изменены) оказался прикомандирован к нашей части примерно спустя два месяца после начала моей службы. Это был высокий, сутулый лысый мужчина с печальными голубыми глазами и по-детски большими губами. Некогда сильное тело к моменту нашего знакомства обременял пивной живот, удерживаемый над землёй непропорционально-длинными ногами. Гротескная внешность огромного ребёнка отлично ложилась на характер человека. Он любил громко покричать, присосаться к титьке с пивандеполой и раздать абсурдные приказы, которые тут же отменял командир части. Не любил Тупогубов начальника, рано вставать и работать, а потому утро отделения охраны периодически начиналось с квеста "Найди, где уснул товарищ майор" (если с этой задачей не справлялся дневальный).

Кроме обычных васянских замашек, выделяющейся чертой Тупогубова была особая форма духовности. Так, он считал невероятно романтичным поднять в час ночи водителя, заставить его гнать под сотку по городу, игнорируя светофоры, чтобы как можно скорее оказаться на смотровой площадке, с которой открывался вид на ночной город. В приступе патриотических чувств товарищ майор садился на корты, пускал скупую мужскую слезу, а затем звал водителя присесть рядом, чтобы вместе спеть что-нибудь из Любэ.

Другим проявлением его теплоты была своеобразная забота о кошках. Нет, ни денег на обследование Гоблина, ни приказов отвести его к ветеринару он давать не хотел, но периодически подкармливал котеек Вискасом, приговаривая что-то вроде: "Вооот, смотрите, что вам папка принёс". Самих котят тов. майор именовал, как и нас, "бойцами".

Финальный элемент истории - дрязги проверяющего полковника и командира части. Не знаю, что между ними произошло, но проверки, которые раньше случались не чаще двух раз в год, стали ежемесячными. К нам приезжал бойкий, невысокий старичок, который и на турнике раз двадцать подтянется и устав от корки до корки перескажет. А приезжал он, чтобы спросить: "А почему у вас в половой ветоши дыры?", "А почему у вас спортивный зал такой чистый? Совсем не занимаетесь?!", "А почему у вас снег серый?". Но особняком стоял следующий вопрос: "Ну-ка, бойцы, рассказывайте, вас тут бьют?". Не знаю, на какой ответ он каждый раз рассчитывал. Драки в части случались, но только среди офицеров.

Длились такие проверки целый день, и вся часть занималась тем, что старалась всячески избежать контакта с ревизором, параллельно натирая до блеска даже те вещи, которым блестеть по своей природе было не положено.

Во время одной и таких ревизий, и без того полуживой, Гоблин сдох в комендатуре. А ревизор уже вошёл в расположение части. Тов. сержант приказал быстро от трупа избавиться, ну я и выкинул его в мусорное ведро на кухне, прикрыв сверху картофельными очистками. От разгромной критики нашу часть это не спасло, но трупик Гоблина хотя бы остался незамеченным. О моей маленькой авантюре знали рядовые и сержант. Он же приказал как можно быстрее выкинуть содержимое ведра в мусорку, что я и сделал.

Было в районе пяти часов вечера, ревизор отстал от рядового состава и начал кошмарить офицеров, чем разбудил майора Тупогубова, которого командир части хотел уже откровенно слить. Тот, выбравшись (вывалившись) из офицерского расположения через окно на крышу барака, успешно избежал встречи с душнилами. По дороге из своей располаги в солдатскую он прихватил Вискас. Не обнаружив в комендатуре Гоблина, тов. майор вызвал тов. сержанта. Тот в свою очередь отчитался о печальной судьбе котёнка, чем навлёк на отделение гнев Тупогубова. Он потребовал немедленно откопать из мусорки труп Гоблина и перезахоронить его под ёлочкой со всеми почестями. Аргументы от разума проиграли в неравной схватке уставу и принципу единоначалия в армии.

Чтобы проститься с Гоблином, Тупогубов построил всё отделение, и пока двое моих сослуживцев закапывали яму под ёлочкой, майор произнёс проникновенную прощальную речь, упоминая в каждом втором предложении "Царствие божие", в котором должен был упокоиться котёнок. 

А тем временем проверяющий закончил свои дела (чаепитие, которое обычно длилось несколько часов) в кабинете начальника части. Движ на плацу ревизора привлёк. Тот вышел в сопровождении краснеющего командира части и поинтересовался, по какому поводу построение. Тов. майор, нисколько не сомневаясь в правильности своих действий и благотворном влиянии воспитательной работы, заявил: "Бойца хороним".

В этот момент лицо командира налилось такой краской, что любой помидор позавидует. 

Так началась неделя проверок, учебных тревог и пожаров.

Кто не пишет букву Ё, пусть передохнет!

По просьбе Bill Ein'a публикую заметку про ё в русском языке.

«На следующей неделе Москва передохнет от холода.» Время, место и причина в этой фразе постоянно меняются, но суть остаётся прежней: кто-то должен передохнуть. Или передохнуть. В любом случае, нас интересует не судьба передохнувших, а причина каламбура. Буква Ё. Её хотели убрать уже тогда, когда ещё даже официально не ввели, но она сохранилась до наших дней. Сегодня мы поговорим о непростой истории этого «е с точками».

Начнём с того, как вообще так получилось, что букв стало не хватать. При Петре алфавит сокращали, при большевиках через три столетия тоже, а тут в 18 веке вдруг решили дополнить. Зачем? Неужели кириллица не отражала все звуки русского языка? Отражать-то отражала. Когда-то. В момент создания. Но язык – штука живая, и из-за этого могут меняться не только слова, к чему мы все привыкли, но и звуки. Например, три палатализации и падение редуцированных (как-нибудь про это обязательно расскажу) очень сильно поменяли язык и во многом заложили основы современного русского. Нас же сейчас интересует другой фонетический процесс – переход [э] в [о], или «ёкание».

Начался он в эпоху позднего древнерусского языка, то есть в 12-14 веке, когда наш язык был всё ещё жутко архаичным и непонятным. Таковым его отчасти делали некоторые языковые законы. Например, закон слогового сингармонизма, согласно которому, если упростить, твёрдые согласные могли стоять только с гласными Ы, А, О, У, а мягкие – с гласными Э и И. Теперь давайте проведём небольшую артикуляционную разминку.

Произнесите по очереди звуки [о], [ы], [э] (как в слове «место», а не как в «мэр»). Заметьте: с каждым звуком язык оказывается всё ближе к верхним зубам. Отлично, а теперь произносите пары «твёрдый-мягкий согласный»: [л]-[л’], [б]-[б’], [с]-[с’]. Заметили, как язык поднимается при произнесении мягкого? Так вот, при произнесении звуков [э] и [и] язык поднят сильнее всего, поэтому произносить перед ними мягкий согласный удобно: язык почти не двигается. Сравните движения языка при произнесении «лёд» и «лед». Во втором случае он проделывает куда меньший путь. Получается отлично, замечательно и удобно, но к 12 веку закон сингармонизма ослабел, начал допускать много исключений, и тут всё заверте…

Первыми пали исконно мягкие согласные, то есть сонорные ([л],[н],[р],[й]), шипящие и [ц] (он тогда ещё был мягким и отвердел как раз, когда закончился переход е в о): нести – нёс, пчела – пчёлы. Следом по определённой закономерности пошли остальные мягкие. Также [э] превратилось в [о] на концах слов. Процесс произошёл во многих слогах, но сохранился только под ударением, поэтому получившийся звук оказался всегда ударным и остаётся таким по сей день. При этом некоторые слова, тот же «персик», хоть и соответствовали всем требованиям, сохранили свой [э]. Происхождение звука выяснили, теперь переходим к букве.

В некотором царстве, в некотором государстве жил писатель Николай Михайлович Карамзин. Жил, писал и однажды придумал букву. Нет, не вот так вот с неба взял, а поддержал начинание Академии наук и вместо предлагаемой учёными io начал использовать ё. Об этом пишет Александр Реформатский – одна из знаковых фигур советской филологии. Такого мнения наука придерживалась очень долго, и миф о «Карамзине-создателе буквы Ё» прочно закрепился в обществе. Нет, здесь не было чьего-то злого умысла, просто правду историки узнали не так давно.

На самом деле, автором буквы являлась княгиня Екатерина Дашкова (первая в мире женщина-руководитель Академии наук, не то что в этих ваших феодально-маскулинных Европах). На заседании 18 ноября 1783 года Екатерина Романовна сказала, что негоже один звук обозначать двумя буквами (на тот момент предлагали сделать обозначение io) и нарисовала букву ё. По одной из версий, Дашкова вдохновлялась шведским алфавитом, по другой – просто сделала что-то среднее между ïo (использовалось параллельно с io) и буквой е (превращения которой, как мы помним, всю кашу и заварили). Как бы то ни было, мудрым мужам предложение понравилось и его приняли. Вот только сторис: «Смотрите, чЁ придумали» запостить было некуда, посему буква начала распространяться только через 12 лет. Первым напечатанным словом с Ё в 1795 году стало слово «всё» в книге Ивана Дмитриева «И мои безделки». И лишь спустя ещё год в игру вступает Карамзин и его альманах «Аониды». Кстати, неизвестно, сам писатель придумал использовать новинку или же это была инициатива издательства, потому что «Историю государства Российского» Николай Михайлович писал без Ё.

И всё бы хорошо, но вот только ёканье в то время считалось признаком малограмотной черни, и высокодуховным людям новая буква была, в общем-то, не нужна. Не произносили они так слова. К началу ХХ века ситуация постепенно изменилась, но тут пришли большевики. Нет, букву Ё не запрещали, ниоткуда не убирали, но использовать как-то тихо молча прекратили. Лишние чернила всё-таки, а людям и без точек понятно, что за слово. Такое безобразие продолжалось до 1942 года, когда Сталин увидел захваченные немецкие карты. На них фрицы старательно выводили О на месте русской Ё. Наши карты в то время такой точностью не блистали. Поэтому 24 декабря народный комиссар просвещения Потёмкин (что-то мне подсказывает, что по личным мотивам) ввёл обязательное употребление буквы Ё везде, где она есть.

Как это часто бывает, вскоре всем стало до лампочки. Лишний раз двигать рукой на письме никто не хотел, так что точки снова исчезли, и все вернулось на круги своя. Сейчас буква всё ещё пребывает в подвешенном состоянии: её обязательно использовать только там, где могут быть разночтения. Необязательность буквы Ё подарила нам Фета вместо Фёта, «жителей Москвы», которые уже в который раз «передохли» от какой-то напасти и повторяющийся квест «Проверь, как тебя записали» у всех носителей буквы в ФИО. А ещё в честь буквы Ё в Ульяновске в 2005 году поставили памятник.

Как-то так…

__________________________________

Автор: Дмитрий Жаров