Был только один шанс из миллиона, что останки погибшего Аркадия Гидрата найдут, а содержимое медальона прочитают. И это случилось. Так что, будете ехать в метро, найдите на станции «Площадь Революции» скульптуру парня с книгой — теперь вы знаете кто он.
Есть в Москве станция метро «Площадь Революции». Ее вестибюль украшают скульптуры девушек и парней с красивыми лицами и вдумчивыми глазами. Пограничник с собачкой, которой все трут нос на удачу, девушка с петушком, тоже натертым до блеска, бравый летчик.
В 1937 году, когда отливались эти фигуры, их прообразам — молодым парням и девушкам — было лет по 25-30. Сколько из этих ребят пережили войну? Как сложилась жизнь их близких?
По разным оценкам, от одного до четырех миллионов советских солдат, участвовавших во Второй мировой войне, до сих пор числятся пропавшими без вести. Многие из них были оставлены незахороненными на полях сражений.
Поиском и захоронением останков таких солдат сейчас в России занимаются в основном волонтеры из поисковых отрядов.
Однажды на закате дня в 2000 году поисковик Вячеслав Прохоренко находит останки солдата рядом с немецкими укреплениями на Синявинских высотах в Ленинградской области.
Петлицы младшего лейтенанта, бинокль, пистолет. А в кармане истлевшей гимнастерки — медальон с запиской. Раскручивают еле живой бланк уже в лагере. «Бумажка тонкая-тонкая, буквы еле видны. Оставлять до утра было нельзя. Буквы бы расплылись, а бумага бы засохла и рассыпалась. Собрали фонари со всех отрядов и решили разворачивать записку в темноте», — рассказывает участник той экспедиции Илья Прокофьев.
Четыре часа напряженная тишина. Фонари дрожат в уставших и холодных руках. Наконец записку удается развернуть и прочесть: «Гидрат Аркадий Антонович, город Гусь-Хрустальный, посёлок Красный».
Начинается поиск данных о бойце, ребята посылают запросы в военкоматы и архивы. Несколько месяцев спустя выясняется, что Аркадий Гидрат родился в Калуге, был многократным чемпионом Москвы и рекордсменом СССР по прыжкам в высоту с результатом 191,5 см, преподавал в Государственном центральном институте физической культуры.
Аркадий Гидрат (справа) во время соревнований по легкой атлетике
Аркадий Гидрат вошел в число 50 лучших прыгунов в высоту за всю историю СССР
В 1939-м Аркадий добровольцем ушел на войну с Финляндией, служил в лыжном батальоне. Вернулся, начал писать кандидатскую диссертацию по педагогике. Но не успел ее закончить. Снова началась война — Великая Отечественная.
В августе 1941 года сержанта Гидрата, как отличившегося в боях, отправили на курсы для младших командиров «Выстрел». Выпускникам присваивали звание младшего лейтенанта и прочили большое военное будущее. Но уже в сентябре рота курсантов под командованием Гидрата насмерть встала на Синявинских высотах, пытаясь не допустить полной блокады Ленинграда.
Вячеслав Прохоренко (сидит) и другие поисковики отряда «Честь и долг» недалеко от того места, где были найдены останки Аркадия Гидрата
«Нам удалось найти в Москве дочь офицера — Ольгу Аркадьевну Гидрат. Мы встретились, и она попросила нас съездить в одно место», — рассказывает поисковик Николай Исаев.
«На станции метро "Площадь революции" Ольга Аркадьевна подошла к фигуре парня с книгой, положила руку на ботинок скульптуры и тихонько произнесла: "Знакомьтесь, это мой папа», — тут голос Николая обрывается. Сдержать слезы почти невозможно.
К скульптуре, которую лепили с Аркадия Гидрата, его дочь приходит до сих пор.
«Мама всегда приходила с цветами, подолгу сидела рядом со скульптурой и плакала. Это единственное место, куда мы могли прийти. Ведь во всех документах папа числился пропавшим без вести. Я помню, как он посадил меня на плечи, и мы долго стояли перед зеркалом… А потом папа ушел, и больше вестей о нем не было», — вспоминает Ольга Гидрат.
Весной 2001 года останки Аркадия Гидрата были захоронены с отданием воинских почестей на мемориале на Синявинских высотах. Личные вещи офицера поисковики передали дочери, она до сих пор хранит их как реликвию.
Ольга всю жизнь проработала гидрогеологом, воспитала сына, которого назвала Аркадием — в честь отца.
«Поймите, неизвестный солдат — это не что-то абстрактное, каждый неустановленный воин — это был живой человек! У него было имя, семья, любовь была своя!» — вздыхает Илья Прокофьев.
Он и тысячи других волонтеров продолжают искать останки погибших солдат.
На полях записки, которую Аркадий Гидрат вложил в свой смертный медальон, он написал жене «Живи счастливо!». «Такое вот завещание любимой. Да и всем нам, наверное», — добавляет Прокофьев.
Будете ехать в московском метро, найдите на станции «Площадь Революции» скульптуру парня с книгой — этот пост о нем.
«Дань памяти»: Путин и Лукашенко открыли памятник под Ржевом
Президенты России и Белоруссии Владимир Путин и Александр Лукашенко приняли участие в открытии памятника Советскому солдату под Ржевом. В 1942-1943 годах на этой территории велись ожесточенные бои, в ходе которых, как подчеркнул российский лидер, погибли, получили ранения и пропали без вести более 1 млн 300 тыс. человек.
Президенты России и Белоруссии Владимир Путин и Александр Лукашенко открыли мемориал Советскому солдату под Ржевом и возложили к нему цветы. При встрече главы государств обнялись, пожали руки присутствовавшим ветеранам и пообщались с ними.
Российский и белорусский лидеры возложили к памятнику гирлянды цветов, в руках они несли букеты красных роз.
Кроме того, президенты поучаствовали в высадке елей в память о людях, погибших в Великой Отечественной войне.
Мемориал Советскому солдату был создан на общественные пожертвования по инициативе ветеранов Великой Отечественной войны. Он находится возле деревни Хорошево Ржевского района Тверской области вблизи федеральной трассы М-9 Москва — Рига. Проект воплотило в жизнь Российское военно-историческое общество при поддержке Союзного государства, Минкультуры России и правительства Тверской области.
Высота бронзовой скульптуры составляет 25 м, вес — порядка 80 т. Монумент создан на основе фотографий реальных участников Ржевской битвы.
Владимир Путин подчеркнул, что бои под Ржевом в 1942-1943 годах имели огромное значение для приближения решительного перелома во всей Второй мировой войне.
«Значение этой затяжной кровопролитной битвы в победе советского народа над нацизмом огромно, она окончательно показала врагу: пытаться вновь развернуть наступление на Москву невозможно, как невозможно сломить, покорить людей, вставших на защиту своей Родины», — подчеркнул российский президент.
Он отметил, что за каждым погибшим снова поднимался в бой советский солдат и «невероятная ярость этой борьбы изматывала врага, сокрушала, подтачивала гигантскую военную машину Третьего рейха».
«Бои подо Ржевом шаг за шагом, день за днем приближали триумфальный исход Сталинградского сражения, долгожданный прорыв блокады Ленинграда, освобождение Белоруссии, Украины, Прибалтики, тот самый окончательный, решительный перелом в ходе всей Второй мировой войны», — заявил Путин.
Он назвал открытие монумента данью памяти всем, кто сражался в полях подо Ржевом, защищал Отечество и отдал свою жизнь ради великой Победы.
Еще не так давно в официальной истории «не принято было много говорить» о боях подо Ржевом, и сами участники рассказывали об этих событиях довольно скупо: вспоминать «так называемую ржевскую мясорубку» слишком тяжело, подчеркнул президент.
Ожесточенные и отчаянные сражения велись в этой местности долгие месяцы, солдаты боролись «за каждую рощу, пригорок, за каждый метр земли», отметил глава государства.
«Невозможно без боли думать о тех потерях, которые понесла здесь Красная Армия. Погибли, были ранены, пропали без вести более 1 млн 300 тыс. человек. Чудовищная, просто немыслимая цифра», — сказал Путин. По его словам, «наш святой долг — чтить, помнить каждого героя», а увековечивание их подвига «было делом совести и чести».
Он также призвал продолжить поисковую работу подо Ржевом. Президент поблагодарил поисковиков, которые «возвращают павшим их имена, а близким, потомкам — часть семейной истории». «Здесь, на этой многострадальной земле, поисковая работа обязательно должна быть продолжена», — подчеркнул глава государства.
Отдельно он выразил благодарность всем, кто участвовал в самом создании мемориала. «Это просто замечательная, прекрасная работа», — сказал Путин.
Проект скульптора Андрея Коробцова и архитектора Константина Фомина — бронзовая фигура советского солдата, возведенная на десятиметровом насыпном кургане, — победил по итогам открытого международного конкурса на лучшие архитектурно-художественные решения.
Находясь во Ржеве, президент также обратился к гражданам страны и призвал их принять участие в голосовании по поправкам в Конституции РФ.
Глава государства подчеркнул важность каждого голоса и заявил, что, голосуя за поправки, россияне голосуют за страну, в которой хотят жить и работать.
«Вновь обозначу свою позицию, она четкая, неизменная и абсолютно твердая: обновленный текст Конституции, все предложенные поправки вступят в силу только при вашем одобрении, при вашей поддержке», — заверил президент.
Ложь «Штрафбата». Что на самом деле представляли собой штрафные части?
В 2019 году исполнилось 15 лет со дня первого выхода на экраны телесериала «Штрафбат». Картина Николая Досталя, снятая по сценарию Эдуарда Володарского, по сей день регулярно демонстрируется различными телеканалами, в том числе и в дни государственных праздников.
Поразительно, но многими «Штрафбат» воспринимается как «тяжелая правда» о войне. Кажется, что в это поверили и сами авторы. Несколько лет тому назад режиссер Досталь обратился с открытым письмом к Генеральному директору ВГТРК Олегу Добродееву по поводу демонстрации «Штрафбата» на канале «Россия». Ему не понравилось то, что из картины был вырезан ряд сцен сексуального характера, а также убраны некоторые ругательства. Досталь заявлял, что он испытал «чувство горечи и стыда за такую грубую, мелочную и ханжескую цензуру».
По какой причине режиссер и сценарист не испытали чувства горечи и стыда за собственное произведение, неизвестно. Между тем авторы переврали историю штрафных подразделений Красной армии чуть более, чем на 100 процентов. Неправда начинается уже на этапе замысла. В интервью изданию «Труд» господин Досталь в свое время заявлял: «Прочитав первые страницы, я понял, что от такого материала отказаться просто нельзя. К тому же я вспомнил, что мой отец не только прошел войну, но и был в плену. Из немецкого лагеря чудом не попал в советский».
Пришла пора ответить несколько ключевых вопросов, связанных с темой штрафных подразделений Красной армии.
Правда ли, что спасшихся из плена отправляли штрафные части?
Согласно опубликованным официальным советским документам, к 1 марта 1946 года, когда основной поток советских военнопленных прошел фильтрацию после возвращения на Родину, ситуация выглядела так: 281 780 человек (18,31%) были направлены к месту жительства, 659 190 (42,82%) зачислены в списки воинских частей, 344 448 (22,37%) включены в состав рабочих батальонов, 27 930 (1,81%) оставались в фильтрационных лагерях и 226 127 (14,69%) были переданы в распоряжение НКВД.
Лица, отправленные в воинские части и рабочие батальоны, спустя некоторое время демобилизовывались и возвращались домой. В отношении лиц, переданных НКВД, продолжалась дополнительная проверка относительно их сотрудничества с гитлеровцами. Далеко не все из этого числа в итоге оказались в советских лагерях. А многие из тех, кто туда попал, получили по заслугам. Это не исключает, конечно, возможности принятия ошибочных решений в отношении тех или иных лиц.
Но ни о каком «чуде», про которое рассуждал автор «Штрафбата», и речи быть не может — абсолютное большинство советских военнопленных не подвергалось преследованию со стороны сотрудников НКВД.
Сколько вообще людей было в штрафных частях?
Оспаривать подвиг людей, честно воевавших в штрафных ротах и батальонах, было бы несправедливо. Но есть довольно красноречивые факты. За весь период Великой Отечественной войны через службу в Красной армии прошли 34 476 700 человек. Из них в штрафных частях служили менее 430 тысяч человек. То есть штрафников в Красной армии было менее 1,5 процента. Уже по этим показателям можно судить о том, сколь серьезной была значимость для общего исхода войны данных подразделений.
Когда и как появились штрафные роты и штрафные батальоны в Красной армии?
Весенне-летняя кампания 1942 года обернулась тяжелыми поражениями Красной армии. Наступление на Харьков не просто потерпело неудачу, а обернулось полным разгромом группировки советских войск. Убитыми, ранеными и пленными Красная армия потеряла около 500 000 человек. Гитлеровцам удалось захватить Крым, в начале июля 1942 года пал Севастополь. Немецкие войска устремились к Волге, захватывая всё новые и новые территории. 7 июля гитлеровцы ворвались в Воронеж, 23 июля пал Ростов-на-Дону. Отступление Красной армии, казалось, приняло необратимый характер. После выхода к берегам Волги и захвата Сталинграда Советский Союз лишался стратегических ресурсов и коммуникаций. Хуже того, прорвавшийся на Кавказ противник мог завладеть нефтепромыслами Грозного и Баку. Решающий успех гитлеровцев на Волге и на Кавказе был чреват вступлением в войну с СССР Японии и Турции, что превращало крайне тяжёлое положение в абсолютно катастрофическое.
В этих условиях 28 июля 1942 года был подписан Приказ Народного комиссара обороны СССР №227, вошедший в историю как приказ «Ни шагу назад!». Текст этого документа, возможно, впервые за войну говорит о том, что Советский Союз несет катастрофические потери: «Территория Советского Союза — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жёны, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн населения, более 80 млн пудов хлеба в год и более 10 млн тонн металла в год. У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше —
значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».
Крайне жестко оценивается и ситуация, сложившаяся в войсках: «Часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамёна позором. Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную армию, а многие из них проклинают Красную армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».
Главная задача, которую был призван решить приказ 227, — привести армию в чувство и повысить дисциплину в частях. Для этого решено было воспользоваться немецким опытом, о чем прямо и говорится: «После своего зимнего отступления под напором Красной армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали далее около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на ещё более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи... Как известно, эти меры возымели своё действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой».
Чем штрафные батальоны отличались от штрафных рот?
Ответ на этот вопрос содержится в самом приказе номер 227. Штрафные роты предназначались для лиц рядового и сержантского состава, штрафные батальоны — для среднего и старшего комсостава.
Делалось это как для сохранения субординации даже среди провинившихся военных, так и по причине разной степени боевой подготовки. У офицерского состава, прошедшего военные училища, она, разумеется, была выше, чем у рядовых, а значит, штрафной батальон был в состоянии решать более сложные задачи, чем штрафная рота.
Приказ №227 предусматривал формирование в пределах фронта от 1 до 3 штрафных батальонов численностью до 800 человек и в пределах армии от 5 до 10 штрафных рот численностью 150-200 человек.
Удивительно, но создатели «Штрафбата» допускают грубейшую ошибку даже в этом элементарном вопросе. Штрафное подразделение, где вперемешку служат бывшие уголовники, офицеры и рядовые, просто не могло существовать в действительности.
За что попадали в штрафные подразделения Красной армии?
Главная причина — это нарушение воинской дисциплины. Изначально речь, в первую очередь, шла о проявлении трусости, отступлении без приказа и т. д. В дальнейшем в штрафбаты и штрафные роты отправляли лиц, виновных в утрате военного имущества и прочих воинских преступлениях, а также тех рядовых и командиров, которые совершили уголовные преступления в боевых условиях.
Правда ли, что в штрафные роты набирали уголовников?
Никакого специального набора уголовников в ряды Красной армии не было. Начиная с фильма «Место встречи изменить нельзя», где была показана трагическая история рядового Левченко, происходит путаница. Действительно, в годы войны лицам, осужденным за незначительные преступления, а также преступления средней тяжести, предоставлялась возможность вместо тюремного заключения «искупить вину кровью». Осужденный мог подать соответствующее заявление, которое рассматривалось компетентными органами. То есть право на искупление кровью еще надо было заслужить.
Как долго продолжалась служба в штрафных ротах и штрафных батальонах?
В отличие от штрафных подразделений вермахта, где наказание могло быть бессрочным, в Красной армии была верхняя граница — 3 месяца. Такой срок назначался лицам, которым за их преступления в обычных условиях полагалось 10 лет заключения. Лицам, осужденным за менее тяжелые преступления, мог быть назначен срок 2 месяца, либо 1 месяц.
Срок пребывания в штрафных подразделениях сокращался для тех, кто проявил личное мужество и был отмечен командованием либо получил ранение в бою. Существовало правило — если боец штрафной роты или штрафного батальона получил ранение, требующее госпитализации, он считался «искупившим кровью» и освобождался от дальнейшего наказания. Военнослужащие восстанавливались в прежних званиях, а у бывших уголовников погашались судимости.
В особых случаях бойцы штрафных подразделений по ходатайству командования могли быть представлены к награждению орденами и медалями.
Правда ли, что штрафными ротами и батальонами могли командовать сами штрафники?
Это еще одно грубейшее искажение действительности, допущенное авторами «Штрафбата». Лицо, наказанное службой в штрафбате, никем командовать не могло. Состав штрафных подразделений делился на постоянный и переменный. Переменным составом были сами штрафники, постоянным составом являлись командиры подразделений от взвода и выше, назначавшиеся из числа кадровых офицеров, политработники, штабные работники (связисты, писари и др.) и медицинский персонал.
Правда ли, что в штрафных подразделениях Красной армии отсутствовала воинская дисциплина?
Представление о пьющих штрафниках, хамящих командованию, устраивающих драки и насилующих мирное население — это нечто за гранью добра и зла. Дисциплина в штрафных подразделениях была строжайшей, и за ее малейшее нарушение следовало серьезное наказание. В такие части назначались самые надежные и устойчивые офицеры и политработники. Идеологическая обработка личного состава велась постоянно. Картины, представленные в сериале «Штрафбат», не отражают ничего, кроме полного незнания авторами темы.
Действительно ли штрафников расстреливали заградотряды НКВД?
Необходимо начать с того, что сама практика использования заградотрядов в тылу войск во избежание панического отступления ведет свою историю со времен античности.
В годы Великой Отечественной войны заградотряды существовали как в структуре Наркомата обороны, так и в НКВД. Появились они в самом начале войны. Согласно директиве Третьего управления Наркомата обороны СССР о работе в военное время, подвижные контрольно-заградительные отряды предназначались для задержания дезертиров; задержания всего подозрительного элемента, проникшего на линию фронта; проведения предварительного расследования с последующей передачей материала вместе с задержанными по подсудности. Отдельные стрелковые взводы, роты и батальоны при особых отделах НКВД дивизий, корпусов, армий и фронтов предназначались для борьбы с «дезертирами, трусами и паникерами». Эти подразделения, выставлявшие засады и дозоры «на войсковых дорогах, дорогах движения беженцев и других путях движения», занимались «выявлением военнослужащих, самовольно оставивших боевые позиции». Согласно директиве, «всех установленных дезертиров немедленно арестовывают и ведут следствие для предания их суду военного трибунала». В то же время «всех отставших от части военнослужащих организовывают повзводно (поротно) и под командой проверенных командиров в сопровождении представителя особого отдела направляют в штаб соответствующей дивизии».
«В особо исключительных случаях, когда обстановка требует принятия решительных мер для немедленного восстановления порядка на фронте, начальнику особого отдела представляется право расстрела дезертиров на месте», — говорилось в документе. При этом, вопреки бытующему мнению, особисту приходилось отвечать за каждый подобный случай. Если выяснялось, что начальник особого отдела превысил свои полномочия, его самого ждал трибунал.
Как видим, заградотряды были созданы задолго до появления штрафных подразделений.
В приказе 227 предусматривалось создание новых заградотрядов: «2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:
б) сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооружённых заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникёров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной».
В период с 1 августа по 1 октября 1942 года заградительными отрядами Донского фронта были задержаны 36 109 человек, из которых расстреляны 433, арестованы 736, направлены в штрафные батальоны 33, направлены в штрафные роты 1056, возвращены в свои части 32 933 человека.
Статистика по Сталинградскому фронту за тот же период: всего задержано заградотрядами 15 649 человек, из них расстреляны 278, арестованы 244, направлены в штрафные батальоны 42, направлены в штрафные роты 218, возвращены в свои части 14 833 человека.
Численность заградотрядов в принципе не предполагала создания сплошного фронта за основной линии обороны. Они выставлялись по решению командования за спиной у части, чья устойчивость вызывала наибольшие сомнения.
Задача массово расстреливать своих перед заградотрядами не ставилась, поскольку требовалось обратное — привести людей в чувство и вернуть в бой. Как видно из статистики, она вполне успешно решалась.
При этом штрафные роты и батальоны тут вовсе не упоминаются. Это объясняется просто — в тот период главным вопросом было удержание оборонительных рубежей, в то время как штрафников использовали во время наступательных операций.
Могли ли заградотряды оказаться за спиной у штрафных рот и батальонов? Да, если командование имело основания полагать, что штрафники морально неустойчивы и могут начать отступление.
Но никаких расстрелов целых рот не было и быть не могло, ибо, повторим, задача была обратной — вернуть людей в бой, а не помочь немцам в их уничтожении.
Правда ли, что сбежавшие из плена советские солдаты и офицеры попадали в штрафные части?
Бывшие военнопленные и лица, побывавшие в окружении, проходили проверку органами НКВД. Согласно опубликованным данным, к марту 1944 года через проверку в спецлагерях прошли 256 200 военнослужащих, из которых в ряды Красной армии вернулись 223 281 человек, в конвойные войска были зачислены 4337 человек, направлены в оборонную промышленность 5716 человек, убыли в госпитали 1529 человек, умерли 1799 человек, арестованы 11 283 человека, направлены в штрафные подразделения 8255 человек. Общее число лиц, попавших под репрессии (арестованных и направленных в штрафные подразделения), составляет 7,6% от общего числа.
Очевидно, что для того, чтобы угодить в штрафбат, нужно было вызвать у НКВД очень серьезные и обоснованные подозрения. Это, конечно, не исключает возможности ошибки, но не делает это явление массовым.
Действительно ли бойцы штрафных подразделений были обречены на смерть?
Потери в штрафных ротах и штрафных батальонах действительно были существенно выше, чем в обычных подразделениях. Это объясняется тем, что использовались они в наступлении, при котором потери всегда выше, чем в обороне, и на наиболее опасных направлениях.
Но то, что погибали все, — миф. Как уже говорилось, раненые и проявившие мужество покидали подразделение по иной причине — считалось, что они свою вину полностью искупили.
«Военных консультантов у нас практически не было потому, что, предвидя возможные к нам претензии, мы никого не хотели подставлять, решили всю ответственность взять на себя», — заявлял режиссер Досталь в интервью.
Можно констатировать, что авторы «Штрафбата» несут ответственность за создание фильма, полностью переворачивающего реальность войны. Спустя 15 лет после своего создания «Штрафбат» своей ложью отравляет сознание молодежи, рассказывая не о настоящей правде войны, а фантазиях, родившихся в головах авторов. Фантазиях, надо сказать, весьма грязных и недостойных.
Зоя погибла в самом начале Великой Отечественной — в ноябре 1941 года. Уже в конце января 1942 года появилась первая публикация о девушке. Это была статья "Таня" Петра Лидова. "Палач уперся кованым башмаком в ящик, и ящик заскрипел по скользкому утоптанному снегу. Верхний ящик свалился вниз и гулко стукнул оземь. Толпа отшатнулась..." — описывал журналист казнь 18-летней девушки.
Так страна узнала историю молодой разведчицы, пойманной немцами, которую они пытали, зверски избили, но так и не выведав никакой ценной информации, публично казнили. События произошли в подмосковной деревне Петрищево, Петр Лидов писал очерк после освобождения ее от немцев и еще не знал настоящего имени партизанки-разведчицы — Зоя Космодемьянская.
Уже в ходе войны Зоя стала одним из главных ее "официальных" героев, олицетворением подвига советского человека, сопротивляющегося врагу. Поэтому неудивительно, что волна пересмотра событий Второй мировой войны, начавшаяся в 90-е годы, коснулась и этой истории. Часть публицистов и историков поставила под сомнение официальную версию подвига Зои. ТАСС вместе с экспертами разобрался, насколько "каноническая" история Зои Космодемьянской соответствует правде.
На подступах к Москве
События в Петрищево происходили во время битвы за Москву. Положение на фронте было тяжелым: власти не исключали вариант сдачи столицы. Из города были эвакуированы основные наркоматы, аппарат ЦК, Генштаба, дипломатический корпус, не меньше 500 крупных промышленных предприятий. В Москве из высшего руководства оставались только Сталин, Берия, Молотов и Косыгин.
Очерк Петра Лидова "Таня", опубликованный в "Правде"
"В октябре 1941 года немцы нанесли удары по Брянскому, Западному и Резервному фронтам и прорвали оборону вокруг Москвы в нескольких местах. Дорога на Москву оказалась открытой, — рассказывает ТАСС историк спецслужб Андрей Ведяев. — В ноябре Ставка Верховного главнокомандования издала приказ № 0428 об уничтожении населенных пунктов в прифронтовой полосе, в котором говорилось, что "германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и… ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. На обширных участках фронта немецкие войска, встретив упорное сопротивление наших частей, вынужденно перешли к обороне и расположились в населенных пунктах вдоль дорог на 20–30 км по обе стороны. …Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики".
Решено было выгнать немецкую армию на холод, в поле, тем самым снизив ее боеспособность. Для этого было приказано уничтожать "населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог", использовав "авиацию …команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы".
Решено было выгнать немецкую армию на холод, в поле, тем самым снизив ее боеспособность. Для этого было приказано уничтожать "населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог", использовав "авиацию …команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы"
Именно в таких условиях многие москвичи пошли добровольцами в действующую армию. Одной из них была Зоя Космодемьянская. И хоть девушка не внушала доверия ни с идеологической точки зрения (внучка священника), ни внешне — была слишком хрупкой и красивой, а разведчику надо быть выносливым и неприметным, она была очень настойчивой.
"Зою приняли в войсковую часть № 9903 — одну из самых секретных в Красной армии. Начальником части был легендарный разведчик-диверсант Артур Спрогис. Ему нужно было за несколько дней научить 18-летних юношей и девушек правильно спать в снегу, минировать дороги, ориентироваться на местности", — рассказывает Ведяев.
"Трагизм состоял в том, что 90% личного состава части числилось в безвозвратных потерях по итогам операций. Осень 1941 года — крайне тяжелое время для Красной армии, войсковой разведки и контрразведки, потери были очень большими", — отмечает историк, член Центрального совета Российского военно-исторического общества Армен Гаспарян.
Предательство комсомольца
На счету Зои до рокового ноябрьского выхода уже была ликвидация вражеского мотоциклиста, в сумке которого разведчики обнаружили ценные штабные документы, включая топографические карты. В Петрищево группа разведчиков отправилась с особым заданием.
"В этой глухой деревушке немцы расположили часть армейской радиоразведки. Она перехватывала наши радиопереговоры, устраивала эфирные помехи. В те дни советское командование планировало мощное контрнаступление. Стало необходимым вывести вражескую станцию из строя, хотя бы на некоторое время. Охраняли надежно. Мы посылали несколько групп — никто задания не выполнил", — рассказывал в своих послевоенных воспоминаниях Артур Спрогис.
Казнь Зои Космодемьянской
В два часа ночи три участника разведгруппы — Крайнов, Клубков и Космодемьянская — дошли по Петрищево и подожгли три дома, где жили немцы. Борису Крайнову удалось уйти, а Клубков был схвачен немцами и выдал Космодемьянскую.
Вот об этом советская печать не упоминала. Артур Спрогис объяснял это так: "Петр Лидов в очерке "Таня" туманно так написал "с Зоей пошли еще двое, но... вскоре осталась одна". Почему? А потому что Клубков был комсомольским вожаком, до войны он возглавлял комсомольскую организацию крупного московского завода ... и у нас в отряде был комсоргом. Нельзя было писать о его предательстве".
А затем произошли описанные в заметке Лидова события: солдаты при поддержке двоих местных жителей схватили Зою, пытали и казнили. После казни ее тело висело в петле еще больше месяца. Виселицу спилили только 1 января 1942 года. А в конце января деревню уже освободили советские войска.
Мифы о Зое
Если роль комсомольца Клубкова советская пропаганда скрывала, то о Зое Космодемьянской писала правдиво. По крайне мере, все попытки нивелировать ее подвиг оказались безуспешными. Например, в 1990-е годы обсуждалась версия, что героиней советские власти Зою Космодемьянскую "назначили". Сотрудник Института российской истории РАН Елена Сенявская тогда предположила, что в Петрищево фашисты казнили Лейли Озолину — 19-летнюю разведчицу отряда особого назначения Западного фронта, которая примерно в то же время пропала без вести.
После освобождения Петрищево "акт опознания был составлен комиссией в составе представителей ВЛКСМ, офицеров Красной армии, представителя РК ВКП(б), сельсовета и жителей села. В нем идентифицирована личность Зои", — опровергает эту версию Андрей Ведяев.
Кроме того, после того как появились сомнения в личности разведчицы, казненной немцами, НИИ судебной экспертизы Минюста России провел судебно-портретную экспертизу, которая также подтвердила личность Космодемьянской.
Распространялась и информация о том, что Зоя была психически больна. Например, художник и психиатр Андрей Бильжо написал, что "читал историю болезни Зои Космодемьянской, которая хранилась в архиве Психиатрической больницы им. П.П. Кащенко. ...она страдала шизофренией". По его версии, историю болезни Зои уничтожили в годы перестройки по настоянию родственников, чтобы скрыть диагноз. И молчала Зоя во время казни, потому что была в состоянии "кататонического ступора с мутизмом".
На самом деле в ноябре 1940 года Зоя перенесла острую менингококковую инфекцию и действительно лежала в больнице, только не имени Кащенко, а имени Боткина, а после выздоровления до марта 1941 года проходила реабилитацию в санатории "Сокольники".
"Люди позволяют себе циничные и гнусные комментарии по поводу подлинных народных героев. Это происходит на протяжении почти 30 лет. К сожалению, у нас в стране до сих пор нет механизма для серьезного сопротивления этому, — констатирует Армен Гаспарян. — Если бы подобные заявления по поводу героев, скажем, Первой мировой войны прозвучали в Великобритании или Германии, эти люди сидели бы в тюрьме за унижение и осквернение национальных святынь".
"Стране нужен был образ героя"
Во время обороны Москвы, примерно в то же время, когда произошла трагедия в Петрищево, на фронте и в тылу немцев погибли тысячи советских солдат, разведчиков. То, что именно Зоя Космодемьянская стала одним из главных героических образов всей войны, имеет свое объяснение.
"Зоя по праву заняла абсолютное, яркое место в синодике героев первого года Великой Отечественной войны. Стране нужен был подобный образ. 18-летняя девушка, которая всходит на эшафот, даже перед смертью показывает всем, что борьба все равно будет продолжена и победа будет за нами. Очень яркий образ Зои, безусловно, повлиял на моральное состояние Красной армии во время битвы под Москвой"
Армен Гаспарян
Историк
Способствовало этому, в частности, то, что в "Правде" после "Тани" вышло еще два очерка Петра Лидова о Зое: "Кто была Таня", в которой открывалось ее настоящее имя, и "5 фотографий", в которой было опубликовано пять снимков казни Зои, найденных в вещах убитого немецкого фотографа.
"Зоя по праву заняла абсолютное, яркое место в синодике героев первого года Великой Отечественной войны, — уверен Армен Гаспарян. — Стране нужен был подобный образ. 18-летняя девушка, которая всходит на эшафот, даже перед смертью показывает всем, что борьба все равно будет продолжена и победа будет за нами. Очень яркий образ Зои, безусловно, повлиял на моральное состояние Рабоче-крестьянской Красной армии тогда, зимой 1941 года. Зоя своим примером вдохновила сотни тысяч людей на сопротивление врагу. Героизм был массовым явлением. Вся армия — герой. Просто Зоя Космодемьянская стала первым ярким примером борьбы с истребительной нацистской политикой на оккупированных территориях. Потом было много подобных случаев героизма — десятки тысяч юношей и девушек".
Николай Дмитриевич Головин ушел на фронт добровольцем. Воевал наводчиком в танке Т-34. Несколько раз горел сам, но и немецких танков сжег одиннадцать штук, награжден орденами и медалями.
Родился я в Крыму, в Керчи. Отец во время войны погиб под Перекопом. А мать… бомба попала в дом, даже могилки не осталось. Сестру после гибели мамы забрали в детдом. А я… я в то время воевал.
Школу после войны оканчивал, два старших класса доучивался. А в 40-м до войны успел поучиться в ремесленном училище. Учился и на заводе имени Войкова проходил практику. А когда немцы напали, наше ремесленное училище эвакуировали и заодно забрали нас всех.
Увезли на Урал, в город Серов. Там окончил училище, там работал на заводе до 1943 года. В мае на Урале начали формировать добровольческий танковый корпус. Брали добровольцев из Челябинска, Свердловска и Перми. Мы вчетвером посоветовались и решили тоже пойти добровольцами. Нам казалось, танк – это здорово. Помню, дядя Митя, муж маминой сестры, генерал-майор как приедет – такая красивая черная форма. Бывало, спрашивает нас: «Будете танкистами?» – «Будем, будем!» А ведь могли бы на фронт и не ходить, мы ж имели бронь.
В военкомат пришли, а нас троих комиссия не приняла. Во-первых, несовершеннолетние, во-вторых, физически слабые. А у меня еще и рост метр шестьдесят девять с кепкой. Один военный в комиссии, явно на излечении после фронта, спрашивает меня: «И ты хочешь быть танкистом?» – «Да, хочу и буду!» – «Как будешь?» – «Генерала Кравченко знаете? Это мой дядька». Этот военный удивился: «Так я под его командованием воевал!»
Ну, и мы после этого разговора отправились в Свердловск, где я три месяца учился на командира орудия. Значит, стоит настоящая башня от «тридцатьчетверки», в ней пушка, и мы ползаем по ней - изучаем. Сначала учили, как все называется. Потом начались учебные стрельбы. Стрелял я без промаха. Жаль только, стрелять давали очень редко. А механики в это время водили танк. Кормили в учебке плохо, борщ дадут – одна вода. С утра подъем ранехонько. Вскочишь и бегом. Не дай бог остаться последним – оставят полы мыть…
Меня определили в Челябинскую добровольческую танковую бригаду. Мы получили танки, погрузились на поезд. Направление – 1-й Украинский.
Мы атаковали в районе населенного пункта Подволочиск. Там я первый раз горел. Попал снаряд – всех в танке убило. Из всего экипажа остался живым я один.
Помню, по броне удар такой, что только треск стоит. Танк встал, загорелся. Эти все остались там внутри, а я выскочил. С танка прыгал по ветру, как учили, чтоб в дыму спрятаться. Пистолет в руках. Нос к носу столкнулся с немцем. Здоровый рыжий детина, автомат на шее висит, руки ко мне тянет. Наверное, хотел меня в плен взять. Выстрелил ему в грудь, прыгнул куда-то вбок, побежал… Мое счастье, что перед боем командир роты Мудряк дал мне пистолет какого-то убитого лейтенанта: «Колька, ты хорошо стреляешь. Возьми пистолет». И хорошо еще, я его перезарядил.
Вообще, испугался я здорово. Когда наши автоматчики подошли, я был сам не свой. Рассказываю им, а меня трясет. Они спрашивают: «А чего ты такой белый?» – «Так будешь тут белый…» Отвели меня на кухню оклематься.
А потом опять. В экипаже Александрова ранили командира орудия. Меня закинули к нему. С Александровым брали Львов. Потом Александрова убило. Третьего, вообще, не помню. Четвертым был Нагаев. В итоге я сменил семь танков. Последним командиром танка у меня был Полегенький Володя. Хороший был мужик. Он одиннадцать танков победил и ничего, а потом убило его.
(Владимир Тимофеевич Полегенький. Погиб 28.07.1947. Прим – С. С.).
КОМАНДИР ТАНКА - ЛЕЙТЕНАНТ ПОЛЕГОНЬКИЙ, АВСТРИЯ 1945 ГОД
Второй раз я горел, когда нарвались на «тигра». Как начал нас лупить. Болванка попала куда-то вниз. Убило радиста, заряжающего. Ну, я уже имел опыт, как быстро выпрыгивать. Выпрыгнул, бежишь, как ошпаренный. А почему? Да потому что танк бывает, взрывается. Да рванет так, что башня летит на пятьдесят метров, а катки – на двести. Там же только одних снарядов под полторы сотни.
«Тигры» хорошо трепали нас. С двух тысяч лупит, хоть бы что. А нам к нему надо на четыреста метров подойти. Другой раз и не видишь, кто тебе влепил. Собьют тебя, и черт его знает, сколько их там.
Но ничего, потом нам поставили пушки ЗИС 85-мм. Помню, одному со ста метров врезал... под Злочевым поставили нас в разведдозор, три экипажа. Обычное дело, кто получше стреляет, того в разведку…
Я в щель никогда не смотрел, люк открывал. Пулей редко берет, а если пушка ударит, тут уж все равно, – броня-то 45-мм. Это у «тигра» под сотню.
Один раз взял «лимонку», вытащил чеку, хотел из люка в немцев бросить. А меня по руке чем-то лупануло. Выронил ее. Только слышу, как она на борту – бум.
Я обычно шел вторым, с командиром взвода. А кого первым пускают – это, считай, смертник, ему первому болванка достается. В атаку пошли – ляп – первый горит. Ляп – второй готов. Мне уже стало безразлично – знал, что все равно убьют. В атаку сходили, смотришь – тот погиб, этот погиб, этот сгорел... люди гибли безбожно. Похоронная команда пойдет, а там и собирать нечего. Тело человеческое горит – будь здоров.
Мне как-то раз довелось в бой механиком идти. До чего же нелегкое занятие. На рычаге усилие в тридцать два килограмма. После атаки я просто лег. Хорошо, меня потом комбат вернул на командира орудия.
Вот здесь хорошо, здесь я на своем месте. В районе Манилувки на толпу немцев выскочили… и я с пулемета все шестьдесят три патрона. Заряжающий осколочный закидывает, и я им прямо в кучу туда. А немцы тикают. Мудряк из люка высунулся и тоже стреляет, из пистолета лупит. Потом этот заряжающий снизу кричит: «Бронебойные готовы». Я ему кричу: «Да зачем?!» Повернулся на него, и тут немец, который бежал, развернулся, срезал из автомата Мудряка.
МИХАИЛ МУДРЯК - КОМАНДИР ТАНКА
(Мудряк Михаил Григорьевич. Награжден орденом Ленина. Судя по наградным, после ранения командира танка Мудряка М. Г. командование принял Николай Дмитриевич Головин. Прим – С. С.).
Два раза меня посылали во время войны учиться. И оба раза я отказывался – «Зачем оно мне».
В другой раз пойдешь, вроде двадцать один танк в батальоне. Сходили в атаку раз, сходили другой, и уж нет никого. Даже если последний танк останется, все равно надо еще идти воевать. А воевали-то от силы дней пятнадцать. Мы потрепали их, они побили нас. И потом месяца два сидишь, танки ждешь.
Помню, как-то парторг пришел. От батальона ни хрена не осталось. Двенадцать человек с разных танков стоят очумелые: «Будете коммунистами?» – «Будем» – «Хорошо»… И каждую атаку так: «Коммунисты, вперед». А сейчас орут – «Комуняку на гиляку», стервы. Меня на гиляку?! А за что?!
Под Львовом с этими стервами познакомились. Сначала вроде все было нормально, не замечали их. Но потом они ночью у нас разграбили обоз. Заразы, ведь били и своего, и чужого.
Как-то мы стояли в лесу. Прибегает под утро, часа в четыре, старик: «Спасите! Налетели бандиты… и детей, и женщин, и стариков – всех убивают». Ну, командир батальона приказывает: «Берите три танка». Пошли... а у нас на каждом танке по двенадцать автоматчиков.
К деревне подходим, автоматчики с брони попадали – стоп машина! Кричат, показывают, где пулемет. Мы из пушки туда врезали – «На, сволочь». В деревню заскочили: перебили сволочей, остальные – в леса. Ведут пацана ко мне – поймали с винтовкой. Говорю: «Стерва. За что ж ты, говорю, своих-то бьешь?» – «Вони москалям допомагають» – «Ну вот я москаль, мне восемнадцать лет. Что я тебе плохого сделал? Тебя ж, гад, от немца освобождаю, два ордена получил». Да что с ним говорить… автоматчики злые – насмотрелись, чего они в деревне натворили, «положили» его прямо у танка.
Женщина одна, молодая, двое деток. Спросил ее: «За что ж они вас-то бьют? Ты ж хохлушка» – «Ой, не говорите, нет от них жизни. Приходят с леса ночью, забирают всю еду. А мне надо детей кормить…»
Свой осколок я получил во Львове. Заразы, снова подбили мой танк. Там как получилось. Ратуша на площади. К ней сходятся восемь улиц со всего города. Так вот на одной из улиц стояла «пантера» – немцы ждали, когда мы выскочим. Но автоматчики предупредили, мы сдали назад и зашли с другой улицы. До нее метров триста… Комроты говорит: «Давай, разворачивай башню. Механик сразу подскочит… остановка… стреляешь и назад. Понял меня?»
И мы только выскочили, я сразу – ляп, под башню. Готова «пантера» с первого снаряда.
ЛЬВОВ. ПАНТЕРА
ЛЬВОВ. ПАНТЕРА
И комбат разошелся, давай подталкивать: «Вперед, вперед! Давай, давай! Автоматчики сказали, там еще один стоит. Надо и этого уничтожить». А я как чувствовал, говорю ему: «Тут восемь улиц, может он с той стороны переехал» – «Ты что, боишься?!» – «Так я горел уже, знаю, что это такое. Это ты еще – нет». А он молодой пришел, ничего слушать не хочет – вперед, и все тут.
Ну, мы подскочили… он как влепил нам вбок и всех нас положил, включая меня. Как я и говорил – ушел сволочь на другую сторону и ждал. Ну что, валялись мы в танке, хорошо еще, он не загорелся. Ребята за нами шли, подскочили, сбили немца.
Очнулся уже на операционном столе. Госпиталь тогда стоял на горе, где сейчас у них Гора Славы. Значит, что получилось, лежу я в танке уже почти что дохлый. А эти вытащили меня, привезли сестрам и нахваливают: «Он два “тигра” подбил. Герой! Лечите его быстрее!» Потом сестры рассказывали, как мне повезло. В тот день приехал опытный хирург с проверкой. На обходе спрашивает: «Что за танкист лежит?!» – «Черепно-мозговая травма. Проникающее ранение и осколки в спине» – «Так, на стол его! Будет у меня через пятнадцать дней опять бить “тигров”».
Выдолбил мне дырку здоровую в черепе. Но не соврал – через пятнадцать дней у меня зажило. Но, правда, дырка-то большая была и текло отовсюду.
Когда в госпитале лежал, у меня уже была «Слава», «Отечественной», «Отличный танкист» и гвардейский значок... красавец, чего говорить.
В марте месяце 45-го нам ребята с Челябинска подарили танк «Комсомолец». Помню, комбату сказал: «Не знаю, наверное, я очень дорого обхожусь нашему правительству. У меня это уже седьмой танк». А тот говорит: «Не переживай, их тут сотни…»
ТАНК «КОМСОМОЛЕЦ», ГОЛОВИН - ВТОРОЙ СЛЕВА
Когда нашу гвардейскую бригаду развернули на Прагу, немцы их там разделывали как бог черепаху. Чехи ведь тоже американцев ждали. Говаривали тогда, что Бенеш с американцами договаривался. Мы через горы к Праге подскочили буквально за пару дней. На третий день мы уже их (немцев) там трепали.
Комбат первым отправил танк Гончаренко. Тот как к мосту подскочил, ему «четверка» влепила. Всех ранило, ему голову оторвало. Потом мы подскочили, врезали им. Они бензиновые, хорошо горят. Их там автоматчики добивали.
А чехи встречали – у-ух, орут: «Наздар! Наздар!» Цветы вокруг. Вообще, лучше чехов никто встречал. На танк садились, помогали по улицам идти.
Мы там на одной из улиц с заряжающим на башне сидим. Забор такой сбоку красивый. Из-за него выходит один с «фаустом». Я говорю: «Коля, ты посмотри на него!» А у меня был 15-зарядный бельгийский (пистолет). Этот (немец) только высунулся – бып! Он с «копыт» на бок.
Немцы, конечно, в Праге упирались слабее, уже не тот настрой.
Моим седьмым, последним, танком «Комсомолец» я сбил одиннадцать штук танков немцев. Но только разных всяких, не одних «тигров». Причем нечаянно я сбил одного «королевского». Немцы тогда рвались в Берлин, а мы отрезали их. Понимаешь, нечаянно получилось. Мы зашли в лес, дорога такая узкая – не развернешься. Там как раз этот «королевский» стоял. Он как врежет первому танку – тот в клочки! Господи, мы вторые идем. Этот кричит: «Давай тридцать градусов». Я сразу стал башню разворачивать. А сам уже расстояние прикидываешь. Сто пятьдесят метров! Считай, почти в упор. С перепугу как дал ему... один снаряд, второй, третий... Ребята потом говорили, даже в пушку ему попал.
Сбивал я и маленькие – Т-III и Т-IV. Вот, к примеру, за «тигра» давали две тысячи пятьсот рублей. Командиру орудия – восемьсот, командиру танка – восемьсот, механику-водителю, по-моему, четыреста рублей и двести –радисту. А когда война кончилась, у меня было на счету сорок восемь тысяч рублей. Я им говорю: «Господи, откуда у меня такие деньги?!» Я не знал, что они «кладут».
После войны меня пригласили в танковую часть на встречу ветеранов. Офицер предложил: «Ну, дед, давай! Вот тебе 72-я. Поведи!» Я сел и повел его. Потом предлагает стрелять из пушки. Я первым снарядом выстрелил и… не попал. А меня тот офицер спрашивает:
– Дяденька, каким вы стреляете?
– Крайним.
– Так это кумулятивный!
– У нас не было таких.
Вторым я правильно взял все, положил в цель.
Генерал смеется: «Так что ж ты первым не попал?»
Хорошие танки. На скорости идешь, а у него пушка ровно. Если бы у меня такой танк во время войны был, так я бы их «лепил» не одиннадцать, а пятьдесят.
– У танкового десанта большие потери?
– Да когда как. Для них все раньше начинается. Они соскакивают и за танком бегут. Кто-нибудь, бывает, останется и кричит: «Пулемет прямо или пушка слева».
– Трудно попасть в пушку?
– Да нет, мне было все равно. Бывает, километра на полтора влепишь, а то, бывает, метров на триста. А то она тебе влепит. Один раз снаряд и броню всю побил, да еще и моторную перегородку сбил.
– Хорошая точность у 85-миллиметровки?
– Хорошая.
– Из 76-миллиметров удалось подбить?
– Да, мы подбивали. Она хорошо бьет. На четыреста метров подойдешь, врежет прекрасно. Бьешь под башню.
– Вы смотрели после боя результаты своей стрельбы?
– Да на черта он нужен.
– Вы когда-нибудь покидали танк через нижний люк?
– Это надо, чтобы он на трассе стоял. Там же клиренс сорок сантиметров. И сам танк тяжелый, тридцать семь тонн. Если по полю идешь, хрен вылезешь. Но я вылезал снизу. Механик-водитель, бывает, поставит над ямой какой или над окопом. После ж боя надо пожрать и прочее.
– Как вы узнали о Победе?
– Десятого числа мы еще Прагу брали. Я включил рацию, а там говорят, что объявлена капитуляция. «Володька, – говорю, – Победа». А тот мне: «Да еще какая Победа, Коленька».
– Вам доводилось побывать внутри «тигра»?
– Да, я даже стрелял из «тигра». Мы на железнодорожной станции забрали один неповрежденный. Кто-то говорит: «Давай, дуй на нем в разведку!» Вообще, хороший танк. Внутри удобно, просторно и даже, я бы сказал, красиво.
А после войны мы изучали американские танки, «Валентайны» что ли…
– Как вы оцениваете немцев?
– Что тут скажешь, хорошие вояки.
– Здесь на фото вы с немкой?
– Это в Чехословакии. Обыкновенные женщины. Но я с ними не гулял. Нам некогда было. Мне всегда приходилось чем-то заниматься. Не знаю, как другие находили время…
Помню, когда перешли немецкую границу с Польшей, я зашел в дом. А там молодая испуганная немка. Показывает мне: «Сними танкошлем!» Я снял. Она руками волосы трогает, вроде как ищет чего-то. Кто-то из ребят по-немецки понимал, говорит: «Геббельс им сказал, что у нас рога растут».
– У вас остались ожоги?
– После войны на лице сочилось все.
– Каков был состав боезапаса?
Когда воевал с 76-мм пушкой, набирал сто двадцать–сто тридцать, иногда набирал до ста пятидесяти. Обычно больше берешь фугасных, осколочных, потому что больше по пехоте. Бронебойных мало, штук пятьдесят. Подкалиберных пять штук.
– Вы пили спирт?
– Знаешь, как-то меня механик так обманул, что не дай бог. Он взял и спустил воздух из двух баллонов по десять литров и туда спирту залил. Краник открутит, наберет спирта… потом пьяный валяется. Он к нам из штрафбата попал. По-моему, он десять лет срок в лагере мотал. Их, как ты знаешь, вербовали в штрафные части. Он как в штрафбате очутился, как начал там их (немцев) финкой резать. Ему дали орден Красной Звезды и послали на танкиста учиться. К нам уже с орденом пришел. Пьянчуга был безбожный.
– Какими были взаимоотношения с оккупированным населением?
– Да всякими. Они такие злые, все эти немцы. Они же не ожидали, что русские придут к ним, на их территорию. Помню, зашли в какой-то фольварк. Танк поставили около дома. Командир взвода, хороший такой парень, зашел в какой-то дом и пропал. Надо двигаться, а его нет. Куда он делся? Мы же видели, как он туда заходил. Автоматчики, танкисты – все вместе пошли искать его. Я тоже пошел, любопытный был.
Диван в комнате, высокий, кожаный. На нем сидит немка, красивая такая, с дитем. И на полу кровь. Начали разбираться, искать. Комвзвода внизу нашли. Выяснилось, что она его зарезала, когда он в комнату вошел, и нож под диван спрятала...
Или вот другая история. Нашли мы где-то немецкие пачки с какао. Я автоматчикам говорю: «Берите бидон молока на танк, а я вам какао сделаю». А неподалеку ферма. Подъехали… дверь в кухню. Зашел, смотрю – баллон газовый. Они жили дай боже как. Я, значит, газ зажег – горит. Автоматчика отправил за какао, сам начал посуду искать. И тут из комнаты вываливается старуха-немка, рыжая ведьма. В руке деревянный рубель… раньше им белье гладили. Идет на меня, глаза дикие. Я браунинг вытащил, с предохранителя снял, думаю: «Сейчас пугну тебя, ведьма». Пальнул – «А ну, стой!» Она, зараза, подходит. Дал ей ручкой пистолета в лоб. Автоматчики заскочили – «Уберите ее, заразу!» А механик смеется: «Ты “тигра” победил, а тебя чуть старуха не убила. И чем, колотушкой!» Так я психовал, ей-богу. Чего только не видел. А что они с нашими в лагерях творили! Мы в Майданек подскочили, насмотрелись. Колючая проволока, вышки кругом. А нам приказ – не рвать проволоку, потому что там электричество. Так я сразу по вышке врезал. Потом по столбу – тот разлетелся. Охрана бежать, автоматчики их лупят. Господи, а эти худые там, что не дай бог. На танк лезут. Девки подбегают, целуют нас.
– Вам наверняка приходилось брать пленных…
– Под конец войны сто пятьдесят семь человек немцев собрал в лесу под Берлином. Построил их, дал команду – они на танке расселись.
– Доводилось встречаться с немецкими танкистами?
– Болтал с одним после войны. Спросил его: «Ты на чем воевал?» – «На “тигре”» – «А я на “34-ке”! Ты наверняка в меня стрелял» – «А ты в меня. Видишь, я инвалид». Вот и поговорили…
– Встречались с американцами?
– Да ну их к черту, идиоты. Прут на нас со стороны немцев, да еще фары врубили. Немцы их без боя пропустили. А нам откуда знать, кто там прет. Комбат кричит: «По немецко-фашистской гадине… огонь!» Я головному «Шерману» влепил в лоб. Броня мягкая – его насквозь. Да еще гнали их по шоссе километров пятнадцать.
– Ветеранам войны – здоровья крепкого. Молодому поколению – хорошо учиться, помнить ваших дедов и думать башкой как следует. А то подвозил тут я одного на машине. Так он мне сказал: «Лучше б нас немцы забрали». Я прямо закипел: «Дурак ты. Ты и не нюхал, что такое немцы!»
В начале августа 1941 года министр пропаганды Германии Геббельс без тени сомнения заявляет, что «ни один камень в Берлине не содрогнется от взрыва». Несмотря на то что немцы с 1939 года участвуют в военных действиях, сами жители Берлина не ощущают на себе весь ужас войны и спят по ночам крепким мирным сном. В то время как советские города содрогаются от тысяч бомб, сбрасываемых немецкими самолетами.
В ответ на бомбардировку Москвы у командования ВМФ Советского Союза появляется идея авианалета на Берлин. Эта операция могла бы опровергнуть заявление командующего люфтваффе Геринга о том, что «военная авиация русских полностью уничтожена». Но главное – это бы опровергло все прочнее формирующийся в сознании людей всего мира миф о несокрушимости немецкой армии.
План бомбардировки был составлен верховной ставкой. Но самое удивительное, что независимо от своих командиров точно такой же план разработали летчики 1-го Минно-торпедного полка Балтийского флота. В ответ на приказ о нанесении удара по Берлину полковник Преображенский и его штурман Хохлов предоставили командованию уже подготовленные карты с проработанным маршрутом остров Сааремаа – Берлин. Остров Сааремаа – это самая западная на тот момент точка Советского Союза, еще не захваченная немцами. По прямой от него до Берлина 890 километров.
В состав Особой авиагруппы 1-го Минно-торпедного полка Преображенского были включены опытнейшие экипажи командиров эскадрилий: капитанов Гречишникова, Ефремова, Беляева, Плоткина и других. Группа перебазировалась на аэродром Когула острова Сааремаа и готовилась к началу операции. На вооружении группы состояли самолеты ДБ3-Б, «букашки», как называли их летчики.
И вот спустя шесть недель после начала войны в Москву поступает радиограмма: «Мое местоположение Берлин. Задание выполнили, возвращаемся домой». На подлете к Берлину во время первого вылета немецкая ПВО не произвела по советским бомбардировщикам ни единого выстрела, постоянно принимая наши самолеты за свои. Настолько немцы не могли поверить в то, что русские решатся на подобную операцию. Утром после первой бомбардировки немцы заявили, что их бомбили британские самолеты. Но англичане ответили, что в эту ночь ни один их самолет не вылетал в сторону Берлина из-за плохих метеоусловий. Точку в этих дебатах поставило Совинформбюро. Юрий Левитан сообщил о бомбовом ударе советской авиации по Берлину.
Через несколько дней после первого авианалета Сталин принимает решение усилить мощь ударов по Берлину. Для этого на Сааремаа отправляют специальную авиационную группу особого назначения майора Щелкунова и эскадрилью капитана Тихонова. Тогда же Сталин приказывает 81-й авиадивизии во главе с командиром дивизии Михаилом Водопьяновым совершить бомбовый удар по Берлину, вылетев с аэродрома Пушкин под Ленинградом. В фильме рассказывается о том, как советским летчикам Е.Н. Преображенскому, В.А. Гречишникову, А.Я. Ефремову, П.И. Хохлову и многим другим на протяжении месяца удавалось преодолевать пол-Европы и успешно бомбить Берлин. В целом за один месяц бомбардировок Берлина было потеряно множество самолетов и экипажей: кто-то разбился, кто-то попал в плен или пропал без вести.
Многие летчики легендарного авиаотряда не дожили до Победы. Но тогда, в 1941-м, в самые трудные первые дни войны они не только долетели до Берлина - они заставили каждого поверить в нашу Победу.
«Когда состоялись первые налеты, даже в Москве, у нас выходили листовки с фамилиями и портретами летчиков-балтийцев. После первых бомбардировок русские люди стали говорить, думать и… писать в газетах, да, раз по небу до Берлина долетели, и по земле до него дойдем», - такими словами закончил наш фильм ветеран ракетных войск, подполковник Сергей Остапенко.
Василий Решетников – Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации, заслуженный военный летчик СССР, участвовавший в бомбардировках Берлина с 1942 года,
Сергей Остапенко – подполковник, ветеран ракетных войск, выпускник Пермского ВКИУ, бывший лично знакомым с некоторыми из участников событий,
Людмила Пуусэпп – внучка Энделя Пусэпа, второго пилота экипажа Михаила Водопьянова.
Пока не накрыла ежегодная волна победобесия, многим будет полезно прочитать этот отрывок из воспоминаний:
"Степан Кашурко — бывший помощник по особым поручениям маршала Ивана Конева, генерал–полковник, Президент Центра розыска и увековечивания без вести пропавших и погибших защитников Отечества:
В канун 25–летия Победы маршал Конев попросил меня помочь ему написать заказную статью для "Комсомольской правды". Обложившись всевозможной литературой, я быстро набросал "каркас" ожидаемой "Комсомолкой" победной реляции в духе того времени и на следующий день пришел к полководцу. По всему было видно: сегодня он не в духе.
— Читай, — буркнул Конев, а сам нервно заходил по просторному кабинету. Похоже, его терзала мысль о чем–то наболевшем.
Горделиво приосанившись, я начал с пафосом, надеясь услышать похвалу: "Победа — это великий праздник. День всенародного торжества и ликования. Это..."
— Хватит! — сердито оборвал маршал. — Хватит ликовать! Тошно слушать. Ты лучше скажи, в вашем роду все пришли с войны? Все во здравии вернулись?
— Нет. Мы недосчитались девятерых человек, из них пятеро пропали без вести, — пробормотал я, недоумевая, к чему это он клонит. — И еще трое приковыляли на костылях.
— А сколько сирот осталось? — не унимался он.
— Двадцать пять малолетних детей и шестеро немощных стариков.
— Ну и как им жилось? Государство обеспечило их?
— Не жили, а прозябали, — признался я. — Да и сейчас не лучше. За без вести пропавших кормильцев денег не положено... Их матери и вдовы глаза повыплакали, а все надеются: вдруг хоть кто–нибудь вернется. Совсем извелись…
— Так какого черта ты ликуешь, когда твои родственники горюют! Да и могут ли радоваться семьи тридцати миллионов погибших и сорока миллионов искалеченных и изуродованных солдат? Они мучаются, они страдают вместе с калеками, получающими гроши от государства...
Я был ошеломлен. Таким я Конева видел впервые. Позже узнал, что его привела в ярость реакция Брежнева и Суслова, отказавших маршалу, попытавшемуся добиться от государства надлежащей заботы о несчастных фронтовиках, хлопотавшему о пособиях неимущим семьям пропавших без вести.
Иван Степанович достал из письменного стола докладную записку, видимо, ту самую, с которой безуспешно ходил к будущему маршалу, четырежды Герою Советского Союза, кавалеру "Ордена Победы" и трижды идеологу Советского Союза. Протягивая мне этот документ, он проворчал с укоризной:
— Ознакомься, каково у нас защитникам Родины. И как живется их близким. До ликованья ли ИМ?!
Бумага с грифом "Совершенно секретно" пестрела цифрами. Чем больше я в них вникал, тем больнее щемило сердце: "...Ранено 46 миллионов 250 тысяч. Вернулись домой с разбитыми черепами 775 тысяч фронтовиков. Одноглазых 155 тысяч, слепых 54 тысячи. С изуродованными лицами 501342. С кривыми шеями 157565. С разорванными животами 444046. С поврежденными позвоночниками 143241. С ранениями в области таза 630259. С оторванными половыми органами 28648. Одноруких 3 миллиона 147. Безруких 1 миллион 10 тысяч. Одноногих 3 миллиона 255 тысяч. Безногих 1 миллион 121 тысяча. С частично оторванными руками и ногами 418905. Так называемых "самоваров", безруких и безногих — 85942".
— Ну, а теперь взгляни вот на это, — продолжал просвещать меня Иван Степанович.
"За три дня, к 25 июня, противник продвинулся вглубь страны на 250 километров. 28 июня взял столицу Белоруссии Минск. Обходным маневром стремительно приближается к Смоленску. К середине июля из 170 советских дивизий 28 оказались в полном окружении, а 70 понесли катастрофические потери. В сентябре этого же 41–го под Вязьмой были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артполк Резерва Главного командования и полевые Управления четырех армий. В Брянском котле очутились 27 дивизий, 2 танковые бригады, 19 артполков и полевые Управления трех армий. Всего же в 1941–м в окружение попали и не вышли из него 92 из 170 советских дивизий, 50 артиллерийских полков, 11 танковых бригад и полевые Управления 7 армий. В день нападения фашистской Германии на Советский Союз, 22 июня, Президиум Верховного Совета СССР объявил о мобилизации военнообязанных 13 возрастов — 1905–1918 годов. Мгновенно мобилизовано было свыше 10 миллионов человек. Из 2–х с половиной миллионов добровольцев было сформировано 50 ополченческих дивизий и 200 отдельных стрелковых полков, которые были брошены в бой без обмундирования и практически без надлежащего вооружения. Из двух с половиной миллионов ополченцев в живых осталось немногим более 150 тысяч".
Говорилось там и о военнопленных. В частности, о том, что в 1941 году попали в гитлеровский плен: под Гродно–Минском — 300 тысяч советских воинов, в Витебско–Могилёвско–Гомелъском котле — 580 тысяч, в Киевско–Уманьском — 768 тысяч. Под Черниговом и в районе Мариуполя — еще 250 тысяч. В Брянско–Вяземском котле оказались 663 тысячи, и т.д. Если собраться с духом и все это сложить, выходило, что в итоге за годы Великой Отечественной войны в фашистском плену умирали от голода, холода и безнадежности около четырех миллионов советских бойцов и командиров, объявленных Сталиным врагами и дезертирами.
Подобает вспомнить и тех, кто, отдав жизнь за неблагодарное отечество, не дождался даже достойного погребения. Ведь по вине того же Сталина похоронных команд в полках и дивизиях не было — вождь с апломбом записного хвастуна утверждал, что нам они ни к чему: доблестная Красная Армия врага разобьет на его территории, сокрушит могучим ударом, сама же обойдется малой кровью. Расплата за эту самодовольную чушь оказалась жестокой, но не для генералиссимуса, а для бойцов и командиров, чья участь так мало его заботила. По лесам, полям и оврагам страны остались истлевать без погребения кости более двух миллионов героев. В официальных документах они числились пропавшими без вести — недурная экономия для государственной казны, если вспомнить, сколько вдов и сирот остались без пособия.
В том давнем разговоре маршал коснулся и причин катастрофы, в начале войны постигшей нашу "непобедимую и легендарную" Красную армию. На позорное отступление и чудовищные потери ее обрекла предвоенная сталинская чистка рядов командного состава армии. В наши дни это знает каждый, кроме неизлечимых почитателей генералиссимуса (да и те, пожалуй, в курсе, только прикидываются простачками), а ту эпоху подобное заявление потрясало. И разом на многое открывало глаза. Чего было ожидать от обезглавленной армии, где опытные кадровые военачальники вплоть до командиров батальона отправлены в лагеря или под расстрел, а вместо них назначены молодые, не нюхавшие пороху лейтенанты и политруки..."
— Хватит! — вздохнул маршал, отбирая у меня страшный документ, цифры которого не укладывались в голове. — Теперь понятно, что к чему? Ну, и как ликовать будем? О чем писать в газету, о какой Победе? Сталинской? А может, Пирровой? Ведь нет разницы!
— Товарищ маршал, я в полной растерянности. Но, думаю, писать надо по–советски.., — запнувшись, я уточнил: — по совести. Только теперь вы сами пишите, вернее, диктуйте, а я буду записывать.
— Пиши, записывай на магнитофон, в другой раз такого уж от меня не услышишь!
И я трясущейся от волнения рукой принялся торопливо строчить:
"Что такое победа? — говорил Конев. — Наша, сталинская победа? Прежде всего, это всенародная беда. День скорби советского народа по великому множеству погибших. Это реки слез и море крови. Миллионы искалеченных. Миллионы осиротевших детей и беспомощных стариков. Это миллионы исковерканных судеб, не состоявшихся семей, не родившихся детей. Миллионы замученных в фашистских, а затем и в советских лагерях патриотов Отечества". Тут ручка–самописка, как живая, выскользнула из моих дрожащих пальцев.
— Товарищ маршал, этого же никто не напечатает! — взмолился я.
— Ты знай, пиши, сейчас–то нет, зато наши потомки напечатают. Они должны знать правду, а не сладкую ложь об этой Победе! Об этой кровавой бойне! Чтобы в будущем быть бдительными, не позволять прорываться к вершинам власти дьяволам в человеческом обличье, мастерам разжигать войны.
— И вот еще чего не забудь, — продолжал Конев. — Какими хамскими кличками в послевоенном обиходе наградили всех инвалидов! Особенно в соцобесах и медицинских учреждениях. Калек с надорванными нервами и нарушенной психикой там не жаловали. С трибун ораторы кричали, что народ не забудет подвига своих сынов, а в этих учреждениях бывших воинов с изуродованными лицами прозвали "квазимодами" ("Эй, Нина, пришел твой квазимода!" — без стеснения перекликались тетки из персонала), одноглазых — "камбалами", инвалидов с поврежденным позвоночником — "паралитиками", с ранениями в область таза — "кривобокими". Одноногих на костылях именовали "кенгуру". Безруких величали "бескрылыми", а безногих на роликовых самодельных тележках — "самокатами". Тем же, у кого были частично оторваны конечности, досталось прозвище "черепахи". В голове не укладывается! — с каждым словом Иван Степанович распалялся все сильнее.
— Что за тупой цинизм? До этих людей, похоже, не доходило, кого они обижают! Проклятая война выплеснула в народ гигантскую волну изуродованных фронтовиков, государство обязано было создать им хотя бы сносные условия жизни, окружить вниманием и заботой, обеспечить медицинским обслуживанием и денежным содержанием. Вместо этого послевоенное правительство, возглавляемое Сталиным, назначив несчастным грошовые пособия, обрекло их на самое жалкое прозябание. Да еще с целью экономии бюджетных средств подвергало калек систематическим унизительным переосвидетельствованиям во ВТЭКах (врачебно–трудовых экспертных комиссиях): мол, проверим, не отросли ли у бедолаги оторванные руки или ноги?! Все норовили перевести пострадавшего защитника родины, и без того нищего, на новую группу инвалидности, лишь бы урезать пенсионное пособие...
О многом говорил в тот день маршал. И о том, что бедность и основательно подорванное здоровье, сопряженные с убогими жилищными условиями, порождали безысходность, пьянство, упреки измученных жен, скандалы и нестерпимую обстановку в семьях. В конечном счете, это приводило к исходу физически ущербных фронтовиков из дома на улицы, площади, вокзалы и рынки, где они зачастую докатывались до попрошайничества и разнузданного поведения. Доведенные до отчаяния герои мало–помалу оказывались на дне, но не их надо за это винить.
К концу сороковых годов в поисках лучшей жизни в Москву хлынул поток обездоленных военных инвалидов с периферии. Столица переполнилась этими теперь уже никому не нужными людьми. В напрасном чаянии защиты и справедливости они стали митинговать, досаждать властям напоминаниями о своих заслугах, требовать, беспокоить. Это, разумеется, не пришлось по душе чиновникам столичных и правительственных учреждений. Государственные мужи принялись ломать голову, как бы избавиться от докучной обузы.
И вот летом 49–го Москва стала готовиться к празднованию юбилея обожаемого вождя. Столица ждала гостей из зарубежья: чистилась, мылась. А тут эти фронтовики — костыльники, колясочники, ползуны, всякие там "черепахи" — до того "обнаглели", что перед самым Кремлем устроили демонстрацию. Страшно не понравилось это вождю народов. И он изрек: "Очистить Москву от "мусора"!"
Власть предержащие только того и ждали. Началась массовая облава на надоедливых, "портящих вид столицы" инвалидов. Охотясь, как за бездомными собаками, правоохранительные органы, конвойные войска, партийные и беспартийные активисты в считанные дни выловили на улицах, рынках, вокзалах и даже на кладбищах и вывезли из Москвы перед юбилеем "дорогого и любимого Сталина" выброшенных на свалку истории искалеченных защитников этой самой праздничной Москвы.
И ссыльные солдаты победоносной армии стали умирать. То была скоротечная гибель: не от ран — от обиды, кровью закипавшей в сердцах, с вопросом, рвущимся сквозь стиснутые зубы: "За что, товарищ Сталин?"
Так вот мудро и запросто решили, казалось бы, неразрешимую проблему с воинами–победителями, пролившими свою кровь "За Родину! За Сталина!".
— Да уж, что–что, а эти дела наш вождь мастерски проделывал. Тут ему было не занимать решимости — даже целые народы выселял, — с горечью заключил прославленный полководец Иван Конев."
Из книги Игоря Гарина "Другая правда о Второй мировой ч. 1. Документы"
