программа обмена лиц

Мы решили не проходить мимо недавнего чудного события

Раз у нас столько красавиц, то было решено организовать отдельный конкурс красоты по всем законам жанра
Если кто не видел, то ссылка на лютый вин http://joyreactor.cc/post/3933607
Условия простые: фото обрабатываем в любой программе, меняющей пол. На фото должна быть бумажка с упоминанием риахтура с датой. Фотки вкидывать сюда в комменты. Фсё
Гарантированно награждаем всех участников и отдельно бонусом нескольких победителей, чьи фотографии наберут наибольший рейтинг - по ним устроим отдельное голосование.
Ачивки будут памятные, не обидные :)

И пусть победит красивейшая!

UPD: если приложение обрезает бумажку с пруфами, то её можно выложить отдельно на том же фоне что и оригинал фото

Дубликат, часть 6

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2956175
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2967240
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2986030
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/3004497
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/3021621

VI
d7-d5

Семен ворочался, все никак не мог уснуть, пока Ульяне не надоело и она не шикнула на Семена.
— Сёмк, вообще, ты должен сейчас сопеть носом в угол, а ты дыру в матрасе протираешь. С тобой все в порядке?
— Не спится, Рыжик. Пойду подышу.
— А который час, Сём?
Семен посветил фонариком на циферблат будильника.
— Час быка. Два часа ночи.
Ночь была в самой глухой своей фазе, спали даже самые отъявленные нарушители режима.
Алисе опять снился сон про шары. И она, там во сне, почти решилась шагнуть на ближайший.
Лене снилась женщина, тянущая к ней руки. Глядящая ей в глаза — кто первый сдастся и отведет взгляд. И близкие, держащие свои руки у Лены на плечах.
Мику снилась музыка, и, почему-то, незнакомый автобус, в котором она и какой-то мальчик едут в пионерский лагерь. На улице зима, а они едут в пионерский лагерь. Мальчик дремлет у нее на плече, а Мику хочет повернуть голову, чтобы посмотреть на него и понимает, что этого нельзя делать, что тогда случится что-то непоправимое.
Шурику опять снились сны Александра, опять он видел во сне живых Яну и Яну.
Луна, выросшая в три четверти, висела где-то за лесом, но света звезд хватало, ближайший дежурный фонарь освещал хозяйственные ворота, да вход в столовую был ярко освещен своими фонарями. Семен и Ульяна, укрывшись одной курткой на двоих, сидели на крыльце спортзала и смотрели, поверх главной аллеи, на пустой пляж и слабо мерцающую реку за ним. Кто-то мелкий шуршал в траве, неясные тени летучих мышей проносились над головами. Свежий воздух прогнал последние остатки сна.
— Сём, помнишь, в наш первый цикл, когда мы ходили за Алисой в бомбоубежище. Ты еще спросил о звездах, что-то вроде: "Интересно, здесь те же звезды, что и дома?" Вот и я себе сейчас этот вопрос задаю.
— Помню.
— Знаешь, я думаю, что звезды для всех общие. И если мы отсюда сможем улететь к ним, то вернувшись назад окажемся где угодно. Здесь, в соседнем узле, в… В материнском мире. Я название придумала, а то мы все "снаружи", да "снаружи".
— В мирах, Рыжик. Я так подозреваю, что материнский мир не один. Тот Пионер, который приходил ко мне. И Семен, который сюда приедет через два дня, которого все ждет Лена. И сама Лена тоже под подозрением. А раз Лена, то и Алиса, раз у них общие воспоминания из детства. И я опять подозреваю, что они, их оригиналы, пришли сюда из других миров, не того, откуда мы с тобой и баба Глаша.
Семен замолчал, не желая продолжать, вспомнив еще, мельком оброненные бабулей слова о том, что когда удалось пробиться сюда, оказалось, что здесь уже бывали люди: «Попадешь в двести первый узел, увидишь там развалины домов. Десяток старых срубов, примерно там, где домик твоих рыжих подружек. Кто и когда там жил мы не знаем. На всякий случай просто не стали тот узел заселять, так он и стоит пустой».
Громко хрустнула ветка за кустами, на противоположной стороне главной аллеи. Через минуту в просвете мелькнуло что-то металлическое.
— А вот и Яна, — шепнул Семен и махнул рукой кошкороботу.

А Шурику, действительно, снова снился сон Александра. Опять ему снились обе Яны стоящие на остановке. И опять старшая Яна ругала его во сне.
— Ты снова пришел сюда. Неужели ты не понимаешь, что только разрушаешь себя самого? Что ты просто отдаешь кусочек себя каждый раз, когда приходишь? Что мы даже не фантомы? Ты же знаешь, чем все кончается.
«А может я и хочу, чтобы все так и кончилось», — думает во сне Шурик. Нет, не Шурик, а тот человек, чей сон он видит. Все уже много раз повторялось, в том числе и этот сон и этот человек молча смотрит на Яну. Кирпичная остановка; бетонный забор с одной стороны улицы и глинобитная стена, которую офицеры с полигона называют «дувал» — с другой; пыльные пирамидальные тополя, растущие в два ряда между проезжей частью и забором; железные ворота в заборе, сейчас приоткрытые; — это все воспринимается попутно. Главное сейчас — не отрываясь смотреть по очереди на одну и вторую Яну.
— А я не хочу, слышишь! Я слишком тебя любила, чтобы позволить тебе исчезнуть! — Словно прочитав мысли продолжает Яна-старшая.
А Яна-младшая, та просто прижимается к Шурику и обещает, что позвонит сразу же, как только они окажутся у бабушки.
— Я телефон в трех местах записала и еще выучила, вот!
Нарастающий шум мотора, который мешал разговору в течение всего сна, становится уже совершенно невыносимым, и вот из-за угла, осторожно высунув сперва свою щучью морду, выворачивает БТР и, следом за ним, совершенно бесшумный, в сравнении с БТР, Икарус. С брони спрыгивает незнакомый майор, отдает честь: «Все готово? Хорошо. — Поворачивается к женщинам. — Садитесь пожалуйста в автобус. — А потом, когда женщины в сопровождении бойца, помогающего с сумками, уходят к Икарусу, добавляет. — Экстремисты захватили и разграбили полигон и движутся на город. Получен приказ эвакуировать весь гражданский персонал. Автобус не успеет обернуться, поэтому через час за вами подойдет Урал, будьте дома. Вот, распишитесь здесь». Шурик расписывается в разграфленном листе: «С приказом об эвакуации ознакомлен. Дата. Подпись. Фамилия». Майор еще раз отдает честь, забирается на броню, БТР выпускает в небо облако сизого дыма, взревывает мотором и маленький конвой уезжает. Яна-младшая машет рукой из окна автобуса, Шурик, преодолевая чудовищную слабость, пытается поднять руку, чтобы помахать в ответ и от этого усилия просыпается.
Проснувшись, некоторое время Шурик просто лежал, кажется, что слабость, не давшая ему помахать рукой во сне, проснулась вместе с ним. На соседней кровати сопел во сне Сыроежкин. «Вот кому кошмары, наверное, никогда не снятся». Луна, наконец, сумела подняться выше деревьев и светила прямо в окно, так что можно было разобрать даже надпись на спортивной сумке Сыроежкина, закинутой тем на шкаф.
«Что же происходит? Что пытается донести до меня подсознание? Почему от имени "Яна" у меня начинает болеть в груди? Нет, не зря мы отложили робота и занялись человеческим мозгом. Завтра настраиваем схему и излучатели, послезавтра проводим эксперимент и в воскресенье обрабатываем результаты». Надо бы было записать только что увиденный сон, он явно был необычным, но не было сил даже пошевелить рукой. «Может быть я еще сплю? И мне только снится, что я проснулся?» — подумал Шурик, чтобы снова уснуть, проспать до самого утра уже совершенно без сновидений и проснуться, не помня ночной сон.

У Мику со вчерашнего вечера было прекрасное настроение, и даже серьезный сон, приснившийся под утро, этого настроения не нарушил. В кои то веки у нее попросили помощи, пусть даже и нужно было всего лишь играть на фортепиано, для Саши и Максима. А параллельно можно было разговаривать и общаться, и никто от нее не отмахивался. Вот и сегодня утром, можно было встать, открыть форточку, не обращая внимания на бурчащую соседку, пожелать той доброго, наидобрейшего, утра и побежать к умывальникам. А на полдороги до двери вдруг остановиться на зов соседки.
— Мику, ты должна знать. Что это значит?
«Надо же, она имя моё запомнила. Ну-ка, посмотрим». И посмотреть и удивиться, как Женя старательно выводит незнакомые ей закорючки.
— Женечка, так это же очень просто. Здесь написано: «Первый звук будущего», — Мику, взяв ручку, чуть поправила надпись, — а по японски это будет «Хатсуне Мику», а еще это моё имя, Хатсуне Мику. А где ты это увидела? Нет, я понимаю, если бы ты это у меня в документах подглядела, но все мои японские документы у мамы с папой, а здесь только советские, потому что папа сказал, что если я еду в советский пионерский лагерь, то у меня и должны быть… — Мику оборвала сама себя. — Женечка?
Было заметно, как Женя колеблется, что ответить. Потом, видимо что-то решив для себя, достала из тумбочки серую канцелярскую папку-скоросшиватель и протянула ее Мику.
— Вот, почитай. Мне это дала Лена, а той принес наш физрук, говорит, что это сочинила одна его знакомая. И, мне интересно твое мнение обо всем этом. — Сказав так Женя взяла полотенце и вышла, бросив в дверях. — Я в библиотеке.
Мику открыла папку на середине, прочитала пол странички текста. Какая-то пьеса, судя по увиденному, довольно интересная. «После обеда почитаю. От меня же не требуют, чтобы я дала ответ к завтраку?»
И Мику побежала к умывальникам, обогнав по пути Женю.

Женя пропустила мимо себя соседку и поморщилась, постоянный оптимизм Мику раздражал, а сегодня особенно. У Жени все вертелась в голове характеристика Жанны — заведующей библиотекой из пьесы: «Жанна, заведующая библиотекой. Людей не вполне понимает и потому опасается». Когда начала читать — не обратила внимания, а потом, когда начали все больше и больше вылазить параллели с «Совенком» и его обитателями, то вспомнила и… не то, чтобы обиделась, но что-то ущипнуло за сердце. Женя применила к себе эту характеристику и вообще, все что касалось Жанны и признала: «Да, это я, такая и есть».
А раннее утро постепенно переходило в день. Еще одна линейка, напоминание про то, что сегодня шестой день смены, напоминание о том, что завтра по Плану спортивный праздник, и комментарий Семена: «Никакой обязаловки, но призы будут». Завтрак с привычными кашей, какао, маслом и яблочным джемом в аэрофлотовской упаковке. И, здравствуй библиотека. Женя прикрыла за собой дверь и глянула на себя в зеркало. «Опять эта прядь выбилась. Внешность ладно, внешность неизвестный мне автор даже сильно приукрасил, но вот характер, тут все правда». Начался рабочий день. Тихий и спокойный рабочий день нелюдимой заведующей маленькой библиотекой маленького лагеря. Могла прийти Лена, мог прийти кто-то из малышей за сказками, обещал зайти Максим и мог зайти физрук, всё. Четыре человека в день, с которыми даже разговаривать не обязательно. «Наверное, лучше и не разговаривать. А то люди обижаются на мои реплики и шутки». Зашел Семен за тренерскими методичками. Расписался в формуляре, поднял глаза и внимательно посмотрел на Женю.
— Женя, что-то случилось?
«Заметил, надо-же. Правда, это его обязанность, но все равно».
— Почему вы так решили?
— Во-первых, я же просил мне не выкать, а, во-вторых, раньше ты вела себя иначе.
«Конечно иначе. Прочитала этот чертов текст и оказалось, что я боюсь вас, людей. Спросить, откуда он взялся, текст этот чертов? Куча вопросов про него». Не было в программах заложенных системой в Женю правил поведения в подобных ситуациях, не было их и в программах заложенных в нее создателями, никто и никогда не проявлял к ней искреннего участия, и не должен был проявлять. И сейчас Женя мучительно пыталась думать своей головой. Было трудно, мысли разбегались и даже пойманную мысль не удавалось озвучить. Наконец что-то сформировалось в голове. Это было не главное о чем хотела сказать Женя, но это было хоть что-то.
— Семен, я у Лены вчера брала почитать одну распечатку. Скажите… Скажи, кто ее автор?
— Понравилось? — Семен присел в кресло, напротив конторки заведующей. — Ее действительно написала Мику Хатсуне. Правда, это не та Мику, которую ты знаешь. Ну а то, что персонажи такие узнаваемые… Она вас не знает, и я ей о вас не рассказывал, в этом я уверен.
Семен сидел на краешке кресла, подавшись вперед и смотрел на Женю не отрываясь. Как будто ждал от нее чего-то. Смотрел серьезно, вовсе без улыбки, а чуть сжав губы, но Жене так было даже легче. «Серьезный разговор двух серьезных людей». И никто не посмеется над ней, и никто не отмахнется от нее. Просто обмен информацией. Женя узнала про автора распечатки, а взамен сейчас скажет о том, что ее беспокоит.
— Скажи, а я действительно такая, как эта Жанна? Отталкиваю от себя?
— Лучше бы ты Лене этот вопрос задала. Она бы лучше меня ответила, если бы захотела. Но, раз уж спросила меня, то да — отталкиваешь. Когда кто-то, за редким исключением, приходит в библиотеку у тебя такой вид, будто ты хочешь немедленно выпроводить посетителя, отвлекшего тебя от важного дела. Когда к тебе обращаются, ты всем своим видом показываешь, что снисходишь до человека. Даже шутки твои очень часто выглядят пропитанными ядом. А люди ленивы и не хотят понять, что под этим панцирем скрывается живой человек. Очень умный, образованный, смелый, чувствующий и, когда забывает надеть стервозную маску, очень симпатичный.
Семен поднялся, выровнял стопку полученных методичек, попросил разрешения оставить их у себя и такое разрешение получил. Открыл входную дверь, впустив в библиотеку запахи цветов и звуки музыки, слабо доносящиеся с концертной площадки. И уже с порога непонятно добавил, с какой-то грустью в голосе, как говорят о застарело больном зубе: «Бедолагу Сыроежкина-то ты точно не отталкиваешь, только я не знаю, алгоритмы это, или свобода воли у вас обоих». И, не объясняя ничего, бесшумно закрыл дверь, уже с той стороны.
После ухода Семена Женя выбралась из-за своей конторки, подошла к зеркалу и, глядя в глаза своему отражению, проговорила: «Ну что, Евгения, получили вы по сусалам? Люди от вас разбегаются, и правильно делают. И, что интересно, я даже не уверенна, что стоит что-то менять. Как там у классика: «Полюбите нас черненькими!» Так честнее будет, чем я начну фальшиво всем улыбаться».

Концертную площадку оккупировала Алиса. Мрачная и задумчивая. И музыка у нее выходила такая-же, мрачная и задумчивая. Усилитель, выкрученный на половинную мощность, электрогитара… Можно сидеть, свесив ноги со сцены, упиваться своим депрессивным настроением, машинально перебирая струны, и пытаться размышлять под случайные аккорды.
Вчерашнее письмо от Алисы-двойника не шло из памяти: «Я хочу рискнуть и увидеться… Мы должны сравнить наши детские воспоминания». «Сравнить и дополнить! — Подумала Алиса. — Интересно, если собрать все детские воспоминания всех Алис, удастся ли восстановить все мое детство? А если собрать всех Алис вместе, может мы просто сольемся в одну Алису-настоящую? Как злой волшебник из кино про Аладдина? Нет, чушь. Сенька с Ульяной, конечно, лучше меня в этом разбираются, но я и без них понимаю, что это так не работает».
На звуки музыки, а может и в поисках Алисы, на площадку забежала пионерка. Или из младшего, или из среднего отряда, не важно. Увидала выражение лица девушки, что-то испуганно пискнула, и исчезла. «Вот и умничка, — кивнула Алиса, — этот лагерь еще часок обойдется без меня». Край сцены начал резать ноги, девушка перебралась ближе к углу и уселась, вытянув их вдоль досок покрытия, и опираясь спиной о вертикальное начало половинки купола.
Оставалась проблема совместимости двух Алис в одном узле. «Как там в книжке, что я у Жени брала? Про экипаж космической станции к которым приходили существа, взятые инопланетным разумом из их памяти. Выглядящие как люди, и считающие себя людьми, но не люди. И исчезающие со вспышкой света, при определенных условиях. Вот так исчезнешь, оставив после себя вспышку света, и всё, и привет сестренка».
Плохо было то, что не с кем было посоветоваться. Сенька с Ульяной, со слов бабули, говорили что-то о том, что два пионеры-двойники, они называли их «субъектами», не могут находиться одновременно в одном узле, о преимуществах «своего» узла, по принципу «дома и стены помогают», но все это была голая теория. «Это вот та Алиса из старого Сенькиного лагеря менее развита чем я? Вон она какое письмо написала, я вот не догадалась. И вообще, я же, вроде как, собралась с концертами по лагерям проехаться. Это что же, приезжая в каждый новый лагерь я буду аннигилировать тамошнюю Алису? Не согласная я».
Да и поездка, похоже, откладывалась. Мрачное настроение еще держалось, но, кажется, опять появился интерес к жизни своего лагеря. «А тут еще за горнистом присмотреть надо. Начал то он хорошо, интересно, что в нем к следующему циклу изменится».
«В общем так. В следующем цикле я точно здесь остаюсь, но схожу вместе с Ульяной в первый Сенькин лагерь. Нужно с тамошней Алисой повидаться! На остальных плевать, но с этой нужно. Тем более, Сенька нас связывает. И интересно, чего этой мелочи от меня надо было?» И успокоившаяся Алиса заиграла уже не размышляя, просто ради самой музыки.

— Чуть левее датчик, еще левее, еще… Стоп, сейчас чуть-чуть правее. Так, хорошо. Шурик, сейчас чуть выше. Стой, опусти назад, еще опусти, нет, верни как было. Всё, зажимай, поймали.
Кибернетики стояли и благоговейно смотрели на зеленое колечко на экране осциллографа, когда в двери постучали.
— Ребята, можно?
— Заходи, Саша. — Улыбнулся Электроник. — Глянь на красоту. — И махнул рукой в сторону осциллографа.
— А что это означает?
— Это означает, Сашенька, что мы настроили прибор и завтра засунем в него свои свежие и выспавшиеся головы. Попытаемся переписать те объемы информации, которая в них есть и попытаемся ее расшифровать. Всё что есть в нашем подсознании, всё что есть в нашей памяти. — Увлекшийся Электроник заговорил как герой его любимой фантастики шестидесятых годов. — Может быть мы сумеем понять принципы работы человеческого мозга, может быть мы сумеем применить эти знания при проектировании кибермозга для будущих роботов! Разве это не прекрасно?
— Наверное, ты прав. — Саша улыбнулась наивному восторгу Сыроежкина, но ответила совершенно искренне. — Я верю, что все у вас, мальчики, получится. Но я к вам за помощью, раз вы освободились. Сережа, в половине библиотеки свет сейчас погас, посмотри, пожалуйста.
Кибернетики переглянулись. В библиотеке света нет, а там Женя! Сердце застучало в два раза чаще. Сергей вскинулся, открыл рот и…
— Шурик, а может ты сходишь? А я пока тут все по отключаю и порядок до обеда наведу.
— Сергей, ну что за метания? — Шурик поправил очки. — Договорились же, по твоей просьбе, между прочим, что если есть какая-нибудь работа на дальней стороне лагеря, то ей занят ты, а на ближней — я. Иди, Сергей. На обеде увидимся. — Шурик отпустил компаньона. — А завтра уже займемся экспериментом. — И, показывая, что разговор окончен, начал отключать приборы и собирать все с верстака.
Безотказному Сыроежкину осталось только собрать необходимый инструмент в старый, специально для таких случаев предназначенный, портфель и выйти на крыльцо клубов, к дожидавшейся его Саше.
— Меня ждешь?
Саша, стоящая лицом, в сторону приоткрытых ворот лагеря и что-то там высматривающая, вздрогнула.
— Да, Сережа, пошли.
Они сбежали с крыльца клубов и свернули к площади, до первой развилки им было по пути. К удивлению Сергея, Саша, на перекрестке не свернула налево, в сторону музыкального кружка и короткой дороги к своему домику. А, наоборот, догнав его, и подстроившись под его шаг, пошла рядом.
— Ты на пляж? Я думал ты к себе свернешь.
— Сергей, я в библиотеку, — Саша коротко посмотрела на Сыроежкина, чуть повернув голову, — что там у вас с Женей происходит я не знаю, и это ваше дело. Но она сначала не хотела звать тебя, а после категорически не хотела оставаться с тобой один на один. Как и ты, пять минут назад.
— Как и я. — Согласно кивнул Сергей.
На аллеях и площади было малолюдно, в связи с открытием купального сезона и жаркой погодой, жизнь лагеря переместилась на пляж, да футболисты занимались на стадионе по своему графику. Поэтому вспыхнувшие уши Сергея видела только Саша.
— Хороший ты человек, Сашенька. Вот скажи, зачем мелькать перед глазами у человека, если он не хочет меня видеть? — Сыроежкин вздохнул. — Оксана не знает, но ей только девять лет, может ты мне скажешь? Женя, наверное, думает, что я буду объясняться с ней. Потому и не хочет со мной наедине оказываться. А зачем мне объясняться, когда все уже сказано? Только нервы мотать.
Саша с Сергеем вышли на площадь, обогнули Генду, синхронно помахали рукой Лене, сидящей на своем привычном месте, и делающей какие-то заметки в блокноте.
— Сережа, а может все еще не было сказано окончательно? Может Женя сама не уверенна ни в чем?
Сыроежкин остановился, оглядел площадь, перехватив внимательный взгляд Лены. Впрочем, Лена была далеко и услышать его не могла.
— Сашенька. Я простой как отвертка, и привык иметь дело с техникой, которая либо работает, либо нет. И всегда можно найти причину, почему она не работает. И «нет» всегда означает только «нет». А вашего женского языка, где «да» означает «да», а «нет», тоже означает «да», а «может быть», это значит «нет», я просто не понимаю. Я получил информацию, о том, что я Жене не нравлюсь, я информацию принял к сведению.
Саша тоже остановилась, развернувшись лицом к Сергею и глядя ему в глаза.
— Но… Я же вижу, что ты Жене нравишься. Что она злится, когда тебя не видит, или когда кто-то из девочек с тобой разговаривает. Я уверена, что она сейчас и на меня злится за то, что я иду и с тобой разговариваю. Может Женя вовсе не то хотела сказать, что ты услышал?
«Хотела одно, сказала другое», — собирался ответить Сергей, но Саша перехватила инициативу.
— Сережа, здесь, на этом, как ты выразился, «женском» языке может говорить только Катя. Умеет еще Лена, но она делать этого никогда не будет, и точно не умеет Женя. А то, что она тебе сказала… Или ты убежал, не дослушав, или, вспомни, Женя почти ни с кем не общается, ей это просто трудно — общаться с людьми. И она может думать одно, а когда пытается озвучить мысль, то, без практики, получается совсем другое. Даже ее шутки, когда она просто хочет, чтобы человек улыбнулся, обычно воспринимаются как колкости. Или же она накрутила, сама на себя. Потому что если у ней, с ее характером, до лагеря были проблемы в отношениях с людьми, она могла посчитать себя никому не нужной. Дайте друг-другу еще один шанс, вот что я хотела сказать.
Саша без стука отворила дверь библиотеки, втащила за руку Сыроежкина и сказала, обращаясь к Жене, испуганно вжавшейся в спинку стула: «Вот, я его привела. Женя, это Сергей, очень хороший парень, но слишком доверчивый. А сейчас убегаю. Прости, Женя, но меня Лена помочь ей попросила».

В обед пионеров кормили щами и свиной поджаркой с рожками. Персонал кухни, действительно, научился готовить, и щи не были пересоленными, и макароны не склеились, и мясо не подгорело, и чай не отдавал тряпкой. Все бы хорошо, но брызги томатного жира от поджарки оставляли пятна на рубашках неаккуратных пионеров. Ольга Дмитриевна наблюдала за этим явлением и каждый раз морщилась. «Эдак никаких рубашек не напасешься. Пионеры же через час все ко мне прибегут и заканючат: «Ольмитревна, рубашка грязная, поменяйте, пожалуйста». Стирать им лень, к Алисе бежать побоятся, знают, что можно физически пострадать». Мысль вожатой переключилась на фигуру помощницы: «Может все-таки Сашу помощником назначить? Алиса только за будет. Нет, не вариант, Саша занята собой и каждым пионером, попавшим в ее поле зрения, по отдельности. Никому нет дела до лагеря в целом, даже Семену».
В столовую зашли еще двое: Сыроежкин и Женя. Сыроежкин с портфелем в руках, это понятно — в библиотеке свет делал, но это не главное. Поведение у них необычное, вот что главное. Оба в землю смотрят, оба постоянно друг на друга оглядываются и сразу краснеют при этом, при этом вместе подошли к раздаче, Женя переставила на свой поднос большую часть тарелок, ткнув перед этим пальцем в портфель Сыроежкина, и вместе же они пошли за один столик, за которым и устроились, уткнувшись в тарелки. «Так, еще одна парочка, — подумала Ольга, — теперь надо за ними присматривать. Дети книжные — а поговорка про тихий омут не зря придумана. Пусть делают что угодно, но только не в мою смену». И вспомнилась еще одна Ленина работа, совсем свежая, висящая в тренерской: лагерная аллея, по которой идут двое, те же Сыроежкин и Женя. Идут от площади, за спинами у них Генда угадывается, в сторону библиотеки. Идут каждый по своей стороне и старательно не смотрят друг на друга. У Жени на лице растерянная полуулыбка, а Сергей, наоборот, сосредоточен: брови нахмурены, глаза прищурены, как-будто целится куда-то, губы плотно сжаты, а в руках у него тот самый портфель, кстати. И идут эти мальчик с девочкой вроде бы каждый сам по себе, но по тому, как они чуть повернулись друг к другу, как они старательно при этом отводят друг ото друга глаза, как они идут в ногу, видно, что уже связаны они, хотя еще и сами об этом не подозревают.
Столовский шум волнами накатывался и отступал, иногда из него удавалось выделить отдельные голоса.
— Тётя Алиса, а если мне…
— Вот и вопрос, Рыжик, как привести сюда чужую футбольную команду? Или наших туда…
— Завтра собрание отряда, племянничек. Готовься.
— Леночка, а кто же это написал? Мы с Сашей думали, но так и не придумали ничего.
— Катя, мы что, на пляж не идем?
— Вася, ты после обеда не уходи никуда, пожалуйста. Я хочу…
— Сёмк. Я, наверное, смогу попробовать. Но уговаривать обеих вожатых будешь ты.
Только библиотекарь и младший кибернетик молчали, погрузившись, друг напротив друга, каждый в свою тарелку, и отчаянно краснели, когда их взгляды пересекались.

После обеда Шурик вернулся в кружок. Он долго стоял перед установкой, гладил кончиками пальцев каркас и вращающийся табурет, установленный внутри каркаса, проводил ладонями над электронными платами. Для ускорения работ корпус решили не делать, и сейчас эти платы рядком лежали на рабочем столе, на плоском листе шифера, соединенные между собой экранированными проводами. Видеомагнитофон, заряженный чистой кассетой, стоял тут же. Очень хотелось попробовать, останавливало только обещание, данное Сыроежкину, что без него ни-ни. Шурик забрался внутрь каркаса, уселся на табурет, проверил как он вращается. Всё было в полном порядке — включай установку и начинай запись. Нужно было придумать, как включить и выключить установку без посторонней помощи.
«В конце-концов Сергей не хотел, чтобы я включал без него, как ответственный за технику безопасности. Изобретение почти целиком моё, а программа-дешифратор моя полностью. Сергей здорово помог с излучателями и каркасом, но я бы и без него справился. — уговаривал сам себя Шурик. — Если я сейчас сделаю запись, то на завтра останется меньше работы». Шурик раскрыл рабочую тетрадь: «Шестой день смены, 15-00, пробный запуск установки. Подопытный — Александр Трофимов, оператор — Александр Трофимов. Расчетное время эксперимента, десять минут. Описание эксперимента…» Осталось только принять меры предосторожности, чтобы никто не помешал. Шурик вышел на крыльцо и запер двери на висячий замок, после чего обошел здание и влез внутрь через окно. Включил установку на разогрев, а сам, прямо на включенной установке, стал наращивать провод ведущий к кнопке «Пуск».
Вскоре все было готово. Шурик сидел внутри каркаса как в клетке, табурет под ним, приводимый во вращение мотором вытащенным из механизма дворников «Волги», медленно, почти незаметно для глаза вращался, с частотой один оборот за десять минут. Сменялись цифры на дисплее магнитофона, предназначенного для записи считываемой информации. «Жаль, что нельзя пока нельзя записывать информацию прямо в память компьютера и расшифровывать в реальном времени. — Подумал Шурик. — Жаль, что у нашего компьютера память как у Буратино». За это время табурет повернулся так, что временная кнопка «Пуск», примотанная изолентой к каркасу, оказалась напротив левого колена кибернетика. Шурик мысленно перекрестился и, нажав на кнопку, начал эксперимент. Теперь, главное, надо было высидеть на табурете десять минут, не меняя положения головы и стараясь ни о чем не думать.
Как обычно это бывает, по закону подлости, всем что-то понадобилось в клубах именно в это время. Кто-то трогал висячий замок и дергал входную дверь, кто-то пытался заглянуть в окна, благо Шурик предусмотрительно задвинул шпингалеты и задернул занавески. «Шурик, ты здесь?» — Крикнул Сыроежкин из-за двери. Замок подергали еще пару раз и две пары ног потопали с крыльца.
Десять минут истекли, табурет сделал полный оборот, кнопка «Пуск» опять оказалась напротив колена. Шурик отключил установку, перемотал кассету на самое начало, подключил магнитофон к компьютеру и запустил программу дешифровки. После этого восстановил в кружке все как было, вылез в окно и отправился на пляж. Хоть раз за смену, но нужно было и выбраться на свежий воздух. До расшифровки результатов делать Шурику было совершенно нечего, а работать компьютеру предстояло еще несколько часов.

Ульяна и Семен валялись на пляже. Не просто так валялись, а по делу. Нужно было пасти средний и младший отряды. Исторически, и в теории, сложилось так, что пионеры из старшего отряда приходили на пляж и уходили, когда хотели, вот как Шурик сейчас, сидевший на лавочке под щитом со спасательными кругами. Средний отряд приходил по расписанию и за ними присматривал кто-то из персонала или помощник вожатой, младшему же отряду требовались еще и команды выгоняющие октябрят из воды, и разрешающие им снова лезть в воду. На деле же, мелкие были довольно самостоятельными людьми и обходились без эксцессов на воде, единственное, что приходилось их выгонять оттуда, когда они уж совсем посинеют и общаться с ними, но это Семену было только в удовольствие. «Знаешь, Рыжик, я как-то обнаружил, что они в свои семь лет ничем не хуже нас. И проблем у них не меньше, и проблемы не менее важные. Это нам они кажутся смешными, а для них-то проблемы самые настоящие. Есть такая работа, называется взросление, и не важно, в какой ты фазе, тебе все равно семь, восемь, девять лет и ты все равно взрослеешь. Если я могу помочь хорошим людям — почему нет?»
Со средним же отрядом Ульяна намучилась.
— Оля, тебе пять лет? Ты можешь бросать песком сколько угодно, но потом сама всех поведешь к доктору глаза промывать. Да-да, именно ты поведешь.
— Егорий, если тебе нравится девочка, то просто скажи ей об этом, а не щелкай по спине резинкой от…
— Тпр-р-ру, мальчики, быстро из воды и разбежались в разные стороны. Остыньте, а то вы уже злиться начинаете.
И так постоянно. Только собственная энергия и позволяла углядеть за всеми и не устать. А тут еще Катерина обращает на себя внимание. Пришла на пляж, уклониться нельзя, купание — мероприятие отрядное, но раздеваться не стала, только стянула юбку, развязала галстук и села под грибком прямо на песок, обхватив колени руками. И смотрит куда-то в бесконечность. Витька потащил ее в воду, получил резкую отповедь, ничего не понял, еще покрутился вокруг и полез купаться со всем отрядом, а Катя осталась сидеть одна под грибком.
— Сём, Катя переживает. Только не пялься на нее, а то убежит.
— Конечно переживает. В прошлом цикле все вокруг нее бегали, а тут Макс взял и перерос её. А Катька в прошлом цикле развлекалась, а сейчас взяла и влюбилась. Тринадцать лет, самое время для первого раза, себя нынешнюю вспомни. Жалко ее, но одна мудрая женщина сказала, что такие вещи и превращают организмы в людей.
— Эй, мне почти четырнадцать было! И, знаешь Сём, мне сейчас кажется, что мне внутри всегда было девятнадцать, пока я тебя ждала. А когда встретила тебя, все на свои места встало.
На пляже появились Алиса с Леной, кивнули Шурику, скинули форму, устроившись рядом с физруками, и побежали к воде. Катя неприязненно покосилась на Алису, но позы не переменила.
— Сёмк, последишь за средним отрядом? А я пока за мячиком сбегаю. Давно не играли.
И Ульяна как была, в купальнике и босиком, только накинув на плечи футболку, побежала в спортзал, благо он располагался от пляжа через дорогу.

— И что нам теперь полагается делать? — Женя выглядела совершенно растерянной, точь-в-точь, как на Ленином рисунке.
— Я не знаю, Женя, я думал ты знаешь.
Та аллея, на которой стояла библиотека, она расширялась в самом конце, посередине расширения располагалась клумба, в этом лагере совершенно заброшенная, а по периметру были расставлены скамейки. Вот, на одной из этих скамеек сейчас и сидели Женя и Сыроежкин и большую часть времени молчали. Обоим было ужасно неловко, оба не знали, куда девать руки, оба краснели, едва пересекаясь взглядом, но разбежаться, как будто ничего не было, казалось еще хуже.
— Ничего я не знаю, Серг… Сережа. Все что я знаю, я прочитала в книгах. Но я же не идиотка восторженная, я же понимаю, что книги и реальная жизнь, это разные вещи. Может, давай, для начала, просто будем больше вместе проводить время.
— Да-да, Женя. Хочешь, я покажу тебе наш кружок, нашу работу?
— Это то, ради чего ты позавчера бегал в библиотеку, каждые полчаса? Пойдем. Все равно в библиотеку никто не ходит кроме Лены, а она сегодня уже была. Да и портфель этот тебе надо на место вернуть.
Это было новое для «Совенка» событие: по аллее, сперва по боковой, потом, пройдя по площади, по главной шли Женя и Сыроежкин и о чем-то разговаривали. Они еще не держались за руки, но уже и не отворачивались друг от друга, и, о чудо, Женя даже улыбалась. Жаль, что это некому было видеть: старшие были заняты своими делами, а средние и младшие уже, к тому времени, были на пляже.

— Оль.
Кто-то устроился в соседнем шезлонге. И этого кого-то зовут Семен. Сейчас опять начнет уговаривать. А закончится все полетевшим к чертям планом мероприятий и срывом… Срывом чего, кстати?
— О-оль.
Нет, он очень хороший помощник. Действительно помощник, и я не представляю, как в других лагерях вожатые в одиночку со всем справляются. Но он же готовый начальник еще одного лагеря, но почему-то остается здесь.
— Оль, я знаю, что ты не спишь — у тебя дрожат веки.
— Семен, скажи, что ты будешь делать, если я тебе сейчас не отвечу?
— Тогда… — Я ясно слышу усмешку в его голосе. — Тогда я буду действовать так, будто получил твое согласие.
Вот и кто начальник лагеря, спрашивается? Приходится открывать глаза. Время то к отбою, оказывается. Скоро темнеть начнет. Оглядываюсь, все тихо и спокойно. Никто не убился, никто не подрался, никто, кажется, не убежал. Вон идет один из Семеновых футболистов с подружкой. Несет в руках кораблик вырезанный из коры. Просто галеон испанский какой-то, даже поразглядывать хочется. Надо будет потом попросить. А вон Лена с этюдником, сидит на лавочке, напротив своего домика, а на крыльце ей Сашенька позирует. Да, в таком образе дореволюционной барышни, это именно Сашенька. Вот интересно, где они взяли это платье, эту шляпку и этот зонтик? Разве что на складе у Алисы, в мешках с театральным реквизитом? Или в музыкальном кружке, в костюмерной. Но там, кажется, такого нет. Как бы еще Семена позлить, время потянув? Вот! Потягиваюсь, потом аккуратно закрываю книжку, встаю с шезлонга, отношу книжку в домик.
— Семен Семенович, не изволите ли чаю? — Пионеров в пределах слышимости нет, так что можно и подурачится, но насчет чаю я вполне серьезна.
— Премного обяжете, Ольга Дмитриевна.
Одна из проблем в том, что мы знакомы уже черт знает сколько и уже угадываем реплики друг-друга до того, как кто-то из нас откроет рот. А кстати, сколько мы знакомы? В прошлую смену — да, в позапрошлую — да. Дальше? А дальше, при попытке вспомнить, у меня начинает болеть голова.
Беру из тумбочки три кружки. Три, это потому что через пять минут здесь будет Ульяна. Это я тоже могу предсказать с вероятностью сто процентов. Высыпаю на блюдце из целлофанового пакета конфеты-батончики.
— Семен, иди помогай! — Зову своего заместителя, обернувшись к дверям.
Появляется Семен, достает со шкафа удлинитель, разматывает его и протягивает на крыльцо, выносит на крыльцо чайник и включает в розетку.
— Оль, черный или зеленый?
— Давай зеленый сегодня.
Все, я сажусь в один шезлонг, Семен разворачивает второй, ставит его с другой стороны крыльца и тоже усаживается, лицом ко мне. Слышу шлепанье босых ног по дорожке, этот ритм полубега-полушага ни с чьим не спутаешь — Ульяна. Усаживается на крыльцо. Все, вся администрация лагеря в сборе, можно начинать совещание. Семен смотрит, как устраивается Ульяна и я вижу нежность в его глазах. Поэтому не начинаю, пока он не примет деловой вид. Поразительно, сколько эмоций можно передать одними движениями уголков глаз.
— Ну, что вы сегодня приготовили для бедной вожатой, дорогие мои?

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 5 http://vn.reactor.cc/post/2367158


V
Бег

Воскресенье, середина смены и экватор жизненного цикла. По замыслу, в этот день обитатели лагеря должны заниматься своими личными делами, а именно: наводить порядок в домиках, стирать свои вещи, посещать душевую, а, поскольку душевая не работает, то баню. В скольки лагерях не был, во всех душевая не работает. Как говорится: это баг или фича? В воскресенье нет сигнала подъема, нет зарядки, нет линейки, у меня отменилась тренировка, а на дверях столовой Ольга Дмитриевна еще вчера вывесила расписание посещения бани. Нахожу в этом расписании себя и вычеркиваю: нас тут под сотню душ, это получается по семь минут на человекопомывку, что не прельщает, а у меня ведь и персональный душ есть.
Я сажусь за столик со своей порцией каши, сегодня, для разнообразия, это рисовая, тоже на молоке и сладкая, и наблюдаю, как ко мне целеустремленно пробиваются дорогие мои рыжие девушки, и я знаю – зачем. Садятся за мой столик и начинают меня обрабатывать в два голоса.
– Семен, а ты не хочешь погулять перед обедом?
– Часика так два или лучше три?
– Да-да, или, может, на лодке покататься?
– А мы тебя поцелуем.
– Потом.
– Если захочешь.
Ну какие же они у меня ласковые, сидят одна справа, другая слева, улыбаются мне, скинули туфли и под столом своими ножками меня трогают. Сейчас главное – не выдать себя и не заржать раньше времени.
– Погулять? С вами девчонки? Да куда и сколько угодно! А то может на остров сплаваем и там искупнемся? На дальней стороне?
– Нет-нет. Мы и так все время с тобой.
– И надоели тебе ужасно. Мы же видим.
Так, хватит издеваться.
– А человеку нужно иногда и одному побыть, правда Алиса?
– Вот и мы о том же, ведь хочется и отдохнуть, даже от самых близких людей.
– Правда-правда, заботливые вы мои. Особенно, если этим самым близким людям нужно постираться и сходить в душ, а в бане толкаться неохота.
Сперва прыскает Ульяна, потом и Алиса. А я уже серьезно добавляю.
– До обеда то управитесь? Приходите, я пока у себя буду.
Выхожу из столовой и оборачиваюсь, посмотреть на график посещения бани – сколько там у меня «самых близких»? Ну, никто и не сомневался, вычеркнуты все те-же пять имен. Я примерно представляю, как это было: идея Ульяны, но одной ей или не удобно, или не хотелось; тогда Ульяна подключила Алису; Алиса вспомнила про Мику; а та – про Сашу; ну а для Саши – Лена всегда была, есть и будет авторитетом, поэтому и Лена тоже оказалась в этом списке. Ну, в принципе, все правильно. И про них, и про меня, и про наши отношения. Ульянка, конечно, могла бы и просто попросить, знает, что не откажу никогда, но так интереснее. Прикидываю – даже если всю воду изведут, к вечеру новая порция вполне успеет нагреться, тогда и сам и помоюсь, и постираюсь. А пока, надо же прибраться в спортзале, Ульяна вчера перед ужином начала, но что она успела за пятнадцать минут?
Так, что тут у нас? Собираю в одну кучу остатки ткани, цветной бумаги, картона, в другую – пиломатериал и фанеру, в третью – банки со строительными красками и отдельно – краски художественные. Это все завтра футболистам таскать на склад и к кибернетикам в кладовую. Ставлю на место гимнастического коня, раскладываю маты под брусьями и турником. Лишние маты утаскиваю в кладовую, скамьи расставляю вдоль стен. Пока занимаюсь всем этим появляются девочки с тазиками под мышками и с ворохами одежды.
– Кыш!
Это Алиса мне.
– А поцеловать?
– Сказали же – потом!
И смеемся оба.
– Ладно, надеюсь вам спортзал доверить можно. До обеда он ваш, а я пошел. Может с девушкой какой познакомлюсь, симпатичной.
– Иди-иди, ловелас ты наш.
Только вышел на крыльцо, как догоняет Ульяна.
– Семен, подожди, нам чай у тебя попить можно будет?
– Ульяна, ну ты же знаешь ответ.
– Ну, знаю. Но вдруг сегодня нельзя.
– Рыжуха моя…
И опять, та Ульяна из вчерашнего сна перед глазами.
Улыбаемся друг-другу, и расходимся, каждый по своим делам. Ульянка назад в спортзал, а я – в гости к симпатичной девушке.
Стою перед библиотекой, на противоположной стороне аллеи и предельно внимательно разглядываю фасад, каждую досочку, каждое окно. Прихожу к выводу, что библиотека нисколько не изменилась за прошедшую неделю. Еще думаю, а не обновить ли собственную метку в Шопенгауэре, но потом решаю, что не стоит. Так, а что это я зайти не решаюсь – Женю боюсь? Ну да, она и так-то не ангел, а после вчерашних водных процедур прибьет тут-же на месте, как только я войду, наверное. Ладно, все равно мне в библиотеку надо, надо, потому-что надо чему-то футболистиков моих учить, а я, все, что помнил – уже показал. Есть еще шанс, что Жени нет на месте, но посмотрим. Стучусь, и, не дожидаясь ответа, дергаю дверь. Дверь открыта, значит Женя на месте. Если от моего стука не проснулась, то сама виновата.
Проснулась. Сидит за столом и грозно смотрит на меня.
– Зачем пришел? Только не говори, что книжку взять.
– Для начала – восхищение выразить. Ты вчера сражалась просто, как тигрица!
Не сработало. Скривилась в гримасе и начала привставать из-за стола.
– У тебя осталась одна попытка, потом выгоню.
– Ты не поверишь, Женя, но, во-вторых, я пришел в библиотеку за книгами. В библиотеке есть книги?
Если выгонит, то и черт с ней, как-нибудь выкручусь.
– Интересные для тебя – вряд-ли.
Так, пока не выгоняют, уже хорошо.
– А ты уверена, что знаешь, какие книги для меня интересные, а какие нет? Хотя ты права, вот это все, – мотаю головой в сторону стеллажей с классиками марксизма-ленинизма, я читать точно не буду.
– А что будешь?
Ну вот, Женя успокоилась и даже заинтересовалась. А я что-нибудь хочу, кроме спортивных методичек? Представляю себе, как Женя шепотом предлагает мне «Плейбой» в обмен на что? На арбалет, да. Женя, с арбалетом в руках, защищающая библиотеку от толпы пионеров-варваров. Валькирия! Ладно, вернемся к реальности, тут поди и журналов-то таких не знают.
– Ну, я скромно попрошу спортивную литературу, помнится ты обещала. Мне мальков нужно тренировать, хотелось бы память освежить.
– Ты запишись сначала.
Женя достает из ящика стола бланк читательского формуляра и дает мне ручку.
– Все пункты можешь не заполнять. Только имя и отряд, ну или, в твоем случае, должность.
Заполненный формуляр летит в соседний ящик.
– Пойдем.
Мы проходим мимо стеллажей с классиками марксизма, мимо стеллажей с просто классиками, мимо подростковой приключенческой литературы и литературы об Отечественной, Гражданской войне и Революции, мимо журналов и газет и останавливаемся перед стеллажом, на одной из полок которого наклеена бирка «Спорт».
– Вот, все, что есть. Здесь – читай хоть все сразу, а на руки – только по одному экземпляру.
– Спасибо, я тогда повыбираю пока.
Женя с сомнением смотрит на меня, решая – достоин ли я доверия, наконец кивает и молча уходит.
А я начинаю первичную сортировку, оставляя на стеллаже все, что к футболу заведомо не имеет отношения. Потом, в три приема перетащив стопку литературы к читательскому столу, я устраиваюсь в кресле и начинаю перебирать этот стог сена в поисках иголки.
Женя сидит за своим столом и делает вид, что читает, изредка поглядывая на меня. Нет, не любит она свою работу, книги любит, а работу нет, любила бы – помогала бы мне сейчас, а так – просто людей побаивается и прячется от них за дверями библиотеки, отсюда-же и агрессия. Бедный Сыроежкин, просто даже и не знаю, как ему поступить, чтобы Женя его за опасное существо держать перестала. Здесь, пожалуй, из всех пионеров только Лена и Мику доверием Жени пользуются. Остальные, по ее классификации, либо опасные, либо потенциально опасные. Хотя, конечно, мужества ей не занимать – при всем при том согласилась участвовать в празднике, конечно не на первых ролях, но и не в массовке.
Беру книгу, открываю содержание, просматриваю содержание, откладываю книгу, как отработанную, беру следующую… и так, пока не становится скучно, а результат нулевой. Женя всерьез увлеклась чтением и уже почти не обращает на меня внимания, села поудобнее, так, что мне стала видна ее книжка. Приглядываюсь – надо же, я помню эту книгу, уж не знаю, какой частью своей памяти помню, но была у родителей в доме такая. А ведь и действительно, не прошло еще время жестоких чудес. Загадываю желание и спрашиваю.
– Женя. Не прошло еще время жестоких чудес?
Женя сначала вздрагивает от неожиданности, а потом до нее доходит смысл вопроса.
– Не ожидала от тебя. Наверное нет, не прошло.
Спасибо. Ну тогда будем еще надеяться.
– А что, ты думала – у физруков мозг через свисток вылетает?
– Вообще, по тебе такого не скажешь, но, все равно, ты и книги – с трудом совмещаетесь.
Женя права – с трудом. На бабы Глашину стопку литературы уже неделю смотрю, как муравей на Монблан.
– Сказала библиотекарь, посмотрев на физрука наметанным глазом. Ты права – с трудом, я только две книжки за всю жизнь и прочитал. И вот – третью выбрал.
Отдаю Жене брошюрку, нашел-таки, не знаю, как мне это поможет, но у нее есть одно достоинство – брошюрка тоненькая, такую я осилю, Женя записывает ее в мой формуляр.
– Вообще-то на три дня выдается, но, наверное, кроме тебя она и не нужна никому, так что – читай до конца смены.
– Ага, спасибо. А ты все равно вчера сражалась, как тигрица.
– Скажешь тоже. – Жене сравнение с тигрицей, все-таки польстило.
– А ты заметила, что тебя и облили-то чисто символически. В знак уважения. А если-бы Сыроежкин успел добежать до тебя, то вообще-бы могла сухая остаться.
– Не напоминай о нем.
– Все так плохо?
Женя слегка морщит нос.
– Ну вот приходит по утрам и издевается. Спрашивает книги, которых здесь заведомо быть не может, или разглядывает так, как будто у меня прыщ на носу.
И как мне в это буйство чувств вмешиваться прикажете? Не умею! И не хочу, кстати. Пора закруглять беседу, наверное.
– Ладно, пойду я к себе. Пока. Сыроежкину про чудеса не говори, он скажет, что это антинаучно.
– Да он двух слов внятно связать не может. До свиданья.
А я, выйдя на крыльцо, подумал, как бы сделать так, чтобы на поиск Шурика отправился не мой двойник, а Электроник с Женей – это вышло бы забавно, а потом решил, что ну его, наверное, нафиг, покалечит их в шахте этот берсерк от кибернетики.
Пока сидел в библиотеке солнце перевалило за полдень, самое время моих пионерок проверить. Покрутил головой – никто не видит? Беру и сворачиваю с аллеи на Ульянкину тропу, нырнув между кустами, интересно, пользуется она сейчас своими тропами? Наверное да, возраст и характер, они-то остались, то, что я ее из под программного контроля выдернул – это одно, а возраст и характер – это другое. И сразу-же вторая мысль, очень плохо, наверное, жить вот-так, в вечных тринадцати-четырнадцати годах, и понимать, что тебе никогда не будет ни пятнадцать, ни двадцать пять, Ульяна – девчонка толковая и, рано или поздно, но до этого додумается. А за второй мыслью – третья, о том, что ничего Ульянка может и не понять. Сколько там мне осталось, считанные циклы? А за мной, цикл-два и Рыжуха уснет. У Алисы, у той якорь есть – талант называется, она может и удержится, а вот у Ульянки я знаю талант только к мелким пакостям. Лучше бы не будил, сейчас бы так сердце не болело и не мучился – рассказать или нет. Я аж на землю присел, прислонившись спиной к сосне. Лесной перешеек здесь узкий, вон библиотеку видно, а вон там уже бадминтонная площадка, и я посередине, сижу и жалею всех. Себя, Ульянку и Алису, и Лену, которая, когда мы все уснем, останется одна, и бабу Глашу с Виолой, которые застряли в нашем мире, и Ольгу с ее раздвоенной личностью. А, с другой стороны, Пионер-то живет неизвестно сколько, то-есть, какой-то выход существует. И что с настоящим Семеном стало я так толком и не знаю. В общем, пожалев все прогрессивное местное человечество, подымаюсь на ноги, отряхиваюсь и иду дальше, дальше это значит к себе в спортзал. Выхожу из лесу в районе бадминтонной площадки, и оттуда, уже по аллее, направляюсь к себе. На крыльце постоял, подумал – стучаться или нет, а то, как получу сейчас мокрым бюстгальтером по физиономии. Потом решил, что некоторым запираться надо, в таких случаях, а я, в конце-концов, к себе домой пришел, и, не стучась, открываю дверь.
Захожу и удивляюсь, и не знаю, надо-ли дополнительно еще умиляться, смеяться или ругаться. Поперек спортзала, от турника к гимнастическим брусьям протянуто несколько веревок, на которых сушатся вперемешку рубашки, юбки, кофточки, платья, футболки, в том числе и та самая «СССР», носки, гольфы и различные предметы нижнего белья. Я бы по ерничал, но, среди всей этой девчачьей одежонки уютно висит и моя, включая и трусы с носками. Ну вот как к этому относиться? Хорошо то, что обо мне позаботились, и ругаться совсем не хочется, и спасибо им за заботу, а плохо то, что шарились по моим вещам. Просто коробит слегка.
– Вот и Царь пришел, наконец-то. Мы уж думали не дождемся.
Сами-же девочки взяли и поставили в центре зала две скамьи, из тех, что я, четыре часа назад, расставил вдоль стен, положили на них лист фанеры, так, что получился дастархан, вытащили из кладовой маты, которые я, опять же, в одиночку туда затаскивал, художественно разбросали их вокруг столика, а сами сейчас пьют чай, вольготно развалившись на этих матах, нисколечко меня не стесняясь.
– Я сейчас. – Говорю и прохожу мимо них в тренерскую, чтобы положить методичку на стол, по дороге кидая быстрый взгляд в раскрытые двери душевой.
Большинство людей обязательно оставило-бы за собой лужи воды на полу, натоптало бы грязью в спортзале и в тренерской, разворошило бы стол и шкаф в поисках сухарей и чая и так бы и бросило. А тут – просто какая-то стерильная чистота, везде все помыто, а что не помыто – то, как минимум, протерто от пыли, так что мне даже за ручку дверную браться страшно, чтобы эту чистоту не разрушить. И стопка свежего постельного белья на кровати поверх одеяла. Все-таки они, видимо, не люди, думаю полушутя-полусерьезно, но, поскольку я и сам не человек, меня это не смущает. И я прощаю девочкам эту их бесцеремонность, потому что уверен в их порядочности – будь там мои письма, никто из них не стал бы их читать; а еще я понимаю, что теперь считаюсь у них совершенно за своего, как говорила в далеком-далеком детсадовском детстве одна девочка: «Сеня – мой подруг!»; а еще то, что дороги они мне все ужасно, со всеми их странностями, и наплевать, кто из них еще спит, а кто уже проснулся. Кидаю, да простит меня Женя, методичку прямо от входа на кровать, сглатываю комок и с каменным выражением лица поворачиваюсь к девочкам.
– Ну ты же сам разрешил, как все закончим, чаю у тебя попить! – Сразу начинает оправдываться Ульяна.
Она уже подбежала ко мне, смотрит мне в глаза, ее лицо вытягивается, и, кажется вот-вот потекут слезы. Я, не в силах больше сдерживаться, улыбаюсь и маню пальцем ее поближе к себе.
– Все замечательно! – Это чтобы все слышали. А потом нагибаюсь и Ульяне на ухо, – Бесцеремонно немного, но, все равно, замечательно.
И легонько касаюсь губами ее щеки. И опять – смущенная Ульяна. Она отбегает покраснев, трет место поцелуя и громко возмущается.
– И вовсе было не обязательно!
А я опять вижу на ее месте ту Ульяну – из моего вчерашнего сна. Да что за навязчивый бред такой!
Еще раз, улыбаясь обвожу взглядом девочек, стараясь заглянуть каждой в глаза. Ну, надеюсь, что они меня поняли, поскольку ответные улыбки совершенно… Ладно, не важно.
Наконец подхожу к столу, Мику и Саша расползаются, освобождая мне место. Напротив меня оказывается Ульянка, справа от нее – Алиса, а слева – Лена. Что тут у нас? Чай, ну как бы не только чай, там еще какие-то травы, где и когда успели нарвать? Или с собой принесли? А кроме чая – оладьи с вареньем. Смотрю на Сашу.
– Твоя работа? Очень вкусно.
Саша только смущенно кивает.
Сидим вшестером, напиваемся чаем, наедаемся оладьями, болтаем о всякой ерунде, выступление вчерашнее вспоминаем, я еще раз благодарю, сейчас уже всех, за автографы на Лениной картине. Надо будет еще завтра футболистов поблагодарить.
– Девочки, только одна просьба – хватит уже Царя.
– Ну, не Физруком же тебя звать, а от Семена ты всегда ежишься.
– Да уж лучше Семеном. – Отвечаю не вдаваясь в подробности.
Ожидаю вопросов, но обошлось. Чаепитие постепенно себя исчерпывает, и мы закругляемся, расставляя все по местам, Мику моет посуду и мы выползаем на спортплощадку.
– К вечеру высохнет? – Спрашиваю, имея в виду постиранное.
– После обеда высохнет – жара такая. Висело бы на улице, уже сухое было бы. Мы к тебе еще гладить придем, ты-же не против?
Нашу беседу прерывает сигнал на обед. Спрашиваю у барышень.
– Ну что, аппетит испортили, теперь можно и пообедать. Мы идем?
– А то!
Ну, мнение Ульянки, оно не удивляет. Остальные высказываются в том духе, что лучше бы сходить, чтобы у общественности, в лице вожатой, вопросов не возникало.
Понятно, что после сладкого обед не идет, поэтому лениво шевелю ложкой в тарелке с рассольником, а сам пытаюсь представить поведение двойника при встрече со мной и продумываю линию своего поведения. Все равно, как обычно, все перерешу в последний момент, но хоть мозг займу.
Значит, что мы имеем?
Мы имеем двойника – Семена девственного обыкновенного, организм или нет, репликанта, двадцати семи психологических и семнадцати биологических лет. Ничего не понимающего, напуганного и считающего, что он пал жертвой или идиотского розыгрыша, или похищения инопланетянами, склонного, в этот момент, к истерике, между прочим.
Тактически, нужно его встретить, по мере возможности успокоить и направить к вожатой, а там пусть все идет естественным путем. Раз уж Слави здесь нет, то придется мне. Кстати, вряд-ли он во мне себя сейчас узнает, вряд-ли он сейчас вспомнит, как он сам выглядел в девятнадцать-двадцать лет. Теоретически могла бы двойника встретить Лена, но нет. Вот спасти от опасности Лена годится, а при обыденной встрече она либо разволнуется и будет молчать и краснеть, либо… Не знаю, что – либо, но точно не то, что ждет вожатая.
– Эй, Семен, ты заснул тут, за столом?
Вздрагиваю, от Алисиного оклика. Оглядываюсь, точно – вокруг никого нет, столовая пустая, только Алиса с тряпкой в руках протирает столы.
– А тебе обязательно меня будить? – Отвечаю Алисе, а сам закрываю глаза и делаю вид, что клюю носом в тарелку. Ладно, увидимся.
Отношу едва тронутую тарелку рассольника, уже покрытого сыпью застывших жиринок, на мойку, а сам, покинув столовую, сначала захожу к себе, беру футбольную методичку – почитать, пока нет автобуса и, из спортзала уже, отправляюсь на остановку.
Пока на остановке пусто сажусь в тени, достаю методичку, начинаю изучать и, неожиданно, увлекаюсь. То, что время концентрации внимания у моих подопечных коротенькое и носятся они как электровеники, и силы распределить не могут – это я уже и сам понял, а вот на то, что они, оказывается, очень ранимы и чувствительны к своим неудачам я раньше не обращал внимания, теперь буду учитывать. У меня почти нет воспоминаний о себе в этом возрасте, поэтому приходится все это читать. А еще совет хороший – ставить детей в такие ситуации, чтобы им приходилось думать. Листаю дальше, и понимаю, что эту методичку я обязательно прочитаю всю. Но уже слышно мотор, я окидываю взглядом остановку, и, пока автобус еще далеко, усаживаюсь на правый постамент, устраиваясь в ногах у гипсового пионера. Ну-с, поглядим.