моя фотка в детстве контакт

В общем, недавно случилось очень важное для меня событие. Уверен, что никто это нафиг читать не будет, но хочется поделиться. Может, у кого-то было в детстве похожее место\воспоминания.

Далеко-далеко на Урале (сам я давно переместился в центральную часть России) есть крошечный кусочек очень дорогой моему сердцу земли. Именно эти 400 квадратных метров я считаю своей настоящей Родиной.




Не могу сказать, что я прямо-таки вырос на даче у бабушки и дедушки. Возможно, если подвести сухой итог, я провёл там суммарно даже не большую часть детства. Но вы сами знаете, как в юном возрасте причудливо работает память, и что время течёт совершенно иначе. Так, по моим ощущениям, львиная доля жизни до переезда в Тулу прошла именно там. И это была самая счастливая её часть.

Я никогда не был особо социальным ребёнком, но это не было для меня проблемой. Дача, куда я отправлялся летом, была для меня целым миром, наполненным загадками, приключениями, путешествиями и всем остальным, что жизненно необходимо растущему организму.Маленький участок, состоящий из двух террасок, домик и того меньше (как я понимаю сейчас, а тогда он мне казался вполне себе поместьем). Не знаю, как охарактеризовать этот тип ландшафтного дизайна — особенно с учётом того, что слов таких в нежном возрасте я и не знал — но зелёные насаждения вокруг дома скорее были ближе к саду, нежели к огороду. Нет, там росло некоторое количество овощей, были две теплицы, но всё вокруг утопало в зелени и цветах, не было ни намёка на перепаханные поля грядок и картошки. Вернее, оно всё было, но в 20 километрах, на отдельном участке, который взрослые называли незнакомым словом «фазенда». Но речь не о ней.



Дача сильно обветшала, заросла, но при этом почти все плодовые деревья кем-то уже вырублены.

Когда я говорил, что дом утопал в зелени, я нисколько не преувеличивал: добрая половина дома, а то и бОльшая часть была оплетена диким виноградом. Самая высокая стена дома (он, в силу ландшафта, имел специфической формы фундамент) была натуральной живой изгородью, и заросли ползли дальше, до самого конька крыши. Из винограда была живая арка-навес над лестницей, спускающийся к нижней терррасе участка, им было укутано крыльцо... Это не только выделяло зелёный домик среди остальных вокруг, но и делало его просто сказочно уютным.



 Слева - как раз заросшая виноградом стена дома. Справа - поросшая бурьяном баня.

Внизу, словно в каньоне между более высоких соседних участков, раскинулась банька, поленница, малинник, отделённая гнивка. Был здесь небольшой загончик, в котором летом жили черепашки, большая и малая теплицы... Перечисляя сейчас эти угодья, я просто диву даюсь, как это всё уместилось на столь крошечном участке! Но оно настолько было органично вписано в окружающую местность, что даже помыслить об иной планировке невозможно.



Когда-то здесь была та самая арка из винограда. Теперь от неё остались лишь две оглобли.

Чем ещё этот участочек выделялся среди прочих — у него была очень необычная карта высот. Нижняя терраска отнюдь не была ровной, а шла под уклон и имела несколько возвышений, площадок и троп. Не знаю, было ли это удобно, но крутым мне это кажется до сих пор.



Дом, несмотря на размер, тоже таил в себе много секретов и локаций. Во-первых, он был, считая мансарду, 2,5 этажным: из-за того, что он стоял под уклон, часть фундамента имела высоту полноценного этажа, и там был очень интересный подпол. Там дед хранил вёсла и всякий скарб. А в самом углу подпола был отдельный вход, крошечная скрытая дверца, замаскированная под облицовочную доску вокруг, где была Яма. Меня туда никогда не пускали, чтобы я не сломал себе ненароком шею, но даже знание про существование Тайной Дверцы многого стоило в возрасте 7 лет.

На крыльце, рядом с дверью, была будка Динары — небольшого, но очень доблестного пушистого двортерера, охранявшего наш покой. Пожалуй, единственная собака, которую я вспоминаю с теплотой в сердце. Небольшой белый комок шерсти, единственным тёмным пятном которого был чёрный нос, глаза всегда закрыты длинной чёлкой, я язык тёпл и шершав. Она бесконечно любила бабушку, дедушку, меня и, внезапно, нашего кота. Я запомнил её исключительно добрым и верным другом.

Сразу за входной дверью — длинный коридор вдоль всего дома, дальняя часть которой была кухней. Несмотря на то, что окна были на протяжении всей стены, здесь всегда царил лёгкий полумрак , так как именно эту стену закрывал дикий виноград. Особенно здорово было то, что сквозь стекло и листья можно было, хоть не без труда, разглядеть, что происходило внизу, на улице, а вот снаружи стена выглядела изумрудно-растительным монолитом.



Нынче там бардак, всё словно выпотрошенно, чего никогда не было при жизни дедушки и бабушки.

Слева, посередине коридора — дверь в жилую часть. Сразу справа от неё — резка лестница на второй этаж, о котором расскажу отдельно, шкаф-под-летницей (нечто вроде гардероба) и печка, разделяющая помещение на две небольшие комнаты.

Справа была комната дедушки, слева — бабушки (и, по совместительству, моя). Рядом со входом, напротив печки, находился старый телевизор, расположенный так, что его можно было комфортно смотреть с кроватей любой комнаты. Под телевизором стоял какой-то самодельный блок управления напряжением, трансформатор или стабилизатор, который нужно было включить перед тем, как оживить телевизор. После щелчка тумблера стрелка напряжения на деревянном приборе делала скачок вбок, а он начинал тихонько гудеть.



Именно на этой кровати... хотя, теперь я понимаю, что это скорее был разложенный диванчик, я спал. На тумбочке слева, где валяется спас-жилет, раньше стоял телевизор.

Я до сих пор помню, как сначала был слышен звук, а затем на выцветшем экране появлялась картинка. Прекрасно помню и то, что мы смотрели... комиссар Рекс, Лэсси, Флиппер, классическую и не очень научную фантастику, Дисней-клуб по выходным, Подводную одиссею команды Кусто... а заглавная тема «в мире животных» в то время вгоняла меня в экстаз! Как, впрочем, и сама передача.

Но кроме телевизора я отчётливо помню и радио Маяк, которое в те времена часто играло фоном. Размеренный голос диктора, рассказывающего какие-то истории, успокаивал, даже убаюкивал. Радио добавляло какую-то фоновую уютность. Хотя отчётливо помню, как поздно вечером я услышал из радиоприёмника страшную историю про какую-то королеву, которую казнили, подняли её голову над эшафотом — и она открыла глаза. Живое детское воображение моментально нарисовало эту картину, которая и спустя 20 лет не идёт из головы... и ровно в тот момент дед дал мне наказ дойти до соседей и что-то им передать. Идти было всего ничего, но в каждом кусте, за каждым забором мне виделась отрубленная голова с выпученными на меня глазами!

Впрочем, я отвлекаюсь.

Моя комната состояла из двух кроватей, расположенных друг напротив друга, и небольшого стола перед выходящим во двор окном. На стенках висело нечто вроде ковров, но не тех, к которые обычно приходят на ум, а другого рода, нечто вроде тканых, с каким-то причудливым геометрическим узором. За этим столом я играл в конструктор (впрочем, это я делал везде), читал, писал, придумывал истории. Но бабушкина лежанка, находящаяся как будто в нише между стеной дома и печкой, с тёплой надкроватной лампой, лекарственной шкафом-полкой, вкусно пахнущей валерьянкой и прополисом, была просто ультимативно уютным местом.

Дедушкина комната хоть и выполняла функции столовой, была целиком его царством. Дед был самым ярким примером настоящего Патриарха семейства (без примеси религиозного, конечно). В изголовье массивной кровати, которую ночью закрывали марлевым пологом от комаров и мух, стояло Ружьё — двустволка Иж-58М, которая определила мою любовь к оружию. В лихие 90ые наличие ружья в доме, особенно за городом, было не блажью, а необходимостью, и однажды на моей памяти дед его использовал, накормив солью (без хлеба) незваных гостей. Я, конечно, и пальцем не смел тогда прикасаться к Ружью, хотя не помню прямых на то запретов — авторитет деда был абсолютен и не подвергался сомнению. Я вообще не помню, чтобы дедушка или бабушка меня ругали, что-то запрещали... просто были некоторые правила, которые работали получше библейских заповедей. Одно из таких правил было не трогать дедушкины вещи, по крайней мере без спроса, и тем более Ружьё. Пытаясь осознать это сейчас, я не понимаю, как оно работало, но, тем не менее, работало оно без сучка и задоринки.



Репродукция "трёх охотников" висела в той комнате, сколько себя помнил. Она и до сих пор там висит, что меня очень радует.

Деда я хоть и побаивался, но очень сильно любил; он, несмотря на то, что, в общем-то, не был склонен к сентиментальности и проявлению чувств, отвечал мне взаимностью. Тогда это казалось само собой разумеющимся, но уже много позже смерти деда я узнал, что дедушкиной любовью не могли похвастаться остальные многочисленные отпрыски семейства Павленко, в том числе и Большая часть его собственных. В вопросах семейных дед был очень суров, непреклонен и далеко не всегда справедлив. Но меня это всё минуло стороной - не знаю, чем заслужил его лояльность, но для меня этот немногословный человек стал одним из ориентиров по жизни. Вернее, не совсем ориентиров — мне никогда не хотелось быть похожим на него, но мало к кому в своей жизни я испытывал такое огромное уважение.

С бабушкой же у нас было абсолютно взаимное обожание. Она довольно прохладно относилась ко всем моим многочисленным двоюродным и троюродным сёстрам, но во мне просто души не чаяла. Мне не хватает слов нежности и признательности для того, чтобы выразить свои чувства к бабушке Вере. Без преувеличения, это вторая главная женщина в моей жизни после мамы и третий человек вообще, после отца. Она оказала колоссальное влияние на формирование моей личности, никогда не ограничивала полёт моей детской безудержной фантазии и всегда помогала словом и делом. Мне очень не хватает её и дедушки. Я бы с радостью написал про них нечто отдельное, но когда я пытаюсь подобрать слова, ком подступает к горлу, и мне остаётся лишь глупо молчать. Это слишком личное и глубокое, чтобы облекать в текст. Поэтому я вернусь к даче.

Помните, я упоминал лестницу на второй этаж? Самое время к ней вернуться. Ведь мансарда была моей любимейшей частью дома, моим крошечным царством.


Вы поднимаетесь по лестнице, делаете резкий поворот, пытаясь не сшибить умывальник и висящие над ним шляпы-котелки, после чего снова резкий подъём наверх... массивный деревянный люк открыт, и в нос бьёт вкусный запах старых опилок.



Здесь хранятся инструменты, удочки, снасти, разложенные по полкам вдоль стен. Вернее, это не совсем полки, это и есть сами стены, нижняя часть которых значительно шире верхней в силу наклона четырёхскатной крыши. А для 6-7 летнего ребёнка это ещё и лабиринт из коробок, ящиков и банок в недрах дома, тайные ходы и укромные места... да о чём ещё тогда можно мечтать?!



Среди всего этого бесценного хлама постоянно находились различного рода артефакты, карты... Но самое главное сокровище, которое я там обнаружил, были подшивки старых советских журналов: Знание — Сила 70-80хх, послевоенная Техника Молодёжи, Крокодил 58-59го года, Вокруг Света до начала 90хх и, самое главное, приложение к последнему, небольшой литературный журнал «Искатель», где публиковали наши и зарубежные фантастические рассказы.



Там, наверху, я зачитывался всеми этими изданиями дотемна, пока бабушка не загоняла меня в кровать. Это были мои окна не только в другие страны, но и в другую эпоху, в светлый мир коммунистического ретрофутуризма, который так никогда и не был построен. Я слишком мало прожил под красным флагом, чтобы иметь даже субъективное мнение о настоящей советской власти, но тогда, в детстве, СССР представлялось мне какой-то далёкой и бесконечно светлой страной, люди в которой живут исключительно ради прогресса и общего блага. Я с одинаковым упоением читал про строительство принципиально новых комбайнов (не отдавая себе отчёт, что на момент чтения они морально устарели на полвека), про освоение космоса и про самый разгар холодной войны. Я очень переживал за Европу, в доме которой коварное НАТО с торчащим из кармана американским флагом развешивало на люстре атомные бомбы.



Но, что удивительно, даже в тех карикатурах и статьях я не видел лютой ненависти и яда, который сочится сейчас со страниц любого СМИ. Я рос на сатирических журналах времён разгара холодной войны, но у меня не зародилась даже искорка нелюбви к американцам. Я до сих пор помню общую канву того идейного противостояния: разность политических строев, разность идей элиты и сочувствие к простому народу капиталистических стран, всяческая поддержка и уважение к людям. И, что удивительно, даже несмотря на идейное противостояние, были статьи об успехах американских учёных, о потенциальном сотрудничестве и немало — о дружбе народов. В конце концов, был какой-то этический ценз, который не позволял писать откровенную грязь даже тогда, когда тема к этому располагала. Я скучаю по этой школе журналистики, которая, боюсь, утрачена навсегда. Статьи в тех журналах приятно читать даже спустя полвека после их написания, в то время как современная, даже профильная периодика часто не стоит бумаги, на которой напечатана.



Но я опять отвлекаюсь, да и не хочу лезть в политику, тем более в таких светлых воспоминаниях. Что ещё нужно обязательно добавить про Второй Этаж? Одно из окон выходило на реку. Нет, не так. На Реку.



Сейчас разросшиеся деревья частично скрывают вид, но реку всё ещё видно.

Главное достоинство дачи было в том, что она построена на самом берегу полноводной Сылвы, да ещё и на крутой излучине, недалеко от места, где она сливается с Чусовой. Именно после Сылвы я не могу больше считать за полноценные реки водяные артерии, шириной менее полукилометра.



 ~20 метров от Дачи.

Представьте себе могучую судоходную реку, скалистые берега которой поросли смешанным, преимущественно сосновым лесом. Полтора километра водной глади отделяют тебя от абсолютно дикой природы, вечной и чистой природы, настоящей чащи. А чуть левее, где река изгибается, так и все пять километров — другой берег едва-едва виднеется. Береговая линия благодаря изгибу просматривается очень далеко. И где-то там, в нескольких километрах от деревни, стоит выброшенный на мель заброшенный многопалубный теплоход с огромными гребными колёсами, корабль-призрак.



Ещё раз. Вам — семь лет. Недалеко от дачи, где вы живёте, грёбанный. Заброшенный. ТЕПЛОХОД. Желание добраться до него и раскрыть его тайны было просто непреодолимым, но это уже совсем другая история.



А кроме него время от времени попадаются полузатонувшие кораблики поменьше...

Но вернёмся обратно к месту, на котором стоит дача. Узкая тропинка-лесенка от неё ведёт вниз, вдоль обрыва, к которому вплотную подходит вода. Волны лениво разбиваются о бетонные кольца, которые не дают им размывать берег, на воде покачивается несколько понтонов.




На понтоны можно добраться по доскам-мосткам, а с них уже можно купаться, удить рыбу или отправиться плавать на лодке. Мы часто удили с дедом рыбу и с понтонов, и с лодки, а иногда даже переплывали на другой берег.





Собственно, плавать я научился именно на даче, когда деда выкинул меня с понтона. А так как глубина там была несколько больше моего тогдашнего роста, я очень оперативно научился держаться на воде, а чуть позже и плыть к берегу. При этом какой-то нелюбви к воде у меня не возникло — с тех пор из речки меня выгнать могла только лютая непогода.



Впрочем, даже её я любил на даче. Сидеть на втором этаже во время шторма, слушать шелест дождя по шиферу и смотреть на скачущих по волнам барашков, чувствовать этот запах грозы и дождя, под доносящиеся издалека раскаты грома...

Я очень долго могу рассказывать про то место и время, но общий лейтмотив вы, пожалуй что, уловили — та дача для меня бесконечно дорога. Один мой знакомый очень верно подметил, чем она является для меня. Это моё Место Силы. У каждого оно своё. Мне даже не обязательно быть там постоянно, чтобы подпитываться от него, достаточно знать, что оно где-то есть.

К сожалению, очень мало родственников разделяет мои чувства. Даже несмотря на то, что львиная доля живых наследников участвовала в её строительстве вместе с отцом (как раз моим дедушкой), для них это всё равно не более чем далеко расположенный земельный участок. Отец согласился расстаться со своей долей в мою пользу, но до сих пор не понимает, зачем мне развалившийся дом в полутора тысячах километров от места жительства; да и для почти всех Пермских родственников участок дорог лишь как материальная ценность.



Дедушкина лодка. Вернее то, что от неё осталось...

Я очень долгое время пытался собрать наследство бабушки и дедушки воедино, собрав доли всех наследников. В силу характера моего семейства, юридических препон и разных других нюансов двигалось это медленно, с частыми и долгими затыками. Но в конце концов я победил. Спустя многие-многие годы я собрал паззл, выкупил все доли и, наконец-то, оформил всё на себя. Теперь я обладаю не просто домом и участком, а кусочком своего прошлого. В нём нет абсолютно никакого практического смысла, навещать я это место смогу от силы раз в год, и то на неделю-две, но всё это меня волнует в последнюю очередь. Я просто рад тому, что смог обрести кусочек своего детства)

И да, если это кто-то смог дочитать, респекты ему.

Немцы, взятые в плен американцами. 1945г.

А с другой стороны...
Дал Вождь тег - даст и контент.
Наполняем!