"Антонио грозно посмотрел в его сторону. Кен не знал как себя вести в этой ситуации, он выглядел растерянным. Антонио медленно поднял свой ствол и направил на него. Кен зажмурил глаза..."
Попробуйте написать продолжение с романтичным оттенком
Результаты поиска по запросу "мой любимый писатель"
Доброго дня, реактор!
Сегодня я, впервые в своей реакторской жизни, что-то принес.
Начну с себя любимого :
Сам я жажду стать писателем, для этого, как известно, нужно много трудиться, много читать, развиваться и постоянно писать. Тратить много-много времени на описание всего подряд, а потом вычищение текста. Но, согласитесь, описывать небо, птичек и прочую лабуду скучно, хочется придать даже мусорному тексту какой то смысл и предназначение. по сему, я принял решение создть (на волне успехов хроник реактора) небольшой мир, назвал его Реактория, населил реально существующими реакторчанами и собираюсь, через повествование, иногда, освещать происходящие среди нас события. Сегодня, если кто-то все же осмелится почитать, я принес только вступление, да и то завершенное не до конца(думаю оно просто плавно перейдет в истории, без четких границ).
Поставил тэг "Реактория", для тех кто сразу захочет забанить это дело. Если какие тэги забыл, буду рад подсказкам. Прикрепил опрос. От вас будет зависеть жить этому миру или умереть в забвении. Так же отмечу, что ни при каких обстоятельствах не буду использовать мат, его предостаточно в обычной жизни и не место в творчестве, поэтому все "известные фразочки" будут окультурены или заменены на похожие, все равно все поймут о чем речь.
И да, не казните слишком сильно за грамматику и пунктуацию, я как мог подтягивал знания, но руки сами иногда нажимают не те кнопки...
Ну, поехали:
Вялый ветер лениво подгоняя жухлую листву, неспешно перебирал золотистыми кудрями абсолютно голого юноши, ничком лежащем в куче карей массы. Вот он вздрогнул и что есть сил, упершись руками в еще теплую "лепешку", рывком вынырнул из ее недр. Глубокий и шумный вдох на фоне окружающей тишины прошелся по ушам, словно громовой раскат. Сердце билось нехотя, готовое вот-вот остановиться.
Сделав ещё пару вдохов с закрытыми глазами, к нему постепенно начали откликаться органы чувств: смрад окружающего мира, неяркий свет умирающего солнца, спрятавшегося за плотным покрывалом туч, шелест редкой листвы гонимой ветром среди редких иссохших травинок. Во рту стоял явственный вкус того, что он никогда не осмелился бы попробовать.
Молодой человек приложил еще немного усилий, попытался сесть и тут же пожалел об этом, жопец, до этого не потревоженный его движениями, отреагировал на малейшее касание жжением сопоставимым разве что с потоком лавы. Но пол не был лавой, вокруг, до куда хватало взгляда, была всего лишь иссохшаяся земля, тут и там покрытая навозными кучками.
"Если сидеть не могу- придется стоять"
"Или лучше идти куда ни будь"
Постепенно выравнивая горизонт ему удалось подняться на ноги. Из-за отлива крови, в голове зашумело и, без того неприятная картинка окружающего мира, поплыла перед глазами. Один неловкий шажок, другой...борясь с непослушным горизонтом ему таки удалось пройти несколько метров и облокотиться об одинокое дерево. Вокруг был пустырь. Слева, вдалеке, грозно стояли высокие горы, одна из них с небольшими периодами пускала дымные кольца. Справа пустырь переходил в жидкий лес, а далее в густую чащу. Деревья по велению ветра мерно покачивали чахлой редкой листвой.
Чувство самосохранения потянуло в сторону деревьев.
Неспешно, но с каждым разом все уверенней, перебирая ногами, юноша оставил равнину позади. Близость к природе даровала чувство безопасности, но лишь на краткий миг. Край взгляда уловил промелькнувшую и исчезнувшую среди стволов тощую тень. Сердце, до того момента, неспешно танцевавшее в груди вальс, резко перешло на канкан. Малец бешено закрутил головой стоя на месте, но более никаких признаков неизвестной жизни не обнаружил.
Тяжелые мысли о возможности пойти диким ... кому-бы-то-нибыло, на корм, были грубо прерваны далекими раскатами грома. Резкий порыв ветра, ткнувший ледяными струями в спину, так же заставил понять, что лучше поторопиться в поисках убежища и рванув с места, голодранец, давя, периодически возникающий на дороге, навоз босыми ногами, полетел на встречу неизвестности, не выбегая за линию деревьев.
Молодой человек приложил еще немного усилий, попытался сесть и тут же пожалел об этом, жопец, до этого не потревоженный его движениями, отреагировал на малейшее касание жжением сопоставимым разве что с потоком лавы. Но пол не был лавой, вокруг, до куда хватало взгляда, была всего лишь иссохшаяся земля, тут и там покрытая навозными кучками.
"Если сидеть не могу- придется стоять"
"Или лучше идти куда ни будь"
Постепенно выравнивая горизонт ему удалось подняться на ноги. Из-за отлива крови, в голове зашумело и, без того неприятная картинка окружающего мира, поплыла перед глазами. Один неловкий шажок, другой...борясь с непослушным горизонтом ему таки удалось пройти несколько метров и облокотиться об одинокое дерево. Вокруг был пустырь. Слева, вдалеке, грозно стояли высокие горы, одна из них с небольшими периодами пускала дымные кольца. Справа пустырь переходил в жидкий лес, а далее в густую чащу. Деревья по велению ветра мерно покачивали чахлой редкой листвой.
Чувство самосохранения потянуло в сторону деревьев.
Неспешно, но с каждым разом все уверенней, перебирая ногами, юноша оставил равнину позади. Близость к природе даровала чувство безопасности, но лишь на краткий миг. Край взгляда уловил промелькнувшую и исчезнувшую среди стволов тощую тень. Сердце, до того момента, неспешно танцевавшее в груди вальс, резко перешло на канкан. Малец бешено закрутил головой стоя на месте, но более никаких признаков неизвестной жизни не обнаружил.
Тяжелые мысли о возможности пойти диким ... кому-бы-то-нибыло, на корм, были грубо прерваны далекими раскатами грома. Резкий порыв ветра, ткнувший ледяными струями в спину, так же заставил понять, что лучше поторопиться в поисках убежища и рванув с места, голодранец, давя, периодически возникающий на дороге, навоз босыми ногами, полетел на встречу неизвестности, не выбегая за линию деревьев.
Спустя пять минут пацан выдохся до такой степени, что запнулся о корень дерева и больно шмякнулся на землю. Нежданную передышку можно было потратить с пользой, собраться с мыслями, он оглядел округу, потирая ушибленные коленки. Окружающий его густой подлесок, обзавелся более пышной растительностью, тут и там, среди листвы и обломанных веток, проглядывала сухенькая травка, чуть дальше были даже полноценные кусты, однако унылость общего впечатления не менялась.
Горная гряда осталась позади, из-за пиков вершин виднелись проблески бежевых молний, громовой рев усиливался с каждой минутой не предвещая ничего хорошего. В добавок ко всему великолепию, из потемневших туч над головой принялись срываться редкие желтоватые капли.
-Да чтож это за место такое!- не удержавшись закричал паренек.
Ответом на крик из его задней части вырвались сдавленные язычки пламени.
- Мгх-х-х!- прошипел тот от боли.
- Бг-г, фига пичОт.- прозвучало из-за кустов неподалеку.
- Кто здесь?- резким движением малец пригнулся, наспех выбрал ветку по толще и предупреждающе выставил ее перед собой,- а ну вылазь!
- Ты паренек мне не угрожай. Мне уже давно за сорок, я человек серьезный.
В кустах что-то завозилось, но вылезать не спешило.
- Слыш паренек, годнота есть?
- Вылазь, говорю, а то сейчас палкой перешибу!
Из-за куста вынырнула сморщенная физиономия и кося правым глазом, левый смотрел в небеса, проквакала:
- Тронешь и я всем нашим расскажу, посмотришь как тебя общество оценит.
-Чего ты шляешься за мной? Какая годнота?
Но рожа больше не желала общаться и пару раз крякнув скрылась в кусте. Юнец, собравшись с мыслями и поняв, что это "нечто" просто так все секреты не выдаст, перешел от обороны к наступлению. Увы подбежав к кусту, храбрый воин, обнаружил под ним только свежую зловонную кучу.
- Мерзость какая.- пробормотал он и от безысходности с силой ткнул бяку палкой.
Небеса разверзлись окончательно, разразясь очередным каскадом молний и грохота, тяжелые желтые капли больно били по спине, заливали в глаза и с шипением испарялись касаясь голого зада. Кто-то,буквально под боком, сдавленно вскрикнул и не таясь побежал в глубь чащи. Паренек, решивший окончательно проучить настырного преследователя, пробуксовав в расквасившейся земле, побежал на звук.
Деревья, по мере продвижения, росли все плотнее, а от кустов и вовсе некуда было деваться. Приходилось прорываться, от чего ветки с размаху хлестали по чем попало. "Что-попало" неуклонно покрывалось все новыми царапинами и, болтаясь из стороны в сторону, неприятно саднило.
"Если эта тварь бежит от непогоды, значит у него есть убежище,- думал он,- я ему и рожу веткой выправлю и от дождя спрячусь. Будет эдакий выживальнический джекпот".
Бежать становилось труднее, в образовавшейся жиже под ногами, можно было без труда подскользнуться, но на врага, бегущего впереди, законы физики действовали с той же силой. Голый воин, с палкой наперевес, постепенно догонял звуки шлепков по грязи перед собой, но вопреки ожиданиям между деревьев мелькала не голая кожистая задница, а ведь именно такая должна была соответствовать роже, что он видел, а белый, пушистый, склонившийся от сырости, хвост.
Горная гряда осталась позади, из-за пиков вершин виднелись проблески бежевых молний, громовой рев усиливался с каждой минутой не предвещая ничего хорошего. В добавок ко всему великолепию, из потемневших туч над головой принялись срываться редкие желтоватые капли.
-Да чтож это за место такое!- не удержавшись закричал паренек.
Ответом на крик из его задней части вырвались сдавленные язычки пламени.
- Мгх-х-х!- прошипел тот от боли.
- Бг-г, фига пичОт.- прозвучало из-за кустов неподалеку.
- Кто здесь?- резким движением малец пригнулся, наспех выбрал ветку по толще и предупреждающе выставил ее перед собой,- а ну вылазь!
- Ты паренек мне не угрожай. Мне уже давно за сорок, я человек серьезный.
В кустах что-то завозилось, но вылезать не спешило.
- Слыш паренек, годнота есть?
- Вылазь, говорю, а то сейчас палкой перешибу!
Из-за куста вынырнула сморщенная физиономия и кося правым глазом, левый смотрел в небеса, проквакала:
- Тронешь и я всем нашим расскажу, посмотришь как тебя общество оценит.
-Чего ты шляешься за мной? Какая годнота?
Но рожа больше не желала общаться и пару раз крякнув скрылась в кусте. Юнец, собравшись с мыслями и поняв, что это "нечто" просто так все секреты не выдаст, перешел от обороны к наступлению. Увы подбежав к кусту, храбрый воин, обнаружил под ним только свежую зловонную кучу.
- Мерзость какая.- пробормотал он и от безысходности с силой ткнул бяку палкой.
Небеса разверзлись окончательно, разразясь очередным каскадом молний и грохота, тяжелые желтые капли больно били по спине, заливали в глаза и с шипением испарялись касаясь голого зада. Кто-то,буквально под боком, сдавленно вскрикнул и не таясь побежал в глубь чащи. Паренек, решивший окончательно проучить настырного преследователя, пробуксовав в расквасившейся земле, побежал на звук.
Деревья, по мере продвижения, росли все плотнее, а от кустов и вовсе некуда было деваться. Приходилось прорываться, от чего ветки с размаху хлестали по чем попало. "Что-попало" неуклонно покрывалось все новыми царапинами и, болтаясь из стороны в сторону, неприятно саднило.
"Если эта тварь бежит от непогоды, значит у него есть убежище,- думал он,- я ему и рожу веткой выправлю и от дождя спрячусь. Будет эдакий выживальнический джекпот".
Бежать становилось труднее, в образовавшейся жиже под ногами, можно было без труда подскользнуться, но на врага, бегущего впереди, законы физики действовали с той же силой. Голый воин, с палкой наперевес, постепенно догонял звуки шлепков по грязи перед собой, но вопреки ожиданиям между деревьев мелькала не голая кожистая задница, а ведь именно такая должна была соответствовать роже, что он видел, а белый, пушистый, склонившийся от сырости, хвост.
Спустя, примерно, тридцать метров, лес неожиданно сменился поляной, переходящей в крупный холм, юноша явственно различил перед собой убегающего на задних лапах белого лиса. Крепко прижимая передние лапы к груди, жертва, на полной скорости пронеслась, еще по меньшей мере, двадцать метров, после чего резко остановилась, бросила груз и принялась чиститься и отряхиваться, будто никакой погони и не было вовсе.
От неожиданного окончания погони, паренек опешил. Стоя под проливным дождем он, прижимая к себе двумя руками заветную палку с измазанным кончиком, наблюдал за объектом своего преследования.
Лис деловито перебирал лапками, уже сухую, блестящую белоснежную шерсть. Расправив хвост и прочесав бока он наконец обратил на паренька внимание. Разноцветные глаза лиса, один красный другой синий, внимательно изучали его начиная с макушки, на долю секунды взгляд застыл в области паха, за тем резко направился в глаза.
- Ты чего там стоишь и не заходишь?
Только сейчас малец обратил внимание, между ними, отражая в сторону капли, расположилась округлая тонкая оранжевая стена. Помедлив он поробовал ее пальцем, ощущение было, будто он погрузил палец в апельсиновое желе. Капли повисшие на пальцах отталкивались от стены и рука становилась сухой и чистой сама собой.
Лис не долго думая поймал его за руку и с силой втащил в безопасную зону. За защитной стеной ливень резко перешел в крупный град, с неба падали и смачно шмякались куски дерьма размером с кулак.
Лис многозначительно вздохнул, - Опять Реал разбушевался, снова Главную политотой забьют, вычищать придется.- И уже обращаясь к голодранцу.- а ты Нюьфаг, тоже хорош, стоишь и ждешь когда тебя потоком зальет?
- Нюч..чего?
- Ньюфаг, это ты. Новенький на реакторе.
- Каком ещё реакторе?
Лис закатил глаза,но все же решил объяснить.- Вот это,- указал лапой на оранжевую стену- силовое поле реактора, оно защищает реакторчан энергией хорошего настроения от потоков дерьма реала. В центре,- указал в противоположную сторону,- Город-на-реакторе, где живут реакторчане. Под городом, в катакомбах, как не трудно догадаться, сам реактор. Он перерабатывает годноту в хорошее настроение.
- А что за годнота?
- Вот она,- лис указал на то, что до этого нес в обеих лапах. На земле лежали три бесформенных флуоресцирующих зеленым камня.- Годноту обычно ищут в реале или добывают подземных интернетах. Пойдем, покажу тебе как тут у нас все устроено.
Подобрав годноту с земли и хорошенько отряхнув ее от налипших кусочков грязи, они направились в сторону холма.
- Я вот еще что вспомнил. Пока я шел по реалу, меня какая то мерзость преследовала, годноту спрашивала.
Физиономию Лиса перекосило,- это ты на пикабушника нарвался.
- А зачем ему годнота? У них тоже реактор есть?
- Нет у них никакого реактора, хотя иногда они отмываются и прячутся у нас под видом ньюфагов. Чаще всего годноты им не достается, только бояны.
- Сколько всего нового...не запутаться бы....
- Ничего, со временем привыкнешь. Бояны это переработанная реактором годнота. Выглядит она так же, только силы в ней нет и хорошего настроения она почти не вырабатывает.
Из-за пригорка показались первые крыши деревянных домов, несколько шпилей и огромный каменный замок вдалеке. Из центральной, самой высокой, башни замка на весь город разливался приятный теплый свет.
- Наконец-то, лучистое сияние Сонцеликого.- Лис на секунду остановился и зажмурившись наслаждался потоками тепла. Ньюфаг тоже слегка разомлел.
- Здорово тут.
- Уж всяко лучше, чем в реале.- подтвердил Лис,- пойдем, мне тут еще нужно кой чего на главную вкинуть.- и демонстративно потряс поклажей.- Но сначала зайдем в песочницу, не стоит тебе голым расхаживать, там тебе стандартную одежду ньюфага дадут.
Выйдя на центральную улицу компания из двух персонажей свернула в первый же переулок. Это и была песочница. По переулку, вымощенному крупной галькой, носились ньюфаги, смеялись и изредко бросались друг в друга красными и зелеными шариками размером с вишню.
Юноша улыбаясь помахал рукой остальным. В ответ двое, из тех кто заметил этот жест, остановились, сунули руки в левую подмышку и вытащив оттуда зеленые шарики, швырнули ему в лицо. Он никак не ожидал такой реакции, поэтому даже и не подумал увернуться. Шары долетев до его лица лопнули и забрызгали зеленой жидкостью, которая буквально через секунду полностью впиталась.
-Чегой то они? Я же только поздороваться хотел.
- Не переживай, это они тебя плюсанули. Ты, кстати и сам так можешь, у всех реакторчан в подмышках есть железа, из нее можно достать плюс или минус и выказать свое недовольство или расположение кому угодно. Но...- Лис остановился пытаясь правильно составить фразу.- ...от плюсов ньюфагов особого толка нет, а вот от плюсов олдфагов ты в скором времени окуклишься и сможешь принять ту форму, какую пожелаешь, а если будешь упорно приносить годноту на главную, сам когда-ни-будь станешь олдфагом.
- А теперь марш вон к тому зданию,- Лис ткнул пальцем в одно из деревянных строений с вывеской в виде зеленого мотка пряжи,- там тебе одежду выдадут.
Лис деловито перебирал лапками, уже сухую, блестящую белоснежную шерсть. Расправив хвост и прочесав бока он наконец обратил на паренька внимание. Разноцветные глаза лиса, один красный другой синий, внимательно изучали его начиная с макушки, на долю секунды взгляд застыл в области паха, за тем резко направился в глаза.
- Ты чего там стоишь и не заходишь?
Только сейчас малец обратил внимание, между ними, отражая в сторону капли, расположилась округлая тонкая оранжевая стена. Помедлив он поробовал ее пальцем, ощущение было, будто он погрузил палец в апельсиновое желе. Капли повисшие на пальцах отталкивались от стены и рука становилась сухой и чистой сама собой.
Лис не долго думая поймал его за руку и с силой втащил в безопасную зону. За защитной стеной ливень резко перешел в крупный град, с неба падали и смачно шмякались куски дерьма размером с кулак.
Лис многозначительно вздохнул, - Опять Реал разбушевался, снова Главную политотой забьют, вычищать придется.- И уже обращаясь к голодранцу.- а ты Нюьфаг, тоже хорош, стоишь и ждешь когда тебя потоком зальет?
- Нюч..чего?
- Ньюфаг, это ты. Новенький на реакторе.
- Каком ещё реакторе?
Лис закатил глаза,но все же решил объяснить.- Вот это,- указал лапой на оранжевую стену- силовое поле реактора, оно защищает реакторчан энергией хорошего настроения от потоков дерьма реала. В центре,- указал в противоположную сторону,- Город-на-реакторе, где живут реакторчане. Под городом, в катакомбах, как не трудно догадаться, сам реактор. Он перерабатывает годноту в хорошее настроение.
- А что за годнота?
- Вот она,- лис указал на то, что до этого нес в обеих лапах. На земле лежали три бесформенных флуоресцирующих зеленым камня.- Годноту обычно ищут в реале или добывают подземных интернетах. Пойдем, покажу тебе как тут у нас все устроено.
Подобрав годноту с земли и хорошенько отряхнув ее от налипших кусочков грязи, они направились в сторону холма.
- Я вот еще что вспомнил. Пока я шел по реалу, меня какая то мерзость преследовала, годноту спрашивала.
Физиономию Лиса перекосило,- это ты на пикабушника нарвался.
- А зачем ему годнота? У них тоже реактор есть?
- Нет у них никакого реактора, хотя иногда они отмываются и прячутся у нас под видом ньюфагов. Чаще всего годноты им не достается, только бояны.
- Сколько всего нового...не запутаться бы....
- Ничего, со временем привыкнешь. Бояны это переработанная реактором годнота. Выглядит она так же, только силы в ней нет и хорошего настроения она почти не вырабатывает.
Из-за пригорка показались первые крыши деревянных домов, несколько шпилей и огромный каменный замок вдалеке. Из центральной, самой высокой, башни замка на весь город разливался приятный теплый свет.
- Наконец-то, лучистое сияние Сонцеликого.- Лис на секунду остановился и зажмурившись наслаждался потоками тепла. Ньюфаг тоже слегка разомлел.
- Здорово тут.
- Уж всяко лучше, чем в реале.- подтвердил Лис,- пойдем, мне тут еще нужно кой чего на главную вкинуть.- и демонстративно потряс поклажей.- Но сначала зайдем в песочницу, не стоит тебе голым расхаживать, там тебе стандартную одежду ньюфага дадут.
Выйдя на центральную улицу компания из двух персонажей свернула в первый же переулок. Это и была песочница. По переулку, вымощенному крупной галькой, носились ньюфаги, смеялись и изредко бросались друг в друга красными и зелеными шариками размером с вишню.
Юноша улыбаясь помахал рукой остальным. В ответ двое, из тех кто заметил этот жест, остановились, сунули руки в левую подмышку и вытащив оттуда зеленые шарики, швырнули ему в лицо. Он никак не ожидал такой реакции, поэтому даже и не подумал увернуться. Шары долетев до его лица лопнули и забрызгали зеленой жидкостью, которая буквально через секунду полностью впиталась.
-Чегой то они? Я же только поздороваться хотел.
- Не переживай, это они тебя плюсанули. Ты, кстати и сам так можешь, у всех реакторчан в подмышках есть железа, из нее можно достать плюс или минус и выказать свое недовольство или расположение кому угодно. Но...- Лис остановился пытаясь правильно составить фразу.- ...от плюсов ньюфагов особого толка нет, а вот от плюсов олдфагов ты в скором времени окуклишься и сможешь принять ту форму, какую пожелаешь, а если будешь упорно приносить годноту на главную, сам когда-ни-будь станешь олдфагом.
- А теперь марш вон к тому зданию,- Лис ткнул пальцем в одно из деревянных строений с вывеской в виде зеленого мотка пряжи,- там тебе одежду выдадут.
Прошло уже, по меньшей мере, минут двадцать с того момента, как ньюфаг исчез за двойными дверями прядильной. Лис сидел прямо на земле, устланной примятой зеленой травкой, прислонившись к теплым бревнам здания напротив и прищурив красный глаз, зеленым наблюдал за беготней ньюфагов. У одного из них неожиданно пригорело, извергая реактивную струю из известного места, он буквально горстями швырял в окружающих минусы и орал непристойности. Когда компания, в очередной раз проносилась, мимо лиса, раздавая друг-другу обидные прозвища и обмениваясь нелестными комментариями, промахиваясь друг по другу, засыпала его минусами до такой степени, что красное содержимое не успевая впитываться, густыми каплями стекало по носу, усам и подбородку.
"Допрыгались",- грозный вид Лиса, залитый красным, заставил молодежь застыть на месте. Улыбки, до того угравшие на лицах многих из них, будто драконорожденный украл. Белое создание, сотканное из чистой злобы, медленно встало, его размеры теперь превосходили любого из ньюфагов в три раза. Картинно выставив руку перед собой, белоснежный Бог, извлек другой рукой на свет, ярко красный светящийся шар, размером с собственную голову. Подняв его высоко над головой, подобно атланту держащему небо, Лис, цвета всех оттенков радуги разом, с неотвратимостью гильотины, обрушил на головы оробевших ньюфагов, потоки густой красной ярости.
Тишина.
Безжалостная... ... тишина.
Подул легкий ветер, принесший с собой частички пыли и аромат попаболи.
Глаза ньюфагов помутнели. Некоторые из них, едва перебирая ногами, не проронив ни звука, удалились по своим делам; трое из них, безнадежно, отпустили пару колких комментариев и тоже предпочли сгинуть из виду; один ньюфаг раскрасневшись, видимо, собирался высказать много неприятного, но позади него, другой ньюфаг разразился потоками соплей и слез. Рассвирепевший переключил на него внимание и с криками "Ты чё кармасос?", полез с кулаками, от чего стенания только усилились.
Лис, довольный своей местью, к этому времени снова уменьшившись до нормальных размеров, только сейчас заметил ньюфага, вышедшего из прядильной и теперь безмолвно наблюдающего за полем брани, в которое превратилась песочница.
Чувства паренька в новой зеленой шапочке, зеленом свитере и коричневых шортах, переплетаясь в хитрую загогулину, где-то в недрах разума, заставляли его тело стоять в нерешительном оцепенении. Часть их них безудержно хотела уметь так же, другая же жалела таких же как он сам, третья осуждала, четвертая восхищалась.
- Ух, блин...- пропыхтел он так и стоя в дверях, не в силах придумать что-то по лучше. В следующую же секунду в сантиметре от него рухнула отклеившаяся от здания вывеска. Дерущиеся ньюфаги ойкнули и расползлись в разные стороны как тараканы.
- Осторожнее, есть вещи, которые не стоит произносить не подумав, обеспокоенно произнес Лис поглядывая на доску с рисунком.
- х..х-орошо...
- Пошли давай, у меня тут еще годноту до главной донести надо, если ты не забыл.- и подобрав заветные зеленые камешки, компания двинулась в сторону главной улицы.
"Допрыгались",- грозный вид Лиса, залитый красным, заставил молодежь застыть на месте. Улыбки, до того угравшие на лицах многих из них, будто драконорожденный украл. Белое создание, сотканное из чистой злобы, медленно встало, его размеры теперь превосходили любого из ньюфагов в три раза. Картинно выставив руку перед собой, белоснежный Бог, извлек другой рукой на свет, ярко красный светящийся шар, размером с собственную голову. Подняв его высоко над головой, подобно атланту держащему небо, Лис, цвета всех оттенков радуги разом, с неотвратимостью гильотины, обрушил на головы оробевших ньюфагов, потоки густой красной ярости.
Тишина.
Безжалостная... ... тишина.
Подул легкий ветер, принесший с собой частички пыли и аромат попаболи.
Глаза ньюфагов помутнели. Некоторые из них, едва перебирая ногами, не проронив ни звука, удалились по своим делам; трое из них, безнадежно, отпустили пару колких комментариев и тоже предпочли сгинуть из виду; один ньюфаг раскрасневшись, видимо, собирался высказать много неприятного, но позади него, другой ньюфаг разразился потоками соплей и слез. Рассвирепевший переключил на него внимание и с криками "Ты чё кармасос?", полез с кулаками, от чего стенания только усилились.
Лис, довольный своей местью, к этому времени снова уменьшившись до нормальных размеров, только сейчас заметил ньюфага, вышедшего из прядильной и теперь безмолвно наблюдающего за полем брани, в которое превратилась песочница.
Чувства паренька в новой зеленой шапочке, зеленом свитере и коричневых шортах, переплетаясь в хитрую загогулину, где-то в недрах разума, заставляли его тело стоять в нерешительном оцепенении. Часть их них безудержно хотела уметь так же, другая же жалела таких же как он сам, третья осуждала, четвертая восхищалась.
- Ух, блин...- пропыхтел он так и стоя в дверях, не в силах придумать что-то по лучше. В следующую же секунду в сантиметре от него рухнула отклеившаяся от здания вывеска. Дерущиеся ньюфаги ойкнули и расползлись в разные стороны как тараканы.
- Осторожнее, есть вещи, которые не стоит произносить не подумав, обеспокоенно произнес Лис поглядывая на доску с рисунком.
- х..х-орошо...
- Пошли давай, у меня тут еще годноту до главной донести надо, если ты не забыл.- и подобрав заветные зеленые камешки, компания двинулась в сторону главной улицы.
Пилить ли продолжение?
Дайте мне еще этого дерьма!!
6(22,22%)
Да, было бы забавно.
2(7,41%)
Не уверен, что стоит тратить на это время.
5(18,52%)
Нет, совсем нет.
2(7,41%)
Ух и лютое же дерьмо и сам ты пидор! Гоните его ссаными тряпками, посоны!!
12(44,44%)
Арт, NECROZOR.
Мне кажется, что со временем мы перестаем замечать то удивительное, что окружает нас. Оно,однако, прочно влилось в нашу жизнь, став суевериями, сказками, страшилками,которыми пугают друг друга дети в лагерях перед сном. Об этом рассказывают друг другу взрослые, чтобы посмеяться ночью в лесу у костра. Об этом шепчут старики,прежде чем закрыть за собой дверь и покинуть этот мир. Но если мы не замечаем– это не значит, что оно исчезло. Люди больше не видят жар-птиц, несущихся с первыми лучами солнца в небе. Люди больше не просят помощи у лешего в поиске ягод и грибов. Не слышат весенних песен русалок на реке, когда сходит лед. Но это не значит, что всего этого не существует.
Я любил ночевать в доме моей бабушки. Дом был кирпичный, с большой печкой. Мой дедушка хорошо постарался, чтобы дом был крепким и уютным. Никогда не забуду запах, который пропитал этот дом. Запах сгоревших в печке дров и угля вперемешку с запахом борща, который так любил мой дедушка. Когда я ложился спать, бабушка всегда читала мне на ночь сказки про домовых, леших и прочих сказочных существ. Как они помогали путникам отыскать сокровища или спасти любимых. Бабушка говорила, что я засыпал под эти истории с улыбкой.
Деревня, в которой жила бабушка, была относительно небольшой – домов сорок. Некоторые из них пустовали, почти везде жили такие же старики, но было и несколько молодых семей. Все друг друга знали.И когда я с сестрой приезжал в гости на выходные – это всегда был небольшой праздник: пирог с капустой и картошкой, беляши и лепешки. Но, в отличии от меня, сестра не любила ночевать в доме бабушки, она говорила, что по ночам ее пугает домовой. Я в это не верил, бабушка тоже, иногда посмеивалась над внучкой, называя ее трусихой. В общем, мы подросли и сестра перестала ночевать вместе со мной в бабушкином доме.
Однажды я сидел на кухне, помогая бабушке раскатывать лепешки к ужину. И вдруг услышал завывания в печке. Он были похож на вой собаки, только более низкий и похожий на плач. Этот вой даже заглушал треск поленьев в печи.
– Бабушка, а что это воет? – спросил я.
Она прислушалась, посмотрела на меня,затем закрыла заслонкой печку.
– Ветер в трубе воет, – сказала бабушка и потрепала мои волосы.
За ужином мы ели щи с лепешками и сметаной. Вдруг дедушка прислушался.
– Никак домовой воет, – сказал он бабушке,– к беде.
– Типун тебе на язык дед, что ты несешь?Ветер это.
– Глянь в окно, нет ветра на улице! Точно тебе говорю – домовой это.
– Хватит внука пугать! – рявкнула на деда бабушка.
– Да кто его пугает, он же взрослый уже!Ты же не боишься? – спросил меня дедушка.
Я отрицательно покачал головой. Мы закончили ужин, и пошли с дедом поливать огород.
– Деда, а какая беда может случиться, если воет домовой? – спросил я.
Дед затянулся папиросой.
– Всякое может случиться – дом сгорит или хлев рухнет. Или что похуже.
– А что может быть хуже?
– Помрет кто-нибудь.
– Кто?
– Не знаю. – Дедушка почесал затылок. –Давай-ка поливай вишню получше.
Я направил воду из шланга, чтобы поливать кусты вишни как меня учили. Закончив полив, мы смотали шланги, сложили все в сарай и пошли в дом. Бабушка напомнила дедушке, что они собирались на день рожденья к соседке. Они переоделись в праздничное и пошли, оставив меня одного дома.
– Ты уже взрослый, бояться не должен, –сказала мне бабушка. – Следи за домом и ложись спать в одиннадцать, мы придем поздно.
Я кивнул.
– Смирно! – скомандовал дедушка
Я вытянулся по стойке смирно.
– Дом охранять! Бабушкины указания выполнять! И не пакостить! Понял!
– Так точно!
– Вольно, салага, – улыбнулся дедушка и ткнул меня пальцем в бок.
Мы все засмеялись. Я проводил их до калитки, помахал вслед и вернулся в дом. По телеку шли мультики. Я взял из вазына холодильнике пару конфет – так, чтобы бабушка не заметила, и устроился на диване. После мультиков стали показывать какой-то боевик. Я долго-долго жевал первую конфету, когда услышал знакомый вой. «Домовой воет», –вспомнил я слова дедушки. Проглотив конфету, я встал с дивана и пошел к печке. Вой был похож на ветер в трубах, я посмотрел в окно. Черемуха не колыхалась от ветра. Я включил свет, отодвинул заслонку в печи, посмотрел внутрь. Вой прекратился. Поставив заслонку на место, я сел на диван, продолжив смотреть боевик.
Незаметно прошли два часа, стемнело.Спрятав фантики от конфет, я застелил себе кровать, умылся, почистил зубы,переоделся в пижаму. Взяв с полки свою любимую книжку, лег в кровать и стал читать. И вот, спустя пару страниц, я вновь услышал вой из печки. Мурашки пробежали по спине. Я продолжил читать, стараясь не обращать внимания на вой.Но не получалось. Я закрыл книгу и уставился в потолок. «Помрет кто-нибудь»,услышал я в голове слова дедушки. Руки задрожали. Отложив книгу, я встал,обернувшись одеялом. Не знаю, что меня больше беспокоило – сам вой или слова дедушки о смерти. Я протянул руку к заслонке, пальцы дрожали, по спине опять пробежали мурашки. Вздохнув, я отодвинул заслонку. Вой прекратился.Всматриваясь в темноту печки, я пытался сообразить, что делать дальше.
– Почему вы воете? – спросил я. – Кто то должен умереть?
Несколько секунд я помолчал.
– Я не хочу, что бы кто-то умер.
В печке раздалось тихое шуршание и ко мне повернулись две красные точки. Их форма напоминала глаза кошки. Я еле сдержался, чтобы не закричать от ужаса, по спине пробежали мурашки. Глаза посмотрели на меня и медленно моргнули.
– Я нех… хочу… чт… чтобы…
Из печки раздался низкий голос.
– В этом доме никто не умрет, дитя, –глаза медленно моргнули, – в ближайшие годы.
Я сглотнул, чтобы прочистить горло.
– А почему вы воете?
Глаза отвернулись от меня, раздался тяжелый вздох. Затем шмыганье, и глаза вновь повернулись ко мне.
– Смерть настигла моего брата. Я оплакиваю его.
– П… примите мои соболезнования, –зачем-то сказал я.
– Ох… дитя… – прошептал голос.
Я сглотнул.
– А почему он умер?
– Дом опустел, он умер.
– Какой дом?
– На краю деревни.
– Дом Куликовых? Но они же приезжают раз в месяц, – сказал я.
– Больше они не будут приезжать, свет погас.
– Какой свет?
– Жизни. Когда гаснет жизнь хозяев дома,гаснет жизнь домового, – раздался вздох.
Я пытался понять сказанное.
– Куликовы умерли?
– К сожалению.
– Я могу вам как-нибудь помочь?
Глаза не моргая смотрели на меня. По спине скатилась капля холодного пота, колени задрожали.
– Сходи в тот дом, ключ ты найдешь у калитки под камнем. Когда придет время и в дверь постучат, открой ее и впусти того кто будет за ней. Главное – не бойся и не заговаривай с ним, не отвечай на его вопросы. Понял меня, дитя?
Я кивнул.
– А теперь ступай. И закрой печь. Я должен закончить свою песню.
Я закрыл заслонку печи и пошел одеваться.Руки дрожали, ноги подкашивались, все внутри сопротивлялось тому, что мне предстояло сделать. Я взял дедушкин фонарик, ключи и вышел из дома. Запирая дверь, я услышал как изнутри вновь раздался вой.
Я быстро побежал через деревню к дому Куликовых. Было темно, но светила луна, дорогу было хорошо видно. И вдруг,пробегая мимо соседнего дома, я опять услышал вой. Остановившись, я прислушался. Выло несколько голосов. В доме напротив тоже раздавался вой. «Неужели во всех домах домовые оплакивают потерю?», подумал я и побежал дальше.
Через 10 минут я уже стоял возле дома Куликовых. «Когда придет время и в дверь постучат, открой ее и впусти того кто будет за ней», вспомнил я фразу домового. Я нашел камень у калитки, подобрал ключ и, отперев дверь, вошел в дом, освещая себе путь фнариком.
Дом был небольшой, две комнаты и прихожая.В большой комнате была печка. Здесь же стояли стол, стулья и диван. Свет я решил не включать. Сев на диван, я выключил фонарик и стал ждать. Руки дрожали,мурашки бегали по спине от каждого шороха в доме. Чего ждать или кого ждать я не знал. «Когда придет время и в дверь постучат», звучал низкий голос домового в голове. Когда это время придет? Кого я должен впустить? Почему я не должен с ним разговаривать? Столько было вопросов. И ни одного ответа. Я посмотрел в окно, луна светило ярко, облаков не было. Я посмотрел на пол – лунный свет пятном медленно полз через комнату в сторону печи. Прошло минут 30, я ждал.Немного успокоившись, я стал рассматривать обстановку в доме: на стене ковер,старый телевизор в углу комнаты, накрытый покрывалом. Цветов не было. Куликовы приезжали в дом раз в месяц, все цветы бы тут быстро завяли. В другом углу комнаты я заметил полочку, на ней стояла икона, «Дева Мария с младенцем». У бабушки в доме тоже была полочка с иконкой, но рисунок на ней был другой. Лунный свет уже дошел до печи, отметил я про себя. Мое внимание привлекли две книжные полки, я встал с дивана и подошел посмотреть, какие книги на них стоят. Я прошел по пятну света от луны и стал рассматривать книги, глаза уже привыкли к темноте и я смог прочитать называния. Какие-то детективы.
От стука в дверь я чуть не заорал от ужаса. Стук был громким, мне даже показалось, что в окнах зазвенели стекла. Я смотрел на дверь, не в силах пошевелиться. Стук раздался еще раз, по спине пробежали мурашки. Я медленно направился к двери, лунный свет полностью освещал печь. Когда я подошел к двери, постучали еще раз. «Не бойся и не заговаривай с ним», прозвучал в голове голос домового. Я взялся за ручку, глубоко вдохнул и открыл дверь.
Желтые глаза уставились на меня сверху вниз. От существа, нависшего надо мной в дверном проеме, пахло застоялой водойи плесенью. Оно было в два раза выше меня, лица я разглядеть не мог из-за темноты, да мне и не хотелось этого.
– Дитя, – раздался скрипучий голос, – я пришла забрать своего сына.
Я отошел в сторону и сделал жест рукой,приглашая существо внутрь. Оно слегка наклонилось, чтобы войти. Я закрыл за ним дверь. Существо осмотрело комнату и повернулось ко мне, от его взгляда хотелось убежать. Оно тяжело выдохнуло, обдав меня запахом болота.
– Ты знаешь, почему мой сын умер, дитя?
Я смотрел вверх на существо, оно медленно моргнуло. Я кивнул, существо тяжело вздохнуло еще раз.
– Ты не хозяин дома, верно? – существо склонилось надо мной.
Колени дрожали, я отрицательно замотал головой.
– Что ты здесь делаешь?
Существо смотрело на меня, я смотрел ему в глаза. Внутри меня все кричало от страха, внутренний голос говорил мне бежать без оглядки, но я понимал, что от существа не убежать, как бы я не старался. Оно ждало ответа от меня. Я медленно отошел и направился к печке, в спину ударило теплое дыхание. Руки дрожали, пальцы свело судорогой. Дойдя до печки, я снял заслонку и отошел,прикрываясь заслонкой как щитом. Существо наклонило голову. Несколько секунд оно смотрело на меня, затем вытянулось, насколько позволяла высота потолков, и направилось к печке. Подойдя к печи, существо, оперевшись на шесток, заглянуло внутрь.Раздался громкий вой, от которого задрожали стены в доме, стекла вибрировали,иконка в углу на полке упала на пол. Я пятился от страха назад, пока не уперся спиной в стену, все еще прикрываясь заслонкой как щитом. Когда существо прекратило выть, оно вылезло из печи, держа на руках чье-то тело. В свете луны я разглядел худые бледные руки, спутавшиеся длинные волосы, худые плечи.Существо повернулось ко мне и, задрав голову, снова завыло. Я выронил заслонку,закрыл ладонями уши и зажмурился. Неожиданно в доме поднялся ветер, меня сбило резким порывом, и я упал на пол, ударившись локтем. Боли я не почувствовал.Ветер стих так же внезапно, как и начался. Открыв глаза, я увидел, что существо все еще смотрит на меня. Я убрал ладони от ушей и медленно встал.
– Жизнь его угасла, как и жизнь хозяев дома. Мы будем оплакивать их и его, пока новая заря не придет к нам. Спасибо,дитя.
Существо поклонилось мне, я поклонился в ответ. Развернувшись, оно направилось к выходу. Я поднял заслонку и пошел следом. Существо вышло во двор и направилось к калитке. Я смотрел, как оно медленно вышло за забор и, обогнув деревья, скрылось в лесу. Через мгновение я вдруг, неожиданно для самого себя, громко закричал. Ноги подкосились, я сел на порог дома и расплакался, обхватив голову руками. Во мне смешалось все – ужас,грусть, радость от всего, что я пережил. Прошло минут сорок, прежде чем я успокоился и смог встать. Поставив заслонку на место, вернув икону на полочку и прибравшись, я наконец запер дом на ключ. Руки все еще дрожали, но дыхание было ровным. Спрятав ключ там, где он был, под камнем у калитки, я побежал домой.
Когда я почти добежал, до меня донесся тот вой, который издавало существо, ему вторили голоса домовых изо всех домов. Я побежал еще быстрее. Прибежав домой, я быстро переоделся в пижаму и лег в кровать, накрывшись одеялом с головой. Съежившись, я старался не думать о домовых, о существе, о том жутком вое, что раздавался в лесу и в печи. Но ничего не получалось. Где-то через час я услышал как вернулись дедушка с бабушкой. Они о чем-то тихо спорили. Я не стал вылезать из кровати, чтобы поговорить с ними о случившемся. Старался не двигаться, чтобы они подумали, что я давно сплю. Аккуратно выглянув из под одеяла, я увидел как они шли к себе в комнату.
– Говорю тебе, волки так не воют, – тихо с раздражением шептал дедушка.
– Да волки это были, что ты брешешь!
– У волков вой другой, это что-то другое было.
– Молчи ты уже, волки это были.
Свет в их комнате погас, заскрипела кровать, они легли спать. Я все еще лежал в темноте под одеялом, слушал свое дыхание. Когда уже совсем нечем было дышать, я приподнимал край одеяла, чтобы впустить свежего воздуха. Так прошло полчаса, и вдруг я почувствовал, что одеяло кто-то осторожно трогает со стороны ног. Я замер, сердце бешено забилось, по спине пробежал холодок ужаса. Тот, кто трогал одеяло, аккуратно постучал сверху, со стороны головы.
– Дитя, – услышал я знакомый низкий голос домового.
Я медленно высунулся, на меня смотрели два красных глаза.
– Ты храброе дитя, – прошептал домовой, – ты не испугался матери.
Я смотрел на домового.
– Спасибо тебе! – сказал он и направился к печке.
Я вдохнул.
– Ск… Ска… Скажите.
Домовой повернулся ко мне.
– Что? Дитя.
– Почему вы пугали мою сестру, когда мы ночевали в доме?
Домовой смотрел на меня, пару раз моргнул.
– Потому что, она не твоего родства, –сказал он и скрылся в печи.
Я лежал в кровати и обдумывал все произошедшее. Утром бабушка меня отругала, что я лег спать, не помыв ноги «как следна». Дедушка заступился за меня, но за ухо для виду подергал. Позже я поговорил с дедушкой, про домового я ему не рассказал, но спросил про сестру.Он нахмурился и сказал больше не говорить с ним об этом и, пока не подросту,лучше эту тему не трогать.
Через несколько лет мои родители развелись, я узнал, что мама изменяла папе и что моя сестра мне не родная.Отношения сестры с мамой испортились, они постоянно ругались из-за всякого.Позже сестра поступила в институт в другом городе и переехала. Она периодически навещала нас, но отношения с папой у нее так и не наладились. Я продолжал приезжать к бабушке, домовой больше не показывался. Иногда я слышал вой из печи и прислушивался к нему. Когда бабушки с дедушкой не было рядом, я снимал заслонку и тихонько спрашивал «Почему вы плачете?». Но мне уже никто не отвечал. Потом я вырос и постепенно, как и все взрослые, перестал обращать внимание. Но я никогда не забуду домового и то существо, что оплакивало погасшую жизнь.
Жизнь и смех Ярослава Гашека
Ярослав Гашек был товарищем породистым. Ещё дед его, Франтишек, знатно потроллил австрияков и лично, в годину Пражского восстания, и как депутат Кромержижского сейма. Фактически, Франтишек Гашек участвовал в в определении будущего своей родины…
Но это было задолго до. Его внук, Ярослав Матей Франтишек, появился на свет много позже тех славных времён в семье учителя, преподававшего в частной гимназии. Про себя Ярослав спустя годы писал, что был «пьяницей с пухлыми руками, родом из Мыдловар, округ Глубока, родился в 1883-м», и не соврал. Он вообще был человеком правдивым. Хотя иногда старался не то, чтобы соврать, скорее приукрасить уныние царящих вокруг австро-венгерских реалий. И это ему удавалось.
Не сразу, конечно.
Родители Ярослава Гашека — мать Катаржина и отец Йозеф. В центре — сам, в возрасте 4-х лет.
В гимназии первое время Гашек был прилежным школяром. Ему повезло – одним из его преподавателей оказался замечательный писатель Алоиз Ирасек, который прославился романами про Яна Гуса, Яна Жижку и других деятелей чешской истории, за что был нелюбим Веной. Много лет спустя Именно Ирасек прочтёт на Вацлавской площади прокламацию независимости Чехословакии. Но это будет потом. А пока он преподаёт тупорылым школярам чешский язык и историю Чехии.
В отличие от большинства соучеников, Ярослав Гашек проникся лекциями Ирасека. Причём настолько, что ни одна антинемецкая демонстрация в Праге не обходилась без его участия. Собственно, именно тогда юный Ярослав близко познакомился с порядками австрийской полиции.
Но время шло, его отец помер, простудившись с перепою, а у Ярослава начались проблемы с учёбой. И действительно, откуда тут взяться усердию, если семья раз в два-три месяца съезжает с очередной квартиры за неуплату?
Когда антинемецкие настроения в стране обострились, доблестные защитники государственного строя грозились расстрелять Ярослава без суда, о чём он не преминул сообщить матери. Однако это вам не Россия, тогда в Австро-Венгрии протестующих было много, а полицаев мало, так что обещанная пуля Гашека не нашла. Правда, дорогостоящую гимназию пришлось покинуть.
Чтобы заработать маленько наличности, пятнадцатилетний Ярослав служил подручным в аптеке, а затем поступил в местное училище, после окончания которого устроился в банк.
Банковский служащий. 1903 год. Вглядитесь в это счастливое лицо.
Казалось бы, неплохой старт карьеры, чего ещё желать?
Но тут он начал пописывать. Собственно, эта естественная потребность свойственна всем. Однако Гашек в пописывании явно выделялся на фоне огромного количества графоманов той эпохи.
Здесь придётся вернуться маленько назад. Уже в 1892 году, т.е. в девять лет, он министрировал в монастыре иезуитов на Карловой площади, а затем – в местном костёле. Короткое знакомство с церковным «закулисьем» ускорило разрыв Гашека с католической церковью в 1907 году, о чём свидетельствует соответствующая запись в метрической книге костёла святого Штепана в Праге.
Надо понимать, что и гораздо раньше Гашек немилосердно высмеивал в своих рассказах этих ваших обидчивых верующих. Не сразу, конечно. Первоначально-то он юморил вполне себе мягонько. Яркий пример – отец фарарж из рассказа «Вино лесов, вино земляничное», к которому автор относится с явной симпатией, хотя и ироничной.
Но эта ирония очень быстро сменилась жёсткой сатирой. Такое изменение в настроениях творчества совпадает с новыми вехами в биографии писателя. Он кладёт шершавый на службу, после чего на перекладных добирается до Македонии, где участвует в антитурецком Илинденском восстании, а потом несколько раз попадает под арест за бродяжничество. После всех своих злоключений он окончательно решает посвятить себя литературе.
Как мы понимаем, это ему удалось. Очень быстро он становится одним из популярнейших авторов, что вообще показательно для эпохи, лишённой мемасиков в интернетах. Его печатают солидные журналы и жёлтые газеты, семейные издания и напыщенные календари. Однако назвать это всё литературой у самого автора не поворачивается язык. Да он и не скрывает, что пилит хохмы исключительно ради бабосиков. А благодарным читателям и как раз.
Гашек зачитывает одно из своих произведений. 1905 год.
В каком-то смысле герой нашего небольшого исследования в тот момент стал таким своего рода пражским Есениным. Про него ходили слухи, что он заразился триппером, погиб в пьяной драке, словив перо под ребро, и вообще… Надо сказать, сам Гашек был не только не против такого «брехучего телефона», но и по возможности поддерживал атмосферу таинственности и мистификаций вокруг своего имени. Этому способствовало огромное количество псевдонимов, под которыми он издавался. Иногда, для пущей достоверности, даже вёл в прессе полемику с самим собой под разными именами. Пешков и Чехов плачут от зависти.
Устроившись на «серьёзную работу», в издательство, Гашек не переставал мистифицировать читателя, за что вскоре изведал аромат ссаных тряпок. Такой поворот не покажется удивительным, если вспомнить, что именно он, среди прочего, придумал прототип небезызвестного «еблозавра» - в одном из изданий «Мира животных» под редакцией Гашека появляется неизвестный науке ящер «идиотозавр».
К тому моменту с церковниками таки пришлось замириться. Этого потребовали родители невесты, бывшие редкостными католиками. Им было не по нутру, что их дочь связала свою жизнь с безработным анархистом. Да-да, безработным. «Идиотозавры» так просто не проходят, это вам не «ТВ-Звезда».
Что характерно, формальное возвращение в лоно не помешало Гашеку опубликовать целый ряд острых сатирических антиклерикальных рассказов. «Монастырь в Бецкове», «Смерть Сатаны», «Чаган-Куренский рассказ» - эти и другие произведения не могли не вызвать гнева церковников. Надо понимать, что Австро-Венгрия того периода была куда более развита, нежели современная Россия, и за «оскорбление верующих» запросто могли предложить два стула.
Но наш герой подобной судьбы счастливо избёг. Видимо, к нему просто не относились достаточно серьёзно. Посудите сами – лозунгов не выкрикивал, господина полицейского за рукав не хватал… Ну, на тот момент.
И всё-таки мощнейшим троллем он стал уже тогда. Открыв «кинологический институт», Гашек отлавливал местных блоховозов, каковых перекрашивал смесью сажи и говна и перепродавал любителям поиметь модный девайс за малый прайс под видом «породистых щенков». Капитализмус же. Стоит ли упоминания то, что это доходное предприятие окончилось весёлым судилищем, далеко не первым в его биографии?
После того, как 8 апреля 1911 года было объявлено о роспуске Императорского совета, Гашек объявил, что намерен остепениться и даже баллотироваться в Палату депутатов от Партии умеренного прогресса. Среди пунктов его предвыборной программы были и такие, как введение рабства, инквизиции и алкоголизма.
Интересный факт. Лозунгом партии была аббревиатура «SRK», официально расшифровывавшаяся как «солидарность, справедливость и товарищество» (Solidarität, Recht und Kameradschaft), а на самом деле — «сливовица, ром и контушовка».
Заседания партии быстро привлекли внимание полиции, однако засланцев обыкновенно раскрывали и заставляли покупать пиво всем присутствующим, после чего чаще всего напаивали до состояния полной невменяемости.
На одном из заседаний «Партии умеренного прогресса в рамках закона»
В 1912 году писателю пришлось разойтись с супругой. Одним из поводов было очередное лишение постоянного источника доходов. Так уж вышло, что на митинге Гашек выступил с пламенной речью, обличая руководство профсоюза трамвайщиков в сговоре с буржуями… Да только газета, в которой он на тот момент подвизался, издавалась тем самым профсоюзом.
Впрочем, жена основательно утомляла его и раньше. Не по нутру ей был богемный образ жизни популярного писателя. Рождение сына мало что изменило в их отношениях.
Однако Гашек действительно не был образцовым мужем и родителем. Более того, есть сведения, что он как-то потерял своего сына в одном из кабаков. Спасла ребятёнка лишь цепкая профессиональная память его отца, писателя и журналиста. Ярослав умудрился вспомнить, в какой пивной крайний раз демонстрировал собутыльникам новорожденного.
В общем, хорошее дело браком не назовут.
Писатель предаётся одному из своих любимейших занятий. Да, с пива здорово разносит.
Всё это ни коим образом не помешало гашековскому творчеству. Более того, его литературный язык в этот период становится всё более острым и узнаваемым, а его издатели всё больше богатеют на пухнущих тиражах, несмотря на разжигание ненависти к социальным группам «полицейские», «кретины» и «священники».
Кстати, обидчивые верующие в долгу не оставались. Периодически доходило до открытой травли писателя с битьём стёкол в съёмной квартире и регулярными полицейскими проверками ни с того, ни с сего. Мочой не обливали, правда, это придумали уже православные российские казаки и офицеры в наше высокодуховное время.
В этот период окончательно выявляется противостояние Гашека «трём армиям», подпирающим любую монархию: «стоя́щей», т.е. собственно армии и полиции, «сидящей», т.е. бюрократии и «коленопреклонённой», т.е. церкви. Такой подход к государственному устройству привёл Ярослава в дурдом.
Что характерно, его лечащий врач не сомневался в полной вменяемости пациента. А полиции рассказал, что «он всюду ходит, всем интересуется, и, видимо, собирает материалы для новых рассказов». Тем не менее, австрийская психиатрия оказалась не настолько карательной, как много позже советская. Гашек вышел из жёлтого дома бодрым, весёлым и годным к строевой… Чтобы сразу загреметь в участок как русский шпион, ибо в первой же гостинице, где остановился, он записался как «Лев Тургенев из Петрограда».
Да-да, именно из Петрограда, т.к. Первая мировая уже подкатила. Забавно, что вместо статьи о шпионаже ему вменили хулиганство, ибо любой полицейский знал, кто такой этот дебошир, алкоголик и нарушитель общественного порядка. Так что за хулиганку его продержали пять суток с бомжами и выдали путёвку на оздоровительные курорты русского фронта чартерным арестантским вагоном. Самоочевидно, что многочисленные приключения, пережитые им по пути на фестиваль тифа и расчленёнки, были впоследствии описаны в небезызвестном романе.
Среди сослуживцев перед отправкой на фронт. Сам Гашек отмечен стрелкой.
Вскоре наш герой благоразумно перебежал к проклятым русакам вместе с сотней сослуживцев, несмотря на полученную ранее австрийскую цацку «За эту вашу храбрость».
В плену он активно агитировал за Чешский легион, поэтому австрияками был признан изменником. И, знаете, это его волновало чуть больше, чем результаты Чемпионата Кубы по фехтованию на палках (а был и такой, но это не точно). Основную часть времени он занимался тем же, чем и на родине – пил всё, что течёт, обстёбывал всё, что видел и старался не помереть от всяких неприятных болезней. И ему это удалось.
Однако работал он не только языком. Первого июня 1917 г. разразилось мощное сражение у Зборова, что на Тернопольщине. Тогда он впервые поднял оружие против отважных воинов многострадальной родины, или что там писали в тогдашних газетах…
В общем, 1-й чехословацкий полк «Ян Гус», в составе которого и пребывал Гашек, получил от русского командования почётное наименование «Полк 18 июня» и георгиевские ленты на знамя. Этот бой удостоился памятников в нынешней Чехии, а Гашек поимел соответствующий крестик (подобных наград просто так не давали обычно), однако решил, что с него хватит. В ходе той кампании русские больше не одерживали побед. Связано ли это с позицией Гашека? Поди знай…
Интересный факт. Т.н. «Чехословацкий легион», сформированный из военнопленных соответствующих национальностей, формально подчинялся штабу во Франции. Предполагалось, что через Сибирь, Америку и Атлантику «легионеры» должны быть переправлены на Западный фронт.
После перехода Гашека в русский плен по Праге разнеслась весть, что его расстреляли за государственную измену. Но вы ведь в курсе, что это было не первое сообщение о его смерти.
В Киеве, 1917.
А тут внезапно «караул устал».
Хитрый Ярослав кладёт на т.н. «национальное самосознание» и прочие кукареку, и «ходи до мо́сквы», где и вступает в говно и партию. Потом возвращается к соотечественникам, но уже как агитатор большевиков. «3ачем вам этот длинный унылый путь во Францию, если можно уже сейчас чпокать селянок и потреблять самогонку в Твери, Уфе да Воронеже?», это вот всё. Кто-то верил, кто-то – нет.
С этим периодом связан очередной героический эпизод гашековской биографии. В один момент чехи положили на пропаганду вообще и Гашека в частности, и вошли в Самару, как Рафик в твою бывшую. Красные драпанули с такой скоростью, что профтыкали собственный архив с личными делами бойцов. Надо ли говорить, чем подобная инфа оборачивается в ходе гражданской войны, подкреплённой интервенцией?
Вот тогда-то Гашек ничтоже сумняшеся пробрался обратно в город и сжёг все документы буквально за несколько минут до того, как ими заинтересовались агрессивные булкохрусты. Как он после этого три месяца пробирался по тылам беляков – это вообще отдельная поэма, достойная того, чтобы её отлить в граните.
Интересный факт. На тот момент уже существовало предписание на арест «изменника Ярослава Гашека из Мыдловар». Фактически это означало расстрел сразу же после установления личности.
Красные оценили сей подвиг и стремительным домкратом направили новоиспечённого пролетарского героя на политработу. Гашек редактировал несколько газет на разных языках, не переставая при этом писать, в том числе и на русском. В этот период появляются такие рассказы, как «Жизнь по катехизису», «Христос и попы», «В мастерской контрреволюции». В Пятой армии он стал начальником Интернационального отделения политотдела, переводил свои произведения и издавался на немецком, венгерском и многих других языках.
Этот период жизни ярко отражён в творчестве писателя. Чего стоит одна только юмореска «Крестный ход», изданная уже в 1921 году. В ней Гашек описывает один из эпизодов своей деятельности в качестве «красного коменданта» города Бугульмы осенью 1918. Он рассказывает, как даже монашек заставил трудиться на Советы и, что характерно, с энтузиазмом. «Теперь я спокойно сплю, потому что знаю, что ещё и сейчас под старыми дубовыми лесами Бугульмы стоит монастырь Пресвятой богородицы, где живёт старушка-игуменья, которая молится за меня, грешного». И это при том, что предыдущий комендант-большевик пообещал повесить чешского товарища на самом высоком холме. Сам Гашек про него пишет, что «расстались мы лучшими друзьями».
Кроме того, писатель впоследствии рассказывал, что выполнял «секретную миссию в Монголии». Достоверной информации об этом не сохранилось, хотя известно, что он активно изучал китайский язык. Больше того, он был избран депутатом в Иркутске, где редактировал газеты на немецком, венгерском и бурятском языках. Нет, серьёзно, он знал все эти языки (кроме бурятского) и собирался остаться в Сибири навсегда. Даже купил в Иркутске дом, где с новой женой готовился встречать триумф новой власти…
Гашек (третий справа в первом ряду) в Иркутске с товарищами.
Но тут полыхнуло на родине, и Фрунзе послал импортных товарищей поддержать местное коммунистическое движение и вообще готовить мировую пролетарскую революцию. Не то, чтобы Гашек поверил в «мировой пожар», но комиссар с наганом был так красноречив…
Интересный факт. Незадолго до отъезда неизвестный стрелял Гашеку в спину. След от пули навсегда остался на шее писателя. То ли красные намекали, что пора убираться, то ли соотечественники пытались избавиться от «предателя»… А, быть может, местным просто понравились «комиссарские» сапоги? Поди знай…
Вы же понимаете, насколько в Праге малость прихуели с такого здрасте? Неоднократно в печати появлялись некрологи, типа «расстрелян», «повешен», «забит пьяными матросами во Владивостоке»… А тут внезапно ОПАНЬКИ! Ходит по кафешантанам, шутит, даже кое-где публикуется… И это после того, как «лично зарезал десятки ни в чём неповинных чехов и словаков, ибо изменил легионерскому движению», или как там высерались журналисты в тот период… В общем, наш герой, как обычно, произвёл фурор. Что характерно, он так «спешил» на родину, что за время пути революционный движ как-то сам собой рассосался.
Один из друзей не поленился и собрал все некрологи на писателя. Получилась толстенькая такая стопка. В ходе одной из попоек эта подборка была вручена виновнику торжества. Да, у Гашека имелись друзья, не продавшие его даже в ходе революции и распада штруделехрустной империи.
Но без приключений ему не жилось и в этот период. И не всегда эти приключения были весёлыми…
Например, как-то раз на него, пьяного, поздно вечером отважно напали бывшие «легионеры» в количестве от трёх до пяти настоящих патриотов. Ну а как иначе было поступать верным сынам Отечества, по́том, кровью и вазелином служившим «чешке мышленку», когда они видят «красного комиссара»? Как и положено неравнодушным гражданам, они отобрали у него бумажник, малость побили и отправились в ближайший кабак, пропивать «большевистские» деньги.
Окончательно утомившись воевать с местными засранцами, писатель но наущению товарища в один прекрасный день вышел за пивом — и не вернулся. Прямо в домашних брюках и халате он на перекладных добрался до другого города, где и поселился. Супруга только через три недели узнала, где находится её непутёвый муж, но вместо развода, пиздюлей и прочих семейных ценностей однозначно признала, что там, в Липницах, всем будет лучше.
С сыном Рихардом в Липницах, 1921.
Там и обосновались. Гашек активно работал. Но пошатнувшееся в ходе войны здоровье поправить всё же не удалось.
Смерть, наступившая 3 января 1923 года, застала писателя в самый разгар работы над прославленным романом, который так и остался неоконченным. И вот, что интересно: атмосфера мистификаций вокруг имени Гашека была настолько однозначной, а количество сообщений о его преждевременной кончине в период с 1913 по 1920 годы было настолько огромным, что очередному (на этот раз реальному) некрологу поверило народу чуть менее, чем нихуя, и при погребении присутствовали только местные пейзаны, семья и ближайшие друзья.
Потом-то все спохватились, но Гашек уже ссал на них из красного рая фиолетовым дождиком.
___________________________
Автор - Павел Заикин
4 октября 2065 года. Утро.
Город просыпался. Солнце освещало огромные небоскрёбы, вершины которых уходили высоко в небо. Одинокой малюткой, на окраине стоял панельный пятиэтажный дом, словно отголосок былой эпохи. Единственным его жителем был старый, сгорбленный учитель, который каждый день сидел в своём потрёпанном кресле, в ожидании правнука. Хоть он был забыт окружающими, и почти не выходил на улицу – он жил воспоминаниями. О чудных днях своей молодости, когда бумажные книги, пусть редко, но можно было увидеть в руках людей. Когда горожане, не опасаясь за свою жизнь, могли выйти на улицу. Парки были забиты влюблёнными парами, молодожёнами и детьми, которые беззаботно прогуливались по вымощенным тропинкам. Внезапно, раздавшийся гул, оторвал старика от размышлений, это были часы Капитолия, которые словно по команде отчеканили первую истину Отца Основателя: «Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред». Учитель, прикрыл глаза и вспомнил тот день, когда его, хотя нет – все должности в его родной школе, которая пережила не одну эпоху – упразднили. На месте парт теперь стояли учебные терминалы, вместо преподавателей по школе передвигались серебристые машины Порядка. Не стало больше шумного смеха и возни, которые на переменах заполняли светлые, широкие коридоры. Только стройные колонны учащихся, которые в своём поведении мало чем отличались от стальных надзирателей. Невольно, по иссохшей щеке старика скатилась скупая мужская слеза. Вся его жизнь, работа, общение с молодыми умами, которые жаждали знаний, оборвалась в один момент. Больше не было систем оценивания, было только пугающее и будоражащее естество педагога слово – УСВОЕНО.
4 октября 2065 года. Вечер.
Он не пришёл, странно, ведь визит к старому и больному деду входил в перечень его обязательств, как члена семьи. Ну и ладно, наверное, у первоклассника есть более важные дела. Старик, прошёл к своему дубовому письменному столу и достал из ящика старый фотоальбом, в потрёпанном кожаном переплёте. Это было его маленькое сокровище, его личная машина времени. Со страниц на учителя смотрели его ученики, любящая жена и, конечно однополчане. Многие из них, тех, которые прошли войну до конца, а их были единицы – доживали свой век в домах ветеранов. Забытые родными, миром и самим Господом, они тихо ждали смерти, как избавления от мук реальности. Пророческими теперь кажутся философские размышления Ремарка и Хемингуэя о потерянном поколении. Иногда старик думал, а что, если бы той войны не было? Не было бы тех жутких восстаний и бессмысленного кровопролития? Может быть, вся жизнь стала бы иной. Его ровесники не были бы рубаками с искалеченными душами, может они бы пополнили ряды медиков, строителей, рабочих; которые так были нужны послевоенной стране. Может быть и мир стал бы другим. Вместо бездушных матричных идолов, капища которых наводнили послевоенные дома. Поднимать города из руин могли бы дочери и сыновья своей страны. Если бы…
5 октября 2065 года. Утро.
Небо затянуто тучами. Старик стоит у окна и смотрит на промышленный пейзаж. Может это не тучи, а обыкновенный смог, сегодня ведь всемирный праздник – День учебного терминала. В годы старой эпохи, в этот день благодарные ученики дарили своим наставникам цветы и осыпали их благодарностями. Теперь же, всё это заменяет парад во имя Матричного Бога. Резкий гудок, снова над городом звучит речь железного проповедника: «Робот должен повиноваться приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат первому закону». Опять роботы, а ведь всё началось в далёком 2009 году, на заре «Новой Эпохи», когда человечество ещё жило под знаком Миллениума. В стране Восходящего Солнца – урок для младших классов впервые провёл искусственный разум, с женским именем Сайа. Меньше чем через год, на базе университета открылась первая лаборатория, в которой учёных заменили металлические истуканы. Символично, но их звали Адам и Ева, в честь библейской пары. Но условное начало «Эпохи машин» знаменовало прохождение Теста Тьюринга - искусственным интеллектом, который был создан на базе университета Рединга, в июне 2013 года. По правилам теста – 30% судейского состава должны признать робота человеком, его признали 33. Это всё напоминает Кибериаду, Станислава Лемма, где людей называют бледными призраками былой эпохи. Правнука всё не было…
5 октября 2065 года. Вечер.
Звёзды дарили свет нашему миру многие миллионы лет, но сейчас их затмевают густые и непроглядные клубы дыма, ведь заводы по ночам работают в усиленном режиме, чтобы завтра выпустить новую партию железнобоких членов кибер-общества. Снова старик садится за стол и достаёт альбом, странно, но только по вечерам на него накатывает чувство ностальгии. А может это просто страх? Страх закончить жизнь в пустом доме, среди стопок пыльных книг, словно старый дракон, утомлённый бесконечно долгой жизнью – умереть на груде накопленных сокровищ. Нет – это всего лишь память о верных сослуживцах. Словно Альбер Кропп, старик разглядывает фото своих друзей и вспоминает. Странно распорядилась судьба, когда дала пройти всю войну, но в одиночку – не пощадив никого из однополчан. Может и ему на старости лет пора переселиться в дом ветеранов? Да, наверное, он так и сделает, ведь для семьи он давно стал обузой. Его дочь, маленькая, строптивая принцесса, которая выросла на его руках. Он присматривал за ней и в школе, по иронии всё той же чертовки-судьбы, он был её классным руководителем. Это безумно трудно, видя, что твоё дитя старается больше всех и достигает вершин, понимать, что ты не в праве хвалить его за успех, ведь общество детей живёт по своим канонам. Если ты стал любимчиком – то ты недостоин быть в компании, ты ведь не такой как все. Наверное, это и послужило причиной того, что забота дочери к старому отцу проявляется лишь в скупой открытке на Рождество. Слава Богу, что семьи кибер – общества не сталкиваются с этой проблемой, ведь никто и никогда не дождётся похвалы от груды метала. Никогда…
6 октября 2065 года. Утро.
Громогласным набатом слышится рёв Капитолия: «Робот должен заботиться о своей безопасности, в той мере, в которой это не противоречит первому и второму законам». Да, древние заповеди Айзека Азимова беспрекословно исполняются в пропахшей машинным маслом пастве Матричного Бога. Жаль, что люди, ни на миг не задумываются о своих заповедях, законах, примитивных моральных нормах. Жаль. Старик проходит к шкафу и достаёт свой потрёпанный китель, чтобы воздать дань чести, тем кто погиб в войне. Это один из немногих случаев в году, когда старец выходит из своего убежища. Он по старинке покупает четыре гвоздики, пусть не у женщины, которая торгует ими в обшарпанном киоске, а в торговом автомате, который УСВАИВАЕТ торговые кредиты и с хриплым звуком и лязгом изрыгает на свет букет цветов. Маршрут прогулки знаком, до боли в сердце: старая городская библиотека, на месте которой стоит магазин запчастей; перекрёсток улиц, на котором он впервые встретил свою любовь; мимо окон школы, в которой сейчас сотни терабайт информации перетекает в пустые умы, без воплей, без шума, без жизни. Издалека становится виден чёрный обелиск, один из немногих предметов старины, который не поддался демонтажу при «апгрейде» города. Подойдя ближе, старик одевает потёртые очки в роговой оправе и тихо ступая между рядами могил ищет знакомые имена. Вот они, его друзья, его единственные друзья. Он опускается на скамейку, которую тоже оставили, для таких как он – старых ветеранов. Пускай он не был солдатом, не убивал ради свободы и мира, как же страшно звучит эта фраза – «убийство ради мира». Обычный корреспондент, который записывал по приказу командования, имена отличившихся и струсивших, погибших и дезертировавших. Один из многих журналистов, приставленных к полку, один из многих, кто не считал мальчишку восемнадцати лет, который отказывался принимать собственную смерть, предателем и дезертиром. Как страшна была та война…
6 октября 2065 года. Вечер.
Долгий путь домой, пролёт за пролётом, словно круги Ада, которые не закончатся никогда. Пятый этаж, его квартира, движение ключа в замке, душный воздух бетонной коробки. Вот она его клетка, личная могила. Холодная кровать, ощущение бездны которая пожирает тебя изнутри. Всё тот же сон, один – на все времена. Марширующие роботы и мехи, втаптывающие в рыхлую, мокрую землю всё то, что так любил старик. А что если это и есть явь? А там – в старой и холодной пятиэтажке живёт лишь призрак, который не желает покидать дряхлую плотскую оболочку. Может всё человечество уже роботизировано, открытки на Рождество присылает налаженный автомат, любимый правнук – давно стал механизмом, и не приходит по причине замены масла? Пусть это будут лишь догадки, ведь всё равно – разум не в силах будет осознать таких перемен. Перенесёт ли органическое сердце – осознание того, что все его собратья, гоняющие кровь, подобно маховикам, разом перестали существовать.
Пусть это будут догадки…
7 октября 2065 года. День.
Уже давно отзвенел набат Матричного Бога. Солнце с трудом пробивало свинцовые тучи, нависшие над искусственным городом. Маленький мальчик, которого раньше отпустили с занятий, из-за неисправности личного учебного терминала. Что-то странное творится с этими механизмами в последнее время. У парня за соседним столом, терминал вдруг начал воспроизводить скучные и заунывные звуки струнных инструментов – называя всё это концертом Вивальди, механизм подлежал УНИЧТОЖЕНИЮ. Этажом ниже, на мониторе пестрила цветами и картина древнего мастера, имя которой было забыто… Только улыбка женщины, смотрящей на мир пиксельными глазами внушала странное чувство покоя и мирской отрешённости. Терминал, как и его собрат подлежал УНИЧТОЖЕНИЮ. Наверное, поэтому, буквально пару дней назад приняло решение о возвращении к системе образования седой старины, когда люди, вы только подумайте – ЛЮДИ, занимались и обучали своих же детей, внуков и себе подобных. Странно всё это…
Пройдя пролёты каменной лестницы, мальчик застыл перед дверью. Наверное, дед обрадуется такой новости, хотя он вряд ли сможет преподавать, когда мальчик последний раз заходил к нему – буквально вчера, старик о чём-то бубнил себе под нос. Словно заклинание повторяя нулевой закон Создателя: «Робот не может нанести вред человечеству, или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был нанесён вред». Открыв дверь ключом, мальчик почуял странный запах, словно так пахла сама старость. Старик тихо лежал в кровати, сжимая в руке фото своих сослуживцев, чёрной ручкой на их лицах были поставлены кресты, на всех…
P.S.: Да, таковым есть моё виденье будущего. Мрачно? Возможно. Страшно? Возможно. Необратимо? Не думаю.
Ведь будущее мы строим каждой секундой нашей жизни, может не поздно одуматься?
Прекратить бессмысленные кровопролития, перестать железными катками войн и распрей, крушить наши с вами жизни, а как следствие – жизни наших потомков.
Что я думаю по поводу образования будущего? Хм… Я думаю, оно будет таким, каким мы сами его сделаем – своими словами, действиями и помыслами.
Голословно? Согласен. Фантасмагорично? Согласен. Невыполнимо? Не думаю…
Город просыпался. Солнце освещало огромные небоскрёбы, вершины которых уходили высоко в небо. Одинокой малюткой, на окраине стоял панельный пятиэтажный дом, словно отголосок былой эпохи. Единственным его жителем был старый, сгорбленный учитель, который каждый день сидел в своём потрёпанном кресле, в ожидании правнука. Хоть он был забыт окружающими, и почти не выходил на улицу – он жил воспоминаниями. О чудных днях своей молодости, когда бумажные книги, пусть редко, но можно было увидеть в руках людей. Когда горожане, не опасаясь за свою жизнь, могли выйти на улицу. Парки были забиты влюблёнными парами, молодожёнами и детьми, которые беззаботно прогуливались по вымощенным тропинкам. Внезапно, раздавшийся гул, оторвал старика от размышлений, это были часы Капитолия, которые словно по команде отчеканили первую истину Отца Основателя: «Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред». Учитель, прикрыл глаза и вспомнил тот день, когда его, хотя нет – все должности в его родной школе, которая пережила не одну эпоху – упразднили. На месте парт теперь стояли учебные терминалы, вместо преподавателей по школе передвигались серебристые машины Порядка. Не стало больше шумного смеха и возни, которые на переменах заполняли светлые, широкие коридоры. Только стройные колонны учащихся, которые в своём поведении мало чем отличались от стальных надзирателей. Невольно, по иссохшей щеке старика скатилась скупая мужская слеза. Вся его жизнь, работа, общение с молодыми умами, которые жаждали знаний, оборвалась в один момент. Больше не было систем оценивания, было только пугающее и будоражащее естество педагога слово – УСВОЕНО.
4 октября 2065 года. Вечер.
Он не пришёл, странно, ведь визит к старому и больному деду входил в перечень его обязательств, как члена семьи. Ну и ладно, наверное, у первоклассника есть более важные дела. Старик, прошёл к своему дубовому письменному столу и достал из ящика старый фотоальбом, в потрёпанном кожаном переплёте. Это было его маленькое сокровище, его личная машина времени. Со страниц на учителя смотрели его ученики, любящая жена и, конечно однополчане. Многие из них, тех, которые прошли войну до конца, а их были единицы – доживали свой век в домах ветеранов. Забытые родными, миром и самим Господом, они тихо ждали смерти, как избавления от мук реальности. Пророческими теперь кажутся философские размышления Ремарка и Хемингуэя о потерянном поколении. Иногда старик думал, а что, если бы той войны не было? Не было бы тех жутких восстаний и бессмысленного кровопролития? Может быть, вся жизнь стала бы иной. Его ровесники не были бы рубаками с искалеченными душами, может они бы пополнили ряды медиков, строителей, рабочих; которые так были нужны послевоенной стране. Может быть и мир стал бы другим. Вместо бездушных матричных идолов, капища которых наводнили послевоенные дома. Поднимать города из руин могли бы дочери и сыновья своей страны. Если бы…
5 октября 2065 года. Утро.
Небо затянуто тучами. Старик стоит у окна и смотрит на промышленный пейзаж. Может это не тучи, а обыкновенный смог, сегодня ведь всемирный праздник – День учебного терминала. В годы старой эпохи, в этот день благодарные ученики дарили своим наставникам цветы и осыпали их благодарностями. Теперь же, всё это заменяет парад во имя Матричного Бога. Резкий гудок, снова над городом звучит речь железного проповедника: «Робот должен повиноваться приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат первому закону». Опять роботы, а ведь всё началось в далёком 2009 году, на заре «Новой Эпохи», когда человечество ещё жило под знаком Миллениума. В стране Восходящего Солнца – урок для младших классов впервые провёл искусственный разум, с женским именем Сайа. Меньше чем через год, на базе университета открылась первая лаборатория, в которой учёных заменили металлические истуканы. Символично, но их звали Адам и Ева, в честь библейской пары. Но условное начало «Эпохи машин» знаменовало прохождение Теста Тьюринга - искусственным интеллектом, который был создан на базе университета Рединга, в июне 2013 года. По правилам теста – 30% судейского состава должны признать робота человеком, его признали 33. Это всё напоминает Кибериаду, Станислава Лемма, где людей называют бледными призраками былой эпохи. Правнука всё не было…
5 октября 2065 года. Вечер.
Звёзды дарили свет нашему миру многие миллионы лет, но сейчас их затмевают густые и непроглядные клубы дыма, ведь заводы по ночам работают в усиленном режиме, чтобы завтра выпустить новую партию железнобоких членов кибер-общества. Снова старик садится за стол и достаёт альбом, странно, но только по вечерам на него накатывает чувство ностальгии. А может это просто страх? Страх закончить жизнь в пустом доме, среди стопок пыльных книг, словно старый дракон, утомлённый бесконечно долгой жизнью – умереть на груде накопленных сокровищ. Нет – это всего лишь память о верных сослуживцах. Словно Альбер Кропп, старик разглядывает фото своих друзей и вспоминает. Странно распорядилась судьба, когда дала пройти всю войну, но в одиночку – не пощадив никого из однополчан. Может и ему на старости лет пора переселиться в дом ветеранов? Да, наверное, он так и сделает, ведь для семьи он давно стал обузой. Его дочь, маленькая, строптивая принцесса, которая выросла на его руках. Он присматривал за ней и в школе, по иронии всё той же чертовки-судьбы, он был её классным руководителем. Это безумно трудно, видя, что твоё дитя старается больше всех и достигает вершин, понимать, что ты не в праве хвалить его за успех, ведь общество детей живёт по своим канонам. Если ты стал любимчиком – то ты недостоин быть в компании, ты ведь не такой как все. Наверное, это и послужило причиной того, что забота дочери к старому отцу проявляется лишь в скупой открытке на Рождество. Слава Богу, что семьи кибер – общества не сталкиваются с этой проблемой, ведь никто и никогда не дождётся похвалы от груды метала. Никогда…
6 октября 2065 года. Утро.
Громогласным набатом слышится рёв Капитолия: «Робот должен заботиться о своей безопасности, в той мере, в которой это не противоречит первому и второму законам». Да, древние заповеди Айзека Азимова беспрекословно исполняются в пропахшей машинным маслом пастве Матричного Бога. Жаль, что люди, ни на миг не задумываются о своих заповедях, законах, примитивных моральных нормах. Жаль. Старик проходит к шкафу и достаёт свой потрёпанный китель, чтобы воздать дань чести, тем кто погиб в войне. Это один из немногих случаев в году, когда старец выходит из своего убежища. Он по старинке покупает четыре гвоздики, пусть не у женщины, которая торгует ими в обшарпанном киоске, а в торговом автомате, который УСВАИВАЕТ торговые кредиты и с хриплым звуком и лязгом изрыгает на свет букет цветов. Маршрут прогулки знаком, до боли в сердце: старая городская библиотека, на месте которой стоит магазин запчастей; перекрёсток улиц, на котором он впервые встретил свою любовь; мимо окон школы, в которой сейчас сотни терабайт информации перетекает в пустые умы, без воплей, без шума, без жизни. Издалека становится виден чёрный обелиск, один из немногих предметов старины, который не поддался демонтажу при «апгрейде» города. Подойдя ближе, старик одевает потёртые очки в роговой оправе и тихо ступая между рядами могил ищет знакомые имена. Вот они, его друзья, его единственные друзья. Он опускается на скамейку, которую тоже оставили, для таких как он – старых ветеранов. Пускай он не был солдатом, не убивал ради свободы и мира, как же страшно звучит эта фраза – «убийство ради мира». Обычный корреспондент, который записывал по приказу командования, имена отличившихся и струсивших, погибших и дезертировавших. Один из многих журналистов, приставленных к полку, один из многих, кто не считал мальчишку восемнадцати лет, который отказывался принимать собственную смерть, предателем и дезертиром. Как страшна была та война…
6 октября 2065 года. Вечер.
Долгий путь домой, пролёт за пролётом, словно круги Ада, которые не закончатся никогда. Пятый этаж, его квартира, движение ключа в замке, душный воздух бетонной коробки. Вот она его клетка, личная могила. Холодная кровать, ощущение бездны которая пожирает тебя изнутри. Всё тот же сон, один – на все времена. Марширующие роботы и мехи, втаптывающие в рыхлую, мокрую землю всё то, что так любил старик. А что если это и есть явь? А там – в старой и холодной пятиэтажке живёт лишь призрак, который не желает покидать дряхлую плотскую оболочку. Может всё человечество уже роботизировано, открытки на Рождество присылает налаженный автомат, любимый правнук – давно стал механизмом, и не приходит по причине замены масла? Пусть это будут лишь догадки, ведь всё равно – разум не в силах будет осознать таких перемен. Перенесёт ли органическое сердце – осознание того, что все его собратья, гоняющие кровь, подобно маховикам, разом перестали существовать.
Пусть это будут догадки…
7 октября 2065 года. День.
Уже давно отзвенел набат Матричного Бога. Солнце с трудом пробивало свинцовые тучи, нависшие над искусственным городом. Маленький мальчик, которого раньше отпустили с занятий, из-за неисправности личного учебного терминала. Что-то странное творится с этими механизмами в последнее время. У парня за соседним столом, терминал вдруг начал воспроизводить скучные и заунывные звуки струнных инструментов – называя всё это концертом Вивальди, механизм подлежал УНИЧТОЖЕНИЮ. Этажом ниже, на мониторе пестрила цветами и картина древнего мастера, имя которой было забыто… Только улыбка женщины, смотрящей на мир пиксельными глазами внушала странное чувство покоя и мирской отрешённости. Терминал, как и его собрат подлежал УНИЧТОЖЕНИЮ. Наверное, поэтому, буквально пару дней назад приняло решение о возвращении к системе образования седой старины, когда люди, вы только подумайте – ЛЮДИ, занимались и обучали своих же детей, внуков и себе подобных. Странно всё это…
Пройдя пролёты каменной лестницы, мальчик застыл перед дверью. Наверное, дед обрадуется такой новости, хотя он вряд ли сможет преподавать, когда мальчик последний раз заходил к нему – буквально вчера, старик о чём-то бубнил себе под нос. Словно заклинание повторяя нулевой закон Создателя: «Робот не может нанести вред человечеству, или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был нанесён вред». Открыв дверь ключом, мальчик почуял странный запах, словно так пахла сама старость. Старик тихо лежал в кровати, сжимая в руке фото своих сослуживцев, чёрной ручкой на их лицах были поставлены кресты, на всех…
P.S.: Да, таковым есть моё виденье будущего. Мрачно? Возможно. Страшно? Возможно. Необратимо? Не думаю.
Ведь будущее мы строим каждой секундой нашей жизни, может не поздно одуматься?
Прекратить бессмысленные кровопролития, перестать железными катками войн и распрей, крушить наши с вами жизни, а как следствие – жизни наших потомков.
Что я думаю по поводу образования будущего? Хм… Я думаю, оно будет таким, каким мы сами его сделаем – своими словами, действиями и помыслами.
Голословно? Согласен. Фантасмагорично? Согласен. Невыполнимо? Не думаю…
- Молли! - выкрикнул он и взмахнул косой.
- Сюзи! - выкрикнул он. - Дрю! - И взмахнул еще раз.
Раздался чей-то вопль. Он даже не обернулся взглянуть на пожарище.
А потом, захлебываясь от рыданий, он снова и снова взмахивал косой и резал налево и направо, налево и направо, налево и направо. И еще, и еще, и еще. Выкашивая огромные клинья в зеленой пшенице и в спелой пшенице, не выбирая и не заботясь, ругаясь, еще и еще, проклиная, содрогаясь от хохота, и лезвие взлетало, сияя на солнце, и шло вниз с поющим свистом!
Вниз!
Взрывы бомб потрясли Москву, Лондон, Токио.
Коса взлетала и опускалась как безумная.
И задымили печи Бельзена и Бухенвальда.
Коса пела, вся в малиновой росе.
И вырастали грибы, извергая слепящие солнца на пески Невады, Хиросиму, Бикини, вырастали грибы все выше и выше.
Пшеница плакала, осыпаясь на землю зеленым дождем.
Корея, Индокитай, Египет. Заволновалась Индия, дрогнула Азия, глубокой ночью проснулась Африка...
А лезвие продолжало взлетать, крушить, резать с бешенством человека, у которого отняли - и отняли столько, что ему уже нет дела до того, как он обходится с человечеством.
- Сюзи! - выкрикнул он. - Дрю! - И взмахнул еще раз.
Раздался чей-то вопль. Он даже не обернулся взглянуть на пожарище.
А потом, захлебываясь от рыданий, он снова и снова взмахивал косой и резал налево и направо, налево и направо, налево и направо. И еще, и еще, и еще. Выкашивая огромные клинья в зеленой пшенице и в спелой пшенице, не выбирая и не заботясь, ругаясь, еще и еще, проклиная, содрогаясь от хохота, и лезвие взлетало, сияя на солнце, и шло вниз с поющим свистом!
Вниз!
Взрывы бомб потрясли Москву, Лондон, Токио.
Коса взлетала и опускалась как безумная.
И задымили печи Бельзена и Бухенвальда.
Коса пела, вся в малиновой росе.
И вырастали грибы, извергая слепящие солнца на пески Невады, Хиросиму, Бикини, вырастали грибы все выше и выше.
Пшеница плакала, осыпаясь на землю зеленым дождем.
Корея, Индокитай, Египет. Заволновалась Индия, дрогнула Азия, глубокой ночью проснулась Африка...
А лезвие продолжало взлетать, крушить, резать с бешенством человека, у которого отняли - и отняли столько, что ему уже нет дела до того, как он обходится с человечеством.
Рэй крутой?
Да
121(65,05%)
Нет
26(13,98%)
О чем ты вообще? Мне в школу завтра, а тут ты со своим Рэем.
39(20,97%)
Зачем брать хороших и плохих детей и делать общий факультет чтобы у плохих детей проклюнулось что-либо хорошее? Ведь у нас есть факультет для злодеев, есть факультет для ботанов, для тех кто не очень тоже есть факультет. Ах да есть факультет для парней которым все сходит с рук. Но нет давайте сделаем факультет для злодеев, и назовем его в честь мужика что травил народ василиском и т.д и будем в первый же день в гребанном неизвестном замке ребенку говорить что ура, ты попал именно в факультет этого мужика которые тебя пугали в детстве.
Интересно почему же бл*ть Слизерин выпустил больше всего злодеев?
Интересно почему же бл*ть Слизерин выпустил больше всего злодеев?
Ужастные реалии жизни и истенная суть "свідомих".
Для меня самый ЭПИЧНЕЙШИЙ момент в последней серии. Ухх...
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме мой любимый писатель (+1000 постов - мой любимый писатель)
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!