как развить шестое чувство

Учёные в Японии успешно обучают людей эхолокации.

Многие исследователи уверены, что человеческое тело способно быстро приспосабливаться к новым правилам жизни. Более того, благодаря этому умению некоторые даже имеют все шансы обучиться "шестому" чувству. Японские ученые в попытке доказать это начали прививать людям способность эхолокации. И, результаты гласят, что справляются со своей задачей экспериментаторы довольно неплохо.

Как известно, эхолокацией называют способ ориентации на местности при помощи задержки возвращений отраженной волны. Такой способностью обладают такие животные, как дельфины или летучие рыбы, а вот человеку она несвойственна. Но японские ученые уверены, что при правильном подходе и человек сможет обрести навыки эхолокации.

Более того, всего за пару месяцев им удалось привить базовые навыки эхолокации 26 добровольцам. Однако здесь важно оговориться, что у каждого из добровольцев наблюдались некоторые проблемы со зрением.

За основу своих изысканий японские исследователи взяли идею о том, что существует возможность перенастроить затылочную долю мозга под другие задачи. В случае с эхолокацией нейроны головного мозга учатся воспринимать эхо в качестве визуального сигнала. Ну а со временем человеческий организм имеет все шансы начать воспринимать окружающее пространство на основе разниц воспринимаемых сигналов.

Разговор с осой

Вероятно, эта история покажется вам полным бредом. Честно говоря, я и сам не уверен, что всё было по-настоящему. Однако постараюсь изложить всё так, как помню, оставив вопросы о правдоподобии читателю.
Всё началось одним августовским днём. Я по обыкновению сидел на балконе и смотрел на проезжую часть. Это для меня как медитация: представляю, что каждая машина – мысль, которая пришла в голову. Я могу понаблюдать некоторое время, но не могу проследить весь путь. И уж тем паче мне не под силу бежать за ней.
В какой-то момент наступает стадия, которую я называю «штиль»: голова пуста, и нет ничего, что беспокоило бы меня. Моя цель – побыть в этом состоянии, прочувствовать его, не стараясь удержать или проанализировать. В таком состоянии все тревоги, проблемы и суета кажутся не то чтобы неважными. Скорее мелочными, незначительными. Двери разума распахнуты, и всё течёт будто сквозь него. Такое чувство редко удаётся поймать. Возможно, поэтому мне не нравится, когда кто-нибудь отвлекает меня.
В тот день я был один. Не только на балконе девятого этажа, но и во всей квартире. Однако даже если нет людей, то всё равно может что-то отвлечь. К примеру, надоедливое насекомое. Оно то и дело кружило вокруг, врезалось в моё лицо, руки.
– Ну, хватит, – не выдержал я. – Если сейчас не улетишь, я тебя прихлопну.
Оно продолжило летать как ни в чём не бывало.
– Я серьёзно.
– Я тоже, – сказал вдруг кто-то.
Я оглянулся. Никого. Высунул голову в окно, посмотрел на верхний и нижний балконы.
– Тут я,– повторил голос.
– Пчела?
– Оса, вообще-то.
– Ну всё, приехал. Говорила мне мама: «Береги голову».
– Мудрая женщина, – сказало насекомое.
– Да. Ты галлюцинация? Или я кукухой поехал?
– Я живая. Ты тоже. Раз можешь говорить и не прыгаешь от шока в окно, то дееспособен.
– Хорошо, – с удивительным даже для меня равнодушием проговорил я.– Тогда как это назвать?
– Что назвать?
– Это.
Наступила тишина. Перед моим лицом продолжало кружить полосатое тельце, машины всё так же сигналили, а августовское солнце грело своими лучами.
– Насекомые ведь не умеют разговаривать, – продолжил я. – У вас для этого слишком маленький мозг. Он живёт лишь инстинктами.
– Это одна из точек зрения.
– И какая другая?
– Другая в том, что люди разучились слушать. Перебравшись в город, их уши ослабли. Громкая музыка, машины, реклама…
– Ловко,– улыбнулся я.– Но тогда жители деревень…
– Не-а,– возразила она, – у них тоже машины, реклама, музыка. Меньше, чем в городе, конечно, но достаточно.
– Тогда надо жить в лесу?
– Чтобы слушать природу? Да.
– Хорошо, – парировал я,– тогда почему мои уши не ослабли?
– Хороший вопрос.
– Спасибо. И каким будет ответ?
– Никаким, – сказала оса и улетела в щель под окном.
– Эй, ты куда? – удивился я.
– Тут я. Просто летать перед тобой надоело. А ты и так меня слышишь. Ты же дома, вот и я хочу побыть в доме.
– Ну, так почему я тебя слышу?
– Не всё ли равно?
– Нет, – ответил я.
– Почему?
– Потому что либо я схожу с ума, либо у меня галлюцинации. Или, что менее приятно, повреждения мозга.
– И что ты с этим будешь делать?
Я медлил с ответом. Прийти в больницу и сказать «я слышу пчёл» – это всё равно, что взять билет в дом скорби. В один конец.
– Попытаюсь выяснить, что не так,– ответил я.
– Как?
– Не знаю, – сдался я,– но это не нормально.
– А что есть норма?
– Ой, только давай без этих семантических отступлений и поиска скрытых смыслов. Норма – это норма. И если ты не знаешь, что есть норма, то ты в неё не входишь.
– Хорошо.
– И всё?
– Ну да, – удивилась она, – а что ты ещё хотел?
– Объяснений.
– Ты считаешь, что я плод твоего воображения, и пытаешься у меня же выпытать объяснения?
– Туше, – кивнул я и положил голову на руки.
Машины, троллейбусы, трамваи, люди – все двигались в прежних направлениях. Кто-то работал, кто-то спешил куда-то…
– О чём думаешь, – спросила она.
– О том, что все куда-то спешат. Кто к любовнице, кто домой, на работу или подработку.
– Тебя это беспокоит?
– Не особо.
– Тогда зачем ты об этом думаешь?
– Не знаю, – ответил я.
– Странный ты человек.
– Мне говорили.
– Все люди странные.
– Потому что о чём-то думаем?
– Постоянно.
– Если не думать, то можно стать глупым. А в нашем мире это зазорно.
– Думать о чём попало – это не ум, – она как будто смеялась,– это как дать собаке кость, чтобы не лаяла.
– Самосознание – жестокая шутка Бога, – процитировал я прочитанную где-то фразу.
– Бога?
– Да.
– Что такое Бог?
– О-о-о-о… – улыбнулся я, – на этот счёт много мнений.
– И что их объединяет?
– Энергия, существо высшего порядка или что-то ещё, что создало всех и вся, и что руководит и покровительствует жизни каждого человека.
– То есть, Бог один для всех? – спросила она.
– Едва ли. Богов много.
– И как человек знает, какой Бог у него?
– Человеку говорят родители. Или другие люди. Или человек сам придумывает себе Бога. На самом деле все эти разговоры на тему Всевышнего мне уже надоели.
– Почему? – удивилось насекомое.
– Потому что из каждого утюга звучит вопрос «что есть Бог», предали ли мы его или он нас. Как поклоняться правильно, и что будет с теми, кто делает это неверно. Понятно, что молитва, или просьба о чём-то не должна иметь чёткой словесной структуры. Ведь важен посыл, настрой, чувство. Но есть люди, которые боятся признаться даже себе в своих сомнениях. И из-за этого такие люди начинают делать вид, что верят сильнее, чтобы убедить себя и других. Потом забывают, что придумали себе всё это. Как-то так, если коротко.
– Интересно.
– Чем же? – спросил я.
– Тем, что сознание, если следовать твоим словам, доставляет больше проблем, нежели благ.
– Есть и такая точка зрения, – улыбнулся я. – Однако в ином случае у нас не было бы машин, самолётов, телевизоров и ещё всякого другого хлама. Хлеба и зрелищ…
– Трудно, наверное, так жить?
– Только тем, кто слышит в городе насекомых, – с грустью улыбнулся я.
– Смешно.
– Согласен.
Наступило молчание. Я не знал, как продолжить разговор, и не знал, нужно ли это вообще. Но вопрос, сверливший мозг, не давал шанса выйти с балкона.
– Ты тут? – спросил я.
– Тут. Просто занята.
– Чем?
– Какой бескультурный человек.
Я опешил.
– Думаешь, только у людей могут быть дела?
– Нет, – ответил я, – но…
– У ос не может быть дел?
Я ничего не знал об этих насекомых и медлил с ответом.
– Грубиян!
– Я?
– Да. Не мешай. Я занята.
– Чем?
Ответа не последовало.
– Ты слышишь?
Никто не ответил.
Но мгновение спустя из-под щели вылетело полосатое насекомое и отправилось в неизвестном направлении. Я решил, что пора снова начать пить антидепрессанты, и вышел с балкона.
Помню, что меня тогда удивило моё спокойствие. Не было ни истерик, ни звонков друзьям или родным. Только «штиль»…
***
Я не заходил на балкон до самого вечера. Дела и занятия, которые я придумал, поглотили моё внимание. Проверить почту, сделать пару скетчей, проверить сайт по работе: мне казалось, что лучше делать что-то, чем не делать ничего. Это одно из главных правил, выведенных мной в один из депрессивных эпизодов. Сидение же на балконе помогало успокоиться и остановить бесконечный поток мыслей. Ирония в том, что я сам был тем, кто запускает этот поток, и тем, кто останавливает его. К сожалению – или счастью – я знал только один способ успокоения.
– Ты здесь? – спросил я, войдя на балкон и устроившись на табуретке.
– Да.
– Ещё злишься?
– Немного, – ответила она.
– Извини, не хотел тебя обижать или оскорблять. Просто иногда изо рта высыпаются слова, и я не успеваю подумать о том, как отреагирует собеседник.
– Извинения приняты.
– Спасибо, – вымолвил я и перевёл взгляд на небо. Облака казались мне какими-то тонкими, лишёнными объёма. Из-за этого можно было увидеть только самые яркие звёзды.
– О чём думаешь? – спросила оса.
– О том, что звёзд почти не видно. Многое из них, вероятно, уже мертвы, и последние мгновения их жизни невозможно увидеть. Отчасти и из-за людей. Это забавно, ведь если бы не было людей, то свет был бы виден. Но тогда не было бы того, кто может осознать его ценность.
– А что такое звёзды?
– Газовые гиганты излучающие свет и энергию, – не задумываясь, ответил я. – Они подобны всему живому: рождаются, стареют, умирают.
– Значит, умирает лишь то, что живёт?
– Ну да. А как иначе?
– Не знаю.
– Это один из законов вселенной: что может быть рождено, то может и умереть.
– И даже весь мир?
– Даже он.
– А как он родился? – спросило насекомое.
– Версий много. Самые популярные – Бог и большой взрыв.
– Про Бога ты рассказывал. А большой взрыв что такое?
– Если простыми словами, то выброс неимоверного количества энергии, которая впоследствии и дала жизнь.
– И почему случился этот взрыв?
– Доподлинно неизвестно, – ответил я, – учёные пытаются это выяснить.
– А как ты думаешь?
– Мне кажется реалистичной одна из идей. Её суть в том, что до большого взрыва были две частицы. Они в сто крат меньше, чем то, что ты можешь увидеть. Каждая из частиц имела равное количество энергии. И всё было в гармонии. До тех пор, пока одна из них каким-то образом не забрала энергию у другой. Это и послужило толчком для взрыва.
– Эта версия нравится тебе больше других?
– Нет, – ответил я, – но, судя по тому, что происходит в мире, теория кажется достоверной. Ведь в таком случае основа нашего существования – попытка забрать что-то у равного. И люди, как один из разумных видов существ, неосознанно следуют этому закону, тогда как другие пытаются вернуть утраченное и вернуться к равновесию.
– Которое, по сути, отлично обходилось и без вас.
– Совершенно верно. Мне кажется, что весь этот мир – ошибка. Программа, вышедшая из-под контроля и неспособная самостоятельно вернуться к первоистоку.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я вижу, что происходит: войны, голод, регрессия сознания на фоне эволюции технологий. В юности я думал, что наши предки ошиблись и завели развитие в какую-то тупиковую ветвь. Но, видя и зная новое поколение, я понимаю, что эта тенденция продолжается.
– От ос не рождается пчёл, – проговорило насекомое. – Есть такая присказка. Понимаешь?
– Кажется, да. Ты имеешь в виду, преемственность поколений и, как следствие, передачу ошибочных установок далее по эволюционной лестнице.
– Наверное.
– Это вполне логично.
– Да? – спросила она.
– Ага. На одном из этапов человек сможет развиться максимально, но ошибочные формулировки ограничат его. В результате чего будет либо деградация, либо преодоление и пересборка этих формул для успешного дальнейшего развития. – Я улыбнулся и перевёл взгляд на опустевшую дорогу. – Это приятная мысль.
– Чем?
– Тем, что есть вероятность благоприятного исхода.
– Она ведь всегда есть, разве нет?
– Отнюдь.
– Хуюдь!
– Чего?– преодолевая смех, спросил я.
– Смешно?
– Довольно-таки.
– Услышала, как один человек ответил так другому. Вот и запомнила.
– Ты часто слушаешь людей?
– Не очень. Большинство их разговоров однообразны. Послушав несколько сотен, можешь с первых фраз определить, чем всё закончится.
– Понимаю, – с горечью отозвался я.
– У тебя тоже так?
– Да. Наверное, поэтому у меня почти нет друзей.
– Друзей? Кто это?
– Это как родственники, но только ты выбираешь их сам.
– Не понимаю, – упорствовала оса.
– Один из мыслителей античной древности говорил, что дружба – это одна душа в двух телах.
– А что такое душа?
– Это 7 грамм, – улыбнулся я.
– Какие 7 грамм?
– Одни учёные провели эксперимент: они взвешивали человека на пороге смерти и после оной. Разница между первым и вторым весом составила всего 7 грамм. Именно в них, по одной из теорий, и хранится наша личность, предпочтения, ход мыслей, способности и предрасположенности…
– А у меня есть душа?
– Думаю, да. Я сторонник того, что у всего она есть.
– Даже у камней?
– Да.
– А говорил, что насекомые думать не умеют, – язвительным тоном заметила она.
– По общему мнению – не умеют. Но душа – это, скорее, про чувства, нежели про мысли.
– Это как?
– Ну, что-то может не думать, но при этом ощущать боль, страх или удовольствие. Есть, конечно, мнение, что мысль – первооснова существования, но я этому не доверяю.
– Спасибо, – неожиданно тепло сказала она.
– За что? – удивился я.
– За беседу.
– И тебе.
Нам не нужно было больше слов. И без них было понятно, что диалог подошёл к концу. Вероятно, у неё были свои осиные дела. Или нет. Мне хотелось спать, а игнорировать это желание, при учёте периодических приступов бессонницы, было бы кощунством.
Посему я вышел с балкона, захлопнул дверь и повалился на кровать.
***
Порой повседневные дела занимают меня настолько, что я забываю сходить в душ или уборную. Так было и в тот день: меня поглотили крысиные бега, и я не успел глазом моргнуть, как наступил вечер. Лишь когда всё было закончено, я вспомнил, что даже украдкой не заходил на балкон.
Редкие машины и шумные мотоциклисты нарушали мерное посапывание города. Они мешали в полном смысле насладиться вечерним городом. Небо было безоблачным, но даже вчерашних звёзд не было видно. Я аккуратно прикрыл дверь и опустился на табуретку.
– Это ты? – спросил уже знакомый голос.
– Да.
– Давненько тебя не было.
– Всего день.
– Иногда день – это вся жизнь.
– Только для таких, как ты, – с грустью ответил я. – И знаешь, иногда я завидую этому.
– Почему?
– Потому что если вся жизнь – всего один день, то многие вещи, ритуалы, обязанности становятся пустыми и никчёмными.
– Например?
– Работа.
– Что это? – удивилась оса.
– Это место, где платят деньги.
– Деньги?
– Да.
– Что такое деньги?
И снова вопрос, который поставил меня в тупик. Казалось бы, обыденная вещь, которая владеет почти всем в нашем мире, но я не знал, как объяснить это насекомому.
– Это… – начал я, – бумага, имеющая определённую ценность для людей. Мы сами их придумали.
– И зачем они?
– Покупать что-либо. Телевизоры, одежду, еду.
– Но ведь еда растёт на улице, разве нет? – спросила она.
– Отчасти да. Но иногда хочется чего-то вкусного, что невозможно найти в окружающей местности. И тут помогают деньги. Это как если бы вы научились считать пыльцу. И одни бы купались в ней, а другие работали, не покладая лап.
– Если так мешают, то почему бы не отказаться от них?
– Вся планета, так или иначе, связана с деньгами.
– Люди на планете, – поправила оса.
– Да, люди. И им нужно ходить на работу. Чтобы были деньги. Чтобы покупать то, что не растёт на улице.
– Значит, и у тебя есть работа?
– И да, и нет.
– Как это?
– Постоянной работы у меня нет. Я нахожу какую-то работу, когда нужны деньги, и ухожу, когда мне надоедает.
– Почему?
– Почему я ухожу или почему надоедает?
– И то и другое.
– Ухожу, потому что не хочу быть там, где мне не нравится, где больно. А надоедает, потому что я человек, – улыбнулся я.
– Значит, всем людям не нравится работать?
– Нет. Я встречал тех, кто любит то, чем занимается. Это просто со мной что-то не так.
– Что-то?
– Да. Даже интересное занятие мне рано или поздно надоедает. Я выучиваю алгоритм действий, слова и просто повторяю их. Это выматывает, наскучивает. В то же время у меня нет возможности целиком избавиться от этой «повинности». Лишь на время.
– Тебя это беспокоит?
– Временами, – признался я. – Дело в том, что твой собеседник – выкидыш мироздания, плетущийся по обочине жизни. А люди – существа социальные. Они вроде вас: не могут жить поодиночке.
– Есть и те, кто живут вне улья.
– Вижу. Точнее, слышу. Но люди немного сложнее вашего вида.
– Самосознание?
– Точно. Человеку нужен человек.
– А тебе?
– У меня нет ответа на этот вопрос.
– Хорошо. Чем ты хочешь заниматься?
– Рисовать.
– Значит, ты художник?
– Нет, – горько улыбнулся я. – Художники пишут картины. А я рисую картинки. Их нельзя потрогать или понюхать, но можно увидеть. Вообще, это сложный вопрос: когда человек, занимающийся чем-то, может именовать себя кем-то. В смысле, когда кузнец становится кузнецом? Когда первый раз ударил молотком? Или когда превратил заготовку в готовое изделие? Но первые изделия всегда ужасны. Если брать мерилом те же деньги, то какая сумма является точкой?
– Похоже, даже в этом много нюансов.
– Ещё бы.
– Значит, ты рисуешь, но не художник?
– Да.
– И много уже нарисовал?
– Картинок сто, наверное. Может, чуть больше. Ещё столько же незаконченных. Плюс разного рода зарисовки. Но картины нет ни одной.
– Так нарисуй картину.
– Картины пишут. И я не уверен, что у меня хватит таланта. Должна быть прорисовка, посыл, эмоции, детали. Не говоря уже о том, что меня и на картинки-то не всегда хватает. Нужны деньги. А это время, силы. Хорошо быть осой. Не нужно слушать начальство или выполнять планы.
– У нас и своих хлопот хватает. Всегда есть хищники, которые могут съесть. Да и человек может убить.
– Да, забот достаточно, – отозвался я.
– Ты большой, сильный.
– Все люди такие. Ну, или подавляющее большинство.
Повисла тишина. Я хотел поговорить о чём-то важном, что беспокоит меня; о чём-то, что врывается в сознание за мгновение до наступления темноты, которой сопровождается каждый мой сон. Во мне сидела какая-то невысказанная боль. Но проблема была в том, что я не мог облечь всё это в слова. И я не знал, знакомо ли это чувство тому, с кем я веду диалог.
– О чём задумался? – спросил голос.
– О том, что проблемы, беспокоящие меня, тебе неведомы. Как и мне не известно то, что не даёт покоя тебе; о том, что иногда невозможно подобрать слов для описания этого. Понимаешь?
– Кажется, да. Не очень приятное чувство, – сказала она.
– Да. Будто зуд под рёбрами. Он не даёт нормально спать, есть, работать. И в то же время это ощущение не утихает и не проходит годами, десятилетиями. Но к нему невозможно привыкнуть.
– Забавно.
– Что?
– То, что твоя жизнь в неимоверное количество раз больше моей; однако наши проблемы схожи. И в какой-то степени мы больны одним недугом.
– Одиночеством?
– Может быть, – ответила оса. – Я не знаю, как это называется.
– Вот и я не знаю. И не знаю, как донести это чувство до тебя. С той же остротой, с той же бесконечной тоской и отчаянием, с которыми отзывается это чувство во мне.
– Разве того, что я чувствую то же самое, недостаточно?
– Я не уверен, что это то же чувство.
– Люди… – тяжело произнесла она.– Даже в горе вам нужна компания. И если она есть, то вы начинаете думать о том, равны ли чувства, равна ли боль. Вы так эгоцентричны.
– Какие умные слова, – ухмыльнулся я.– Но ты права. И я из их племени. Пусть и оплёван, и изгнан.
– За что?
– За то, что не следую правилам игры. Норма, помнишь?
– Ага.
– Ну вот.
Мы вновь погрузились в тишину, прерываемую лишь машинами неподалёку.
– Пойду я спать.
– Хорошо, – ответила оса. – Ещё поболтаем?
– Да, завтра. Тебе тоже, наверное, нужно отдохнуть.
– Не помешает. Тогда до завтра?
– Да, – вымолвил я и вышел. Сил не было даже на то, чтобы раздеться, поэтому я заснул прямо в одежде…
***
Следующим утром, едва проснувшись, я уже знал, что будет. Это чутьё приходит крайне редко, но всегда точно. Я лежал в кровати и смотрел на дождь за окном. Даже под одеялом я чувствовал, что начинаю замерзать. Винтики в голове быстро пришли в движение и выдали ответ. Я встал, заварил кофе и вышел на балкон. В первую же секунду мне стало понятно, что чутьё не обмануло. За ночь ветер сменил направление. Холодное и лишённое жестокости дыхание осени было совсем близко.
Не говоря ни слова, я опустился на своё любимое место. Шестое чувство подсказывало, что я не один, но проверять означало бы лишиться этого таинства; безмолвного соприкосновения душ.
Несколько часов я просидел молча. Затем вышел, перекусил и вернулся. Время в тот день не бежало и даже не шло. Оно стекало, будто концентрированный сироп: тягучий и липкий. У меня не было нужды прикасаться к нему пальцами. Каждый сантиметр кожи ощущал эту субстанцию в миллион раз острее и чётче, чем мозг.
Постепенно солнце окрасило перистые облака в розовые и персиковые оттенки, а настроение – в серый. Это не была грусть, печаль или тоска. Меланхолия была бы ближе всего, однако в моём настроении были и нотки радости, хотя я и не понимал причин.
– Холодает, – сказала она.
– Чувствую.
– Ты ведь знаешь, к чему всё идёт?
– Да, – без тени сомнений ответил я. – И от этого ещё грустнее. Знаю, что не способен изменить это.
– Ты можешь дать мне кров.
– Лишив тебя свободы?
– Значит, мне не нужно ничего объяснять?
– Нет, – сказал я. – В моей голове за утро пронеслось бесчисленное множество вариантов. Но ни один не подошёл, ибо каждый подразумевал твоё заточение. На балконе, в банке или в другом месте, где тебя не настигнут холода. Если бы я понимал тебя чуть хуже, то уже сделал бы предложение.
– И я бы от него отказалась.
– Разумеется.
– Ничто не вечно.
– Знаю, но от этого не легче.
– Понимаю, – с грустью произнесла она.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но в то же мгновение осознал, что даже самые умные, вычурные и точно подобранные слова будут бесконечно убоги в этой ситуации. Казалось, насекомое всё поняло без слов:
– Я буду скучать.
– Как и я. Мы не так много времени провели вместе, но оно было прекрасным.
– Вернее и не скажешь.
– Понимаю, что для тебя этот срок длиннее, чем для меня, и это лишь добавляет проблем.
– Эй, у меня ведь крошечный мозг, помнишь? Не надо таких сложностей, – пошутила она.
– Смешно. Знаешь, что меня печалит больше всего? То, что за 20 с лишним лет я ни с кем так не разговаривал, как с тобой. И, вероятнее всего, уже и не поговорю.
– Не грусти. Однажды мы встретимся снова.
– Правда? – удивился я.
– Да. Мы оба чувствуем эту связь. Значит, она достаточно крепка. И где бы мы ни были, чем бы ни занимались, наши дороги ещё пересекутся.
– В другой жизни? – безрадостно спросил я.
– Возможно.
– Надеюсь, и там мы почувствуем эту тонкую красную нить, связывающую наши души.
– Только если ты не будешь вновь угрожать моему дому.
– Я постараюсь.
Мы умолкли, чтобы послушать ветер и подобрать нужные слова для прощания. Последние слова…
– Я боюсь, – неожиданно признался я.
– Чего?
– Что больше никогда не услышу кого-то, кто поймёт меня. Но и держать тебя не имею права.
– Думаю, ты ошибаешься. Посмотри сколько вокруг тебя людей.
– Мы из разных племён.
– Но вы люди.
– Один человек сказал, что настоящее одиночество не в отсутствии людей. А в невозможности поговорить о том, что тебя действительно волнует. Понимаешь?
– Кажется, да. Но эй, посмотри на всё с моей стороны: каково будет мне. Большинство созданий моего вида вообще не имеют самосознания.
– Может, оно и к лучшему?
– Едва ли. У меня ведь оно есть.
– Да, в этом проблема «избранных», «особей нового вида» и им подобных: первым быть не трудно. Трудно им оставаться до самого конца.
– А что есть «конец»? – спросила она.
– Я не знаю. Теорий много. И какая верная мы узнаем только тогда, когда лишимся возможности поделиться этим с кем-то. Но, возможно, по-другому и нельзя.
– Возможно.
Я не заметил, как на город опустились сумерки, и зажглись фонари.
Было очевидно, что я прощаюсь с чем-то важным. Ценным. И это знали мы оба. Именно это чувство всегда отгораживало меня от долгих прощаний. Смотреть на кровоточащее сердце в руках и видеть своё у другого, осознавать этот момент… тяжелейшая из пыток.
– Прощай, – выдавил я из себя.
– Прощай, – надрывно произнёс голос, и в то же мгновение крошечное полосатое тельце вылетело из дырки под окном. Я успел лишь моргнуть, и всё исчезло. Я остался один. Человек, сидящий на балконе густонаселённого города и уже скучающий по разговорам, которые никогда не повторятся…
С того дня я больше не слышал этого голоса. Мне хочется верить, что существо, которому он принадлежит, сейчас где-то, где ему лучше, чем мне; что когда-нибудь он вернётся, и мы вновь заговорим, не утаивая того, что нас тревожит, беспокоит и не даёт забыться сном тёмными, безлунными ночами…

Конец

Уважаемые пидоры-психологи, помогите советом.

Ребят, я знаю тут сидят люди разных возрастов и видавшие всякое дерьмо. Не хотел писать и выставлять себя на посмешище, но чувствую, что если не напишу, то крепко поеду крышей. Вопрос такой, есть ли среди вас те, кого бросала жена. Да не просто бросала, а уходила сразу к другому.
Какими методами вы справлялись и как оперативно привести сраный хаос в голове в более-менее норму, чтоб можно было продолжать жить и работать? От работы многое сейчас зависит, но работа творческая, а муза в таких условиях просто шлет нахер и говорит вот убьют вот попустит, тогда и приходите".
Одна надежда на чей-то совет. Прошу, пидоры, помогите!

Будьте здоровы, пидоры

Пост не совсем про эту картинку. Увидев её, мне вспомнился товарищ locean и его июльский пост, о том как его укусила дикая летучая мышь и где он храбрился что нихуя с ним не будет. В комментах его просили запилить пост как только он станет бояться воды, поста я не увидел, зато увидел это:

Т.е. последний раз он заходил как раз спустя месяц после укуса, и это может намекать нам что вампиром он таки стал.
И либо он забил на реактур, либо минус ещё один реакторчанин.
Так что заклинаю вас, пидоры, если вас покусало дикое животное - пиздуйте сразу в травмпункт и молите проколоть вас от бешенства, шесть уколов это не так страшно как смерть от этого дерьма, а оно не лечится, если кто не знал.

P.s. Водобоязнь это один из симптомов бешества, и на этой стадии человека уже не спасти.

Комиссар Райвель: Сердце Тьмы. Выпуск №34

p.s. Если что у вирдбоя не шесть глаз. На морде у него маска сделанная из черепа какой-то невиданного зверя

p.p.s. И да, помимо кадианского 37-го пехотного на правом фланге держат оборону остатки 232-го Вальхалльского пехотного полка
p.p.p.s. И нет, это не ультрамарины и не легион проклятых

Алкоголизм

У меня проблемы с алкоголем. Проебываю по 1-1.5 к в день, в среднем, на протяжении 5-ти лет (вискрь, водка, текила, пью только крепкое, начал с того что люди заебали и, представляют тупое, ебаное дерьмо, не способное пошевелить мозгами, в основном(около 70% по моим наблюдениям)) 0.7 =0.7-1 литр(пытался полтора года назад убиться с перепоя, бухал по литру водки в день, было интересно сколько выдержу, выдержал 2 недели по литру в день, в рабочий день, не получилось, не уволили, смог выжить, потом что-то сломалось и перестал чувстовать угрозу от алкоголя, могу выжрать дохера, как водичка идет...)(стараюсь себя сдерживать и литр не выбухивать, но, чувствую что планка повысилась и более не в состоянии бороться с желанием упарываться и не пиздеть на долбоебов(разосрался почти со всеми "друзьями-дебилами"), запивка+закуска+сиги = 500, вес 100 рост 195.) Становится весело и приятно на душе если употребить 0.5-0.7(лучше 0.7, в лицо), если не пить то аппатия, пробовал не пить 3 недели, грустно и готов убивать людей, останавливет только отсутвиие оружия на руках (прям пиздец, без шуток про ИБП, долбоебов в мск развелось что мама не горюй) полтора года назад съехался с классной женщиной на 2 года младше,(друг друга до сих пор понимаем с полуслова, обоим очень классно вместе, одинаковое чувство юмора, обнимать её - моё самое главное счатье в жизни, естественно если пью, то ей не заходит)она показала мне что не все мудаки и есть адекватные, в моём понимании, люди, но, блять, не могу не пить(мне НАДО упарываться, вот без шуток, если не упорюсь то день прожит зря, почти, только Дашенька спасает...)...я продолжаю пить, а она фырчит... боюсь потерять её сильнее чем руки или ноги, она как я только с пиздой, прям мой мозг №2 но лучше(Переводчик с японского/английского, ОЧЕНЬ умная девочка, я - техникум, АСОИУ, есть таблетки которые выпил и все- здоров в моём понимании, или мне пиздец и пора в наркологичку?)

В то время как многие верующие ведут "борьбу" за защиту своих религиозных чувств, нашлись священнослужители, не лишенные чувства юмора.

В центре Окленда, что в Новой Зеландии, расположена англиканская церковь St Matthew-in-the-City, а рядом с ней стоит принадлежащий приходу биллборд, на котором иногда можно увидеть нечто провокационное.

Например, вот Дева Мария с тестом на беременность.

Не пощадили и Иосифа, правда такой плакат кому-то не понравился, и его замазали.

После того, как первоначальный вид восстановили, изображение срезали, но там оказался еще 1 плакат..

адресованный ЛГБТ-сообществу.

Была еще пара с подобным содержанием.

На Рождество здесь можно было увидеть следующее

"Для тех, кто не может сделать мессу на Рождество, мы благословили этот биллбоард. (подойдите, прикоснитесь к нему)"

Продолжаем изучать церковный юмор.

"Вот отстой. Интересно, запомнят они что-то, мною сказанное.." 

"Этот биллбоард восстанет вновь. (К следующей Пасхе вероятно.)" 

"Рыба была воот такой большой!"

обратите внимание на лайк

Иногда вывешивают рекламу..

..церковного сайта

..мюзикла

Глядя на Иисуса, стоящего рядом с 4мя супер героями, вспоминается серия Саус Парка про команду Суперлучших друзей. Старые добрые времена, когда не боялись изображать пророка Мухаммеда.

У одного из плакатов есть забавная предыстория. В Новой Зеландии есть компания Hell Pizza, выпускающие среди прочего булочки Hell Cross Buns, реклама которых не понравилась некоторым верующим.

На что в церкви St Matthew-in-the-City отреагировали так

"Черт возьми, нет. Мы не раздаемпиццу на Великий пост."

Главный настоятель St Matthew-in-the-City Клэй Нэльсон сказал, что людям не стоит воспринимать некоторые вещи слишком серьезно и бороться со светским обществом, так как это не сделает Христианство как-либо лучше.

Мое упоротое творчество

**Заранее извиняюсь за излишний пафос и упоротость


По оплавленной пустоши, которая раньше называлась Гатово, ехали тракторы. Мозги водителей были напрямую подключены к управлению, благодаря чему руль был не нужен. Недавно один из тракторов чем-то заразился. Его щупальца обвисли, а энергоблок начал фонить. Нужен был синий биораствор, но его было трудно найти.

Неожиданно больной трактор стал вилять по дороге. Из рации донеслись крики Максима, водителя-професссионала. Трактор сожрал его заживо! Крики прекратились и трактор, высунув когти, поехал в сторону деревни. Влад закричал: “Стреляйте!”

От выстрелов из пулемета агрессивный трактор стал ехать медленнее, а из ран у него потек желтый биораствор. Прохор заряжал пушку, а в кабине ракетной установки происходила борьба. Лиза пыталась нажать на гашетку, а Костя долбил её в спину. Он недавно нюхал “сахарок” вместе со Стасом, и теперь впал в ярость.

Пушка Прохора была заряжена. Прицелившись, он выпустил лазерный луч в энергоблок больного трактора. Произошел взрыв! Трактор разлетелся на ошметки мяса, костей и металла. Все вокруг было забрызгано биораствором, а от энергоблока остались лишь радиоактивные осколки.

Отшельник Саша точил свой топор. Он должен быть готов к визиту Пожирателя. Твари из разлома защищают его, но все они боятся великого трактора, сожравшего тысячи человек. Саша убьет его сам. В рукоятку топора встроена бомба, которая дестабилизирует энергоблок трактора, заставив его взорваться.

Тракторы ехали к месту встречи. Вова произносил речь: “Отшельник вызвал нас. Псих с топором и нацистским клеймом. Последний самурай разлома, владеющий топором лучше всех. Мы потеряли Максима, но должны ехать дальше. Великий Трактор-Пожиратель, он близко. Мы должны отвлечь его, а Отшельник завершит все.” Когда тракторы подъехали к разлому, они начали трансформацию. Из-под брони показались конечности, на которых и были закреплены колеса. Кабины повернулись, не затронув сидений. Трактор Прохора остался стоять на четырех ногах, держа пушку пятой. Вовин же встал на две ноги и переместил пулеметы на руки. Ракетная установка Лизы и Кости высунула аж шесть ног и четыре “руки” с ракетами. К слову, Костя уже отошел от порошка.

Отшельник Саша начал одеваться в броню. Вначале он надел шлем, который тут же обхватил его щупальцами. Потом Саша надел нагрудные пластины. Дальше броня надевалась сама. Взяв топор, он вышел во двор своей хижины на краю разлома. Рядом цвела сакура, неизвестно как попавшая в Беларусь. Из разлома шел пар, разбавленный ядом. Саша закричал. Его крик, превращенный броней в высокочастотный гул, был услышан. Из разлома донеслись звуки множества тварей. Армия отшельника, армия Саши. На горизонте показались идущие тракторы. Солнце должно было скоро зайти за горизонт. Трактор-Пожиратель придет ночью.



* * *

Но на этот раз он пришел отнюдь не ночью. Вначале Отшельник услышал звук взрыва. Потом он почувствовал, как его ноги ниже колена отрываются от тела. Броня залечила раны, но Саша не мог ходить. Тракторы горели, распространяя запах горелой плоти. Пожиратель был не один. Рядом с огромной машиной типа “Белаз” сам пожиратель казался игрушечным. Вместо кузова у “Белаза” были установлены ракетные установки. Ими он и уничтожил всех. В голове у Отшельника зрел план. Сконцентрировав волю, он открыл рукоять топора и ввел код. Сигнал был отправлен. Надо только отвлечь пожирателя и “Белаз”. В ответ на эти мысли из-под земли вылезли щупальца, разорвавшие Сашу на части. Пожиратель и Белаз уже почти развернулись, но земля затряслась. Из разлома вылезало что-то. Живой истребитель! Технологии создания самолетов были давно утеряны. Кабины у аппарата не было, но им что-то управляло. Взлетев, самолет выпустил две ракеты в Белаз, но получил в ответ пять. Одна все-таки попала по истребителю, оглушив его. Машина падала. В последний момент взмыв вверх, чудо биотехники поднялось на высоту около километра и, прицелившись в Белаз, упало вниз.

Пока огромная машина ремонтировала повреждения, ракеты летели. Взрыв стер с лица земли разлом, деревню и огромный кусок Белорусских Пустошей. Ракеты были запущены с орбиты. А в оплавленной воронке, среди покореженной плоти и металла, лежал компьютер самолета. На нём была записана личность Отшельника, обреченная смотреть через оставшиеся сенсоры рассчитанного на сто с гаком лет работы компьютера, не имея даже возможности убить себя.