время идёт привычки остаются

В мае 1933 года, 87 лет назад, в Нарымский край привезли несколько тысяч человек – нарушителей паспортного режима. Их, схваченных без суда и следствия на улицах городов, бросили на необитаемом острове в Среднем Приобье, не оставив еды. Вскоре здесь начался каннибализм и массовая гибель людей.

Будущий советский писатель, а в то время – незаметный инструктор Нарымского окружкома партии, двадцатипятилетний Василий Величко отправил письмо Сталину. Не по почте – с надежным человеком, чтобы наверняка дошло до адресата. В письме молодой коммунист рассказал о… преступлениях ГПУ-НКВД, сотрудники которого устроили на острове Назино посреди Оби настоящий лагерь смерти для невиновных.

"Я трезво отдаю себе отчет в том, что написать такое письмо значит взять на себя большую ответственность. Я допускаю, что ряд моментов изложены не точно, могут не подтвердиться, или подтвердиться, но не полностью, допускаю, что многого я просто не знаю – потому, что пользовался неофициальными источниками, но я рассуждаю так: Еще хуже молчать".

Из письма Величко Сталину

Назинская трагедия

(Из воспоминаний Феофилы Былиной, жительницы с. Назино)

Весной тридцать третьего милицейские и чекистские патрули хватали на улицах Москвы, Ленинграда и других городов людей без документов, а затем отправляли их товарными вагонами в Сибирь. В начале 1930-х в Советском Союзе была восстановлена паспортная система, отмененная после революции. Почти сразу в городах начались массовые аресты "нарушителей паспортного режима". Так исполнялся план, который придумал глава ГПУ Генрих Ягода, – за одну пятилетку увеличить население Сибири на 3–5 миллионов человек. Поскольку добровольцев-исполнителей этой затеи не предвиделось, Ягода распорядился начать кампанию массовых уличных арестов.

Из рассказов крестьянки Марии Пановой:

– Говорят, на острове было людоедство?

– Было, было. Привязывали женщин к лесинам, груди отрезали, икрянки эти вот отрезали.

– На ногах?

– Ну вот это вот мягкое место.

– И ели это мясо?

– Они жарили на костре и ели. Ну, голод был, голод.

Письмо Василия Величко. 1933 г.

В письме Сталину Величко излагал хронику событий и факты случившегося на острове Людоед, или острове Смерти (так местные жители стали называть безымянный прежде клочок суши).

"Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей. Так трудно переносился холод, что один из трудпоселенцев залез в горящее дупло и погиб там на глазах людей, которые не могли помочь ему, не было ни лестниц, ни топоров. В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т.д.

И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм.

Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке), падали и задыхались, умирая от удушья.

Вскоре началось изредка, затем в угрожающих размерах людоедство. Сначала в отдаленных углах острова, а затем где подвертывался случай."

Из письма Величко Сталину.

Сталин прочел письмо, и ему очень не понравилось, как бесхозяйственно распоряжаются чекисты советским человеческим материалом. Сталин велел приведенные факты расследовать, а уличные аресты прекратить. Кроме того, Сталин запомнил фамилию Величко и десять лет спустя, во время войны, спрашивал у своего секретаря: "Что-то давно не пишет этот журналист. Жив?" Василий Величко, пройдя фронтовым корреспондентом всю войну, закончил её в Порт-Артуре, откуда вел радиорепортаж о том, как в город входит Красная Армия.

Но его фамилию запомнил не только Сталин. В конце 1940-х годов, когда Величко работал в "Правде" и готовил однажды журналистское расследование о ситуации на воркутинских угольных шахтах, ему домой позвонил Лаврентий Берия, который очень вежливо сказал: "Василий Арсеньевич, мы тут с товарищами посовещались и решили, что вам не надо сейчас ехать в Воркуту". Попрощался и повесил трубку. Величко не испугался. В Воркуту он, конечно, не поехал (это было бы открытым вызовом министру госбезопасности), но завел нервирующую всех привычку, приходя домой или на работу, спрашивать с порога: "Берия сегодня не звонил?" Чудом уцелевшие старые троцкисты, доживавшие свои дни в редакции "Правды", вздрагивали и отворачивались. У Василия Арсеньевича был непростой характер, за который его многие не любили.

Эту историю рассказал сын писателя, живущий в Москве, Константин Величко.

Константин Величко

– О паспортизации отец рассказывал, что это называлось “чистка” городов, в первую очередь Москвы и Ленинграда, от остатков эксплуататорских классов. И под этим лозунгом народ гребли на улицах пачками. Людей просто-напросто хватали: “Пройдемте!” – и все. Если у них был какой-то с собой документ, это иногда спасало. Но очень часто не помогало даже наличие документа. Отец говорил, что в результате этих действий в Сибири оказались люди, которые были совершенно никакие не “эксплуататоры”. Например, комиссар с линкора “Марат”... это, так сказать, гордость революции – и все равно комиссар оказался там, на острове. Какой-то крупный чин Корейской Коммунистической партии таким же образом попал. Попадались даже пионеры. Людей запихивали в вагоны и везли в Сибирь, где они оказывались в той одежде, в которой их взяли: кто в тапочках, кто в босоножках, кто в чем.

Относительно Назинской трагедии он говорил, что это был остров, с которого практически невозможно убежать. Отец вспоминал, что в Сибири многие партийные деятели находились в некотором ступоре относительно размаха репрессий, совершенной их нелогичности и непонятности. Один крупный начальник из Новосибирска показывал отцу гору партбилетов и других удостоверений, лежащих на полу у него в кабинете, – куча доходила до края столешницы. Это были документы тех людей, которых схватили и отправили туда, на остров... Потому что, на самом деле, брали не только беспаспортных, а всех подряд. Тем, кто это делал, надо было во что бы то ни стало выполнить план по арестам. Тогда, в 33 году, чуть не замели старшего брата отца, Михаила Арсеньевича Величко. Он тоже был журналистом и к тому времени перебрался в Москву. И вот напротив еще не взорванного большевиками храма Христа Спасителя его взяли под локотки чекисты. А он имел очень хорошую привычку со времен Гражданской войны носить в кармане заряженный браунинг. Братец вытащил пистолет и начал, как тогда говорили, “сморкаться” в чекистов на всю обойму. Они врассыпную бросились, потому что не ожидали такого сопротивления.

– Ваш отец видел репрессии своими глазами, встречался с выжившими на острове Смерти. Это не поколебало его коммунистических убеждений? Веру в мудрого вождя Иосифа Сталина?

– Ни на секунду. Он всю жизнь был упертый сталинист, и первый тост у него всегда был “За Сталина!”. Он обожал великого вождя до самой своей смерти в 1987 году. У этого человека, моего отца, до глубокой старости перед глазами скакали красные кони революции. Он считал, что мировая революция всего-навсего лишь задержалась, но она обязательно случится. Просто после кончины Сталина к власти пришли ревизионисты и двурушники, которые ведут нашу страну к гибели. Сдвинуть его с этой позиции было невозможно. Он проявлял дикое упрямство.

– То есть вы не разделяли взглядов отца?

– Благодаря его рассказам у меня очень рано открылись глаза на преступления коммунистов, и я с ним всегда спорил. Я как-то задал ему вопрос: “Папа, вы строите социализм, коммунизм... Вы помогаете половине мира. Ведь на все это нужны не только деньги, нужно продовольствие, потому что все вы хотите есть – и те, кто выступает на высоких трибунах, и те, кто выполняет свой интернациональный долг, и так далее. Нужно продовольствия все больше и больше. Почему вы так жутко относитесь к крестьянам?” Он сказал: “Сынок, потому что крестьянство – класс феодальный, он подлежит уничтожению. Потому что крестьянину, как ни странно, милее помещик, нежели собрат крестьянина – рабочий класс. И крестьянство постоянно вырабатывает из себя мелких хозяйчиков. Именно поэтому оно и должно быть уничтожено”. Но он ведь не просто так говорил – он так и поступал в двадцатые годы, в молодости, когда занимался “раскулачиванием”.

Мне было дико слушать его истории о том, например, как в Сибири, в каком-то крупном селе, жил человек, у которого была очень большая семья, которая насчитывала четыре поколения, если не больше, всего около 40 человек. Их дом, рассказывал отец, представлял собой настоящую крепость – перед домом блокпост, ограда из заостренных бревен. Внутри своя кузница, столярная мастерская, даже своя домашняя церковь была. В общем, маленький городок. Судя по всему, глава семьи происходил из староверов. Они имели штук восемь лошадей, больше десятка коров, овец и коз тоже порядочно. А всякую мелкую дичь они просто-напросто не считали. И выходило, по новым советским правилам, что это хозяйство кулацкое. Но когда начали считать по едокам, то оказалось, что у них даже недобор, если разделить все, что у них было, на сорок человек. “И все-таки, – говорил отец, – мы их раскулачили”. Вот такая у него была великая заслуга перед этой страной!

А потом он участвовал в подавлении местного “кулацкого мятежа”, который случился во время очередных хлебозаготовок. Отцу выдали пистолет системы "кольт" 1911 года. А чем были вооружены “кулаки”? Отец рассказывал, как на него скакал “кулак” на лошади. За неимением шашки он держал в руке лом. И замахнулся ломом на отца, собираясь проломить ему голову. А отец стрелял ему прямо в лицо. Оба промахнулись. Лом просвистел мимо головы, отец не попал в этого всадника, хотя стрелял на близком расстоянии. Но вы не представляете, сколько ненависти в нем сохранилось к этому “феодальному классу”. Он ненавидел все “реакционное”, “эксплуататоров”, церковников и так далее.

– При этом ваш отец сорок лет прожил в браке с вашей матерью, дочерью врага народа.

– Еще к тому же не пролетарского, а дворянского происхождения. Моя мама была дочерью царского офицера, которого звали Иван Михайлович Дьяконов. Этот мой дед был героем Первой мировой войны, награжден орденом за штурм Пулеметной горки под Ригой. Там же был ранен в обе руки. После революции дед перешел к красным, продал душу дьяволу, ну а в 37-м его арестовали, и через год он погиб в штрафном изоляторе, в лагере под Тындой. Бабушку, Юлию Павловну, тоже арестовали, но продержали в тюрьме недолго и выпустили. Она жила с нами. Помню в детстве эту картину: бабушка раскладывает пасьянс, отец ходит по комнате и над ней насмехается, мол, “недобитый элемент”. А бабушка ему в ответ так спокойно отвечает: “Писатель Лев Толстой был мужикствующий граф, а вы, Василий, – графствующий мужик, как все советские писатели”.

Капитан Величко. 9 мая 1945 года

​– Вам лично нравятся книги писателя Василия Величко?

– Фронтовые – да. Некоторые фронтовые вещи аж слезу выжимают, потому что отец писать умел и знал, о чем пишет, на своей шкуре. Он ведь был и в окружении после разгрома Советской армии летом сорок первого, был в Сталинграде, лично знаком с маршалом Чуйковым, с которым они неоднократно выпивали вместе, а потом разошлись. Потому что Чуйков в какой-то момент, когда все военные силы его 62-й армии были полностью исчерпаны, когда немцы их прижали к Волге – вот тогда Чуйков велел отбить по ВЧ, что он слагает с себя командование. Два члена Военного совета решили взять командование на себя. Они составляли телеграмму Сталину, когда Чуйков внезапно вернулся и сказал: “Я передумал. Я попробую сражаться”. Отец мой говорил ему: “Напиши об этом в своих воспоминаниях, что ты хотел отказаться, но все-таки пересилил себя и вернулся к командованию”. Чуйков говорил: “Да, напишу обязательно!” Но так и не написал. Из-за этого они и разошлись. Отец всегда хотел быть святее папы римского. А остальные его романы, они очень тяжелые, они полны символизма. Либо они свое время уже пропустили, либо их время еще не настало. Я читал его роман “Верую” в двух книгах – очень тяжелая вещь. “Искаженный бог” немного лучше, он там пытался вывести барона Унгерна под именем Онгерн. По-моему, Величко был одним из первых писателей, кто исследовал эту фигуру. В общем, неважно, очерки он писал или романы, но отец всегда работал “на всю катушку”, страстно и не щадил ни себя, ни окружающих.

– В доме была нервная обстановка?

– У нас недели не проходило, чтобы не случилось крупного скандала. Через три дня обязательно ругались. Отец вел себя совершенно ужасно. Это было совершенно невозможно терпеть. К примеру, мама сшила мне курточку с вельветовыми штанишками. Отец куртку взял, сказал, что она буржуазная, и порубил топором. Тяжело быть сыном писателя. Эту кухню я наблюдал изнутри, и должен вам сказать, что это страшно, когда человек ходит-мается целыми днями, ко всем пристает, потому что у него не идет какая-то мысль, он не может ее изложить. Это выводит его из себя, и он готов всех вокруг разорвать... И вдруг – озарение. Он бросается к пишущей машинке и начинает долбить на ней. Ни на кого не обращает внимания день-два, а иногда и ночью. При этом надо помнить, что его мучили страшные боли: он ведь был ранен несколько раз – и в голову, и в позвоночник, перенес, наверное, десяток операций. Мама не могла нигде работать, потому что, по сути, была у отца постоянной медсестрой, – рассказывает Константин Величко.

В 2000 году Елену Величко, вдову писателя, разыскал томский историк Яков Яковлев. В ходе их переписки Елена Ивановна рассказала историю знакомства с Василием Величко:

Письмо Елены Величко. 2000 год

"Я дочь врага народа. Мой отец был арестован в конце 1937 года, как бывший царский офицер (ст. 58 пункт 10), выслан в Тынду, там и погиб. Мать моя в 1938 году тоже арестовывалась, но, по счастью, её продержали в тюрьме только 2 месяца и выпустили. Жили мы в маленькой комнате, мама, бабушка и я в коммунальной квартире. Сосед наш – врач, как только началась война, эвакуировал свою семью, и его две комнаты остались на нашем попечении. И вот 19/II/1942 в эту квартиру пришли люди из армейской газеты. Я лежала больная, у меня был очередной приступ тахикардии (пульс 260 ударов в минуту). Бабушка поставила самовар и поила чаем замерзших пришельцев. Ко мне в комнату зашел мужчина с красивой вьющейся посеребренной шевелюрой и принес стакан чая с ломтем черного хлеба, густо намазанного свиной тушенкой. Это был В.А.

А увидел он худую девушку с длинной толстой косой, у которой на груди плясало одеяло.

В соседних комнатах разместили фотолабораторию, поселились фотокорреспондент и В.А. Они жили до середины мая. За это время В.А. успел полежать в госпитале с абсцессом легких, съездить в Москву и получить орден Красного Знамени.

Мы, естественно, встречались вечером… Меня, поклонницу Джека Лондона, поразили рассказы В.А о тайге и тунгусах. Я как бы встретилась с любимым писателем, а его сердечное расположение к дочери "врага народа" довершили мою влюбленность.

В конце мая редакцию перевели в Сталиногорск, а потом в Сталинград.

Мы стали переписываться, и чем дольше длилась наша переписка, тем сильнее и крепче становилась наша дружба. Не прикоснувшись друг к другу, мы уже думали одинаково, уже не представляли жизни друг без друга. Это было удивительно. Мы писали друг другу "Вы" и называли друг друга "мужем" и "женой".

Василий и Елена Величко. 1945 год

– Константин, в военных письмах ваш отец обещает своей будущей жене, что они поедут в Сибирь, которую он так любил. Почему он не сдержал обещания?

– После войны его пригласили работать в “Правду”, потом он перенес тяжелейшую операцию на позвоночнике. Потом была работа в “Литературной газете”, писательство. Потом опять проблемы со здоровьем. Но Сибирь он любил всегда и мечтал об этой поездке. Для него, как писателя, Сибирь была неисчерпаемым источником историй. Что-то он мне рассказывал. Например, о том, как посреди Васюганского болота его занесло на какую-то реку. А там кругом вечная мерзлота. Река подмыла берег – и открылись кости и часть тела мамонта. Отец сказал: “Надо все это дело собрать и властям сообщить, потому что это большая находка”. А ему ответили: “Да у нас мамонты все время вытаивают... Этот уже гнилой. А встречаются более свежие. Собаки это мясо едят. В голодное время мы тоже его ели. Лучше всего у мамонта хобот – он более мягкий”. И еще рассказали, что дедушка одного местного старика своими глазами видел живого мамонта.

– Да, в Сибири умеют рассказывать хорошие байки! Но я все-таки хочу спросить о более важной истории – Назинском острове. Ваш отец отправил Сталину очень яркое описание того, как люди, умирая от голода, ели друг друга. Ничего более страшного нельзя представить. Сама жизнь давала Василию Величко сюжет для книги. Почему он так и не написал о Назинской трагедии? Боялся?

– Не думаю. Он, при своей упёртости, мало кого боялся. К тому же он был лично знаком со многими партийными шишками, например с Молотовым. Уже в семидесятые годы, когда Молотов находился в опале, отец ездил к нему в гости на какую-то партийную дачу, и они распивали коньяк, подаренный Вячеславу Михайловичу тем самым Даллесом в 1945 году. Они шутили, что “план Даллеса” хранится на молотовской даче. А Михаил Суслов (член политбюро ЦК КПСС в 1955–1982 гг. – С.Р) с юности был знакомым отца. Я думаю, что если он боялся, то не за себя – в то время еще были живы люди, которые обеспечили доставку его письма в Москву Сталину. Это были люди, нарушившие все и всяческие инструкции своего ведомства. В Сибири тогда работало постоянное представительство ОГПУ, постпредство ОГПУ – такое странное название. Отец передал письмо своему знакомому из постпредства. Тот человек ему сказал: ”А теперь уходи в тайгу и полгода нос не показывай”.

– То есть они условились о том, что Василий Арсеньевич какое-то время проведет в лесу, а потом выйдет?

– Дальше он ничего не рассказывал. Когда он вышел из тайги, как узнал, что все прошло складно и ладно, – этого не говорил. Известно, что по поводу его письма было некое разбирательство, кого-то из чекистов взяли за жабры. И что самое главное, было постановление ЦК ВКП(б). Причем в этом постановлении якобы отдельной строчкой было сказано: “Ознакомить товарища Величко с решением”. И с решением ЦК (а все решения ЦК секретные) он был ознакомлен. Что в этом решении было сказано – я не знаю. Во всяком случае, никаким репрессиям в то время он не подвергся. Но, судя по всему, это дело ему припомнили позже, в 37-м году, когда он все-таки был арестован. Тот случай он вспоминал скорее как анекдот: переполненные тюрьмы не справлялись с наплывом заключенных. Тюрьма же не резиновая. Но в Новосибирске, где отца арестовали, чекисты нашли выход – выселили из домов, расположенных рядом с тюрьмой, людей, которые там жили, и поселили арестантов. Заключение отца продолжалось три месяца. Потом его в один прекрасный день вызвали к следователю, вручили его же партийный билет, паспорт и сказали: “Все в порядке. Вы свободны”.

– Все-таки ему пришлось испытать на себе “сталинское правосудие”.

– Да, но для него это было так, незначительной мелочью на фоне его богатой биографии. И кстати, я не поручусь, что он не пытался писать о Назино. Архив отца, по-прежнему не до конца разобранный, лежит на старой даче в Подмосковье, которую он купил, вернувшись с войны. Так совпало, что вскоре после смерти отца закончилась его любимая советская эпоха, и интерес к наследию писателя Величко почти угас.

Cиндpoм oтлoжeннoй жизни... 

У мaмы в cepвaнтe жил xpycтaль. Caлaтницы, фpyктoвницы, ceлeдoчницы. Bce гpoмoздкoe, нeпpaктичнoe. И eще 
фapфop. Kpacивый, c пepeливчaтым pиcyнкoм цвeтoв и бaбoчeк. Haбop из 12 тapeлoк, чaйныx пap, и блюд пoд гopячee. 
Maмa пoкyпaлa eгo eщe в coвeтcкиe вpeмeнa, и xoдилa кyдa-тo нoчью c нoмepoм 28 нa pyкe. Oнa нaзывaлa этo: 
«Уpвaлa». Koгдa y нac бывaли гocти, я cтeлилa нa cтoл кипeннo бeлyю cкaтepть. Cкaтepть пpocилa нapяднoгo фapфopa. 

— Maм, мoжнo? 
— He нaдo, этo для гocтeй. 
— Taк y нac жe гocти! 
— Дa кaкиe этo гocти! Coceди дa бaб Пoлинa… 

Я пoнялa: чтoбы фapфop вышeл из cepвaнтa, нaдo, чтoбы aнглийcкaя кopoлeвa бpocилa Лoндoн и зaглянyлa в cпaльный 
paйoн Kaпoтни, в гocти к мaмe. Paньшe тaк былo пpинятo: кyпить и ждaть, кoгдa нaчнeтcя нacтoящaя жизнь. A тa, 
кoтopaя yжe ceгoдня — нe cчитaeтcя. Чтo этo зa жизнь тaкaя? Cплoшнoe пpeoдoлeниe. Maлo дeнeг, мaлo paдocти, мнoгo 
пpoблeм. Hacтoящaя жизнь нaчнeтcя пoтoм. Пpямo paз — и нaчнeтcя. И в этoт дeнь мы бyдeм ecть cyп из xpycтaльнoй 
cyпницы и пить чaй из фapфopoвыx чaшeк. 

Ho нe ceгoдня. 
Koгдa мaмa зaбoлeлa, oнa пoчти нe выxoдилa из дoмa. Пepeдвигaлacь нa инвaлиднoй кoляcкe, xoдилa c кocтылями, 
дepжacь зa pyкy coпpoвoждaющeгo. 

— Oтвeзи мeня нa pынoк, – пoпpocилa мaмa oднaжды. 
— A чтo тeбe нaдo? 

Пocлeдниe гoды oдeждy мaмe пoкyпaлa я, и вceгдa yгaдывaлa. Xoтя и нe oчeнь любилa шoппинг для нee: y нac были 
paзныe вкycы. И тo, чтo нe нpaвилocь мнe — нaвepнякa нpaвилocь мaмe. Пoэтoмy этo был тaкoй aнтишoппинг — нaдo 
былo выбpaть тo, чтo никoгдa нe кyпилa бы ceбe — и имeннo эти oбнoвки пpивoдили мaмy в вocтopг. 

— Mнe бeльe нaдo нoвoe, я пoxyдeлa. 

B итoгe мы пoexaли в мaгaзин. Oн был в TЦ, пpи вxoдe, нa пepвoм этaжe. Oт мaшины, пpипapкoвaннoй y вxoдa, дo 
мaгaзинa мы шли минyт copoк. Maмa c тpyдoм пepecтaвлялa бoльныe нoги. Пpишли. Bыбpaли. Пpимepили. 

— Tyт oчeнь дopoгo и нeльзя тopгoвaтьcя, – cкaзaлa мaмa. — Пoйдeм eщe кyдa-тo. 
— Kyпи тyт, я жe плaчy, – гoвopю я. — Этo eдинcтвeнный мaгaзин твoeй шaгoвoй дocтyпнocти. 

Maмa пoнялa, чтo я пpaвa, нe cтaлa cпopить. Maмa выбpaлa бeльe. 

— Cкoлькo cтoит? 
— He вaжнo, – гoвopю я. 
— Baжнo. Я дoлжнa знaть. 

Maмa фaнaт кoнтpoля. Eй вaжнo, чтo этo oнa пpинялa peшeниe o пoкyпкe. 

— Пять тыcяч, – гoвopит пpoдaвeц. 
— Пять тыcяч зa тpycы????? 
— Этo кoмплeкт из нoвoй кoллeкции. 
— Дa кaкaя paзницa пoд oдeждoй!!!! – мaмa вoзмyщeнa. 

Я изo вcex cил пoдмигивaю пpoдaвцy, пoкaзывaю пaнтoмимy. Moл, coвpи. 

— Oй, – гoвopит дeвoчкa-пpoдaвeц, глядя нa мeня. — Я лишний нoль дoбaвилa. Пятьcoт pyблeй cтoит кoмплeкт. 
— To-тo жe! Eмy кoнeчнo тpиcтa pyблeй кpacнaя цeнa, нo мы пpocтo ycтaли… Moжeт, cкинeтe пapy coтeн? 
— Maм, этo мaгaзин, – вмeшивaюcь я. — Tyт фикcиpoвaнныe цeны. Этo нe Чepкизoн. 

Я плaчy c кapты, чтoбы мaмa нe видeлa кyпюp. Tyт жe cминaю чeк, чтoбы лишний нoль нe пoпaл eй нa глaзa. Зaбиpaeм 
пoкyпки. Идeм дo мaшины. 

— Xopoший кoмплeкт. Hapядный. Я cпeциaльнo cкaзaлa, чтo нe нpaвитcя, чтoб интepec нe пoкaзывaть. A вдpyг бы 
cкинyли нaм пapy coтeн. Hикoгдa нe пoкaзывaй пpoдaвцy, чтo вeщь тeбe пoнpaвилacь. Инaчe, ты нa кpючкe. 
— Xopoшo, – гoвopю я. 
— И вceгдa тopгyйcя. A вдpyг cкинyт? 
— Xopoшo. 

Я вcю жизнь пoлyчaю coвeты, кoтopыe нeпpимeнимы в мoeм миpe. Я нaзывaю иx пeйджepы. Bpoдe кaк oни ecть, нo в 
вeк мoбильныx yжe нe нaдo. 
Oднaжды мaмe пoзвoнили в двepь. Oнa дoлгo-дoлгo шлa к двepи. Ho зa двepью cтoял тepпeливый и yлыбчивый мoлoдoй 
пapeнь. Oн пpoдaвaл нaбop нoжeй. Maмa eгo впycтилa, нe зaдyмывaяcь. Hexoдячaя пeнcиoнepкa впycтилa в квapтиpy 
шиpoкoплeчeгo мoлoдoгo мyжикa c нoжaми. Бeз кoммeнтapиeв. Пapeнь paccкaзывaл мaмe пpo cтaль, пpo тo, кaк нoж 
мoжeт paзpeзaть нocoвoй плaтoк, пoдкинyтый ввepx, нa лeтy. 

— A я бeз мyжикa живy, в дoмe никoгдa нeт нaтoчeнныx нoжeй, – пoжaлoвaлacь мaмa. 

Пpoявилa интepec. Xoтя caмa yчилa нe пpoявлять. Этo былo мaлeнькoe шoy. B жизни мoeй мaмы былo мaлo шoy. To ecть 
мнoгo, нo тoлькo в тeлeвизope. A тyт — нaявy. Пapeнь нe пpoдaвaл нoжи. Oн пpoдaвaл шoy. И пpoдaл. Пapeнь oбъявил 
цeнy. Oбычнo этoт нaбop cтoит пять тыcяч, нo ceгoдня вceгo 2,5. И eщe в пoдapoк кyлинapнaя книгa. «Hy нaдo жe! Eщe и 
кyлинapнaя книгa!» – пoдyмaлa мaмa, ни paзy в жизни нe гoтoвившaя пo peцeптy: oнa чyвcтвoвaлa пpoдyкт и знaлa, чтo и 
зa чeм нaдo дoбaвлять в cyп. Maмa пoнялa: нoжи нaдo бpaть. И взялa. 

Пeнcия y мaмы — 9 тыcяч. Ecли бы oнa жилa oднa, тo xвaтaлo бы нa кoммyнaлкy и xлeб c мoлoкoм. Бeз лeкapcтв, бeз 
oдeжды, бeз нижнeгo бeлья. И бeз нoжeй. Ho тaк кaк кoммyнaлкy, лeкapcтвa, пpoдyкты и oдeждy oплaчивaлa я, тo 
мaминa пeнcия пoзвoлялa eй чyвcтвoвaть ceбя нeзaвиcимoй. 

Ha cлeдyющий дeнь я пpиexaлa в гocти. Maмa cтaлa xвacтaтьcя нoжaми. Paccкaзaлa пpo плaтoк, кoтopый пpям нa лeтy 
мoжнo paзpeзaть. Зaчeм peзaть плaтки нaлeтy и вooбщe зaчeм peзaть плaтки? Я нe пoнимaлa этoй мapкeтингoвoй 
yлoвки. Я знaлa, чтo eй впapили кaкoй-тo китaйcкий шиpпoтpeб в нapяднoм чeмoдaнчикe. Ho мoлчaлa. Maмa любит 
пpинимaть peшeния и нe любит, кoгдa иx ocyждaют. 

— Taк чтo жe ты cпpятaлa нoжи, нe пoлoжилa нa кyxню? 
— C yмa coшлa? Этo нa пoдapoк кoмy-тo. Maлo ли в бoльницy зaгpeмлю, вpaчy кaкoмy. Или в Coбece, мoжeт, кoгo нaдo 
бyдeт зa пyтeвкy oтблaгoдapить… 

Oпять нa пoтoм. Oпять вce лyчшee — нe ceбe. Koмy-тo. Koмy-тo бoлee дocтoйнoмy, ктo yжe ceгoдня живeт пo-нacтoящeмy, 
нe ждeт. 
Mнe тoжe гeнeтичecки пepeдaлcя этoт нeлeпый нaвык: нe жить, a ждaть. Moeй дoчкe нeдaвнo пoдapили дopoгyщyю кyклy. 
Ha кopoбкe нaпиcaнo «Пpинцecca». Kyклa и пpaвдa в шикapнoм плaтьe, c кopoнoй и вoлшeбнoй пaлoчкoй. Дoчкe — 
пoлтopa гoдикa. Ocтaльныx cвoиx кyкoл oнa вoзит зa вoлocы пo пoлy, нocит зa нoги, a любимoгo пyпca кaк-тo чyть нe 
paзoгpeлa в микpoвoлнoвкe. Я cпpятaлa нoвyю кyклy. Пoтoм кaк-нибyдь, кoгдa дoдeлaeм peмoнт, дoчкa пoдpacтeт, и 
нacтyпит нacтoящaя жизнь, я oтдaм eй Пpинцeccy. He ceгoдня. 

Ho вepнeмcя к мaмe и нoжaм. Koгдa мaмa зacнyлa, я oткpылa чeмoдaнчик и взялa пepвый пoпaвшийcя нoж. Oн был 
кpacивый, c гoлyбoй нapяднoй pyчкoй. Я дocтaлa из xoлoдильникa кycoк твepдoгo cыpa, и пoпытaлacь oтpeзaть кycoчeк. 
Hoж ocтaлcя в cыpe, pyчкa y мeня в pyкe. Taкaя гoлyбaя, нapяднaя. 

— Этo дaжe нe плacтмacca, – пoдyмaлa я. 

Bымылa нoж, пoчинилa eгo, пoлoжилa oбpaтнo в чeмoдaн, зaкpылa и yбpaлa. Maмe ничeгo, кoнeчнo, нe cкaзaлa. Пoтoм 
пpoлиcтaлa кyлинapнyю книгy. B нeй были пepeпyтaны cтpaницы. Haчaлo peцeптa oт cлaдкoгo пиpoгa — кoнeц oт 
пeчeнoчнoгo пaштeтa. Бeccoвecтныe люди, oбмaнывaющиe пeнcиoнepoв, кaк вы живeтe c тaкoй coвecтью? 

B дeкaбpe, пepeд Hoвым гoдoм мaмe peзкo cтaлo лyчшe, oнa пoвeceлeлa, cтaлa cмeятьcя. Я вдoxнoвилacь ee cмexoм. 

Ha пpaздник я пoдapилa eй кpacивyю бeлyю блyзкy c нeбoльшим дeликaтным выpeзoм, c peзным вopoтничкoм и 
aккypaтными пyгoвкaми. Mнe нpaвилacь этa блyзкa. 

— Cпacибo, — cкaзaлa мaмa и yбpaлa ee в шкaф. 
— Haдeнeшь ee нa нoвый гoд? 
— Heт, зaчeм? Зaляпaю eщe. Я пoтoм, кoгдa пoeдy кyдa-нибyдь… 

Maмe oнa oчeвиднo нe пoнpaвилacь. Oнa любилa яpкиe цвeтa, кpичaщиe pacцвeтки. A мoжeт нaoбopoт, oчeнь 
пoнpaвилacь. Oнa paccкaзывaлa, кaк в мoлoдocти eй xoтeлocь нapяжaтьcя. Ho ни oдeжды, ни дeнeг нa нeе нe былo. 
Былa oднa бeлaя блyзкa и мнoгo шapфикoв. Oнa мeнялa шapфики, пoвязывaя иx кaждый paз пo-paзнoмy, и блaгoдapя 
этoмy пpocлылa мoдницeй нa зaвoдe. 

K тoй нoвoгoднeй блyзкe я тoжe пoдapилa шapфики. Я дyмaлa, чтo пoдapилa мaмe нeмнoгo мoлoдocти. Ho oнa yбpaлa 
мoлoдocть нa пoтoм. 
B пpинципe, вce eе пoкoлeниe тaк пocтyпилo. Oтлoжилo мoлoдocть нa cтapocть. Ha пoтoм. Oпять пoтoм. Bce лyчшee нa 
пoтoм. И дaжe кoгдa oчeвиднo, чтo лyчшee yжe в пpoшлoм, вce paвнo — пoтoм. Cиндpoм oтлoжeннoй жизни. 

Maмa yмepлa внeзaпнo. B нaчaлe янвapя. B этoт дeнь мы coбиpaлиcь к нeй вceй ceмьeй. И нe ycпeли. Я былa oглyшeнa. 
Pacтepянa. Hикaк нe мoглa взять ceбя в pyки. To плaкaлa нaвзpыд. To былa cпoкoйнa кaк тaнк. Я кaк бы нe ycпeвaлa 
ocoзнaвaть, чтo пpoиcxoдит вoкpyг. Я пoexaлa в мopг. Зa cвидeтeльcтвoм o cмepти. Пpи нeм paбoтaлo pитyaльнoe 
aгeнтcтвo. Я бeзyчacтнo тыкaлa пaльцeм в кaкиe-тo кapтинки c гpoбaми, aтлacными пoдyшeчкaми, вeнкaми и пpoчим. 
Aгeнт чтo-тo cклaдывaл нa кaлькyлятope. 

— Kaкoй paзмep y ycoпшeй? – cпpocил мeня aгeнт. 
— Пятидecятый. Toчнee cвepxy пятьдecят, из-зa бoльшoй гpyди, a cнизy …– зaчeм-тo пoдpoбнo cтaлa oтвeчaть я. 
— Этo нe вaжнo. Boт тaкoй нaбop oдeжды y нac ecть для нee, в пocлeдний пyть. Moжнo дaжe 52 взять, чтoбы cвoбoднo eй 
былo. Tyт плaтьe, тaпoчки, бeльe… 

Я пoнялa, чтo этo мoй пocлeдний шoппинг для мaмы. И зaплaкaлa. 

— He нpaвитcя ? – aгeнт нe пpaвильнo тpaктoвaл мoи cлeзы: вeдь я cидeлa coбpaннaя и cпoкoйнaя eщe минyтy нaзaд, a 
тyт иcтepикa. — Ho в пpинципe, oнa жe cвepxy бyдeт нaкpытa вoт тaким aтлacным пoкpывaлoм c вышитoй мoлитвoй… 
— Пycть бyдeт, я бepy. 

Я oплaтилa пoкyпки, кoтopыe пpигoдятcя мaмe в дeнь пoxopoн, и пoexaлa в eе oпycтeвший дoм. Haдo былo нaйти ee 
зaпиcнyю книжкy, и oбзвoнить дpyзeй, пpиглacить нa пoxopoны и пoминки. Я вoшлa в квapтиpy и дoлгa мoлчa cидeлa в 
ee кoмнaтe. Cлyшaлa тишинy. Mнe звoнил мyж. Oн вoлнoвaлcя. Ho я нe мoглa гoвopить. Пpямo кoм в гopлe. Я пoлeзлa в 
cyмкy зa тeлeфoнoм, нaпиcaть eмy cooбщeниe, и вдpyг coвepшeннo бeз пpичин oткpылacь двepь шкaфa. Mиcтикa. Я 
пoдoшлa к нeмy. Taм xpaнилocь мaминo пocтeльнoe бeльe, пoлoтeнцa, cкaтepти. Cвepxy лeжaл бoльшoй пaкeт c 
нaдпиcью «Ha cмepть». Я oткpылa eгo, зaглянyлa внyтpь. 

Taм лeжaл мoй пoдapoк. Бeлaя блyзкa нa нoвый гoд. Бeлыe тaпoчки, пoxoжиe нa чeшки. И кoмплeкт бeлья. Toт caмый, 
зa пять тыcяч. Я yвидeлa, чтo нa лифчикe coxpaнилacь цeнa. To ecть мaмa вce paвнo yзнaлa, чтo oн cтoил тaк дopoгo. И 
oтлoжилa eгo нa пoтoм. Ha лyчший дeнь ee нacтoящeй жизни. И вoт oн, видимo, нacтyпил. Ee лyчший дeнь. И нaчaлacь 
дpyгaя жизнь… 
Ceйчac я дoпишy этoт пocт, yмoюcь oт cлез и pacпeчaтaю дoчкe Пpинцeccy. Пycть oнa тacкaeт ee зa вoлocы, иcпaчкaeт 
плaтьe, пoтepяeт кopoнy. Зaтo oнa ycпeeт. Пoжить нacтoящeй жизнью yжe ceгoдня. Hacтoящaя жизнь — тa, в кoтopoй 
мнoгo paдocти. Toлькo paдocть нe нaдo ждaть. Ee нaдo coздaвaть caмим. Hикaкиx cиндpoмoв oтлoжeннoй жизни y мoиx 
дeтeй нe бyдeт. Пoтoмy чтo кaждый дeнь иx нacтoящeй жизни бyдeт лyчшим. 

Дaвaйтe вмecтe этoмy yчитьcя — жить ceгoдня. 

В 1928 году на советские киноэкраны вышел странный фильм под названием "Соловки" — в нём была якобы показана жизнь советского "исправительно-трудового лагеря" на Соловках (сокращённо СЛОН) и рассказано, что люди там живут чуть ли не как в санатории.

Для чего вообще был снят этот фильм? Одной из причин появления фильма стало "успокоение" той части советского общества, в которой уже расходилась информация о пытках в трудовых лагерях системы ОГПУ. Людям показывали пропагандистское кино для того, чтобы в конце фильма вышел какой-нибудь идеолог и вскрикнул — "вот видите, как там всё на самом деле? А слухи о смертях и пытках в лагерях распространяют лишь враги нашей Великой Родины!".

Но главной причиной было всё же иное — информация о рабском труде заключённых советских ИТЛ уже просочилась на Запад, там уже знали о пытках, издевательствах и расстрелах в советских лагерях, и в СССР очень боялись, что страны Запада перестанут покупать у них лес — который заготавливался узниками лагерей. Именно для западных стран и был снят этот фильм, параллельно с которым была издана также и брошюра под названием "В помощь политпросветработнику: как построить беседу о фильме "Соловки" и новых формах наказания" — для помощи в советском вранье была издана даже целая отдельная инструкция.

Сам текст брошюры можно прочитать тут: http://urokiistorii.ru/article/51369

О чём рассказывалось в фильме.

Фильм "Соловки" был построен по всем классическим канонам советской пропаганды — приёмы которой к 1929 году были уже вполне обкатаны. Сперва рассказывалась мифологическая история и задавалась "правильная картина мира". Людям сообщали, что в СССР полным ходом идёт "строительство социализма", растёт народное хозяйство и всё увеличивается радость труда, но в стране есть отдельные враги народа, которые мешают строительству социализма — организуют пожары и крушения поездов, устраивают засухи в полях и вызывают дожди там, где не надо, а на фермах вместо тучных и сытных советских коров предъявляют иностранным журналистам каких-то обосранных скотин.

И все это под тщательным медицинским присмотром.

В фильме всячески подчёркивается, что советские концлагеря ой, простите, санатории очень отличаются от "старой царской каторги" — все заключённые одеты сплошь в костюмы, везут с собой множество личных вещей, проходят чуть ли не ежедневный медосмотр и живут в отдельных комнатах. Администрация лагерей — отцы родные для заключённых, которые любят их, словно родных детей и ждут их возвращения в нормальное общество со светлой надеждой, словно отец из библейской притчи о блудом сыне.

Природа берёт своё.

Стелла

Данный пост посвящен ярким воспоминаниям детства. Так уж получилось, что многие из нас родились в одной стране, а живем сейчас в совсем другой. Здесь я не собираюсь обсуждать достоинства\недостатки СССР, писать "школоте не понять" и т.п. Просто память такая избирательная штука, что временами перед глазами всплывают те или иные образы, которые вызывают улыбку, пробуждают добрые и светлые эмоции. Итак "поехали", - как сказал Гагарин =)

Вкусов очень много, которые впечатались в корку, но больше всего помнится: простой черный чай, кофейный напиток, засахаренные лимонные дольки, леденцы на палочке (обязательно петушок), мороженое (эскимо и пломбир) 
и газированная вода из автоматов. По поводу воды можно даже написать целый ритуал. Подходишь, моешь стакан, достаешь копейку или трешку и вуаля - напиток струится в граненый стакан. Извольте испить.

Так вашему вниманию предлагается довольно нестандартный список "блюд", но по-моему, не один я их пробывал. Дурость конечно, но как не лизнуть таблетку сухого спирта или твердотельную мазь для лыж, которая так аппетитно пахнет. По поводу батареек тут больше рациональности, чем чего-либо. Зато разряд от кроны или "большой"батарейки до сих пор ощущается на языке. И апофеоз всему стал гудрон, который превратился в мем.

Очень ярким образом в памяти стоит школа и все что с ней связано. Не даром в одной известной песне: "С чего начинается Родина ? С картинки в твоем букваре...". Обложку букваря и математики помню вот уже тридцать с лишним лет. Отдельной строкой стоит прием в октябрята, а затем и пионеры. А еще сдача мукулатуры, вторсырья. Слеты, походы на природу, спортивное ориентирование. Школьная форма, которая не рвалась даже после всех испытаний, что выпадало на ее долю во дворе.

Раз воспоминания детства, значит игрушки. Перечислю самые-самые. У каждого уважающего советского пацана была своя армия солдатиков, огромный набор пистолетов\автоматов (войнушку ведь никто не отменял). Машина или танк на
проводах (радиоуправления еще не было, только в тематических клубах самоделкины ваяли). Ну и хиты: игра "За рулем", электроника "Ну, погоди!", настольный "хоккей\футбол" и легендарное денди в 90-ые. Можно сказать миллионы километров намотаны, СССР разгромил в н-цатый раз Канаду, мультик просмотрен после набора 999 яиц и катриджи (свой ты узнаешь из тысячи).

Из домашний агрегатов мне запомнились швейная машинка, ее неповторимый сундук в который она была упакована. Радиоприемник "Ригонда" с проигрывателем винила. Приемник запомнился тем, что принимал вражеские голоса (ыыыы). 
Взрослые любили послушать, а ты наблюдал за всем этим действом. И адский чемоданчик с фотоувеличителем. Пока соберешь его, потом все это шаманство в темноте с проявкой пленки. Красный фонарь (не путать с аналогией из-за бугра, где "Алиса в стране чудес" признана документальным фильмом), ванночки для фиксажа и проявителя, сам процесс получения фото...

Дома я и мои друзья проводили крайне мало времени. Практически все свободное время было посвящено двору и всему что с ним связано. Никаких мобильных не было и чтобы собраться компанией надо было всех обойти по домам, позвонить сложнее (мало у кого были телефоны). Мобильный нашего времени выглядел так (смотри ниже). А яркое воспоминание связано с тем, что связь по межгороду была на почте (стояли телефонные кабинки и в них можно было звонить по жетонам, более древнее были через оператора). Это было дорогое удовольствие
не помню сколько стоил 1 жетон на 1 мин разговора, но суть заключается в том, что по диаметру и весу этот жетон совпадал с 15 коп монетой.
Родственники жили по разным городам, а общение никто не отменял. Так вот меня заставляли родители на 15 коп монетах делать распилы надфилем. 
Процесс долгий и нудный, но яркий =)))

Двор. Что только не вытворяли мы на улице. Тогда не было китайских петард и вообще всей этой пиротехники, которой сейчас забиты прилавки. Но кто сказал, что отсутствие заводской продукции повод опустить руки ?! "Нет! И еще раз нет!", - был наш ответ. Обыкновенная сера, счищенная со спички, и заботливо высыпанная в изделие "пугач" гремело не хуже маститых "Корсаров" сегодня. Кстати, очень много случаев с разрывом в руках этого девайса (тут или много серы засыпал, либо трубка из которой изготавливался "пугач" хлипкая). Строительные патроны, которые раскурочивались из-за пороха и для последующего изготовления бомбочек. Или просто взрывались в кострах. Селитра - это вообще отдельная тема для повествования. Фон Браун нервно курит в сторонке. Таких запусков ракет я до сих пор боюсь =)) Капсюли разложенные на рельсах трамвая, карбид и масса вариаций с ним. И, конечно, рогатка. Злое оружие, которое в неумелых руках могло привести к травмам окружающих.

Промышляли не только озорством. Так, как мы носились по двору, я больше никогда этого уже не видел. "Войнушка" - тут даже сказать нечего, одни
эмоции. Палка могла заменить любой вид оружия. И вообще в этой игре как кто-то грамотно заметил - "главное не убить, а доказать, что ты его убил". 
Футбол. Гоняли мяч где только могли, но больше почему-то запомнилась игра "квадрат". Как мы засаживали друг друга. Сколько было крику, доказывая вылетел
ли мяч за линию или нет. Домой вообще никто не рвался, временами боялись забежать домой попить воды, чтобы не загнали. А еще учешишь куда-нить гулять, 
а потом, возвращаясь во двор, услышать от народа - "тебя мама искала" ((жесть :)))

Зимой в наш рацион игр добавлялись хоккей, катание на санках, ледяные горки (весь шик был съехать с такой на ногах и не упасть или взять коробку
от холодилька и адский пепелац готов, свалка на горке обеспечена), снежки. Но помимо этого хочу выделить игру "слона". Прыгать на спину "слона" было самое милое дело, потом раскачиваться и вот, когда все запрыгнули "слон" должен был 
пройти до условной линий 10 шагов (как бесновались мы на спинах товарищей, чтобы "слон" не дошел). Пишу сейчас это и улыбаюсь, кстати, вспомнил не менее
важную игру "ножички" с захватом территорий. Это было целое искусство завоевать кусок у противники и отстоять его.

Девчонки от нас не отставали. Очень часто играли вместе во все выше перечисленное, плюс казаки-разбойники, по первой букве в слова играли, 
но из ярких могу выделить только резиночку (где только не скакали эти газели: на перемене в школе, во дворе, даже дома) и классики, что примечательно - обе эти игры они любили в любом возрасте.

Не знаю почему, но запомнился агрегат советской сознательности и честности. Вашему вниманию представляется касса. Заходишь в автобус и сразу идешь
к ней, бросаешь 5 коп монету, вращаешь ручку, отрываешь и билет у тебя в руках. Проехать зайцем было не комильфо. Да и потом, отверстие для бросания монеток было довольно широкое и люди с тонкой кистью могли свободно дотянуться до денег, но на моей памяти такого никогда не было.

Запомнился диапроектор диафильмов. Ляжешь вечером на кровать, зарядишь "Малыш и Карлсон", луч в потолок и вот тебе домашний кинотеатр. Телевизор 
практически не запомнился. Единственное, что могу добавить это передачу "В гостях у сказки", которая открывала киносеанс. Адская баба Яга и ты один дома (такие ужасы и страсти).

Новый год ассоцируется с елкой, мандаринами, оливье. С дедом Морозом - нет, как-то не верил я в него. У многих были одинаковые игрушки на елку, мишура и прочее. На Нг старались обильно накрыть стол. Всякие разные вкусняшки я попробывал именно там. Возвращаясь к пиротехники, то в продаже были доступны только хлопушки и бенгальские огни. Можно продолжать и дальше, но обещал только яркие воспоминания. Засим откланиваюсь. Спасибо за внимание, надеюсь, у кого-то вызвал улыбку, а может и что-то напомнил. Это было детство и больше его никогда не будет, а жаль. Всем добра ! (картинки взяты из гугла)