Целует ноги в чулках

Я крайне удивлена, сколько положительных комментариев я получила.. Огромное спасибо! :3 Прочла комментарии, увидела пожелание по поводу ножек и подготовила небольшой сетик для вас ^^

Конкурс «Чулки, как смысл жизни»

Всех приветствую! Объявляю о начале конкурса, тема которого была выбрана всеобщим голосованием. Со значительным отрывом от второго места победила тема "Чулки, как смысл жизни".

Описание:
Почему прерогатива на чулки только у гуманоидов? Давайте надевать их на всех и всё подряд - на еду, автомобили и динозавров.

Правила и условия:

Внимательно прочтите этот раздел. При несоблюдении условий пост не будет допущен к участию в конкурсе, а автор поста будет расстрелян из реактивного чулкомёта.

1)На вашей работе должны фигурировать надетые чулки (на кого или что вы их наденете - решать вам).
2)Чулки НЕЛЬЗЯ надевать на гуманоидов.
3)Работа должна быть создана вами.
4)От одного пользователя принимается только ОДНА работа.
5)На конкурс принимаются работы, созданные только в период проведения конкурса.
6)К вашим работам нужно ставить два тега "событие в Каляках" и "чулки как смысл жизни" (второй тег обязательно ставьте БЕЗ запятой, пример тега фигурирует в данном посте).
7)Вашу работу можно постить на другие ресурсы, но только ПОСЛЕ того, как вы запостите её на Реактор.
8)Если ваша работа содержит явный эротический контент, то маркируйте пост тегом "Каляки-эро".
9)Порнография, гуро, беспредельная жестокость и прочая лютая кровища к участию допускаться не будет.

Формат, направление и инструменты:
Подойдёт любой, комфортный для вас, визуальный формат - иллюстрация, концепт-арт, анимация. Также можно использовать любые инструменты: от рисования иглой по стеклу до 3D. Главное - хороший результат.

Награды:

	Чулочных дел мастер (за 1-е место в конкурсе "Чулки, как смысл жизни") (Каляки-Маляки)
	Кузнец-чулочник (за 2-е место в конкурсе "Чулки, как смысл жизни") (Каляки-Маляки)
	Чулковый подмастерье (за 3-е место в конкурсе "Чулки, как смысл жизни") (Каляки-Маляки)
	Один чулок (принял участие в конкурсе "Чулки, как смысл жизни") (Каляки-Маляки)

Конкурс продлится ровно один месяц, начиная с текущего дня:
06.08.22.  - 06.09.22.

Желаю успехов!

Чулочки

Марина разглядывала дизайнерский букет, принесённый курьером. Небольшой, но изысканный, он выделялся, даже среди пёстрых рекламок и коробочек, расставленных в магазине косметики, где она работала.
— Счастливая ты, — протянула её коллега по прилавку.
Марина потупила взор.
Андрей ворвался в её жизнь довольно неожиданно. “Девушка, это не вы обронили?”. Она оглянулась. Импозантный мужчина лет пятидесяти с сединой в висках, в строгом модном костюме. Он протягивал ей носовой платок с монограммой — безделушка, доставшаяся Марине от прабабки, якобы подтверждающая какую-то их связь со старой дворянской фамилией. Девушка считала эту историю чушью, но носила платок в сумке как своего рода талисман. И, похоже, талисман сработал.
Кто-то мог бы и возразить, что для двадцатидвухлетней девушки было бы странно связывать свою жизнь с мужчиной значительно старше, но... Андрей был галантен, не торопил события, дарил маленькие, но продуманные подарки. Для Марины, чьи последние несколько романов со сверстниками заканчивались... не совсем удачно, такое внимание было просто бальзамом на душу. Конечно, первые несколько дней червячок сомнений грыз её: вдруг она станет всего лишь мелкой интрижкой, любовницей, которую будут кормить обещаниями в обмен на секс? Но стал бы такой серьёзный мужчина прилагать столько усилий, чтобы завоевать её? Она специально присмотрелась к его безымянному пальцу. Там не было кольца, не было и следов от только что снятого. Андрей был холост и, наверное, одинок.
Он рассказал Марине, что занимается инвестициями, приобрёл несколько квартир и сдаёт их в аренду, в общем живёт жизнью “рантье”, как он себя охарактеризовал. Выйдя из низов, в погоне за богатством, он совсем забыл о семье, и вот теперь, достигнув целей, хочет, наконец, наверстать упущенное и остепениться.
Всё это было похоже на сказку, даже её подруги, которые с недоверием сначала отнеслись к её роману, теперь вздыхали от зависти.
Марина коснулась нежных лепестков хризантем в букете и достала из него открытку.
“Я заеду за тобой сегодня в семь — А.”
Буря эмоций захлестнула девушку, она покраснела будто старшеклассница. Андрей приглашает её к себе! Готова ли она? Сбежав с работы на час раньше, она ринулась домой.
Красивое платье, минимум косметики — Андрей любил её за естественную красоту, милое бельё... Или, может, лучше не милое, а более вызывающее? Что нравится мужчинам его возраста?
— К хахалю идёшь? — её бабушка, Арина Фёдоровна, как всегда, подобралась бесшумно.
— Бабуль, ну я же просила, не делай так! Хотя бы стучись.
Марина не держала на неё зла. После загадочного исчезновения матери, именно бабушке пришлось растить внучку, окружая её всей заботой и ограждая от вреда. Конечно, в подростковые годы, эта опека казалась Марине чрезмерной, но девушка понимала, что после пропажи матери, осталась единственной “кровинушкой” бабули, отчего та и шла на жертвы ради неё.
— Не знаю, что надеть...
Бабуля усмехнулась и ушла в другую комнату. Некоторое время оттуда раздавался громкий скрип и шуршание, а затем женщина вернулась, держа в руках пакет.
— Вот держи.
Девушка развернула пакет. Чулки. С поясом и подвязками.
— От матери твоей остались. Носила их... для удачных встреч. Думаю, то, что тебе нужно.
Марина хотела мягко отказаться, всё-таки сколько это “богатство” пылилось на антресолях, наверняка уже вышло из моды, но вовремя остановилась. Чулки были мягкими на ощупь, явно дорогими, явно не старый советский капроновый ширпотреб и даже не “импортный” для тех времён нейлон. Неужели... шёлк?
Прохладная ткань окутала её ножки, давая какое-то духовное спокойствие. Чулки идеально вписались в образ. Она оценила себя в зеркале и нашла неотразимой.
Бабушка улыбнулась за её спиной. “Так похожа на неё...”
Андрей остановился у её подъезда ровно в семь. Волнуясь, Марина спустилась вниз, мужчина галантно открыл ей дверь своего дорогого авто, и они отправились куда-то в район элитных новостроек.
— Давай обойдёмся без прелюдий, — сказал Андрей. — Я заказал доставку из ресторана, а у меня дома обстановка гораздо уютнее.
Квартира Андрея была как целый этаж дома Марины, здесь, пожалуй, можно было заблудиться. Обставлена современно и минималистично, вся обстановка просто кричала о том, что здесь живёт богатый и перспективный холостяк. Ну, во всяком случае, женщина точно добавила бы сюда пару красивых и приятных глазу мелочей.
Стол им сервировали самые настоящие официанты одного нашумевшего ресторана, а потом, получив чаевые, с поклоном удалились.
Марина и Андрей остались одни. Мужчина рассказывал увлекательные вещи, девушка, то ли из-за вина, то ли из возбуждения, тихо смеялась над его шутками, и, в какой-то момент, её кивок головой сильно затянулся...
Андрей смотрел на девушку, упавшую головой на стол.
— Наконец-то. Думал уже, что снотворное не подействует.
Бесцеремонно взвалив её тело на плечо, он отправился в кабинет. Положив Марину на кушетку, он достал из шкафчика колбу со светящейся жидкостью и странные инструменты. Он сорвал с девушки платье.
— Ха, а ты знатно подготовилась! — Андрей усмехнулся, оценив её бельё. — Вот только, какая дура надевает трусы под "подтяжки”?
Для выполнения ритуала, нужно было снять с неё трусы. Он дёрнул подвязку, но ни зажим, ни чулки не поддались. И чулки, и пояс, и бельё будто бы прилипли к телу.
— Да что это за чертовщина? — выкрикнул мужчина, пытаясь сорвать трусы.
Время кончалось. Ему позарез нужна была её эссенция...
— Вот ты и попался, Андроникос, — раздался такой до боли знакомый голос.
Мгновение, и ножки в шёлковых чулках с невероятной силой обхватили его шею.
В панике он посмотрел на лицо девушки, но вместо Марины увидал там другую. Ту самую охотницу, что едва не упокоила его восемнадцать лет назад.
— Но... Но ты же...
— Мертва? Да. Но Древняя Кровь, за которой ты гоняешься уже столько веков для поддержания своего гнилого тела, имеет и пару других, неизвестных тебе секретов.
— Впечатляет. Но что дальше? В этом теле ты вряд ли обладаешь и половиной своих сил, а задушить меня этими ножками и подавно не сможешь...
Что-то вдруг насторожило Андроникоса. На самом деле, он мог избавится от хватки уже давно, но что-то мешало. Мало того, такое ощущение, что шёлковая ткань неожиданно стала горячее...
— Эти чулки сотканы из нитей судеб тех, кого ты отправил на тот свет в погоне за бессмертием. И сейчас, не эти ноги, а тяжесть этой вины давит тебя.
Андроникус задрожал, пытаясь освободится, но, вскоре, его шея хрустнула с резким звуком, и его неестественно долгая жизнь оборвалась...
Марина вернулась домой поздней ночью, взъерошенная, в порванном платье.
Арина Фёдоровна открыла внучке дверь.
— Справилась?
— Да.
Голос не принадлежал Марине.
— И что теперь?
— Ничего. Я сделала, что хотела. Больше ничего меня не держит.
Она показала на чулки, обожженные и порванные, они распадались на отдельные нити.
— Скоро и моя нить истлеет.
— Что мне сказать Марине?
— А что? Меньше будет знать — лучше. Я не хочу для неё моей доли. Всё равно с каждым новым поколением у нас эта сила пробуждается всё реже и реже. Да и сражаться не с кем. Может, пора, наконец, отдохнуть?
Она закрыла глаза и упала в руки старой женщины.
— Да, дочка. Спи с миром.

Следователь покачал головой, глядя на начавшее разлагаться тело мужчины со свёрнутой шеей.
— Что говорят соседи?
— Говорят, вроде как, неделю назад, как раз предположительно в день смерти, он привёл домой какую-то девчонку. Они не придали этому значения, говорят, был тем ещё бабником и возил молодух на свой “траходром” чуть ли не постоянно. Конечно же, они её не запомнили. Хотя, дворник вспомнил, что у девчонки были... очень красивые чулки.
— А что по камерам? В доме они должны быть?
— Тут такое дело, в тот день они почему-то были на обслуживании. Поступила жалоба о поломке, а потом забыли включить обратно.
Понятно, очередной “висяк”
— Родственники есть?
— Нет, на удивление — один одинёшенек.
— А знаете, что я думаю? Что если покойник полез за бухлишком — следователь указал на бутылку с резным узором, валяющуюся рядом, — споткнулся и упал шеей на стул, что и привело к перелому позвоночника?
— Хм, это вполне вероятная версия. Значит, несчастный случай?
— Да, несчастный случай. Вот и порешили.

Мне чудовищно тяжело заставлять себя что-то делать. Даже фоткаться. Плохая из меня камвхора.

Стены

Решила написать небольшой сопроводительный текст, чтобы полнее выразить мою задумку.
Все события и герои вымышлены. Любые совпадения с реальными личностями случайны.


Было, наверное, около двух часов ночи, когда больничную тишину разрезал короткий, но гулкий скрежет. Я бы не придал этому особого значения, если бы не привык, что в это время здесь обычно царит почти мертвое и, даже иногда напрягающее безмолвие. Спать в такой атмосфере решительно невозможно… может, поэтому мне и нравятся именно ночные дежурства? Итак, что-то скрипело и это, почему-то, радовало меня. Я покинул свой пост и неторопливо отправился искать источник звука. Проходя по коридору, проводил рукой по неровным стенам, пропитанным запахом хлорки и спирта, словно ища направление на ощупь, хотя путь мне освещала, пусть и одна единственная, но, всё-таки, исправная лампочка, свисающая с потолка. Коридор заканчивался дверью со стеклом и сквозь него, уже издалека, можно было различить два силуэта. Я тихо подошел ближе, вглядываясь в фигуры, которые оказались двумя девушками, что залезли на кушетку, стоящую у окна. Открывшаяся дверь впустила в дверной проём больше света, что дало мне увидеть, кто передо мной. Они мне знакомы, это недавно поступившие сюда пациентки. У одной из них забинтованы обе руки, а у другой и вовсе стоит капельница, которую, кстати, я и ставил этим вечером. И они курили. Видимо, кушетка мешала девушкам подойти к окну, и они пытались подвинуть её, но так как на двоих они располагали только одной работоспособной рукой, их план был обречен на провал.
Ухмыльнувшись, я подумал, что эта кушетка не для того так неудобно стоит тут десятилетиями, буквально пуская из своих металлических ног ржавые корни в шершавый каменный пол, усложняя нарушителям общественного порядка доступ к окну, чтобы вот так легко поддаться каким-то новичкам. Окно, к слову, такое же древнее как эта кушетка за одним лишь отличием - кушетка со временем только укрепляла свои права на существование, в то время как оконная рама буквально на глазах разваливалась. У этого несчастного деревянного изделия даже створок нет, причем никто из персонала толком не мог сказать, когда их не стало, будто бы оно изначально таким и было. Добавим к этому выцветшую и местами облупившуюся краску, по виду которой было сложно определить, какого цвета она была раньше, рассохшийся исписанный и продавленный подоконник и получим чуть ли местную достопримечательность. Рядом ещё криво примостилась табличка, которая должна была указывать на выход, но упиралась стрелкой в оконный проем. Специально ли её повесили или же это просто совпадение, но мне определенно нравилась эта композиция.
Девушку справа, с крашенными волосами, темные корни которых уже отросли, строптивым характером и имеющую вечно испачканные в чем-то, чаще всего в крови, одежду, обувь, руки и даже её широкое лицо, зовут Машей. Обнаружив, что кто-то зашел, она резко обернулась с привычно дерзким выражением лица, и уже приоткрыла рот, собираясь продемонстрировать свое умение не лазить по карманам за словами, но узнав меня, сразу же успокоилась. С её лица мой взгляд опустился на её руки – бинты пропитались кровью, видимо, снова разошлись швы. Маша лежит здесь уже пару недель и раны её уже должны были давно затянуться, но её предплечья не перестают походить на кровавое месиво. Я каждый раз расспрашивал её об этом, пока мне не пришлось делать ей перевязку. Помимо незаживающих свежих порезов под бинтами пряталось множество старых шрамов, в том числе и от сигаретных ожогов, да и на самом деле, она вся покрыта какими-то мелкими рубцами, как родинками, а на коленях всегда красуются ссадины. А после того, как я однажды застукал её влезающей в окно своей палаты с улицы и был вынужден обрабатывать её разбитый в неизвестных обстоятельствах нос, следовало перестать вообще удивляться.
Должен признаться, Маша вызывает у меня симпатию, но больше сочувствие. Несмотря на её грубость и сумасбродность, в какой-то мере она очаровывает своей открытостью, да и её доброе сердце всё равно проглядывает сквозь агрессию и напускное безразличие. Сам я как лояльный медбрат и человек понимающий стремился всегда облегчить для некоторых пребывание в этой клинике, так что мы смогли с ней довольно быстро поладить. Я закрываю глаза на её выходки, а взамен получаю увлекательные беседы, скрашивающие мои рабочие будни. А выходки её меня, бывало, забавляли. Помню, когда только Маша здесь появилась, она в первый же день обзавелась единомышленниками и разведала расположение всяких неприметных закоулков, где потом я ловил её и её компанию с непонятно откуда взявшимися сигаретами, хотя медсестры строго и упорно занимаются конфискацией оных у пациентов. Между прочим, говорить так неправильно, конечно, но в нашей больнице с этими самыми закоулками для курения было всё хорошо, так как не все этажи были оснащены датчиками дыма, а некоторые были ещё и поломанными. И смех и грех.
И пускай мы и много разговариваем, о некоторых вещах Маша не говорит. А я подмечаю разные мелочи. Она со всеми может найти общий язык, если хочет, но я ни разу не видел, чтобы её навещали друзья или родственники, ей никто не звонит. Судя по её почти черным огромным кругам под глазами, можно было подумать, что она совсем не спит, а есть она может, казалось, что угодно и сколько угодно, однако её мешковатой одежде нечего скрывать, кроме кожи да костей.
Маша протянула сигарету девушке, что стояла коленями на другом краю кушетки и пренебрегала техникой безопасности, опираясь рукой, в которую была вставлена капельница. Это была Света, которая не обратила никакого внимания на моё появление. Её обычно аккуратно причесанные волосы были сейчас слегка взлохмачены, а несколько прядей торчали в разные стороны. Мне сразу бросились в глаза большие, но почти уже сошедшие гематомы на её бедрах. На секунду я задумался, почему не замечал их раньше, но присмотревшись, понял, что чулки, которые Света носит, кажется, не снимая, и на которых уже появились потёртости, сейчас спущены до колен, а ведь обычно прикрывают всё, что не прикрывает юбка. Стоит сказать, что и до этого я видел пару синяков у неё на руках, но она коротко объясняла это тем, что случайно ударилась. Будучи, в целом, молчаливой, и обладая всегда спокойным лицом, которое не меняется даже при неприятных или болезненных процедурах, она создавала впечатление какой-то неживой куклы. Она послушно и без разговоров выполняет все указания медсестер, но выглядит это так, будто ей и дела нет, зачем это нужно и кому. Исключением, правда, являются просьбы снять украшения - Свете, похоже, нравятся всякие милые и цветные побрякушки. Маша, кстати, тоже носила браслеты и отказывалась их снимать, но они были массивными и суровыми и постоянно мешались при перевязках, так что мне пришлось забрать их у неё на время. Одевается Света всегда опрятно, не в пример Маше, и первые дни нахождения в больнице даже наносила макияж, но вскоре перестала. Я как-то отметил, что у неё вообще нет другой одежды кроме той, в которую она сейчас одета, а если её и навещал её отец, то он ничего ей не приносил, а только ругался со врачами, требуя отпустить её домой.
Я считал Свету красивой и даже очень. Но, при этом и отталкивающей. Отчасти потому, что, откровенно говоря, мне было сложно смотреть ей в лицо. Её взгляд всегда казался мне пустым, и можно было сравнить его со «взглядом на две тысячи ярдов», будто она смотрит не на меня, а куда-то вглубь себя. Наткнувшись глазами на маленькую татуировку у неё на плече с надписью «надежда», я вдруг ощутил какую-то необъяснимую тоску и печаль.
Света взяла своей рукой с аккуратными длинными ногтями сигарету из рук Маши и затянулась. В который раз я застаю их вдвоем за этим занятием в неположенном месте, обычно всегда делая вид, что ничего не видел. Я попытался вспомнить, когда они начали вот так вот иногда вместе курить. Свету же доставили к нам примерно неделю назад, когда Маша давно уже успела освоится, и так вышло, что их положили в одну палату. Пару раз я видел, как Маша пытается заговорить со Светой, но та отвечала лишь холодным равнодушием. Так продолжалось несколько дней, и мне становилось уже интересно, чем закончится этот социальный штурм. А потом в одно из своих ночных дежурств я, проходя мимо их палаты, случайно подслушал их разговор:
- Эй, не спишь? Хочешь пойти со мной покурить, пока никого нет? Я знаю пару мест, никто нас не увидит. – шёпот Маши звучал вкрадчиво, она как будто проверяла почву.
- Давай. – немного помолчав, еле слышно ответила Света. Всё, она на крючке, подход был найден.
С тех пор я никогда больше не видел, чтобы они разговаривали между собой. Но теперь одна больше не принуждает к диалогу, а другая больше не сторонится. Теперь они просто иногда, не сговариваясь о времени и месте, молча курят вместе. И неизменно одну сигарету на двоих. А ведь они совсем не похожи, неужели их только и объединяет, что страсть к курению?
Я подошёл к девушкам. Курить я бросил ещё лет пять назад, но сейчас меня слишком очаровала своеобразная интимность момента, чтобы не быть его частью. Маша ответила ехидным взглядом на мою протянутую руку, и лишь после этого Света вложила в неё сигарету. Я затянулся, почувствовав на языке до боли знакомую горечь, на выдохе закрыв глаза. Стряхнул пепел прямо на пол и передал дальше. Теперь уже мы втроем молча курили, передавая сигарету по кругу. Луна сегодня была особенно яркой и в её свете сигаретный дым казался совсем белым. Я смотрел в окно и мне в голову внезапно пришла мысль, что иначе и быть не могло. Это не первые мои пациенты с трудной жизнью и несчастной судьбой, признаки чего проявляются в их привычках, поведении и внешности. За годы моей работы я много таких повидал, в какой-то момент мне даже начало казаться, что только такие и попадают в эту старую и богом забытую больничку. Будто она их притягивает, как место силы какое-нибудь, используя накопленные человеческие страдания, варящиеся в собственном соку в маленьких палатах, приемных отделениях, операционных и ординаторских и впитавшиеся в обшарпанную штукатурку, пружины кроватей, халаты и марлю, растворившиеся в физрастворах и каше, повторно потребляемые и перевариваемые. Видимо, именно эти концентрированные горе и отчаянье заставляют тебя чувствовать себя родным в этом полуразвалившимся медицинском учреждении, а атмосфера всеобщей боли заменяет уют родного дома, даря ощущение причастности и равенства. Эти девушки не могли попасть в другой стационар, а я не мог устроиться работать в другое место. Счастье ли это, осознавать, что ты на своем месте, пусть даже если это место среди таких же травмированных, как и ты? Если я должен сам себе это объяснять, нужно ли это делать? Должен ли я бояться, что для меня отныне стало нормой выражение вселенской усталости на лице собеседника или смириться с новой системой исчисления человеческой приспособленности?
Я поймал себя на том, что горько улыбаюсь. В памяти всплыли картины из моей школьной жизни, где ещё не надо было переживать о таких вещах и можно было элементарно чувствовать счастье, не вымучивая его, превращая обычную серость на фоне полного мрака в нормальное положение дел. Повернув голову, я встретился взглядом с Машей. Она смотрела на меня снисходительно-понимающе, хотя было бы предпочтительней, если бы она надо мной язвительно пошутила, развеяв эти темные мысли. Света же смотрела в окно, видимо, не собираясь сегодня вообще баловать меня вниманием. Возможно, мне показалось, ибо заметил это лишь краем глаза, но я мог поклясться, что сейчас её взгляд, направленный куда-то за многоэтажки был осмысленным, правда, немного грустным.
- Девчонки, хотите фокус? – весело объявил я, сделав последнюю затяжку.
Маша заинтересовано приподняла бровь, Света же глядела на меня искоса, не поворачивая головы. Я поднял руку, продемонстрировав в ней окурок, а другой рукой указал на свой открытый рот и высунутый язык. А затем медленно приложил тлеющий бычок к своему языку. Затушив его до конца, Дав зрителям возможность осмотреть результат, я широко улыбнулся.
- Вуаля! – Я развёл руками.
На лице у Маши виднелось неподдельное удивление, но она решила подкрепить выражение лица восклицанием «Вау!», Света же одарила меня беззвучными и недолгими аплодисментами. Я театрально раскланялся.
- Спасибо, спасибо, вы прекрасная публика!
Сигарета была выкурена, а значит пора было расходиться. Похоже, мы все это поняли, потому что как только я выпрямился, девушки слезли с кушетки. Света обхватила левой рукой держатель капельницы, я кивнул, и мы все вместе медленно зашагали обратно по коридору. Их палата была дальше моего поста, так что, на половине пути мы расстались. Пройдя со Светой пару шагов, Маша, напоследок, обернулась, с улыбкой отсалютовав мне двумя пальцами и не дожидаясь моего ответа, скрылась из виду. В моей ладони всё ещё лежал окурок. Сам не знаю почему, но мне не хотелось его выбрасывать. Я посмотрел на него и зажал в кулаке, словно цепляясь за что-то важное, что нельзя потерять. Можно было подумать, что я хочу впитать этот жжёный табак кожей как те самые хищные больничные стены. Интересно, настанет ли момент, когда они, наконец, обглодают меня до костей, высосав все жизненные соки? Я откинулся в кресле.
- Нужно что-то менять… стены тут что ли перекрасить? – вслух спросил я.
Стены мне не ответили. И к лучшему, наверное.