- Слышал тут давеча, что ребенка погубила ты. А не “ужасно смертельно всепоглощающая”, с твоих слов, болезнь.
- Глупости какие! Скорее ребенок меня прикончит, чем наоборот.
- Как твое здоровье, кстати?
- Ты подкатил ко мне с такими интересными претензиями, а теперь решил справиться о моем здоровье? Ужасно, горло хрипит, температурка, артрит и, пожалуй, гангрена на левой пятке…
- Как нехорошо. Ты лечишься?
- Нет, погоди, ты расскажи, где ты там слышал эту вот ересь про меня?
Инквизитор проигнорировал вопрос.
- Что это у тебя в пакетике?
Он всегда выбирал самое неподходящее время для выполнения должностных обязанностей.
Полминуты назад у Серой АМ было прекрасное настроение – субботний вечер растекался по улицам пышными фонарями и неоном вывесок, теплый воздух разносил запахи осени и пирогов, людей вокруг было как будто меньше, чем обычно, а горизонт обещал теплую бабушкину кухню с уже поставленным на стол заморским ромом.
Как и всегда, он появился из ниоткуда, и следовал теперь позади, неслышно и не спеша.
- Это бабушке соленья, - сообщила Серая АМ, стараясь не оборачиваться лицом к инквизитору. – Знаешь, она будет очень недовольна, если я опоздаю. И она обидчива очень. А еще у нее хороший нож, большой, и топор есть, тоже большой, и духовка большая, и ты поместишься даже.
- Наслышан о твоей бабушке, - отозвался инквизитор. – Удивительная женщина. Как ее здоровье?
- Тебе про здоровье из профессионального интереса спрашивать приспичило?
Он будто не слушал:
- Ты, к слову, не у нее ли орудие убийства одолжила?
Его голос походил на хруст старых костей; такой же беззвучный, как и его шаг, всегда спокойный и ровный. И вкрадчивый. Точно тонкая игла, какая смогла бы проткнуть насквозь драконью кожу.
Инквизитор был бы чрезвычайно приятным собеседником, если б не специфические обстоятельства встречи с ним.
- Нет-нет-нет, ни в коем случае, - сказала Серая АМ. Остатки хорошего настроения, удерживаемые бабушкиным ромом, стремительно растворялись в запахе пирогов. – Дите вообще не умирало, дите живо, я просто положила его… в чулан.
Тут Серая АМ густо покраснела, будто только что невольно созналась в чем-то очень постыдном.
- В самом деле? – без тени удивления удивился инквизитор.
- Да-да, в самом. Если это Темная М на меня донесла, так ты ей не верь, она вечно все драматизирует, сам же знаешь!
- Пожалуй, ты права, - инквизитор на мгновение задумался, после чего добавил: - Конечно, многим интереснее мне было послушать Светлую А.
Сердце у Серой АМ схватилось чугунной тяжестью.
- А что она сказала?
Отвечать инквизитор не торопился, и оттого тянуло обернуться на него выразительно вопрошающим взглядом, серьезным и невозмутимым. Таким взглядом, чтобы инквизитор сразу понял, что Серая АМ ни капельки не напугана, не растеряна и даже ни разу не озадачена. Не стыдится и не стесняется. Что она взрослая и сильная личность чтобы понял.
- Она сказала, - инквизитор сделал паузу, изображая, будто вспоминает что-то. – Что видела эту девочку серьезно покалеченной.
Серая АМ затаила дыхание.
- Рот зашит, притом весьма неаккуратно. Под веками клей. В горле рваное отверстие, словно кто-то, не обремененный интеллектом, учился делать трахеостомию чайной ложкой. Конечности надломлены. В лопатках гвозди. А что творится на вскрытом мозге, даже произнести трудно…
Потяжелевшее сердце грузно забарабанило в ребра, но виду Серая АМ не подала и гордо сказала:
- Да. Там сколопендры. И шприцы.
- С чем?
- Не твое дело.
- От чего ж. Мне из профессионального интереса спросить хочется. Подумываю взять у тебя пару уроков. Я, оказывается, о пытках знать ничего не знаю.
- Нет-нет, что ты, конечно ты все знаешь, больше меня, хорошо все знаешь, - забормотала Серая АМ и тут же почувствовала себя до крайности нелепо.
Оправдания Серая АМ презирала как явление, и поэтому, принявшись оправдываться, постаралась сделать голос как можно легче и беззаботнее.
- Это я правильно все сделала, знаешь ли. Как надо все сделала я. Это не просто садизм, это садизм во благо. Я прост…
- Хорошая девочка, говорят, была, - задумчиво перебил инквизитор. – Живая, подвижная. Все ей вокруг было интересно, - он сделал выразительную паузу. - Никогда не болела, не жаловалась. …Не оправдывалась ни перед кем.
Серая АМ горько нахмурилась, думая, чего бы такого обидного сказать в ответ.
- …Пела прекрасно.
Такого позора больное сердце выдержать уже не могло.
- Отвратительно она пела! – воскликнула Серая АМ. - Глухая тефтеля! Бензопила мелодичнее звучит!
- Для тебя – безусловно.
- Я не маньяк, я объективна! – обиделась Серая АМ. – Терпеть не могу выскочек, которые знать ничего не знают, уметь не умеют, и прут, и прут! Знаешь, сколько вокруг таких? Лучше сдохнуть, чем не уметь петь и петь!
- Интересно, - сказал инквизитор. – И что в этом ты находишь таким ужасным?
Серая АМ чуть не задохнулась праведным возмущением.
- Как это что? Пошлость! Которая плодится со скоростью взбешенных шиншилл! И кто виной? Они! Эти бездарности, возомнившие себя невесть кем! Любят называть себя “творческими личностями”… Засоряют все вокруг дерьмом! Тьфу! И чем их больше…
- Тем ценнее видится мне труд тех, кто умеет, - заметил инквизитор.
- Ну вот она не умела.
- Что же по-твоему – девочка должна была сразу профессиональные концерты давать?
- Ну, она бы избежала моего чулана.
- Выходит, ты ее за это заперла – за то, что, не умела, не учась.
- Знаешь, как стыдно было?
- За кого? За ребенка?
- Да!
- Ты в своем уме?
- Видимо, нет, - чуть не плача, огрызнулась Серая АМ. Нервных сил на то, чтобы сделать гордое лицо и гордо им на инквизитора взглянуть, уже не осталось, как и самой гордости.
- А вот она была в своем.
- И че? Заперта теперь со своим умом в чулане! - Серая АМ нервно захохотала. – Вот такая вот мораль.
- Именно. Но боюсь, я вижу в этом трагедию, а не остроумную, как тебе, видно, кажется, иронию.
- Трагедия в том, - Серая АМ старалась держать голос ровно. – Что такой чудный ребенок, который с твоих дешевых намеков во всем лучше меня… не болеет там, не жалуется… живой, подвижный… вот это все… О чем я? Я потеряла мысль… Че ты молчишь, вот че ты молчишь?!
- Я тебя внимательно слушаю, - вкрадчиво, почти ласково сказал инквизитор. – Не переживай так. Вон и руки уж дрожат. Отчего? Тебя ведь никто не пытает. Пока.
“Че не пытает, че не пытает, а че пришел тогда, мерзавец?!” – хотелось завопить Серой АМ инквизитору в лицо, но этот неблагородный порыв она в себе героически подавила, и осторожно продолжила:
- Такие хорошие, живые детки очень быстро становятся плохими и мертвыми. Здесь, - Серая АМ неуверенно оглянулась. – Посмотри на этих уродов вокруг. На этих больных уродов. Они же больные уроды! Гля вон туда! Видишь прическу этой дамы? На кой черт она напихала себе в волосы фрукты и посыпала их золотом? Хренов пирог на голове! Что нужно было делать с ней в детстве, что она выросла в такого психа? Если бы я не положила аккуратно ребенка в чулан, то вот эти вот уроды с пирогами на головах ее бы мигом сожрали! Сожрали б живьем, вместе с костями! А потом, а потом, девочка, хорошая, живая твоя девочка стала бы одной из них!
- Поэтому ты решила изуродовать ее сама.
- Именно! – завопила Серая АМ, взглянув, наконец, в изумлении на инквизитора – как можно не понимать?
И тут же поспешно отвернулась от мертвенно мраморного лица.
- Вот смотри, вот есть, к примеру, у тебя такая девочка, к примеру, да? И все как-то так идет к тому, что хороший такой, тяжелый боевой топор разлучит ее головной и спинной мозг. Ты бы отдал этот топор каким-то левым невнятным уродам без каких-либо нравственных ориентиров, а? Или все-таки оставил бы у себя?
- Это демагогия, Серая. Не морочь себе голову.
- Не морочу, - жалобно сказала та и зашмыгала носом. – Просто…
- Ребенок покалечен потому, что ты не увидела другого варианта развития событий, - холодно заметил инквизитор. А если тебе так хочется видеть лишь один итог – то убить девочку было бы милосерднее.
Хребет пробрала дрожь, словно кто-то провел по спине наточенным острием косы.
Больше инквизитор не говорил ничего.
Когда Серая АМ обернулась снова – его уже не было.
- Зря ты все-таки вокал бросила, - сказала многим позже бабушка, когда в ход пошла уже вторая бутылка заморского рома. – И чего тебе, дуре, в голову-то тогда ударило? Хорошо же получалось.
- Стыдно было, - беззвучно отозвалась внучка.
- Ты что же, ждала, что сразу будешь профессиональные концерты давать?
И тут Серая АМ горько разрыдалась.
- Слышал тут давеча, что ребенка погубила ты. А не “ужасно смертельно всепоглощающая”, с твоих слов, болезнь.
- Глупости какие! Скорее ребенок меня прикончит, чем наоборот.
- Как твое здоровье, кстати?
- Ты подкатил ко мне с такими интересными претензиями, а теперь решил справиться о моем здоровье? Ужасно, горло хрипит, температурка, артрит и, пожалуй, гангрена на левой пятке…
- Как нехорошо. Ты лечишься?
- Нет, погоди, ты расскажи, где ты там слышал эту вот ересь про меня?
Инквизитор проигнорировал вопрос.
- Что это у тебя в пакетике?
Он всегда выбирал самое неподходящее время для выполнения должностных обязанностей.
Полминуты назад у Серой АМ было прекрасное настроение – субботний вечер растекался по улицам пышными фонарями и неоном вывесок, теплый воздух разносил запахи осени и пирогов, людей вокруг было как будто меньше, чем обычно, а горизонт обещал теплую бабушкину кухню с уже поставленным на стол заморским ромом.
Как и всегда, он появился из ниоткуда, и следовал теперь позади, неслышно и не спеша.
- Это бабушке соленья, - сообщила Серая АМ, стараясь не оборачиваться лицом к инквизитору. – Знаешь, она будет очень недовольна, если я опоздаю. И она обидчива очень. А еще у нее хороший нож, большой, и топор есть, тоже большой, и духовка большая, и ты поместишься даже.
- Наслышан о твоей бабушке, - отозвался инквизитор. – Удивительная женщина. Как ее здоровье?
- Тебе про здоровье из профессионального интереса спрашивать приспичило?
Он будто не слушал:
- Ты, к слову, не у нее ли орудие убийства одолжила?
Его голос походил на хруст старых костей; такой же беззвучный, как и его шаг, всегда спокойный и ровный. И вкрадчивый. Точно тонкая игла, какая смогла бы проткнуть насквозь драконью кожу.
Инквизитор был бы чрезвычайно приятным собеседником, если б не специфические обстоятельства встречи с ним.
- Нет-нет-нет, ни в коем случае, - сказала Серая АМ. Остатки хорошего настроения, удерживаемые бабушкиным ромом, стремительно растворялись в запахе пирогов. – Дите вообще не умирало, дите живо, я просто положила его… в чулан.
Тут Серая АМ густо покраснела, будто только что невольно созналась в чем-то очень постыдном.
- В самом деле? – без тени удивления удивился инквизитор.
- Да-да, в самом. Если это Темная М на меня донесла, так ты ей не верь, она вечно все драматизирует, сам же знаешь!
- Пожалуй, ты права, - инквизитор на мгновение задумался, после чего добавил: - Конечно, многим интереснее мне было послушать Светлую А.
Сердце у Серой АМ схватилось чугунной тяжестью.
- А что она сказала?
Отвечать инквизитор не торопился, и оттого тянуло обернуться на него выразительно вопрошающим взглядом, серьезным и невозмутимым. Таким взглядом, чтобы инквизитор сразу понял, что Серая АМ ни капельки не напугана, не растеряна и даже ни разу не озадачена. Не стыдится и не стесняется. Что она взрослая и сильная личность чтобы понял.
- Она сказала, - инквизитор сделал паузу, изображая, будто вспоминает что-то. – Что видела эту девочку серьезно покалеченной.
Серая АМ затаила дыхание.
- Рот зашит, притом весьма неаккуратно. Под веками клей. В горле рваное отверстие, словно кто-то, не обремененный интеллектом, учился делать трахеостомию чайной ложкой. Конечности надломлены. В лопатках гвозди. А что творится на вскрытом мозге, даже произнести трудно…
Потяжелевшее сердце грузно забарабанило в ребра, но виду Серая АМ не подала и гордо сказала:
- Да. Там сколопендры. И шприцы.
- С чем?
- Не твое дело.
- От чего ж. Мне из профессионального интереса спросить хочется. Подумываю взять у тебя пару уроков. Я, оказывается, о пытках знать ничего не знаю.
- Нет-нет, что ты, конечно ты все знаешь, больше меня, хорошо все знаешь, - забормотала Серая АМ и тут же почувствовала себя до крайности нелепо.
Оправдания Серая АМ презирала как явление, и поэтому, принявшись оправдываться, постаралась сделать голос как можно легче и беззаботнее.
- Это я правильно все сделала, знаешь ли. Как надо все сделала я. Это не просто садизм, это садизм во благо. Я прост…
- Хорошая девочка, говорят, была, - задумчиво перебил инквизитор. – Живая, подвижная. Все ей вокруг было интересно, - он сделал выразительную паузу. - Никогда не болела, не жаловалась. …Не оправдывалась ни перед кем.
Серая АМ горько нахмурилась, думая, чего бы такого обидного сказать в ответ.
- …Пела прекрасно.
Такого позора больное сердце выдержать уже не могло.
- Отвратительно она пела! – воскликнула Серая АМ. - Глухая тефтеля! Бензопила мелодичнее звучит!
- Для тебя – безусловно.
- Я не маньяк, я объективна! – обиделась Серая АМ. – Терпеть не могу выскочек, которые знать ничего не знают, уметь не умеют, и прут, и прут! Знаешь, сколько вокруг таких? Лучше сдохнуть, чем не уметь петь и петь!
- Интересно, - сказал инквизитор. – И что в этом ты находишь таким ужасным?
Серая АМ чуть не задохнулась праведным возмущением.
- Как это что? Пошлость! Которая плодится со скоростью взбешенных шиншилл! И кто виной? Они! Эти бездарности, возомнившие себя невесть кем! Любят называть себя “творческими личностями”… Засоряют все вокруг дерьмом! Тьфу! И чем их больше…
- Тем ценнее видится мне труд тех, кто умеет, - заметил инквизитор.
- Ну вот она не умела.
- Что же по-твоему – девочка должна была сразу профессиональные концерты давать?
- Ну, она бы избежала моего чулана.
- Выходит, ты ее за это заперла – за то, что, не умела, не учась.
- Знаешь, как стыдно было?
- За кого? За ребенка?
- Да!
- Ты в своем уме?
- Видимо, нет, - чуть не плача, огрызнулась Серая АМ. Нервных сил на то, чтобы сделать гордое лицо и гордо им на инквизитора взглянуть, уже не осталось, как и самой гордости.
- А вот она была в своем.
- И че? Заперта теперь со своим умом в чулане! - Серая АМ нервно захохотала. – Вот такая вот мораль.
- Именно. Но боюсь, я вижу в этом трагедию, а не остроумную, как тебе, видно, кажется, иронию.
- Трагедия в том, - Серая АМ старалась держать голос ровно. – Что такой чудный ребенок, который с твоих дешевых намеков во всем лучше меня… не болеет там, не жалуется… живой, подвижный… вот это все… О чем я? Я потеряла мысль… Че ты молчишь, вот че ты молчишь?!
- Я тебя внимательно слушаю, - вкрадчиво, почти ласково сказал инквизитор. – Не переживай так. Вон и руки уж дрожат. Отчего? Тебя ведь никто не пытает. Пока.
“Че не пытает, че не пытает, а че пришел тогда, мерзавец?!” – хотелось завопить Серой АМ инквизитору в лицо, но этот неблагородный порыв она в себе героически подавила, и осторожно продолжила:
- Такие хорошие, живые детки очень быстро становятся плохими и мертвыми. Здесь, - Серая АМ неуверенно оглянулась. – Посмотри на этих уродов вокруг. На этих больных уродов. Они же больные уроды! Гля вон туда! Видишь прическу этой дамы? На кой черт она напихала себе в волосы фрукты и посыпала их золотом? Хренов пирог на голове! Что нужно было делать с ней в детстве, что она выросла в такого психа? Если бы я не положила аккуратно ребенка в чулан, то вот эти вот уроды с пирогами на головах ее бы мигом сожрали! Сожрали б живьем, вместе с костями! А потом, а потом, девочка, хорошая, живая твоя девочка стала бы одной из них!
- Поэтому ты решила изуродовать ее сама.
- Именно! – завопила Серая АМ, взглянув, наконец, в изумлении на инквизитора – как можно не понимать?
И тут же поспешно отвернулась от мертвенно мраморного лица.
- Вот смотри, вот есть, к примеру, у тебя такая девочка, к примеру, да? И все как-то так идет к тому, что хороший такой, тяжелый боевой топор разлучит ее головной и спинной мозг. Ты бы отдал этот топор каким-то левым невнятным уродам без каких-либо нравственных ориентиров, а? Или все-таки оставил бы у себя?
- Это демагогия, Серая. Не морочь себе голову.
- Не морочу, - жалобно сказала та и зашмыгала носом. – Просто…
- Ребенок покалечен потому, что ты не увидела другого варианта развития событий, - холодно заметил инквизитор. А если тебе так хочется видеть лишь один итог – то убить девочку было бы милосерднее.
Хребет пробрала дрожь, словно кто-то провел по спине наточенным острием косы.
Больше инквизитор не говорил ничего.
Когда Серая АМ обернулась снова – его уже не было.
- Зря ты все-таки вокал бросила, - сказала многим позже бабушка, когда в ход пошла уже вторая бутылка заморского рома. – И чего тебе, дуре, в голову-то тогда ударило? Хорошо же получалось.
- Стыдно было, - беззвучно отозвалась внучка.
- Ты что же, ждала, что сразу будешь профессиональные концерты давать?
И тут Серая АМ горько разрыдалась.