Не думаю, конечно, что собаку может переклинить на ребёнка своих хозяев НО та хаски, переубивавшая всех уток или гусей у мужика, явно не из бойцовской ямы была
Хасок и маломутов в традиционном укладе летом не кормят - они сами находят кого и что сожрать. Одна из самых опасных пород для мелких домашних животных.
Мой бред мальца иначе выглядит. Просто есть какой никакой опыт с собаками и знаком с несколькоми заводчиками. Нет, конечно быть может ты профессиональный кинолог, и с высоты свого опыта видишь в моих словах бред, тогда я бы с удовольствием услышал в чем я не прав
А в чём он не прав? Собаки стайные животные и тысячелетиями отбирались по терпимости к человеку. Даже так называемые "бойцовые" породы требуют нехилого тренинга, чтобы нападать на людей, а без него вполне себе прекрасно живут с людьми, а тем более с детьми, которых не считают себе угрозой. Конечно, если собака изголодается, она может представлять угрозу, но сытое домашнее животное надо постараться довести до состояния, когда тысячелетний отбор пойдет насмарку.
Да ясное дело, что всем собакам требуют намордник только потому, что не ясно тренили их нападать на людей или нет. И любая собака, когда-либо нападавшая на человека, была специально натренирована убивать человеков.
>> надо постараться довести до состояния, когда тысячелетний отбор пойдет насмарку. > когда-либо нападавшая на человека, была специально натренирована убивать человеков.
Да, либо натренирована, либо ей сломали психику, а это требует времени.
А в Киевской Руси собаководства в современном понимании вообще не было, и что? В Российской Империи, которая кончилась более века назад, домашних собак в современном понимании ровно так же было по пальцам пересчитать. Подмена предмета разговора не зачтена.
— Беспородная собака во многом напоминает негра-раба, — продолжал он. — Его узнаешь и зачастую начинаешь любить. Пользы от такой собаки не много, но ее держат потому, что вам кажется, будто она вас любит. Если повезет, мистер Эджкум, то вам не придется никогда узнать, что это не так. А вот нам с Синтией не повезло.
Он вздохнул — протяжно и с печальным звуком, словно ветер, перебирающий осенние опавшие листья. Он снова показал на собачью будку, и я подумал, как это я раньше не заметил запустения, мог бы догадаться и по кускам помета, уже побелевшим и рассыпающимся.
— Я обычно убирал за ним, — сказал Хэммерсмит, — и чинил крышу будки, чтобы не протекала в дождь. И в этом Сэр Галахад походил на южного негра, который тоже этого для себя не делал. Теперь я не прикасаюсь к ней, я даже не подходил туда после несчастья… если то, что случилось, можно назвать несчастьем. Я подошел к собаке с винтовкой и застрелил ее, но с тех пор туда не подходил. Не могу. Может быть, со временем… Тогда я уберу всю эту грязь, а будку снесу.
Явились дети, и мне вдруг очень захотелось, чтобы они не подходили, — больше всего на свете. Девочка была нормальной, а вот мальчик…
Они затопали по ступенькам, глядя на меня, хихикая, а потом направились к двери в кухню.
— Калеб, — позвал Хэммерсмит. — Подойди сюда на секунду.
Девочка — точно его двойня, они были одного возраста — отправилась на кухню. Мальчик же подошел к отцу, глядя себе под ноги. Он знал, что уродлив. Ему было года четыре, наверное, но в четыре года уже можно понять, что ты уродлив. Отец взял мальчика пальцами за подбородок и попытался поднять его лицо. Сначала мальчик сопротивлялся, но когда отец попросил его: «Пожалуйста, сынок», с нежностью и теплотой в голосе, он сделал, как просили.
Громадный полукруглый шрам шел от волос, пересекая лоб и один безразлично сощуренный глаз, и дальше к уголку рта, исковерканного и застывшего в отвратительной гримасе. Одна щека была гладкой и прелестной, а другая — шероховатой, как древесный ствол. Наверное, там была рана, но теперь она наконец зажила.
— У него один глаз, — сказал Хэммерсмит, поглаживая изуродованную щеку мальчика любящими пальцами. — Слава Богу, что он не остался совсем слепым. Мы на коленях его благодарили. Эй, Калеб?
когда жил с родителями, лет в 18, очень хорошо (что странно) ладил с их алабаем. гуляли в лесу, выносил ей пожраць. а когда я выходил покурить - ложилась рядом мордой мне на колени и лизала лицо. одним прекрасным днем сорвалась на меня, ни за чем. щенков уже раздали, из дома не уходил больше чем пару суток. Разве что новая куртка, квартиру снял и там переночевал. и так собак недолюбливал. после этого вообще фляга потекла на это пункте
НО та хаски, переубивавшая всех уток или гусей у мужика, явно не из бойцовской ямы была
> когда-либо нападавшая на человека, была специально натренирована убивать человеков.
Да, либо натренирована, либо ей сломали психику, а это требует времени.
Он вздохнул — протяжно и с печальным звуком, словно ветер, перебирающий осенние опавшие листья. Он снова показал на собачью будку, и я подумал, как это я раньше не заметил запустения, мог бы догадаться и по кускам помета, уже побелевшим и рассыпающимся.
— Я обычно убирал за ним, — сказал Хэммерсмит, — и чинил крышу будки, чтобы не протекала в дождь. И в этом Сэр Галахад походил на южного негра, который тоже этого для себя не делал. Теперь я не прикасаюсь к ней, я даже не подходил туда после несчастья… если то, что случилось, можно назвать несчастьем. Я подошел к собаке с винтовкой и застрелил ее, но с тех пор туда не подходил. Не могу. Может быть, со временем… Тогда я уберу всю эту грязь, а будку снесу.
Явились дети, и мне вдруг очень захотелось, чтобы они не подходили, — больше всего на свете. Девочка была нормальной, а вот мальчик…
Они затопали по ступенькам, глядя на меня, хихикая, а потом направились к двери в кухню.
— Калеб, — позвал Хэммерсмит. — Подойди сюда на секунду.
Девочка — точно его двойня, они были одного возраста — отправилась на кухню. Мальчик же подошел к отцу, глядя себе под ноги. Он знал, что уродлив. Ему было года четыре, наверное, но в четыре года уже можно понять, что ты уродлив. Отец взял мальчика пальцами за подбородок и попытался поднять его лицо. Сначала мальчик сопротивлялся, но когда отец попросил его: «Пожалуйста, сынок», с нежностью и теплотой в голосе, он сделал, как просили.
Громадный полукруглый шрам шел от волос, пересекая лоб и один безразлично сощуренный глаз, и дальше к уголку рта, исковерканного и застывшего в отвратительной гримасе. Одна щека была гладкой и прелестной, а другая — шероховатой, как древесный ствол. Наверное, там была рана, но теперь она наконец зажила.
— У него один глаз, — сказал Хэммерсмит, поглаживая изуродованную щеку мальчика любящими пальцами. — Слава Богу, что он не остался совсем слепым. Мы на коленях его благодарили. Эй, Калеб?
одним прекрасным днем сорвалась на меня, ни за чем. щенков уже раздали, из дома не уходил больше чем пару суток.
Разве что новая куртка, квартиру снял и там переночевал.
и так собак недолюбливал. после этого вообще фляга потекла на это пункте