Результаты поиска по запросу "тх вк"

ТХ

вконтакте

из вк

ЕвреиАфрикаэфиопияРеактор познавательныйstoryCat_Catvk

Недаром говорят, что евреи есть везде, даже в Африке. Вот про них, а конкретно про эфиопских и поговорим, ну и про Моссад, куда без него.

Как они там оказались вообще? Сами они себя называют "фалаша", скромно считая, что они потомки аж самого мудрейшего царя Соломона и царицы Савской (да, той, что с крайне волосатыми ногами, даже по тем временам). Приехала она, значит, в Израиль погостить, а вернулась оттуда беременной. Вот потомки ее сына, Менелика, а также потомки 12 колен, уехавших вместе с царицей, основали поселение в Эфиопии. Подтверждается это наличием общих праздников (кроме Хануки, она появилась позже). Есть и версия, что это обычные эфиопы, слишком полюбившие Ветхий Завет.

Строго говоря, это не совсем иудаизм, скорее непропатченная версия, называемая "мозаизм". Евреями их признали в XIX веке, и начались традиционные для Б-гоизбранного народа мучение и превозмогание. Христианские проповедники насаждали свою веру, условия жизни тоже не способствовали процветанию, некоторые фалаши даже пешком рванули в Палестину (через Египет, на земли Османской империи, ну понимаете всю степень отчаяния).

Но евреи своих не оставят в беде. В 1973 году фалаши были признаны кошерными ребятами и получили право на репатриацию в Израиль. Правда эфиопы решили, что раз уж живем в дерьмище, так хоть вместе, и запретили выезд из страны вообще всем. В середине восьмидесятых к делу подключился Моссад. Согласно операции "Моисей" (оцените всю прелесть названия), на суданском побережье построили "клуб ныряльщиков" для туристов. Персонал был очень даже неплохо подготовлен, по плану надо было вывезти фалашей на самолетах. И тут, внезапно, полное фиаско - фалаши ни разу не видели самолетов и разбежались по кустам в ужасе! Оперативники Моссада, матерясь на иврите, собирали бедолаг, вбивали им мысль, что железная птица их не склюет. Кое-как заполнили один самолет, потом плюнули, запихали фалашей в грузовики и прямо с ними загрузили на борт и отправили на Землю Обетованную. Некоторых удалось вывезти кораблями. Позже суданцы нашли пустой грузовик и начали подозревать, что евреи воруют их налогоплательщиков. Удалось вывезти 14-18 тысяч человек, кстати, персонал турбазы свалил за ночь, оставив туристам еду, пару машин и письмо, мол, мы разорились, дальше сами как нибудь.

Само собой, был скандал, особенно громко возмущались арабы (эти за любой движ, лишь бы в мацу насрать). Ну и напоследок, Эфиопия все-таки разрешила Израилю забрать фалашей в обмен на 40 млн. долларов (2к баксов на человека). Вывезли людей за 36-48 часов, именно тогда "Боинг" вывез 1122 человека за раз.

В общей сложности, вывезли 35 тыс. человек, для них были разработана специальная программа адаптации, ибо иврита не знали, писать не умели, но быстро научились. С тех пор они, худо-бедно, но адаптировались в обществе своих собратьев по вере, не бросивших их в трудный час.

,Евреи,Африка,эфиопия,страны,Реактор познавательный,Истории,Cat_Cat,vk,интернет

Тот самый "Боинг" изнутри, что перевез рекордное количество людей (по слухам, некоторые женщины там даже родили)

Женщина из фалашей (начало XX века)

_________________________________

Автор: Антон Коженков

EBOZAVRIK

любовьотношенияЕвреипроституткиВккомменты

к проституткам
Мне ц>авится 120
Поделиться
Пожаловаться
4 комментария,любовь,отношения,Евреи,проститутки,Вк,интернет,комменты

Cat_Cat

цветавосприятиеstoryЯ художник я так вижудревностьдлиннопостCat_Catvk

Какого цвета «СИНИ ОЧИ»?

Вопрос не такой уж и тривиальный, если речь идет не о нашем времени, а скажем, на десяток веков раньше. Вот например, древний отрывок, в котором автор живописует последствия пьянства: «Кому горе, кому молва, кому судове, кому горести и свары, кому сокрушения, кому сини очи» (Пр.23:29). «Ну и что, – ответит проницательный читатель, – вряд ли, конечно, здесь восхищаются красивым глубоким цветом глаз. Может, речь идет о синяках, которые пьяница заработал своим аморальным поведением. Известно же, что слово «синяк» происходит от «синий». И неслучайно алкашей как раз синяками зовут. Что-то в этом есть…

Что-то, конечно, есть, да вот, боюсь, эта версия рассыпается под весом фактов. Давайте посмотрим на современный перевод того же предложения: «У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? У кого багровые глаза?». Опаньки! Синий цвет внезапно превратился в багровый! Со смысловой стороны стало гораздо понятнее. Но отчего такие скачки? Может быть, древний автор просто неправильно перевёл? Или наоборот, современный подогнал перевод под понятный ему смысл?

,цвета,восприятие,Истории,Я художник я так вижу,древность,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет

Синий?

Пойдём к источнику. Древнееврейское слово *haklīl, которое используется в этой фразе, обозначает… цвет вина. Вот вроде бы и закрыт вопрос, все знают, какого цвета вино. Так что же, получается, переписчик просто ошибся, когда написал про красные глаза пьяницы, что они синие? Или «синий» по-древнерусски означает «красный»? Надо поискать, где еще упоминается этот цвет. Открываем «Слово о полку Игореве»: «На другой день рано утром кровавые зори рассвет возвещают; черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии». Да они издеваются! Все знают, что молнии, не синие, а… нуу… это, блестящие такие, сверкающие. Окончательно запутавшись, мы идем в этимологический словарь. Откуда вообще взялось слово «синий» и что, чёрт его дери, оно означает? Этимологические словари сообщают, что слово это очень древнее, и родственно оно корням со значением «тёмный» и, внезапно, «блестящий, сверкающий». То есть, буквально, «синий» и «сиять» имеют одно происхождение. Если внимательно приглядеться к старинным употреблениям слова «синий», то так и выходит: оно используется для обозначения цветов спектра от холодного зелёного до пурпурного. Лучше всего богатство значения, конечно, передают оттенки синяка, но встречаются и «синее вино», и «синяя мгла», и «синее море» (которое обычно зеленоватое), и те же «сини очи»… А еще «синие молнии и синяя луна», которые на самом деле сияют в тёмном небе…

Синий??

А как насчет других древних языков? Может это только наши предки не торопились различать оттенки? То самое древнееврейское слово *haklīl, которое, как мы выяснили, вроде как обозначает винно-красный, встречается в другом месте Ветхого завета: «блестящи очи от вина, и белы зубы от молока (Быт 49: 12). Та-дааам! Оно использовано здесь именно в значении «блестящий», что и подтверждается греческими переводами. Кстати, о греках… У Гомера вроде где-то встречался похожий алкогольный эпитет? И точно, в «Илиаде» мы читаем:

Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,
Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный.

И снова непонятки с этим цветом вина, который, как мы уже выяснили, должен быть либо красным, либо блестящим – а тут внезапно оказывается сине-зеленым цветом моря! И так и этак крутили исследователи, пытались то в вине найти оттенки синего, то в закатном море – красного. Но этот загадочный цвет постоянно то обнаруживал признаки разнообразных тёмных оттенков от багрово-красного до сине-зеленого или даже просто чёрного – то обозначал сияние и блеск. В.В. Колесов в своей книге «История русского языка в рассказах» упоминает рукописи 11-12 веков, в которых с одной стороны говорится о чернокожих, что это люди «сини яко сажа», а с другой – о седобородом старце, который «выходит синеюща власы своими». В конце концов сложилось две основных версии.

Первая – что под «синим» подразумевается довольно много смежных оттенков, не относящихся к красному, оранжевому и тёплому зелёному цветам. Под него подходят и налитые кровью глаза пьянчуги, и море, и цвет вина, и кожа негра. Но не очень подходят молнии, седина и всё прочее сверкающее.
Вторая – что синий это вообще не цвет, а указание на яркость и блеск любого тёмного оттенка. Тот же Колесов, выдвинув эту идею, рассказывает об одной бабушке из глухого села, которая две пары одинаково чёрных сапог называла чёрными и синими. Синими соответственно оказались резиновые сапожки отражающие солнечный свет. Но эта версия не учитывает случаи, когда синим называлось что-то очевидно не блестящее как те же мутные налитые кровью глаза пьяницы, с которых началась эта заметка, или цвет радуги. Кстати, в радуге древнерусского человека было четыре цвета: «червлёное, и сине, и зелено, и багряно». Какой цвет подразумевается здесь под «синим»? Кто знает…

удЖДЛЧК Т'ЬСА-ТНЬЯ К ОЖЕПАК^ЬЩ^ДОу^ С Б О Н С T'FA С ЖТ^ р hEî
» г » T /
нокнсннен^рлр ио-
нклг^ьр/ьпо сжш *гн
КЛЛВНМупьНО^СуВ С 'ТЪЬН 0 • Н ну, И Н ОН N £
н^ллоутьт -нирул
-гдал Ь N О ГВI • F ^ы^ть е ЛЛ В • "Г TirЛЛ ЬЖ P О Ej)A ТГЪ ААЬСТАЫ'ГрОН±]АКДН посжштнкжьстви-,цвета,восприятие,Истории

Синий???

______________________________________________

Автор: Виолетта Хайдарова

Cat_Cat

ОбразованиеСША50-ехолодная войнадлиннопостИсторияреактор образовательныйCat_Catvk...

Как атомный адмирал США учил Конгресс читать советские учебники.

Добрый день, дамы и господа.

Темой моего выступления послужил желтушный кликбейтный заголовок, сыгравший, впрочем, свою роль.

Вы можете задаться резонным вопросом – ты же пишешь о Холодной войне, при чем здесь Конгресс США и советские учебники? Тем более, американский адмирал?

Дело в том, что с начала обострения отношений между СССР и США — США постоянно получали сюрпризы от СССР, которые неприятно их удивляли — это и подрыв первой атомной бомбы, и подводная лодка с баллистическими ракетами, которые были запущены в 1955 году. И часть этих сюрпризов оказалась по части американского атомного адмирала. Ну что же, никто не поведает о человеке лучше, чем он сам.

«Я никогда не думал, что я — умный. Я просто думал что люди, с кем я имею дело — тупые. Тупые. Включая вас.» Из интервью с Риковером, 1984

Хайман Риковер – тот человек, которого по итогам его прижизненной деятельности можно называть гением.

,Образование,США,страны,50-е,холодная война,длиннопост,История,реактор образовательный,Cat_Cat,vk,интернет

Хаим Годалия Риковер, 27.01.1900-08.07.1986

Он родился в 1900 году на территории Российской Империи (недалеко от тех мест родился и Сергей Павлович Королев, кстати). Родители его в 1905 году после еврейских погромов переехали в Чикаго. В 1918 году, выпустившись из школы, устраивается в Western Union. Я не знаю, есть ли какая-то еврейская таблица опознавательных знаков, но он знакомится с конгрессменом Адольфом Сабатом, беженцем из Европы, к этому моменту конгрессменом палаты Представителей от Чикаго, Иллинойс. С его подачи – по его рекомендательному письму – Хайман Риковер поступает в Академию Военно-Морского флота США, Аннаполис.

Начинается его служба- он упорен, очень трудолюбив и учится новому. К 1930 году, продвигаясь по служебной лестнице, становится магистром наук Колумбийского университета (в 30 лет). Его военная карьера заслуживает отдельной лекции, отмечу лишь одно – Риковер постоянно овладевал новыми техническими знаниями, учился работать с людьми и контролировать их.

Он служит инженером-электромехаником, приобретает опыт службы на подводных лодках и на плавучих ремзаводах, и он постоянно учится чему-то новому. О его карьере можно прочитать отдельную лекцию (и книгу), частично я освещал эту тему в своих заметках.

Перейдем к середине 50х годов ХХ века. Русские уже сбросили атомную бомбу, попали за Железный занавес, строят атомную подводную лодку (третью в мире), запускают искусственный спутник Земли. Адмирал Риковер спустил на воду первую атомную лодку «Наутилус», строит вторую «Сивульф» и заведует еще и строительством гражданского реактора для США.

Стоп, подождите, Спутник!

$YORK 1:0 r%Mv wimhi. <k totti :. m; U.S. Views Satellite as Russian \ ictorv Fights Flare R ussinns g1“0 * ,M1 ' Work on In Warsaw for Ncw 0ne Fourth Sfljt ¿Ntm jJxrrk (Stmts. SOVIET FIRES EARTH SA TELLITE INTO SPACE; IT IS CIRCLING THE GLOBE AT 18,000 M. P. II.; SPHERE TRACKED IN 4$

После упомянутого удара по престижу США в 1957 году — запуску искусственного спутника Земли — в ответ на все возрастающий шквал критики о том, что образование в США уступает таковому в Советском Союзе, Конгресс Соединенных Штатов Америки принимает Закон об образовании в целях/области национальной обороны (National Defense Education Act of 1958). Понятно, что американская система образования в 1950-х годах не справлялась с взрывным ростом населения послевоенной Америки, а отсутствие долгосрочного планирования приводило к постоянной критике, и это надо было как-то менять.

Американские школы в тот момент учили гораздо хуже, чем школы Западной Европы, не говоря уже о прямом сопернике в лице СССР. Американские учащиеся изучали фотографию, как правильно пользоваться телефоном, мелкий бытовой ремонт, как самостоятельно подстричься и этикет — все те вещи, которым они могли бы научиться еще где-то! Школы подменили академическое образование легко осваиваемыми вещами, которые не требовали от студентов значительного напряжения ума. Роберт Энсон Хайнлайн в своем замечательном романе — "Имею скафандр, готов путешествовать», который начал выходить в августе 1958 года, тоже не преминул поддержать своего коллегу по флоту, вложив в уста отца главного героя следующие слова: “Но это… — папа со злостью хлопнул по [школьной] программе. — Болтовня! Мушиная возня! Трудотерапия для слабоумных!“

Закон об образовании предусматривал невиданные до сей поры федеральные расходы (не силами штата, а силами государства) на школы. Колледжи и университеты получали деньги для расширения области исследований и улучшения своих учебно-исследовательских площадок. Федеральное правительство начало заключать договора на исследования разного характера с университетами. Студенты получили право заключать договора займов на продолжение учебы, в то время как многие штаты — получив федеральные гранты — начали закупать учебники, учебные материалы и тратить деньги на улучшение образования на всех его уровнях. Этот закон предусматривал траты в размере одного миллиарда долларов на протяжении четырех лет, что на тот момент было самым большим участием государства в образовании. На слушаниях по данным тратам, которые проводились 18 августа 1959 года под юрисдикцией Комитета по ассигнованиям палаты представителей конгресса США, был заслушан свидетель с докладом по состоянию русского (в оригинале RUSSIAN EDUCATION VIS-A-VIS AMERICAN EDUCATION) образования в сравнении с американским. Свидетель высказал критику о отставании американской программы обучения в сравнении с советским минимум с 1953 года, за четыре года до запуска «Спутника-1», высказал мнение о недостатке развития технического и научного потенциала у американцев. Этот свидетель не был участником какой-либо профессиональной ассоциации, имеющей отношения к образованию, или профессиональным педагогом. Он был гражданином своей страны, которого беспокоило текущее положение дел. Это был офицер флота США, вице-адмирал Хайман Риковер. Какое же право критиковать систему образования имел адмирал, не имевший никакого опыта в сфере образования?

Когда его спросил об этом Кларенс Кэннон, председатель указанного Комитета по ассигнованиям, чтобы узнать уровень его знаний в сфере образования, последовал ответ Риковера:

«Что до моей подготовленности: я закончил начальную школу, среднюю школу и Академию ВМС США; далее два года аспирантуры инженерного факультета и получение звания магистра наук в Колумбийском университете, и я потратил еще год аспирантуры на ядерную физику и проектирование реакторов в Оак-Ридж. Я сыграл значимую роль в основании школы реакторных технологий в Оак-Ридж. Я так же принимал участие в создании первого инженерного курса по атомной энергетике в Массачусетском Технологическом и я в настоящий момент нахожусь в консультативном комитете университета Принстона, чтобы помочь им пересмотреть их учебный план в области машиностроения. Будет истиной, однако, что основываясь на моей подготовленности, я не могу читать даже курсы «естественных наук» в любом классе школьной системы округа Колумбия, или еще где-то в Соединенных штатах, по этой причине… С этой точки зрения и по суждениям Национальной ассоциации работников образования, я полностью не подготовлен выступать перед вашим Комитетом, сэр». Но он выступил, невзирая на недоброжелателей, и его показания вызвали такой отклик и интерес публики, что число затребованных копий этих слушаний оказалось самым большим в истории Комитета!

Риковер, как мы видели, мало беспокоился о дипломатическом подходе к решению любых вопросов, и будучи одним из самых спорных персонажей американского флота, привнес свой подход в обсуждение американской системы образования. Его яркие выступления сделали его любимцем новостей и популярной прессы, и он старался эффективно пользоваться этим инструментом в донесении своей точки зрения до публики. Пресса называла его “оголенным проводом от флота», «Перченым Риком» или просто «Адмиралом», чаще всего обозначая яркую, непримиримую позицию. Журнал «Тайм», описывая его манеру выступления, писал: «бесхитростный крестный отец атомных подводных лодок разговаривает только на одном языке: простом английском, сдобренным острым перцем». Про Риковера в 1954 году написали, что «он верит, что кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая, даже если она разрезает шестерых Адмиралов». Как вы помните, Риковер умело маневрировал между гражданской и военной ипостасью своей деятельности, появляясь в гражданской одежде, когда от него ждали появления по форме, и наоборот. Он не выглядел стереотипным военным, скорее наоборот - «яйцеголовым в флотской форме».

Его характеризовали «как человека, который живет собственным умом, и у него необычно большой ум». Напомню, что будучи одновременно ответственным за атомную программу флота и гражданскую атомную программу, зачастую Риковер писал письма сам себе, исполняя свой долг так, как он его видел, ловко маневрируя между всякой бюрократией и занудством делопроизводства.

За его острую критику текущего положения со школьным образованием, Риковер «часто игнорировался профессиональными педагогами как любитель, сующий нос не в свое дело».

Риковер подбирал себе людей в штат — гражданских, военных, любых, которые разделяли его манеру работы и были интеллектуально одарены в достаточной мере для профессиональной и эффективной работы под его началом. Именно в процессе этих собеседований в начале 1950х годов он выяснил, что большая часть интервьюируемых специалистов технического характера просто использует себя как хранителя большого массива информации, не будучи способной использовать имеющиеся инженерные знания для решения новых проблем. Не хватало независимо мыслящих умов, способных в условиях быстро меняющегося мира дать решение возникающих проблем.

Тут стоит сказать пару слов о ВПК (атомный сектор и атомные подводные лодки), для которого Риковер и подбирал кадры. Дело в том, что многими ошибочно американский ВПК воспринимается как средство распила бюджета,

yy; jУ fow'l % ** yC • if/''"* / VMF # s f r V -Í
t'tâj&A à Ейм_,Образование,США,страны,50-е,холодная война,длиннопост,История,реактор образовательный,Cat_Cat,vk,интернет

Борьба за бюджет в американском ВПК

в то время как советский ВПК воспринимается многими как общество высококультурных строителей коммунизма, направленных на интеллектуальную работу в сфере науки и техники. Если вы ознакомитесь с документами, то поймете, что эта картина далека от реальности. Фактически, когда речь заходит о моральном превосходстве одной стороны от другой, вы можете сразу понять, что речь идет о аргументах проигравших. Моральные аргументы - это немецкие мемуары после проигранной Второй Мировой.

Советский оборонный сектор конкурирует при постройке флота СССР

Очень тяжело получить разные результаты, пытаясь достичь одной цели, замечу я вам и оставлю эту тему для дальнейшего рассказа.

Риковер замечал, что у всех соискателей "были отличные резюме, поэтому я решил посмотреть как они поведут себя под давлением". Большинство этот отбор проиграло.

Этот печальный опыт привел Риковера к необходимости изучения и последующего улучшения американской системы образования. Он пришел к заключению, что американские школьники столь не подготовлены к жизни середины двадцатого века, столь не готовы идти вперед и решать новые возникающие проблемы, потому что американские школы — величайшее «культурное отставание» всех времен.

Поскольку обязанностью и долгом каждого гражданина является конструктивная критика государства, Риковер предложил реформировать образование, которое не обеспечивает общество необходимым. Поскольку очевидно, что критика не может исходить от профессионально преподающих людей, которые не заинтересованы в нарушении статус кво, необходимо собирать предложения по улучшению, обрабатывать их наилучшим образом и выносить на суд публике, пока не будет достигнуто публичное согласие о необходимых мерах улучшения образования. Именно поэтому необходима помощь свободной прессы, чтобы люди начали обсуждать идеи и двигаться к консенсусу, который поможет разрешить проблему.

Риковер начал писать речи, давать интервью и снова начал покорять публичное пространство — докладывал о американском образовании на одиннадцати слушаниях Конгресса.

В рамках текущего исследования стоит отметить, что Риковер не просто переживал как гражданин и патриот своей страны, он переживал как профессиональный военный. Период 50х годов (и последующие периоды) были этапами освоения новой, экспериментальной техники, скачкового развития технологий, и служба в армии требовала людей соответствующего интеллектуального уровня, которые могли справиться самостоятельно с поставленными перед ними проблемами, и, пользуясь имеющимися данными, решать новые задачи. Освоение атомного реактора, развитие технологий — все это требовало новых, грамотных и подготовленных людей, а вот их, как оказалось, Америка предоставить не могла.

Хайман Риковер верил, что школа — просто инструмент общества, один из прочих, который предназначен для развития мозга. На протяжении десятилетия с 1955 по 1964 год его критические замечания определяли основной вектор развития учебной реформы, он написал три книги — Образование и Свобода (1959), Шведские школы и наши: почему их лучше (1962), и Американское образование: национальный провал (1963). Началом его критики послужила вера в то, что американские школы подводят тех людей, которым должны служить

15 августа 1953 года, выступая в Рено, штат Невада, с речью перед Торговой Палатой города, он отметил, что США в предыдущие пять лет импортировали нефть, что зависимость от импорта нефти усиливалась расточительным отношением американцев, в частности бессмысленным и бесцельным использованием больших автомобилей, наиболее неэкономичных потребителей. Когда же цена на ресурсы возрастет, потребуются значительные усилия для изменения образа жизни ведущих индустриальных держав, включая Соединенные Штаты. Решения этих социальных и технологических проблем, связанных со столь значимыми изменениями в жизни общества потребуют услуг и поддержки, которую можно будет найти только среди образованного населения.

Риковер верил, что значительное потребление энергетических ресурсов — создает предпосылки для создания значительной политической мощи. Он предсказывал, что неразвитые страны с большими запасами не возобновляемых ресурсов могут воспользоваться ими (продавать или удерживать) для достижения собственных экономических или политических целей. Жесткие ограничения энергетических ресурсов, «крови» всех технологически развитых наций, могут привести к возникновению международной напряженности и разрушению традиционных союзов между странами.

Сейчас можно только удивиться столь точному предсказанию Нефтяного кризиса 1973 года (и последующих), который и привел к вышеописанным значимым изменениям в социально-экономической картине существования в Америке и остальных странах.

В своих выступлениях он акцентировал внимание на планах долгосрочного развития, ответственности перед грядущими поколениями и о том, что если сейчас не тратить денег на образовательную программу, то в будущем периоде некому будет приносить эти деньги в экономику. Настоящее обучение, с точки зрения Риковера, получается, во-первых, через накопление знаний прошлого, во-вторых, через развитие ума и тела тех молодых людей, чтобы они могли пользоваться этими знаниями для решения текущих проблем, в-третьих, чтобы вдохновлять способных и созидательных студентов расширять границы человеческого познания, и пополнять таким образом суммарный багаж знаний человечества

Под впечатлением от русских научных успехов, переводились советские учебники по математике и научные тексты для использования американскими студентами, потому что взять другие учебники с таким подходом к материалу оказалось просто неоткуда. Многие из этих переведенных учебников использовались в американских колледжах, несмотря на то, что в Советском союзе они использовались четырнадцатилетними школьниками в десятилетних школах.

Еще в апреле 1956 года, выступая на заседании подкомитета по Науке и Развитию, перед членами Конгресса США, Риковер говорил, что Америка очень мало делает для технического и научного развития своей молодежи, что Советы «создали четкий стимул учиться хорошо в старших классах, который абсолютно отсутствует в Соединенных Штатах. Их цель достичь научного и инженерного лидерства в мире».

В августе 1959 года Риковера в рамках его инициативы по улучшению системы образования в США, пригласили на доклад по состоянию русского образования в Палате Представителей восемьдесят шестого Конгресса США. К этому моменту он вернулся из визита в Советский Союз и Польшу, где находился как член партии вице-президента (в тот момент) Ричарда Никсона. В докладе он всячески подчеркивал находящиеся в руках Советского союза преимущества в части образования, отмечая что советские школьники и студенты обладают более широким запасом знаний и умениями их применять, чем их американские товарищи.

American Education A National Failure
THE PROBLEM OF OUR SCHOOLS AND WHAT WE CAN LEARN FROM ENGLAND
H. G. Rickover
Vice Admiral, ÜSN, author of education and freedom
A book of vital importance to all concerned , with the quality of our children’s education,Образование,США,страны,50-е,холодная

В феврале 1963 года Риковер обсуждал с президентом Кеннеди вопрос образования, что показывает нам, что и по исходу десяти лет с начала этой деятельности, Риковер предпринимал значительные усилия, отмеченные президентом США.

r-n а-,Образование,США,страны,50-е,холодная война,длиннопост,История,реактор образовательный,Cat_Cat,vk,интернет

Что же касается итогов его деятельности, то его стоит поблагодарить за то, что он обеспокоился вопросом образования, вынес его на обсуждение широкой публики и заставил всех реагировать на необходимость назревающих изменений. Его влияние заметно и в Конгрессе США, который стал рассматривать вопрос образования как вопрос национальной важности.

С исторической перспективы Риковер оказался частью американского феномена двадцатого века, когда талантливый и способный человек оказывал влияние на все, что считал нужным изменить. Впрочем, сам же Хайман Риковер в 1977 году на слушаниях Комитета по образованию и труду сказал: «Мой труд — Сизифов труд. Многие годы я пытался закатить камень на эту гору, и он всегда падал. Это одно из моих временных увлечений. Но еще не все потеряно, сэр, и я никогда не сдамся; если же вы думаете, что я верил, что вследствие моих усилий произойдет что-то значительное, должен вас разочаровать. […] Но, по крайней мере, я старался.»

Список источников:

1) Haran, William J., "Admiral Hyman G. Rickover, USN: A Decade of Educational Criticism, 1955-64" (1982). Dissertations. 2078. Прекрасная диссертация, читается как самостоятельное художественное выступление.
2) Report on Russia by Vice Admiral Hyman G. Rickover, USN: Hearings Before the House Committee on Appropriation, 86th Congress, Washington: U.S. Goverment Printing Office, 1959
3) American Education – A National Failure, 1963
4) Education and Freedom, 1959
5) “Now hear this, You People”, Time, 71, 28 апреля 1958 года
6) The World of the Uneducated, The Saturday Evening Post, 1959
7) Shortage of Scientific and Engineering Manpower, Washington 1956

________________________________________________

Автор: Павел Леонов

SYCH-2

объявлениемного букафзапорожецскриншотВк

АВТОРЫНОК ДНР / ЛНР продажа авто запчасти
вчера в 18:51
V
Всем здрасьте. Продам Секс-Машину. Потому что секс вам с ней обеспечен.)) Но на самом деле не всё так страшно. Ведь, как гласит старая пословица:"Лучше плохо ехать, чем хорошо идти."
И для начала немного истории:
Машина попала ко мне

Хреновина

негрвконтактеподдержка

Вконтакте отказали негру, который попросил разобраться с радикально-феменистическим пабликом КНН. Я считаю, что это было проявлением расизма со стороны техпода ВК.

Всех уволить. Согласны?

Йорд Джексон
Пожалуйста, простите если я пишу не правильно. Я хорошо стараюсь учить русский язык.
Нашел сегодня сообщество именем КНН https://vk.com/knndev . Я не знал, что девушки России так злятся на мужчин. Несколько записей оскорбили меня и сделали меня грустным.
https://vk

Cat_Cat

АЭСЯдерный реакторрбмкЧернобыльИсториядлиннопостCat_Catvkочень длиннопостреактор образовательный...

Чернобыль ч.6.2 Горячий расплав против холодной логики

Предыдущая часть

Но где же, чёрт его подери, топливо?! Сколько его выбросило, а сколько осталось внутри? Что происходит шахте реактора, да и существует ли реактор вообще? Эти сверхважные вопросы волновали всех, так как без достоверных ответов на них нормально проводить ликвидацию невозможно. Теоретический ответ на второй вопрос подготовили уже к лету. Для этого произвели целый ряд различных анализов. По предварительным прикидкам, за пределы блока выбросило всего около 4%, причём из этих 4% некоторая заметная часть дальше станции не улетела. Внутри же осталось 96%. Позже эти расчёты были подтверждены экспериментально.

Поиск топлива в итоге отложили на более поздний срок, а пока были куда более насущные задачи. Предполагая, что на месте бывшего реактора сейчас нечто расплавленное и неохлаждаемое, учёные пришли к выводу, что если конструкции реакторного помещения в силу тех или иных причин разрушатся (не выдержат новой нагрузки или же проплавятся), то расплавленная масса упадёт в заполненные водой бассейны-барботёры, что приведёт к мощному взрыву и новому заражению местности. Кроме того, существовали опасения, что расплав может попасть вообще на фундаментную плиту, которая такой температуры могла не выдержать. В этом случае существовал риск попадания сверхрадиоактивной массы в грунтовые воды – это совсем нехорошо, ведь тогда всё это попадёт в реку Припять, а через неё – в Днепр. Работа с обеими проблемами началась в первой половине мая. И вот здесь между разными источниками начинаются разночтения в точных датах.

Горизонтальный Большой Малый
поток вертикальный вертикальный
поток поток
Рис. 23. Вертикальное распространение лавы по паросбросным клапанам и трубам (фрагмент сечения объекта «Укрытие» по оси 46♦ 2500)- Большой вертикальный поток: пом.305/2-> пом.210/7 —нюм.012/15 —> пом.012/7. Малый

,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

На схеме обозначениями ББ-1 и ББ-2 маркируются оба бассейна-барботёра, а 305/2 — это подреакторное помещение. Эта схема ещё появится позже, можете не запоминать особо. На следующих двух фото — внутренности обоих бассейнов с находящимися в них топливосодержащими материалами. Они тоже появятся попозже. Цифры: 1 - пемзообразные ЛТСМ, 2 - бетон 1986 г, 3 - паросбросные трубы, 4 - пароотводные трубы.

Просто так откачать воду из бассейнов-барботёров было нельзя, так как их задвижки опорожнения в последний раз открывались при монтаже. Была идея расстрелять бассейны, находившиеся на уровне земли, расстрелять из самоходки ИСУ-152, даже проверяли на недостроенном пятом энергоблоке, однако пробитие стен достигнуто не было, так что отказались и вернулись к мысли открыть задвижки опорожнения. По данным “Союза Чернобыль” выполнить эту задачу поручили трём сотрудникам ЧАЭС - начальнику смены станции Борису Баранову и старшим инженерам Алексею Ананенко и Валерию Беспалову. Их снабдили гидрокостюмами, освещением (ибо света в этих помещениях, конечно, не было), приборами для измерения уровня радиации под водой, а также резервной группой. Баранов вывел группу на место, а Ананенко и Беспалов открыли задвижки. Убедившись, что вода пошла, все трое вернулись обратно. Через пару дней начальник смены блока Игорь Казачков с помощью измерительных приборов убедился в том, что бассейны-барботёры пусты.

Борис Баранов

Однако вода ушла в служебные соединительные помещения 3-4 блоков, которые представляли собой по сути единое здание. Жидкость откачивали военные, пожарная рота. Их было 11 человек под руководством капитанов Акимова и Зборовского. Ночью они в течение 24 минут проложили полтора километра труб, установили насосную станцию и начали откачку воды. И сразу же проблема – трубу передавила какая-то гусеничная машина, выполнявшая той же ночью какие-то замеры. Разрыв необходимо было немедленно заткнуть, бойцы снимали ОЗК, ремни, чтобы пережать течи и не допустить разлива радиоактивной воды. При этом насосная станция, которую расположили в закрытом помещении со сверхвысокой радиацией, постоянно глохла, и необходимо было её заново запускать. Спустя сутки её заменили. Основную массу воды за эти сутки откачали, бойцы получили высокие дозы, однако опасность взрыва и увода образовавшихся газов на Киев была ликвидирована.

По одним данным (в частности по документальной повести Ю.Щербака “Чернобыль”), работа группы Акимова и Зборовского продолжалась в течение ночи с 6 на 7 мая, следовательно группа Баранова работала раньше. По другим (в частности, так говорит ресурс “СоюзЧернобыль”), группа Баранова выполнила свою миссию 15 мая, а значит сдвигается и дата работы группы Акимова и Зборовского. Однако если вспомнить, что к 10 мая завершились операции по тампонированию реактора, к 1 мая, как считается, горящий графит наконец потух, а также принимая во внимание нижеописанные факты, я склонен считать более реальной версию с ранним завершением истории с водой из бассейнов-барботёров, то есть к 7 мая.

Что же касается охлаждения реактора снизу, то сначала решили заморозить грунт под фундаментом, создать там сплошной ледогрунтный массив. Специалистами в этой области были киевские метростроевцы. Им и поставили задачу пробурить несколько горизонтальных скважин под блоком, дабы эту заморозку осуществить. Сказано-сделано. Хотя тут надо отметить, что опыта горизонтальной заморозки метростроевцы не имели.

Пятого-шестого мая в район аварии начали прибывать метростроевцы и их оборудование. Сначала нужен был котлован, дабы под защитой третьего блока, где уровни радиации были относительно низкими, начать бурение. И уже при выкапывании котлована начались проблемы. Наткнулись на плиты, оставшиеся со времён строительства блоков – они были опорой кранов. Кое-как их вытолкали бульдозером. Приступили к бурению – и опять плита. Бур сломан. Плиты эти на схемах отмечены не были, их после строительства загнали в грунт да и забыли. В дело пошёл второй станок. Он наткнулся на щебень под плитой и сломался. Приняли решение бурить на метр глубже. Здесь уже пошло лучше. Пробурили 108 метров, однако дальше бур пошёл тяжело. Работы остановили, так как грунт отличался, а значит, равномерной заморозки не выйдет. Что делать?

грунт вывозят вагонеткой,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

Машзал з БЛ0К
О

______Г
бетон ------L,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

Фото 1: Метростроители. Хорошо видны элементы колец туннеля. Фото 2: Шахтёры. Фото 3: В шахте, снова видны те самые кольца. Фото 4. Примерная схема строительства плиты.

На помощь призвали шахтёров. Пришла мысль – сделать ещё одну железобетонную плиту под уже существующей. В чём особенность? В плите были предусмотрены туннели и трубы, через которые предполагалось подавать жидкий азот, дабы охлаждать реактор. Что ж, метростроевцы достаточно быстро свернулись, на месте до 15 числа остались лишь их руководители – старшие инженеры, маркшейдеры. Они должны были объяснить прибывающим с Донбасса, Кривбасса, Мосбасса шахтёрам, где, что и как бурить. Работу выполняли активно, однако к июлю реактор начал затухать и охлаждаться, а потому его охлаждение уже не требовалось. Уже готовые туннели и скважины начали заливать бетоном, так как новая фундаментная плита всё же требовалась. Условия в тех шахтах и котловане были адскими: жара, забирающая и так мизерное количество свежего воздуха, высокий общий радиационный фон с отдельными очагами с мощностью дозы в 400-800 Р/ч.

А пока велись эти работы, над шахтёрами уже ходили люди. Да. Внутри аварийного блока. И не просто ходили, а работали. Их задачей было выяснение температуры расплавившегося реактора, ведь без этой информации нельзя было начать работу по строительству укрытия блока, да и работа шахтёров была не то чтобы бессмысленной, но слепой. Для температурных экспериментов необходимо проделать отверстия в стене бассейна-барботёра, дабы туда могли попасть работники ИАЭ и Института физики АН УССР. Делали эти отверстия с помощью специальных резаков, прожигавших бетонную стену толщиной с рост невысокого человека (1.6 м). К концу мая отверстия были сделаны. Замеры назначили на 29 мая, к этому времени приготовили уже оборудование для проведения эксперимента. Основной задачей было протянуть от БЩУ-3 до бассейна-барботёра через коридоры с огромным загрязнением, сложную систему люков, проходов и лазов тяжёлый толстый кабель. Фактически, путь через два энергоблока. К тому моменту, как провод и датчики были доставлены на третий блок, сварщики завершали резку труб, находившихся в соседнем с бассейном помещением. Из этого помещения предполагалось через отверстие ставить штанги с датчиками таким образом, что они упирались в потолок бассейна-барботёра. В само помещение бассейна залезать было категорически нельзя, там слишком высокий фон из-за находившихся внутри радиоактивных материалов.

…когда мы начали разгружать кабель, оказалось, что катушку нельзя пронести через дозиметрические стойки коридора, идущего вдоль первого и второго блоков. Черт знает что. Возник легкий переполох, но потом был найден довольно изящный выход: решили кабель размотать на шесть-семь бухт, катушку выбросить, каждому человеку надеть на себя эту бухту - как альпинисту в связке - и тащить ее. Кабель толщиной миллиметров 25, страшно тяжелый.
И потащили мы его, как бурлаки на Волге. На каждого приходилось килограммов по 40. Процессия была - обхохочешься. Первым шел Виктор Гаврилюк. Он бывший десантник, физически сильный, тренированный, очень большой юморист и весельчак. Потом шел Алик Никонов, а я замыкал. Расстояние между нами было метров десять. Кабель волочился по полу. Ну а самый был смех, когда мы побежали по тому коридору, где высокий уровень. Это картина! Сначала решали, как бежать: в ногу или не в ногу. Потом Витя Гаврилюк говорит: "Пошли вы… туда-то и туда-то. Главное, чтобы никто не упал, а в ногу или не в ногу - не имеет значения". Пробежали мы там совсем немного… невозможно… Тяжело очень. Пришлось просто быстро идти.
На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.
Когда вниз тащили кабель, к барботёру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"
Валентин Шаховцев, замдиректора института физики АН УССР, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»

Температуру необходимо было узнать к 19:00 29 мая. Однако сначала надо было замерить температуру потолка бассейна-барботёра, а затем рассчитать реальную температуру по ту сторону потолка. Исходя из этих данных можно было понять, проплавит ли кориум (от английского слова core – ядро, здесь - расплавленная активная зона) бетон или нет. В 16:00 приступили к установке непосредственно датчиков. Достаточно быстро завершили установку, проверили, вернулись назад, запустили… И тут сработал общий закон Мёрфи: если что-то может пойти не так – обязательно пойдёт. Система-то заработала, да только температуру не давала – оказался неисправен цифровой вольтметр. Его быстро заменили и получили данные. Затем сотрудники ИАЭ во главе с академиком АН СССР Евгением Павловичем Велиховым, руководившим оперативной группой Курчатовского института, провели расчёты, пока приблизительные. Результаты обнадёживали – самого страшного произойти не должно, температура кориума слишком мала для проплавления бетона.

Охота на слоновью ногу

Само топливо ещё предстояло найти. В первые несколько недель думали, что основную массу выбросило в машзал. В пользу этого свидетельствовало, например, высочайшее его загрязнение. Однако это необходимо было проверить. В ИАЭ быстро изготовили специальные детекторы для «топографической» съёмки с вертолётов. Измерения быстро показали, что топлива там нет, а если и есть, то это мельчайшие частицы, то есть всё же не то, что искала Оперативная группа курчатовцев. Проводилсь и другие эксперименты, направленные, в том числе, на поиск топлива, например, эксперимент с опусканием с вертолёта термопары в развал реактора, о котором я уже рассказывал. Однако результаты этих экспериментов не удовлетворяли учёных. Что делать?

Внутрь блока пошли люди. Они искали и топливосодержащие материалы, и следы закидывавшихся с вертолётов мешков. И вот в какой-то момент, в июне исследователи в одном из помещений наткнулись на очень мощный источник излучения – свыше 3000 Р/ч (реальное число прибор показать не мог, это был предел его измерения, а стрелка ушла в зашкал). Возможно, это топливо? Пока понять это было нельзя – попасть в это помещение (оно имело индекс 217/2 и являлось коридором обслуживания) было пока невозможно.

Однако учёные не отчаивались и перешли к другим насущным задачам. Поход, в ходе которого обнаружили «светящее» помещение, был не первым и не последним. Постепенно на планах блока стали появляться отметки об уровнях загрязнения в различных помещениях. Одновременно с этим через каналы бывшей СУЗ предлагалось провести диагностику радиационного состояния блока. Эта диагностика помогла найти самое грязное место – подреакторное помещение 305/2, которое, как выяснится позже, после взрыва объединилось с шахтой реактора, так как нижняя биологическая защита взрывом была проломлена. Похоже, что основная масса топлива оказалась именно там.

Но требовалось контролировать и состояние шахты реактора. Для этого была начата программа «Буй». Символичное название, как, впрочем, и множество других, связанных с ЧАЭС. Суть состояла в том, чтобы вокруг развала реактора с вертолётов и кранов установить специальные буи в форме усечённого конуса, оснащённые различными детекторами. Эти комплексы датчиков предполагалось связать кабелями с помещениями, где установлена регистрирующая аппаратура. Изначально установка велась с вертолётов, которые ставили конус весом 300 кг в нужную точку в реакторном зале (одной из таких точек стала вставшая на бок верхняя биологическая защита – Схема «Е»), после чего протянуть кабель до помещения с ЭВМ. Перед ним на улице кабель отцеплялся от вертолёта и вручную заносился внутрь. Спустя какое-то время этим стали заниматься подъёмные краны, что позволило повысить точность установки. Всего в работу было включено 15 буёв со 160 различными детекторами. Эксплуатация большинства приборов длилась до сентября 1986 года, когда их кабели были отрезаны ради строительства Саркофага. Но один буй, стойкий радиационный солдатик за номером 11, проработал до ноября. Данные гласили, что в развале реактора активность и температура снижались монотонно, что прямо свидетельствовало о том, что цепной реакции нет, а значит, дальше всё будет значительно проще.

750
1500,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

Один из буев, поставленный на ребро схемы ’Е’. На втором фото — конструкция Буя: 1 – датчики плотности теплового потока; 2 – термометры;
3 – датчики мощности дозы гамма-излучения; 4 – анемометры; 5 – панели коммуникаций

В сентябре 1986 года учёные наконец смогли проникнуть в то самое помещение 217/2. Увидели они там живописную картину. В коридоре застыла большая чёрная капля со стеклообразной поверхностью. Подойти к ней было невозможно, по оценкам МЭД на поверхности составляла 8000 Р/ч. Похожа эта капля была на свинец, а потому именно за него её сначала и приняли. Эта капля получила наименование «Слоновья нога» - больно похожа была. Поначалу взять пробы не удалось. Дело в том, что не хватало мощности дрели, для неё Слоновья нога оказалась слишком твёрдой. Что интересно – дрель была самоходной и управляемой по проводам. Её установили на… детскую игрушку, танчик. В книге «Работы Курчатовского института, по ликвидации последствий аварии», написанной уже известным нам академиком Евгением Велиховым, а также другим работником ИАЭ, доктором физико-математических наук, участником ликвидации аварии Александром Боровым, приведено описание совершенно дикой попытки взять пробу:

Следующая попытка была произведена одним из военных, с неодобрением наблюдавшим за робкими усилиями науки... Никто не успел опомниться, как смелый офицер подбежал к «Слоновьей ноге» и начал бить по ней топором. Результаты оказались минимальными, если не считать его немедленного откомандирования из Чернобыля.

V, Ш'ШГ
V. •
v«-r ът1*. '. зил J
Ил ;т >,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

Ага, вот она, нога. Кстати говоря, в качестве пасхалки её реализуют в Сталкере, причём сразу в нескольких местах, в частности, в лаборатории на Агропроме. На фото 2 и 3 показаны кадры ноги с разных углов, она в обоих случаях маркирована цифрой 1. При этом на фото 2 виден её металлический блеск. Эти кадры появятся позже, тогда же расшифруем остальные цифры. На фото 4 снова нога, но спустя 10 лет. Видны следы постепенного изменения её состояния.

Реально пробы смогли взять только в 1988 году, для этого пришлось пойти на нестандартные решения, но об этом позже.

Cat_Cat

АЭСЯдерный реакторрбмкЧернобыльИсториядлиннопостCat_Catvkочень длиннопостреактор образовательный...

Чернобыль ч.6.1 Горячий расплав против холодной логики

Предыдущая часть

Воздух

Теперь нам снова прямая дорога обратно в 26 апреля 1986 года.

В Институте атомной энергии им. Игоря Курчатова об аварии узнали ещё ночью. После этого в экстренном порядке началось формирование первой делегации на станцию от ИАЭ, да и вообще правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии (ЛПА) на ЧАЭС (далее ПК). Возглавил её заместитель председателя Совмина СССР Б.Е.Щербина, в её составе также работали и министр энергетики А.И.Майорец, в чьём ведении находилась станция, и замминистра здравоохранения Воробьёв, и делегация от ИАЭ в составе первого замдиректора ИАЭ В.А.Легасова и В.А.Сидоренко, тогда зампредседатель Госпроматомнадзора. Что называется, опосредованно, в работе ПК участвовал весь ИАЭ, который был, по сути, старшим подрядчиком всех работ по ликвидации. ПК прибыла в Припять уже днём и разместилась в горкоме Партии.

Пока ПК размещалась в Припяти, в ИАЭ сформировался своего рода «мозговой центр», где активно работали с поступающими данными, анализировали их и, исходя из этого, предлагали дальнейшие действия по ЛПА и размышляли о причинах произошедшего. Руководил этим директор института и, по совместительству, президент АН СССР академик Анатолий Александров.

Однако самые первые действия начались ещё ранним утром в штабе Киевского военного округа. В 8 утра командующему ВВС Киевского военного округа (КВО) генерал-лейтенанту Н.П.Крюкову позвонил оперативный дежурный и сообщил, что на ЧАЭС необходим вертолёт с экипажем и специалистом по защите от ОМП. Задание поручили экипажу капитана Володина. В 9:00 Ми-8Т 255-й отдельной смешанной авиаэскадрильи поднялся в воздух с аэропорта Борисполь и взял курс на аэропорт Жуляны, где подобрал майора ГО, вручившего экипажу индивидуальные дозиметры, так как штатные было невозможно зарядить. Основной рабочий дозиметр ДП-3В был активен.

Командир экипажа вертолета Ми-8Т капитан С.И. Володин, начальник штаба ВВС КВО генерал-майор Н.Т. Антошкин, летчик-штурман старший лейтенант В.Н. Бушков и борттехник капитанн А.В. Паньков. 1986 г.

Из Жулян машина пошла прямиком к ЧАЭС. Когда вертолёт приблизился к аварийной станции, Володин отдал приказ отслеживать дозиметром радиационную обстановку. По мере приближения к аварийному блоку она ухудшалась, пока не достигла значения в 25 Р/ч на высоте, что соответствовало 300 Р/ч на земле. Вертолёт ушёл в сторону Припяти и сел на окраине города. Майор ГО ушёл в город, доложил начальству результаты, после чего вернулся с новой задачей: облететь Припять и разведать радиационную обстановку, нанести на карту места с наибольшим уровнем загрязнения. Машина поднялась на малую высоту, после чего произвела облёт города, а зачем повернула на ЧАЭС. Машина подошла к реактору.

Когда Ми-8 оказался поблизости от шлейфа белого дыма, выходящего из разрушенного реактора, на остеклении кабины появились крупные капли, которые медленно растекались по стеклу, оставляя соляной след. Наклонившись над приборной доской, Володин посмотрел вверх. «Прямо над нами тянулся тот самый белесый дым, местами почти прозрачный, местами плотный, почти как облака. Взглянул на приборы – скорость 200 км/ч, высота 100 м, крен 15'. Кажется, все в норме». Вдруг борттехник выпалил: «Командир, ДП-3 зашкалил на последнем диапазоне!! Более 500 рентген!!» Как потом станет известно, внутри этого ядерного следа уровни достигали 1500 Р/ч. «Мы попали в самую «десятку». Немедленно приняли решение выходить из этой зоны. Со снижением и набором скорости начал отворачивать влево…» В кабину вбежал майор: «Командир, ты убийца! Ты что ж наделал? Мы же все покойники. У меня на приборе все зашкалило. Мы же все сильно облучились и, скорее всего, нам хана!» Майора пришлось выгнать из кабины.
Сергей Дроздов, статья «Воздушная битва за Чернобыль», «Авиация и время», №2, 3, 4, 5 за 2011 год

После этого вертолёт вернулся в Припять. Майор унёс свеженанесённые на карту данные начальству, но вскоре вернулся с фотографом и двумя работниками станции, уже получившими, судя по виду, солидную дозу. Экипаж успел выпить йод, пока их ожидал, но сильно лётчикам он помочь уже не мог – его надо принимать до похода в заражённую область. В 16:00, попав под моросивший дождь, вертолёт снова отправился к станции. Пассажиры сфотографировали блок, и вскоре Ми-8 снова сел на площадке в Припяти. После высадки пассажиров вертушка отправилась домой в Борисполь. Экипаж Володина отправился на отдых, а спустя пару дней в госпиталь. В следующий раз они поднимутся в воздух лишь в конце мая.

А на земле и вокруг начиналась лихорадочная работа. Ночью приняли ряд решений – о полной остановке всех трёх оставшихся блоков, об эвакуации, а также о забрасывании в реактор различных материалов. Делили эти материалы на несколько категорий, в соответствии с типом опасности, против которой было направлено использование тех или иных веществ. Так соединения бора являлись поглотителями и не давали развиться самоподдерживающейся цепной реакции, обеспечивая тем самым ядерную безопасность. Другие – доломит, песок и глина – должны были уменьшать радиационную опасность, то есть создать фильтрующий слой на пути выходящих из реактора радиоактивных материалов. Третьи – свинец, например – должны были поглощать тепло, предотвращая расплавление активной зоны и препятствуя развитию «китайского синдрома», то есть проплавлению топливосодержащей лавой элементов конструкции фундамента и попаданию этой лавой в заполненные в ходе попыток охлаждения реактора водой нижние помещения, а через них – в грунт. Эта опасность называлась тепловой. Само закидывание называли общим термином «тампонирование».

Для тех, кто не знает английский: группа Ми-6 доставляет в зону ЧАЭС груз свинца из аэропорта Борисполь. 1986 г.

Но как всё это добро доставить в реактор? Нужны вертолёты, много вертолётов. Уже в 22:00 по приказу командира ВВС КВО Крюкова по тревоге подняли 51-й отдельный гвардейский вертолётный полк. В течение ночи он перебазировался на аэродром Певцы под Черниговом. Первоначально оттуда выполнялась часть вылетов вертолётов в сторону зоны, однако из-за постоянно проводившейся дезактивации чернобыльских вертолётов фон начал расти, создавая помехи Черниговскому лётному училищу. Вертушки оттуда перебазировали, в Певцах остались лишь самолёты радиационной разведки Ан-24РР и разведывательные самолёты Су-24МР, фотографировавшие зону. Кроме того, именно в Певцы прилетали высокопоставленные чиновники и военные. Часть вертолётов базировалась под Овручем, но там базировались только относительно лёгкие Ми-8 и Ми-24РР. Для тяжёлых Ми-6 и Ми-26 родным домом стали сначала Певцы, а потом аэродром Малейки. С этих площадок вертолёты прилетали в зону и садились на спешно организованные площадки, которым присвоили обозначения «Кубок» (в Чернобыле), «Кубок-1», «Кубок-2» и «Кубок-3» (между Чернобылем и Рассохой). Первая площадка предназначалась для начальства, остальные же были оптимизированы каждая под свой тип вертолёта, что было вызвано различиями в техниках погрузки и захода на посадку. Кроме того, оборудовали и несколько промежуточных площадок погрузки рядом с местами сбора грунта – в пока ещё не покинутых сёлах, а также в Припяти, в том числе на центральной площади города. На всех основных площадках были организованы системы радиолокационной помощи при посадке, появились руководители полётов – словом, для максимально возможной эффективности было сделано всё.

Припять 0
Чистогяловка
.опачн
'свнобыль
«Кубок 1»
.Полесское
Россоха
Схема рас!
•анос
Кухари
^СВил.
ча,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина

За одно только 27 апреля удалось сосредоточить 80-90 вертолётов в районе ЧАЭС, в дальнейшем количество машин и экипажей заметно выросло. Всего в зоне довелось работать лётчикам из 48 частей со всего СССР, многие из них недавно прибыли из Афганистана. На местах всей этой противорадиационной мощью командовал генерал-майор Т.Н.Антошкин, а непосредственно сбросом руководили из припятской гостиницы «Полесье», с которой открывался отличный вид на разрушенный блок.

Первые мешки с глиной и песком упали в разрушенное здание уже в 10:00 27 апреля. За этот день сбросили 80 мешков, а требовалось, по первым оценкам, 50000 в общей сложности за всё время. Впрочем, основные тяжеловесы ещё не подключились. Однако технологию срочно требовалось улучшать.

Около открытой входной двери уложили максимальное количество мешков, которые должен был сбрасывать бортовой техник по моей команде. Сбрасывал он их визуально, на глазок; никакой прицельной аппаратуры для точного попадания в цель у нас не было, и все зависело от его глазомера и слетанности экипажа.<…> На скорости 70-60 км/ч по команде «Сброс!» он самостоятельно прицеливается, и 2-3 мешка летят вниз; после чего докладывает: «Груз сброшен». Приступаю к разгону поступательной скорости и выполнению нового захода на цель.
Замком ВВС КВО по армейской авиации полковник Б.Нестеров, цитируется по статье Сергея Дроздова «Воздушная битва за Чернобыль»

Заместитель командующего ВВС КВО по армейской авиации полковник Б.Нестеров после очередного полета над ЧАЭС. Май 1986 г.

А вот ещё один вариант:

Штурман вывел машину на цель с применением прицела для бомбометания, после чего подал команду «Давай». Шесть мешков были уложены предварительно на один из концов доски перед открытой дверью в борту. Двое других членов экипажа взялись за свободный конец доски и начали его приподнимать, пытаясь сдвинуть мешки одним махом в открытую дверь. Каждый мешок весил килограммов 50, т. е. всего было около 300 кг. Ребят было двое, им было тяжеловато. Я бросился им на помощь. Наконец мешки неохотно поползли вниз. Проследив за их полетом, я увидел стопроцентное непопадание.
Участник ЛПА на ЧАЭС Е.Игнатенко, цитируется по статье Сергея Дроздова «Воздушная битва за Чернобыль»

Столь низкая эффективность никого не устраивала. Лётчикам пришлось придумывать на местах. Сначала сделали какие-то ковши, ящики, чтобы груз выпадал сам, однако результата это не добавило. Тогда решили возить груз в парашютах на внешней подвеске. Для этого пришлось реквизировать у частей ВДВ около 19 тысяч парашютов различных типов. По другим данным применяли и тормозные парашюты реактивных истребителей. Применение новой технологии позволило сбрасывать за один заход с Ми-8 по 3 т грузов, с Ми-6 до 8 т, а с Ми-26 до 15 т.

Засыпали в мешки слои песка, затем несколько свинцовых болванок, далее снова слои песка и т.д. Затем расстилался парашют, предварительно отрезали парашютную систему с ранцем. Отрезали одну стропу. Расстилали парашют, складывали туда эти тяжелейшие, по 100 кг мешки с песком и свинцом, и чтобы этот гигантский мешок не болтался в полете, его обвязывали этой стропой. Подлетал очередной вертолет от реактора, садился. Рабочий подлезал под брюхо вертолета, передавал борттехнику в люк связанный «конец» парашюта с мешками. Тот прикреплял за ДП-63 (замок внешней подвески). После этого производили взлет на реактор.
Полковник В.Алимов, герой РФ, Участник ЛПА на ЧАЭС, цитируется по статье Сергея Дроздова «Воздушная битва за Чернобыль»

Выгрузка свинцовой дроби. Конец апреля 1986 г.

Поначалу парашюты падали в реактор вместе с грузом, однако потом, потеряв примерно половину, придумали, как использовать их много раз. Теперь подвеска стала многоточечной, а экипаж над реактором отвязывал два конца, и груз вываливался из импровизированного кармана под действием своей собственной массы.

В воздухе вокруг АЭС постоянно находилось 30-40 вертолётов, каждый из них сбрасывал в аварийный блок свой груз с интервалом в 2 минуты. Из-за такой загруженности связь работала на двух частотах – одна для управления на боевом заходе, другая для управления на этапе загрузки. Сброс осложнялся, во-первых, высокой температурой, резко снижавшей тягу двигателей, отчего вертолёты проваливались на 20-30 метров вниз, а во-вторых, наличием рядом трубы высотой 140 м, за которую цепляться было самоубийством. Сброс проводился на скорости 100-120 км/ч с высоты в 200 м.

Эффективность этих полётов нарастала с каждым днём. За 27 апреля сбросили примерно 150 тонн, за 28 апреля – 300 тонн, а 29 апреля уже 750 тонн. Но тут возникла серьёзная проблема. Температура реактора под слоем песка снова начала расти, а потому приняли решение сбрасывать в жерло материалы с более низкой температурой плавления, задачей которых было охлаждение реактора. Ми-6 полетели за свинцом и ружейной дробью в Борисполь, откуда вернулись той же ночью. Сброс металла начался уже на утро 30 апреля и доставил проблем. Дело в том, что груз представлял из себя комплект брусков весом 40-50 кг каждый. Мало того, что из-за возросшей инертности металл куда активнее раскачивался сам и опасно раскачивал вертолёт, так он ещё и резал парашютную ткань, ведь с брусков никто нестачивал заусенцы. Пришлось снова переделывать технологию – теперь груз ехал не в корзинке из парашюта, а в своеобразной авоське. Парашют цеплялся к узлу подвески вертолёта, а груз висел снизу на стропах. Очевидцы описывали загруженные таким образом машины как обвешанные гроздьями свинца. Тем не менее, несмотря на все злоключения, 30 апреля продолжили бить рекорды: за этот день сбросили 1500 тонн грузов, а в светлый праздник первомай – 1900 тонн. На тот момент было совершено 1113 вылетов. Эта цифра стала в итоге максимальной – от военных потребовали уменьшить интенсивность из-за опасений, что конструкции реакторного помещения могли не выдержать значительно возросшей нагрузки. В этом случае вся масса грозилась рухнуть в бассейны-барботёры, наполненные водой. Последствия были бы непредсказуемыми.

Впрочем, столь высокая интенсивность уже не была нужна - 30 апреля радиоактивный шлейф, исходивший из реактора, практически сошёл на нет, а к 11 часам первого мая удалось погасить горящее пятно внутри реактора. Графит потух. К 6 мая выбросы заметно уменьшились. Активные сбросы проводились до 10 мая. Всего в период с 27 апреля по 10 мая по данным МАГАТЭ было выполнено более 1800 вертолето-вылетов, в ходе которых на реактор удалось сбросить 1800 т песка и глины, 2400 т свинца, 800 т доломита и 40 т карбида бора. Последние сбросы осуществили 12 мая, когда во время очередного облёта обнаружили яркое пятно внутри реактора, что свидетельствовало о пожаре. В жерло ушло ещё 80 тонн свинца.

Разрушенный 4-й энергоблок, снятый с рабочего места Ми-6 подп-ка А.В. Костенко. 9 мая 1986 г.

На этом работа вертолётов не закончилась, однако теперь их переключили на дезактивацию. Лишь отдельные машины теперь летали непосредственно над реактором, в основном с исследовательской целью. Дело в том, что вплотную не то что к реактору, к зданию энергоблока до сих пор подойти было нельзя, даже бронетехника с трудом могла справиться с этим, потому для исследования состояния реактора, анализа исходящих из него газов требовались вертолёты, которые смогли бы ювелирно опустить необходимые датчики в жерло, зависнуть на время сбора данных, а затем увезти их оттуда. Идею высказал академик Легасов. Первые тренировки начались 6 мая, когда стало понятно, что самая страшная — активная — фаза аварии пройдена. Теперь столь высокой интенсивности забросов не требовалось, а значит можно произвести первые научные исследования, что называется, вживую.

Однако это был риск. Дело в том, что вертолёт может безопасно висеть либо на высоте 10 метров (это называется висением на безопасной высоте), либо на высоте выше 500 метров. Почему? Ну с минимальной высотой всё понятно – если откажет двигатель, машина не наберёт при падении достаточной скорости, чтобы разбиться и убить экипаж. А при отказе двигателя на высоте 500 метров и выше несущий винт успевает перейти в режим авторотации, тем самым позволяя пилоту посадить вертолёт как бы планируя, почти как самолёт. При движении вертолёта проблема почти исчезает, но здесь-то предстояло висеть. Кроме того, плохо понимали температурные характеристики зоны над реактором, а ведь двигатели работают на жаре хуже. Ну и в конце концов, экипаж не видит, что творится под вертолётом. Поэтому для выполнения научных задач взяли опытного пилота Николая Волкозуба, летавшего на всех типах вертолётов вот уже более 25 лет и являвшегося чемпионом СССР по вертолётному спорту.

Николай Волкозуб

Проблемы начались сразу же. Датчик представлял из себя лёгкую термопару на тросе длиной 300 метров. При первой попытке зависнуть выяснилось, что несмотря на точное висение, груз под вертолётом ходил как маятник. Исправили просто: по всему тросу повесили стабилизирующие грузики. После этого датчик болтать перестало. В итоге 9 мая Ми-8 Волкозуба взял курс на ЧАЭС. За ним наблюдал руководитель полётов с гостиницы Полесье, а также Ми-26, висевший в 2 км позади Волкозуба.

Я подошел на высоте триста пятьдесят метров. Надо было узнать - как температура там, как мощность двигателей. Вертолет висел стабильно.
Руководитель полета мне говорил: "До здания пятьдесят метров. Сорок… Двадцать…" По высоте и удалению он мне подсказывал. Но когда я стоял над самим реактором, ни я, ни руководитель уже не видели - попал я или нет. Поэтому послали еще один вертолет Ми-26. Полковник Чичков пилотировал. Он завис на удалении двух-трех километров сзади меня и все видел. Я должен был зависнуть возле трубы…
А Евгений Петрович Рязанцев сам в люк смотрел. И он показывал жестами: "Над реактором". Замеры температуры делали на высоте пятидесяти метров над реактором, сорока, двадцати и в самом реакторе. Евгений Петрович все видел. А аппаратура пишет. Когда все сделали - я отошел.
За Припятью было намечено специальное место, и трос я сбросил в песок. Трос был радиоактивен.
С момента зависания все это заняло шесть минут двадцать секунд. А показалось - вечность.
Это была победа.
Николай Волкозуб, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

В дальнейшем измерения с помощью термопары были повторены. Кроме того, аналогичную операцию (только не висение, а плавный пролёт) совершали с другим датчиком – контейнером с газоанализатором. Тем не менее, термопара не дала тех данных, которых от неё ожидали – они были слишком противоречивыми, не позволяя сделать выводы.

Во время тампонирования лётчики получали самые разнообразные дозы. Они зависели от целого ряда факторов – и от вертолёта, на котором они летели (Ми-26 был единственным из тампонировавших, кто имел хоть какую-то противоатомную защиту, Ми-6 и Ми-8 не имели даже гермокабины), и от вертолёта, который летел перед ними (Ми-26 из-за своих циклопических размеров поднимал куда больше пыли, а значит, фон повышался), и от времени, проведённого над реактором. Из-за жары (тучи над зоной сразу же начали разгонять, так как был очень высок риск переноса радиации с облаками, да и попадание воды в реактор было чрезмерно опасно) многие лётчики летали легкоодетыми, без респираторов. Поэтому пилотам старались обеспечить максимально тепличные условия – во время погрузок из отправляли в специальные палатки, дабы они не сидели в радиоактивных вертолётах, по ночам машины дезактивировали на аэродромах Малейки и Гончаровское, оставляя лишь один-два дежурных. Один Ми-6 был превращён в летающую столовую, привозившую продукты из-за границы зоны. Личный состав получал специальные медикаменты. Сначала это был йод, затем радиопротекторы, а с 15 мая – лекарства, повышающие сопротивляемость организма воздействию ионизирующего излучения.

К действиям вертолётчиков мы ещё вернёмся, а пока отправимся обратно на землю в конец апреля.

На земле и под землёй

Для того, чтобы приступить хоть к каким-то работам на земле, да даже просто для того, чтобы понять, идёт ли реакция, необходимо было понять, насколько сильно заражена поверхность. То есть было понятно, что заражена она жутко, но насколько всё плохо?

Владимир Пикалов

Уже ночью с 26 на 27 апреля начальник химических войск генерал-полковник Владимир Пикалов объехал аварийный блок и произвёл замеры. Выяснилось, что наиболее безопасной стороной подхода к блоку была восточная, прикрытая зданием третьего блока, а вот с юга или с запад был риск очень быстро получить смертельную дозу даже за бронёй. Поэтому всё необходимое подвозили именно с востока. Вообще, войска РХБЗ появились в районе почти сразу, не уступив лётчикам в оперативности. Решением министра обороны уже 27 апреля 1986 г. была поднята по тревоге и переброшена военно-транспортными самолетами оперативная группа мобильного отряда ликвидации последствий радиационных аварий химических войск в составе 272 военнослужащих и 65 ед. военной техники. Уже в середине мая в зоне находилось 30 тысяч военных, почти половину из которых (44%) составляли бойцы частей и соединений РХБЗ. Вообще на плечи химиков лёг целый ряд задач. Они занимались радиационной разведкой и мониторингом, дезактивацией техники и местности, сбором и захоронением радиоактивных отходов, они, в конце концов, обеспечивали остальных оборудованием.

Вести наземную разведку начали уже 27 апреля, начав с территории АЭС, а затем распространив свою деятельность на всю зону, а также районы, расположенные за её пределами. Количество контролируемых точек только на АЭС увеличилось с 29 до 750 три раза в сутки. В 86 и 87 годах выделялось в среднем от 80 до 180 дозоров для контроля на машинах БРДМ-1РХ и БРДМ-2РХ (для тех, кто хочет чуть подробнее познакомиться с БРДМ — проходите сюда). Машины выезжали из лагеря, расположенного за пределами десятикилометровой зоны и следовали к точке начала маршрута разведки. От точки начала они следовали по точкам, заданным в маршруте. По прибытии на точку из БРДМа высаживались дозиметрист и командир машины. Они производили замер около земли (он так и назывался «земля»), а также на высоте в метр (это называлось «фон»). После этого машина двигалась к следующей точке. В зонах с очень высоким загрязнением обычно мерили из машины, либо замеряли с одной стороны следа, а потом подъезжали и замеряли с другой стороны.

$àt\ / : v« %,АЭС,Ядерный реактор,рбмк,Чернобыль,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,очень длиннопост,реактор образовательный,Чернобыль Старостина$

БРДМ-2РХБ. Такое ощущение, что снято вооружение и одно из выдвигаемых колёс. На второй фотке на его фоне фотографируются разведчики в Припяти

Маршруты часто накладывались друг на друга, особенно летом, когда в силу общего снижения радиационного фона стали доступны новые области. После завершения маршрута БРДМ отправлялся на ПуСО – пункт специальной обработки, там машины мыли, дезактивировали и отправляли на базу либо, в случае невозможности дезактивации до должного уровня (обычно на каждом ПуСО, в зависимости от удаления от реактора, был свой уровень допуска) машина сначала отправлялась на площадку отстоя техники, где её радиоактивность постепенно снижалась, а потом либо на базу, либо на могильник. Точнее, так должно было быть. Сергей Мирный, химик-разведчик, в своих воспоминаниях писал, что обычно разведчики ПуСО избегали. Был риск остаться без машин, а пешком на такую разведку ходить, да по таким обширным территориям… Зона отчуждения ведь большая – радиус 30 км, а значит диаметр – все 60. А ведь следы выходили далеко за пределы этого круга, их тоже надо разведать и мониторить, чернобыльской радиацией загрязнило территорию Украины, Белоруссии (практически 1/5 территории) и РФ, а что-то дошло даже до США.

ПуСО

Но это будет позже, а пока после первичной разведки нужно было выяснить, идёт ли реакция? Эта информация была необходима для принятия дальнейших решений – ведь если реакция идёт, то она неуправляема, а значит её нужно срочно прекращать. Занялись выяснением военные. Они отправились к блоку на бронемашине, оснащённой датчиком присутствия нейтронных полей. Их результаты оказались неутешительными – поля есть, а значит, реакция активно идёт. Это требовало проверки, и к блоку на той же машине отправился академик Легасов. Он пришёл к выводу, что те потоки, которые уловили датчики военных – это не нейтронные излучения от работающего реактора, а гамма-излучение от обломков здания, реактора, да даже от земли. Учёные решили тогда оттолкнуться от другого – о ходе реакции могли свидетельствовать не только нейтронные потоки, но и наличие в воздухе короткоживущих изотопов йода – йод-181 и йод-184 в соотношении не в пользу долгоживущих элементов. Довольно быстро стало ясно, что это не так, количество короткоживущих изотопов быстро снижается, а значит, реакция не идёт. Тем не менее, учёные не исключали сохранения части кладки, достаточной для того, чтобы в нём шла самоподдерживающаяся цепная реакция. Впрочем, такая часть кладки долго существовать не могла. Она бы очень быстро разрушилась из-за перегрева.

Cat_Cat

рбмкАЭСЯдерный реакторЧернобыльреактор образовательныйочень длиннопостдлиннопостИсторияCat_Catvk...

Чернобыль ч.5. Вне АЭС

Предыдущая часть

Мы, конечно, не совсем знали, что делать. Это, как говорится, пока жареный петух не клюнет. Я вообще считаю, что у нас гражданская оборона оказалась не на уровне.
Александр Эсаулов, тогда зампредседателя горисполкома Припяти

Хроника исчезающих поселений

В припятском горисполкоме об аварии узнали примерно в четвёртом часу ночи. Уже к четырём часам утра на ногах были все – от председателя горисполкома до начальника гражданской обороны. Необходимо было решать, что делать. Решать было непросто – опыта как такового у городского начальства не было: зачастую, учения гражданской обороны не выходили дальше кабинетов, к тому же на всех уровнях прямо заявлялось о невозможности подобной аварии.

Первым, самым очевидным решением стала мойка города. Однако машин было очень мало – всего четыре, а ввиду срочности первую машину привёз водитель, который управлять ей не умел. Тем не менее, помывку, ставшую, по сути, первой процедурой пылеподавления, организовали.

Утро и день прошли в состоянии полнейшей неопределённости. О радиационном фоне в городе и произошедшем на станции ничего известно толком не было, по городу циркулировали различные слухи. Однако мероприятия не отменялись – школьники учились, причём уроки физкультуры проводились на улице в том числе. О произошедшем и мерах безопасности жителям Припяти и других близлежащих городков и сёл ничего не сообщили, дабы избежать паники. Впрочем, в школах детям раздали йод, учителя, да и родители позакрывали в домах, школах и детсадах окна.

К четырём часам вечера 26 апреля было принято решение о перевозке пострадавших из медсанчасти, которая к тому моменту оказалась переполнена, не готова к лечению людей со столь серьёзными дозами, а к тому же начинала «светить», в Москву. Прибывший утром в Припять второй секретарь киевского обкома В.Маломуж поручил возглавить выполнение этой задачи зампреду горисполкома города атомщиков Александру Эсаулову. Сначала приняли решение перевезти самых тяжёлых – пожарных и операторов, работавших на блоке ночью. При этом столкнулись с огромным количеством трудностей. Необходимо было подготовить все документы, истории болезней, личные дела. При этом многое, в том числе важные печати, осталось на станции. В итоге выехали в одиннадцать вечера, а в киевский аэропорт Борисполь прибыли только ночью.

Приехали. Ворота закрыты. Это было ночью, часа в три, начале четвертого. Гудим. Наконец - зрелище, достойное богов. Выходит некто в тапочках, галифе, без ремня и открывает ворота. Мы проехали прямо на поле, к самолету. Там уже экипаж прогревал мотор.
И еще один эпизод ударил мне прямо в сердце. Подошел ко мне пилот. И говорит: "Сколько эти ребята получили?" Спрашиваю: "Чего?" - "Рентген". Я говорю: "Достаточно. А в принципе - в чем дело?" А он мне: "Вот я тоже хочу жить, я не хочу получать лишние рентгены, у меня жена, у меня дети".
Александр Эсаулов, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

$f i i л \ i 1 ! i 1 ¡,рбмк,АЭС,Ядерный реактор,Чернобыль,реактор образовательный,очень длиннопост,длиннопост,История,Cat_Cat,vk,интернет,Чернобыль Старостина$

А.Эсаулов

К утру 27 числа Эсаулов вернулся в Припять, встретив по пути огромную колонну автобусов, предназначавшихся для эвакуации Припяти, и попал из огня да в полымя. Теперь нужно было вывезти остальных поражённых. Маломуж требовал от него совершенно дикой скорости – уже в двенадцать дня больные должны были быть в Борисполе, при том, что разговор об этом шёл в десять утра. В итоге в двенадцать-таки уехали в Борисполь. Пока собирались, поступили ещё несколько человек, поэтому вместо трёх автобусов поехало четыре. Отдельной проблемой стали провожающие:

Мы уезжали в автобусах 27-го в двенадцатом часу. Объявили посадку и заголосили провожавшие женщины. Я сказал: «Бабы, рано нас хороните». По всем симптомам я осознавал серьезность нашего положения, но, откровенно говорю, думал - жить будем. Не для всех мой оптимизм оправдался.
Удивительно четко работает «сарафанное радио». Сразу за Чернобылем село Залесское, вдоль улицы стоят, подперев ладонью щеку, женщины с жалостью в глазах. А тут казус - Виктору Смагину стало плохо, а врач в другом автобусе, пришлось останавливаться. И быстро у автобуса - толпа женщин, причитают, глядя на нас в больничной одежде.
Анатолий Дятлов

А.Эсаулов:
Собрали мы эту всю "делегацию", все оформили и выехали аж в двенадцать часов дня. Было три автобуса, четвертый резервный. "Икарусы". Тут жены стоят, прощаются, плачут, хлопцы все ходячие, в пижамах, я умоляю: "Хлопцы, не расходитесь, чтобы я вас не искал". Один автобус укомплектовал, второй, третий, вот уже все садятся, я бегу в машину сопровождения, теперь ГАИ сработало четко, сажусь, жду пять минут, десять, пятнадцать - нет третьего автобуса!
Оказывается, еще трое пораженных поступили, потом еще…
Наконец поехали. Была остановка в Залесье. Договорились, если что - фарами мигать. Едем по Залесью - раз! Водитель резко тормозит. Автобусы стали. Последний автобус от первых - метрах в восьмидесяти или девяноста. Остановился последний автобус. Вылетает оттуда медсестра - и к первому автобусу. Получилось так, что во всех автобусах медработники были, но медикаменты везли только в первом. Подбегает: "Больному плохо!" И вот единственный раз я тогда видел Белоконя. Правда, тогда еще не знал его фамилии. Мне потом сказали, что это Белоконь. Сам в пижаме, он побежал с сумкой оказывать помощь.

В. Белоконь:
"Первая партия пораженных уехала двадцать шестого вечером, часов в одиннадцать вечера, прямиком на Киев. Операторов вывезли, Правика, Кибенка, Телятникова. А мы остались на ночь. Двадцать седьмого утром мой врач говорит: "Ты не волнуйся, полетишь в Москву. Получили указание к обеду вывезти". Нас когда на автобусах везли, я чувствовал себя ничего. Даже останавливались где-то за Чернобылем, поплохело кому-то, я выбегал еще и пытался помочь медсестре"

А. Эсаулов:
"Белоконь побежал, его там за руки хватали. "Куда ж ты, ты больной". Он же пораженный был… Помчался с сумкой Причем самое интересное, что, когда начали копаться в этом мешке, никак не найдут нашатырного спирта. Я тут у этих гаишников из сопровождения спрашиваю: "У вас в аптечке есть нашатырный спирт?" - "Есть". Мы разворачиваемся, к автобусу подскакиваем, Белоконь тому парню раз ампулу - под нос. Легче стало.
И еще один момент в Залесье запомнился. Больные вышли из автобусов - кто перекурить, размяться, тыры-пыры, и вдруг бежит женщина с диким криком и гамом. В этом автобусе едет ее сын. Это же надо? Такая вот стыковка… Ты понимаешь?.. Откуда она появилась? - я так и не понял. Он ей "мамо", "мамо", успокаивает ее.
Александр Эсаулов и Валентин Белоконь, из повести «Чернобыль»

Но всё же и их привезли в Борисполь, встретив на обратном пути эвакуационную колонну из Припяти.

Вернёмся обратно в 26 апреля. В 16:00 началось совещание в горисполкоме, руководил Маломуж. Приняли решение проводить все мероприятия в субботу обычном режиме. Кроме того, в доме культуры Энергетик уже с утра начали собираться члены правительственной комиссии по ликвидации аварии. По ходу дебатов было высказано предложение начинать засыпать реактор различными материалами, в том числе песком. Для сбора песка мобилизовали достаточно много народа. Не хватало мешков, а также верёвок для переязки этих мешков. В ход пошёл даже кумач.

А в это время народ готовился к праздникам и отдыхал – суббота же. Дети гуляли по улице, дачники отправились на дачи, в том числе на так называемые «нахаловки» - самовольно захваченные участки, расположившиеся у хвойного леска, отделявшего Припять от АЭС. Этот лесок уже в первую ночь набрал много радиации и впоследствии порыжел, став одной из самых известных в фольклоре достопримечательностей Зоны.

А в час ночи приняли решение об эвакуации города в 14:00. Работникам горисполкома пришлось в авральном режиме готовить документы. Позже они так и назовут этот период – война. Из Киева к городу потянулась огромная колонна из тысячи с лишним автобусов, обрекая столицу УССР на транспортный коллапс.

м
kl 1 i ашлЛИВи
... - » 1 & . Л J. 1 ?
чд n HHM L* к ' 'll
ÍT'*7#^7 1 ! л 1,
1 If tit! • . L Cri II I if M Г.1 №i 1Á
*irWbtàài£ • г£Ь1^ш~лп‘ ‘- ш P OH L 1 4 KJ WÍ ïf,рбмк,АЭС,Ядерный реактор,Чернобыль,реактор образовательный,очень длиннопост,длиннопост,История,Cat_Cat,vk

Уже эвакуированная Припять, кадр весны-лета 86. В верхнем правом углу фото виднеется стадион Авангард

Кто-то из жителей уехал ещё двадцать шестого апреля, кто-то утром двадцать седьмого. Кто-то окольными путями узнал об эвакуации ночью и начал собираться заранее. Однако в остальном жизнь города пока ещё не омрачилась. Доходило до сюрреализма:

На воскресенье был запланирован пробег "Здоровье". Педагоги не знали - будет он или не будет. Одна из учительниц звонила в горком: "Я утром детей всех собираю в школу" И когда ей сказали, что уже об эвакуации все кричат, она воскликнула: "Какая эвакуация, ребята? Ведь у нас сегодня пробег "Здоровье"!"
Представьте: до эвакуации остается полтора часа. В кафе нашем детском, в большом торговом центре, полно родителей с детьми, едят мороженое. Выходной день, все хорошо, все спокойно. С собачками люди прогуливались по городу. А когда мы подходили и объясняли народу - реакция была бурной и недоверчивой: это не ваше дело, мол, что я хожу. Хочу - гуляю. И все. Люди так воспринимали.
Не знаю, верили нам, не верили. В магазинах много всяких продуктов, праздники на носу, люди закупают продукты, у каждого свои планы - тот на дачу едет, тот туда…
Помню, Саша Сергиенко, наш второй секретарь, возмущался: "Видел только что - ребенок сидит на песке, а папа его СИУР - старший инженер управления реактором. Ну как он, зная, что авария на атомной станции, мог позволить ребенку сидеть, ковыряться в песке? А улица граничит с этим леском". Он "Рыжий лес" имел в виду…
Анелия Перковская, секретарь припятского горкома комсомола. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

По городу знаменитое объявление об эвакуации 27 апреля в 14:00 на три дня прошло четырежды. Сама эвакуация Припяти прошла организованно, без серьёзных проблем, хотя и не без накладок. Где-то чуть не забыли бабушку, где-то за три часа до эвакуации умер человек, где-то кто-то решил спрятаться и остаться в городе. Таких уклонистов нашлось 20 человек.

В течение всего утра работников милиции и других должностных лиц инструктировали о порядке проведения эвакуации. Сама эвакуация началась в 14:00, а завершилась в 16:30, в течение которых колонны по 20 автобусов и 5 грузовиков в сопровождении ГАИ забирали людей от подъездов и домов и отвозили в различные сборные пункты. Жители в целом вели себя адекватно и спокойно, хотя и не всегда соблюдали требования должностных лиц, пытаясь забрать коляски и другие громоздкие вещи, выпуская детей на улицы из подъездов вопреки требованиям и предупреждениям: «В подъезде жарко. Попробуйте часами постоять в подъезде».

ЗА1КИЕ,рбмк,АЭС,Ядерный реактор,Чернобыль,реактор образовательный,очень длиннопост,длиннопост,История,Cat_Cat,vk,интернет,Чернобыль Старостина

,рбмк,АЭС,Ядерный реактор,Чернобыль,реактор образовательный,очень длиннопост,длиннопост,История,Cat_Cat,vk,интернет,Чернобыль Старостина

Достаточно известное фото колонны автобусов с эвакуированными. И на втором фото судя по всему та же колонна.

27 апреля эвакуировали и Чернобыль-2.

Чернобыль-2 до аварии

В целом эвакуация Припяти прошла не идеально, но хорошо. А вот об эвакуации окружающих сёл этого не скажешь. Тому есть ряд причин. Во-первых, возрастное различие. Припять была заселена в основном молодёжью, которая хоть и пустила корни в городе, но всё же легче на подъём, не привязана к скоту (не берём в расчёт домашних животных, коих, кстати, забирать не разрешали). А вот сельчане и жители Чернобыля были куда старше, в основном старики. Им идти некуда, они в своих домах прожили всю жизнь, в этих же домах жили предки – словом, корни были слишком сильны. Во-вторых, и это вытекает из во-первых, припятчане были куда образованнее, они понимали всю опасность складывавшейся ситуации. А вот селяне нередко руководствовались принципом «радиации не видно – значит её нет». Иные пытались лечиться водкой, самогоном и другими народными способами обойти сухой закон. Ну и в-третьих, уровень обеспечения информацией горожан и сельчан не то что кардинально отличался, он был словно с другой планеты.

А вот локацию этого фото установить не удалось. Есть ощущение, что это эвакуация со станции Янов, а значит это скорее всего на фото жители близлежащих населённых пунктов. Однако точно сказать я не могу.

Если Припять, находившуюся в паре километров от станции, и Чернобыль-2, являвшийся стратегическим объектом, эвакуировали и законсервировали 27 апреля, то сельчане (к ним я буду относить и жителей Чернобыля, который хоть и ПГТ, но всё-таки состоял большей частью из частной застройки) в десятикилометровой зоне (то есть окружности радиусом в 10 км с центром на ЧАЭС) ждали своей очереди неделю. При этом многие сёла, например Копачи или Чистогаловка, попали под первый выброс и оказались сильно заражены. Сельчане плохо понимали, что же произошло, но в силу более низкого уровня образования придавали этому меньше значения. Однако всячески помогали уже обустраивающимся военным в первых мероприятиях ликвидации – сборе песка для забрасывания в реактор. Многие тогда ходили в храмы в Чернобыле и селе Красное. Они молились Господу за благополучие, за то, чтобы помог избавиться от новой напасти, пришедшей на их землю.

Копачи до аварии

А 2 мая грянул гром – появились первые сообщения о грядущей эвакуации. Если до этого царили простое напряжённое ожидание и надежда на «пронесёт», то после в сердцах селян поселились тревога и страх. Нахлынули воспоминания о страшном 41-м годе, по сёлам прокатилось отчётливое «война!». Положение осложнялось высоким средним возрастом селян - многие старики были уже несколько лет лежачими. Власти, дабы сдержать панику, твердили об отъезде на короткое время, пресловутые три дня. В ночь на 3 мая начали забирать скот. Записывали вес, количество животных – и увозили. А утром уже начали собираться люди. В тот день разом эвакуировали 15 сёл, всего десять тысяч человек. Люди больше туда никогда не вернулись, а самые заражённые вскоре захоронят. В следующие четыре дня эвакуировали Чернобыль и ещё множество сёл (всего 43 населённых пункта), всего 28 500 человек. В некоторые из них уже скоро вернутся самосёлы.

Чернобыль до аварии.

Нашлись и отказники. Так в селе Чистогаловка в десятикилометровой зоне, попавшем по самый первый выброс, где фон был в тысячу раз больше нормального, до самого разрушения села проживал пожилой мужчина. Он надеялся пережить месяц-два в глубоком подполье до улучшения обстановки. И он был не единственным.

Самый яркий пример – белорусская деревня Ковшиловка, находившаяся в 43 км от АЭС на западе. Она попала под один из первых выбросов и была жутко заражена как для населённого пункта – фон там был выше, чем в Чернобыле, что в 17 км от АЭС. При нижней границе среднего фона, требующей отселения, в 0.7 миллирентгена/ч (в ~30 раз больше природного) Ковшиловка жила с фоном в 5 миллирентген (данные июля 1986 года). Местные жители отправили детей к родственникам, но сами выселяться отказались. Это обстоятельство привело прибывших туда радиационных разведчиков в шок:

Словно в какой-то заморской оранжерее — ПРОЦВЕТАЛА в палисадничках Ковшиловки утонченно-благоуханная плоть… А у нас перед глазами еще стоят обычные наши ландшафты: развороченная АЭС, черный пролом реактора, уродливо-огромные машины, робы хаки и других безобразных колеров, военный строй, палатки лагеря — все угловатое, затертое, серое…
И за ЦВЕТАМИ этими, только-только с наших обычных рабочих уровней в зоне — рентгены, сотни миллирентген в час, — мы как-то не сразу сообразили, что мы, собственно говоря, меряем… уже намеряли.
В Ковшиловке было 5 миллирентген в час!
5 мР/ч. — в живом селе! — где люди живут!!! нормальная жизнь идет!!! Когда выселяют уже при 0,7, а в самом Чернобыле-городе (по которому ходят только люди в робах, а некоторые особо перепуганные даже в респираторах) — максимум было 3 (три) миллирентгена в час! — и Чернобыль давным-давно уже — это 30-километровая выселенная закрытая зона, за одно только пребывание в которой зарплату удваивают!..
А тут — далеко от зоны, от самой АЭС километрах почти в полусотне — уровень 5 мР/ч.! А в селе идет обычная жизнь: люди в нормальной одежде, кто-то на огороде возится, ходят по улицам, покупают еду в магазине, едят, пьют, спят… На 5 миллирентгенах в час! без никаких респираторов!.. Да автомобили этого села ПУСО «Рудня Вересня» не выпустило б! И «Рудня Beресня» — это ж еще не последнее ПУСО до выезда из зоны!
5 миллирентген в час! В живом селе!..
Мы ошизели. Почему они живут? Как?…
Сергей Мирный, участник ликвидации последствий аварии, командир взвода радиационной разведки. Живая сила. Дневник Ликвидатора.

Тем не менее, Ковшиловку всё-таки выселили. Отселение и эвакуация были жуткой трагедией для припятчан, но их страдания не идут ни в какое сравнение с селянами, покидавшими дома, помнившие поколения их предков. Многие не хотели уезжать.

Мне старики, которым лет по семьдесят пять - восемьдесят, говорят: "Остаемся, батюшка, здесь. Не поедем никуда. Все равно помирать". Я говорю: "Дорогие, вы знаете, ваш день смерти еще не пришел. Зачем же оставаться? Раз нас везут отсюда - значит, надо сделать то, что положено. Ведь мы вскоре назад вернемся". Мы рассчитывали на то, что, может, на месяц, не больше мы едем… Вещей особых никто с собой не брал. Я лично свои вещи оставил - ризы, рясу - все в Красном оставил. <…> И вот вы знаете, когда с людьми по душам поговоришь, они соглашаются. Говорю: «У вас же есть дети, внуки, невестки… Надо вместе ехать, зачем же расставаться?»
Отец Леонид, тогда священник села Красное. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

Эвакуированных поначалу размещали в близлежащих сёлах, где радиационная обстановка ещё не успела испортиться. Однако по мере продолжения выбросов приходилось отселять и эти сёла и перевалочные лагеря. Сергей Мирный рассказывает о том, как мерил белорусское село Плоское. Тогда, в июле, решалась судьба села – отселять или нет. Осложнялась ситуация тем, что в Плоском помимо его жителей разместились ещё два села, эвакуированных сюда ранее. Новое жильё эвакуированные получат ещё не скоро. А пока драма эвакуации консервировалась внутри временных мест проживания. Люди в целом пережили её достойно, особенно, как ни странно, эвакуированные. Анелия Перковская вспоминает о том, как общалась с родственником одного из работников АЭС:

Разное было в те дни. Вот мне запомнился один человек. Хочется, чтобы прочитал эти мои слова тот человек, чтобы совесть в нем заговорила. Это было первого мая. Пришла я утром в информационный центр. Еще никого из наших не было. Стоит мужчина лет сорока восьми и говорит: "Ах, так это вы от Припятского горкома партии?" - "Да, это я". - "Дайте мне списки погибших". Я говорю: "Погибло два человека. Шашенок и Ходемчук". - "Неправда". Я говорю: "На каком основании вы со мной так разговариваете?" А он кричит: "Конечно, вы тут красивая, цветущая (а я стою в чужой одежде), вы такая спокойная, потому что вывезли все из Припяти. Вы думаете, мы не знаем? Мы знаем все!"
Мне в этот момент захотелось одного: посадить этого человека в машину, завезти в мою квартиру и там с ним поговорить…
Его сын работал на атомной станции. Поэтому я говорю: "Судя по всему, он находится в пионерлагере "Сказочный" А он опять кричит: "Как вы со мной разговариваете, я шахтер, я заслуженный человек". Я его спрашиваю: "Откуда вы приехали?" Он отвечает: "Из Одессы".
Дали мы ему машину, он поехал в "Сказочный", нашел там сына, как я ему и говорила, потом благодарности огромные, но это все уже не воспринималось. Меня его поведение так выбило из колеи, что я пару часов не могла прийти в себя.

А между тем, на фоне трагедии эвакуации развернулись другие события, которые очень не хочется видеть в реальности.

Когда гласность ещё не пришла

28 апреля работники шведской АЭС Форсмарк, что в 100 км от Стокгольма, не смогли попасть на работу – их одежда была слишком сильно заражена. Всех сотрудников немедленно эвакуировали со станции. Спустя несколько часов выяснилось, что фон поднялся в 100 раз по всей Швеции, а характер загрязнения однозначно указывал на аварию на АЭС в районе советской Прибалтики. Так мир узнал об аварии на ЧАЭС. Ещё до остальных жителей СССР. Если ранее последствия радиационных аварий в СССР за пределы страны не выходили, что позволяло советскому руководству о них молчать, то теперь пришлось говорить.

А теперь отправимся в Киев тридцатого апреля. Ночью ветер поменял направление, выбросы с ЧАЭС пошли на юг, и в столице УССР начал повышаться радиационный фон. Об аварии в городе узнали ещё 27 числа, но информации было предельно мало, земля полнилась слухами, большинство было вообще не в курсе происходящего. И вот 30 апреля в городе начинает оседать радиоактивная пыль. Среди высших должностных лиц началась тихая паника. С одной стороны над ними висело самое высокое начальство, да и общее понимание ситуации не позволяло им решиться на широкое информирование населения – это, с их точки зрения, грозило паникой, которая в такой взрывоопасной (во всех смыслах) обстановке могла привести к апокалипсису в масштабах как минимум одного из самых больших городов СССР. С другой же стороны присутствовали и чисто человеческие чувства – все мы всё-таки люди. Многие должностные лица различных уровней имели конкретные предложения по информированию населения об аварии, о мерах профилактики, о мерах предосторожности. Однако высшее начальство их отметало. Произойди авария в другое время, может быть (подчёркиваю, может быть), всё сложилось бы иначе. Но завтра первое мая, там запланирован парад. А шестого мая – велогонка Мира. Да и девятое мая не за горами.

Но кроме обилия дат был и другой, куда более важный фактор – маниакальное стремление номенклатуры сохранять лицо посредством утаивания всего плохого. Советские СМИ об аварии хранили практически тотальное молчание. Первое официальное сообщение появилось лишь 28 апреля в программе «Время». Зато «вражьи голоса» активно гнали в эфир различную информацию об аварии, известную за границей. Да что там «вражьи голоса», даже братская Польша открыто говорила по радио о том, какие меры предосторожности нужно применять, какой где фон. Одним словом, в Киеве царил информационный вакуум, заполняемый слухами и обрывочной информацией. Первомайский парад таки провели, но заметно ограничили количество принявших в нём участие людей (практически вдвое). Отменили ряд мероприятий, сопровождавших велогонку.

В.Щербицкий, крайний справа

С парадом вообще связано много нехорошего. Высшие должностные лица, в частности, первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий, были против его проведения. Однако над любым высшим начальством есть кто-то ещё выше. Москва требовала парад провести, дабы не создавать панику в городе. Щербицкий отдал приказ горисполкому и партийцам высшего уровня привести и усадить на трибуны детей, в том числе своего внука Володю. И тем не менее сам председатель ЦК КПУ до конца продолжал бороться за свою точку зрения. Проблем было несколько – 1 мая в городе был зарегистрирован самый высокий фон за всё время наблюдения (это, правда, выяснится позже); принесённая в город ветром пыль содержала в себе очень опасные элементы, в том числе йод, отрицательно влияющий на организм; конфигурация города была такова, что ветер нёс всю эту гадость с Днепра прямо на Крещатик, где всё это концентрировалось и оседало.

В 10 часов должны были открывать парад, остается каких-то минут десять, самый ответственный момент, а Щербицкого все нет! Члены политбюро и правительства нервничают, открывать парад должно первое лицо, кроме Щербицкого никто не имел права этого делать. И тут со стороны улицы Городецкого появился автомобиль Владимира Васильевича. Машина не ехала, а летела как пуля. Щербицкий выскочил из нее весь красный от возбуждения. Как он бранился! «Я ему говорю, что нельзя проводить парад на Крещатике, это не Красная площадь, это яр, здесь скапливается радиация! А он мне: я тебя сгною, попробуй только не провести! Да черт с ним, пойдемте открывать парад». Всем стало ясно, что Щербицкий только что говорил по телефону с Горбачевым.
Председатель киевского горисполкома Валентин Згурский, цитируется по статье газеты Комсомольская правда в Украине от 26 апреля 2011 года

Киевский контраст. Первомайская демострация и очередь за бланками на проверку на радиоактивное заражение

И только шестого мая по республиканскому телевидению к населению обратился министр здравоохранения УССР Романенко с рекомендациями для населения. Рекомендации эти были, безусловно, правильные, хотя и самые простейшие – закрывать окна, так как радиация распространяется в том числе в виде пыли и аэрозолей, по максимум ограничить пребывание на улице, особенно это касалось детей, которых вообще следовало бы вывезти. Вакуум прорвался различными передачами и статьями, да только вот времени прошло слишком много. И произвели эти рекомендации эффект разорвавшейся бомбы – люди погрузились если не в панику, то в очень сильное напряжение. Оно и неудивительно, радиофобия культивировалась среди населения в условиях Холодной войны очень активно. А ведь до Киева доходили слухи о том, что реактор может взорваться ещё раз, что Киев готовятся эвакуировать (и эвакуация реально обсуждалась, хотя пока никакой необходимости в ней не было).

Шпиономания и секретность вокруг чернобыльской аварии были сколь огромными, столь же и вредными, и в то же самое время бесполезными – на Западе об аварии знали хоть и меньше, чем в СССР, но тоже немало. Только вот там из этого секрета не делали, а сообщали населению. Больше того, вечером 26 апреля спутниковые снимки 4 реактора уже легли на стол Рейгану, который запросил информацию у СССР об аварии через линию связи глав двух государств и не получил ответа.

У нас же творился подлинный бардак. Население не получало никакой информации о произошедшем, что в зоне привело к излишнему переоблучению в том числе детей. В Припяти, на секудочку, 26 апреля не было объявлено толком ни о каких мерах безопасности, дети ходили на улицу на физкультуру, игрались в песочницах, люди гуляли вместо того, чтобы по максимуму загерметизироваться в квартирах и ждать эвакуации. Понятен мотив – сразу эвакуировать людей было невозможно, а панику поднимать было невероятно рискованно. Это понимали все, даже эвакуированные припятчане подмечали, что если бы им не сказали, что эвакуация «на три дня», то так организовано её бы не провели. В Киеве хоть фон и был всё равно невысоким, но ведь и минимально безопасных доз не бывает, просто чем меньше фон, тем дольше будет копиться реально опасная доза, тем меньше вероятность получить лучевую болезнь, однако даже природный фон может быть опасен. Но совершенно никакого оправдания нет столь длительной задержке эвакуации окружающих сёл и городков. А даже если она была и невозможно, то необходимо было в понятной форме донести до населения все возможные опасности. Простите, 26 и 27 апреля в 500-700 метрах от развороченного реактора ходили поезда, в которых были открыты окна. Люди работали на грядках, дети гуляли и играли.

Не хочу умалить работу тех, кто организовывал эвакуацию, она была проведена практически образцово. Но в остальном работа ГО была полностью провалена. И это в стране, которая готовилась участвовать в самой настоящей ядерной войне.

Отмечу, пожалуй, что у меня нет и не может быть абсолютно всей информации о тех днях. Я могу судить по достаточно ограниченному, хоть и широкому объёму воспоминаний и литературы. Поэтому я могу быть неправ в своих оценках и мнении.

Cat_Cat

рбмкЧернобыльЯдерный реакторАЭСИсториядлиннопостCat_Catvkреактор образовательныйочень длиннопост...

Чернобыль ч.4.2 Авария

-Тут уровень бешеный, что вы делаете? - Работаю я здесь.

Работники АЭС сначала не поняли, что же именно произошло. Было понятно лишь, что произошло нечто страшное, нечто сверх максимальной проектной аварии. А потому необходимо было предотвратить развитие последствий. А для этого необходимо было, во-первых, предпринять первоочередные меры, а во-вторых, разведать ситуацию.

По словам Дятлова, в тот момент посчитали главным обеспечить полностью нарушенное охлаждение тепловыделяющих элементов (ТВЭлов) даже несмотря на то, что они скорее всего уже расплавились. Дело в том, что, не зная характера разрушений, Дятлов тогда ещё думал, что реактор цел и заглушен, а повреждён главный контур теплоносителя, вследствие чего вода вместо охлаждения реактора может оказаться в непредназначенных помещениях. На самом деле это было не совсем так. Но это выяснится позже, а пока…

У пульта реактора глаза мои полезли на лоб. Стержни СУЗ где-то в промежуточных положениях, вниз не идут при обесточенных муфтах сервоприводов, реактиметр показывает положительную реактивность. Операторы стоят растерянные, полагаю, и у меня был такой же вид. Немедленно послал А.Кудрявцева и В.Проскурякова в центральный зал вместе с операторами опускать стержни вручную. Ребята побежали. Я сразу же понял абсурдность своего распоряжения - раз стержни не идут в зону при обесточенных муфтах, то не пойдут и при вращении вручную. И что показания реактиметра - вовсе не показания. Выскочил в коридор, но ребята уже скрылись.
Анатолий Дятлов

,рбмк,Чернобыль,Ядерный реактор,АЭС,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,реактор образовательный,очень длиннопост,Чернобыль Старостина

Кудрявцев и Проскуряков

Выполнять команду по ручному включению (накануне, напомню, её вывели из работы по требованию программы испытаний) системы аварийного охлаждения реактора отправили Юрия Трегуба и Сергея Газина.

К арматуре панелей безопасности - она обесточена. Акимов дает мне команду открыть ручную арматуру системы охлаждения реактора… Кричу Газину - он единственный, кто свободен, все на вахте заняты: "Бежим, поможем". Выскочили в коридор, там есть такая пристройка. По лестнице побежали. Там какой-то синий угар… мы на это просто не обращали внимания, потому что понимали, насколько все серьезно… свое задыхание я ни во что не ставил… По лестнице на 27-ю отметку выскочили, язык уже не глотает, нас потом расспрашивали, мы начали потом понимать, что к чему… Примчались. Я был впереди, я эти помещения знал как дважды два. Дверь там деревянная. Только я выхватил дверь - она была, видимо, набухшая - как меня сразу ошпарило паром. Я туда сунулся, чтобы внутрь войти, но но выдержал дальше - там находиться невозможно было.
Юрий Трегуб

Параллельно с первичными действиями началась и разведка. Первичная картина поистине впечатляла. Лучше тех, кто видел ЭТО своими глазами, не расскажет никто.

В коридоре пыль, дым. Я вернулся на БЩУ и приказал включить вентиляторы дымоудаления. А сам через другой выход пошел в машинный зал.
Там картина, достойная пера великого Данте! Часть кровли зала обрушилась. Сколько? Не знаю, метров триста - четыреста квадратных. Плиты обрушились и повредили масляные и питательные трубопроводы. Завалы.
С двенадцатой отметки взглянул вниз в проем, там на пятой отметке находились питательные насосы. Из поврежденных труб в разные стороны бьют струи горячей воды, попадают на электрооборудование. Кругом пар. И раздаются резкие, как выстрел, щелчки коротких замыканий в электрических цепях.
В районе седьмого ТГ загорелось масло, вытекшее из поврежденных труб, туда бежали операторы с огнетушителями и разматывали пожарные шланги.
На кровле через образовавшиеся проемы видны сполохи пожара.
<…>
Ушел с БЩУ с намерением посмотреть обстановку в реакторном зале, куда выходит верх реактора. Не дошел. Встретил операторов газового контура И.Симоненко и В.Семикопова и операторов центрального зала О. Генриха и А.Кургуза. Толя Кургуз был страшно обожжён, кожа лица и рук свисает клочьями. Что под одеждой - не видно. Сказал им быстро идти в медпункт, куда уже должна прийти машина скорой помощи. Игорь Симоненко сказал, что здание реакторного цеха разрушено. Быстро прошел еще несколько метров по коридору на десятой отметке, выглянул из окна и увидел... точнее не увидел, ее не было — стены здания. По всей высоте от семидесятой до двенадцатой отметки стена обрушилась. Что еще - в темноте не видно. Дальше по коридору, вниз по лестнице и из здания наружу. Медленно иду вокруг здания реакторов четвертого, затем третьего блоков. Смотрю вверх. Есть на что посмотреть, но, как говорится, глаза бы мои не глядели... на такое зрелище. Несмотря на ночь и плохое освещение, видно достаточно. Кровли и двух стен цеха как не бывало. В помещениях через проемы отсутствующих стен видны местами потоки воды, вспышки коротких замыканий на электрооборудовании, несколько очагов огня. Помещение газобаллонной разрушено, баллоны стоят наперекосяк. Ни о каком доступе к задвижкам речи быть не может, прав В. Перевозченко. На кровле третьего блока и химцеха несколько очагов, пока еще небольших. Видимо, возгорание происходило от крупных фрагментов топлива, выброшенных взрывом из активной зоны. Может и от графита, хотя при мощности 200 МВт графит имел температуру не больше 350° С и, пролетев по воздуху, должен был охладиться. Но диспергированное (иначе говоря, гранулированное или порошкообразное – прим. А.С.) топливо могло внедриться в графит и тогда он разогревался после вылета из зоны. Правда, это сомнительно. Я не видел на земле светящихся кусков графита. И несветящихся не видел, хотя еще раз позднее обходил по улице оба блока. Но вниз я не смотрел, крупных кусков под ноги не попалось, так что не споткнулся ни разу.
Анатолий Дятлов

Кургуз и Перевозченко

Я вернулся, доложил, что помещение запарено. Здесь появился начальник смены Перевозченко. Схватил меня и говорит: "Пошли на улицу, увидишь, гидробаллоны развалились". Я выскочил на улицу, реально помню, что рядом были Юрченко и Перевозченко. Вижу: эти гидробаллоны огромные - как спички, валяются внизу…
Как только я это доложил, СИУБ кричит, что отказала арматура на технологических конденсаторах. Ну, опять я - я ведь свободен. Надо было в машзал… Нашел старшего оператора… но тут, конечно, что я увидел… В машзал нельзя было проскочить через дверь. Я открываю дверь - здесь обломки, похоже, мне придется быть альпинистом, крупные обломки валяются, крыши нет… Кровля машзала упала - наверно, на нее что-то обрушилось… вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой… пылевой. Думаю - ничего себе… откуда эта чернота? Такая мысль. Это что - на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась? Потом я понял. Это был графит. <…>
Встречаю Проскурякова в коридоре. Он говорит: "Ты помнишь свечение, что было на улице?" - "Помню". - "А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона…" Я говорю: "Я тоже так думаю. Если в барабан-сепараторе нет воды, то это, наверно, схема "Е" накалилась, и от нее такой свет зловещий". <…>
Я подошел к Дятлову и еще раз на этот момент ему указал. Он говорит: "Пошли".
И мы пошли по коридору дальше. Вышли на улицу и пошли мимо четвертого блока… определить. Под ногами - черная какая-то копоть, скользкая. Кто-то еще был с нами. Впереди Дятлов, я за ним, а третий увязался за нами - по-моему, кто-то из испытателей, из посторонних людей, любопытных. Я его чуть матом не отсылал, чтобы он не лез. Мне уже стало ясно, что здесь… Но он шел за нами… Если человек хочет…
Прошли возле завала… я показал на это сияние… показал под ноги. Сказал Дятлову: "Это Хиросима". Он долго молчал… шли мы дальше… Потом он сказал: "Такое мне даже в страшном сне не снилось". Он, видимо, был… ну что там говорить… Авария огромных размеров".
Юрий Трегуб

"Дозик" снова возвращается. Меряет. По роже видно, что хочется поскорей отсюда "свалить" Называет цифры. Ого! Прибор в зашкале! Фонит явно с коридора. За бетонными колоннами БЩУ дозы меньше. А "дозик" удрал тем временем. Шакал!
Выглянул в коридор. На улице ясное солнечное утро. Навстречу Орлов. Машет рукой. Из коридора заходим в небольшую комнату. В комнате щиты, пульты. Стекла на окнах разбиты. Не высовываясь из окна, осторожно смотрим вниз.
Видим торец 4-го блока… Везде груды обломков, сорванные плиты, стенные панели, на проводах висят искореженные кондиционеры… Из разорванных пожарных магистралей хлещет вода… Заметно сразу - везде мрачная темно-серая пыль. Под нашими окнами тоже полно обломков. Заметно выделяются обломки правильного квадратного сечения. Орлов именно потому меня и позвал, чтобы я посмотрел на эти обломки. Это же реакторный графит!
Дальше уже некуда.
Еще не успели оценить все последствия, возвращаемся на БЩУ-4. Увиденное так страшно, что боимся сказать вслух. Зовем посмотреть заместителя главного инженера станции по науке Лютова. Лютов смотрит туда, куда мы показываем. Молчит. Орлов говорит:
- Это же реакторный графит!
- Да ну, мужики, какой это графит, это "сборка-одиннадцать".
По форме она тоже квадрат. Весит около 80 кг! Даже если это "сборка-одиннадцать", хрен редьки не слаще. Она не святым духом слетела с "пятака" реактора и оказалась на улице. Но это, к сожалению, не сборка, уважаемый Михаил Алексеевич! Как заместителю по науке, вам это надо знать не хуже нас. Но Лютов не хочет верить своим глазам, Орлов спрашивает стоящего рядом Смагина:
- Может, у вас до этого здесь графит лежал? (Цепляемся и мы за соломинку.)
- Да нет, все субботники уже прошли. Здесь была чистота и порядок, ни одного графитного блока до сегодняшней ночи здесь не было.
Все стало на свои места.
Приплыли.
А над этими развалинами, над этой страшной, невидимой опасностью сияет щедрое весеннее солнце. Разум отказывается верить, что случилось самое страшное, что могло произойти. Но это уже реальность, факт.
Взрыв реактора. 190 тонн топлива, полностью или частично, с продуктами деления, с реакторным графитом, реакторными материалами выбросило из шахты реактора, и где сейчас эта гадость, где она осела, где оседает - никто пока не знает!
Аркадий Усков, старший инженер по эксплуатации первого энергоблока, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль». Это запись из его дневника, в которой описывается работа на станции уже утром.

•• • ti •,рбмк,Чернобыль,Ядерный реактор,АЭС,История,длиннопост,Cat_Cat,vk,интернет,реактор образовательный,очень длиннопост,Чернобыль Старостина

Судя по всему, это Усков. Фото сделано на БЩУ-3 — пункте управления реактора 3 блока в этом году. Если я правильно понимаю, то за спиной Ускова сельсины — приборы, показывающие глубину погружения стержней СУЗ.

Собственно говоря, работа сотрудников, тушивших вытекавшее из турбогенераторов масло, была одним из самых важных действий первых минут, так как в случае расширения пожар охватил бы весь машзал, последствия были бы непредсказуемыми. А всё, описанное в рассказах Трегуба и Дятлова, произошло в первые полчаса.

Вскоре на БЩУ-4 доставили человека, получившего тяжелейшие травмы. Хотя повреждения, полученные Владимиром Шашенком, инженером наладочного предприятия, находившимся неподалёку от реактора, трудно назвать даже травмами. На него упала тяжёлая балка, смявшая позвоночник и переломавшая рёбра, кроме того, его обварило горячей водой и паром. Шашенок, тем не менее, смог подать сигнал, благодаря которому его нашли и вытащили. Он умрёт утром в реанимации, не приходя в сознание.

Кроме того, велись поиски ещё одного человека, оператора ГЦН Валерия Ходемчука. Он работал рядом с реактором, так что ему не повезло – вход в помещение был завален бетоном перекрытия и рухнувшим краном. Однако какой-то доступ к помещению операторов оставался, правда путь был опасен – сверху лилась вода. Туда полез Валерий Перевозченко, однако Ходемчука не нашёл. Он оказался погребён под бетоном и металлом. Тщетная попытка обернулась тяжёлыми радиационными ожогами от воды, стоившими жизни спасателю. Так, во всяком случае рассказывает Дятлов.

Ходемчук и Шашенок

Вообще в первичных действиях по ликвидации аварии роль зама старшего инженера станции огромна. Это не удивительно, так как он был старшим по должности среди находившихся в ту ночь на блоке. По его словам, присутствовал ещё начальник смены станции Борис Рогожкин, однако участия он практически никакого не принимал. Он оставался на БЩУ-3.

Дальше необходимо было обесточить как можно больше электроцепей, которые, будучи повреждёнными, постоянно создавали короткие замыкания, провоцируя пожары. Эта задача выпала на плечи работников БЩУ-4 во главе с Акимовым. Параллельно сливали в аварийные цистерны турбинное масло и замещали взрывоопасный водород азотом в электрогенераторах работники турбинного и электрического цехов во главе с Р.Давлетбаевым и А.Лелеченко. Также было принято решение о глушении третьего блока в условиях пожара на крыше (напомню, она была общей с уже не существовавшей крышей четвёртого). Да и остальные блоки необходимо было глушить.

Лелеченко и Давлетбаев. Первый умер ещё в 1986, второй — в 2017.

К этому моменту прибыли на станцию поднятые по тревоге другие работники станции, в том числе и с других блоков, а часть из них была на станции уже с двух часов ночи. Вообще, помощь сотрудников соседних блоков была достаточно активной, особенно со стороны первого блока. Одним из них был Аркадий Усков, составивший дневник, описывающий происходившее с ним от самой аварии и до выписывания из больницы. В ту ночь на четвёртом блоке работала также его жена Марина. Основная их работа пришлась уже на утро, когда после прибытия главный инженер станции Н.Фомин приказал обеспечить подачу воды в реактор. К тому моменту многих работников ночной смены четвёртого блока на станции уже не было, их увозили в медсанчасть по мере проявления симптомов острой лучевой болезни. Правда, некоторые задерживались дольше, чем следовало. Например, СИУР Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов. Это стоило им жизней.

Как организовывалась подача воды? Напомню, ночью Трегуб и Газин с этой задачей не справились, так как не смогли получить доступ к ручным задвижкам САОР. Позже, судя по всему, доступ появился, туда направились другие люди – Топтунов, Акимов, Нехаев (старший инженер-механик реакторного цеха первого блока), Смагин (начальник смены блока, сменщик Акимова, присоединился позже), Орлов (зам начальника реакторного цеха по эксплуатации), Усков (старший инженер по эксплуатации реакторного цеха первого блока). В первый раз они пошли крутить вентили в 7:15. Тогда они смогли начать подачу воды, однако из-за разрушенных коммуникаций вода попала и то помещение, где они работали. Вторая попытка была предпринята Орловым и Усковым под руководством Смагина, однако на сей раз она была безуспешной.

Дятлов считает подачу воды в реактор ошибочной и потому стоившей многим зря потраченных жизней и здоровья.

Что операция вредная - это выяснилось через несколько часов подачи воды. Вода из-за разрушения трубных коммуникаций до реактора (да и не было его - реактора) не доходила и начала растекаться по помещениям четвертого и других блоков, разнося радиоактивную грязь. Конечно, прекратили.

Но операция эта нескольким человекам стоила тяжких телесных повреждений, а Л.Топтунову, А.Акимову и А.Ситникову стоила жизни. А.Ситников после осмотра блока, где он, конечно, получил большую дозу, но отнюдь не смертельную, конечно, понял, что реактор разрушен. О чем и доложил. На крыше он не был и на реактор сверху не глядел. Была у них попытка выйти на крышу, но металлическая дверь оказалась на замке. Не смогли. А то бы и А.Коваленко с В.Чугуновым постигла та же горькая участь.

Ситников

Слева-направо: Брюханов, Дятлов и главный инженер ЧАЭС Фомин на вынесении приговора

Отдельно нужно сказать о работе начальства и гражданской обороны ЧАЭС в ту ночь. Все описывавшие происходившее тогда в бункере гражданской обороны говорили прямо – все, в том числе и директор ЧАЭС Виктор Брюханов, были подавлены, никто поначалу не понимал, что реактор взорвался, а те же, кто понимали (Ситников и Дятлов), отказывались в это верить, ведь согласно уверениям высшего научного начальства, такого быть не могло. Поэтому нередко большая часть информации, в том числе данные о высочайших полях радиационного заражения за пределами станции (в те часы регистрировали 200 Р/ч, что – внимание – В ДЕСЯТОК МИЛЛИОНОВ РАЗ выше естественного, природного уровня радиации) фильтровалась как неправдоподобная или задерживалась у Брюханова. Слово Сергею Парашину, тогда секретарю парткома ЧАЭС (цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»):

Когда мы попали в кабинет, Брюханов тут же сказал, что переходим на управление в бункер. Он, видимо, понял, что произошел взрыв, и потому дал такую команду. Так положено по инструкции гражданской обороны. Брюханов был в подавленном состоянии. Я спросил его: "Что произошло?" - "Не знаю". Он вообще был немногословным и в обычное время, а в ту ночь… Я думаю, он был в состоянии шока, заторможен. Я сам был в состоянии шока почти полгода после аварии. И еще год - в полном упадке.
Мы перешли в бункер, находящийся здесь же, под зданием АБК-1. Это низкое помещение, заставленное канцелярскими столами со стульями. Один стол с телефонными аппаратами и небольшой пульт. За этот стол сел Брюханов. Стол неудачно поставлен - рядом с входной дверью. И Брюханов был как бы изолирован от нас. Все время мимо него люди ходили, хлопала входная дверь. Да еще шум вентилятора. Начали стекаться все начальники цехов и смен, их заместители. Пришли Чугунов, Ситников.
Из разговора с Брюхановым я понял, что он звонил в обком. Сказал: есть обрушение, но пока непонятно, что произошло. Там разбирается Дятлов… Через три часа пришел Дятлов, поговорил с Брюхановым, потом я его посадил за стол и начал спрашивать. "Не знаю, ничего не понимаю".
Я боюсь, что директору так никто и не доложил о том, что реактор взорван. Формулировку "реактор взорван" не дал ни один заместитель главного инженера. И не дал ее главный инженер Фомин. Брюханов сам ездил в район четвертого блока - и тоже не понял этого. Вот парадокс. Люди не верили в возможность взрыва реактора, они вырабатывали свои собственные версии и подчинялись им...
<…>
А до этого была такая неприятная штука. Мне сейчас ее трудно объяснить. Начальник гражданской обороны Воробьев, с которым мы приехали, через пару часов подошел ко мне и доложил: он объехал станцию и обнаружил возле четвертого блока очень большие поля радиации, порядка 200 рентген Почему я ему не поверил? Воробьев по натуре своей очень эмоциональный человек, и, когда он это говорил, на него было страшно смотреть… И я не поверил. Я сказал ему: "Иди, доказывай директору". А потом я спросил Брюханова: "Как?" - "Плохо". К сожалению, я не довел разговор с директором до конца, не потребовал от него детального ответа.

А это уже замначальника ядерно-физической лаборатории Николай Карпан (цитируется по документальной повести Ю.Щербака «Чернобыль»):

Первое, с чем я столкнулся в бункере и что мне показалось очень странным, - нам ничего о случившемся, о подробностях аварии, никто ничего не рассказал. Да, произошел какой-то взрыв. А о людях и их действиях, совершенных в ту ночь, мы не имели ни малейшего представления. Хотя работы по локализации аварии шли с самого момента взрыва. Потом, позднее, в то же утро я сам попытался восстановить картину. Стал расспрашивать людей.
Но тогда, в бункере, нам ничего не было сказано о том, что творится в центральном зале, в машзале, кто из людей там был, сколько человек эвакуировано в медсанчасть, какие там, хотя бы предположительно, дозы…
Все присутствующие в бункере разделились на две части. Люди, пребывавшие в ступоре, - явно в шоке были директор, главный инженер. И те, кто пытался как-то повлиять на обстановку, активно на нее воздействовать. Изменить ее в лучшую сторону. Таких было меньше.

Возможно, что именно замкнутость Брюханова стала одним из тех факторов, что сыграли роль в задержке эвакуации Припяти и близлежащих регионов.

Теперь вернёмся назад, примерно в полвторого ночи, когда на станцию прибыла первая пожарная команда – караул военно-пожарной части №2 – 17 человек во главе с начальником караула Владимиром Правиком. Они получили сигнал сразу же после аварии – в 1:23-24 – и выехали на место аварии. Тут же вызвали начальника ВПЧ-2 Леонида Телятникова, а также дали сигнал о высочайшей сложности и опасности пожара всем частям Киевской области, что означало, что срочно должны прибыть на АЭС части с близлежащих населённых пунктов.

Телятников, Правик, Кибенок, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Тытенок, Николай Ващук. Все они, кроме Телятникова, умрут через несколько дней в Москве.

Пока пожарные из отдалённых посёлков и городков спешили на АЭС, караулы Правика и Виктора Кибенка (начальника караула припятской пожарной части) уже приступили к тушению. Правик начал свою работу с машзала, где его караул тушил разгоравшееся масло. Затем, когда пожар был ликвидирован, караул остался возле машзала, так как риск повторного возгорания оставался, а сам Правик пошёл на крышу. Туда уже пошла городская часть Припяти. Никто тогда не знал, какой радиационный фон на станции, а уж тем более на крыше. Но потушить крышу, на которой в нескольких местах горел битум, было необходимо. Если бы она обрушилась на третий реактор, то последствия были бы непредсказуемы. Кроме того, нужно было проверить, насколько высока опасность пожара внутри разрушенного блока – что там с кабелями, как себя чувствует БЩУ-4 и так далее. Занимался этим Леонид Телятников, а консультировали его сотрудники АЭС.

Из нашего караула погиб только Правик. Остальные пять человек, что погибли, - это были ребята из шестой городской части. Так получилось, что они первыми начали тушить на реакторе. Там было наиболее опасно. С точки зрения радиоактивной опасности, конечно. С точки зрения пожарной - на машинном зале, поэтому там наш караул и действовал в начальный момент аварии.
Леонид Телятников, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»

Телятников проживёт до 2004 года, при этом сможет попасть на приём к Маргарет Тетчер. Поподробнее — здесь.

А я мимо АБК-1 на ту сторону переехал, машину поставили возле машзала, а сами вместе с Володей Прищепой на крышу [машзала] поднялись по наружной лестнице. Увидели очаги пожара. Как раз разгорелось. Ну, мы давай тушить.<...>
Старались сбивать пламя брезентовыми рукавами. На крыше противопожарное водоснабжение, и там рукава лежали в ящиках, вот этими рукавами мы и сбивали… В крыше были дырки, если бы мы воду начали лить, могло бы и "коротнуть" и… Рукавами сбивали пламя и ногами затаптывали. Очаги не сильные были, но было много загораний. <…>
Температура большая была, дышать тяжело, мы порасхристаны, каски сняли, положили. <…>
Ну, мы посмеялись и давай снова прохаживаться по крыше - она снова начала загораться, а мы снова сбивали. Водой так и не пользовались. Ходить было трудно, битум на крыше расплавился. Жарища такая… Чуть малейшее что, битум сразу же загорался от температуры. Это еще повезло, что быстро сработали, что нас туда направили… если бы разгорелась крыша - это бы ужас был. Представить невозможно. Вся станция полетела бы. Наступишь - ногу нельзя переставить, сапоги вырывает. Ну, словом, расплавленная масса. Дыры были на крыше - она была пробита полностью, плиты падали, летели с семьдесят второй отметки. И вся крыша усеяна какими-то кусками, светящимися, серебристыми. Ну, их отшвыривали в сторону. Вроде лежит, и вдруг раз - воспламенился.
Леонид Шаврей, старший пожарного караула ВПЧ-2 в ту ночь, цитируется по документальной повести Ю. Щербака «Чернобыль»

По словам Л.Шаврея, пожарных работать в условиях сильного радиационного заражения не учили. Они даже не умели толком обращаться с респиратором. Многие пожарные в ту страшную ночь получили огромные дозы облучения, а шестеро из них умерли в течение трёх недель, но только один из них принадлежал станционной части. Двое – Правик и Кибенок – получили посмертно Героев Советского Союза.

А вместе с пожарными на станцию прибыли и врачи припятской медсанчасти №126, в том числе и Валентин Белоконь. На станцию, за неимением информации, он отправился без спецодежды – в одном халате да чепчике. Когда он прибыл, уже отправили в город Владимира Шашенка, а бойцы пожарной части №6 уже получили большие дозы облучения, что выражалось в тошноте.

Еще я сказал Печерице (своему прямому начальнику – прим. А.С.), что пока пораженных нет, но пожарные говорят, что подташнивает. Начал вспоминать военную гигиену, вспоминать институт. Всплыли какие-то знания, хотя казалось, что все забыл. Ведь как у нас считали? Кому она нужна - радиационная гигиена? Хиросима, Нагасаки - все это так далеко от нас.
Печерица сказал: "Оставайся пока на месте, минут через пятнадцать - двадцать перезвонишь, мы скажем тебе, что делать. Не волнуйся, мы на город дадим своего врача, вызовем". И буквально тут же ко мне подошли трое, по-моему командированные, привели парня лет восемнадцати. Парень жаловался на тошноту, резкие головные боли, рвота у него началась. Они работали на третьем блоке и, кажется, зашли на четвертый… Я спрашиваю - что ел, когда, как вечер провел, мало ли от чего может тошнить? Замерил давление, там сто сорок или сто пятьдесят на девяносто, немного повышенное, подскочило, и парень немного не в себе, какой-то такой… Завел его в салон "скорой". В вестибюле нет ничего, там даже посадить не на что, только два автомата с газированной водой, а здравпункт закрыт. А он "заплывает" у меня на глазах, хотя и возбужден, и в то же время такие симптомы - спутанная психика, не может говорить, начал как-то заплетаться, вроде принял хорошую дозу спиртного, но ни запаха, ничего… Бледный. А те, что выбежали из блока, только восклицали: "Ужас, ужас". Психика у них была уже нарушена. Потом ребята сказали, что приборы зашкаливают. Но это позже было.

В условиях непонимания ситуации, врачи в первую очередь в ту ночь лечили симтоматику – противорвотные, успокоительные, обезболивающие от ожогов. Только несколько позже стало понятно, что нужен калий-йод (хотя уже в процессе облучения он бесполезен), да и вообще другие методы лечения

Такая ситуация сложилась на ЧАЭС на утро 26 апреля 1986 года. Впереди было ещё несколько страшных недель, когда остатки реактора не затухли, однако той ночью были сделаны основные шаги по недопущению распространения аварии на остальные блоки. Работали на износ, не жалея себя, в условиях высочайшего, а часто просто смертельного радиационного фона. Работали, понимая, что от их действий зависит очень многое, если не всё. Несомненно, персонал станции, пожарные, врачи – все они заслуживают того, чтобы называться первыми ликвидаторами.

З.ы. К сожалению, удалось найти фотографии далеко не всех людей, упомянутых в этой статье. Скорее всего, в будущем будет также. По ощущениям, не все даже упомянуты в Книге памяти участников ликвидации и жертв аварии на сайте ЧАЭС (к таким относится, например, Усков). Многие фото сотрудников взяты оттуда же, и если они где-то и есть в интернете, то найти их мне не удалось. Большая просьба - если сможете найти — скиньте ссылки в комментарии. То же касается неточностей и ошибок.

Предыдущая часть

Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме тх вк (+1000 постов - тх вк)