Св. Франциск Ассизский именовал себя «осел Господен», имея в виду, что Сеятель — это Сам Господь Иисус Христос, а осел — животное, помогающее Сеятелю разбрасывать семена. Богословы уверяют, что семена разбрасывались рукой или же сеялись при помощи скота и, следовательно, семя — это Слово Божие, которое христиане помогают сеять. Возможно, Христос в своей притчи о сеятеле, действительно, говорил о Слове. Но уже давно «ослы Господни» стали понимать под «засеванием» нечто совсем другое.
Появление кладбищ
трудно себе представить кладбище без церкви
(Иеромонах Симеон)29
В древности кладбища существовали лишь в виде исключения. Способов избавиться от покойников было множество. В основном трупы сжигали. Так поступали и кельты, и германцы, и славяне. «Обряд сожжения умерших, господствовавший среди славянского населения начала средневековой поры, своими корнями уходит в глубокую древность, вероятно, в индоевропейскую эпоху».1 Те же кельты и германцы не развеивали прах по ветру, а предавали земле урны с пеплом своих покойников, закапывая их на общем поле — обычай, который раньше ошибочно приписывали одним лишь славянам. Другие исхитрялись, кто как мог. Монголы выносили покойников в степь на съедение собакам, парсы складывали трупы на «башни молчания» на съедение грифам. Иногда умерших помещали в лодку и предоставляли морским волнам и течениям или хоронили в земле в лодке (как это было в обычае у норманнских викингов). Существовали культуры кувшинных погребений. Зачастую практиковались и более необычные способы, например, развешивание на деревьях.2,28 Детей иногда хоронили в дуплах деревьев28 и т.д.
Там же, где существовали кладбища, на которых покойники захоранивались без предварительного сожжения, правило было одно — эти кладбища всегда устраивались за пределами поселений, в городах — за городской стеной. Никто рядом с покойниками жить не хотел. В древнейшем городе Тире, например, покойников увозили хоронить на континент — сам город располагался на острове. Некрополисы в Древнем Египте близ Мемфиса и Фив тоже расположены отнюдь не в самих городах. В Риме уже в глубокой древности действовал закон, по которому никто, кроме весталок, не мог быть похоронен внутри городских стен; закон этот был повторен двенадцатью таблицами (см. Таб. X, погребальное право)3, затем неоднократно подтверждался. Римский кодекс, принятый в V веке, гласил: «Hominem mortuum in urbe ne sepelito neve urito» («Умерших нельзя хоронить или кремировать в пределах города»).
Этот «статус кво» был нарушен только с приходом христианства, радеющего о необходимости сохранения трупов для воскрешения в «вечную жизнь».
Мы помним, что сам библейский Христос к останкам умерших никакого пиетета не испытывал. И совершенно определенно об этом высказывался: «снаружи гроб кажется красивым, а внутри он полон костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф. 23:27). Но поклонение «всякой нечистоте», культ «святых мощей» легко победил самого Христа. Его мнение никто не стал учитывать. Богословы пришли к консенсусу, что Христос имел ввиду только кости грешников.
Очень быстро развилось почитание трупов, и в журнале Московской Патриархии мы можем прочитать о радости этого «благочестивого обычая и о его широком распространении уже в первые века христианства».4 Такого еще не знала ни одна культура, за исключением папуасов, у которых вдовы иногда носили с собой некоторые части тела покойного супруга.
Забота христиан о трупах приводила язычников в ужас. «А сколько вы потом еще придумали, прибавив к старому трупу свежие трупы! То есть к почитанию трупа Иисуса прибавил культ святых. Можно ли достойным образом оценить эту мерзость?» — восклицал в своих сочинениях император Юлиан. Христиане посчитали мерзостью сами книги Юлиана и сожгли их сразу после того, как расправились с самим императором. Отчаяние Евнапия из Сард после разрушения христианами последнего убежища язычества — Серапеума, храма Сераписа, — было последним криком умирающего античного мира: «Они собирают кости и черепа людей, уличенных в преступлениях и казненных по приговору суда, выдают их за богов и повергаются ниц перед ними...». Евнапий и Юлиан заблуждались — это еще не было поклонение мертвым. Доктрина «вечной жизни» принесла свои плоды — трупы для христиан стали не мертвецами, а «вечно живыми».
У христиан умершие погребались сначала в катакомбах, затем в церквях; позже в церквях стали хоронить лишь особо выдающихся лиц, обыкновенным же местом погребения стал служить церковный двор (atrium). Церквей не хватает, в них срочно переделывают бывшие языческие храмы и бани, мертвым место более нужно, чем живым. Покойников, как и позже на Руси, стараются хоронить головой на запад. Это общее христианское правило класть мертвых головой на запад напрямую связано с преданием о том, что тело Христа было похоронено головой на запад и, следовательно, лицом на восток. В духовном сочинении XIV века об этом говориться так: «Всякий должен быть погребен так, чтобы голова его была обращена к западу, а ноги направлены к востоку. Он при этом как бы самим своим положением молится и выражает, что он готов спешить от запада к востоку, от заката к восходу, от этого мира в вечность».
Борьба с «языческими пережитками» затянулась надолго, и лишь только к концу VIII века сожжение трупов было окончательно побеждено.
«Варвары, расселившиеся в V веке по Римской империи (эпоха «Великого переселения народов») были отнюдь не дикими племенами, только что вышедшими из своих лесов и степей. К V веку они прошли долгий путь эволюции, много видели и немало усвоили....
Часто у германцев совершался обряд трупосожжения — кремация. Даже в странах, принявших христианство, например во Франкском королевстве, похороны долгое время имели много языческих черт....
Христианство одержало победу в погребальных обрядах Европы лишь в IX в. Во второй половине VIII в. король франков Карл Великий под страхом смертной казни запретил кремацию как языческий обряд».5
Изменение в погребальном обряде в VII веке выразилось в почти повсеместном исчезновении погребального инвентаря и стремительном росте захоронений ad sanctos (лат. «при святых», т.е. поблизости от гробницы святого). Христиане под угрозой смертной казни запретили кремацию и стали собирать покойников в городах. Даже большинство останков из римских катакомб в были со временем перенесены к церквям в границах города при папах Павле I (757–767) и Пасхалии I (817–829).6 Для христиан это были не просто мертвые тела. Все эти покойники — «живые».
Уже к концу IX века вера в «живые» трупы дошла до своего апогея. Разница между живыми и мертвыми практически стерлась. Показателен в этом отношении печально известный «Трупный синод» (лат. synodus horrenda жуткий синод). В спорах за власть в январе 897 года сторонники Гвидонидов и нового папы Стефана VI потребовали выкопать труп умершего за девять месяцев до этого бывшего папы Формоза и предать его суду, ибо была необходимость признания постановлений Формоза ничтожными. Сделать это теперь было уже не сложно. Полуразложившийся труп бывшего папы был посажен на трон и подвергнут посмертному допросу, в ходе которого за покойника отвечал, подражая его голосу, спрятавшийся за троном дьякон. По итогам синода избрание Формоза было объявлено недействительным, его указы отменены, а три пальца, которыми он совершал крестное знамение и благословлял паству, были отрублены. По окончании заседания тело бывшего папы, лишенное одежды, проволокли по улицам «вечного города» и закопали в братской могиле для чужеземцев, потом снова выкопали и бросили в Тибр, откуда его выловил и сохранил какой-то монах. После того, как папа Стефан VI попал в темницу и был там удавлен, труп Формоза снова захоронят в соборе Святого Петра, а Теодору II, аннулировавшему постановления «Трупного синода», придется законодательно запрещать судебные преследования покойников. Что не помешает позже овладевшему Римом Сергию III, умертвив своих предшественников папу Льва V и антипапу Христофора, опять восстановить в силе постановления «Трупного синода» Стефана VI.
«В средневековом христианстве тело находилось во власти этого противоречия: его то осуждали, то восхваляли, подвергали унижению и возвеличивали. Например, труп считали омерзительным гниющим прахом, образом смерти, порожденной первородным грехом, а с другой стороны, в его честь устраивали торжественные церемонии на кладбищах; сами же кладбища из-за стен городов переносили внутрь, а в деревнях — устраивали около церквей» — пишет Жак Ле Гофф.7 Но, похоже, противоречия здесь как раз нет. Христианство просто все перевернуло с ног на голову — тело скорее является «омерзительным гниющим прахом» только пока оно живое; тогда его надо ненавидеть и всячески «умерщвлять плоть». Когда же тело действительно умирает, то с этого момента его надо чтить, и относиться в костям, как к живым. Просто не всем людям такие перверсии понятны. Но они были понятны христианам того времени. Чтобы заиметь «жизнь вечную», сначала необходимо умереть. Слова Павла «то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет» (1Кор 15:36) со временем трактуются совершенно буквально — трупы надо «сеять», как зерно. «Как семя, упавшее в землю, мы не исчезаем, когда умираем, но, будучи посеяны, восстаем» (свт. Афанасий Великий).
Сеятели трупов
Земля как бы засеяна человеческим прахом
(Протоиерей Георгий Флоровский)8
«Мы ожидаем весны и для нашего тела, — говорил латинский апологет второго века. Эти слова приводит В. Ф. Эрн в своих письмах из Рима, говоря о катакомбах: «Нет слов, которые бы лучше передавали впечатление от ликующей тишины, от умопостигаемого покоя, от беспредельной умиротворенности первохристианского кладбища. Здесь тела лежат, как пшеница под зимним саваном, ожидая, предваряя, пророчествуя нездешнюю, внемирную весну Вечности». А это ведь то, что проповедовал апостол, говоря: «Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении» (1 Кор. 15:42). Земля как бы засеяна человеческим прахом, чтобы силой Божией произрастить его в последний день. «На подобие семян, ввергаемых в землю, разрешаясь (от тела), мы не погибаем, но посеянные воскреснем» — писал прот. Георгий Флоровский.8
Основой успеха распространения религии стала вера в вечную жизнь, в воскрешение. Св. Павел учил: «Некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла 15:12-14, см. также Деян 26:8, 2Кор 1:9, 1Кор 15:15). Христиане изначально уверовали именно в физическое возрождение тела после смерти. Это, собственно, и явилось причиной почитания трупов — ведь после Страшного Суда все эти покойники оживут. И то новое тело, которое даст Господь, будет лучше старого похотливого тела, проклятого первородным грехом. Мученики в очередь выстраивались на съедение ко львам и на сжигание на кострах. Всем хотелось заменить грешное тело на новое и оказаться ближе к Господу. Любой мертвец «прорастет» в вечную жизнь, как зерно.
Появились многочисленные легенды о мучениках. Говорили, например, что во время Декиева гонения, устав мучить христиан, римские власти просто поставили на улице большую печь, постоянно горящую, и вывесили объявление, что христиане, не желающие приносить жертвы божеству кесаря, пусть не доставляют беспокойства властям и сами ввергаются в огонь. И, как гласит миф, многие действительно туда прыгали. Хотя, возможно, все это просто было выдумано фанатиками позже.
Этот дискурс сегодня уже не понятен не только обыкновенным прихожанам, но и атеистам. Атеистический сайт, описывая стандартное размножение христианских мощей, затрудняется с определением причины:
«Глава Иоанна Златоуста находится у нас, в Богоявленском соборе. А на Афоне считают, что у них, — говорит пресс-секретарь Московской патриархии священник Владимир Вигилянский. — И это не единственный подобный случай. В Греции говорят, что у них — глава Андрея Первозванного, но в Италии она тоже есть».
Как относится к подобным фразам? Думаю, что ни один здравомыслящий человек не понимает сути вопроса, ибо в противном случае надо уяснить, что ХРИСТИАНЕ ПОКЛОНЯЮТСЯ КОСТЯМ УМЕРШИХ ЛЮДЕЙ. Понять для чего — очень трудно, если вообще не невозможно».9
Но на самом деле понять это очень просто. Нужно только вспомнить о христианских обещаниях «вечной телесной жизни». И учитывать веру в то, что кости эти — не мертвые: они, по христианским понятиям, живые. Или, точнее, мертво-живые до Страшного Суда, как кот Шредингера до коллапса волновой функции. Поэтому в целом правильнее говорить о почитании, а не о поклонении. Поклонение затронуло только кости святых.
У ранних христиан никаких сомнений не возникало — они свято верил именно в телесное воскрешение. Древние мистерии смерти и возрождения нашли отражение в словах Павла: «Такожде и Воскресение мертвых: сеется в тление, востает в нетлении» (1Кор 15:42). Оставалось только посеять мертво-живое тело, чтобы из него произросло живое. И посеять это тело надо только на освященном месте: в самой церкви, на церковном дворе или на кладбище при церкви. Нужно, чтобы «семя падало на добрую землю».
«Человек умерший есть существо живое»
— Как молиться о тех, о ком неизвестно, живы ли они?
— Вы не ошибетесь, если будете молиться, как о живых, потому что у Бога все живы..
(Протоиерей Валентин Мордасов «Мы спрашиваем священника»)10
В христианском Символе Веры сказано: «Чаю воскресения мертвых». Но это не надо понимать именно как оживление заведомо мертвых трупов. По христианским понятиям мертвых христиан не существует. Любимое христианами выражение «У Бога все живы» показательно раскрыл Иоанн Кронштадтский: «Человек умерший есть существо живое: Бог нестъ Бог мертвых, но живых, вси бо Тому живи суть».11 Покойник — не мертвец, он лишь ждет своего часа. «Мы называем наших покойных усопшими, а не умершими, потому что в определенное время они встанут из гроба».23,24 Мертвые кости — только у духовно мертвых людей. У праведных людей — и кости живые.
«Кость кости рознь. У нечестивых людей кости мертвые, как сказал Господь про гробы грешников, что они полны костей мертвых и всякой нечистоты. А вот у пророка Елисея кости были живые, они и по успении его пророчествовали, как об этом повествует премудрый сын Сирахов. Ожившие кости видел и пророк Иезекииль».12
Христиане не умирают. Они просто спят, чтобы воскреснуть на Страшном Суде и получить там новое тело. Они не умершие, они «усопшие».
В самой Библии описано множество случаев воскрешения из мертвых и поход «вечноживых» трупов святых в город, где они «явились многим» (Мат 27:53). Для ранних христиан Воскресение – это именно жизнь в новом теле после смерти. «Не плоть хотим сложить с себя, но тление; не тело, но смерть» — поясняет Иоанн Златоуст.26
Существуют сотни богословских работ на эту тему. Обсуждение, в каком теле произойдет это воскрешение станет одним из любимых вопросов теологии на долгие времена, до дня сегодняшнего. Прот. Георгий Флоровский много веков спустя еще смеется над язычниками, не уверовавшими в воскресение тела: «Ожидание телесного воскресения больше подобало бы земляным червям» — издевался над христианами известный Цельс от лица рядового язычника и во имя здравого смысла. Греза о будущем воскресении представлялась ему нечестивой, отвратительной и невозможной... Но вот, христианство приносит новую и благую весть и о теле также».8
Когда впервые появилась идея телесного воскрешения, оставалось только разработать концепцию, как именно и из чего это новое тело произрастет. Ведь наглядно было видно, что тела разрушаются, и неизбежно должно было появиться предположение, что для «прорастания» нового тела достаточно посеять лишь небольшую часть старого, «грешного» тела. Годились для этого, понятно, только кости, и такая «особенная косточка» не замедлила появиться.
Несгораемая косточка
В средние века теологи и схоласты на полном серьезе размышляли, как именно произойдет облачение в новое тело. Под влиянием слов Павла давно популярна мысль, что, как зерно прорастает в колос, так и новое тело вырастет из некой косточки, подобно вишне, чтобы воскреснуть в день страшного суда и предстать перед Господом. Поскольку Жития Святых рассказывали о сотнях сгоревших мучеников, то пришлось эту косточку объявить «несгораемой» и «неуничтожимой». Хотя косточку эту никто не видел, ее описывали в научных трудах, в ее существовании не сомневались так же, как и в том, что у мужчин с левой стороны не 12, а 11 ребер. Гнев инквизиции вызвал знаменитый Везалий, который посмеялся над этими верованиями и прямо заявил, что, исследуя скелет человека, он никакой таинственной косточки не обнаружил. Ребра он тоже пересчитал. Инквизиция, естественно, приговорила его за это к смерти (не только за косточку, а «по совокупности» грехов), и лишь вмешательством короля смертный приговор анатому был заменен обязательным паломничеством. Исполняя приговор, Везалий, впрочем, все равно погиб. А вера в косточку осталась жива.
Очень робкие сомнения в существовании этой косточки проявляются только в XVII веке. Известный анатом Фома (Томас) Бартолин, (Thomas Bartholinus, 1616—1680) в своей работе подробно рассматривает вопрос «живительных костей»:
«Бартолин еще поддерживает старую фантастическую легенду, по которой эти косточки суть не что иное, как семена, из которых могут вырасти тела — «veluti planta ex semine». Сам он не очень верит этой легенде, но считает себя обязанным приводить мнения других авторов, обсуждать целевое назначение этих косточек, заниматься их формой и положением, его удивляет значительная вариативность их числа в организме и т. п. Короче, он может сказать об этом гораздо больше, чем мы, даже больше, чем о мускулах шеи, которые сегодня образуют содержание богатой области миологии». (Людвиг Флек Возникновение и развитие научного факта. Статьи. 1935).13
«Под крестом сокрыто семя»
под крестом сокрыто семя, которое произрастает для жизни вечной в Царстве Божием17
Много веков спустя, когда концепция «прорастающей косточки» уже забылась, люди стали сомневаться, что душа воскреснет именно в телесном облике. Некоторые стали задумываться, возможно ли где-то разместить столько воскресших тел, ведь рай (да и ад), быть может, не резиновые. Но для теологов ничего не стоило отмести такие легковесные возражения, отправив тела в дальний космос. Послушаем Александра Меня:
«Я вспоминаю, как один из героев Пастернака говорит: – «Конечно, это нельзя понимать буквально; куда же денутся все эти миллиарды людей?» Я думаю, что этот герой совершенно не прав, потому что, вероятно, он слабо себе представлял размеры Вселенной. Если собрать телесно всех людей, которые когда-либо жили на нашей планете, и, так сказать, поместить их в какой-то резервуар, они не займут и десятой доли одной из Галактик, которые находятся в пространстве. Вселенная, быть может, столь огромна потому, что она уготована для разумных существ, для человечества, для огромного человечества. Это огромный дом, ещё не населённый! И поэтому нам рано говорить о том, что всё это слишком там тесно, что некуда девать будет Творцу нас с вами. У Него есть место. Недаром Господь Иисус говорит: «В доме Отца моего обителей много». Если брать Космос, то, конечно, это тоже подходит сюда».14
От веры в воскресение тел христиане отказаться так и не смогли, ибо это уже стало догмой. Ортодоксальные конфессии христианства продолжают учить телесному воскресению и сегодня:
«Воскресение мертвых — это действие всемогущества Божия, по которому все тела умерших людей, соединясь снова с их душами, оживут и будут духовны и бессмертны». (Объяснения церковных и домашних молитв).15
При этом христиане по-прежнему уверены, что воскрешение может произойти только на освященном христианском кладбище, а могила — место будущего воскрешения христианина, место «произрастания семени, скрытого под крестом». Кремирование же — это «покушение на христианство, попытка разрушить самые основы веры», свидетельство «духовного повреждения». Собственно, на то они и догмы, чтобы не меняться веками и тысячелетиями:
«В христианской религии кладбище рассматривается как место будущего воскрешения, поэтому по православной традиции оно должно вызывать у горожан особое благоговение». (протоиерей Вячеслав Жебелев)16
«Кладбища — это священные места, где покоятся тела умерших до будущего воскресения... Мы называем наших покойных усопшими, а не умершими, потому что в определенное время они встанут из гроба. Могила — это место будущего воскресения, и поэтому необходимо соблюдать ее в чистоте и порядке. Крест на могиле православного христианина — молчаливый проповедник блаженного бессмертия и воскресения. Водруженный в землю и возвышающийся к небу, он знаменует веру христиан в то, что тело умершего находится здесь, в земле, а душа — на небе, что под крестом сокрыто семя, которое произрастает для жизни вечной в Царстве Божием». (Православное чтение. Сборник душеполезных текстов. Сретенский монастырь. Как относиться к могиле православного христианина)17
«Вопрос:
Здравствуйте, отец Виталий!
Подскажите, пожалуйста, является ли кремирование объективным грехом? Отделяет ли от Бога? От Церкви? С уважением, А.
Ответ:
Если христианин завещает кремировать свое тело – это свидетельствует о его духовном повреждении, разрыве с библейской и церковной традицией. В «кремационном движении» совершенно ясно прослеживается покушение на христианство, попытка разрушить самые основы веры и быта народа, а вместо христианства насадить откровенно антихристианские традиции, сатанинские по своей сути».18
И это не просто вера отдельных священников, а записанный в «Пространном Катихизисе» официальный догмат: это «действие всемогущества Божия, по которому все тела умерших человеков, соединяясь опять с их душами, оживут и будут духовны и бессмертны» (с. 72).
Освященное церковное кладбище — это просто грядка для посева «живых костей». И не было бы особой беды, если бы эти огороды христиане разводили за городом. Но тело должно было быть посеяно на святой земле, около церкви. А за городской стеной церквей, понятно, нет. Церкви — в городах, в самом центре городов. От церкви города и строились.
Бездумное «засевание тел», то есть насаждение культуры кладбищ в городах, закономерно привело к соответствующим результатам, о которых ранние христиане не думали, ибо надеялись на очень скорый приход Христа. Он, правда, уже давно показал всю тщетность этих надежд, пообещав еще апостолам «не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын Человеческий» (Мат 10:23), но тогда мирянам читать Библию было запрещено, «дабы через плохое понимание они не впали в ересь и заблуждение» (эдикт Карла IV), да и клиру Собором в Безье разрешалась только латынь: «что же касается божественных книг на народном наречии, то не допускать их вовсе ни у клириков, ни у мирян». Теперь в этом и видят оправдание происходившего различные протестантские и мормонские теологи, утверждая, что «темные века были темными, потому что свет Евангелия был скрыт от людей. У них не было Апостолов и Пророков, у них не было доступа к Библии»27.
Закономерный результат
Обширная кладбищенско-вампирская мифология — чисто христианский продукт, связанный с тем, что кладбища постоянно маячили перед глазами горожан и крестьян, а с амвонов неслись проповеди про вечную жизнь, кровь Христову и про воскрешение мертвых. Это смесь установок вызвала в замутненном разуме жителей образы вампиров и «зомби» (здесь — просто как оживший мертвец, без вудуистких коннотаций). Христианство также подпитывало веру в «живые трупы» многочисленными рассказами в «Житиях Святых» о воскресших безголовых трупах, ходящих по земле и держащих в руках свои отрубленные головы.19 Материализовавшиеся таким образом, и не без активной помощи демонологов, вампиры и зомби надолго станут неисчерпаемой темой для Голливуда. А в средние века вера в оживление покойников стоила жизни множеству людей, забитых кольями суеверным населением. Но это еще было наименьшее зло. Эпидемиологическая обстановка, созданная размещением кладбищ в городах, унесла несоизмеримо больше жизней. Вера в скорое воскрешение принесла только один результат — массовую смерть от инфекций.
«С тех пор как хоронить стали в церкви или возле нее, с тех пор как тело начали помещать в деревянный гроб или только завертывать в саван, отказавшись от каменных саркофагов, погребальный обряд уже не менялся. В церквах, под неровным, плохо уложенным полом, и на кладбищах происходило, как мы помним, постоянное перекладывание трупов, бренных останков и уже высохших костей с одного места на другое. Современный человек сразу представит себе, какой невыносимый запах, какие испарения, какую заразу распространяли места погребений в результате все этих манипуляций. Но это современный человек. А человек того времени, надо признать, прекрасно к этому приспособился.
Задолго до того, как в дело вмешались врачи, любопытство людей вызывали странные звуки, доносившиеся из могил. Сегодня мы их объясняем выделением трупных газов в процессе разложения, но люди Средневековья поначалу принимали их за сверхъестественные знамения».21
«Уже в конце XVI в. врачи, такие, как Амбруаз Паре и фортуний Лицет, высказали важную идею о возможной связи между звуками, доносящимися из могил, испарениями на кладбищах и эпидемиями». — пишет далее Арьес. Но врачи — тоже продукт христианского социума. Их разум пропитан христианскими суевериями, и мыслят они теми же христианскими категориями:
«Ни Гарманн, ни другие врачи XVI — XVII вв., хотя и были убеждены в существовании связи между кладбищами и эпидемиями, не делали ничего, чтобы мобилизовать общественное мнение и побудить власти к реформам. Они колебались, поскольку не были уверены в том, каковы реальные причины всех этих загадочных явлений: ведь за этим мог скрываться дьявол. Связь, которую они устанавливали между кладбищами и эпидемиями, не была естественной причинной связью: ведь был и Сатана с послушными ему ведьмами».21
Зачем покойников хоронили в городах с течением веков уже забылось, и Вольтер в статье «Погребение» в «Философском словаре» уже не мог понять, как так получается, что «Мы вывозим подальше отбросы, производимые людьми, а сгнившие тела тех, кто производил эти отбросы в течение двенадцати веков, скапливаются в городе».
За такое длительное время места в самих церквях и на церковных дворах, естественно, давно закончилось, немногие оставшиеся были зарезервированы для знатных и богатых, а бедных стали сваливать в «ямы для бедных», как в Лондоне, или свозить на общие «братские» кладбища, как в Париже. Увеличить количество церквей тоже невозможно — и так уже даже все бывшие бани и термы переоборудованы в церкви. Строить новые негде. Но все — скорее уже по привычке — хотят быть захоронены около церкви или в церкви. «Могилы жмутся к стенам церкви или проникают в ее интерьер, — пишет Арьес. — Цивилизации, относящиеся к эпохе Средневековья и началу Нового времени, никак нельзя назвать кладбищенскими: ни пространства, ни видимой обстановки они своим мертвым не предоставляли». Но раз у церкви мест больше не осталось, растут кладбища. Правда они, как и положено кладбищам, тоже оборудуются церковью или, на худой конец, часовенкой. Но отдельных могил там нет — всех валят в кучу.
«Богатые мертвецы хоронились в церквях и на кладбищах вокруг них, что подразумевало их лучшие шансы на удачу в загробной жизни. Остальные, широкая социальная группа, захоранивались в массовых могилах. Самым большим было кладбище Невинных, которое позже будет перемещено в парижские катакомбы из-за зловония гниющих трупов».20
Площадей кладбищ для бедных тоже уже не хватает. Кладбища теперь растут не в ширину, а в высоту, возвышаясь на несколько метров над окружающими улицами. Трупы сваливают в общие ямы и слегка присыпают землей.
«Загляните в оссуарий, который называется кладбищем Невинных, — продолжает Вольтер в Философском словаре, — это широкое замкнутое пространство совершенно зачумлено: живые тут часто умирают от заразных болезней и их закапывают так небрежно, что собаки иногда прибегают сюда погрызть кости покойников; от кладбища поднимаются тяжелые испарения; в летнюю жару и после дождей зловоние становится совершенно нестерпимым, а ведь совсем рядом с этой свалкой находятся Опера, Пале-Руаяль, королевский Лувр».
Этот «зачумленный воздух» давно перенес в Париж старую поговорку о Риме «увидеть Рим и умереть», возникшую там из-за смертельной малярии. Теперь поговорка принадлежит Парижу, но совсем не в том значении, как нам представляется сегодня. «Увидеть Париж и умереть» — это вполне буквально. Запах от плохо захороненных покойников витает над Парижем уже много столетий, дополняя вонь от отбросов и экскрементов, что сказывается не только на людях. «Испарения кладбищ способны погубить растительность: это наблюдение послужит позднее одним из аргументов в кампании за перенесение кладбищ в более отдаленные места», — отмечает Филлип Арьес.21
Только в XVII и особенно в XVIII столетиях правительства, исходя из соображений санитарного свойства, стали пытаться запрещать погребение умерших при церквях и на кладбищах, чему большинство священнослужителей страшно воспротивилось. Людовику XV на некоторое время пришлось сдаться, отменить свой эдикт о выносе кладбищ за город, и покойников еще одиннадцать лет продолжали хоронить в городе. Но даже и среди духовных пастырей стали порой находиться люди, признающие необходимость переноса кладбищ за городскую черту. Только в 1785 году закрыли кладбище Невинных и даже снесли кладбищенскую церковь. В Риме уже немного раньше стали появляться кладбища, расположенные за городской чертой, тем и примечательные, как, например Тестаччо: «Кладбище Тестаччо уникально по многим причинам: это одно из первых в Европе кладбищ современного типа, т.е. не средневековое, при церкви, а на городской окраине».22 Наконец, но уже в XIX столетии, окончательно установился принцип, не допускающий устройства кладбищ внутри городов и даже селений.
приложения:
1.
В монографии «Философия смерти» Сергея Валентиновича Рязанцева, доктора медицинских наук, профессора, автора более 80 научных работ, прослеживается путь запрещения христианской церковью кремации, цитата:
Комплекс представлений, связанных с погребением предков, является общечеловеческим, этнические особенности сказываются в деталях и в сочетаниях второстепенных признаков или в разновременности появления этих признаков, тоже в большинстве случаев общих для многих народов. В эпоху античности вплоть до периода Римской империи наряду с погребением существовала также и кремация. До позднеминойского периода* тела мертвых предавали земле, но уже Гомер описывает лишь кремацию, производившуюся в материковой Греции наравне с погребением. Только умерших детей хоронили в земле. В древней Италии предпочтение отдавалось кремации, хотя уже в Законах 12-ти таблиц** были зафиксированы оба вида захоронений. После падения Республики вплоть до I века кремация была очень распространена, во II веке она стала применяться реже. Римские урны с пеплом обычно устанавливались в колумбарии. В переводе с латинского «колумбарий» означает «ниша голубятни». Так назывались с конца республиканского Рима до середины императорской эпохи вследствие их сходства с нишами голубятни ниши, в которых устанавливали урны с пеплом умерших. Они располагались в специально выстроенных для этой цели помещениях прямоугольной или овальной формы, которые строились также и под землей и вмещали до 700 ниш с замурованными урнами. В основном колумбарии являлись местом захоронения бедных граждан. Христианство запрещало кремацию, как противоречащую учению о воскрешении из мертвых, поэтому к 400 году в Римской империи кремация практически прекращается. В 768 году последовал официальный церковный запрет кремации. Так, в 785 году в христианство перешли вожди саксов и заявили о своей покорности. Всякий из саксов, кто не хоронил умерших на церковном кладбище, а сжигал их трупы, наказывался смертью.
У славян обряд трупосожжения появился почти одновременно с обособлением праславян от общего индоевропейского массива в XV веке до н.э. и, сосуществуя в той или иной мере с ингумацией, бытовал у славян двадцать семь столетий вплоть до эпохи Владимира Мономаха, когда на окраинах Руси, как отмечали современники, так «творят вятичи и ныне». Позже, с окончательной победой христианства над язычеством, кремация, как и в Западной Европе, полностью вытесняется христианскими погребальными обрядами.
Правда, древний обряд трупосожжения, доживший в лесном краю вятичей до времен лето писца Нестора, сохранился там (Тульская и Калужская губернии) в пережитках до конца XIX века: на христианской могиле после похорон разводили огромный костер. Древние погребальные избушки-домовины, столпы (вернее, их имитация на христианских могилах с чаще всего позабытой изначальной символикой) сохранились в северных областях до начала XX века. Но это были только отголоски древних языческих обрядов, причудливо вплетавшиеся в христианские верования.
Со второй половины XIX века, в связи с перенаселенностью городов и как следствие этого — переполнением городских кладбищ, во многих странах стали вновь возвращаться к обряду кремации.
* Минойская культура — названная по имени царя Миноса культура Крита, достигшая расцвета в 3-2-м тысячелетиях до н.э, оказывала сильное влияние на материковую Грецию.
** Законы 12-ти таблиц — древнейшая письменная фиксация римского права, осуществленная в 451-450 гг. до н.э.
Рязанцев, Сергей. Философия смерти: монография / С.Рязанцев. - СПб. : Спикс, 1994. - 317, [2] с. : ил. - ISBN 5-7288-0033-5
2.
К чему привели христианские верования в телесное воскрешение, спровоцировавшие стремление жить среди трупов, подробно описаны в работе «Парижские ароматы эпохи Просвещения», выдержки из которой приведены ниже:
Сетования на то, что столица превратилась в огромную «клоаку», раздавались давно, однако в XVIII столетии люди стали попросту опасаться за свое здоровье. Возникли подозрения, что зловоние экскрементов, отбросов, трупов людей и животных способно отравлять продукты питания, подвергать коррозии металлы и вызывать различные таинственные болезни. Обитательницы пансиона Ста девиц (Cent-Filles) со Старой улицы Сен-Жак (ныне улица Сансье) начали жаловаться на одуряющий запах, исходивший от кладбища Кламар еще в 1676 году, но лишь в 1775 году обслуживающий пансион врач твердо и настойчиво потребовал переселить девушек в другое место: по его словам, все пансионерки имели мертвенно-бледный цвет лица, свойственный легочным больным.
В XVIII веке огромную озабоченность парижских гигиенистов вызывало состояние городских кладбищ. Каждое из более чем 300 культовых сооружений Парижа — церковь, часовня, аббатство, монастырь — имело собственный погост. Небольшие по размерам, они обычно занимали несколько сотен квадратных метров. Самым крупным и самым старым было кладбище Невинных (Невинно убиенных) — 7 000 м2. Для сравнения скажем, что сегодня территория кладбища Пер-Лашез занимает более чем 440 000 м2.
По просьбе жителей окрестных домов Парижский парламент [13] с 1737 года в течение нескольких десятилетий расследовал дело об этом кладбище, находившемся в близком соседстве с «Чревом Парижа» — Центральным рынком. В XVIII столетии в этом месте ежегодно хоронили не больше двух с половиной тысяч покойников — менее десятой части от общего числа умерших. Однако за восемь предшествующих веков там скопились останки более двух миллионов жителей из 22 окрестных приходов, поэтому уровень земли на кладбище был на 2,5 м выше, чем на соседних улицах. Именно туда в свое время парижане свезли почти две тысячи жертв Варфоломеевской ночи. Последний могильщик кладбища Невинных Франсуа Путрэн за 35 лет работы закопал в эту землю 90 тысяч трупов. Индивидуальных могил здесь было совсем немного — большинство покойников попадали в общие ямы шестиметровой глубины. Они заполнялись постепенно и в
