Помолчим, блядь.
Привет, Гнойный, Оксимирон,
Гескоеблан, Максигондон.
У вас красивые имена —
воображения и говна вы на них потратили много.
А я — строго Шестаков Евгений, дитя Фейсбука,
Пожилое,
Уже без пука ни сяду и ни встану,
И на поляну вашу зашёл случайно.
Я — чайник, и смущаюсь чрезвычайно.
Но!
Бревно из вашего карего глаза
Хотел бы вытащить вам помочь.
Тянуть не будем — давайте сразу:
Оксимирон!
Два болта тебе с двух сторон
И третьим — по правой твоей губе,
Которая выросла у тебя под левой.
Ты родиться должен был королевой
Крыс; но ты слишком лыс,
И тобою брезгают даже крысы.
Ты — блевотина от кумыса из свинячьего молока
С соплями грипозного пятака;
У тебя 17-03 на шее
Это цифровой оберег от вшей,
Которые родились вместе с тобой
И ходят по тебе с головы в забой,
В котором добываешь ты наслажденье
Путём возвратно-поступательного движения,
С заднепроходного лужения и брожения чужой спермы,
В собственной жопе.
Кое-кто очень жадный,
Кое-кто даже в жопе копит;
И твоя слава орального литератора
Напоминает стук перфоратора,
Только ты не асфальт ломаешь,
А плитку старую вынимаешь,
Переворачиваешь, кладёшь обратно,
Тебе доходно — и всем приятно.
Но непонятно, схуя ли поэтами тебя (и тебя)
Назвали;
Вы хоть один стих о бабе-то написали?
Не говоря о женщине.
Вы ж псами друг-другу в глотки вцепились:
Говна наелись, мочи напились,
Обнялись — победила дружба-пила:
Тебе — славы, тебе — бабла;
Попилили и разошлись, разведя лохов на реприз приманки
И заученные портянки,
Баранам — баранки, а вам — договоры с лейблами
И разговоры с еблями специальных корреспонденток,
Газеток: Ленток, Медуз;
Жизнь — арбуз!
Который надо трескать всей рожей,
Завидую! Одобряю!
Но всё же — ну ты ж поэт:
Неужели свет никогда не сходился на той одной,
Которая и за пятой стеной — со мной,
И которая спустя годы принимать заставляет роды
Стиха;
Что, блядь, только "хи-хи" да "ха-ха"?..
И в руках у тебя не лира,
Жизнь твоя и судьба,
А перепихОнская, блядь, труба?
И тебя, soldau-то ратного, наёмника платного, Калиопа,
Интересуют только конкретно жопы, конкретно груди?..
А бабы — это тренажёр, отрастивший муди,
Со знаком минус?
А у тебя — плюс,
"Извините", блядь, "тороплюсь,
некогда вглядываться в лицо,
минутку, надену,
а то стану отцом, попаду на алименты,
А у меня без того проценты по ипотеке, на Рублёвочке, между прочим,
спасибо, можешь идти, я кончил."
Вот так, господа, и никак иначе,
Нахуй нам Стена Плача,
Если есть сцена срача
И потолок смеха.
Ипотека приносит бабки,
А фанаты приносят тапки,
И морщинится в улыбке лицо довольное,
Как выебанное яйцо.
И ты, еврей, кого ты называешь евреем,
Что-то плохое ввиду имея,
Можешь, кстати, назвать меня,
Хотя, если крайнюю плоть мою надеть на башку твою,
То тебе останется воздуху на полдня.
Не в коня, конечно, тебе мой корм..
Я тебя не лечу, всё норм,
У всякого дорога своя, но:
Я старый.
Я, старый, одной пилой пел ещё под гитару
С Макаревичем, Кагановичем, Бонч-Бруевичем!
Я был зачат в горьковской тачке
И выкормлен квасной бочкой,
Я — сын угольной печки и радиоточки.
И мне странно,
Что вы — две дырявых мишени,
Но в душе ни единой раны.
Я думал, что (когда рано, а когда поздно),
Но должны загораться звёзды в душе поэта,
И это — женщина, а не пёзды,
О которых он пишет, выводя кровью, вредя здоровью
Несчастные, больные узоры..
Я не вижу ваших, сеньоры.
Потухли или протухли.
Походу, вам ваши туфли светят ярче,
Чем ваши звёзды.
А ваши Мазды круче, чем грёзы.
Скажете, "какие, в жопу, мимозы, мы же циники,
словесных шахмат Каспаровы и Ботвинники,
крупнокалиберного верлибра бранного Бетховены и Шопены!".
Вы — пена!
Ваша задача — нести ту же хуйню иначе,
Чем это делает телевизор..
Я еле высер маленькую какашечку толка от того,
Что вы рвали друг другу холку и покусывали яички.
Две сердитые финские птички,
С насупленными бровями,
Обе летят по одной программе.
Но, блядь, вы же поэты,
Вы же в божьих руках согреты тёплым его дыханием,
Только вас наградил он званием,
И забытым, забитым знанием законов музыки и языка..
Вот рука,
Сядь,
Пиши,
И, ломая карандаши, вспомни ту,
Которая откровенно ломала тебя о своё колено,
Загорелая, горячая, зрелая,
В жгучей юбке красного пламени,
С дырками между тканями,
С искрами между пятками,
И словесными опечатками, которыми ты от волнения
Запутывал объяснения..
Сядь, поэт.
Напиши о том,
Как на старом стуле пустом
У стены тень осталась твоей спины,
И стакан на доске верстака,
На котором ты сделала мужика
Из малька.
Учитель труда ушёл,
Дверь закрыл, увёл с собой двадцать рыл,
Учитель отдыха влез в окно
Темно..
Но достаточно, чтобы учиться:
Один плюс одна равно — птица,
Рвущая клетку сердца.
Раз плюс раз равно — небо,
В котором никогда не был.
Из меня выпустила меня,
Кому-то третьему изменя.
Ты сидела и улыбалась,
Ты лежала и не давалась,
Ты бежала и одевалась,
Унося в себе мою малость.
Тебе восемь лет оставалось..
Тебя нет,
Но всегда казалось,
Что ты в каждом моём окне.
Гнойный:
Ты — мужчина достойный
Своего имени,
Полным выменем дал сопернику пососать
Чего там у тебя нагнилось и нагноилось,
Эрекция твоего языка крепка.
Оксимирон был кроликом на тарелке,
А ты был удав Каа!
И удавка затянулась на целый час,
А я попкорна мало припас..
А ваше рыцарское дристалище —
Церемония та ещё:
Сношались два товарища,
В однем и тем полке:
Мужик оттоптался на мужике,
Клюя, подралась петушья семья,
Под голубиное ворокование и обидное кукование:
" — Ты — плохой!"
" — А ты — ещё хуже!.."
Так и хотелось сказать:
" — Ну же, клоуны, будьте мужем
Не только друг другу,
Попробуйте быть мужами с хирургическими ножами,
Что-нибудь реальное обсудите,
О жизни, хоть минуту, поговорите,
Это — можно, совсем несложно!
Нужно только выйти из унитазного круга ваших цеховых тем,
И мультипликационных проблем.
Этот круг ваш такой овальный:
В него не входит угловатый Навальный,
И федеральный закон о том,
Что скоро в Сеть только с паспортом и закрытым ртом.
И потом, когда с вами наиграются, как с котом,
И скотом повезут кормить деревья в лесах застылых,
В братских могилах,
" — Ах, где я?! Что я?! Что это было?!
Ой, что это такое меня убило?.."
Ваш угол зрения такой острый,
Что в нём помещаются только сёстры
Играющие в теннис за океаном,
А братья, сидящие за правду рядом
По барабану.
И по колоколу —
Он не по вам гудел,
У вас — оговорённый молча определённый предел,
Некие смутные обязательства,
Некоторые важные обстоятельства,
Которые ограничивают звучание,
Заменяя рычание на мычание,
Отрезая резкие замечания,
Обходя кричание молчанием
И чаяниям зрителей отвечания вроде бы есть,
Но, по шкале Станиславского
Ваш номер — максимум шесть,
"Не верю";
И ваши срачики,
В пустые ворота пустые мячики
Рассматриваю как потерю
Времени,
Лучше бы я поспал —
Да хуй мешает, со вчерашнего не упал.
А вы похожи на больной зуб,
Единственный живой орган на весь труп русской литературы,
Музыки и культуры..
И иногда, не всегда, а тогда когда туда еда,
Вода или льда кусочек маленький попадёт,
Он орёт,
Но не про то, что пиздец всему,
А потому что пока кормят — не покидаем корму,
" — Гордое врагу не сдаётся Му-му!
Топись оно Герасимом и конём, тони Титаником,
Мы при нём музыканты
И играем на палубе для истории, для себя!.."
Не в обиду скажу, любя:
Идите нахуй,
Нефертити-графити похуй,
Она есть и была эпохой,
А вы — лишь чей-то временный ахуй,
И если твоя поэтика вне политики —
Иди нахуй.
Вернись с магнитиком.
Всё, мою руки. Простите, внуки,
Меня на месяц забанили на фейсбуке,
И я вот это вот всё от скуки,
А не какой-то "лычный нэприязнь",
Вовсе нет.
Обнимаю тебя, милый скелет русского рэпа
В американских штанах.
Был рад познакомиться,
Жаль, что на похоронах.
Опускаю крышку своего ноутбука,
(У меня хороший, без стука),
Не будем траур усугублять,
Посидим просто,
Помолчим, блядь. (с)
Вы не подумайте, что я ватник. Просто это ну как-то совсем непонятно...