как заливать видео vkontakte

Путин каждый день

«Зелёная» и ядерная энергия — кто кого?

 В европейских странах активно пропагандируется переход от «плохой невозобновляемой» энергетики, к которой относят тепловые электростанции на ископаемом топливе, а также атомные, к «хорошей зелёной», к которой относят в первую очередь солнечные и ветровые. В данной статье будет разобрана зависимость альтернативной энергетики от атомной.

I. «Плохая невозобновляемая» энергетика

 К невозобновляемым источникам энергии отнесены все электростанции на ископаемом топливе – тепловые на угле, на мазуте, на газе, ядерные. Действительно, все они используют топливо, добытое из-под земли.

 Что касается электростанций на ископаемом углеродном топливе, они действительно серьёзно влияют на экологическую обстановку. Если не говорить о парниковых газах, а только о прямом вреде для живого, даже газовые электростанции дают вредные для живых существ выхлопы, а самые «грязные» среди тепловых — электростанции на торфе и буром угле. Угольные электростанции дают довольно много золы, которая могла бы быть использована, например, в качестве удобрений, если бы она не содержала значимые количества радиоактивных изотопов. В частности, зола тепловых электростанций, работающих на кузбасских углях, содержит уран и торий на уровне, типичном для урановых руд. Зона превышения ПДК по радионуклидам вокруг угольной электростанции охватывает сотни квадратных километров.

 В выхлопе электростанций на нефтепродуктах (мазуте и твёрдых углеводородах, сюда же относятся дизельная генерация) радионуклидов меньше, зато больше оксидов серы, азота и других не полезных для животных и растений веществ.

 С ядерными электростанциями ситуация несколько иная. Во время эксплуатации современные АЭС дают сравнительно низкий уровень загрязнений – ни парниковых газов, ни заметной радиоактивности. Даже три худшие аварии на АЭС, двумя из которых медийные персоны любят пугать обывателей – чернобыльской и фукусимской, по своим последствиям менее тяжёлые, чем крупные аварии на неядерных технологических объектах. Например, число жертв крупнейшей ядерной аварии – чернобыльской аварии 1986 года в десятки и тысячи раз меньше, чем число жертв крупной аварии 1984 года на химическом заводе в Бхопале: в Чернобыле умерли 29 человек от острой лучевой болезни, а общее число смертей от последствий аварии по разным оценкам составляет от 50 до 4000 человек; в Бхопале за день умерли 3000 человек, в течение недели – 10 тысяч, за последующие 20 лет – 15 тысяч. Причём данные по бхопальской трагедии не оценочные: это официальная информация об умерших в результате отравления ядохимикатами. В фукусимской аварии 2011 года радиоактивная вода утекла в океан и разбавилась там до безопасных концентраций, и жертвой аварии стал один человек – сотрудник АЭС, который умер в 2018 году от рака лёгкого.

 С топливом ситуация также сильно отличается в случае угля, нефти, газа с одной стороны, и ядерного – с другой. Для углеродных видов топлива уже видны или достигнуты пределы для их добычи. Пики добычи углеводородов и угля пройдены во многих странах. Что касается топлива для ядерных электростанций, мало того, что оно разведано на 50–80 лет вперёд, так еще и существует рабочая технология для его получения из стабильного изотопа урана, что отодвигает проблему на тысячи лет. При уже достигнутом темпе прогресса это даёт уверенность в том, что до исчерпания запасов будет найден другой удобный источник энергии.

 Таким образом, атомная энергетика совершенно зря записана «зелёными» энтузиастами в «плохой» лагерь. Это скорее результат радиофобии, а не реальных недостатков.

II. «Хорошая зелёная» энергетика

 К «зелёной» энергетике, использующей возобновляемые ресурсы, в последнее время относят исключительно солнечные и ветровые электростанции. На самом деле старейшие действующие электростанции работают как раз на возобновляемом источнике – энергии падающей воды, и это ГЭС. У гидроэлектростанций есть преимущества по сравнению с тепловыми, есть и недостатки. С точки зрения влияния на экологическую обстановку ГЭС совсем не идеальны, хотя и намного лучше, чем ТЭС. Но не лучше АЭС. Дело в том, что при строительстве ГЭС затопляются большие территории. Водохранилища изменяют локальный и региональный климат и ухудшают экологическую обстановку.

 Ветровые электростанции, как ни странно, не безвредны. В частности, большие «поля» ветряков приводят к нагреву почвы, что изменяет местный климат. Другой минус ветряков – они убивают птиц и летучих мышей.

 Солнечные электростанции при массовом строительстве тоже внесут свой вклад, хотя он может считаться скорее положительным – большое количество СЭС в пустынях будет приводить к их увлажнению. Правда и выработка энергии при этом на них снизится.

 Казалось бы, с фотовольтаикой всё хорошо. Но нет. Срок службы солнечных панелей – не более 50 лет. Их производство и переработка далеко не безопасны для экологии, и массовое производство фотовольтаики чревато серьёзной экологической проблемой.

III. Зависимость

 Теперь взглянем на процесс производства электроэнергии. Любая электростанция используют мощное силовое оборудование. У «зелёных» ветровых и солнечных электростанций требования к силовому электрооборудованию намного выше, чем у традиционных. Дело в том, что они вырабатывают электричество недостаточно стабильно. Ветер изменяет скорость и направление, солнце светит тоже по-разному как в течение дня, так и в разные дни. Поэтому вырабатываемое напряжение (и выдаваемая мощность) у «зелёных» источников постоянно меняется. Кроме того, и ветряки, и солнечные панели дают постоянный ток, а вся энергетика работает на переменном. Чтобы передать энергию потребителям, низковольтный постоянный ток нужно преобразовать в высоковольтный, обычно переменный (причём синхронизированный с электросетью), но иногда и постоянный. Таким образом, ВЭС и СЭС нужны мощные преобразователи электроэнергии[2].

 В настоящее время все эффективные преобразователи электроэнергии используют мощные высоковольтные полупроводниковые приборы – биполярные транзисторы с изолированным затвором (IGBT) и тиристоры с изолированным затвором (IGCT). Мощность таких приборов достигает сотни мегаватт, коммутируемое напряжение – более 6 киловольт. И тут непосвящённых ожидает сюрприз: полупроводники для мощных высоковольтных транзисторов и тиристоров изготавливают методом нейтронно-трансмутационного легирования (англ.: Neutron Transmutation Doping) в ядерных реакторах. Наименование этих материалов говорят сами за себя: «ядерно-легированный кремний» (или «радиационно- легированный кремний»), «ядерно-легированный арсенид галлия» (используется реже) и так далее. Химические технологии легирования не способны обеспечить необходимую для мощных силовых приборов чистоту и равномерность легирования полупроводника. Из-за неоднородностей химического легирования возникают области локального перегрева, и прибор выходит из строя, а когда силовое высоковольтное оборудование выходит из строя, это сопровождается зрелищными «спецэффектами» с разлетающимися искрами и дуговыми разрядами вплоть до пожара.

 Мощные тиристоры из ядерно-легированного кремния используются в ЛЭП постоянного тока с конца 1960-х, к примеру, они работают в канадской ЛЭП Nelson River II. В настоящее время ядерное легирование полупроводников не имеет альтернатив, поскольку только эта технология способна обеспечить характеристики материала, требуемые для мощных полупроводниковых приборов. Более того, технологию ядерного легирования пришлось оттачивать для соблюдения требуемой равномерности распределения легирующих атомов в полупроводнике, что было сделано в 1980-е, и нынешнее производство ядерно-легированного кремния – обычный технологический процесс. В западных странах такое производство размещено на исследовательских реакторах, в России – и на исследовательских, и на энергетических. В частности, ещё в 1982 году в СССР была разработана технология производства ЯЛ-кремния на реакторах РБМК.

 Исходя из нынешней ситуации в области производства силового оборудования, вся «зелёная» энергетика фатально зависит от существования ядерных реакторов, и от этой зависимости никуда не деться. Альтернативой будет отказ от единой системы электроснабжения, замена «большой энергетики» на малые электростанции локального электроснабжения и неизбежные блэкауты.

 Получается, что «зелёные» активисты, настаивающие на закрытии как АЭС, так и исследовательских реакторов, действуют довольно недальновидно. Мало того, что негативное влияние «атома» на экологическую обстановку сопоставимо со влиянием альтернативных источников энергии, да и сам вопрос о том, что приносит больший вред остается открытым, так еще ядерные реакторы просто необходимы для самой возможности постройки «зелёных» электростанций.

_________________________

Над статьей работали:Автор: Стас Ворчун (творческий псевдоним)
Редактор: Леонид Рогов
Эксперт: Федотов Антон

Чернобыль ч.11. Серые будни Чернобыльской зоны

Предыдущая часть

География с радиоактивной припиской

Как уже было сказано, самый тяжёлый удар был нанесён по белорусской земле. Удар этот был нанесён не только радиацией, но и государством. Гомельская область приняла на себя до 70% всех радиоактивных осадков. Помимо неё пострадали Брестская, Минская и Могилёвская, но только Гомельская примыкает непосредственно к ЧАЭС (в некоторых местах от станции до границы меньше десяти километров). Как результат, заметная часть тридцатикилометровой зоны находится за пределами Украины. Множество белорусских сёл, посёлков, городков и даже целый областной центр с полумиллионным населением попали под удар радиации. Гомелю (а речь именно о нём), впрочем, повезло – основной след прошёл стороной, эвакуировать его не потребовалось. Тем не менее, он до сих пор сильно загрязнён продуктами аварии, в первую очередь, цезием-137. До последнего времени город подвергался периодическому дозконтролю по цезию. Впрочем, уже в самое ближайшее время ситуация по всей загрязнённой территории должна значительно улучшиться, ведь период полураспада цезия-137 составляет 30 лет. А примерные сроки полного очищения Гомеля и ближайших окрестностей – 2023 год. Считается, что к тому моменту средний уровень загрязнения будет уже очень мал и сравняется с безопасными показателями.

Однако даже это не слишком поможет жителям Хойников и Брагина – райцентров, примыкающих непосредственно к белорусской части зоны отчуждения – Полесскому государственному радиационно-экологическому заповеднику (ПГРЭЗ). Брагин – до сих пор самый загрязнённый населённый пункт среди пострадавших от Чернобыля, по крайней мере, из неотселённых. Среднее загрязнение почвы там – 5-15 Кюри/кв. км при норме менее 1 Кюри/кв. км. Но ждать этого предстоит ещё порядка ста лет. ПГРЭЗ проходит буквально по окраинам Брагина. Брагинский район заполнен пустующими, покинутыми и отселёнными деревнями. По-хорошему, город следовало эвакуировать сразу после аварии, фон там заметно превышал максимально допустимый. Однако этого не произошло. Причиной тому, скорее всего, старания властей, которые быстро превратили свой посёлок городского типа в «витрину восстановления». Многие уехали уже в 1986 году или позже. Кто-то вернулся, не перенеся эвакуационной жизни. Кто-то решил не уезжать. Кто-то приехал сюда из других республик, заняв пустующие дома. Так и формируется население Брагина, да и других населённых пунктов региона. Сильно пострадали деревни, большая часть которых сейчас на карте имеет уже статус нежилых.

Хойники стали административным центром белорусской зоны отчуждения, здесь находится администрация ПГРЭЗ, здесь производится медицинское обслуживание его сотрудников. Но дышит город ещё теми днями, полными беспокойства, чувства опасности и безысходности. Местные часто обращаются к врачам, опасаясь последствий переоблучения.

А вокруг оставленные деревни, пустые дома с чёрными окнами, сгнившими крышами и брошенной внутри памятью. Тоже самое и за колючей проволокой ПГРЭЗ. Только туда так просто не попадёшь. Экскурсий не водят, а добыть разрешение – очень непростая задача. Единственный способ – Радуница. Это древний славянский праздник с множеством ритуалов, один из которых – поминовение предков. В этот день, который каждый год разный, но обычно в середине апреля или середине мая на территорию ПГРЭЗ можно спокойно приехать на машине, чтобы попасть в посёлки и кладбища. В отличие от украинской зоны самосёлов тут нет – ПГРЭЗ охраняется куда лучше, поскольку помимо данных радиацией статусов это ещё и пограничная зона. Поэтому ПГРЭЗ – невероятно удобная для изучения дочернобыльского быта местных территория. Здесь, в отличие от украинской зоны, сохранилось очень и очень многое.

Могилёвская область так же в 1986 и 2026

И тоже самое для Брестской области

Если говорить об Украине, то здесь под удар попали север и северо-запад страны – Киевская, Черниговская (Славутич, кстати, расположен именно в пострадавшей части области), Житомирская, Ровненская и Луцкая области. Сильнее всего пострадала, конечно, первая, так как ЧАЭС находится на её территории. Серьёзно досталось и Житомирской области, которая примыкает к зоне с запада. А вот дальше на запад загрязнение значительно ослабевает – всё-таки западный след по большей части выпал очень быстро и далеко не пошёл, в отличии от северного, показавшего свой нрав в Белоруссии и России. К колоссальному счастью жителей бассейна Днепра, на юг радиация тоже особо не пошла. В причернобыльских районах ситуация не отличается от вышеописанной белорусской.

На фоне злоключений своих соседей российские последствия аварии значительно слабее. Если на Украине было эвакуировано более ста тысяч человек, а в Белоруссии – порядка двадцати пяти тысяч, то в России – всего лишь 186. Не тысяч. Уже к 1989 году на все загрязнённых территориях РСФСР радиационная обстановка улучшилась и стабилизировалась благодаря ряду мер по дезактивации и общей относительной слабости загрязнения. Почему? Загрязнённые российские территории Брянской, Орловской, Тульской и Калужской областей находятся на расстоянии от ста километров от четвёртого блока. При этом интересно отметить один момент. Брянская область примыкает к Гомельской и является единственной внешней из загрязнённых российских областей. Все остальные к границам не примыкают. Но если посмотреть на карту загрязнения, например, цезием-137, то Брянская область единственная, на территории которой даже в 1986 году изотопы выпали локализовано, вдоль западных границ. Орловская, Тульская и Калужская области были загрязнены более равномерно, хотя и куда слабее. Впрочем, сейчас даже в Брянской области в целом не опасно.

Брянская область в 86 и 26 годах
Калужская область в 86 и 26 годах
Орловская область в 86 и 26 годах
Тульская область в 86 и 26 годах

Жизнь и быт чернобыльских ликвидаторов

Ночь. Ярко освещенная внутри палатка — Ленкомната («Ленинская комната»). За длинным столом (он завален списками и бумажками-донесениями на дозы) пишут офицеры роты. Миша заклеивает в конверты благодарности. Бумаги совсем задавили замполита.
Я: Все-таки главная наша работа — на AЭC, а не в лагере.
Замполит: Ошибаешься! Я тоже так думал поначалу…
Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.

Ликвидаторов в первые дни выхватывали нередко прямо из дома, с работы. Вручали повестки и отправляли на «специальные сборы», как это официально называлось. Привозили в сборный пункт, забирали личные вещи, выдавали военную одежду (знаменитое «хэбэ») и индивидуальные дозиметры-накопители. Параллельно в соответствии с уже полученной военно-учётной специальностью определяли, что же конкретно тот или иной человек будет делать в зоне. Вариантов было множество – от прозаического перекапывания почвы до экзотической дальней вертолётной разведки (о которой, бывало, говорили, что это просто полёты за алкоголем). Хотя экзотические задачи давали специалистам в них. Обычные «партизаны» (так называли призванных из запаса за беспорядочное снабжение одеждой и, нередко, оборудованием) работали на не слишком требовательных к навыкам работах. Зачастую, это была дезактивация во всех возможных её проявлениях – от ЧАЭС до отдельных участков. Хотя из запаса в первую очередь призывали тех, кто прошёл через войска РХБЗ.

Но работа-работой, а как же отдыхать? Лагеря находились за пределами зоны. Организовывались они с первых дней и существовали ещё долго, пока требовалась в зоне прорва народа. И одной из главных задач для партизан, наряду со своими непосредственными обязанностями, было в 1986 году возведение зимнего лагеря. Об этом в один голос вспоминают и Гудов, и Мирный. И нельзя сказать, что строительство и лагерные работы были проще, чем основные обязанности. Главным нюансом был, конечно, так называемый «лагерный фон». Каждая работа в зоне стоила не только дополнительной прибавке к зарплате, но и определённой дозы радиации. Причём нередко эта доза занижалась относительно реально полученной. Причиной тому была общая стандартизация доз для разных работ, невозможность точечной разведки каждого квадратного миллиметра зоны, служебное рвение самих ликвидаторов, ну и, как ни странно, серьёзные риски для начальства при облучении персонала. Ведь по документам норма облучения личного состава, после которого ликвидатора отправляли домой – 25 Рентген. И дабы уложить реальные дозы в это прокрустово ложе, нередко могли несколько занизить дозу для той или иной работы.

Про подходе общей дозы к 25 Рентгенам бойца обычно переводили на лагерные работы. В их число входили строительство, ведение журнала учёта доз и ещё огромное множество различных задач, которые только может придумать самое воспалённое воображение самого садистски настроенного карьериста. За день таких работ давали 0.3 миллирентгена. То есть 0.0003 Рентгена. Лагерный фон вызывал у тех, кто кому до отбытия домой оставалось всего ничего, трепетный ужас, ведь в какой-то момент тебя на него «сажают», и ты растягиваешь казалось бы мизерную остаточную дозу на много-много дней. Таких несчастных называли «фонистами». А если ты не успел подготовить рапорт о замене, то останешься ещё на более долгий срок – пока замена таки не придёт.

Но всё же лагерная жизнь – это не только работа на износ, но и развлечения. «Ассортимент» развлечений для военных был достаточно скромным, а потому любая вещь, любое событие, даже самое тривиальное, становилось развлечением. Показ кино (особенным успехом пользовались французские комедии), газеты, баня, даже приезд автолавки – всё это воспринималось бойцами на ура. Что уж говорить про тщательно конспирируемые, но трудно скрываемые культурные посиделки с горячительным. Несмотря на то, что сухой закон уже давно работал по всей стране, а уж зона отчуждения однозначно становилась сухой зоной. Но все всё прекрасно понимали, специально за алкоголем никто не гонялся, но риск при обнаружении был очень высоким. Успехом пользовались как традиционные спирт и самогон, так и не менее традиционные, но экзотические заменители.

Приезжала автолавка.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
— Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.

Но военные – это военные, а ведь в зоне хватало и гражданских. И у них развлечения шли несколько в ином формате. Гражданские в основном жили в Чернобыле и вахтовом посёлке Зелёный мыс (до аварии и после 1991 года - Страхолесье), находящемся на границе зоны отчуждения. Зелёный мыс был оборудован всем необходимым и даже больше – по некоторой информации там присутствовали даже теннисные корты.

Периодически в зону приезжали звёзды тогдашней эстрады. Делалось это в рамках программы «Встречи в Чернобыле». Участвовали в этом ВИА и сольные исполнители абсолютно разных масштабов, но главным калибром были, конечно же Иосиф Кобзон (ему предстояло открывать эту серию передач ещё в июне), Валерий Леонтьев и Алла Пугачёва. О реакции Примадонны на предложение выступить в зоне ходят разные слухи, но даже если они правдивы, они перечёркиваются тем достоинством, с которым она провела свой четырёхчасовой концерт (в эфир попала лишь часовая версия, которую очень скрупулёзно резали). Алла Борисовна, ставившая себе целью дать хоть какой-то отдых ликвидаторам, даже пригласила одного из военных на танец. Она привезла на концерт целый блок новых песен, одна из которых – Две звезды – стала популярной на очень долгий срок по всей стране.

Ещё одной стороной чернобыльской жизни стала параноидальная скрытность. Изначально скрывали сам факт аварии, потом её масштабы. Ликвидаторам давали ровно столько информации, сколько, по мнению комитетчиков, им было положено знать. Многие ликвидаторы так до сих пор и не знают, сколько Рентген они получили. Письма домой проверялись.

Это письмо моя дочка никогда не получила. Ведь в нем я, на минуточку кой о чем по-детски подзабыв, описал:
(!) чем наша в/ч в зоне занимается, и, мало того,
(!!) приложил эскиз образца военной техники (уточню — давно уже несекретной).
И письмо не дошло. Единственное письмо, которое я написал из зоны, «ПРОПАЛО»
Представьте: вы сидите в опере. В партере. Музыка — божественная. На громадной сцене — богатое действо. Дирижер во фраке. Люстра под сводом зала. Строгие костюмы мужчин. Роскошные туалеты дам. Поблескивают, переливаясь, драгоценности. Обнаженные плечи. И — благоухание! — тончайшие, нежнейшие арома…
…и тут вы ощущаете, что кто-то — pardon, и еще раз, и еще раз pardon — ПОДЛО НАБЗДЕЛ («Лучше громко перднуть, чем подло набздеть», — говаривала пацанва у нас во дворе), и вредоносный агент невидимо распространяется по рядам партера — обнаженные плечи, блеск драгоценностей, строгие сюртуки мужчин…
Какая там музыка, какая, на фиг, драма!
Но не шевельнется выдержанная публика, и взоры все так же устремлены (но несколько более напряженно) на сцену… Да кто ж это сделал? Уж не этот ли сосед слева, ишь как потеет, мерзавец… На дам и думать страшно… Машет палкой дирижер… Или этот спереди — шея краской заливается… Ч-черт! это ж и на меня могут подумать! Кидает в жар — и сам неудержимо начинаешь краснеть как помидор…
Именно такой эффект произвели несколько простых слов:
— В ЦРУ знают радиационную обстановку в Чернобыле.
Простые слова сказал простой невыразительный человечек — особист. Представитель «Особого отдела» — контрразведки, армейского КГБ — в батальоне.
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.

Мирный также вспоминает, что когда в зону привезли огромные иностранные краны для сборки саркофага, их монтировали советские работники, «как школьники – заглядывая в инструкцию». Несмотря на то, что обычно краны собирали работники фирмы-изготовителя, в зону иностранцев не пустили. В 86-м в зоне вообще было только несколько иностранцев – Ханс Бликс, генеральный директор МАГАТЭ с делегацией.

Но с другой стороны, Мирный рассказывает, что с одновременным запретом в частях (в том числе и радиационной разведки) на открытое обсуждение радиационной обстановки эти самые данные можно было спокойно получить в Чернобыле, в разведотделе Оперативной группы Минобороны. Лишь несколько позднее появилась система с допусками и официальными письмами. Ну и конечно же, особое внимание уделялось добровольцам и евреям.

Открыть кингстоны!

Столь быстрое возведение Саркофага (всего несколько месяцев) помимо устранения источника радиационной опасности было обусловлено ещё и тем, что необходимо было пускать станцию в строй как можно скорее. Отключение такого огромного производителя энергии от сети создало «энергетическую дыру», которую необходимо было закрывать. Другие станции восполнить громадную потерю энергии не могли. Уже 1 октября 1986 года, после работ по модернизации, в работу пустили первый энергоблок, а спустя месяц – 5 ноября – второй. А вот с третьим пришлось очень конкретно повозиться, ведь он располагался в одном здании с четвёртым, огромное количество коммуникаций их связывало, загрязнение на трёшке оказалось самым обширным из всех трёх оставшихся блоков.

Коммуникации четвёрки отсекли от трёшки ещё в августе 1986, но дезактивационных работ на блоке была ещё прорва. Связаны они были, по большей части, с машзалом, который в результате аварии жутко фонил и был серьёзно повреждён. Работы шли, шли не всегда быстро, существовали задержки, связанные с конфликтами в науке по поводу состояния четвёртого блока и самого машзала. И всё-таки блок пустили, хоть и с опозданием относительно первоначальных требований, 24 ноября 1987 года, подключив к сети 4 декабря. Станция снова вышла на рабочий режим.

Касательно третьего блока существовало много вопросов о целесообразности его пуска в условиях высокой степени готовности и меньшей загрязнённости недостроенного пятого блока. Некоторым казалось более выгодным достроить пятый блок и пустить в работу его новенького вместо уже поработавшего третьего, обладающего, к тому же, опасным соседом. Тем не менее, этого не случилось.

Тем временем страна разваливалась, а радиофобия укреплялась в головах граждан и политиков. В феврале 1990 года Верховным советом УССР и Совмином УССР был утверждён срок вывода ЧАЭС из эксплуатации – 1995 год. В августе всё того же 1990 года Верховным советом УССР был принят мораторий на строительство новых АЭС и расширение существующих сроком на пять лет. Но чуть более чем через год произошло событие, поменявшее эти планы.

Речь идёт о пожаре 11 октября 1991 года на втором энергоблоке ЧАЭС. Блок выводился на капитальный ремонт. На этапе заглушения один из турбогенераторов резко перешёл на нештатный режим работы, что привело к разрушению и разгерметизации самого генератора. Из него было выброшено огромное количество масла и водорода. Всё это добро воспламенилось, поджигая крышу машзала. В результате произошло обрушение двух с половиной тысяч квадратных метров кровли, было серьёзно повреждено оборудование контроля реактора, а также турбогенератор №4. Тем не менее, реактор удалось заглушить без серьёзных повреждений. Больших радиоактивных выбросов не произошло.

Работы по восстановлению начались почти сразу, однако Верховная Рада приняла решение о полной остановке второго блока и прекращении работ. Первый и третий должны были быть заглушены уже в 1993 году. Однако же в 1993 году был отменён мораторий, было принято решение эксплуатировать ЧАЭС в течение срока, определяемого её техническим состоянием. Снова начались работы и по восстановлению второго блока, которые, впрочем, до конца доведены так и не были. Причина банальна – денег нет, взять их неоткуда.

Европейские страны оказывали давление на Украину с целью закрыть станцию. Новообразованное государство пошло на попятную, потребовав, впрочем, отступных для достройки новых блоков на Ровненской и Хмельницкой АЭС. Однако требуемых 3 миллиардов долларов никто не дал, эксперты доказали, что имеющихся средств стране хватит. В итоге в декабре 1995 года был подписан меморандум о полном закрытии ЧАЭС к 2000 году. В 1996 году был заглушен первый блок. Трёшка осталась одна, обеспечивая энергией себя, станцию, Славутич и немного Киев. А 15 декабря с большой помпой по прямому приказу президента Украины Леонида Кучмы в рамках телемоста оператор нажал кнопку АЗ-5 и заглушил третий блок.

С этого момента ЧАЭС превратилась в объект, заполненный радиоактивным мусором, требующий огромного внимания и огромных вливаний средств для осуществления полноценного закрытия станции. Ведь мало просто заглушить реакторы. Необходимо выгрузить топливо, дать ему отстояться, дабы потом можно было это топливо захоронить. В 1986 году было введено хранилище отработанного ядерного топлива (ХОЯТ), которое не позволяет хранить все имеющиеся на ЧАЭС отработанные ТВС. Кроме того, ХОЯТ было рассчитано на службу до 2028 года, после чего оно должно быть освобождено от топлива и снято с эксплуатации. Это означает, что необходимо новое хранилище – ХОЯТ-2, способное разместить все имеющиеся ОТВС на срок до 100 лет. Строить его начали в 2001 году. Строительство шло (и идёт) тяжело. В 2018 году были завершены основные строительные работы, а на данный момент, судя по всему, всё ещё идут испытания оборудования, а также согласование документов.

Помимо ХОЯТ-2 на территории ЧАЭС строится ещё огромное количество сооружений. Самое важное – это, безусловно, арка второго саркофага, Укрытие-2 или Новый безопасный конфайнмент (НБК). Сама арка уже практически готова. Сейчас активно идут испытания внутренних систем, в частности в середине января 2019 года начались испытания на герметичность, успешное выполнение которых наконец позволит принять Укрытие-2 сначала на опытно-промышленную, а затем и промышленную эксплуатацию. Вместе с тем, изначально НБК планировали сдать в 2012 году, потом в 2017 году, затем весной 2018.

Вообще, история создания второго Саркофага изобилует огромным количеством различных проблем. Разногласия начались ещё на этапе выбора системы окончательного захоронения четвёртого блока. Вариантов было несколько. Основные – принятая в итоге арка и так называемое «промежуточное омоноличивание». Суть у них одна и та же – максимальная герметизация оборудования и ТСМ внутри блока, после чего начало разборки и складирования всех радиоактивных отходов будущими поколениями. И если с аркой всё понятно (накрыть блоки и тем самым обеспечить их герметизацию), то в случае с омоноличиванием всё интереснее. Идея предполагала, что помещения блока будут постепенно заполняться бетоном, превращая аварийный блок в нечто вроде огромного монолитного бетонного куба, а затем, когда содержащиеся внутри ТСМ станут безопасны, начнётся разборка этого куба. Несмотря на огромное количество недостатков идеи (банальное увеличение массы здания, а значит риск его обрушения в итоге; увеличение объёма топливосодержащих материалов и т.д.), она прожила достаточно долго. Но реально принят в работу был проект арки.

Строительство Укрытия-2 было начато в 2007 году силами консорциума NOVARKA (в него входят французские компании VINCI Construction Grand Projects и Bouygues Travaux Publics) . Размеры арки невероятны – 150 метров в длину, 108 в ширину и 257 в высоту. Внутри неё можно спрятать парижский стадион Стад де Франс или Статую Свободы, например. Стоимость проекта тоже циклопическая – порядка 1.5 млрд. евро. Строили арку в стороне от блока, а после завершения надвинули на аварийный блок в ноябре 2016 года. Под аркой установлено оборудование, позволяющее производить демонтаж аварийного блока при минимально необходимом участии человека.

Нельзя не отметить другую сторону всех этих процессов. По мере заглушения блоков стремительно беднели работники ЧАЭС, многие из которых становились уже теперь безработными. На АЭС ещё платили зарплату, по тогдашним меркам весьма приличную, но те, кто оставались без работы, оставались также и без надежды. В Славутиче другой работы как не было, так и нет до сих пор.

 Миром модерна принято восторгаться, дорожить и всячески противопоставлять миру Старого Режима, уступившему в кровавой борьбе своё место на пьедестале. Совсем уж безбожно заливаются поклонники виг-истории, что взяли за основу технический прогресс, когда механически перенесли его на общество и культуру, утверждая, что вся наша история — это шаги от худшего-примитивного к лучшему-сложному. Мир модерна — это индустриализованные города, убившие прежний аграрно-патриархальный уклад.

 Здесь и притаилась критика. Часто, не безосновательно, модерн обвиняют в том, что он породил вшивые окопы Первой мировой, огненные смерчи Дрездена и ядерные лаунчи Хиросимы Второй мировой, раскатал колючую проволоку и, на месте бывшего имения князя Освенцима, обустроил фабрику смерти, и вообще – город не такое уж приличное место, каким кажется на первый взгляд. Особо одарённые граждане принимаются вспоминать первого нетленного классика Заратустру с его изречением, что «город прибежище Ахримана». А Модерн, стало быть, пророк его. Нечего сказать — ужасающие аксессуары, Вольтер мечтал, как всегда, в таких случаях не о том. Вполне очевидно, что стало тенденциозной модой противопоставлять этому ужасному железобетонному монстру идеальную пастораль старых добрых времён, удовлетворённо хрюкая при тщетных попытках найти что-либо похожее на Терезин с Треблинкой. Но если долго мучиться, найти что-нибудь получится.

 Нельзя утверждать, что Конфедерация Штатов Америки была образцовой моделью старого консервативного мира, особенно на европейский пересчёт, но в рамках американской системы вполне могут считаться антиподом мира Модерна. В экономической модели приоритет отдавался аграрному сектору с очень высокой долей применения рабского труда, известному ещё со славных времён египетских фараонов в противовес индустриальному Северу с его основной наёмной силой; в социальной сфере приоритет был за семьёй либо кланом в противовес гражданским объединениям либо корпоративным коллективам; в политической отрасли культивировалась децентрализация регионов в противовес подчинению единому центру; в общественной иерархии процветал элитаризм вместо декларируемого эгалитаризма. Все эти факторы и другие, помельче, привели к тому, что в 1861 году вспыхнула знаменитая Гражданская война. Интересная тем, что это, практически, единственная крупная война (не считая двух за Независимость), происходившая непосредственно на территории США, в ходе которой страна понесла наибольшие потери от военных действий, больше, чем за все остальные войны в своей истории.

 И эта же война подарила всему прогрессивному человечеству такое явление как концентрационный лагерь. Андерсонвилль – так называлось то премилое местечко, которое протестировали на своей шкуре пленные солдаты Армии Союза Севера. Здесь-таки следует подметить, что, наверное, только смирным аграриям да пастушкам могло прийти в голову подобное нововведение. Ведь концлагерь, по сути, ничто иное как тот же загон для скота, и пускай Андерсонвилль не был обнесён ещё редкой тогда колючей проволокой, также создававшейся для загонов скота, а всего лишь был обнесён частоколом – людям, пребывающим в нём, от этого было не легче. А участи скотины они могли даже позавидовать, ибо за скотиной до поры-до времени ухаживают и кормят.

 Так что нехитрая идея была рождена от самого примитивного способа ведения скотоводческого хозяйства. Как известно скотина существует для того, чтобы выкачать из неё как много больше материальных ресурсов. Дать размножится, пройти десяток циклов по извлечению молочной продукции и конечный пункт - скотобойня, покуда ещё животина не состарилась и пригодна в пищу. Близка к этому была и организация рабского труда на плантациях. Многие плантаторы держались той идеи, что лучше и дешевле побыстрее выжать из раба все соки, а потом купить на замену новых, чем содержать и кормить его на протяжении многих лет. От такой интенсивности использования труда доходы оставались стабильно высокими и частые затраты на покупку новой живой силы не превышали статью прибыли. Нечто похожее сейчас наблюдается в сфере рынка труда на примере супермаркетов, где также применяется практика быстрого выколачивания трудовых соков из несчастных работников, доводя их штрафами за любую мелочь и неровным трудовым графиком до увольнения. Но месяц-другой они пашут, принося торговым сетям необходимую пользу. Вот подобная психология существовала и у рабовладельцев южных штатов. Людям с этой же психологией один шаг до создания концлагеря.

 Организован Андерсонвилль был 25 февраля 1864 года, когда масса пленных солдат Союза уже перевалила критическую точку и командование армии КША не знало, что с ними делать. Не отпускать же их в самом деле, решили они. Это была территория величиной в тридцать акров, окружённая деревянным дощатым частоколом, охрану которой тщательно обеспечивали стрелки. Посередине лагеря располагалось болото. Единственным источником воды служил небольшой ручеек, берега которого использовали как клоаку для оправления естественных нужд. Довольно-таки скоро всё это великолепие начинало попахивать и заряжать воздух миазмами заразы.

 В локации, где размещено было 35 тысяч человек это, знаете ли, серьёзная проблема. Не хватало на всех палаток, большинство людей вынуждено было обитать под открытым небом, терпя жаркое южное солнце, и дрожать под проливными дождями. Обходясь без одеял, кроватей, чтоб место плена курортом не показалось, живые часто перемежались с мёртвыми, трупы которых никто не спешил убирать. По лагерю перемещались полуживые прозрачные создания, отдалённо напоминающие людей, державшие в руках изъеденные ржавчиной котелки и банки с болтушкой из непросеянной ржаной муки. Иногда, в особо удачливые дни, им удавалось получить кусок гнилой свинины, совершенно негодной в пищу, сорт которой обычно идёт на переработку мыла. Да, мыла тоже не было. Жалкие лохмотья военнопленных стали колониями-поселениями для целых армий паразитов разных сортов. Ситуация усугублялась тем, что в армии царил фонтан кровавого поноса, плясала цинга и пели песни болезни лёгких. Иногда предоставлялась медицинская помощь. Заключалась она в том, что у ворот лагеря появлялся медик и давал полезные советы тем упорным и стойким, которые ещё могли дойти. Получив очень ценные указания они уползали обратно, и одному Богу известно насколько они успешно применяли на практике полученные врачебные предписания. Но хуже всего было когда группы людей начинали терять моральный человеческий облик от невыносимых условий существования и начинали кошмарить своих же товарищей по несчастью, тем самым облегчая работу гарнизону охраняющему лагерь. Ни о какой координации действий и попыток прорыва не могло быть и речи в таких условиях. Отдельные попытки бегства пресекались сразу же на месте метким выстрелом в лоб. Что вскоре стало способом легального самоубийства со стороны пленных. Главным образом специально нарывались на пулю, чтобы прекратить мучения, подростки по 17-18 лет. Не обходилось и без развлечений, иногда устраивались провокации, сравнимые с той, которую устроил Рамси Болтон своему пленнику Теону Грейджою, с погоней и собаками. В данном случае использовались специальные псы-негроловы, годами дрессировавшиеся с целью эффективной ловли беглых рабов. Вот только на сей раз они, ничтоже сумняшеся, ловили белых людей не делая разницы в расовых отличиях кожи и строения черепа.

 Веселье закончилось 7 мая 1865 года, когда 4 кавалерийская дивизия лихой атакой освободила лагерь от внезапно спраздновавших труса южан. На месте остался лишь комендант лагеря Генри Вирц со свитой приближённых и был незамедлительно арестован. Всего за год с небольшим было уничтожено свыше 13 тысяч человек. Подобное не могло пройти мимо общественного мнения. Благо вскоре Юг к тому же проиграл войну. Следует сказать, что в целом специфика Гражданской войны в США разительно отличается от Гражданской войны в России или же в Испании. Не было никакой южноамериканской эмиграции цвета акации или гвоздик, не расстреляли и не посадили ни одного офицера армии КША, преспокойно себе жил и существовал бывший президент Юга Девис Джеферсон, отбыв незначительный тюремный срок. Более того, герои Юга прочно вошли в общеамериканский пантеон героев, одной из основ современной американской культуры ещё недавно был роман «Унесённые ветром», повествующий о гибели «благородного белого рыцарства», а фильм «Боги и генералы», снятый в нулевые 21 века, просто квинтэссенция примиренческого нарратива между тамошними условными «белыми и красными». И всё-таки Вирц, комендант лагеря смерти, был привлечён к суду.

 Так оно зачастую всегда бывает, что палача по итогу отправляют во след своим жертвам. Их не уважают ни враги, ни свои. Таковым не дают орденов, не провозглашают почестей и даже не выносят судебного помилования. Врач имеет право на ошибку, генерал может угробить полмиллиона солдат в зерг-раше, а потом «убедительно» доказать, что тактические условия оказались иными, чем на штабных картах, а что может сказать в своё оправдание палач? Кроме глупого кивания на приказы, тем более, что можно было бы попросится в перевод в действующую армию и сложить свою голову при каком-нибудь Питтсбурге? Вот поэтому люди, подобные Вирцу, всегда попадают под нож не то, что первыми, а зачастую единственными из целой цепочки людей. В данном случае людей, устроивших и оборудовавших Андерсонвилль. Оставшиеся в живых после тамошнего ада даже могли не открывать свои рты в обвинительных речах, они были показательными уликами сами по себе на суде устроенном под председательством генерал-майора Лью Уоллеса, в августе 1865 года.

 Очевидец, военный врач Барроуз рассказывал на процессе как умирали в феврале 700 полуголых узников. Как они корчились под кусками тонкой палаточной ткани от суровых холодов, копошились по трое в ямах, согревая друг друга своими телами как змеи; что за малейшую провинность обессиленных людей подвешивали таким образом, что только большие пальцы ног касались земли. Мальчики-подростки, бывшие барабанщики, лежали в грязных траншеях с поражёнными гангреной ногами и умоляли стражей охрипшими голосами пристрелить их. Число таких душераздирающих историй возрастало, и уже через десять дней председатель Уоллес закрывает судебный процесс. Вирц пытался защищаться, рассчитывал на прощение, очень часто включал тупого шланга, который всего лишь выполнял приказы, но суд и присяжные были непреклонны. Сдалась под конец и защита подсудимого, не найдя убедительных оправданий его действиям. 10 ноября 1865 года Генри Вирц был повешен, под крики двухсот зрителей кричавших – «Вирц, вспомни Андерсонвилль!». Как будто этого было мало, его шея не сломалась сразу после того, как выбили табуретку из-под его ног, и он ещё две минуты умирал от удушья, обильно наделав себе в штаны. Гадкая и мерзкая смерть, недаром в старые времена аристократы были лишены подобного вида наказания под соусом особой привилегии. И вот мы снова вернулись к дихотомии Старый мир vs Новый мир. Несомненно, мир модерна довёл бытие до двух мировых войн, превратив Европу в лунный ландшафт, почти не успел довести до ядерного апокалипсиса и засмердев грешную землю вонючими заводами, от которых впадал в меланхолию старина Толкин. Он же и довёл до совершенства фабрики смерти, да вот начало было положено не англичанами, которые в своей старой-доброй Англии деревню уже видели только на пасторальных полотнах, во время англо-бурских войн, не бюргерами-немцами на Восточных территориях, а славными милыми фермерами Юга, живущими в гармонии с природой, истово верующие в Господа, с целым букетом непреложных моральных истин, вколачиваемых с детства посредством оплеух и розог, свято уверенные, что гедонизм ведёт в ад и только приверженность той жизни как предки заповедали, избавит мир от зла. Один-один в пользу Модерна vs Старого мира.

 Ну, а тем, кто сейчас мечтает уничтожить белых супрематистов, красных марксистов, старорежимных «булкохрустов», веганов, мясоедов, феминисток или сексистов из мужского государства – вспоминайте и вы Андерсонвилль. Если вас не замучают за колючим периметром, то вас назначат виновными. Вот как виновные теперь немцы всей нацией за свои художества, нарисованные 80 лет назад. Как оказался виновным и Вирц, который всё-таки реально был не больше, чем тупой вояка-шланг исполняющий приказы. Как он о себе и заявлял в целях самозащиты. Но не помогло. Как и не помог геноцид армии КША, Вермахту или ещё кому-либо подобным образом удержать власть и систему на плаву.

_________________________________________

Автор: Влад Снегов

Чернобыль ч.6.2 Горячий расплав против холодной логики

Предыдущая часть

 Но где же, чёрт его подери, топливо?! Сколько его выбросило, а сколько осталось внутри? Что происходит шахте реактора, да и существует ли реактор вообще? Эти сверхважные вопросы волновали всех, так как без достоверных ответов на них нормально проводить ликвидацию невозможно. Теоретический ответ на второй вопрос подготовили уже к лету. Для этого произвели целый ряд различных анализов. По предварительным прикидкам, за пределы блока выбросило всего около 4%, причём из этих 4% некоторая заметная часть дальше станции не улетела. Внутри же осталось 96%. Позже эти расчёты были подтверждены экспериментально.

 Поиск топлива в итоге отложили на более поздний срок, а пока были куда более насущные задачи. Предполагая, что на месте бывшего реактора сейчас нечто расплавленное и неохлаждаемое, учёные пришли к выводу, что если конструкции реакторного помещения в силу тех или иных причин разрушатся (не выдержат новой нагрузки или же проплавятся), то расплавленная масса упадёт в заполненные водой бассейны-барботёры, что приведёт к мощному взрыву и новому заражению местности. Кроме того, существовали опасения, что расплав может попасть вообще на фундаментную плиту, которая такой температуры могла не выдержать. В этом случае существовал риск попадания сверхрадиоактивной массы в грунтовые воды – это совсем нехорошо, ведь тогда всё это попадёт в реку Припять, а через неё – в Днепр. Работа с обеими проблемами началась в первой половине мая. И вот здесь между разными источниками начинаются разночтения в точных датах.

 Просто так откачать воду из бассейнов-барботёров было нельзя, так как их задвижки опорожнения в последний раз открывались при монтаже. Была идея расстрелять бассейны, находившиеся на уровне земли, расстрелять из самоходки ИСУ-152, даже проверяли на недостроенном пятом энергоблоке, однако пробитие стен достигнуто не было, так что отказались и вернулись к мысли открыть задвижки опорожнения. По данным “Союза Чернобыль” выполнить эту задачу поручили трём сотрудникам ЧАЭС - начальнику смены станции Борису Баранову и старшим инженерам Алексею Ананенко и Валерию Беспалову. Их снабдили гидрокостюмами, освещением (ибо света в этих помещениях, конечно, не было), приборами для измерения уровня радиации под водой, а также резервной группой. Баранов вывел группу на место, а Ананенко и Беспалов открыли задвижки. Убедившись, что вода пошла, все трое вернулись обратно. Через пару дней начальник смены блока Игорь Казачков с помощью измерительных приборов убедился в том, что бассейны-барботёры пусты.

 Однако вода ушла в служебные соединительные помещения 3-4 блоков, которые представляли собой по сути единое здание. Жидкость откачивали военные, пожарная рота. Их было 11 человек под руководством капитанов Акимова и Зборовского. Ночью они в течение 24 минут проложили полтора километра труб, установили насосную станцию и начали откачку воды. И сразу же проблема – трубу передавила какая-то гусеничная машина, выполнявшая той же ночью какие-то замеры. Разрыв необходимо было немедленно заткнуть, бойцы снимали ОЗК, ремни, чтобы пережать течи и не допустить разлива радиоактивной воды. При этом насосная станция, которую расположили в закрытом помещении со сверхвысокой радиацией, постоянно глохла, и необходимо было её заново запускать. Спустя сутки её заменили. Основную массу воды за эти сутки откачали, бойцы получили высокие дозы, однако опасность взрыва и увода образовавшихся газов на Киев была ликвидирована.

 По одним данным (в частности по документальной повести Ю.Щербака “Чернобыль”), работа группы Акимова и Зборовского продолжалась в течение ночи с 6 на 7 мая, следовательно группа Баранова работала раньше. По другим (в частности, так говорит ресурс “СоюзЧернобыль”), группа Баранова выполнила свою миссию 15 мая, а значит сдвигается и дата работы группы Акимова и Зборовского. Однако если вспомнить, что к 10 мая завершились операции по тампонированию реактора, к 1 мая, как считается, горящий графит наконец потух, а также принимая во внимание нижеописанные факты, я склонен считать более реальной версию с ранним завершением истории с водой из бассейнов-барботёров, то есть к 7 мая.

 Что же касается охлаждения реактора снизу, то сначала решили заморозить грунт под фундаментом, создать там сплошной ледогрунтный массив. Специалистами в этой области были киевские метростроевцы. Им и поставили задачу пробурить несколько горизонтальных скважин под блоком, дабы эту заморозку осуществить. Сказано-сделано. Хотя тут надо отметить, что опыта горизонтальной заморозки метростроевцы не имели.

 Пятого-шестого мая в район аварии начали прибывать метростроевцы и их оборудование. Сначала нужен был котлован, дабы под защитой третьего блока, где уровни радиации были относительно низкими, начать бурение. И уже при выкапывании котлована начались проблемы. Наткнулись на плиты, оставшиеся со времён строительства блоков – они были опорой кранов. Кое-как их вытолкали бульдозером. Приступили к бурению – и опять плита. Бур сломан. Плиты эти на схемах отмечены не были, их после строительства загнали в грунт да и забыли. В дело пошёл второй станок. Он наткнулся на щебень под плитой и сломался. Приняли решение бурить на метр глубже. Здесь уже пошло лучше. Пробурили 108 метров, однако дальше бур пошёл тяжело. Работы остановили, так как грунт отличался, а значит, равномерной заморозки не выйдет. Что делать?

 На помощь призвали шахтёров. Пришла мысль – сделать ещё одну железобетонную плиту под уже существующей. В чём особенность? В плите были предусмотрены туннели и трубы, через которые предполагалось подавать жидкий азот, дабы охлаждать реактор. Что ж, метростроевцы достаточно быстро свернулись, на месте до 15 числа остались лишь их руководители – старшие инженеры, маркшейдеры. Они должны были объяснить прибывающим с Донбасса, Кривбасса, Мосбасса шахтёрам, где, что и как бурить. Работу выполняли активно, однако к июлю реактор начал затухать и охлаждаться, а потому его охлаждение уже не требовалось. Уже готовые туннели и скважины начали заливать бетоном, так как новая фундаментная плита всё же требовалась. Условия в тех шахтах и котловане были адскими: жара, забирающая и так мизерное количество свежего воздуха, высокий общий радиационный фон с отдельными очагами с мощностью дозы в 400-800 Р/ч.

 А пока велись эти работы, над шахтёрами уже ходили люди. Да. Внутри аварийного блока. И не просто ходили, а работали. Их задачей было выяснение температуры расплавившегося реактора, ведь без этой информации нельзя было начать работу по строительству укрытия блока, да и работа шахтёров была не то чтобы бессмысленной, но слепой. Для температурных экспериментов необходимо проделать отверстия в стене бассейна-барботёра, дабы туда могли попасть работники ИАЭ и Института физики АН УССР. Делали эти отверстия с помощью специальных резаков, прожигавших бетонную стену толщиной с рост невысокого человека (1.6 м). К концу мая отверстия были сделаны. Замеры назначили на 29 мая, к этому времени приготовили уже оборудование для проведения эксперимента. Основной задачей было протянуть от БЩУ-3 до бассейна-барботёра через коридоры с огромным загрязнением, сложную систему люков, проходов и лазов тяжёлый толстый кабель. Фактически, путь через два энергоблока. К тому моменту, как провод и датчики были доставлены на третий блок, сварщики завершали резку труб, находившихся в соседнем с бассейном помещением. Из этого помещения предполагалось через отверстие ставить штанги с датчиками таким образом, что они упирались в потолок бассейна-барботёра. В само помещение бассейна залезать было категорически нельзя, там слишком высокий фон из-за находившихся внутри радиоактивных материалов.

…когда мы начали разгружать кабель, оказалось, что катушку нельзя пронести через дозиметрические стойки коридора, идущего вдоль первого и второго блоков. Черт знает что. Возник легкий переполох, но потом был найден довольно изящный выход: решили кабель размотать на шесть-семь бухт, катушку выбросить, каждому человеку надеть на себя эту бухту - как альпинисту в связке - и тащить ее. Кабель толщиной миллиметров 25, страшно тяжелый.
И потащили мы его, как бурлаки на Волге. На каждого приходилось килограммов по 40. Процессия была - обхохочешься. Первым шел Виктор Гаврилюк. Он бывший десантник, физически сильный, тренированный, очень большой юморист и весельчак. Потом шел Алик Никонов, а я замыкал. Расстояние между нами было метров десять. Кабель волочился по полу. Ну а самый был смех, когда мы побежали по тому коридору, где высокий уровень. Это картина! Сначала решали, как бежать: в ногу или не в ногу. Потом Витя Гаврилюк говорит: "Пошли вы… туда-то и туда-то. Главное, чтобы никто не упал, а в ногу или не в ногу - не имеет значения". Пробежали мы там совсем немного… невозможно… Тяжело очень. Пришлось просто быстро идти.
На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.
Когда вниз тащили кабель, к барботёру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"
Валентин Шаховцев, замдиректора института физики АН УССР, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»

 Температуру необходимо было узнать к 19:00 29 мая. Однако сначала надо было замерить температуру потолка бассейна-барботёра, а затем рассчитать реальную температуру по ту сторону потолка. Исходя из этих данных можно было понять, проплавит ли кориум (от английского слова core – ядро, здесь - расплавленная активная зона) бетон или нет. В 16:00 приступили к установке непосредственно датчиков. Достаточно быстро завершили установку, проверили, вернулись назад, запустили… И тут сработал общий закон Мёрфи: если что-то может пойти не так – обязательно пойдёт. Система-то заработала, да только температуру не давала – оказался неисправен цифровой вольтметр. Его быстро заменили и получили данные. Затем сотрудники ИАЭ во главе с академиком АН СССР Евгением Павловичем Велиховым, руководившим оперативной группой Курчатовского института, провели расчёты, пока приблизительные. Результаты обнадёживали – самого страшного произойти не должно, температура кориума слишком мала для проплавления бетона.

Охота на слоновью ногу

 Само топливо ещё предстояло найти. В первые несколько недель думали, что основную массу выбросило в машзал. В пользу этого свидетельствовало, например, высочайшее его загрязнение. Однако это необходимо было проверить. В ИАЭ быстро изготовили специальные детекторы для «топографической» съёмки с вертолётов. Измерения быстро показали, что топлива там нет, а если и есть, то это мельчайшие частицы, то есть всё же не то, что искала Оперативная группа курчатовцев. Проводилсь и другие эксперименты, направленные, в том числе, на поиск топлива, например, эксперимент с опусканием с вертолёта термопары в развал реактора, о котором я уже рассказывал. Однако результаты этих экспериментов не удовлетворяли учёных. Что делать?

 Внутрь блока пошли люди. Они искали и топливосодержащие материалы, и следы закидывавшихся с вертолётов мешков. И вот в какой-то момент, в июне исследователи в одном из помещений наткнулись на очень мощный источник излучения – свыше 3000 Р/ч (реальное число прибор показать не мог, это был предел его измерения, а стрелка ушла в зашкал). Возможно, это топливо? Пока понять это было нельзя – попасть в это помещение (оно имело индекс 217/2 и являлось коридором обслуживания) было пока невозможно.

 Однако учёные не отчаивались и перешли к другим насущным задачам. Поход, в ходе которого обнаружили «светящее» помещение, был не первым и не последним. Постепенно на планах блока стали появляться отметки об уровнях загрязнения в различных помещениях. Одновременно с этим через каналы бывшей СУЗ предлагалось провести диагностику радиационного состояния блока. Эта диагностика помогла найти самое грязное место – подреакторное помещение 305/2, которое, как выяснится позже, после взрыва объединилось с шахтой реактора, так как нижняя биологическая защита взрывом была проломлена. Похоже, что основная масса топлива оказалась именно там.

 Но требовалось контролировать и состояние шахты реактора. Для этого была начата программа «Буй». Символичное название, как, впрочем, и множество других, связанных с ЧАЭС. Суть состояла в том, чтобы вокруг развала реактора с вертолётов и кранов установить специальные буи в форме усечённого конуса, оснащённые различными детекторами. Эти комплексы датчиков предполагалось связать кабелями с помещениями, где установлена регистрирующая аппаратура. Изначально установка велась с вертолётов, которые ставили конус весом 300 кг в нужную точку в реакторном зале (одной из таких точек стала вставшая на бок верхняя биологическая защита – Схема «Е»), после чего протянуть кабель до помещения с ЭВМ. Перед ним на улице кабель отцеплялся от вертолёта и вручную заносился внутрь. Спустя какое-то время этим стали заниматься подъёмные краны, что позволило повысить точность установки. Всего в работу было включено 15 буёв со 160 различными детекторами. Эксплуатация большинства приборов длилась до сентября 1986 года, когда их кабели были отрезаны ради строительства Саркофага. Но один буй, стойкий радиационный солдатик за номером 11, проработал до ноября. Данные гласили, что в развале реактора активность и температура снижались монотонно, что прямо свидетельствовало о том, что цепной реакции нет, а значит, дальше всё будет значительно проще.

 В сентябре 1986 года учёные наконец смогли проникнуть в то самое помещение 217/2. Увидели они там живописную картину. В коридоре застыла большая чёрная капля со стеклообразной поверхностью. Подойти к ней было невозможно, по оценкам МЭД на поверхности составляла 8000 Р/ч. Похожа эта капля была на свинец, а потому именно за него её сначала и приняли. Эта капля получила наименование «Слоновья нога» - больно похожа была. Поначалу взять пробы не удалось. Дело в том, что не хватало мощности дрели, для неё Слоновья нога оказалась слишком твёрдой. Что интересно – дрель была самоходной и управляемой по проводам. Её установили на… детскую игрушку, танчик. В книге «Работы Курчатовского института, по ликвидации последствий аварии», написанной уже известным нам академиком Евгением Велиховым, а также другим работником ИАЭ, доктором физико-математических наук, участником ликвидации аварии Александром Боровым, приведено описание совершенно дикой попытки взять пробу:

 Следующая попытка была произведена одним из военных, с неодобрением наблюдавшим за робкими усилиями науки... Никто не успел опомниться, как смелый офицер подбежал к «Слоновьей ноге» и начал бить по ней топором. Результаты оказались минимальными, если не считать его немедленного откомандирования из Чернобыля.

Реально пробы смогли взять только в 1988 году, для этого пришлось пойти на нестандартные решения, но об этом позже.