лучшие прически 80-ых
Результаты поиска по запросу "детская мода вконтакте фото"
Стало интересно узнать кто на реакторе где и кем работает, ну и собственно фото рабочего места приложить.
Давайте лжецы и девственники, приоткройте небольшую завесу тайны.
Начну первый.
Работаю помощником системного администратора, нихера толком не умею, но учусь.
Давайте лжецы и девственники, приоткройте небольшую завесу тайны.
Начну первый.
Работаю помощником системного администратора, нихера толком не умею, но учусь.
"... Короче, в 80-е израильтяне столкнулись с интифадой - городской герильей в Палестине. Одной из основных черт этого действа было массовое метание камней арабами в евреев. Военным потребовалась какая-то штука, которая могла бы нелетально, но надежно разгонять мятежных магометан. Штука в том, что у _армии_ водометов на вооружении не состояло, а ей какие-то средства, которые делают больно, но насмерть толпами не убивают, требовались.
"Хацацит" - это, буквально, "Щебнеметалка". Значит, берется короб с щебнем, и этот щебень подается на крыльчатку (этакий здоровенный могучий вентилятор), которая и мечет гордый ответ еврейского народа. На супостата сыплется настоящий поток щебенки. Особенно если смонтировать щебнемет на тяжелый грузовик или БТР, где можно разместить большой боекомплект. Приехал еврей, похожий на солдата, и выстрелил камнем не в какую нибудь бутылку с сюрпризом, а в живого человека. Нужны ли тут слова?
Идея был классная. Но нет.
Оказалось, что на дистанции метров в сто щебень резко теряет ударную силу, зато в упор валит с переломами. Те, в кого попали издалека, убегать не хотели, а те, кому прилетало в упор - уже не могли. В итоге "Хацацит" был довольно быстро заброшен, а пытливая конструкторская мысль переключилась на варианты с ультразвуком, мерзкими запахами и даже суперклеем."
____________
спижжено из: cat_cat, vk
-4936524.jpeg "История,Викинги,Викинги (сериал),Сериалы,средневековье,фото,инфографика,познавательный реактор")
80-е. Бойцы спецназа ГРУ на пикапе с пулеметом.
Спецназ оказался как раз тем видом войск, который смог противопоставить что-то тактике "бей-беги" в исполнении моджахедов. Будучи лишь небольшой частью контингента советских войск в Афганистане, они наносили очень существенную долю потерь исламским партизанам.
Одним из стандартных приемов было патрулирование своих зон ответственности на автомобилях и, реже, БТРах. Часто для маскировки для патрулей использовали трофейные "Тойоты" и "Симурги", а иногда спецназовцы отращивали и красили бороды, переодевались афганцами и старались выставить наружу бойцов с азиатской внешностью (кстати, на фото боец, стоящий спиной, явно устраивает этот машкерад)
Проблемой таких операций были наблюдатели "духов" вокруг базы. Так что трофейные пикапы покидали пункт дислокации в кузовах армейских грузовиков, после чего за первой же горкой их выкатывали по самодельным аппарелям - и фальшивые душманы выезжали охотиться на настоящих.
При встрече всё происходило просто - пока настоящие "духи" успевали сообразить, что впереди спецназ, по ним уже били из всех стволов. Последним смеется тот, кто стреляет первым.
Лейтенант Сергей Лежнев из Кандагарского батальона спецназначения пошел в косплее дальше всех: он со своей группой презрел "Тойоты" и использовал для патрулирования "фальш-караваном"... верблюдов.
Кстати, одна из причин, по которой спецназовцы предпочитали именно трофейную технику, имела не чисто военный, а бюрократический характер - за утрату штатной техники штабные могли пропесочить, но на трофейные пикапы всем было плевать.
Особую любовь к патрулированию в стиле Безумного Макса питал Лашкаргахский батальон спецназа - его зоной ответственности был пустынный район 300х200 км в районе реки Гильменд.
Стандартным составом группы было 3-4 пикапа - на головной ставили трофейный ДШК, на остальные - или те же трофеи, или "Утесы", или автоматические гранатометы.
В кузов дополнительно клали гранатометы или "Шмели", изнутри машины обвешивали бронежилетами. На машину приходилось по 6 человек - водитель, командир, два пулеметчика и два гранатометчика.
Опционально добавляли 1-2 "Урала", туда можно было воткнуть что-нибудь совсем страшное, типа спарки автоматических пушек или миномета. Дно защищали мешками с песком от мин. И, опять же, борта прикрывали навешенными бронежилетами.
"Уралы" или БТР, если они входили в состав рейдовой группы, шли в паре километров за "Тойотами"/"Симургами", чтобы не палить контору.
Классика жанра - действия группы Геннадия Должикова (из чьих воспоминаний вкупе с книгой Алексея Чикишева составлен этот пост) у кишлака Богат в январе 1987 года.
Во время рейда наблюдатели обнаружили сначала отблеск фар, а затем и пыль от небольшой колонны моджахедов. "Тойоты" со спецназовцами выехали на перехват с одной стороны, с другой остался в засаде "Урал" с 14,5-мм пулеметом КПВТ, смонтированным в кузове.
На дистанции около 700 метров, когда противник еще не понял, что на "Тойотах" могут ездить не только афганцы, группа Должикова открыла огонь из всех стволов. Три машины были подбиты сходу, затем на фланге ожил "Урал" с КПВТ.
Моджахеды попали под перекрестный огонь. О сдаче исламские партизаны не помышляли, отбивались до конца и были перебиты. Итог боя - уничтоженные автомобили, два трофейных ДШК, 3 гранатомета и около 30 автоматов. На поле боя было собрано 26 трупов моджахедов. Группа специального назначения потерь убитыми не имела.
Одним из стандартных приемов было патрулирование своих зон ответственности на автомобилях и, реже, БТРах. Часто для маскировки для патрулей использовали трофейные "Тойоты" и "Симурги", а иногда спецназовцы отращивали и красили бороды, переодевались афганцами и старались выставить наружу бойцов с азиатской внешностью (кстати, на фото боец, стоящий спиной, явно устраивает этот машкерад)
Проблемой таких операций были наблюдатели "духов" вокруг базы. Так что трофейные пикапы покидали пункт дислокации в кузовах армейских грузовиков, после чего за первой же горкой их выкатывали по самодельным аппарелям - и фальшивые душманы выезжали охотиться на настоящих.
При встрече всё происходило просто - пока настоящие "духи" успевали сообразить, что впереди спецназ, по ним уже били из всех стволов. Последним смеется тот, кто стреляет первым.
Лейтенант Сергей Лежнев из Кандагарского батальона спецназначения пошел в косплее дальше всех: он со своей группой презрел "Тойоты" и использовал для патрулирования "фальш-караваном"... верблюдов.
Кстати, одна из причин, по которой спецназовцы предпочитали именно трофейную технику, имела не чисто военный, а бюрократический характер - за утрату штатной техники штабные могли пропесочить, но на трофейные пикапы всем было плевать.
Особую любовь к патрулированию в стиле Безумного Макса питал Лашкаргахский батальон спецназа - его зоной ответственности был пустынный район 300х200 км в районе реки Гильменд.
Стандартным составом группы было 3-4 пикапа - на головной ставили трофейный ДШК, на остальные - или те же трофеи, или "Утесы", или автоматические гранатометы.
В кузов дополнительно клали гранатометы или "Шмели", изнутри машины обвешивали бронежилетами. На машину приходилось по 6 человек - водитель, командир, два пулеметчика и два гранатометчика.
Опционально добавляли 1-2 "Урала", туда можно было воткнуть что-нибудь совсем страшное, типа спарки автоматических пушек или миномета. Дно защищали мешками с песком от мин. И, опять же, борта прикрывали навешенными бронежилетами.
"Уралы" или БТР, если они входили в состав рейдовой группы, шли в паре километров за "Тойотами"/"Симургами", чтобы не палить контору.
Классика жанра - действия группы Геннадия Должикова (из чьих воспоминаний вкупе с книгой Алексея Чикишева составлен этот пост) у кишлака Богат в январе 1987 года.
Во время рейда наблюдатели обнаружили сначала отблеск фар, а затем и пыль от небольшой колонны моджахедов. "Тойоты" со спецназовцами выехали на перехват с одной стороны, с другой остался в засаде "Урал" с 14,5-мм пулеметом КПВТ, смонтированным в кузове.
На дистанции около 700 метров, когда противник еще не понял, что на "Тойотах" могут ездить не только афганцы, группа Должикова открыла огонь из всех стволов. Три машины были подбиты сходу, затем на фланге ожил "Урал" с КПВТ.
Моджахеды попали под перекрестный огонь. О сдаче исламские партизаны не помышляли, отбивались до конца и были перебиты. Итог боя - уничтоженные автомобили, два трофейных ДШК, 3 гранатомета и около 30 автоматов. На поле боя было собрано 26 трупов моджахедов. Группа специального назначения потерь убитыми не имела.
_______________________________________________
Автор: Евгений Норин
Чернобыль ч.11. Серые будни Чернобыльской зоны
География с радиоактивной припиской
Как уже было сказано, самый тяжёлый удар был нанесён по белорусской земле. Удар этот был нанесён не только радиацией, но и государством. Гомельская область приняла на себя до 70% всех радиоактивных осадков. Помимо неё пострадали Брестская, Минская и Могилёвская, но только Гомельская примыкает непосредственно к ЧАЭС (в некоторых местах от станции до границы меньше десяти километров). Как результат, заметная часть тридцатикилометровой зоны находится за пределами Украины. Множество белорусских сёл, посёлков, городков и даже целый областной центр с полумиллионным населением попали под удар радиации. Гомелю (а речь именно о нём), впрочем, повезло – основной след прошёл стороной, эвакуировать его не потребовалось. Тем не менее, он до сих пор сильно загрязнён продуктами аварии, в первую очередь, цезием-137. До последнего времени город подвергался периодическому дозконтролю по цезию. Впрочем, уже в самое ближайшее время ситуация по всей загрязнённой территории должна значительно улучшиться, ведь период полураспада цезия-137 составляет 30 лет. А примерные сроки полного очищения Гомеля и ближайших окрестностей – 2023 год. Считается, что к тому моменту средний уровень загрязнения будет уже очень мал и сравняется с безопасными показателями.
 |  |
Однако даже это не слишком поможет жителям Хойников и Брагина – райцентров, примыкающих непосредственно к белорусской части зоны отчуждения – Полесскому государственному радиационно-экологическому заповеднику (ПГРЭЗ). Брагин – до сих пор самый загрязнённый населённый пункт среди пострадавших от Чернобыля, по крайней мере, из неотселённых. Среднее загрязнение почвы там – 5-15 Кюри/кв. км при норме менее 1 Кюри/кв. км. Но ждать этого предстоит ещё порядка ста лет. ПГРЭЗ проходит буквально по окраинам Брагина. Брагинский район заполнен пустующими, покинутыми и отселёнными деревнями. По-хорошему, город следовало эвакуировать сразу после аварии, фон там заметно превышал максимально допустимый. Однако этого не произошло. Причиной тому, скорее всего, старания властей, которые быстро превратили свой посёлок городского типа в «витрину восстановления». Многие уехали уже в 1986 году или позже. Кто-то вернулся, не перенеся эвакуационной жизни. Кто-то решил не уезжать. Кто-то приехал сюда из других республик, заняв пустующие дома. Так и формируется население Брагина, да и других населённых пунктов региона. Сильно пострадали деревни, большая часть которых сейчас на карте имеет уже статус нежилых.
Хойники стали административным центром белорусской зоны отчуждения, здесь находится администрация ПГРЭЗ, здесь производится медицинское обслуживание его сотрудников. Но дышит город ещё теми днями, полными беспокойства, чувства опасности и безысходности. Местные часто обращаются к врачам, опасаясь последствий переоблучения.
А вокруг оставленные деревни, пустые дома с чёрными окнами, сгнившими крышами и брошенной внутри памятью. Тоже самое и за колючей проволокой ПГРЭЗ. Только туда так просто не попадёшь. Экскурсий не водят, а добыть разрешение – очень непростая задача. Единственный способ – Радуница. Это древний славянский праздник с множеством ритуалов, один из которых – поминовение предков. В этот день, который каждый год разный, но обычно в середине апреля или середине мая на территорию ПГРЭЗ можно спокойно приехать на машине, чтобы попасть в посёлки и кладбища. В отличие от украинской зоны самосёлов тут нет – ПГРЭЗ охраняется куда лучше, поскольку помимо данных радиацией статусов это ещё и пограничная зона. Поэтому ПГРЭЗ – невероятно удобная для изучения дочернобыльского быта местных территория. Здесь, в отличие от украинской зоны, сохранилось очень и очень многое.
 |  |
 |  |
Могилёвская область так же в 1986 и 2026
 |  |
Если говорить об Украине, то здесь под удар попали север и северо-запад страны – Киевская, Черниговская (Славутич, кстати, расположен именно в пострадавшей части области), Житомирская, Ровненская и Луцкая области. Сильнее всего пострадала, конечно, первая, так как ЧАЭС находится на её территории. Серьёзно досталось и Житомирской области, которая примыкает к зоне с запада. А вот дальше на запад загрязнение значительно ослабевает – всё-таки западный след по большей части выпал очень быстро и далеко не пошёл, в отличии от северного, показавшего свой нрав в Белоруссии и России. К колоссальному счастью жителей бассейна Днепра, на юг радиация тоже особо не пошла. В причернобыльских районах ситуация не отличается от вышеописанной белорусской.
На фоне злоключений своих соседей российские последствия аварии значительно слабее. Если на Украине было эвакуировано более ста тысяч человек, а в Белоруссии – порядка двадцати пяти тысяч, то в России – всего лишь 186. Не тысяч. Уже к 1989 году на все загрязнённых территориях РСФСР радиационная обстановка улучшилась и стабилизировалась благодаря ряду мер по дезактивации и общей относительной слабости загрязнения. Почему? Загрязнённые российские территории Брянской, Орловской, Тульской и Калужской областей находятся на расстоянии от ста километров от четвёртого блока. При этом интересно отметить один момент. Брянская область примыкает к Гомельской и является единственной внешней из загрязнённых российских областей. Все остальные к границам не примыкают. Но если посмотреть на карту загрязнения, например, цезием-137, то Брянская область единственная, на территории которой даже в 1986 году изотопы выпали локализовано, вдоль западных границ. Орловская, Тульская и Калужская области были загрязнены более равномерно, хотя и куда слабее. Впрочем, сейчас даже в Брянской области в целом не опасно.
 |  |
 | ![2026 год
■
ГАРУСА
К#-' %
^КАЛУГА
•Жя/н?
Ку.чи1
Плотность загрязнения территории цозиом-137
м«« 3.7 10 20 37 135 555
I—1-. -]—г—г
к» 01 02 05 1
15
т*-
А,Чернобыль Старостина,Чернобыль,длиннопост,История,реактор образовательный,Cat_Cat,vk,интернет,АЭС,рбмк](https://img2.joyreactor.cc/pics/post/Чернобыль-Старостина-Чернобыль-длиннопост-6687001.jpeg "Чернобыль Старостина,Чернобыль,длиннопост,История,реактор образовательный,Cat_Cat,vk,интернет,АЭС,рбмк") |
 |  |
 |  |
Жизнь и быт чернобыльских ликвидаторов
Ночь. Ярко освещенная внутри палатка — Ленкомната («Ленинская комната»). За длинным столом (он завален списками и бумажками-донесениями на дозы) пишут офицеры роты. Миша заклеивает в конверты благодарности. Бумаги совсем задавили замполита.
Я: Все-таки главная наша работа — на AЭC, а не в лагере.
Замполит: Ошибаешься! Я тоже так думал поначалу…
Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
Я: Все-таки главная наша работа — на AЭC, а не в лагере.
Замполит: Ошибаешься! Я тоже так думал поначалу…
Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
Ликвидаторов в первые дни выхватывали нередко прямо из дома, с работы. Вручали повестки и отправляли на «специальные сборы», как это официально называлось. Привозили в сборный пункт, забирали личные вещи, выдавали военную одежду (знаменитое «хэбэ») и индивидуальные дозиметры-накопители. Параллельно в соответствии с уже полученной военно-учётной специальностью определяли, что же конкретно тот или иной человек будет делать в зоне. Вариантов было множество – от прозаического перекапывания почвы до экзотической дальней вертолётной разведки (о которой, бывало, говорили, что это просто полёты за алкоголем). Хотя экзотические задачи давали специалистам в них. Обычные «партизаны» (так называли призванных из запаса за беспорядочное снабжение одеждой и, нередко, оборудованием) работали на не слишком требовательных к навыкам работах. Зачастую, это была дезактивация во всех возможных её проявлениях – от ЧАЭС до отдельных участков. Хотя из запаса в первую очередь призывали тех, кто прошёл через войска РХБЗ.
Но работа-работой, а как же отдыхать? Лагеря находились за пределами зоны. Организовывались они с первых дней и существовали ещё долго, пока требовалась в зоне прорва народа. И одной из главных задач для партизан, наряду со своими непосредственными обязанностями, было в 1986 году возведение зимнего лагеря. Об этом в один голос вспоминают и Гудов, и Мирный. И нельзя сказать, что строительство и лагерные работы были проще, чем основные обязанности. Главным нюансом был, конечно, так называемый «лагерный фон». Каждая работа в зоне стоила не только дополнительной прибавке к зарплате, но и определённой дозы радиации. Причём нередко эта доза занижалась относительно реально полученной. Причиной тому была общая стандартизация доз для разных работ, невозможность точечной разведки каждого квадратного миллиметра зоны, служебное рвение самих ликвидаторов, ну и, как ни странно, серьёзные риски для начальства при облучении персонала. Ведь по документам норма облучения личного состава, после которого ликвидатора отправляли домой – 25 Рентген. И дабы уложить реальные дозы в это прокрустово ложе, нередко могли несколько занизить дозу для той или иной работы.
 |  |
 |  |
Про подходе общей дозы к 25 Рентгенам бойца обычно переводили на лагерные работы. В их число входили строительство, ведение журнала учёта доз и ещё огромное множество различных задач, которые только может придумать самое воспалённое воображение самого садистски настроенного карьериста. За день таких работ давали 0.3 миллирентгена. То есть 0.0003 Рентгена. Лагерный фон вызывал у тех, кто кому до отбытия домой оставалось всего ничего, трепетный ужас, ведь в какой-то момент тебя на него «сажают», и ты растягиваешь казалось бы мизерную остаточную дозу на много-много дней. Таких несчастных называли «фонистами». А если ты не успел подготовить рапорт о замене, то останешься ещё на более долгий срок – пока замена таки не придёт.
 |  |
Но всё же лагерная жизнь – это не только работа на износ, но и развлечения. «Ассортимент» развлечений для военных был достаточно скромным, а потому любая вещь, любое событие, даже самое тривиальное, становилось развлечением. Показ кино (особенным успехом пользовались французские комедии), газеты, баня, даже приезд автолавки – всё это воспринималось бойцами на ура. Что уж говорить про тщательно конспирируемые, но трудно скрываемые культурные посиделки с горячительным. Несмотря на то, что сухой закон уже давно работал по всей стране, а уж зона отчуждения однозначно становилась сухой зоной. Но все всё прекрасно понимали, специально за алкоголем никто не гонялся, но риск при обнаружении был очень высоким. Успехом пользовались как традиционные спирт и самогон, так и не менее традиционные, но экзотические заменители.
Приезжала автолавка.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
— Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
— Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
Но военные – это военные, а ведь в зоне хватало и гражданских. И у них развлечения шли несколько в ином формате. Гражданские в основном жили в Чернобыле и вахтовом посёлке Зелёный мыс (до аварии и после 1991 года - Страхолесье), находящемся на границе зоны отчуждения. Зелёный мыс был оборудован всем необходимым и даже больше – по некоторой информации там присутствовали даже теннисные корты.
Периодически в зону приезжали звёзды тогдашней эстрады. Делалось это в рамках программы «Встречи в Чернобыле». Участвовали в этом ВИА и сольные исполнители абсолютно разных масштабов, но главным калибром были, конечно же Иосиф Кобзон (ему предстояло открывать эту серию передач ещё в июне), Валерий Леонтьев и Алла Пугачёва. О реакции Примадонны на предложение выступить в зоне ходят разные слухи, но даже если они правдивы, они перечёркиваются тем достоинством, с которым она провела свой четырёхчасовой концерт (в эфир попала лишь часовая версия, которую очень скрупулёзно резали). Алла Борисовна, ставившая себе целью дать хоть какой-то отдых ликвидаторам, даже пригласила одного из военных на танец. Она привезла на концерт целый блок новых песен, одна из которых – Две звезды – стала популярной на очень долгий срок по всей стране.
Ещё одной стороной чернобыльской жизни стала параноидальная скрытность. Изначально скрывали сам факт аварии, потом её масштабы. Ликвидаторам давали ровно столько информации, сколько, по мнению комитетчиков, им было положено знать. Многие ликвидаторы так до сих пор и не знают, сколько Рентген они получили. Письма домой проверялись.
Это письмо моя дочка никогда не получила. Ведь в нем я, на минуточку кой о чем по-детски подзабыв, описал:
(!) чем наша в/ч в зоне занимается, и, мало того,
(!!) приложил эскиз образца военной техники (уточню — давно уже несекретной).
И письмо не дошло. Единственное письмо, которое я написал из зоны, «ПРОПАЛО»
Представьте: вы сидите в опере. В партере. Музыка — божественная. На громадной сцене — богатое действо. Дирижер во фраке. Люстра под сводом зала. Строгие костюмы мужчин. Роскошные туалеты дам. Поблескивают, переливаясь, драгоценности. Обнаженные плечи. И — благоухание! — тончайшие, нежнейшие арома…
…и тут вы ощущаете, что кто-то — pardon, и еще раз, и еще раз pardon — ПОДЛО НАБЗДЕЛ («Лучше громко перднуть, чем подло набздеть», — говаривала пацанва у нас во дворе), и вредоносный агент невидимо распространяется по рядам партера — обнаженные плечи, блеск драгоценностей, строгие сюртуки мужчин…
Какая там музыка, какая, на фиг, драма!
Но не шевельнется выдержанная публика, и взоры все так же устремлены (но несколько более напряженно) на сцену… Да кто ж это сделал? Уж не этот ли сосед слева, ишь как потеет, мерзавец… На дам и думать страшно… Машет палкой дирижер… Или этот спереди — шея краской заливается… Ч-черт! это ж и на меня могут подумать! Кидает в жар — и сам неудержимо начинаешь краснеть как помидор…
Именно такой эффект произвели несколько простых слов:
— В ЦРУ знают радиационную обстановку в Чернобыле.
Простые слова сказал простой невыразительный человечек — особист. Представитель «Особого отдела» — контрразведки, армейского КГБ — в батальоне.
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
(!) чем наша в/ч в зоне занимается, и, мало того,
(!!) приложил эскиз образца военной техники (уточню — давно уже несекретной).
И письмо не дошло. Единственное письмо, которое я написал из зоны, «ПРОПАЛО»
Представьте: вы сидите в опере. В партере. Музыка — божественная. На громадной сцене — богатое действо. Дирижер во фраке. Люстра под сводом зала. Строгие костюмы мужчин. Роскошные туалеты дам. Поблескивают, переливаясь, драгоценности. Обнаженные плечи. И — благоухание! — тончайшие, нежнейшие арома…
…и тут вы ощущаете, что кто-то — pardon, и еще раз, и еще раз pardon — ПОДЛО НАБЗДЕЛ («Лучше громко перднуть, чем подло набздеть», — говаривала пацанва у нас во дворе), и вредоносный агент невидимо распространяется по рядам партера — обнаженные плечи, блеск драгоценностей, строгие сюртуки мужчин…
Какая там музыка, какая, на фиг, драма!
Но не шевельнется выдержанная публика, и взоры все так же устремлены (но несколько более напряженно) на сцену… Да кто ж это сделал? Уж не этот ли сосед слева, ишь как потеет, мерзавец… На дам и думать страшно… Машет палкой дирижер… Или этот спереди — шея краской заливается… Ч-черт! это ж и на меня могут подумать! Кидает в жар — и сам неудержимо начинаешь краснеть как помидор…
Именно такой эффект произвели несколько простых слов:
— В ЦРУ знают радиационную обстановку в Чернобыле.
Простые слова сказал простой невыразительный человечек — особист. Представитель «Особого отдела» — контрразведки, армейского КГБ — в батальоне.
Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора.
Мирный также вспоминает, что когда в зону привезли огромные иностранные краны для сборки саркофага, их монтировали советские работники, «как школьники – заглядывая в инструкцию». Несмотря на то, что обычно краны собирали работники фирмы-изготовителя, в зону иностранцев не пустили. В 86-м в зоне вообще было только несколько иностранцев – Ханс Бликс, генеральный директор МАГАТЭ с делегацией.
Но с другой стороны, Мирный рассказывает, что с одновременным запретом в частях (в том числе и радиационной разведки) на открытое обсуждение радиационной обстановки эти самые данные можно было спокойно получить в Чернобыле, в разведотделе Оперативной группы Минобороны. Лишь несколько позднее появилась система с допусками и официальными письмами. Ну и конечно же, особое внимание уделялось добровольцам и евреям.
Открыть кингстоны!
Столь быстрое возведение Саркофага (всего несколько месяцев) помимо устранения источника радиационной опасности было обусловлено ещё и тем, что необходимо было пускать станцию в строй как можно скорее. Отключение такого огромного производителя энергии от сети создало «энергетическую дыру», которую необходимо было закрывать. Другие станции восполнить громадную потерю энергии не могли. Уже 1 октября 1986 года, после работ по модернизации, в работу пустили первый энергоблок, а спустя месяц – 5 ноября – второй. А вот с третьим пришлось очень конкретно повозиться, ведь он располагался в одном здании с четвёртым, огромное количество коммуникаций их связывало, загрязнение на трёшке оказалось самым обширным из всех трёх оставшихся блоков.
Коммуникации четвёрки отсекли от трёшки ещё в августе 1986, но дезактивационных работ на блоке была ещё прорва. Связаны они были, по большей части, с машзалом, который в результате аварии жутко фонил и был серьёзно повреждён. Работы шли, шли не всегда быстро, существовали задержки, связанные с конфликтами в науке по поводу состояния четвёртого блока и самого машзала. И всё-таки блок пустили, хоть и с опозданием относительно первоначальных требований, 24 ноября 1987 года, подключив к сети 4 декабря. Станция снова вышла на рабочий режим.
Касательно третьего блока существовало много вопросов о целесообразности его пуска в условиях высокой степени готовности и меньшей загрязнённости недостроенного пятого блока. Некоторым казалось более выгодным достроить пятый блок и пустить в работу его новенького вместо уже поработавшего третьего, обладающего, к тому же, опасным соседом. Тем не менее, этого не случилось.
Тем временем страна разваливалась, а радиофобия укреплялась в головах граждан и политиков. В феврале 1990 года Верховным советом УССР и Совмином УССР был утверждён срок вывода ЧАЭС из эксплуатации – 1995 год. В августе всё того же 1990 года Верховным советом УССР был принят мораторий на строительство новых АЭС и расширение существующих сроком на пять лет. Но чуть более чем через год произошло событие, поменявшее эти планы.
Речь идёт о пожаре 11 октября 1991 года на втором энергоблоке ЧАЭС. Блок выводился на капитальный ремонт. На этапе заглушения один из турбогенераторов резко перешёл на нештатный режим работы, что привело к разрушению и разгерметизации самого генератора. Из него было выброшено огромное количество масла и водорода. Всё это добро воспламенилось, поджигая крышу машзала. В результате произошло обрушение двух с половиной тысяч квадратных метров кровли, было серьёзно повреждено оборудование контроля реактора, а также турбогенератор №4. Тем не менее, реактор удалось заглушить без серьёзных повреждений. Больших радиоактивных выбросов не произошло.
Работы по восстановлению начались почти сразу, однако Верховная Рада приняла решение о полной остановке второго блока и прекращении работ. Первый и третий должны были быть заглушены уже в 1993 году. Однако же в 1993 году был отменён мораторий, было принято решение эксплуатировать ЧАЭС в течение срока, определяемого её техническим состоянием. Снова начались работы и по восстановлению второго блока, которые, впрочем, до конца доведены так и не были. Причина банальна – денег нет, взять их неоткуда.
 |  |
Европейские страны оказывали давление на Украину с целью закрыть станцию. Новообразованное государство пошло на попятную, потребовав, впрочем, отступных для достройки новых блоков на Ровненской и Хмельницкой АЭС. Однако требуемых 3 миллиардов долларов никто не дал, эксперты доказали, что имеющихся средств стране хватит. В итоге в декабре 1995 года был подписан меморандум о полном закрытии ЧАЭС к 2000 году. В 1996 году был заглушен первый блок. Трёшка осталась одна, обеспечивая энергией себя, станцию, Славутич и немного Киев. А 15 декабря с большой помпой по прямому приказу президента Украины Леонида Кучмы в рамках телемоста оператор нажал кнопку АЗ-5 и заглушил третий блок.
С этого момента ЧАЭС превратилась в объект, заполненный радиоактивным мусором, требующий огромного внимания и огромных вливаний средств для осуществления полноценного закрытия станции. Ведь мало просто заглушить реакторы. Необходимо выгрузить топливо, дать ему отстояться, дабы потом можно было это топливо захоронить. В 1986 году было введено хранилище отработанного ядерного топлива (ХОЯТ), которое не позволяет хранить все имеющиеся на ЧАЭС отработанные ТВС. Кроме того, ХОЯТ было рассчитано на службу до 2028 года, после чего оно должно быть освобождено от топлива и снято с эксплуатации. Это означает, что необходимо новое хранилище – ХОЯТ-2, способное разместить все имеющиеся ОТВС на срок до 100 лет. Строить его начали в 2001 году. Строительство шло (и идёт) тяжело. В 2018 году были завершены основные строительные работы, а на данный момент, судя по всему, всё ещё идут испытания оборудования, а также согласование документов.
 |  |
 |  |
 |  |
Помимо ХОЯТ-2 на территории ЧАЭС строится ещё огромное количество сооружений. Самое важное – это, безусловно, арка второго саркофага, Укрытие-2 или Новый безопасный конфайнмент (НБК). Сама арка уже практически готова. Сейчас активно идут испытания внутренних систем, в частности в середине января 2019 года начались испытания на герметичность, успешное выполнение которых наконец позволит принять Укрытие-2 сначала на опытно-промышленную, а затем и промышленную эксплуатацию. Вместе с тем, изначально НБК планировали сдать в 2012 году, потом в 2017 году, затем весной 2018.
 |  |
Вообще, история создания второго Саркофага изобилует огромным количеством различных проблем. Разногласия начались ещё на этапе выбора системы окончательного захоронения четвёртого блока. Вариантов было несколько. Основные – принятая в итоге арка и так называемое «промежуточное омоноличивание». Суть у них одна и та же – максимальная герметизация оборудования и ТСМ внутри блока, после чего начало разборки и складирования всех радиоактивных отходов будущими поколениями. И если с аркой всё понятно (накрыть блоки и тем самым обеспечить их герметизацию), то в случае с омоноличиванием всё интереснее. Идея предполагала, что помещения блока будут постепенно заполняться бетоном, превращая аварийный блок в нечто вроде огромного монолитного бетонного куба, а затем, когда содержащиеся внутри ТСМ станут безопасны, начнётся разборка этого куба. Несмотря на огромное количество недостатков идеи (банальное увеличение массы здания, а значит риск его обрушения в итоге; увеличение объёма топливосодержащих материалов и т.д.), она прожила достаточно долго. Но реально принят в работу был проект арки.
Строительство Укрытия-2 было начато в 2007 году силами консорциума NOVARKA (в него входят французские компании VINCI Construction Grand Projects и Bouygues Travaux Publics) . Размеры арки невероятны – 150 метров в длину, 108 в ширину и 257 в высоту. Внутри неё можно спрятать парижский стадион Стад де Франс или Статую Свободы, например. Стоимость проекта тоже циклопическая – порядка 1.5 млрд. евро. Строили арку в стороне от блока, а после завершения надвинули на аварийный блок в ноябре 2016 года. Под аркой установлено оборудование, позволяющее производить демонтаж аварийного блока при минимально необходимом участии человека.
 |  |
 |  |
Нельзя не отметить другую сторону всех этих процессов. По мере заглушения блоков стремительно беднели работники ЧАЭС, многие из которых становились уже теперь безработными. На АЭС ещё платили зарплату, по тогдашним меркам весьма приличную, но те, кто оставались без работы, оставались также и без надежды. В Славутиче другой работы как не было, так и нет до сих пор.
Чернобыль ч.8.2 Закрепощение
А вот и слон!
И повреждения эти были колоссальными. Обрушились перекрытия не только центрального зала, но и барабан-сепараторов. Схема Е (верхняя биологическая защита реактора) поднялась встала диагонально, отклонившись на 15 градусов от вертикали и оперевшись внутри на боковую биологическую защиту. То есть на самом деле она повернулась на 105 градусов от изначального положения. При этом крышка держалась на трубах пароводяных коммуникаций, скреплённых дополнительно бетоном, попавшим туда при строительстве Саркофага. Этот бетон вообще много куда попал. Первое печальное известие обнаружило себя во всё том же центральном зале. Дело в том, что вертолётная засыпка, на которую так надеялись в апреле-мае 1986 года и при доставке её на реактор огромные дозы получили лётчики, в сам реактор не особо-то и попала. Основная её часть образовала завалы в центральном зале, помещениях барабан-сепараторов и ещё ряде помещений там же. Ко всему прочему там же валялись сброшенные с крыши третьего блока обломки.
 |  |
 |  |
Шахта реактора практически не содержала следов графитовой кладки и топлива, однако в неё попали огромные бетонные плиты, организовав на просевшей плите нижней биологической защиты (схема ОР) завалы в форме костра. Сама же схема ОР оказалась нецельной. Просев на почти 4 метра, она раздавила крестообразную опору реактора. При этом произошло объединение подреакторного помещения 305/2 с шахтой, а также, скорее всего, раскол схемы ОР. Её часть отсутствует, скорее всего она расплавилась вместе с топливом, быстро превратившимся в лаву. Сама лава, получив доступ во внутренние помещения, потекла туда. Конечно, не вся. Часть так и осталась в шахте, однако же её следы обнаружились сразу в нескольких местах. Помимо лавы и бетонных плит, в помещении 305/2 также обнаружили и остатки графитовой кладки.
Всего выделяют три потока лавообразных топливосодержащих материалов (ЛТСМ). Все они исходят из юго-восточной части помещения 305/2. Каждый поток отличается друг от друга по ряду параметров – концентрация урана (в первом максимальная, во втором средняя, в третьем минимальная) и железа (наоборот), цвету и скорости генерации нейтронов.
 |  |
Первый поток (также известен как большой вертикальный) уходит в бассейн-барботёр через паросбросный клапан №4, помещение парораспределительного коридора 210/7 и пять паросбросных труб на верхний и нижний этажи ББ. Их обнаружили ещё в 1986 году, приняв сначала за кучи глины из-за внешнего вида. Фон везде был высоким, поэтому они не слишком выделялись. Позже исследователи обнаружили, что эти ЛТСМ с водой таки контактировали, так как её слили только 6 мая. При этом на первом этаже ЛТСМ меньше, чем на втором в 5 раз. Однако реальные площади и объёмы уточнили лишь в 1993 году.
 |  |
 |  |
Второй поток (малый вертикальный) пошёл в помещения парораспределительного коридора, в результате чего лава, смешанная с жидким металлом попала в помещения 210/6 и 210/7. В помещение 210/5 лава не попала, но попал жидкий металл. Впрочем, сюда попадал (как и в остальные помещения ПРК) свежий бетон и наклонные скважины.
 |  |
Примерно так распределялась лава второго потока
Третий поток (иногда его зовут горизонтальным) пошёл в отличие от двух других не вниз, а по горизонтали. Дело в том, что между помещениями 305/2 и 304/3 образовался провал в стене (скорее всего, из-за взрывной волны). Именно через него поток распространился в коридор обслуживания 301/5, залив пол в помещении 303/3, а потом перебрался в коридор 301/6. В этом коридоре имелись проходки в расположенное под ним помещение 217/2. Так на свет появились самые известные образования – Слоновья нога, Капля, Сталактиты. Основания последних, кстати, залиты бетоном.
 |  |
 |  |
В самом помещении 305/2 с ЛТСМ тоже всё непросто. Там они, помимо юго-восточной части, находятся также на юго-западе, причём здесь лаву залило бетоном и засыпало обломками активной зоны.
 |  |
 |  |
В 1990 году на лаве второго потока обнаружили ярко-жёлтые пятна, покрывавшие чёрную керамику расплава. Из-за внешнего сходства эти пятна прозвали пемзой. После ряда анализов выяснилось, что «пемза» - это продукты разложения топливосодержащих материалов, происходящего вследствие вторичного окисления урана. Пемза может уноситься с застывшей лавы водой или же проникать в окружающую среду любым другим способом.
Однако не лавой единой нарушается ядерная безопасность Саркофага. И если остатки активной зоны просто лежат и фонят себе в завалах, то вот с пылью и содержащимися в ней горячими частицами всё не так просто. Частицы эти образовывались несколькими разными способами, но так или иначе они имеют отношение к топливу. Это могут как просто частицы ТВЭЛов микронных размеров, так и разные летучие радионуклиды. Именно горячие частицы считаются наиболее опасными. Это и не удивительно, ведь за пределами Саркофага практически невозможно наткнуться на любые другие варианты ТСМ, а высокорадиоактивные зоны так или иначе отмечены. А вот горячие частицы попросту летают в воздухе, хотя чем дальше от ЧАЭС, тем меньше их концентрация. Особенно опасно попадание горячих частиц в организм, далеко не всегда от этого можно защититься.
Мехкорпуса вступают в бой
Сложная радиационная обстановка не раз и не два ставила вопрос о необходимости использования дистанционных средств диагностики. Однако крыша третьего блока показала, что не всё так просто. В условиях высокого уровня заражения роботы работать не могли. Кроме того, существующие машины были мало приспособлены к сверхтяжёлым условиям четвёртого блока.
В условиях отсутствия на фронте необходимых средств ведения боя, нередко сами бойцы мастерят что-то своё. Ярким примером таких самоделок от фронтовых кулибиных являются гантраки (легкобронированные и вооружённые грузовики) и техникалы (вооружённые пикапы). Смешно, но история чернобыльских дистанционно-управляемых систем началась с бронетехники, хоть и игрушечной. В «робота-разведчика» переквалифицировали детский танчик, управлявшийся по проводам. Заменили провод на более длинный и многожильный, поставили вместо башни датчик температуры, дозиметр и фонарь. Игрушка с честью служила новым хозяевам до захоронения весной 1987 года, исполняя роль передового радиационного разведчика.
Но одними самоделками сыт не будешь. И на фронте, и в тылу уже осознали необходимость настоящей «боевой техники». Сформулировали требования к ней, изучили имеющийся рынок (в том числе и зарубежную его часть), но всё это не подходило. Машины застревали в завалах, вынуждая операторов вытаскивать их вручную в сложных радиационных условиях; роботы сходили с ума в областях с высоким фоном; невероятно усложнялась дезактивация машин, которые не рассчитывались на действия в условиях высокого пылеподъёма. Результат не заставил себя ждать: требования переформулировали.
В конце 1989 года стало понятно, что всё, что можно, люди уже исследовали. Остались лишь зоны, в которые людям соваться смертельно опасно. В ИАЭ приняли решение создать свою собственную лабораторию, которая должна была заниматься разработкой дистанционно-управляемых систем (ДУС). В 1990 году в составе комплексной экспедиции появилась лаборатория под руководством С.Абалина (позже её переименуют в Отдел дистанционных комплексов и технологий, ОДТК). Задачей лаборатории стало создание семейства машин, специально подготовленных для работы в четвёртом блоке. Эти ДУС должны были быть дешёвыми и простыми в изготовлении и ремонте, базироваться на унифицированном шасси, иметь высокую проходимость при малых размерах, быть герметичными и в то же время легко дезактивируемыми. Задача, мягко говоря, непростая.
Но всё получилось. Было сконструировано семейство из нескольких универсальных самоходных платформ, которые обладали высочайшей проходимостью, без проблем катаясь по завалам и лестницам. А главное – управлялись они по проводам, что повышало отказоустойчивость в условиях мощного радиоактивного излучения. А универсальность платформ позволяла оснащать их любым оборудованием. Так появилась на свет буровая ДУС ТР-4. Её задачей было бурение масс ЛТСМ, скрытых под наслоением бетона, дабы получить образцы лавы. Летом 1991 года ТР-4 начал эксплуатироваться и показал, что является вполне годной машиной для выполнения своих задач.
Ещё одна ДУС, сконструированная в лаборатории в Чернобыле в 1990 году, по рельсам через завалы проехала в юго-восточную часть помещения 305/2 и осуществила там видеосъёмку. Удовлетворительные схемы этого места составят много позже на основе множества различных фото- и видеоматериалов, но уже даже первые данные сыграли огромную роль.
Первый промежуточный итог
В 1990 году свет увидел важнейший документ, обусловивший дальнейшее проведение работ. Это подготовленный ИАЭ по поручению Госатомнадзора СССР отчёт «Техническое обоснования ядерной безопасности (ТОЯБ) объекта Укрытие». Именно этот документ являлся первой и общепризнанной работой, содержавшей описание текущего состояния «Укрытия» и оценку опасности хранящегося в нём топлива.
ТОЯБ выполняло несколько задач. Оно описывало работу Комплексной экспедиции, описывало количество и состав ТСМ под Саркофагом, анализировало ядерную безопасность объекта, прогнозировало дальнейшие возможные тенденции развития состояния ТСМ, как благоприятные (дальнейшее снижение их опасности), так и неблагоприятные (понижение подкритичности ТСМ, а значит, пересмотру выводов о ядерной безопасности «Укрытия»). Главный вывод ТОЯБ гласил:
...можно считать, что в настоящее время объект «Укрытие» является ядернобезопасным.
На этом Комплексная экспедиция свою работу по сути (но пока ещё не формально) завершила. Однако до конца работ было далеко. Наступал новый период.
Чернобыль ч.10. Судьбы обречённых
«Они такие были беспомощные… как они умирали…»
Из почти нашего времени вернёмся обратно в 26 апреля 1986 года. Всех, кто в ту ночь работал на ЧАЭС и по причине переоблучения работать дальше не мог, отправляли в припятскую медсанчасть №126, так как это было единственное медучреждение со стационаром в городе. В их числе были и пожарные, и сотрудники станции, и врачи. Вполне естественно, что у медсанчасти очень быстро начали собираться толпы народа, состоявшие в первую очередь из жён и членов семей госпитализированных. Их внутрь пускать не планировали, но женщины своего добивались. А вскоре, когда стало известно, что новых пациентов увезут в Москву, жёны, матери и вовсе стали снабжать мужей и сыновей самым необходимым для поездки. Толпа полнилась слухами, которые вынуждали действовать. По воспоминаниям жены Василия Игнатенко, она с другими жёнами понеслась покупать молоко, так как врачи сказали, что оно было нужно пациентам из-за некоего «отравления газами». А когда мужья передали, что их ночью эвакуируют, жёны приняли решение последовать за ними.
Утром 26 апреля скончался Владимир Шашенок. Тем не менее, обстановка в медсанчасти стояла относительно бодрая. Лучевая болезнь ещё не так сильно ударила по пострадавшим, кроме того, силы поддерживали капельницы. Многие, в частности Дятлов, вспоминают, что после капельниц такой, казалось бы, желанный сон отступал, и они выходили в коридор, дабы обсудить произошедшее, попытаться понять причины. Обсуждали вплоть до развода по отдельным палатам уже в Москве.
Первых 28 человек эвакуировали вечером 26-го апреля. Среди них было шестеро пожарных и 22 сотрудника станции. Таковы были требования прибывших днём московских врачей. Из Припяти их сразу привезли в киевский аэропорт Борисполь, откуда спецбортом переправили в Москву, в клинический отдел Института биофизики (Москва) на базе клинической больницы № 6 Минздрава СССР, что возле станции метро Щукинская. Там стремительно освободили от пациентов три этажа в инфекционном отделении. Из этих трёх этажей верхний и нижний были своеобразными буферами, пациентов клали лишь на этаж посередине. Вскоре, спустя почти сутки, к первой партии присоединились остальные, менее тяжёлые.
В Москве всё началось с анализов. Брали анализы крови – из пальца и, что было гораздо важнее, из вены. Врачам необходима была каждодневная информация о состоянии крови своих пациентов, ведь именно на крови в первую очередь отражались последствия переоблучения. Делали заборы тромбомассы из крови для дальнейших переливаний. В дальнейшем количество клеток крови снижалось у пациентов до критически малых значений, они становились беззащитны перед любой инфекцией, что при сильнейших ожогах различной природы (от пара, радиационных), а также постепенно проступающих на коже язв, приводило к риску смерти от заражения крови или инфекции. В палатах постоянно работали кварцевые лампы, стояла стерильная чистота. Во многом не без помощи сначала военных, а потом медсестёр и нянечек, многие из которых прибыли с других АЭС и были очень молоды.
Помогали пострадавшим и их жёны. Так, к пожарному Василию Игнатенко в Москву приехала беременная жена Людмила. В момент аварии она была на шестом месяце, но мужа бросить не смогла и постоянно за ним ухаживала, обманывая врачей и говоря, что она уже рожала несколько раз. Также поступили и многие другие. Например, жена заместителя главного инженера по эксплуатации первого и второго блоков Анатолия Ситникова Эльвира. Она вообще очень много помогала не только своему мужу, но и многим госпитализированным, постоянно мотаясь по палатам и поддерживая дух, собирая информацию, сортируя хорошую и плохую и аккуратно передавая всем только хорошие новости, поддерживая в пострадавших силы для борьбы за жизнь.
На следующий день нашла ту клинику, где муж лежал. Конечно, меня и близко не пустили. Я пошла в Минэнерго, в наш главк, и попросила как-нибудь меня пустить в больницу. Мне выписали пропуск.
Я стала работать в больнице. Носила ребятам газеты, выполняла их заказы - что-то им покупала, писала письма. Началась моя жизнь там. Мужу было очень приятно, он сам говорил: "Ты обойди всех ребят, надо их подбодрить". А ребята смеялись и говорили: "Вы у нас как мать… вы нам Припять напоминаете…" Как они ждали, что в Припять вернутся, как ждали…
Я переодевалась в стерильную больничную одежду и ходила по всей клинике, поэтому меня принимали за медперсонал. Заходишь в палату, а там говорят: "Подними его, помоги, дай ему попить". Я с удовольствием это делала. Меня спрашивали - боялась ли я? Нет, ничего не боялась - я знала только, что надо помочь, и все. Они такие были беспомощные… как они умирали…
Эльвира Ситникова. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».
Я стала работать в больнице. Носила ребятам газеты, выполняла их заказы - что-то им покупала, писала письма. Началась моя жизнь там. Мужу было очень приятно, он сам говорил: "Ты обойди всех ребят, надо их подбодрить". А ребята смеялись и говорили: "Вы у нас как мать… вы нам Припять напоминаете…" Как они ждали, что в Припять вернутся, как ждали…
Я переодевалась в стерильную больничную одежду и ходила по всей клинике, поэтому меня принимали за медперсонал. Заходишь в палату, а там говорят: "Подними его, помоги, дай ему попить". Я с удовольствием это делала. Меня спрашивали - боялась ли я? Нет, ничего не боялась - я знала только, что надо помочь, и все. Они такие были беспомощные… как они умирали…
Эльвира Ситникова. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».
Жертвуя своим здоровьем, женщины помогали врачам вытаскивать пациентов с того света. А врачи здесь собрались самые лучшие. Причём прибывали они со всего мира и привозили с собой передовое оборудование. Выжившие добрыми словами поминают ведущих американских иммунологов, специалистов по пересадке костного мозга Роберта Гейла и Пола Тарасаки, прибывших из США при помощи хорошо известного в СССР американского предпринимателя Арманда Хаммера. В те жуткие майские дни было совершено множество операций по транспланцации костного мозга. Для этого лучше всего подходили лишь донорские органы близких родственников – братьев и сестёр. Времени на поиски других доноров попросту не было. Увы, многих жертвы их родственников не спасли.
 |  |
По воспоминаниям Аркадия Ускова до 10 мая пострадавшие ещё общались между собой. К тому моменту состояние многих уже очень сильно ухудшилось, самые тяжело пострадавшие начали умирать. Уже вылезли радиационные ожоги, началось сокращение кровяных телец, выпадали волосы. Постепенно пациентов расселяли по разным палатам, а к 10 мая им запретили из своих палат выходить. Постепенно больных начали огораживать и переселять в специальные барокамеры, в которых максимально изолировали облучённых от врачей и медсестёр, чтобы не подвергать их риску. Пациенты огораживались специальной плёнкой, в которой были существовали специальные приспособления, дабы можно было ставить уколы и катетеры без прямого контакта. Но, например, Людмилу Игнатенко это не остановило:
Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, делать уколы, ставить катетер... Все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Тихонько плёнку отодвину и проберусь к нему... В конце концов возле его кровати мне поставили маленький стульчик. Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: " Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Полностью обслуживали. Откуда там появились солдаты? Не спрашивала...
Людмила Игнатенко, цитируется по книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва. Хроника будущего»
Людмила Игнатенко, цитируется по книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва. Хроника будущего»
К 14 мая уже умерли семеро работников ЧАЭС, среди которых были и те, кто в ту роковую ночь сидели на БЩУ-4 – Александр Акимов и Леонид Топтунов. Усилиями московских, а позже и американских врачей было совершено уже 18 операций по пересадке костного мозга. А у тех, кто был ещё жив, болезнь продолжала развиваться дальше:
18-19-20 мая. Сегодня наши девчата принесли сирень. Поставили каждому в палату. Букет замечательный. Попробовал понюхать - пахнет хозяйственным мылом?! Может, обработали чем-то? Говорят, что нет. Сирень настоящая. Это у меня нос не работает. Слизистая обожжена. Почти весь день лежу. Самочувствие - не очень. Саша Нехаев очень тяжелый. Очень сильные ожоги. Очень волнуемся за него. Чугунов тоже хотел дописать письмо, но ожог на правой руке не дает. Я почти ничего не ем. Кое-как из первого съедаю бульон <…> На обходе Александра Федоровна предупредила, что будет делать пробу на свертываемость крови. Это что-то новое.
Пришла милая женщина - Ирина Викторовна - та самая, что занималась отбором из нашей крови тромбомассы. Уколола в мочку уха и собирала кровь на специальную салфетку. Собирала долго и упорно, но кровь останавливаться не хотела. Через полчаса закончили мы эту процедуру. Все ясно. У нормального человека кровь сворачивается через пять минут. Резкое падение тромбоцитов в крови!
Через час в меня уже вливали мою же тромбомассу, заранее приготовленную на этот случай. Началась черная полоса".
Аркадий Усков, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».
Пришла милая женщина - Ирина Викторовна - та самая, что занималась отбором из нашей крови тромбомассы. Уколола в мочку уха и собирала кровь на специальную салфетку. Собирала долго и упорно, но кровь останавливаться не хотела. Через полчаса закончили мы эту процедуру. Все ясно. У нормального человека кровь сворачивается через пять минут. Резкое падение тромбоцитов в крови!
Через час в меня уже вливали мою же тромбомассу, заранее приготовленную на этот случай. Началась черная полоса".
Аркадий Усков, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».
Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки кожи, прилипают. Прошу: " Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не оставила ни одного шва, ни одной складочки". Любой шовчик – это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. <…> В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, телесная ткань от нее отошла. Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю..
Людмила Игнатенко, цитируется по книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва. Хроника будущего»
Пациенты умирали до 31 июля. Их похоронили на Митинском кладбище в Москве. Было создано групповое захоронение, возле которого был организован монумент. Тела укутывали в полиэтилен, клали в деревянные гробы, которые затем укутывали в полиэтилен, после чего запаивали в цинковые гробы. Потом могилы залили бетоном. Всего там сейчас тридцать могил. Из них три – символические. Это могила Владимира Шашенка, похороненного в Чистогаловке, Александра Лелеченко (тогда заместитель руководителя электрического цеха, он сбежал из припятской медсанчасти, чтобы помогать в ликвидации. В результате получил огромную дозу и умер в Киевской больнице седьмого мая), похороненного в Киеве, Валерия Ходемчука.
Спустя два месяца после смерти мужа Людмила Игнатенко родит дочь, которую решили назвать Наташей. Девочка умрёт от цирроза печени, не прожив и нескольких часов. Это была цена героизма её матери. Ребёнок принял удар радиации на себя.
Эльвира Ситникова и после смерти мужа продолжила свою вахту, заботясь о тех, кто ещё был жив. Она очень много времени провела с Дятловым и с другими работниками станции, которые ещё боролись за жизнь.
Изгнанные
Поначалу эвакуированных отселяли в близлежащие сёла и деревни, которые не попали под удар аварии. В случае Припяти представители руководства города, организовавшие эвакуацию и оставшиеся с эвакуированными, старались выполнить все свои организационные задачи, которые ставила ситуация.
А задач таких было великое множество. Нужно было как-то организовать снабжение людей, оставивших большую часть денег, документов, лишённых, зачастую, даже заражённой одежды всем самым необходимым. Нужно было как-то начинать выплачивать деньги. Нужно было вывезти детей в лагеря на отдых, подальше от страшного организационного бардака и радиации. Нужно было продумывать организацию посещения Припяти покинувшими её жильцами. Словом, дел было невпроворот. Члены припятского исполкома так и называют этот жуткий период – «война». Они, не понимая, за что хвататься, делали всё подряд, страдая от жуткого стресса, перенапряжения, непрекращающихся упрёков простых граждан, имеющих и не имеющих отношения к Припяти, бюрократии.
Естественно, что разные люди проявляли себя по-разному, разные и воспоминания сложились в головах эвакуированных о действиях власти. И наоборот. Беда мгновенно показала каждого человека в новом свете.
Так, Анелия Перковская вспоминает о своей поездке в Алушту после больницы (цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»):
А когда отдыхала после больницы в Алуште, меня подруга предупредила: "Не говори, откуда ты. Говори, что из Ставрополя. Так лучше будет". Я ей не поверила. Кроме того, это ниже моего достоинства - скрывать кто я, откуда. Подсели за мой стол две девушки - из Тулы и Харькова. Спросили: "Откуда?" - "Из Припяти". Те сразу же сбежали. Потом ко мне подсадили "друзей по несчастью" - женщин из Чернигова" .
С детьми было огромное множество различной волокиты. Хватало потерявшихся детей, которые попали в разные посёлки со своими родителями. В таких случаях вообще случалась целая эпопея, ведь детей нужно было найти среди множества населённых пунктов и воссоединить с родителями.
Когда произведена была эвакуация, мы ни журналов школьных, ничего не вывезли. Ведь мы на короткое время выезжали, надеялись сразу же вернуться в город. Ну а потом, когда кончался учебный год, надо было десятиклассникам выписывать аттестаты зрелости. Журналов все еще не было, и мы предложили им самим поставить свои оценки. Сказали: "Вы же помните собственные отметки". Когда посмотрели - ни один не завысил оценки, а некоторые даже занизили
Валерий Голубенко, тогда военрук средней школы №4 г. Припяти, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»
Валерий Голубенко, тогда военрук средней школы №4 г. Припяти, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»
Директор всё той же четвёртой школы Мария Голубенко в повести Щербака благодарит население разных частей страны за то, что люди высылали книги, вещи, игрушки, даже сухофрукты и инжир. Но в то же самое время директор пятой школы София Горская рассказывала о том, что некоторые учителя её школы своих детей бросили.
Но самое грустное произошло, когда началась работа с материальными ценностями, что было, в принципе, ожидаемо. Здесь очень «помогала» бюрократия. Так при вывозе детей в лагеря существовало строгое требование вывозить только детей, учившихся не в первом и не в десятом классах. Родители были возмущены, и сотрудники исполкома периодически шли на уступки и нарушения инструкций, прописывая неправильные данные. Родители просили отправлять своих детей в крымский «Артек», ведь путёвки выдавались именно туда, хотя существовал ещё один вариант – «Молодая гвардия» в Одесской области.
Денежные компенсации выдавались в несколько этапов. Сразу после аварии эвакуированные через профсоюзы получали по 15 рублей. Кроме того, им бесплатно выдавали одежду. Правда, здесь свою выгоду органы торговли получили, спихнув людям неликвид. Но потерявшим всё было плевать.
Дальше исполком организовал выплату 200 рублей на члена семьи. Работники исполкома вместе с приданными им 16 (по другим данным 12) кассирами и бухгалтерами работали круглосуточно. Для организации из города вывезли картотеку ЖЕКов, дабы выдавать деньги по предъявлению прописки. Тем не менее, не у всех были документы, а потому, по словам Эсаулова, была организована специальная методика:
Многие не имели документов. Человек приходил и говорил: "Я - Сидоров Иван Иванович". Вот он стоит перед тобой, ты меряешь - у него все "звенит", ему надо во что-то одеться, что-то купить поесть. Я выдавал ему написанную с его слов такую справку вместо паспорта. Это единственный в своем роде документ в стране.
В начале августа начался один из самых тяжёлых этапов для работников припятского исполкома. Он наложился на работу в Полесском и Иванкове, ещё до переезда в Чернобыль в сентябре. Тогда Совмин СССР принял решение о материальной компенсации пострадавшим во время аварии. Одиночкам полагалось четыре тысячи рублей, бездетной семье – семь, семья из четырёх человек получала десять тысяч, то есть на ребёнка приходилось по полторы тысячи рублей. И вот здесь начался бюрократический ад.
Нарушения паспортного режима, неразборчивые записи в книгах, ошибки в заявлениях, разбросанность эвакуированных по всему огромному Союзу, множество папок с документами, люди без прописки, командированные – всё это жутко осложняло работу. При этом можно было оспорить сумму компенсации, если пострадавший мог доказать, что он нажил имущества на суммарную стоимость большую, чем полагалось по компенсации. Пострадавший должен был составить заявление, опись вещей, указать год приобретения, ведь износ тоже учитывался. После этого конфликтная комиссия, состоявшая из опытных товароведов и специалистов по ценообразованию, выезжала в город, где оценивала вещи. За день получалось осмотреть не более восьми-десяти квартир. Если всё проходило нормально, то данные счёта потерпевшего и сумма направлялись исполкомом в сберкассу, которая в течение полутора-двух месяцев переводила деньги на нужный счёт. Но так было далеко не всегда. Двадцать тысяч заявлений, и за каждым какая-то драма. Из-за суммы компенсаций – кто должен получить четыре тысячи, а кто три - рушились семьи, недобросовестные люди пытались поживиться и получить компенсацию дважды.
Параллельно организовывали посещения Припяти, дабы жители могли забрать какие-то вещи. Эвакуированным предстояло на нескольких автобусах через несколько посёлков добираться до города. Исполком должен был обеспечить людей средствами индивидуальной защиты, а также пятью пластикатовыми пакетами на человека. Разрешалось вывозить далеко не всё. Мебель и крупная техника набирали в себя огромное количество пыли и не подлежали вывозу. Да и как вывезешь шкаф на автобусе? Разрешалось брать одежду (правда, не всю, так как тёплая одежда нередко могла тоже наглотаться пыли, как ковёр), семейные реликвии, посуду, документы, постельное бельё (исключая детское). По поводу мелкой бытовой техники данные разнятся. Александр Эсаулов в повести Юрия Щербака отмечает, что фотоаппараты, магнитофоны вывозить запрещалось. А вот Валерий Стародумов в документальном сериале «Чернобыль. 1986.04.26. P.S.» отмечает, что мелкую технику забирать было нельзя, а потому она становилась добычей мародёров и милиционеров, охранявших город.
Обратите внимание, как дрожит голос у мужчины, когда он покидает квартиру (7:36)
Кстати, о мародёрах. Несмотря на то, что Припять быстро огородили и охраняли, они всё равно умудрялись проникать в город, взламывать квартиры и забирать оттуда ценные вещи. Нередко мародёрствовали и сами милиционеры. По словам Стародумова их ловили при помощи КГБ.
Стародумов о милиционерах в Припяти
Припятчане постепенно получали квартиры в Киеве, других городах Украины и всего Советского союза. А для тех, кто остался работать на ЧАЭС, возвели новый город – Славутич. Решение о его строительстве было принято 2 октября 1986 года, в ноябре-декабре город спроектировали и в декабре же начали строительство. В 1987 начались уже первые заселения, хотя в 1988 году только официально это оформили. В строительстве приняли участие архитекторы и строители из восьми советских республик - Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, Азербайджана, Армении, Украины и России. В результате Славутич стал очень колоритным – в нём на площади в 7.5 кв. км уместились 13 кварталов, выполненных в стилистике различных городов СССР. В каждом из кварталов своя атмосфера. Застройка в основном состоит из панельных домов разной этажности.
Расположился Славутич, как и Припять, на перекрёстке нескольких транспортных путей, соединяющих его с Белоруссией, до которой всего 12 км, Россией, отдалённой на 100 км, Киевом (120 км), Черниговом (40 км). Здесь пересекаются водные (Днепр и Десна), железнодорожный и автомобильные пути. До ЧАЭС отсюда 50 км напрямик через Белоруссию. Это если ехать на прямой электричке Славутич-Семиходы. Можно попасть также на ЧАЭС кружным автодорожным путём.
А что же жители деревень? Здесь история куда сложнее. Молодёжь, как и всегда, стремилась к городам, она уехала и осталась жить в выделенных квартирах. А вот старики… Далеко не все старики захотели уехать. Да, они эвакуировались вместе со всеми, но многие из тех, кто был в силах ходить, старыми партизанскими тропами вскоре вернулись домой. Их прозвали самосёлами. Возвращались, в основном, в отдалённые сёла, не входящие в пяти и десятикилометровую зоны. По той простой причине, что некоторые из этих сёл попросту захоронили. Это был подлинный апокалипсис для местных. Дом, который помнил несколько поколений, безжалостно срезался бездушной машиной и закапывался в траншею.
Почему возвращались? Для местных в районах эвакуации построили новые домики, всего почти 42 тысячи. Но качество этих домиков было никудышным. Они промерзали, текли, в итоге многие из поселенных в такое жильё, со временем либо вернулись, либо нашли другое пристанище. Людей селили в Черноземье, Крым, другие регионы. Земледелие там велось совершенно иначе, не так, как в Полесье. Это вызывало дополнительные трудности ведь старикам было трудно с нуля освоить новый способ ведения хозяйства. Кто-то ещё и с соседями не смог устроить отношения. Нередка была неприязнь, презрение по отношению к чернобыльцам.
Много самосёлов вернулось в Чернобыль. Всё-таки, это какая-никакая, а цивилизация. Там и врачи поблизости, и пожарные, да и других людей немало. Но многие самосёлы обосновались в деревнях, достаточно сильно отдалённых от города. Поначалу их пытались выселить, но в итоге государство проиграло борьбу. Дошло до того, что единственная попытка осуществить групповое выселение силами милиции в 1989 году окончилась столкновением с расквартированной неподалёку армейской частью. А если ты кому-то проигрываешь – возглавь! Сначала СССР, а потом Украина стали снабжать их – автолавками, льготами, пенсиями, медобслуживанием. Но несмотря на эти меры, количество самосёлов, более-менее державшееся стабильно до середины нулевых, уверенно пошло на спад. По состоянию на 2009 год в ЧЗО проживало 269 человек, 129 из которых в Чернобыле, а остальные в сёлах Залесье, Ильинцы, Куповатое, Ладыжичи, Опачичи, Новые Шепеличи, Оташев, Парышев, Теремцы и Рудня-Ильинецкая. Ещё в начале 2007 года в зоне насчитывалось 314 самосёлов. В 1986 году вернулось порядка 1200 человек, ещё некоторое количество вернулось позже. Сейчас, по разным данным, их осталось около 180 человек – 80 в Чернобыле, остальные сто – в четырёх сёлах.
Самосёлы – люди хоть и закалённые, но приветливые. Далеко не у всех есть родственники, поэтому любой гость – своеобразная радость. Новостями они не слишком интересуются, так как живут в основном тем, что вырастили у себя на огородах, собрали в лесу, наловили в реке. Своя земля – их главное богатство, как материальное, так и душевное.
Чернобыль ч.6.2 Горячий расплав против холодной логики
Но где же, чёрт его подери, топливо?! Сколько его выбросило, а сколько осталось внутри? Что происходит шахте реактора, да и существует ли реактор вообще? Эти сверхважные вопросы волновали всех, так как без достоверных ответов на них нормально проводить ликвидацию невозможно. Теоретический ответ на второй вопрос подготовили уже к лету. Для этого произвели целый ряд различных анализов. По предварительным прикидкам, за пределы блока выбросило всего около 4%, причём из этих 4% некоторая заметная часть дальше станции не улетела. Внутри же осталось 96%. Позже эти расчёты были подтверждены экспериментально.
Поиск топлива в итоге отложили на более поздний срок, а пока были куда более насущные задачи. Предполагая, что на месте бывшего реактора сейчас нечто расплавленное и неохлаждаемое, учёные пришли к выводу, что если конструкции реакторного помещения в силу тех или иных причин разрушатся (не выдержат новой нагрузки или же проплавятся), то расплавленная масса упадёт в заполненные водой бассейны-барботёры, что приведёт к мощному взрыву и новому заражению местности. Кроме того, существовали опасения, что расплав может попасть вообще на фундаментную плиту, которая такой температуры могла не выдержать. В этом случае существовал риск попадания сверхрадиоактивной массы в грунтовые воды – это совсем нехорошо, ведь тогда всё это попадёт в реку Припять, а через неё – в Днепр. Работа с обеими проблемами началась в первой половине мая. И вот здесь между разными источниками начинаются разночтения в точных датах.
Просто так откачать воду из бассейнов-барботёров было нельзя, так как их задвижки опорожнения в последний раз открывались при монтаже. Была идея расстрелять бассейны, находившиеся на уровне земли, расстрелять из самоходки ИСУ-152, даже проверяли на недостроенном пятом энергоблоке, однако пробитие стен достигнуто не было, так что отказались и вернулись к мысли открыть задвижки опорожнения. По данным “Союза Чернобыль” выполнить эту задачу поручили трём сотрудникам ЧАЭС - начальнику смены станции Борису Баранову и старшим инженерам Алексею Ананенко и Валерию Беспалову. Их снабдили гидрокостюмами, освещением (ибо света в этих помещениях, конечно, не было), приборами для измерения уровня радиации под водой, а также резервной группой. Баранов вывел группу на место, а Ананенко и Беспалов открыли задвижки. Убедившись, что вода пошла, все трое вернулись обратно. Через пару дней начальник смены блока Игорь Казачков с помощью измерительных приборов убедился в том, что бассейны-барботёры пусты.
Однако вода ушла в служебные соединительные помещения 3-4 блоков, которые представляли собой по сути единое здание. Жидкость откачивали военные, пожарная рота. Их было 11 человек под руководством капитанов Акимова и Зборовского. Ночью они в течение 24 минут проложили полтора километра труб, установили насосную станцию и начали откачку воды. И сразу же проблема – трубу передавила какая-то гусеничная машина, выполнявшая той же ночью какие-то замеры. Разрыв необходимо было немедленно заткнуть, бойцы снимали ОЗК, ремни, чтобы пережать течи и не допустить разлива радиоактивной воды. При этом насосная станция, которую расположили в закрытом помещении со сверхвысокой радиацией, постоянно глохла, и необходимо было её заново запускать. Спустя сутки её заменили. Основную массу воды за эти сутки откачали, бойцы получили высокие дозы, однако опасность взрыва и увода образовавшихся газов на Киев была ликвидирована.
По одним данным (в частности по документальной повести Ю.Щербака “Чернобыль”), работа группы Акимова и Зборовского продолжалась в течение ночи с 6 на 7 мая, следовательно группа Баранова работала раньше. По другим (в частности, так говорит ресурс “СоюзЧернобыль”), группа Баранова выполнила свою миссию 15 мая, а значит сдвигается и дата работы группы Акимова и Зборовского. Однако если вспомнить, что к 10 мая завершились операции по тампонированию реактора, к 1 мая, как считается, горящий графит наконец потух, а также принимая во внимание нижеописанные факты, я склонен считать более реальной версию с ранним завершением истории с водой из бассейнов-барботёров, то есть к 7 мая.
Что же касается охлаждения реактора снизу, то сначала решили заморозить грунт под фундаментом, создать там сплошной ледогрунтный массив. Специалистами в этой области были киевские метростроевцы. Им и поставили задачу пробурить несколько горизонтальных скважин под блоком, дабы эту заморозку осуществить. Сказано-сделано. Хотя тут надо отметить, что опыта горизонтальной заморозки метростроевцы не имели.
Пятого-шестого мая в район аварии начали прибывать метростроевцы и их оборудование. Сначала нужен был котлован, дабы под защитой третьего блока, где уровни радиации были относительно низкими, начать бурение. И уже при выкапывании котлована начались проблемы. Наткнулись на плиты, оставшиеся со времён строительства блоков – они были опорой кранов. Кое-как их вытолкали бульдозером. Приступили к бурению – и опять плита. Бур сломан. Плиты эти на схемах отмечены не были, их после строительства загнали в грунт да и забыли. В дело пошёл второй станок. Он наткнулся на щебень под плитой и сломался. Приняли решение бурить на метр глубже. Здесь уже пошло лучше. Пробурили 108 метров, однако дальше бур пошёл тяжело. Работы остановили, так как грунт отличался, а значит, равномерной заморозки не выйдет. Что делать?
 |  |
На помощь призвали шахтёров. Пришла мысль – сделать ещё одну железобетонную плиту под уже существующей. В чём особенность? В плите были предусмотрены туннели и трубы, через которые предполагалось подавать жидкий азот, дабы охлаждать реактор. Что ж, метростроевцы достаточно быстро свернулись, на месте до 15 числа остались лишь их руководители – старшие инженеры, маркшейдеры. Они должны были объяснить прибывающим с Донбасса, Кривбасса, Мосбасса шахтёрам, где, что и как бурить. Работу выполняли активно, однако к июлю реактор начал затухать и охлаждаться, а потому его охлаждение уже не требовалось. Уже готовые туннели и скважины начали заливать бетоном, так как новая фундаментная плита всё же требовалась. Условия в тех шахтах и котловане были адскими: жара, забирающая и так мизерное количество свежего воздуха, высокий общий радиационный фон с отдельными очагами с мощностью дозы в 400-800 Р/ч.
А пока велись эти работы, над шахтёрами уже ходили люди. Да. Внутри аварийного блока. И не просто ходили, а работали. Их задачей было выяснение температуры расплавившегося реактора, ведь без этой информации нельзя было начать работу по строительству укрытия блока, да и работа шахтёров была не то чтобы бессмысленной, но слепой. Для температурных экспериментов необходимо проделать отверстия в стене бассейна-барботёра, дабы туда могли попасть работники ИАЭ и Института физики АН УССР. Делали эти отверстия с помощью специальных резаков, прожигавших бетонную стену толщиной с рост невысокого человека (1.6 м). К концу мая отверстия были сделаны. Замеры назначили на 29 мая, к этому времени приготовили уже оборудование для проведения эксперимента. Основной задачей было протянуть от БЩУ-3 до бассейна-барботёра через коридоры с огромным загрязнением, сложную систему люков, проходов и лазов тяжёлый толстый кабель. Фактически, путь через два энергоблока. К тому моменту, как провод и датчики были доставлены на третий блок, сварщики завершали резку труб, находившихся в соседнем с бассейном помещением. Из этого помещения предполагалось через отверстие ставить штанги с датчиками таким образом, что они упирались в потолок бассейна-барботёра. В само помещение бассейна залезать было категорически нельзя, там слишком высокий фон из-за находившихся внутри радиоактивных материалов.
…когда мы начали разгружать кабель, оказалось, что катушку нельзя пронести через дозиметрические стойки коридора, идущего вдоль первого и второго блоков. Черт знает что. Возник легкий переполох, но потом был найден довольно изящный выход: решили кабель размотать на шесть-семь бухт, катушку выбросить, каждому человеку надеть на себя эту бухту - как альпинисту в связке - и тащить ее. Кабель толщиной миллиметров 25, страшно тяжелый.
И потащили мы его, как бурлаки на Волге. На каждого приходилось килограммов по 40. Процессия была - обхохочешься. Первым шел Виктор Гаврилюк. Он бывший десантник, физически сильный, тренированный, очень большой юморист и весельчак. Потом шел Алик Никонов, а я замыкал. Расстояние между нами было метров десять. Кабель волочился по полу. Ну а самый был смех, когда мы побежали по тому коридору, где высокий уровень. Это картина! Сначала решали, как бежать: в ногу или не в ногу. Потом Витя Гаврилюк говорит: "Пошли вы… туда-то и туда-то. Главное, чтобы никто не упал, а в ногу или не в ногу - не имеет значения". Пробежали мы там совсем немного… невозможно… Тяжело очень. Пришлось просто быстро идти.
На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.
Когда вниз тащили кабель, к барботёру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"
Валентин Шаховцев, замдиректора института физики АН УССР, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»
И потащили мы его, как бурлаки на Волге. На каждого приходилось килограммов по 40. Процессия была - обхохочешься. Первым шел Виктор Гаврилюк. Он бывший десантник, физически сильный, тренированный, очень большой юморист и весельчак. Потом шел Алик Никонов, а я замыкал. Расстояние между нами было метров десять. Кабель волочился по полу. Ну а самый был смех, когда мы побежали по тому коридору, где высокий уровень. Это картина! Сначала решали, как бежать: в ногу или не в ногу. Потом Витя Гаврилюк говорит: "Пошли вы… туда-то и туда-то. Главное, чтобы никто не упал, а в ногу или не в ногу - не имеет значения". Пробежали мы там совсем немного… невозможно… Тяжело очень. Пришлось просто быстро идти.
На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.
Когда вниз тащили кабель, к барботёру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"
Валентин Шаховцев, замдиректора института физики АН УССР, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»
Температуру необходимо было узнать к 19:00 29 мая. Однако сначала надо было замерить температуру потолка бассейна-барботёра, а затем рассчитать реальную температуру по ту сторону потолка. Исходя из этих данных можно было понять, проплавит ли кориум (от английского слова core – ядро, здесь - расплавленная активная зона) бетон или нет. В 16:00 приступили к установке непосредственно датчиков. Достаточно быстро завершили установку, проверили, вернулись назад, запустили… И тут сработал общий закон Мёрфи: если что-то может пойти не так – обязательно пойдёт. Система-то заработала, да только температуру не давала – оказался неисправен цифровой вольтметр. Его быстро заменили и получили данные. Затем сотрудники ИАЭ во главе с академиком АН СССР Евгением Павловичем Велиховым, руководившим оперативной группой Курчатовского института, провели расчёты, пока приблизительные. Результаты обнадёживали – самого страшного произойти не должно, температура кориума слишком мала для проплавления бетона.
Охота на слоновью ногу
Само топливо ещё предстояло найти. В первые несколько недель думали, что основную массу выбросило в машзал. В пользу этого свидетельствовало, например, высочайшее его загрязнение. Однако это необходимо было проверить. В ИАЭ быстро изготовили специальные детекторы для «топографической» съёмки с вертолётов. Измерения быстро показали, что топлива там нет, а если и есть, то это мельчайшие частицы, то есть всё же не то, что искала Оперативная группа курчатовцев. Проводилсь и другие эксперименты, направленные, в том числе, на поиск топлива, например, эксперимент с опусканием с вертолёта термопары в развал реактора, о котором я уже рассказывал. Однако результаты этих экспериментов не удовлетворяли учёных. Что делать?
Внутрь блока пошли люди. Они искали и топливосодержащие материалы, и следы закидывавшихся с вертолётов мешков. И вот в какой-то момент, в июне исследователи в одном из помещений наткнулись на очень мощный источник излучения – свыше 3000 Р/ч (реальное число прибор показать не мог, это был предел его измерения, а стрелка ушла в зашкал). Возможно, это топливо? Пока понять это было нельзя – попасть в это помещение (оно имело индекс 217/2 и являлось коридором обслуживания) было пока невозможно.
Однако учёные не отчаивались и перешли к другим насущным задачам. Поход, в ходе которого обнаружили «светящее» помещение, был не первым и не последним. Постепенно на планах блока стали появляться отметки об уровнях загрязнения в различных помещениях. Одновременно с этим через каналы бывшей СУЗ предлагалось провести диагностику радиационного состояния блока. Эта диагностика помогла найти самое грязное место – подреакторное помещение 305/2, которое, как выяснится позже, после взрыва объединилось с шахтой реактора, так как нижняя биологическая защита взрывом была проломлена. Похоже, что основная масса топлива оказалась именно там.
Но требовалось контролировать и состояние шахты реактора. Для этого была начата программа «Буй». Символичное название, как, впрочем, и множество других, связанных с ЧАЭС. Суть состояла в том, чтобы вокруг развала реактора с вертолётов и кранов установить специальные буи в форме усечённого конуса, оснащённые различными детекторами. Эти комплексы датчиков предполагалось связать кабелями с помещениями, где установлена регистрирующая аппаратура. Изначально установка велась с вертолётов, которые ставили конус весом 300 кг в нужную точку в реакторном зале (одной из таких точек стала вставшая на бок верхняя биологическая защита – Схема «Е»), после чего протянуть кабель до помещения с ЭВМ. Перед ним на улице кабель отцеплялся от вертолёта и вручную заносился внутрь. Спустя какое-то время этим стали заниматься подъёмные краны, что позволило повысить точность установки. Всего в работу было включено 15 буёв со 160 различными детекторами. Эксплуатация большинства приборов длилась до сентября 1986 года, когда их кабели были отрезаны ради строительства Саркофага. Но один буй, стойкий радиационный солдатик за номером 11, проработал до ноября. Данные гласили, что в развале реактора активность и температура снижались монотонно, что прямо свидетельствовало о том, что цепной реакции нет, а значит, дальше всё будет значительно проще.
3 – датчики мощности дозы гамма-излучения; 4 – анемометры; 5 – панели коммуникаций
В сентябре 1986 года учёные наконец смогли проникнуть в то самое помещение 217/2. Увидели они там живописную картину. В коридоре застыла большая чёрная капля со стеклообразной поверхностью. Подойти к ней было невозможно, по оценкам МЭД на поверхности составляла 8000 Р/ч. Похожа эта капля была на свинец, а потому именно за него её сначала и приняли. Эта капля получила наименование «Слоновья нога» - больно похожа была. Поначалу взять пробы не удалось. Дело в том, что не хватало мощности дрели, для неё Слоновья нога оказалась слишком твёрдой. Что интересно – дрель была самоходной и управляемой по проводам. Её установили на… детскую игрушку, танчик. В книге «Работы Курчатовского института, по ликвидации последствий аварии», написанной уже известным нам академиком Евгением Велиховым, а также другим работником ИАЭ, доктором физико-математических наук, участником ликвидации аварии Александром Боровым, приведено описание совершенно дикой попытки взять пробу:
Следующая попытка была произведена одним из военных, с неодобрением наблюдавшим за робкими усилиями науки... Никто не успел опомниться, как смелый офицер подбежал к «Слоновьей ноге» и начал бить по ней топором. Результаты оказались минимальными, если не считать его немедленного откомандирования из Чернобыля.
Реально пробы смогли взять только в 1988 году, для этого пришлось пойти на нестандартные решения, но об этом позже.
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме детская мода вконтакте фото (+1000 постов - детская мода вконтакте фото)
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!
Отличный комментарий!