Шесть дней, семь ночей

Нет так нет

Зря пост удалил. http://joyreactor.cc/post/4482342
А я ведь вспомнил...
У меня есть такой бзик - перед сном вглядываюсь в дверной глазок на лестничную площадку. В глазок видно лифт и частично освещенную лестницу. Иногда мне кажется, что там кто-то есть, и чем дольше я всматриваюсь, тем больше я в этом уверен.
Как-то раз я стоял около двери больше 10 минут. Когда ноги окончательно замёрзли - решил закругляться и закрыть глазок... но тень начала приближаться к моей двери... То, что должно было быть головой, практически касалось потолка. Но головы, а тем более лица, я разглядеть не мог - это была уже не тень, а двухметровая фигура в куртке полярника. Я сразу узнал эту фигуру. Именно эту фигуру я видел зимой на даче во время прогулки в лесу... А ведь это больше 20 лет назад. Хоть я тогда и был с родителями и фигура была далеко-далеко, но запомнил я её на всю жизнь лишь по той причине, что родители её не заметили... Фигура медленно подошла к моей двери и остановилась. В это же время открылась дверь лифта и вышел сосед. Направляясь к своей квартире он вынужден пройти около моей двери. Сосед не остановился, он не заметил никого... он не заметил НИЧЕГО. Но лишь на мгновение он бросил взгляд на мою дверь и мне стало не по себе - сорокалетний слесарь напоминал мне перепуганного ребёнка, коим я себя чувствовал сейчас. Лишь из-за этого я схватился за ручку как раз в тот момент, когда фигура схватилась за ручку с другой стороны. На входную дверь я денег не жалел, и чтобы поднять её на пятый этаж понадобилось шесть грузчиков... но видимо и этого было мало - дверь не прогнулась, она "застонала" по периметру... Что дальше? Дальше как во сне, но я уверен, что и тебе такое снилось. Тебе ведь снилось, что ты заходишь к себе домой и как только собираешься провернуть замок - кто-то хватается за ручку и ты не успеваешь закрыться? Иногда ты просыпаешься сразу после этого, а иногда ты просыпаешься через мгновение после того, как из последних сил тянешь дверь на себя и закрываешь этот ебучий замок. Проблема лишь в том, что я не сплю, замок закрыт... Нет, не замок, замков несколько и даже та приваренная выдвижная поебень, которая на полметра уходит во все стороны. Но за ручку я держусь, словно лишь она отделяет меня от... От кого или чего? Я боюсь дать определение, слово это будет точкой невозврата , словно после этого я полностью поверю в реальность происходящего... Что-то пушистое уткнулось мне в ногу, я подскочил как школьница во время последнего матча Kuroko no Basuke, НО РУЧКУ Я НЕ ОТПУСТИЛ! Об мои ноги тёрся кошак. Он захотел пожрать, мне приспичило посрать, а в дверной глазок видно лишь лестничную площадку и лифт. Там никого нет... на данный момент.
Это было в прошлом году. Соседи по площадке со мной перестали разговаривать. Их можно понять, ведь не каждый готов нормально воспринимать соседа, который каждый месяц замазывает трещины вокруг входной двери. Это мелочи, ведь перед сном я решил не смотреть в глазок. Я же знаю, что меня там ждёт. Даже сидя на балконе я его чувствую, а если посмотрю в окно - увижу знакомую фигуру около под фонарём около парка. На часах 1:59, на улице подростки наслаждаются уходящим летом, но этот гость - он пришёл ко мне. Если я перестану его замечать - он уйдёт, такое было не раз. Но на долго ли? Я не знаю. Могу сказать лишь одно - если решил всматриваться в глазок, держись за ручку покрепче и никогда НЕ ОТПУСКАЙ.

А чего ты боишься, мой маленький реакторчанин?

Случилось это в 70-е годы в Тюмени. Этот жуткий случай был засекречен и похоронен в архивах. Волна преступлений, прокатившаяся тогда по Тюмени, вызвала массовый шок, который сначала загнал в квартиры население почти целой области, а затем вывел людей на улицы и чуть не привел к антикоммунистическому перевороту...

За месяц в густонаселенном районе города исчезли 19 детей. Розыски милиции ни к чему не привели. В городе началась паника. Родители ни на шаг не отпускали детей от себя, многие дети не ходили в школы и детские сады. Сидела дома и Ирочка Семенюк двух лет от роду. Так получилось, что однажды отец девочки на своем «Москвиче» задавил у подъезда болонку, принадлежавшую семье молодых врачей, живущих над ними. Он предлагал соседям деньги, но те отказались. Через месяц внезапно исчезла Ирочка. Это был страшный удар для Семенюков, сделавших, казалось, все для защиты своей дочери. В милиции приняли заявление об исчезновении ребенка, не скрывая, однако, что найти ее надежды мало.

Тем временем по ночам, а иногда и днем Семенюкам стали слышаться странные звуки, будто скулила собака. Зоя, так звали соседку сверху, извинилась и сказала, что они завели щенка, подрезали ему хвост, вот он и скулит... Петр Семенюк, как обычно, приехал перекусить домой, и первое, что ему бросилось в глаза, была вода, стекавшая на дорожку из-под двери ванной. Заливало сверху. Слышно было, как изводится соседский щенок. Когда пришедшие сантехники взломали дверь и открыли ванную комнату, на них бросилась посаженная на цепь... нет, не собака. Это была Ирочка. Отец сначала кинулся к ней, но не совладал с собой, выбежал вон из квартиры. Потом опять появился с перекошенным лицом и стал неистово целовать девочку — вернее, то, что от нее осталось: ножки — по коленки, а ручки по локти были отрезаны по всем правилам ампутации. Культи еще не совсем зажили, от бинта тянулись по полу ленточки крови и гноя. Девочка пыталась уйти на своей цепочке, поскальзывалась и, падая и ударяясь о ванну, издавала те самые звуки, которые Семенюки приняли за жалобный лай собаки. Язык у Иры тоже был вырезан. Взрослые мужчины не могли сдержать слез, глядя на полудевочку-полусобаку.

Особая группа задерживала врачей-садистов. Милиционеры едва сдерживали себя, чтобы не устроить самосуд. Один лейтенант, не выдержав, нанес несколько ударов преступнику в пах, и, если бы его не остановили, забил бы насмерть. Коллеги стали его удерживть. Воспользовавшись возникшей суматохой, арестованные мгновенно вытащили скальпели, которые они носили с собой (видимо, как раз на случай ареста), и нанесли себе точные, профессионально рассчитанные удары. Оба палача рухнули на пол без признаков жизни. Врач скорой помощи констатировал смерть.

Кроме Иры Семенюк (точнее, того, что от нее осталось) нашелся только Илюша Монин четырёх лет. Его обнаружили недалеко от Тюмени. По грязным одеялам по полу ползало существо, в котором не сразу можно было признать человека: голова с пустыми фиолетовыми глазницами, обрубок туловища и всего одна рука, с помощью которой Илюша передвигался от валявшегося в углу хламья к алюминиевой миске с кислым молоком, облепленной множеством тараканов...

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2771649
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2783898
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2790955
10 глава http://vn.reactor.cc/post/2799751
11 глава http://vn.reactor.cc/post/2807427
12 глава http://vn.reactor.cc/post/2813773
13 глава http://vn.reactor.cc/post/2818846
14 глава http://vn.reactor.cc/post/2825328
15 глава http://vn.reactor.cc/post/2828850
16 глава http://vn.reactor.cc/post/2836596

XVII
Чужая память

— Не повезло мне, Рыжик. Опять на гитарке петь заставляют.
Семен лениво ковырял вилкой в распотрошенном голубце, отделяя мясо от капустных листьев.
— Ничего, Сёмк. «Петь на гитарке» у тебя наследственное, оказывается. Я это сегодня от Виолы узнала. Только ты, главное, смотри там, на Мику не заглядывайся. Мне то сколопендру поймать не долго. — Ульяна улыбнулась.
Семен искоса глянул на Рыжика и поддержал игру.
— За что-ж ты так ее?
— Кого?
— Да Мику же. Сколопендрой вот обозвала.
— Ах ты! — Ульяна ткнула указательным пальцем Семена в бок. — Сёмк, иногда видно, что ты вовсе не такой зануда, каким хочешь казаться.
На этом разговор временно затих и гости «Совенка» занялись киселем и ватрушками.
— А я ведь так и не прочитала пьесу. — Пять минут спустя пожаловалась Ульяна-большая. Некогда было.
— Вот сразу и посмотришь. Свежим незамыленным взглядом. — Семен помолчал, а потом вздохнув продолжил. — Рыжик мой, я домой хочу. Не хочу я ни мировые проблемы решать, ни проблемы лагерного масштаба, ни чьи то личные. Здесь посмотрел на девочек, успокоился, и уже хочу домой.
Ульяна чуть прижалась к Семену плечом.
— Завтра дома будем, Сём. В восемь вечера надо на точке быть и идти не далеко. Так-что, к ужину, конечно, не успеем. Но к ночи будем.
— Я представляю, как там из-за нас волнуются. Уходили на сутки — почту передать, и застряли тут из-за моей спины.
— Сём. Прости меня. Это я тебе столько лишнего в рюкзак положила.
— Уля, не выдумывай. Пошли лучше прогуляемся, проводишь меня до кружка. А то ты как засела за свою писанину, так и не выходила. Я даже беспокоился — не заболела ли, не подменили ли.

Мику почувствовала, что говорят о ней, выглянула из-за тарелки на Семена с Ульяной, и опять опустила глаза. Она была сейчас слишком занята постановкой, чтобы тратить время на что-то еще. Даже сон вчерашний окончательно провалился куда-то в глубины памяти. Генеральная репетиция; прослушать, что там Семен споет; всех артистов распустить до вечера; договориться с кибернетиками о реквизите. Нет, сон этот вспоминать, ну его. И почему там — во сне, Семен назвал ее Микусей, хотя было приятно, а потом стало так горько, что Мику во сне убежала от Семена, это сейчас не так волновало, как будущая реакция зрителей, которая станет известна через шесть с половиной часов. Всё, всё, всё потом… А сейчас репетиция. Руководитель музыкального кружка торопясь покончила с обедом, отнесла грязную посуду на мойку и побежала на своё рабочее место. Кивнула Ульяне-большой, сидящей на веранде кружка, зашла вовнутрь, оглядела артистов и сочувствующих…
— Все пришли с обеда? Тогда — последний прогон!

Ульяна-большая проводила Семена до музыкального кружка. Поздоровалась с Алисой, поздоровалась с Мику и осталась там же на веранде, чтобы подумать — чем ей заняться, если не до ужина, то, хотя бы, до конца репетиции. На пляж без Сёмки идти не хотелось, сестрёнка пропадала в Старом лагере, мелких не было видно, а другими близкими знакомыми, не смотря на всю свою контактность, Ульяна-большая не успела здесь обзавестись — сильно уж была занята. Не в медпункт же сейчас идти?
Из открытого окна кружка были слышны голоса Мику и Алисы, прерываемые смехом. «Веселая у них репетиция. Попроситься в гости?» Ульяна встала и уже собралась постучаться, когда ее окликнули.
— Ульяна!
Девушка оглянулась. На дорожке стояла Славя и, незаметно для самой себя, искала левой рукой отсутствующую косу.
— …мне очень нужно с вами поговорить!
От волнения помощница вожатой даже перешла на Вы. Было видно, что девушке ужасно неловко. Что она, пересилив себя, прибежала за поддержкой.
Ульяна вспомнила, как Семен, когда он с больной спиной только вернулся из поселка Шлюз и отлеживался в тренерской, выползая лишь в столовую, сказал ей, уже на равных: «Будь готова к тому, что пионеры, те, кто еще не проснулся, будут бегать к тебе со своими проблемами, как к подруге или как к психологу. Может чувствуют они, в таких как мы, что-то?» Но дома как-то так вышло, что если бегали, то бегали больше к Семену (Ну как больше? Далеко не каждый цикл бегали даже. Всего-то и было раз пять или шесть. Сёмка после всегда ворчал, но, никогда никого прогонял и никогда о чужих проблемах не рассказывал). А остальные три проснувшиеся девочки были избавлены от этого.
Один такой «пациент» сказал потом: «Ну, понимаешь, Семен, можно конечно и к вожатой, но это как наябедничать получается. Если она что узнала, она не будет разбираться, она будет меры принимать и наказывать кого попало. А еще будет кричать. А ты, хоть и начальник, а свой. И никогда не кричишь».
А тут Славя пришла с бедой к Ульяне.
— Если нужно, то, пожалуйста. И, Славя, мы же на ты, не забыла?
Разговаривать на веранде музыкального кружка Славя отказалась. Покосилась на дверь, покачала головой и сказала, что нет, лучше в другом месте. Где-нибудь, где не помешает никто. Поэтому домики отпадали, спортзал тоже отпал. Подходящее место нашлось за сценой. Чтобы не попасться на глаза вожатой, девушки пошли вокруг всего лагеря, по тропинке, проходящей вдоль забора. По дороге же, как только миновали умывальник, и начали разговор.
— Ульяна, ты прости, что к тебе обращаюсь, но мне просто не к кому. Тем более, что ты… — Тут Славя порозовела и замолчала.
— Тем более, что я завтра уйду, и никому ничего не разболтаю? Так?
— Да. Нет. Не только… — Славя порозовела еще больше. — Понимаешь…
Не пошли они ни к какой сцене. Где-то было слышно, как пионеры играют в футбол, где-то вожатая искала свою помощницу, где-то Виола сформулировала мысль и искала Ульяну, чтобы поделиться с той, до своего ухода. А девушки просто неторопливо гуляли по лагерному лесу, переходя с тропинки на тропинку.
Славя рассказывала, как ей постоянно вспоминается то, что происходило не с ней, но одновременно и, как бы, с ней. Вот, как гостей лагеря увидела впервые, так, на следующий день, и началось.
— Понимаешь, вот хоть прихожу я к умывальнику, а там твой Семен… — Славя смахнула паутину с лица, оглядевшись увидела небольшую россыпь лесной земляники, коснулась Ульяны и приглашающе кивнула.
— Там Сёмка, так.
Земляника была мелкая, было ее не много, но задержаться около нее стоило.
— … поздоровались, он ушел, а я осталась умываться. А пока умывалась вдруг вспомнила, как мы с Ольгой Дмитриевной делали пробежку утром и застали его около умывальника же, а он там, голый по пояс, обливался ледяной водой. Бр-р-р-р. И, главное, я точно знаю, что этого не было никогда, а Ольга Дмитриевна бегает только в исключительных случаях. Но я же помню. И какой спортивный костюм был на Ольге Дмитриевне, и то, что я поддразнивала Семена там, у умывальников.
Созревшая земляника на полянке закончилась, можно было двигаться дальше. Девушки дошли до дыры в заборе и Ульяна спросила, показывая на тропинку, что шла уже с той стороны.
— Пойдем?
— Пойдем. Ни разу еще не бывала за забором, все некогда. Только на остановке. И есть еще озеро, я туда купаться хожу.
— Ага, я знаю это озеро. Если хочешь, можно и туда завернуть. Но ты про воспоминания и про Сёмку рассказывала.
Ульяна-большая раздвинула висящие на одном гвозде доски, и девушки пролезли через дыру за территорию лагеря.
— Да там не только про Семена воспоминания. Бывают и просто про меня, про лагерные дела. Обычные воспоминания о том, что я могла делать, но точно знаю, что не делала. А бывает, что вспоминаю что-то, как давно прошедшее, а на следующий день это что-то происходит. Вот, вроде голубцов сегодня на обед.
Стоял обычный жаркий день бесконечного лета. Ветер в лесу не чувствовался, а вот духота давила. Поэтому девушки, после дыры в заборе, не сговариваясь свернули в сторону озера.
Разговаривали не только и не столько о Славином деле, разговаривали и просто о жизни. Славя рассказывала о себе, Ульяна о себе.
— Славя, а ты купальник взяла. — Смахнув с верхней губы каплю пота спросила Ульяна.
— А зачем? Здесь все равно никто не ходит.
Славя, постепенно привыкшая и к Ульяне, и к теме разговора улыбнулась, даже и чуть лукаво.
Местность уже ощутимо понижалась, и стало видно, в просветы между деревьями, кольцо камыша окружающее озеро.
«Ну да, кроме Сёмки здесь никто не ходил, — подумала Ульяна, — но надо же что-то ответить про воспоминания. Славя же ждет».
А Славя не ждала ответа пока. Славя опять вернулась к разговору, к главной его теме. Перед этим она долго молчала, посматривая на Ульяну, по дороге достала припрятанный сверток, оказавшийся покрывалом и полотенцем. «Извини, я сюда одна хожу, поэтому полотенце только одно, но я могу и покрывалом вытереться». Потом, наконец решившись, тихо-тихо, едва на грани шепота сказала: «А самое страшное воспоминание, как меня убивают. Не Семен, но кто-то очень на него похожий. Вот я и хочу тебя спросить, Ульяна. Ты меня раньше не знала и, действительно, уйдешь завтра. Может быть сможешь сказать как есть. Я понимаю, что я сошла с ума, но скажи, я похожа на нормальную?»
К счастью темп разговора не требовал быстрого ответа. Как, перед этим, Славя, собираясь с силами, болтала о пустяках. Так и сейчас девушки успели искупаться, вытереться, обсохнуть сами и высушить покрывало, прежде чем Ульяна собралась с мыслями. Семен когда-то делился с ней своим опытом общения с еще не проснувшимися пионерами, которые вот-вот проснутся. Но все вылетело из головы. Осталась только фраза: «Я, тогда подумал, что вот я тебе вечером совру, а твой разум возьмет и проснется утром. И что мне? На сто восемьдесят градусов разворачиваться? Так я слишком ленивый для этого. Лучше было правду сказать и наплевать, на то, что ты в нее не поверишь».
— Славя, тебе, наверное, повезло. — Осторожно начала Ульяна.
Славя, сворачивающая покрывало, замерла, повернулась и непонимающе посмотрела на Ульяну. И тут Ульяна поняла, о чем нужно говорить.
— …мне сейчас все равно, поверишь ты или нет, я, действительно, уйду завтра. Но ты не похожа на нормальную, ты и есть нормальная! А твои «лишние» воспоминания, это называется «чужая память». Не твоя, а чужая — твоих двойников. Просто кто-то может ей пользоваться, а кто-то нет. Я — нет, а Сёмка может. И ты, получается, можешь. Только, ты еще учишься ей пользоваться. Но повезло тебе не поэтому. — Ульяна перевела дыхание и продолжила. — В моем лагере нет твоего двойника, там живет другая девочка. Похожая на тебя, но другая. — Ульяна поморщилась вспомнив о Саше. — Так что ты единственная Славя, которую я знаю. Но то, что я вижу… В общем, я уверена, что никто из твоих двойников никогда и никому не причинил зла, и таких воспоминаний у тебя не будет. — И уже грустно продолжила. — А у моего Сёмки они есть.
Обратно шли молча, свернув на знакомую Славе тропинку, выводящую к остановке. Ульяна, чем-то расстроенная, молчала. Славя же не знала, как отнестись к словам гостьи. С одной стороны, Ульяне не было нужды ее обманывать, а с другой — все это звучало, как продолжение вчерашних фантазий ребятишек из младшего отряда.
Переждав, на опушке леса, гуляющий по остановке пыльный смерчик, девушки перепрыгнули через придорожную канаву и подошли к лагерным воротам. Приоткрыв раскалившуюся на солнце створку и пропуская вперед Ульяну, Славя осторожно начала.
— Ульяна, если я сейчас нечаянно коснулась какой-то тайны…
Но Ульяна не захотела продолжать беседу.
— Это не ты, Славя, тайны коснулась. Это мы тебя в нее нечаянно макнули. Скоро все сама поймешь. Дней через восемь-девять точно. Не бойся, теперь уж тебя одну не оставим. Главное — среды дождись.
И, извинившись перед Славей побежала догонять Семена, как раз вышедшего со стороны музыкального кружка и свернувшего к площади.

Вагон раскачивается и скрипит, прямо как в стихотворении. Но ни плакать, ни петь не хочется, хочется сидеть и вспоминать. Мы прожили со Славяной четыре цикла, и нас в конце-концов раскидало. И вот уже три десятка циклов прошло, каждый в одну неделю, а тянулись, каждый, как год. А я, кажется, влюбился, хоть я и репликант, но ничто человеческое... Четыре цикла вместе, и вот уже тридцать, в серых и одинаковых лагерях по одиночке.
Лагеря, кстати, не такие и одинаковые. Изменения, очень медленные, по одной какой то детали, но происходят от локации к локации. Появился остановочный павильон перед воротами, сперва деревянный, потом металлический, потом кирпичный. Ворота из распашных превращаются в сдвижные. Сирень перед домиками сменятся шиповником, а тот барбарисом. И так далее. В общем, последний лагерь уже здорово отличался от привычного мне «Совенка». А вот люди те же. Нет, почему то, только Виолы и Толика. Про Толика не скажу, а вместо Виолы, как правило, оказывается какой то персонаж, а ля Ольга Дмитриевна номер два. И в каждый лагерь я вхожу через главные ворота, и в каждом лагере меня встречает Славя, а я же всегда жду Славяну.
Я уже рассказал, как после моего побега на лодке, а потом на поезде меня выкинуло в автобус, стоящий перед воротами «Совенка». Читайте дальше.
Проснувшись в автобусе, я подскакиваю с кресла. Вернее, пытаюсь подскочить и валюсь назад. Ноги оказались связаны вместе, а руки притянуты к туловищу. Когда мгновение паники проходит, оказывается, что никто меня не связывал, оказывается, что я всего лишь, закутан, как в кокон, в портьеру из музыкального кружка. Очевидно, что, как я заснул в вагоне, так и был перенесен в салон автобуса.
Вы, когда-нибудь, пытались выпутаться из кокона, сидя в кресле междугороднего автобуса? Не пытайтесь, это скучное занятие, чреватое синяками. Наконец, я освобождаюсь и выхожу в проход между сиденьями. Рюкзак мой оказывается тут же, на соседнем ряду, а больше нету ничего. Смотрю из автобуса в разных направлениях, вроде бы, все по прежнему, вроде бы привычный пейзаж за окнами, да и запах гари почти исчез, и, если не принюхиваться, то и не заметен. Достаю из рюкзака будильник (украл у вожатой), получается, я бежал из лагеря часов десять назад, смотрю на Солнце, оно явно клонится к западу. Думаю, что мне делать. Прежде всего, надо поесть. В рюкзаке у меня сухой паек, позаимствованный в бомбоубежище — сухари, запаянные в полиэтилен, и плоские банки без маркировки. Открываю одну банку, перловка с мясом. Пока ем холодную кашу, запивая водой из фляги, размышляю о дальнейшей программе действий. Что мы имеем: во-первых, из личного опыта, моего и двойников, если не выходить из автобуса, то ничего и не будет, хоть вечно сиди, будешь в нем как в стасисе сохраняться, просыпаясь каждый раз во второй половине Первого дня. Я так, подозреваю, что автобус сейчас никому, кроме нас и не виден, ведь не видела же его Ольга Дмитриевна, тем дисктотечным вечером. Во-вторых, если я сейчас выйду из автобуса, то внутрь я уже не попаду, и для меня начнется течение цикла. В третьих, Славя выйдет меня встречать только в тот момент, когда я подойду к воротам ближе, чем на 12 метров. Я и такие опыты проводил. Было весело, встав напротив ворот, и, медленно делая шаги длиной в одну ступню, приближаться к воротам, и наблюдать, как с той стороны мелькают то синие глазища, то русые косы. При этом девочка явно не понимала, что ее приводило к воротам. В четвертых, неизвестно, как меня встретят в лагере, ведь побег, как минимум частично, но удался. Мне, в отличии от прошлых циклов, оставили и пионерскую форму, и рюкзак с содержимым. Кстати, о содержимом, лезу в карман, достаю телефон, смотрю на время и на уровень заряда. Благодетели, телефон зарядили, низкий вам поклон. Связи, естественно, по прежнему никакой нет, время приблизительно совпадает с показаниями будильника. В общем, выгружаться придется, но сразу в лагерь я не пойду, хотелось бы осмотреться. Еще раз прохожу по салону, смотрю, ничего не забыл? Пустая банка вызывающе смотрит на меня, рука тянется выбросить ее в урну, но я бью себя по рукам, укладываю портьеру в рюкзак, вдруг пригодится, закидываю рюкзак на плечо и выпрыгиваю из автобуса. Чтобы меня не было видно из ворот, сразу же прячусь за остановочный павильон. Стоп. Откуда здесь павильон? Нету здесь никакого павильона! Но он есть. Получается... Это не мой лагерь!
А чей? И, интересно, хозяева дома? Точнее «хозяин». Знаком ли я с ним? А если не знаком, то как он относится к своим двойникам? А к двойникам появившимся в материальном виде? В любом случае, ночевать и питаться где-то надо, потому что водный транспорт нужно еще подготовить. Можно, конечно, уйти в бомбоубежище, но этот вариант меня не радует. Сыро там, и давит на психику.
Размышляю, как поступить. Если я сейчас сунусь в ворота, Славю, с большой вероятностью, принесет сюда же. Как она отреагирует на меня, неизвестно. Идти в старый лагерь и проникать в «Совенок» через бомбоубежище долго и утомительно, и так, после утренней гребли, все тело болит. Решаю, обойти лагерь вдоль забора, если дыры в заборе на своих местах, то проникну через них, если нет, то через хозяйственные ворота.
Зашел, через задние ворота. С этой стороны запах гари совсем не чувствуется. Народу тоже нет никого. То есть, совсем. Справа от меня спортивный комплекс, слева пляж. Обычно, хоть кто-то, в это время там да присутствует. Сейчас же, нету никого. Прохожу мимо столовой, выхожу к Генде, и тут, на площади, встречаю Славю.
Только это совсем не знакомая мне Славя. Косы обрезаны, выражение лица серьезное, вообще, все вместе, и лицо, и фигура, и движения, и позы, когда Славя останавливается, говорят о какой то застарелой проблеме. И, в общем, как то взрослее она выглядит, что ли. Увидев меня Славя едва не роняет ведра, да, забыл сказать, она тащит от пристани в сторону своего домика два ведра с водой, дергается, будто хочет убежать, потом пересиливает себя, опускает ведра на землю, несколько нервно улыбается мне и делает шаг навстречу.
Привет. Ты зачем приехал? Лагерь же закрыт.
Вот те здрасьте, такого, за всю свою местную жизнь я еще не встречал.
То есть как закрыт? А меня вот сюда привезли.
Говорю совершенно искренне, удивление моё велико и его хватает и на меня и на того пионера, чье место я сейчас занимаю.
А вот так. Тебя должны были предупредить. Вожатая в райцентр звонила, а потом еще на почту, телеграмму давала.
А что случилось?
Здесь... был... один...
Славя мнется, подбирая слова, и, явно, не желая об этом рассказывать, а потом выпаливает.
Я точно не знаю почему, это в прошлую смену еще было, но здесь пожар был! Вожатая повезла остальных пионеров в другой лагерь, а меня оставила здесь, присмотреть. Я же ее помощница, вроде как.
Понятно, а я вот ничего не знал и приехал. И что теперь делать? Где этот другой лагерь, и как в него добираться?
Ой, ну это на автобусе. Вожатая за мной приедет, рабочих привезет, а ты вместе с нами тогда и уедешь. Да, я забыла, я Славяна. Все меня Славей зовут, и ты зови.
Эту фразу я уже слышал...
Это имя тебе не идет, можно я буду звать тебя Славяной?
Вот, кто меня за язык тянул в тот момент?
Можно наверное.
Отвечает слегка ошарашено.
А я Семен. А когда автобус будет?
Ну, я не знаю, через неделю, может быть, а может быть послезавтра. Ну, пойдем, тебе надо же где-то разместиться.
Славяна берет одно ведро, смотрит на второе, вопросительно смотрит на меня, я, вняв ее безмолвной просьбе, беру его и мы идем. Идем через площадь, мимо медпункта к ее домику, там оставляем на крыльце ведра, и Славяна ведет меня дальше.
А зачем тебе вода?
Ну, насос из скважины не качает, а ручным долго. Поэтому из скважины только для еды и питья. А умыться, или постирать приходится из реки таскать. Тебе тоже так придется, потом ведро в столовой возьмешь. Да ты не бойся, вода в реке чистая.
Подходим к «моему» домику. Славяна отцепляет от связки ключ, отдает мне.
Вот, здесь ты будешь жить. Вообще то это домик вожатой, но в других домиках сейчас все равно ничего нет, только кровати с голыми сетками. Ты располагайся пока, а я приготовлю поужинать.
Спасибо, а тебе не трудно будет? Я же вот так взял и на голову тебе свалился.
Ой, что ты, знаешь, какая у нас семья большая, и хозяйство. К тому же, завтра я готовлю, а послезавтра — ты.
А продуктов хватит?
Хватит, не бойся. Можешь погулять сходить, осмотреться. Я, когда все готово будет, радио включу, ты в столовую приходи.
С тем и расходимся. Я заглядываю в домик, закидываю рюкзак под кровать, убеждаюсь, что в шкафу есть комплект белья и иду осматривать достопримечательности.
Иду через площадь к главным воротам и натыкаюсь на источник горелого запаха. На месте душевой — обгорелые развалины. Провалившаяся крыша, обугленные стены, лопнувшие стекла в кочегарке. Захотел подойти, но посмотрел на себя, в белой рубашке, шортах и сандалетах, и передумал. Завтра спрошу у Славяны, где взять рабочую одежду.
Дошел до ворот, выглянул наружу, автобуса, естественно, нет, и не торопясь пошел обратно. Когда подошел к общим кружкам, подумалось, вот сейчас выйдет Лена, но нет. Потянул дверь, не заперто. Ну и разгром, все перевернуто, кошкоробот недоделанный в углу валяется. Шкафы распахнуты, под ногами что-то блестит, чуть не наступил. Нагибаюсь — стеклышко из очков Шурика. Все чудесатее и чудесатее... Интересно, что здесь произошло? Или пожар так внезапно случился, что пришлось все бросить и бежать на автобусе? Оглядываю еще раз помещение. Вроде бы, не смотря на разгром, ничего не пропало, а мне, собственно, только инструмент и нужен. Завернул на пристань, там все как обычно, только лодки не на плаву, а вытащены на берег. Тут включается лагерное радио, и сигнал зовет меня в столовую.
В столовой пусто, все столы сдвинуты, кроме одного, на нем сковорода с жареной картошкой, два пакета кефира, чайник и тарелка с горой булочек. Славяна встречает меня в белом фартуке, поверх своей формы.
Ты извини, я не ожидала, что ты приедешь, поэтому сегодня только картошка, зато я булочек напекла для тебя.
Сидим, ужинаем. Булочки вкусные, ну других у Славяны и быть не может. Славяна поглядывает на меня, никак не могу определить выражение ее лица. После ужина еще немного сидим. Я суюсь помочь Славяне вымыть посуду, она отмахивается, говорит, послезавтра твоя очередь будет, тогда и помоешь. Дает мне ведро и отправляет на реку набрать воды для себя. Пока хожу на пристань а оттуда к домику, встречаю Славяну. Желаем друг-другу спокойной ночи и расходимся, каждый к себе.
Цикл тянется как обычно, с поправкой, конечно, на необычность ситуации, на то, что здесь нет никого, кроме нас, и на непонятное поведение Славяны. Она, то жмется ко мне, как собачонка, то, прячется где-то от меня, как собачонка же, но запуганная. Видно, что часто плачет, когда меня нет, видно, что улыбка какая то натянутая, и общая подавленность в ней никак не исчезает. В целом же, какая то непонятная мне напряженность в наших отношениях все растет и растет, и к вечеру пятого дня я решаюсь на провокацию. Ну не умею я выспрашивать и проникать в доверие, простите меня. Я тогда так рассудил, что если я ошибаюсь, Славяна решит, что я просто дурак, а если ей есть, о чем рассказать, то мой рассказ столкнет наши отношения с мертвой точки.
Утром я пошел на пристань с целью выбрать лодку посимпатичнее. Я решил не мудрить и опять уйти водным путем. Был, конечно, риск, что не выпустят, но я решил, что раз мои тайники за все циклы не были прикрыты, то и здесь опасаться нечего. Опять же и Славяну нисколько не взволновали мои слова, и ключ от сарая с веслами она отдала мне без вопросов, как я и ожидал. Потом, только, позже, Славяна подошла на пристань и попросила свозить ее на остров за земляникой.
Я свозил Славяну на остров, поглазел в бинокль на мост, удостоверился во времени прибытия поезда.
Остаток дня я таскаю инструмент на пристань, таскаю туда же материалы, рисую на бумажке — что я хочу, спасибо Электронику, научил, готовлю обед на двоих, сегодня моя очередь. Славяна тоже возится на кухне, обещает на ужин угостить вареньем. Даже развеселилась чуть-чуть. Ужинаем оладьями и вареньем. Славяна все-таки чудо. Благодарю ее, мою посуду, обещаю завтра наловить рыбы, завтра я еще здесь, и ухожу обратно на пристань. Там вожусь до позднего вечера. Почему то захотелось сделать хорошо, хотя, конечно, лодку, все равно, придется бросить.
Когда начало темнеть пришла Славяна. Разделась и ушла нырять с пристани. Получалось красиво. Потом сидела, долго смотрела, как я работаю. Долго не могу решиться заговорить, наконец решаюсь.
Не хочешь прогуляться в одно место?
Девочка вздрагивает и с ужасом в глазах шепчет:
Куда?
Здесь рядом, не дальше ворот. Хочу тебе кое-что рассказать и показать.
Подымаюсь, беру ее за руку, Славяна встает и идет со мной, покорная, как кукла.
А я, обратившись к памяти Семена, рассказываю, историю их отношений. Очень подробно, про каждый день, водя по памятным местам лагеря. Славяна постепенно оживает и начинает слушать, если не с интересом, то, хотя бы, не пропуская мимо ушей. Дохожу до шестого дня, делаю паузу, думаю, насколько подробно описывать интимные сцены, и тут замечаю, что Славяна плачет. Поворачиваюсь к ней лицом, осторожно беру за локти и прижимаю ее к себе. Она утыкается лицом мне в грудь и ревет, ревет, ревет...
Наконец, в перерывах между приступами плача, выясняется: оказывается Славяна частично помнит предыдущие циклы, и у этой Славяны всё происходило не так. Из раза в раз в них повторяется одна и та же ситуация: Славяну оставляют присматривать за лагерем, а вожатая везет пионеров в другой лагерь. Всю неделю Славяна в лагере совершенно одна. В конце недели приезжает Ольга Дмитриевна, забирает Славяну и они уезжают. В автобусе Славяна засыпает и ей снится, что она и другие пионеры отдыхают в «Совенке», когда в лагерь приезжаю я. После этого пионеры начинают исчезать один за другим, пока не остаемся я и Славяна. Последнее, что помнит Славяна из сна, это то, что она, еще живая, заперта в душевой, которую я поджег снаружи. А самое последнее, это то, что на нее падает горящий потолок и вспыхивают волосы. В этот момент Славяна всегда просыпается, просыпается в автобусе, стоящем перед воротами «Совенка», в автобус заходит вожатая и объявляет, что в лагере случился пожар, сгорели душевая и кочегарка, и сейчас все поедут в другой лагерь. А Славяна, как помощница вожатой, останется здесь, присмотреть за лагерем, пока Ольга Дмитриевна не привезет рабочих. Славяна выходит из автобуса, тот разворачивается и уезжает, а уже в домике, глядя в зеркало, девочка обнаруживает отсутствие кос.
Так повторяется бесчисленное количество циклов, когда в лагере появляюсь я. И Славяна, с одной стороны, рада, человеческому обществу, а, с другой — решает, что сны имеют обыкновение сбываться, и дает волю своей фантазии, а моё к ней расположение, воспринимает как элемент игры с моей стороны. Я только спросил на это: «Был такой повод?», и получил кивок в ответ.
Пока Славяна все это рассказывает, тоже в подробностях, я проматываю доступные мне куски памяти Палача, и нахожу похожие эпизоды. Значит я попал в один из искалеченных им лагерей.
Я, к сожалению, так и не научился ободрять, утешать и успокаивать перепуганных девушек, поэтому долго смотрю Славяне в глаза. Потом спрашиваю:
Хочешь еще одну историю? Только страшную, почти как у тебя.
Бедная, бедная моя Славяна кивает. Раньше я воспоминания Палача абстрактно воспринимал, да еще и через его больное восприятие. А сейчас, встреть я его, физически, наверное, попытался бы убить, хотя большого смысла и нет. Он же, во первых, просто не поймет, во вторых, назад, сюда, он вряд ли попадет, а, в третьих, здешнюю свою миссию он считает чем то вроде компьютерной игры. Представьте себе, что вас, после прохождения компьютерной стрелялки, заставляют писать и отправлять похоронки родственникам погибших за вас ботов. Да и самого его убили уже. Вот об этом дне я и рассказываю Славяне.
Снова вожу Славю по лагерю, обратившись к памяти Палача, а этот день и у него очень четко прописан, и все мы это чувствовали. Все таки, связь между нами — двойниками, реально существует. Веду, опять, от кружков к площади, подробно рассказываю, кто где стоял и что делал, просто, следственный эксперимент, какой то. При этом говорю от лица Палача в первом лице, думаю, я имею к этому, некоторые основания.
«Вот здесь я прошел, а вот здесь меня ударили в первый раз. А ты била меня метлой, пока не сломался черенок, тогда ты начала колоть меня обломком и проткнула мне легкое. А я полз вон в том направлении, а вы все били меня, пока я не умер в первый раз. А через полчаса я воскрес, и вы опять убили меня.» И так далее...
Провожу Славяну в лес, оттуда к медпункту, оттуда опять в лес, оттуда к остановке. Славяна сначала мне не верит, потом проникается. Вижу, что совсем запугал девушку, и начинаю ей рассказывать опять про нее и Семена, недорассказанные шестой и седьмой день, и историю ухода Семена и отъезда его и девочек в город на автобусе, тут доступные мне воспоминания Семена обрываются, и приходится заканчивать историю. Славяна молчит. А я спрашиваю:
Ну и который я, по твоему, настоящий? Первый, второй, третий или, тот, который тебя сейчас за руку держит, и пытается с тобой контакт наладить?
Молчит. Но, кажется, меня больше не боится. Вдруг утыкается лицом ко мне в рубашку и опять начинает плакать. Подвожу Славяну к лавочке, садимся, прижимаю к себе, осторожно говорю всякую ерунду, жду пока выплачется.
Семен, что с нами происходит?
Кто бы мне об этом рассказал.
Рассказываю Славяне, все, что знаю о лагерях, о двойниках, о себе, о Семене, о Палаче с Пионером. Подробно, по ее просьбе, еще раз рассказываю об уходе Семена. Эта Славяна мне верит, в отличие от той, что уехала с Семеном. Так ведь и информации я на нее вывалил кучу, и сама она специфические воспоминания имеет. Не рассказываю только свою теорию о репликантах. Должен же я сохранить что-то для психиатра.
Уже поздно, идем от площади к домикам, держимся за руки. Подходим к домику Славяны, и, она не прощается, как обычно, а легонько тянет за собой меня вовнутрь. Не скажу, что я этому не рад. Так заканчивается пятый день.
Шестой день проходит в полном расслаблении с моей стороны. Я, просыпаюсь поздно, Славяна еще дремлет на моем плече. Осторожно целую ее в висок, высвобождаюсь, и выхожу на крыльцо. Давно отвык от сигарет, а тут захотелось. Стою, вспоминаю ощущения. Скрипит дверь, сзади выходит Славяна, обнимает меня, тыкается мне носом между лопаток. Происходит диалог примерно такого содержания:
Ты когда уплываешь?
Не знаю еще, наверное завтра.
А может останешься?
Тебе грустно и одиноко?
Конечно, причем уже сейчас.
Размышляю. Если Славяна в новом цикле потеряет память или ее мне подменят, то уйти смогу в любой момент. Если останется эта Славяна, то помогу ей, с осознанием самой себя и своего места. Все есть, чем занять кусочек вечности.
А поплыли вместе?
И на седьмой день этого цикла мы пробуем сбежать в первый раз. До моста доплываем без приключений, садимся в поезд, в поезде, как водится засыпаем, и просыпаемся в автобусе, каждый в своем. Слава богу, что в одном цикле. В первом варианте Славяниного цикла. Сперва она одна, а через три дня появляюсь и я.
Надо было видеть, как менялось ее лицо, когда она меня узнала. Кажется, в тот момент я в нее и влюбился. Неделя в лагере, в котором, в первый раз никого не убили. Пытаемся бежать. Просыпаемся в автобусе, по отдельности. Опять с интервалом в три дня.
Неделя счастья, пытаемся бежать, возвращаемся в предыдущий вариант цикла. Подумываю, не бросить ли всё, не остаться ли в этих циклах навсегда со Славяной, но вспоминаю историю одного пионера. Того, что стал Палачом. Решаем еще раз сбежать, и нас раскидывает по разным лагерям. И вот уже тридцать циклов один.
Я успел рассказать Славяне о тайниках, малом, в Шопенгауэре, и большом, в шахте. Договорились, на случай, если нас раскидает, что будем ставить на странице метки, тоненько, твердым карандашом в нижнем углу листа, я «См», она «Сл». Договорились, что будем в большом тайнике оставлять записки. Еще я успел показать Славяне, как обращаться с лодкой, но не знаю, сумеет ли она.
Пока никаких известий. Единственное, кроме нас, оказывается, кто-то, уже, дважды, проходил эту дорогу. По необходимости, внимательно, просматривая нужную страницу, я, в каждом лагере обнаруживаю, что в первой строчке ногтем подчеркнуто одно и тоже слово, а в правом верхнем углу страницы кто-то выдавил углубление остро заточенной спичкой.
Ну и, оказывается, можно не воровать лодки. Оказывается, достаточно, пройдя по берегу, в сторону моста, просто войти в воду, отойти подальше и проплыть метров тридцать против течения, или зайти по грудь и пройти метров пятьдесят, или зайти по пояс и пройти метров двести. Ну правильно, нужно же воде куда то течь.
Вот так. Пока еду в поезде дальше, и, пора и вздремнуть, до следующего цикла.

Начало:
Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Продолжение.

II
Зажигание

Проснулся чуть позже вожатой, дождался, когда она выйдет из домика и поднялся сам. Полотенце, мыло, зубной порошок, зубная щетка. Можно было бы и поваляться еще, тем более, что во второй день мне положена такая поблажка, но смысла не вижу. Выхожу, и на крыльце сталкиваюсь с Ольгой.
– Доброе утро Семен, ты чего вскочил в такую рань? Мог бы и поспать еще. Даже до подъема еще двадцать минут, а ты вчера приехал, я бы до линейки тебя не будила.
Холодно. Лето, оно, конечно, здесь бесконечное, но по утрам, пока солнце не поднялось, холодно. Еще бы чуть-чуть и начал бы дрожать.
– Доброе утро Ольга Дмитриевна. Да выспался, знаете ли.
А действительно, как осознал сам себя, так и начал высыпаться после приезда в лагерь. Когда встаю рано, как сейчас, когда валяюсь до самой линейки, но просыпаюсь всегда вместе с Ольгой.
– Ну, тогда тебя ждет зарядка!
Ой спасибо, родная. Вчера Славя помянула Устав, сейчас соседка по домику – зарядку.
– Я надеюсь, что вы это серьезно?
Я, как-то, выработал стиль общения с Ольгой и этот стиль вполне допускает и юмор, иногда даже на грани фамильярности.
Ольга вздыхает.
– Ну, почти. Вообще-то, в распорядке она есть, но проводить некому, вот все и спят лишние полчаса. А так как сегодня линейка в одиннадцать, то и, минимум, целый час. Лишь бы к завтраку успеть. Но если ты захочешь, то спорткомплекс в твоем распоряжении. Подумай Семен, одному пионеру – целый спорткомплекс. Очень выгодное предложение.
Вроде, Миронова у ней фамилия, а товар расхваливает… и о подводных камнях, в лице девочки-ракеты, умалчивает.
– Ольга Дмитриевна, у вас в роду купцы первой гильдии были? Уж больно товар нахваливаете хорошо.
– Нет, из военных мы, а после революции все больше с приставкой «гео-»: географы, геодезисты, геофизики, геологи. Одна я педагог, да и то – географию преподаю.
Я так понимаю, что если спрошу – где преподает, то получу ответ, что здесь, в соседнем городе. Или еще вопрос, о вчерашнем ночном разговоре – что со мной не так? Спросить, не спросить? Но у Ольги настроение для бесед закончилось.
– Так, ты со мной бежишь, или умываться идешь?
Гм. Вчера я аборигенов удивлял, а сегодня они меня. Ольге в шезлонге, с книжкой в руках, сейчас дремать положено. А она в спортивной форме и вся прям вот-вот с места сорвется. Локальная особенность? Может быть. Некоторое время думаю, а не подружиться ли мне с вожатой, на почве бега? В общем-то, она тетка неплохая, хоть и взбалмошная и даже с приступами самодурства, но все решают за меня. Кусты в конце аллеи раздвигаются, и на дорожке появляется Славя, как и Ольга она в спортивной форме.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, привет Семен! Семен, ты с нами?
А тут, оказывается, компания для бега уже есть. И, похоже, отношения между здешним начальством здесь чуть более дружеские и чуть менее официальные, чем обычно. Ну, в любом случае, я все еще хочу минимизировать общение со Славей, поэтому мой ответ отрицательный.
– Выпишите мне кроссовки со склада. А то от пробежек сандалеты развалятся послезавтра. Так что, кто-куда, а я умываться.
Ольга со Славей, обгоняя меня, уносятся по дорожке вперед и, напротив пятнадцатого домика, сворачивают в сторону площади. Прикидываю их маршрут: через площадь, в сторону домика Рыжих, оттуда – к выходу на старый лагерь и далее, вдоль забора, не важно с какой стороны, до хозяйственных ворот и оттуда к пляжу. По крайней мере я бы побежал именно так. Ладно, если за территорию выбегать не будут, у умывальников пересечемся.
Иду к умывальникам мимо домика Лены и далее по тропинке, а сам пытаюсь вспомнить свой сон, и ничего я не могу вспомнить, кроме того, что снились местные катакомбы, надо было сразу этот сон мысленно пересказать самому себе, тогда бы запомнил, а так: катакомбы и какие-то люди в них. Или не люди? Или не совсем люди? Нет, не помню. У умывальников некоторое время размышляю, насколько радикально я хочу все поменять? В данном случае «радикально» означает, что я сниму рубашку и умоюсь ледяной водой до пояса. Пока рыжие спят, можно каверз, в виде испорченной или пропавшей рубашки не опасаться. Ну, я, хотя бы, попробую. Снимаю рубашку и остаюсь в одних шортах, открываю кран и осторожно подставляю ладонь под струю воды. Б-р-р-р-р… И так холодно, когда снял рубашку стало в два раза холоднее, а сейчас – в три раза. Ну его нафиг, такой радикализм! Сейчас зубы почищу, личину смочу и все будет хорошо.
– Семен, оказывается с тобой еще не все кончено! Из тебя, оказывается можно человека сделать!
Ну, спасибо, что хоть не порядочного пионера. Спортсменки успели добежать до умывальников и сейчас даже прервали бег, ради моей скромной персоны. Была бы мускулатура, я бы сейчас принял красивую позу и поиграл бы ею, а так я дрищ-дрищем: худой, длинный и сутулый. А еще я стесняюсь сейчас этой своей худобы и сутулости, перед ботами стесняюсь. Бот стесняется ботов, да.
– Закаляешься? Не будем тебе мешать. Ну что, Славя, мы отдохнули? Бежим дальше?
Славя, не произнесшая за всю сцену ни одного слова, только улыбается, молча кивает, и администрация «Совенка», полном составе, уносится дальше, в сторону пляжа. И, мне не показалось, бесенята в глазах Ольги так и мелькали. Куда я попал? Или это то, что я вчера заглянул в музыкальный кружок, запустило такие перемены? А мне теперь приходится таки проводить закаливающие водные процедуры – спалился. Поплескав себе на грудь, лицо, шею и спину ледяной воды, почистив зубы и изрядно забрызгав все вокруг, растираюсь полотенцем, натягиваю рубашку и отправляюсь в домик, дремать до завтрака. По дороге к домику, у музыкального клуба, встречаю всю зомби-компанию бредущую к умывальнику: Лена, Мику, Алиса, Ульяна. Я здороваюсь, но они только невнятно бурчат в ответ, им нет до меня сейчас никакого дела, они еще не проснулись, кроме, может быть Ульяны.
– Что новичок, на улице дождь или ветер?
– Да.
Огибаю компанию, и пусть Ульяна дальше сама думает, что значит мое «Да».
Жду завтрака, сначала в домике, через десять минут приходит с пляжа ОД и выгоняет меня, выхожу на улицу и жду завтрака в шезлонге. Совершенно бесцельное времяпрепровождение, лучше бы поспал, тем более, что сегодня можно. А еще, думаю о том, что стоило мне самому, да, мне самому отойти от сценария и собственной маски, как пионеры стали раскрываться с неожиданной стороны. Выходит вожатая и присаживается на крыльцо.
– Я ваше любимое место занял, Ольмитриевна? (Захочет – сама выгонит, но спросить надо).
– Сиди Семен, я, как раз на своем любимом месте сейчас сижу. Жаль только редко получается.
Ну да, больше на пляже, или на кровати с книжкой. Хотя, конечно, в этом и есть талант администратора – все наладить так, чтобы само крутилось, а самому валяться с книжкой на кровати.
– Чему улыбаешься?
– Уютно у вас, я так думаю.
Вспоминаю вчерашнее групповое заступничество передо мной за Ульяну, но спрашивать мне лениво, потом, как-нибудь.
– Придумал уже, чем будешь заниматься?
Да к побегу готовиться. И, в перерывах, за Ульянкой с топором гоняться, так и скажу. А на самом деле буду думать об одной вещи – о своей дальнейшей жизни. Отвечу-ка я правду. Если вожатая запрограммирована, она либо наорет на меня, либо не услышит, а если подумает своей головой, то… Посмотрим, что она скажет.
– Ольмитриевна, чем по вашему можно заняться в течение одной оставшейся недели? Конечно, работать над собой.
Ольга встает, нависает надо мной, и, уперев руки в бока, чтобы казаться побольше, выдает.
– Семен, ты же музыкальным кружком интересовался? Сразу после линейки пойдешь обходной подписывать, и чтобы обязательно куда-нибудь записался! Ты меня понял?!
– Я в медпункт запишусь, Ольмитриевна, или к Двачевской на курсы. – Со смехом отвечаю и бегу спасаться в сторону столовой.
Все верно, задумавшийся пионер, он ведь хуже откровенного лодыря, лодырь понятен и прозрачен, а этот, он до чего угодно может додуматься. Поэтому, пусть будет при деле и, если не хочет делать кошкороботов, то пусть таскает сахар для вожатой. Вряд ли, правда, Ольга такой про меня вывод сделала, она, скорее, решила, что я над ней просто издеваюсь. Ладно, наверняка обойдется без последствий.
В столовой оказываюсь за одним столом с кибернетиками.
– Здравствуйте.
– Доброе утро. Ты новенький, Семен, да? А я Электроник, настоящий.
Далее следует самопрезентация Электроника, которую я вчера сорвал своими выходками, не вписывающимися в сценарий. Шурик в это время кивает мне и жмет руку. Сейчас охмурять начнут.
– Семен, ты не хочешь к нам записаться?
Главный по охмурежу, сейчас и всегда, у нас Шурик. И чего же вам не хватает, скажите мне, пожалуйста?
– Тут такое дело, нам не хватает рук.
О как, ну хорошо хоть рук! Значит негр вам нужен, а я тут причем?
– И где я вам негра найду, ребятушки?
– Нет, ты не обижайся, но нам и правда не хватает рук. У нас проект, который мы никак не успеваем до конца смены. А еще постоянно идут ходоки с просьбами что-то починить: то усилитель дискотечный, то лагерное радио, то еще чего подобное. Лагерь-то на самообслуживании, сам видишь, из персонала тут только вожатая, врач и кухня, вот и занимаемся рутиной. Потому нам и нужен кто-то, на кого можно спихнуть неквалифицированную работу по всем направлениям.
А взамен мне обещаны некоторые послабления режима и более терпимое отношение со стороны вожатой, а так же характеристика и рекомендации для поступления в технический ВУЗ.
На самом деле, я их понимаю. Самого бесило, когда приходилось тратить время на тупую работу, да и приди они ко мне с такими условиями в первой половине моей допобежной жизни, я бы, наверное, подумал. А сегодня…
– Нет ребята. Я здесь всего на неделю, и тратить эту неделю на раскручивание-закручивание винтиков и на продувку плат от пыли я не хочу. Да и просто мне это не интересно.
– Что-то такое и ожидалось. Но спросить мы были обязаны. Bon appétit.
Ну, мы тоже не штиблетом консоме хлебаем, поэтому отвечаю на понятном кибернетикам языке.
– Merci.
На этом мои познания в языке Вольтера и Гюго, в общем-то и заканчиваются, но, кажется, кибернетики тоже выложились по полной программе. А я, наконец-то, приступаю к завтраку, что тут у нас? У нас тут: каша пшенная на молоке, хлеб белый, два куска, кубик сливочного масла на одном из кусков, и маленькая порция яблочного джема в пластиковой ванночке запечатанной фольгой, а на жидкое – какао. Местное какао, оно слишком сладкое, на мой вкус, но придется терпеть. Разделываюсь с кашей, размазываю подтаявшее масло по хлебу, собираюсь проделать тоже самое с джемом и обнаруживаю его отсутствие. Пожимаю плечами, голодные пионеры, они такие, они изо рта кусок вырвут. Попутно вспоминаю, как что-то красное мелькало на периферии поля зрения. Вот не хотел поить ребенка компотом с перцем, но, наверное, придется. Иначе не отвяжется.
В любом случае, завтрак закончен и я пока пускаю события на самотек. До линейки еще час, можно было бы попросить обходной заранее и добежать хоть до доктора, но лень. Поэтому я иду в лесок разделяющий пляж и лодочную станцию и там устраиваюсь так, чтобы не отсвечивать ни с пристани, ни с аллеи, за эти циклы я научился неплохо скрываться, когда мне нужно подумать.
Традиционно задаю сам себе вопрос: «Итак, что мы имеем!» А имеем мы лагерь, в котором я, кажется, запустил нестандартное течение цикла. Запустил двумя ударами: когда пошел знакомиться с Мику и когда, вполне мирно, пообщался с Алисой на сцене, вместо того, чтобы встретить ее на крыльце столовой. В отличие от попыток в предыдущих циклах все получилось достаточно легко, видимо, чем раньше ты вмешиваешься, тем легче расшатать лагерь, и еще, поступки изменяют ситуацию гораздо эффективнее, чем слова. Слова, они вообще никак не изменяют, слова, они просто игнорируются. Интересно, что было бы, если бы я начал импровизировать прямо на остановке? Как? Ну, например, представил себе, как я, прямо на остановке, целую Славю в уста сахарные. Да, у всех губы, а у Слави именно, что уста сахарные. Эх, сарафан бы Славе и кокошник еще, как дополнение к устам. Улыбаюсь. Не стал бы я, по некоторым причинам, ее целовать, так что этот пункт отпадает. Лагерь, правда, сопротивляется, пытается все вернуть к исходному сценарию и история с Ульяной, и попытка меня покормить, со стороны Слави, тому подтверждение. Попробовать дальше по озорничать? Дополнительно к тому, что мне нужно решить – как жить дальше? Ответ даже не обсуждается, иначе можно с тоски умереть, иначе, двенадцать циклов назад, можно было бы и не убегать. То есть, передо мной стоит две задачи: тактическая – разработать план «мелких пакостей» и стратегическая – разработать план собственной жизни. Ох! По второму пункту, конкретно, ох! Может, ну его, второй пункт, да и первый, кстати. Может продолжить импровизировать? Тоже вариант, но то, что, просто так, тупо убегать из лагерей бессмысленно, это, похоже, даже вон тому ёжику, который бегает во внеурочный час – средь бела дня, понятно.
Пора, наверное, и на линейку уже. Хочу встать и слышу, как по мосткам, ведущим на пристань, кто-то идет. Два раза кто-то: один кто-то туда, другой кто-то обратно.
– Привет Лена. Семена не видела?
Славя? Да, она. А Лена, получается, на пристани отсиживалась. Сейчас из кустов выскочу.
– Привет. Нет, не видела.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком.
– Линейка сейчас начнется, а его нету. И в домике нет.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще.
– Хочешь, чтобы мы поискали?
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще, который распахну. Вот это будет мелкая пакость – все лагеря за один раз, циклов на десять сразу, расшевелю. Лезет же бред в голову! Это что, мне подсознание подсунуло в ответ на мою мысль про «уста сахарные»?
– Даже не знаю. Я видела, как он сюда завернул, вот чувствую, что он где-то здесь же, рядом.
Сейчас, только из кустов выползу, по возможности бесшумно. Отползаю метров на десять, встаю на ноги, отряхиваюсь и выхожу на главную аллею напротив входа в столовую. Так и выходим на площадь все четверо: я, Лена, Славя и, как и я, вынырнувшая откуда-то из кустов Ульяна. Ульяна делает вид, что не замечает меня, я делаю вид, что не замечаю ее, хотя так и подмывает спросить о судьбе джема. А еще я думаю, это что, меня теперь так и будут Славя с Ульяной пасти? В стиле: злой и добрый полицейский? У меня штампик «Склонен к побегу» в личном деле появился? Так бесполезно, я все равно сбегу, когда нужно будет, и места я знаю, где спрятаться можно, так что не найдете. Пожимаю плечами и встаю в строй.
– Ты чего?
– Ты о чем, Славя?
– Плечами пожимаешь. Непонятно что-то?
– Нет, это я о своем думаю. Все хорошо.
– Семен, Славя, прекратите шептаться в строю!
Яволь, фрау вожатая! Она, правда, фрейлен, но фрау – солиднее.
Все хорошее, когда-нибудь заканчивается и почти все плохое, кстати, тоже, это я про линейку, да. Мне дают обходной и отправляют навстречу приключениям. А я что? Я иду в музыкальный кружок самой короткой дорогой, по аллее мимо домика кибернетиков и дальше по тропинке. И, кстати, иду с удовольствием.
Мику в этот раз, наверное в виде исключения, сидит не под роялем, а за ним и, по-моему, ждет меня. По крайней мере, обрадовалась очень искренне.
– Ой, Сенечка, как хорошо, что ты пришел.
– Явился, сейчас будешь должок отрабатывать.
А это уже Алиса. Мог бы и догадаться, что так будет, каждый раз, при обходе с бегунком, на нее натыкаюсь.
– Алисочка, не груби, ты же не такая! А то Семен больше не захочет с нами общаться. Сенечка, Алиса говорила, что ты играешь…
Вопрос и просьба одновременно. Тут же Двачевская протягивает гитару: «Давай, отрабатывай!»
– Алис, если это продолжение вчерашнего спора, то ты понимаешь, что с тебя тогда одно желание?
Алиса слегка краснеет, не знаю, что она там обо мне подумала.
– Что еще за желание?
– Я еще не придумал, но обещаю, ничего неприличного не будет, наверное, я подумаю.
Гляжу на краснеющую Алису, гляжу на ее раздувающиеся ноздри – я удовлетворен.
– Алис, не взрывайся. Ничего мне не надо, я так сыграю.
– Сенечка. – Это Мику. А мы тут с Алисой тоже поспорили. Умеешь ты играть, или нет.
– Ну и какая же ставка? И кто на что поставил?
– Не важно, или играй давай, или отказывайся – Алиса привычно грубит.
– На трех аккордах?
Я вопросительно смотрю на Алису.
– Зубы не заговаривай! Хоть на одном сыграй!
Я, наконец, беру гитару в руки, смотрю на девушек и, перед тем как начать говорю.
– Все отдают себе отчет, что вы играете лучше меня? Так что терпите, сами напросились!

На кухне мышка уронила банку.
Черная фишка, белка в колесе.

Когда заканчиваю, девочки, некоторое время переглядываются, потом кивают друг-дружке, видимо экзамен выдержан. Ну, я особо не боялся, сами они меня однажды учили и тогда же и одобрили. Понятно, что практики не было и я сильно сдал, но не настолько же, чтоб совсем разучиться.
– Хиппи что ли? И хаер у тебя подходящий.
Алиса фамильярнейше запускает руку мне в волосы.
– … подходящий, но слишком чистый.
Я только улыбаюсь и отрицательно качаю головой.
– Алисочка, а по-моему Сеня не о том пел.
Мику напевает чистым голосом

С силами собравшись, до зари поднявшись, и
С песней северного ветра по шоссе…

– Жаль только, что на концерте не исполнить. Ольга Дмитриевна не поймет. Сенечка, ты точно не хочешь в кружок записаться?
Мы все-таки репликанты. Потому что для девочки, прожившей шестнадцать лет в Японии, Мику поразительно и подозрительно хорошо говорит по русски и ориентируется в советских реалиях.
– Микуся (пусть будет Микуся в этом цикле, Алиса при этом фыркает), я принципиально никуда не записываюсь, но заходить буду так часто, что еще надоем, это я обещаю.
Ставлю гитару на место, а сам протягиваю обходной Мику. Она чиркает там автограф, а Алиса комментирует.
– Мог бы и сам заполнить, все равно Дмитриевна его смотреть не будет.
А то я не знаю. Но отвечаю другое.
– Так интереснее. Сейчас к нашим техническим гениям пойду, послушаю, как они меня вербовать будут.
– Тогда подожди, я с тобой.
Алиса поднимается, мы прощаемся с Мику, и я замечаю, каюсь – впервые за все циклы замечаю, какая у той замечательная открытая улыбка. За такую улыбку я сразу же прощаю ей всю ее болтливость, и прошлую и будущую. А еще мне теперь думать: где кончается управляющий сценарий и начинается импровизация маски, где кончается импровизация маски и начинается свобода воли? Страшно боюсь разочарований, но всегда ловлю вот такие вспышки человечности, это как знак, что не все еще потеряно для бедных нас – репликантов, включая и меня самого, конечно же.
Выходим из музыкального кружка и по дороге Алиса говорит
– Знаешь, иди к ним сам. Не люблю Сыроежкина, боюсь – не сдержусь и в глаз ему засвечу.
– Тут я тебя понимаю Алиса, я сам его в больших дозах с трудом перевариваю. Вроде и ничего плохого, но, как прилипнет, так хочется или убежать, или силу применить.
На перекрестке у как всегда неработающих душевых расстаемся: я направо – к кибернетикам, а Алиса налево – на площадь.
Против ожидания, кибернетики меня почти не домогались. Или мой отказ за завтраком подействовал, или то, что как раз прозвучал сигнал на обед, но Шурик только спросил.
– Не передумал? Жаль. Ну, давай сюда обходной.
В клубе все стандартно: чертежи, верстаки, приборы, кошкоробот, кибернетики… Нет, не мое это. Когда учился у Электроника слесарным и столярным навыкам – даже нравилось, и Электроника терпел в больших количествах, но, как только выучился до необходимого мне уровня – ушел и не жалею.
Кибернетики остаются запирать клуб, а я, через умывальник, отправляюсь в столовую.
Пока делал крюк к умывальникам, пока умывался, основная масса народу уже пообедала, практически, из знакомых в столовой вижу только Лену. Киваем друг-другу, думаю – не составить ли компанию, но, пока думаю, место рядом с Леной успевает занять Женя. Чтобы не мешать девочкам сажусь за отдельный столик и разбираюсь с обедом. Суп с гречкой, сосиска, пюре, компот, два куска хлеба и пирожок, как выяснилось, с капустой. В общем-то даже не плохо. Пока обедаю столовая пустеет, остаюсь только я и двое дежурных – сегодня это девочки из среднего отряда, они уже начали наводить порядок с противоположного угла, не дожидаясь, пока я уберусь. Я сижу за колонной, на своем любимом месте, чтобы не отсвечивать от входа, поэтому только слышу, а не вижу, как в столовую входит Ульяна, здоровается с дежурными и исчезает на кухне – еще одна жесткая привязка сценария. Сейчас она вернется с куском мяса, а я отправлю ее за булочкой и, пока она ходит, насыплю ей перца в компот. Не буду.
Возвращается Ульяна и идет в мой угол, огибает колонну и сталкивается со мной лицом к лицу. Это настолько неожиданно для нее, что она сбивается с шага, но пересиливает себя и садится со мной за один столик. Все это молча, не говоря ни слова. Перед Ульяной поднос, на подносе стакан чая и тарелка с парой булочек. Ну, молчит и молчит, я дожевываю сосиску и уже нацеливаюсь на компот, когда Ульяна лезет в карман и достает оттуда утреннюю порцию джема, которую, все так же молча, и ставит передо мной. И ведь видно, что Ракете чертовски не хочется этого делать, что она пересиливает себя, но делает. Тоже интересно, что стало причиной этому поступку: сценарий, импровизация, свобода воли или накачка, допустим, Алисы? Но, что бы там не думала вожатая и прочие аборигены, но я не могу обидеть Ульяну, просто не могу. Для меня Ульяна это, прежде всего, та девочка, которая бросалась в шахте защищать меня от Шурика, которая спала на моем плече, которая, которая прибегала ночью к моему домику, чтобы поцеловать, и убегала счастливая, которая, одна из всей компании, махала мне руками, морально поддерживая меня, во время моего первого удачного побега, это – настоящая Ульяна, а не здешняя мелкая пакостница. Да и здесь она оказалась лучше, чем пыталась создать о себе мнение, поэтому я молча беру этот несчастный джем и ставлю его на поднос перед Ульяной. Та какое-то время думает, потом вскрывает упаковку, берет одну булочку, ту что побольше естественно, и мажет ее джемом, а тарелка со второй булочкой, и остатки джема оказываются передо мной. Не капризничаю. Все это, повторяю, происходит при полном молчании обеих высоких сторон, только, когда я вымазываю остатки джема на свою булочку, мы смотрим друг-другу в глаза и коротко киваем. Кажется какое-то перемирие между нами установлено, кажется персональных пакостей можно не опасаться, хотя разговаривать со мной по прежнему не хотят.
Обед закончен, относим с Ульяной грязную посуду на мойку, выходим из столовой и разбегаемся, каждый по своим делам. Ульяна, я так думаю, на промысел жуков и саранчи, а я – выполнять последние два пункта сегодняшнего задания: медпункт и библиотеку, причем последний пункт – обязательный, почтовый ящик на странице Шопенгауэра никто не отменял.
Медпункт. Ничего не могу о нем сказать, кроме того, что он полностью повторяет все лагерные медпункты виденные мной до того, включая и самый первый, и отличается от самого первого только одним, в нем нет Виолы. В нем нет Виолы, а та докторша, что имеется в наличии, при всем портретном сходстве, совершенно не похожа характером, а очень напоминает замотанного жизнью участкового терапевта из районной поликлиники.
– Здравствуйте, мне бы обходной подписать.
– Давай сюда. Жалобы на здоровье есть?
– Нет.
– До свидания.
И все это, не поднимая головы от журнала.
В библиотеке вообще все без изменений, даже Женя такая же, как везде и, как и в шести предыдущих лагерях, отметины на нужной мне странице: подчеркнутое ногтем слово и углубление от остро заточенной спички в углу страницы. Кто-то еще продолжает двигаться передо мной, в каждом лагере, в котором я побывал, я вижу эти метки. Может и мне продолжить путешествие? Но, как бы там ни было, завтра мне предстоит наведаться в библиотеку еще раз, чтобы оставить свой автограф. Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, покидаю библиотеку – я поставлю закорючку в обходном сам, и в дверях сталкиваюсь с Леной. От неожиданности Лена вздрагивает, роняет «Унесенных», я бросаюсь поднимать, Лена тоже бросается поднимать, мы бьемся лбами. И все это под язвительные комментарии свежепроснувшейся Жени, что-то про то, что сотрясения кое у кого точно не будет, в связи с отсутствием мозгов, и про то, что клеить переплет за нас она не намерена и лучше бы этому переплету вообще уцелеть, потому что у Жени бедная фантазия и казнь для нас будет не самая изощренная. К счастью для нас все заканчивается благополучно, меня даже не выгоняют из библиотеки, пока Женя проверяет целостность издания. Выходим, наконец, из библиотеки и на крыльце облегченно улыбаемся друг-другу. Ну, это я улыбаюсь, а у Лена коротко смотрит на меня, чуть поднимает уголки губ и опять опускает взгляд на свои туфли. Неловкость, неловкость, неловкость…

***
Продолжение в комментариях

Актрису Энн Хеч отключили от аппарата жизнеобеспечения. Так что она умерла. Неделю назад актриса устроила ДТП, в результате которого получила сильнейшие ожоги. После чего её и подключили к аппарату. Вчера медики диагностировали у неё смерть мозга и родственники приняли решение отключить ее от аппарата жизнеобеспечения. На подобных действиях неоднократно настаивала сама актриса.

В крови актрисы после аварии нашли кокаин. Ей было 53 года. Она снималась в главных ролях в фильмах «Шесть дней, семь ночей», «Форс-мажор», «Донни Браско», «Вулкан». Актриса также озвучила Суйин Бейфонг, дочь Тоф Бейфонг, в анимационном сериале "Легенда о Корре"

Недавно на просторах сети наткнулся на замечательный рассказ. Как вам?

- Мы идем в гости к Фредди! Мы идем в гости к Фредди! Ура, ура! - закричал уже семилетний Барни на весь дом, разбудив сладко спящих родителей и старшего брата, из-за чего последний свалился с кровати и ударился головой об косяк.
- Шесть утра, Барни! Зачем так орать? - прикрикнул шестнадцатилетний Тодд на младшего брата, который в ту же минуту буквально влетел в комнату и начал прыгать на кровати старшего брата.
- Сегодня будет пицца! - напевал Барни, подскакивая на матрасе, - Сегодня Фредди будет петь свою песню! Интересно, а Фокси сегодня опять будет танцевать с Чикой? Или, может быть, вместе с Бонни будет раздавать бесплатную газировку? - Барни упал на спину и, укутавшись в одеяло, подполз к до сих пор сидящему на полу Тодду. Тот, привалившись к боку кровати, дремал, не обращая внимания на возбужденное бормотание братишки. Бессонная ночь, проведенная за просмотром фильмов ужасов, дала о себе знать. Несмотря на то, что Тодд до жути боялся фильмов даже с малейшим намеком на хоррор, спор с одноклассниками взял над ним вверх. "А спорим на десять баксов, что ты не выдержишь даже пяти минут?" - заявил ему один из одноклассников. Вот и все дела. Только вот как Тодд будет доказывать то, что он выиграл спор, неизвестно. Парень об этом совершенно не подумал.
- То-о-одд! Просыпайся, мы же опоздаем! - не унимался Барни.
- Эй, Мишка, иди спать, - пробубнил Тодд. - Фредди никуда от тебя не денется, он сам еще спит!
- Я не могу уснуть! - вновь подпрыгнул на кровати Барни, уставившись на потолок. - Я нарисовал ему рисунок! Ты же видел его, да, Тодд? Как думаешь, Фредди понравится?
- Не знаю, Мишка, - опять пробубнил парень, залезая в постель и зевая,- Только ты учти, что его трогать нельзя, иначе он обидится,- сказал Тодд, уткнувшись головой в подушку.
- Я не буду его трогать! Я просто покажу всем четверым мой рисунок! А Фокси потом покатает меня на своей спине!
Тодд оторвался от подушки и с улыбкой посмотрел на братишку:
- Смотри, чтобы этот волчара тебя не укусил!
- Фокси не волчара, а лис! - надулся Барни. - И он меня не укусит! Он же добрый! Они все там добрые и любят пиццу!
- Да уж, если человек любит пиццу, он сразу становится самым добрым! - рассмеялся Тодд, потрепав Барни по голове. - А теперь попытайся уснуть. Обещаю, что мы поедем в "Фазбир", как только прозвенит родительский будильник.
- Я все равно не буду... спать, - потягиваясь, заявил Барни.
- Будешь, будешь, - сказал Тодд, укрывая братишку одеялом. - И да, кстати, с днем рождения, Мишка.

*

Мистер и Миссис Шмидт не обратили совершенно никакого внимания на утренние крики младшего сына. У них было очень важное дело - они досматривали третий сон. Однако трещание будильника все же смогло их разбудить, хоть и с излишним недовольством Каспера Шмидта. Но делать нечего, и супруги, не успев протереть глаза, начали вытаскивать из шкафа многочисленные подарки для Барни. Сара Шмидт хорошо позаботилась о том, чтобы сынок не смог их найти. Она любила устраивать сюрпризы своим мальчикам. Однако скрыть все приготовленные в этот день подарки, к сожалению, не удалось. А именно- поездку в любимую пиццерию Барни. "Неугомонный Тодд проговорился!- вспоминала все это время Сара.- Испортил такой сюрприз!"
Но все же радостное личико Барни, пулей вбежавшего в эту минуту в родительскую комнату, заставило маму на миг прогнать прочь все плохие мысли. Ведь сейчас для нее самое главное - поздравить с днем рождения своего сына!
- Вы уже проснулись? Поехали к Фредди!- протараторил Барни, не обращая внимания на отца, протягивающего ему подарок.
- Вот же неугомонный ребенок!- рассмеялся мистер Шмидт.- Увидишь ты своего Фредди, только сначала надо умыться и позавтракать.
- Я уже умылся!- возразил Барни.- А поесть мы можем и у Фредди. Там же пицца!- произнеся последнее слово, мальчик начал прыгать по комнате.
Миссис Шмидт закатила глаза.
- Что ж, раз уж тебе так не терпится, бери свой подарок и садись в машину. Жди нас там,- сказала Сара и наклонилась, чтобы поцеловать сына в лоб. Тот, увернувшись от маминых нежностей, захихикал и убежал из комнаты, прихватив с собой родительский подарок.

*

На кухне уже сидел Тодд. В одной руке он держал чашку чая, а другой рукой что-то строчил в блокноте. Отхлебнув немного горячего напитка, парень продолжал глядеть в лист бумаги, изрисованный всякими закорючками, не замечая ничего вокруг, и даже родители, с энтузиазмом что-то обсуждающие, войдя в комнату, не смогли оторвать Тодда от дела.
- И все же, Сара, много жалоб на них поступало. Да и техника у них вся старая, мало ли что может случиться!- сказал Каспер, подходя к холодильнику.
- Боже мой, ты просто параноик!- возмутилась Сара.- Ничего плохого в них нет. Пиццерия и так из кожи вон лезет, чтобы оплатить долги, и аниматроники - их единственный лучик света!
- И им совершенно наплевать на безопасность наших детей! - заявил Мистер Шмидт, сильно хлопнув дверью холодильника.- Пятерых уже чуть не убили!
- Это все предрассудки!
- А в чем дело? - спросил оторвавшийся от блокнота Тодд.
- Твоему отцу не нравится идея пойти сегодня в "Фазбир", - сказала миссис Шмидт.
- Причем мое возмущение, вполне обоснованно!- мистер Шмидт указал на вчерашний выпуск городской газеты, мирно лежавшей на журнальном столике. Затем Каспер, жуя на ходу остаток пиццы, вышел из кухни и направился к прихожей.
- Чтобы не было вопросов: пиццерию хотят закрыть из-за... парочки происшествий,- вздохнула миссис Шмидт, направляясь вслед за своим мужем.- Только не говори об этом Барни.
Она подошла к зеркалу и поправила прическу, затем повернулась к Тодду.
- Допивай чай и бегом в машину. Через пять минут выезжаем, - сказала Сара и, сняв ключи со специального гвоздика на стене, вышла из дома.
Тодд подвинулся ближе к журнальному столику и схватил газету. Статья о пиццерии находилась на первой полосе, большое внимание привлекала огромная картинка с механическим медведем Фредди, машущего рукой. Внизу большими буквами гласила надпись: "ФАМИЛЬНОЕ КЛАДБИЩЕ ФАЗБИР"

"Пиццерия "Фредди Фазбир", получившая звание одной из самых популярных семейных забегаловок, переживает не самые лучшие времена. Причиной этого стали многочисленные слухи о неком "Кладбище Аниматроников". Напоминаем, что еще в 1981 году после приобретения рестораном четырех механических роботов, предназначенных для развлечения детей, популярность "Фредди Фазбир" стремительно взлетела вверх, ведь не каждый ребенок сможет устоять от милого личика, скажем так, талисмана ресторана - медведя Фредди, или веселых песенок трех других аниматроников. Однако сомнению подверглись слова хозяина пиццерии мистера Фазбира, который утверждал, что приобрел эти "игрушки" у одного очень хорошего производителя, в то время как родители часто жаловались на аниматроников. "У них странные глаза, будто они самые настоящие, человеческие!", "Они смотрят таким жутким взглядом, даже злобным, я бы сказал!", "Эти роботы не внушают доверия!" и т.д.
Однако недавние происшествия подтолкнули к решительным действиям. Два месяца назад механических аниматроников обвинили в нападении на пятерых детей в возрасте от пяти до двенадцати лет. По слухам, роботы напали на детей, сжав своими "лапами" их головы. Сообщалось, что лица детей были сильно изуродованы. Трое из них госпитализированы в больницу штата с множеством ушибов и переломами черепа, двое скончались на месте. При расследовании неполадок в системе роботов не обнаружили, эндо-скелеты работали исправно, сам же хозяин на все обвинения лишь отвечал, что нужно было соблюдать правила. Напомним, что одним из правил пиццерии является "Не прикасаться к Фредди" (аниматроник в костюме медведя).
Погибших детей (вопреки возгласам родителей) похоронили возле пиццерии, между границей города и коттеджного района. Посетители прозвали это место "Кладбищем Фазбир".
В данный момент пиццерия продолжает функционировать, хотя в суде решили закрыть ресторан. Дело продолжает расследоваться".

Тодд пялился в текст еще минуту, прежде чем смысл статьи дошел до него. Так вот о чем переживал отец!
Неужели эти милые механические звери на самом деле могут быть опасными?
"Это просто бред, - успокаивал сам себя Тодд. - Вероятно, это просто несчастный случай. Да и мы сто раз были в этой пиццерии и ни с чем таким странным не сталкивались, верно?"
Мрачные мысли окружили парня. Он совсем не любил думать что-то плохое о вещах, которые ему нравились, а ресторан "Фазбир" как раз к ним относился. Он знал это место как свои пять пальцев с самого его открытия. И его вот так вот решили закрыть? Нет!

*

За чертой города Тодду открылся прекрасный вид на луга и пшеничные поля Западной Виргинии. Юноша наслаждался утренним пейзажем, сидя в машине и не обращая внимания на Барни, который, словно маленький вихрь, перемещался по салону, напевая любимую мелодию медведя Фредди. Иногда он, немного успокоившись, тихо сидел на месте и играл с небольшой фигуркой лисенка Фокси, которую мальчик выиграл во время прошлой поездки в пиццерию, однако надолго усидчивости Барни не хватало, и вскоре он опять начинал прыгать по салону.
- Ну, когда мы уже приедем? - не унимался мальчишка.
- Если маленький смелый Мишка будет тихо сидеть и не отвлекать папу от дороги, мы приедем очень скоро,- сказал отец двух братьев, делая очередную затяжку сигареты.
- Я уже не маленький! Мне семь лет! - Барни скрестил руки на груди.
- Конечно, ты уже большой медведь, прям как Фредди! - сказала мама, легонько щелкнув младшего сына по носу.
Барни улыбнулся и уставился в окно. И всю дорогу до пиццерии просидел тихо, мечтая о том, как он проведет целый день в компании своих любимых механических роботов.
Тодд посмотрел на брата. Подумать только, ему уже семь лет! А вроде бы недавно этот маленький, орущий на весь штат мальчишка, так действовал Тодду на нервы. Конечно, к этому моменту почти ничего не изменилось, и, хоть парень всегда скрывал свое истинное отношение к братишке, в глубине души он в нем души не чаял. Тодд всегда умилялся, когда смотрел на Барни. Именно он предложил родителям назвать братишку именно так и не прогадал - Барни означает "смелый, как медведь", и кто бы мог подумать, что мальчик будет просто обожать механического медведя по имени Фредди, живущего в старой фамильной пиццерии Фазбир.

*

Вскоре Тодд и Барни уже сидели за столиком в забегаловке, ожидая заказа и начала представления аниматроников. Тодд, заткнув уши наушниками, смотрел на качающегося, на стуле младшего брата, то и дело смотрящего на сцену. Барни наконец-то успокоился, добившись своего, и теперь Тодд мог вздохнуть с облегчением и расслабиться.
Пиццерия была не слишком большой, однако народу здесь всегда было очень много, все-таки не зря "Фазбир" являлся таким популярным. И вовсе не из-за того, что в этом месте готовили отменную пиццу. До приобретения рестораном аниматроников в пиццерии каждый день от силы бывало пять человек, это место напоминало скорее обычную забегаловку наподобие МакДака, чем хороший ресторанчик для детей.
Однако общий вид пиццерии изнутри радовал глаз. Стены в коридорах были окрашены в красный цвет и украшены баннерами с изображением Фредди и макетами пицц, треугольные "кусочки" которых служили в качестве указателей. Куча столов, предназначенных как для двух людей, так и для большой компании, были серого цвета с выгравированными на поверхности узорами. Главный зал, где проводились праздники, украшала сцена, на которой время от времени Фредди и его компания устраивали концерты и многое другое. Пол по всему периметру ресторанчика был выложен черно-белой плиткой, напоминая шахматную доску. Бывало, посетители, если наскучит, разыгрывали реальные шахматные партии. И аниматроников к этому причисляли. Правда, механические зверьки спустя некоторое время, на автоматизме возвращались к своей работе.
Минут через десять, поедая пиццу, парень первым заметил появление на сцене механического лиса.
- Эй, Мишка, глянь, кто пришел!
Барни обернулся и, бросив кусочек любимого лакомства, со всех ног бросился к аниматронику.
- Фокси! Фокси! Привет! – закричал он.
Робот повернулся на голос мальчишки и, по указу заложенной в его схеме программе, помахал Барни лапой. Тот подбежал к лису и дал ему "пять", громко расхохотавшись.
Фокси по-лисьи гавкнул, а потом произнес механическим голосом:
- Ты. Уже. Съел свою пиццу?
Барни улыбнулся и громко сказал: "Да!"
- Молодец, друг, - ответил Фокси, погладив мальчика по голове. - А. Сейчас. Я пойду. Всем напитки! Бесплатно!
Дети толпой окружили аниматроника, выхватывая из его лап маленькие бутылочки с газировкой. Тодд стоял возле небольшой колонны и, улыбаясь, смотрел на Фокси. Ему больше всех нравился именно этот аниматроник. Некая особенность лиса привлекала парня.
Фокси выглядел скорее как волк, нежели как лиса, и только рыжий цвет костюма и пушистый хвост его выдавали. Вообще интересность этому роботу придавал костюм - коричневые штаны, повязка на правом глазу и крюк на правой лапе, как у пирата из «Питер Пена». Сам же Фокси выглядел немного грозно из-за своих больших и острых зубов и необычных формой и цветом глаз - ярко-желтых, их взгляд был слегка... ухмыляющимся?
«Нет. У меня просто разыгралось воображение», - убедил сам себя Тодд.
Барни подбежал к брату, протягивая ему апельсиновую газировку.
- Вот, Тодди, твоя любимая!- крикнул он и вновь побежал разговаривать с Фокси.
Тодд ухмыльнулся, открыл бутылку и сделал большой глоток сладкого напитка, продолжая наблюдать за тем, как дети играют с аниматрониками. Вскоре к ним подошел Уильям, один из официантов и по-совместительству бывший одноклассник Тодда, и сообщил всем о том, что через пять минут все должны посетить главный зал: там скоро начнется выступление аниматроников. Ребятня вприпрыжку бросилась в зал, а Уильям тем временем помахал Тодду рукой.
- Привет, старик! - сказал он, подходя к бывшему однокласснику.
- Ну, ты и вымахал,- ухмыльнулся Тодд.
- А то, как же, - улыбнулся Уильям. - Год целый в баскетбольной секции! Мне там раздолье полное.
- Не скучаешь за нашими? - спросил Тодд.
- Да не очень, - фыркнул Уильям. - Разве что по Салли. Все-таки мы встречались, и все такое... Ну, ты понял.
- Зато она по тебе совсем не скучает. Наоборот, даже рада была.
- Вот тварь!
- "Ой, Уильям наконец-то от меня отстанет, надоел этот придурок, вечно рядом со мной ходит, бла бла бла...", - Тодд попытался передразнить свою одноклассницу Салли.
- Да заткнись ты, - буркнул Уильям. - Лучше скажи, как там у вас с Элисон?
- Лучше не бывает, - с сарказмом вздохнул Тодд. - Нет, правда. Все нормально.
- Всё с тобой ясно, - ответил Уильям, посмотрев в сторону главного зала.- Как Барни поживает?
- Семь лет уже поживает, спиногрыз мелкий, - фыркнул Тодд. - Ждет не дождется выступления Фредди.
- Если, конечно, они опять с ума не сойдут, - сказал Уильям, слегка нахмурившись.
- В каком смысле?
- Да в прямом. Аниматроники в последнее время конкретно с катушек слетают. Не те песни поют, рычат как-то странно, еще по ночам ходят-бродят, охрану пугают. Древнее барахло, а не роботы.
- Это как-то связано с «Кладбищем Фазбир»? - спросил Тодд, вспомнив про статью в газете.
Уильям выпучил глаза:
- Ч-чего? Какое кладбище?
- Ты газеты вообще читаешь?
- С дуба рухнул, чувак? Нам сколько лет?
- Ладно, проехали, - буркнул Тодд, вновь уткнувшись в блокнот.
Уильям, не сказав бывшему однокласснику ни слова, развернулся и пошел работать дальше.

*

- Тодд, идем скорее, сейчас Фредди будет петь песню! - Барни потянул старшего брата за рукав и потащил в главный зал, не дав ему доесть свой кусочек пиццы. Тот, поперхнувшись, начал говорить что-то невпопад, однако Барни никого не слушал. Он был поглощен предстоящим выступлением любимого аниматроника.
Прибыв в зал, Тодд отправил брата занимать место на первом ряду, а сам присел за столик возле правого края сцены, откуда, обычно выходила выступать Чика - аниматроник в костюме птицы.
Чика очень нравилась Элисон. Эта механическая птица славилась своим, так сказать, «другом» - она всегда выходила на сцену, держа в крыльях поднос с глазастым кексом, а еще
своим милым слюнявчиком с надписью «Давайте кушать!», который очень подходил к образу Чики. Однако сама она редко выступала самостоятельно, в основном, потому что была зависима от Бонни.
Бонни - аниматроник в костюме зайца - обычно выходил на сцену с левой стороны с гитарой в руках. Детей в нем чаще всего привлекал его красный бант и действительно хорошая гитара. Бонни всегда начинал выступление наравне с Фредди, так как на нем лежала ответственность за музыкальное сопровождение.
"До чего же техника дошла!" - восхищались многие завсегдатаи пиццерии.
Да, для восемьдесят седьмого года механические роботы - это действительно прогресс.
Вдруг в зале погас свет, а через секунду на сцену направили прожектор, и дети возбужденно начали кричать и вопить: "Фредди! Бонни! Фокси! Чика!"
Тодд начал искать глазами Барни и увидел своего младшего брата в самых первых рядах, на самом краю, тянущего свои руки в сторону сцены. В этот же момент послышались тяжелые шаги аниматроников, и вскоре все четыре робота стояли на сцене в окружении детей. Фокси, Бонни, Фредди и Чика выстроились в линию, держа в лапах, кто микрофон, кто гитару, а кто и поднос с Кексом.
Родители, сидящие рядом с Тоддом, начали смеяться. Наблюдать, как твое чадо визжит от радости при виде механического зверька, правда было забавно.
Бонни начал водить своими механическими пальцами по струнам гитары, Фредди сделал пару шагов вперед, со скрежетом металла помахал детям, при этом глядя в пустоту, и, держа на уровне рта микрофон, начал петь:
"Мы в "Фредди Фазбир" здесь
Начнем играть и песни петь,
В мир пиццы, счастья и добра
Добро пожаловать, друзья!"

К Фредди подошла Чика и подняла крылья вверх, демонстрируя всем "Глазастый Кекс", затем, открыв клюв, тоже "запела":
"Нигде нет столь веселых фраз,
Чтоб в тот же миг и в тот же час
Развеселить и не грустить,
А с нами вместе всем дружить!"

Отойдя в сторонку, Чика уступила место Фокси, который вновь гавкнул по-лисьи:
"Так давайте гулять!
Так давайте играть!
В "Фредди Фазбир" много песен!"

К песни присоединился Бонни:
"Все мы - ваши друзья,
Нам работа дана
Всех детей объединить!"

После этих строк все аниматроники приблизились к краю сцены, поближе к детям, и закончили свою песню:
"Ты в "Фредди Фазбир"!
В том месте, где хочется быть.
И нам доверься,
Мы секреты умеем хранить!"

Затем последовала милая мелодия с веселым "Ла ла ла" в исполнении аниматроников.
Тодд краем уха слушал песню, не замечая ничего вокруг, и делал очередные зарисовки в блокноте. Его сейчас ничего не волновало. Барни сам по себе, смотрит представление, и все хорошо. Аниматроники поют и не ломаются, не ведут себя странно, и даже прочитанная статья в газете вылетела из головы Тодда.
Однако голос чей-то матери отвлек парня от дела:
- Эй! Что он там делает?
Тодд посмотрел на сцену и увидел Барни, стоявшего прямо напротив Фокси и скачущего вокруг него, в то время как механический лис пытался уйти. Барни подпрыгнул к аниматронику и, смеясь, вцепился в него.
-Мальчишка, а ну, отпусти его! - крикнул подбежавший охранник.
"Ну, все, мне крышка",- подумал Тодд и уже начал придумывать, как будет выкручиваться перед родителями, как внезапно на весь зал раздался детский крик.
Громкий.
Жалкий.
Визг.
Тодд вновь повернулся в сторону сцены. На том месте больше не было Фокси и улыбающегося Барни. Механический лис стоял в той же позе, обхватив что-то лапами и оскалив зубы. По ним текла кровь. Много крови. Она стекала по морде робота, пачкая туловище и руки, и падала на пол, где уже образовалась поистине огромная бордовая лужа. Тодд никак не мог понять, что держит в лапах аниматроник. Или просто не мог поверить...?
Чье-то маленькое тело. Сжатая голова, которая вся была залита кровью. Неестественная форма ужасала взгляд. Передняя лобная часть была буквально откушена, до мяса, до черепа...
Череп был проломлен, но ярко выраженное серое пятно все-таки немного выделялась, несмотря на обилие крови. Глаза этого человечка будто вылезли из орбит, рот был открыт, и из
него также огромным потоком текла кровь. Беспомощное тело покачивалось, руки и ноги болтались, словно повешенные преступники...
Тодда начало тошнить. Перед глазами все плыло.
Фокси раскрыл пасть шире и издал тот же самый детский крик, но слегка искаженный... жуткий... беспомощный...
Барни.
Это кричал Барни.
Тодд схватился за голову и упал. Остальные аниматроники повторили за лисом и издали тот же самый пронизывающий визг.
В главном зале началась паника.
Конец 1 части.
В главном зале началась паника. Аниматроники продолжали издавать дикий визг, их глаза внезапно почернели. Кровь маленького Барни попала на роботов, начала стекать по их мордам, придавая лицам более жуткое выражение. Фокси разжал лапы, и бездыханное тело маленького мальчика, словно мешок упало на пол.

В зале раздался вой сирены, зажегся красный свет. Все вокруг кричало: "Тревога! Тревога!" От этого звука аниматроники встрепенулись и, оглянувшись вокруг, побежали на людей.

Тодд лежал на полу, не понимая, что происходит вокруг. От ярого запаха крови к горлу подступала тошнота. Лишь когда пробегавшие мимо дети начали спотыкаться об его тело, парень пришел в себя. Но от увиденного ему не стало лучше.

Люди носились по всему главному залу, пытаясь не попасться аниматроникам. Многие подбегали к выходу, двери которого захлопнулись и не открывались по причине начатой тревоги.

Закрыли.

Замуровали.

Черт.

Тодд попытался подняться и, не смотря на сцену, пополз под стол, где его бы точно никто не нашел. Однако внезапный женский крик и последующий хлюпающий звук заставили парня поднять голову. Девушка лет двадцати стояла посреди зала рядом с длинным столом и, тяжело дыша, смотрела на стоящего напротив Бонни, схватившего ее точно так же, как и Фокси пару минут назад держал Барни, одной рукой за шею. Крик оборвался, когда робот резко воткнул свою лапу девушке в живот. Та смотрела на аниматроника полными страха глазами и плакала. Механический заяц начал вертеть головой, а затем со скрежетом пропел:

"В мир счастья... и добра
Добро пожаловать, друзья!"

И резко вытащил из тела девушки свою лапу, полностью измазанную кровью, и зажатый в кулаке кусок оторванной кожи. Девушка упала на пол, выплевывая кровь изо рта, рыдая и тяжело дыша.

Бонни, не смотря на свою жертву, бросился к другим.

Люди начали кричать еще громче, однако выхода из этого хаоса у них не было. Они носились по залу, били кулаками в двери, пытались разбить окна, но они были защищены решеткой. Аниматроники носились по залу, словно лишившись рассудка, словно окончательно испортив свой внутренний механизм.

К девушке, убитой Бонни, подошла девочка лет восьми и, громка плача, кинулась обнимать ее. Она звала ее по имени, но из-за шума Тодд не смог ее расслышать.

Парень еле-еле подполз к девочке и попытался оттащить ее от жертвы механического зайца. Та не сопротивлялась, буквально вцепилась в Тодда и уткнулась ему в плечо:

- Джейми... Джейми...

- Это кто? Твоя сестра? - спросил парень.

Девочка кивнула. Тодд обнял ее и начал гладить по голове, шепча успокаивающие слова, желая, чтобы его тоже кто-нибудь успокоил и помог понять...

Понять...

Что Барни тоже жертва.

Тодд заплакал. Да, именно в этот момент, не замечая дикой паники вокруг и не думая, что в любую минуту выживший из ума робот может сделать с ним что-то ужасное, как сделал это с Барни и с Джейми, Тодд начал плакать, думая о произошедшем. Парень прижал маленькую девочку к себе и оглянулся по сторонам, ища глазами безопасное место.

- Тебя как зовут? - спросил Тодд.

- Мишель, - ответила девочка, всхлипнув.

- Мишель, вставай. Нужно тебя спрятать, - сказал парень, поднимаясь с пола. Двое из аниматроников - Чика и Фредди - находились в другом конце зала, Бонни не было видно нигде, Фокси стоял на том же месте, возле Барни...

Тодд разозлился. Может быть, глупо было держать злость на бесчувственный механизм, но ярость буквально поглотила парня, и ему было все равно.

- Там коробки есть, - вдруг сказала Мишель, указывая на дальний угол.

Парень посмотрел в ту сторону и действительно заметил кучу коробок и длинный стол, под которым можно было спрятаться. Тодд быстро подбежал к нему, при этом на ходу сталкиваясь с людьми, буквально нырнул под стол и оторвал Мишель от себя. Затем, встав, он забаррикадировал стол коробками, построив что-то наподобие ограды.

- Сиди тут тихо, они тебя не найдут, - сказал парень, посмотрев в щелочку, где едва можно было различить лицо девочки.

- А как же ты? - испуганно
спросила Мишель.

- Со мной все будет хорошо, - вздохнул Тодд и уже собирался уйти восвояси, но, увидев жалобный взгляд девочки, сказал, - Я вернусь за тобой, главное не высовывайся. Я обещаю.

Еще раз посмотрев на Мишель, парень развернулся и направился к сцене.

Прямиком к врагу.

Тем временем аниматроники находили себе новых жертв. Кто-бы мог подумать, что Чика - самый милый аниматроник среди всех - может быть такой жестокой. Тодд заметил ее, нависшей над девочкой лет пяти. Крик этой девочки сливался с шумом общей массы и терялся в суматохе, и никто не мог прийти ей на помощь. Или просто никто не хотел...

Каждый сам за себя.

Каждый сам за себя!

Тодд не хотел, чтобы еще кто-нибудь пострадал, как Джейми... и Барни. Парень подбежал к Чике, которая уже собиралась сделать что-то плохое с девочкой, и отпихнул робота подальше. Благо, Чика была меньше остальных аниматроников. Она упала, при этом макет головы отделился от эндо-скелета, оголив механический череп. Фиолотевого цвета глаза в упор смотрели на Тодда.

- Какие же вы, все-таки, мерзкие, - буркнул парень, затем подошел к насмерть перепуганной девочке. Несмотря на многочисленные царапины, выглядела она вполне хорошо.

- Где твоя мама? - спросил Тодд.

Девочка помотала головой.

- Ладно, а папа? - настойчиво продолжал Тодд.

Девочка указала на восточную часть зала, где находились окна. Там толпились люди, пытаясь выбить решетку, ограждающую проход от злобных аниматроников на свободу.

Вероятно, отец девочки так стремился вырваться наружу, что совершенно забыл о ребенке. Порою инстинкт самосохранения перевешивает все остальное...

"Браво, люди, какие же вы ничтожества", - подумал Тодд. Затем оглянулся и заметил, что девочка куда-то пропала. Парень начал смотреть по сторонам и заметил, что девчонка бежит к коробкам, где спрятана Мишель. Она откинула скатерть и забралась внутрь самодеятельного убежища.

"Умная, однако..."

...Однако в суматохе Тодд забыл проследить за самым главным среди четверки аниматроником - Фредди. Парень, смотря на бойню людей у окна, начал медленно пятиться назад. Паника потихоньку начала уменьшаться, когда Чика лишилась головы, но легче от этого никому не стало.

Тут за спиной Тодда раздалась тихая мелодия, напоминающая колыбельную... будто бы из оперы "Кармен".

Парень прислушался. Да, так и есть. Это "Кармен".

Негодование сменилось недоумением и страхом. Мелодия оборвалась, и через мгновение спины Тодда коснулась чья-то холодная рука...

Нет, не рука. Это лапа.

Парень обернулся и увидел перед собой Фредди - на морде механического медведя застыла безумная улыбка, некая смесь злости и ухмылки. Робот шел прямо на Тодда, прижимая его к стене. Ноги парня подкосились, колени дрожали, сейчас ему было страшно как никогда.

"Мы в "Фредди Фазбир" здесь...", - начал петь Фредди не своим голосом... будто бы искаженным, зловещим басом.

Жутко.

Страшно.

- К черту!- заорал Тодд и схватил робота за голову, ударом руки по его лбу оттолкнув от себя. Аниматроник буквально закричал искаженным детским голосом, от которого у парня по спине пробежали мурашки, однако он, не обращая внимания, стремглав побежал от робота, сбив с пути одного мужчину, из-за чего тот упал. Тодд не обратил на него никакого внимания, пока не услышал дикий, пронизывающий до мозга костей мужской крик.

Парень обернулся, и ужасная картина предстала перед его глазами. Фредди бесцеремонно топтал своими лапами мужчину, придавливая его тело к полу. Тот пытался высвободиться, но аниматроник был слишком тяжелым. В один момент робот просто раздавил голову мужчины. Она моментально превратилась в лепешку, кровь размазалась по полу. Глазные яблоки вылезли из глазниц, наполнив то пространство густой бордовой кровью. Челюсть проломилась, оголив кости и зубы. Все это напоминало сплошное кровавое месиво.

Тодда стошнило. Он не выносил всех этих ужасов, и он до сих пор не мог опомниться после всего случившегося. Все навалилось в один миг, все эти сумасшедшие роботы, людские крики, кровь,
смерть Барни...

Барни...

До сцены, где до сих пор стоял Фокси, оставалось около пяти метров, но Тодд не мог даже пошевельнуться. Однако сердце сжималось при мысли о произошедшем, невыносимая душевная боль терзала парня, мучила его, ослабляла, не давала смириться.

- Приятель, ты как? - спросил Тодда внезапно подошедший Уильям, протянув руку.

- Паршиво, - ответил парень, вытерев рукавом со рта остатки блевотины.

- А Барни, он же... - начал Уильям.

- Заткнись. Я не хочу об этом думать.

Уильям пожал плечами и грустно посмотрел на Тодда.

- А ведь Фредди только что задавил отца той немой девочки.

Тодд взглянул на бывшего одноклассника с удивлением и печалью.

- Но ведь он стоял возле окна и пытался сломать решетку пару минут назад!

- Он ушел искать дочку...

Тодд закрыл глаза руками, глубоко вздохнув, вспоминая о Барни, Джейми и отце немой девочки.

- Хватит. Слишком много смертей.

Кровь.

Смерть.
И ещё кровь.
Много крови.

- Где этот паршивый аниматроник? Я разорву его на части! - заорал Тодд, умудрившись перекричать массовый шум, и побежал к сцене, не обращая внимания на возгласы Уильяма.

Вскочив на перила, и чуть не упав на сценичный ковер, Тодд подбежал к механическому лису, но, увидев окровавленный... труп... Барни, остановился. К горлу снова подступила тошнота, парню захотелось кричать на всю округу. Кричать, чтобы все услышали его боль, его страдание.

Кричать. Кричать. Кричать.

Фокси, до этого момента стоявший неподвижно, вдруг ожил и начал вертеть своей головой с ужасным скрипом. Когда он посмотрел на Тодда, открыл рот и, выставив напоказ свои зубы, измазанные кровью маленького мальчика, тихо запел:

«Так давайте играть и гулять, в "Фредди Фазбир" много песен...»

Тодд, не обращая внимания на лиса, подполз к телу Барни, испачкав руки и одежду в его крови. Брат лежал на полу лицом вниз, больше напоминая один сплошной кусок мяса в одежде. Бледный и окровавленный...

Барни мертв.

Эти слова пронеслись в голове Тодда, заставляя его принять очевидное. Его не вернешь.

Его не вернешь.

Парень коснулся лица брата и перевернул его. Лобная доля головы была откушена к чертям, череп оголён. Глаза мальчика были выпучены, застыв в удивлении. Рот был открыт, наполненный кровью.

Милого семилетнего малыша больше нет.
Продолжение в комментах, т.к. не влезло.