20 финалисток конкурса Мисс Корея 2013. Под катом фото.
Результаты поиска по запросу "Чёрные волосы карие глаза"
Смерть или рождение?
Давно уже увлекаюсь словоблудием и что-то мне пришла в голову мысль, а не выложить ли мне на джой что-то из написанного. Не знаю нужно ли это тут, будет ли кому-то интересно читать... -_- В общем если прочитали, тыкнете в опросе надо или нет?Есть много написанного где просто затрагивал жизненные темы, прилично написанного с порнушкой, также присутствует фэнтези и фантастика.
- Айша, я прошу тебя, быстрее! - крикнул молодой человек спешно собирающейся супруге.
- Да знаю я, - огрызнулась она.
Парень бесцельно побродил по их жилому отсеку и остановился рядом с широким панорамным окном, принявшись внимательно разглядывать уже донельзя знакомый вид. Белый карлик - IX-1345-Z-71325138984, а в простонародье Хора, застенчиво смотрел через толщу стекла. Медленно погибающая звезда не просто так получила своё прозвище. Исследователи несколько раз приближались к карлику и тот постоянно обдувал их настолько мощным нейтронным ветром, что у людей просто не осталось вариантов, как счесть его чрезмерно боязливым. Хора дал пристанище не только двум маленьким, полностью покрытых льдом планетам, также под временным покровительством звезды была и "Анаида" - исполинских размеров корабль с более чем четырьмя тысячами людей на борту.
- Айша, мы сейчас всё пропустим, ну сколько можно, - рявкнул парень.
- Ты в туалет мне дашь сходить или прикажешь мочиться в открытый космос? - огрызнулась девушка.
Мужчина вздохнул и покачал головой:
- Мама мою проекцию, пожалуйста! - громко сказал он.
- Ваша голограмма, Том Хэндрикс, - ответил приятный женский голос корабля.
Он внимательно оглядел изображение. Молодой, стройный мужчина с короткими русыми волосами, легкой щетиной и проницательными глазами смотрел на него. Синего цвета комбинезон с капюшоном плотно облегал все тело. - Не, ну шикарен же, что тут говорить, - пробормотал Том самому себе.
- Так, хватит таращиться на самого себя, мне тебя долго ещё ждать? - возмущенно поинтересовалась его супруга. Мужчина обернулся и посмотрел на свою спутницу, миниатюрная (метр семьдесят, против его девяносто) девушка в таком же комбинезоне, только фиолетового цвета. Её личико, словно детское, озарилось ехидной улыбочкой, обнажив притягательные ямочки, а карие глаза горели озорством. Айша Хэндрикс пригладила копну волнистых волос каштанового цвета:
- Ну что, идём?
- Ну наконец-то! Конечно идём!
Том сказал матери выключить проекцию и они спешно покинули свои апартаменты. Пока они шли до отсека телепортации, им попались всего несколько жильцов Анаиды. На корабле соблюдался внутренний распорядок и сейчас было всего шесть утра, следовательно и ранних пташек было не так много.
Ребята быстро переместились из отсека телепортации в корабельный шлюз и залезли в компактный звездолет.
- Мама, курс на Омега Эпсилон 7.
Айша оглянулась и бросила взгляд на Анаиду, их кораблик казался маленькой песчинкой перед огромной станцией со всеми её отсеками, блоками и тарелками связи, которые как скопления грибов окаймляли её поверхность. Только вот одна из среднестатистических тарелок была в несколько раз больше их судёнышка...
- Как только отойдём на необходимое расстояние включим торсионные двигатели, - сказал Том скорее сам себе, поскольку Айша разбиралась во всём не хуже его.
- Меня волнует почему звезда собирается разродиться раньше положенного срока, - задумчиво протянула девушка.
- Не только тебя волнует, мы же всё несколько раз перепроверяли, - отозвался парень. Мама, включи автопилот и выведи расчёты по Омега Эпсилон 7 на экран, также добавь проекцию того, что сейчас с ней происходит.
Супруги внимательно склонились над бегущими цифрами и графиками.
- Смотри температура ядра возросла в 4 раза больше от прогнозируемой! - отметила Айша.
- Обрати внимание на поток нейтронов, он не постоянен, а словно пульсирует, - ответил Том.
- Аррргхх, я ничего не понимаю, это ерунда какая-то! - повержено взвыла девушка, откинувшись на спинку сидения и сложив руки на груди.
- Ладно, не ной, видимо люди ещё не так хороши, чтобы точно рассчитывать космические процессы, всего-то на три месяца промахнулись. Мама, убери расчёты и готовься включить торсионные двигатели.
- До включения осталось двадцать секунд, - сообщил приятный голос.
Корабль ринулся вперёд... Преодолев расстояние, они вылетели прямо перед пунктом назначения. Кроме Омеги Эпсилон 7 в системе была ещё одна звезда Хиана Эпсилон 7 с планетой по имени Нокс, чей размер был соизмерим с нашей Землей, обе удерживались мощной гравитацией на своих орбитах.
- Мама, подлети в сектор F1 перед Омегой. Семьдесят процентов мощности направь на щиты корабля, остальное на аппаратуру. Вышли четыре дрона на измерения. Один на таком расстояние, второе пусть будет тут, - пальцы Тома уверенно показывали местоположения на голограмме. Третий должен погрузиться на расстояние полутрамиллионов километров и последний пусть пробьётся к ядру звезды. Включи автопилот!
- Вас поняла, приступаю к выполнению, - прозвучал мелодичный женский голос.
Том откинулся на кресло:
- Бутылку пиву этому капитану! - засмеялся Хэндрикс.
- Получишь после, - пробормотала Айша не отрываясь от экрана.
Через сферическое стекло над пультом управления открывался превосходный вид на всё происходящее. Омегу Эпсилон 7 разрывали многочисленные протуберанцы, эти всполохи колоссальной энергии выбрасывались с поверхности звезды и уносились далеко в космос. Сначала на раскалёном газовом шаре появлялась точка менявшая цвет от жёлтого до тёмно оранжевого, расширяясь до пятна, она становилась тёмно-красной и после взрывалась столбом огня в окружающее пространство.
- Да что с тобой не так, почему так рано? - пробормотал Том.
- Рано или поздно. Это - агония смерти, - мрачно прокомментировала Айша.
- Или рождение чего-то нового! - с улыбкой возразил парень.
- Пусть так, надеюсь проанализировав данные, мы поймем где была наша ошибка. Что там с зондами?
- Четвёртому осталось два миллиона километров, если я правильно понимаю твой интерес.
- Да ты правильно понимаешь мой интерес, - коверкая слова, состроила гримасу Айша. Человечество уже столько лет изучали звезды, без проблем проникали в самые недра малюток. Но чёрт возьми! Что же с гигантами!? Мы ещё ни разу не смогли запустить дрон в ядро звёзды, чья масса в несколько десятков раз превышает массу солнца!
- Может быть мы первые сможем? - жизнерадостно заметил Том.
- Хотелось бы, должны же у меня быть в жизни хоть какие-то потрясения, что затмят предложение твоей руки.
- Если такое случится, то я пойму, что выбрал не ту спутницу жизни. Поставив крест на наши отношения, я посвящу свою жизнь изучению звёзд.
- Так! Я не поняла, ты кого любишь!? Меня или вот эту горячую штучку? - Айша показала пальцем в сторону Омеги...
- Милая, тут даже не надо думать! Конечно Омегу! Однако вставлять член куда приятней в тебя, чем в скопления раскалённых газов температурой около двухсот тысяч градусов.
Звонкий смех залил кабину корабля:
- Это самое милое, что я слышала от тебя за всю свою жизнь!
Парочка вдоволь посмеялась и вернулась к созерцанию данных.
- Вот дерьма кусок, - выругалась Айша.
- Да что за хрень! Чёрт, - одновременно выкрикнул Том.
Последний дрон, так и не достигнув ядра звезды, утратил связь с кораблём.
- Ну ладно, может быть мы порадуемся белым ребёнком, - с надеждой протянул Том.
- В тебе сегодня столько оптимизма. Однако я бы тоже с радостью понаблюдала за рождением белой дыры. Как никак никто ещё не регистрировал их рождения воочию, - мечтательно закрыла глаза девушка.
- Что-то мне сдаётся, что мы в любом случае войдём с тобой в историю!
- Будем надеяться. Сколько у нас времени до коллапса?
- Сорок три минуты, судя по показаниям дронов. А если кто-то бы быстрее трусы натягивал, у нас бы было больше времени.
- Бее, мне лень с тобой ругаться, - отмахнулась девушка, полностью погруженная в наблюдение за Омегой Эпсилон 7.
Том потряс головой и откинулся на своё кресло, любуясь своей супругой. Дело не в том, что его не интересовало происходящее на экране, напротив, просто по завершению мероприятия, они получат не только съемку с корабля, а также детальные кадры с трёх оставшихся дронов. Данные материалы подвергнуться детальному анализу и Том понимал, что если он что-то упустит сейчас, после, он не раз ещё внимательно пересмотрит.
Хэндрикс с любовью смотрел на свою супругу, ему вспомнилось их первое знакомство, день когда он сделал ей предложение. С каждой минутой своей жизни, он радовался, что она идёт вместе с ним. Быть полностью раскрытом самому и видеть её насквозь, такое бывает редко, но это именно те отношения, к которым они стремились и которые строили.
- Что-то ты совсем обленился, - сказала Айша искоса поглядывая на мужа.
- Есть такое.
Девушка потёрла переносицу и удобней устроилась в кресле, оторвавшись от цифр:
- Как мало людей, которым посчастливилось быть свидетелями таких событий.
Том потянулся к Айше и они оба слились в поцелуе. Хэндрикс гладил кудрявую шевелюру, продолжая страстно целовать жену.
- Давай так, чтобы обоим и Омегу было видно! - предложила она.
- Не знал, что ты такая извращенка.
- Хочу испытывать два удовольствия сразу, - прошептала Айша.
- Жадная сучка, - подразнил её Том.
Девушка встала и фиолетовый комбинезон мигом оказался у её ног. Абсолютно нагая Айша игриво улыбалась смотря на Тома. Стройная малышка с обворожительной улыбкой и каштановыми кудряшками. Хэндрикс знал её тело наизусть, но каждый раз смотрел словно впервые. Он поспешно стянул свой комбинезон и сел обратно на кресло, собственно говоря вариантов поз было не так уж и много.
- Не только жадная, но ещё и дикая.
Айша развернулась лицом к экрану и села на колени к мужу. Своими руками Том прижал девушку к себе, его пальцы сжали её грудь. Он чувствовал её дыхание, сердцебиение и каждый стон всем своим телом. Она мягко раскачивалась на нём, постепенно ускоряя темп. При этом они оба могли наблюдать за самой звездой. Руки Тома скользили по бархатной коже, он гладил бедра, поднимаясь выше и придерживая Айша за таз, контролировал темп проникновения. Пальцы бежали ввысь, пробегаясь по животику, спине, лаская груди. Сливаясь в поцелуе, Том каждый раз любовался на то, как личико Айши светится от удовольствия. В один прекрасный момент она стала постанывать ещё пронзительней, стараясь всё сильней насаживаться на Тома, мелко задрожав девушка расслабилась и пронзительно вскрикнув, осела на мужа. Немного передохнув, она начала вилять бедрами. Хэндрикс почувствовал как лоно его жены стало совсем теплым и влажным.
- Вставай, а то я не кончу так!
Айша поднялась и облокотилась об приборную панель. Том пристроился сзади и ускорял темп, до тех пор, пока не излил всё до последней капли в жену. Хэндриксы замерли шумно дыша, прямо перед ними продолжали разворачиваться последние минуты жизни звезды. Супруги сходили в маленькую душевую кабинку, ютящуюся в их небольшом корабле и вернулись за свои кресла.
- Смотри, Айша, мы как раз вовремя, скоро всё закончится!
- Да, осталось совсем немного, - согласилась она.
Ребята опять облачились в комбинезоны и вернулись к расчётам.
- Мама, включи резервный генератор, всю его мощность направь на щит корабля, опусти защитную заслонку на обзорное стекло, запусти торсионные двигатели, в случае чего, мы должны быть готовы дать задний ход...
Через некоторое время случилось то, чего так долго ждали супруги. Звезде такого класса, как Омега после исчерпания внутренних ресурсов, была уготована не самая приятная учесть. Она готовилась взорваться. Омега за считанные доли секунд разразилась огромным выбросом энергии, рентгеновского излучения, радиации. Свет же, затмил все остальные звёзды, разносясь по всем уголкам вселенной. Спустя год, два месяца, четыре дня и восемь минут он достигнет станции Анаида, где-то через двести сорок лет вспышку увидят на Земле. К великому же сожалению Хэндриксов, человеческий глаз не был в состояние что-то различить, поэтому они увидели лишь абсолютно белое окружающее пространство на несколько секунд.
- Уууухууууу! - разразился крик Тома в корабле. Иии что мы имеем?
- Мы потеряли ещё двух дорогущих дронов, уцелела только одна малютка, зато полученные им данные, окупают стоимость всех остальных, - заметила Айша.
- Да что-же этого за фигня, обрати внимание на излучение Миямото-Серова поток D-частиц зашкаливает, - взволнованно заговорил Том.
- Я такое впервые вижу. Говоришь тебе не нравится идея икры в море?
- Нет уж, мне больше нравится версия с маяками. И вообще не отвлекайся, с такой мощностью скоро разрыв пойдёт.
Супруги притихли и стали внимательно наблюдать за происходящим...
Остатки Омеги Эпсилон 7 многократно сжимались. И некогда огромная звезда из арбуза превратилась в маленькую ягодку. Но ягодку с невероятной плотностью, массой и "жадностью". Ядро Омеги теперь превратилось в чёрную дыру. Объект вселенной, что имел невероятную плотность и поглощал в себя абсолютно все, даже собственный свет.
- Жаль, в итоге мы имеем лишь чёрную червоточину, - прокомментировал появление дыры Том.
- Зато с такой силой, что сейчас Хиане с её планетой придёт конец.
И правда, ближняя соседка Омеги, не в силах преодолеть притяжение, приближалась к своей погибели. Если смотреть на происходящее со стороны несведущего обывателя, выглядело все весьма странно. Одна звезда взорвалась, другая, вместе со своей планетой, изменила свою орбиту и взяла курс на казалось бы совершенно пустое место. Но для Хэндриксов всё выглядело банально, дело в том, что чёрная дыра была абсолютно невидима вооружённым глазам, пока не начинала что-либо поглощать...
Далее события развивались весьма драматично, единственная планета в системе Эпсилон 7 разогналась по действием гравитации чёрной дыры слишком сильно. Нокс врезался в вперед идущую к червоточине Хиану. Часть планеты сгорела ещё на подходе к звезде, оставшаяся вызвала сильнейшую вспышку, но все это меркло перед надвигающейся катастрофой.
Мощность двигателей позволяли Хэндриксам зависнуть на безопасном расстоянии как маленькой колибри. Со стороны учёным было видно как Хиана с погибшем Ноксом приближаются к невидимой точке. Но вскоре это область озарилась ярким светом. С поверхности Хианы оторвалась струйка раскалённого содержимого и поспешила в недра чёрной дыры, в сторону горизонта событий. Бегущая струя закручивалась по спирали и исчезала в самом центре червоточины, делая её видимой. Цепкий паразит держал звезду гравитацией и продолжал "выпивать" Хиану. Края черной дыры раскалились до бела, а в около космическое пространство сверкало искрами зеленого, фиолетового и других цветов. Скопления этих крошечных огоньков вуалью укрывали трапезу червоточины.
- Бедная Хиана, - сочувственно вздохнула Айша, - В космосе никто не услышит твой крик.
- Хватит слюни разводить. Думаю самое время приготовиться к "залпу".
Хэндриксы замерли в ожидание... "Залпом" назывался процесс, который зачастую следовал после поглощение чёрной дырой большого количества энергии в короткий промежуток времени. Червоточина не могла справиться с плотным обедом и часть выбрасывалась из недр концентрированным лучом. Такой залп бил на огромное расстояние и запросто мог уничтожить ненароком оказавшуюся на пути планету. Такого явления и ждали Хэндриксы, но к их удивлению, "залпа" не последовало. Чёрная дыра полностью поглотила Хиану. И если бы не россыпь разноцветных искр, элементов на которые не действовала гравитация, то была бы снова невидима. Они же сверкая всеми цветами освещали космическое пространство вокруг червоточины.
- Неужто всё закончилось? - взволнованно спросил Том.
- Мммм, - ответила ему нечленораздельным мычанием жена, она удивленно сверяла расчёты.
- Ну получается, что да, - ответил сам себе Хэндрикс.
- У нас один дрон остался, предлагаю помочь ему в сборах и закругляться, мы уже зафиксировали всё, что могли.
- Ладно, пошли за ягодами, - засмеялась Айша.
Хэндриксы надели капюшоны своих комбинезонов и их лица закрыли защитные стёкла. Их одежда не только защищала от излучения и перепада температуры, она также позволяла передвигаться с помощью встроенных в ботинки двигателей. Кроме того комбинезон мог извлекать из выдыхаемого космонавтом углекислого газа кислород и даже синтезировать его, используя элементы из окружающего космического пространства!
Хэндриксы вооружились контейнерами и вышли на охоту. Осторожно подлетев к чёрной дыре с краю (заходить с парадного входа было бы безумием), ребята начали собирать разноцветные россыпи. Лунсент Паэльо, впервые открывший эти элементы, был поражён, на них не действовали известные нам законы физики и химии. "Они словно из иного мира!", -воскликнул тогда знаменитый Итальянский учёный. Так элемент получил название - "Straniero".
Том подлетел поближе к новой порции странер. Размером с кулак, они светились тёплыми цветами и то каплями висели в открытом космосе, то как гроздья винограда собирались в обширные скопления. Аккуратно заталкивая рукой, мужчина собирал их в контейнер. Айша было неподалеку, занимаясь все тем же приятным и хорошо известным человечеству делом - собирательством. Спокойно и монотонно продолжалась их работа, до тех пор, пока не прозвучал голос мамы с корабля:
- Внимание, внимание, в чёрной дыре обнаружено возмущение поля, немедленно вернуться на корабль. Повторяю, немедленно вернуться на корабль!
Хэндриксы не стали особо мешкаться, ребята включили ножные двигатели и поспешно полетели обратно.
- Сегодня удивительный день! - крикнула Айша Тому, - Что же ещё может случиться?
- Не знаю, давай погрузим странеры на корабль и посмотрим, что нас оторвало от работы, - Том сказал матери пару слов и шлюз корабля открылся, пуская супругов обратно.
Хэндриксы быстро установили контейнеры и вернувшись в кресла, прильнули к экрану.
- Ну либо с той стороны хочет вырваться Шаи-Хулуд, либо мы наконец увидим огромный межзвёздный пенис с крылышками.
- Последнее было бы даже интересней, - хохотнула девушка, - Но думаю всё-же Шаи-Хулуд. Жаль, что пройдёт несколько тысяч лет, прежде чем он покажется из дыры, - добавила она.
- Нет, что-то тут не так, - подметил Том смотря на расчёты. Что-бы там не было, но это не звёздный червь.
- Какое возмущение пространства! Быть может мы будем свидетелями нового явления? - риторически спросила Айша.
Учёные завороженно прильнули к экрану как малые дети. В изучении космоса была много белых пятен, где чёрные дыры были, да и оставались до сих пор большой мало изученной кляксой. Их более редкие, белые собратья, служили порталами в космосе. Через них можно было как входить, так и выходить в другие уголки вселенной. Чёрные дыры же служили исключительно для входа. Человечество активно изучало и те, и другие с целью использования. Однако были некоторые трудности с восприятием пространства и времени. Учёные запускали через белую дыру дрон, рассчитывали получить его в одной червоточине, однако появлялся он в другом месте, да и то в далеком прошлом. Запустив небольшой челнок с несколькими кроликами экспериментаторов ожидал частичный успех. Они получили зверьков там где и рассчитывали, в том же самом времени, а не в прошлом или будущем. Вот только когда вскрыли челнок, оказалось, что животный уже лет двести как умерли и учёные удивленно смотрят на остатки их скелетов. Что для вселенной какие-то сотни лет? Что для нас песчинка в бескрайнем море...
Так и Шаи-Хулуды - были мало изученными и редкими явлениями, если можно их так назвать. Кто-то считал их паразитами из другого мира, другие полагали, что они предвестники гибели вселенной. На счёт этих созданий строились самые грандиозные теории и велись самые ожесточённые споры. По одной из них, считалось, что сверхмассивные звёзды и есть зародыши Шаи-Хулудов. Достигнув определённого момента, они просто рождались из своего "яйца". Хэндриксы же, как и многие другие эксперты предполагали, что взрыв сверхновой и последующее формирование чёрной дыры служит для них своего рода маяком, чтобы попасть в нашу вселенную. Люди нашли четыреста пятьдесят семь особей (в той части вселенной, что была изучена) и все они были под пристальным наблюдением учёных. Размеры созданий колебались от двух-трёх до нескольких сотен миллионов километров. И по виду на самом деле были похожи на червей, на переднем конце тела организма было ротовое отверстие и два длинных отростка (усика) с глазами на концах. Возможно были и другие органы чувств, но пока это были лишь гипотезы. Когда создания проникали в нашу вселенную через чёрную дыру, они обладали куда меньшими размерами, но после росли, питаясь в ближайших звёздных системах планетами, а затем и светилами. В любом случае возникали некоторые трудности в изучения данных существ, первая и самая важная проблема заключалась в том, что ритм их жизни сильно отличался от привычного для нас. Учёным понадобилось двадцать с лишним лет, организации представлений в виде ядерных взрывов, чтобы Шаи-Хулуд соизволил повернуть усики и посмотреть в этом направление. Пока отростки вернулись в первоначальное положение, прошло ещё целое поколение. "Огромный прорыв в науке - человечеству присвоен статус назойливый мошки!" - любили шутить СМИ в те времена. Также покровы червя были настолько плотны, что их было невозможно просветить ни одним излучением. Единственное значимое событие заключалось в том, что сто двадцать лет тому назад Шаи-Хулуд под номер семьдесят четыре наконец долетел до звезды и поглотил её. Однако попытки запустить дронов в недра червя не увенчались успехом и учёным пришлось довольствоваться наблюдением достаточно скоротечной трапезы. На данный момент семьдесят четвёртый водил усиками по сторонам, видимо решая куда двигаться дальше...
Что-то разрывает горизонт событий чёрной дыры! - крикнул Том, - Если это не Шаи-Хулуд, то что тогда?
- Мда, через белые дыры можно в любом направлении, через чёрные только в одну сторону, лишь черви могут в обратном направлении, - заметила Айша.
Пока ребята болтали из червоточины высунулся чёрный отросток, быстро поводил концом с огромным зелёным глазом лишенным зрачка и исчез обратно. Том резко выругался, Айша от неожиданности вскочила и вскрикнула.
- Ты это видел, видел! - восторженно завопила девушка?
- Это определённо похоже на Шаи-Хулуда, но почему он такой быстрый?!
- Я не могу, поверить, я просто не верю! - кричала Айша, - мы должны были оставить дрона, вернуться на Анаиду и доложить о появление нового Шаи-Хулуда. Наши будущие дети, а может быть и правнуки смогли бы увидеть его появление! Но мы уже сейчас видим его ус! Том, может быть при прохождение сингулярности возникает парадокс и он становится медленным, что ты думаешь?!
- Сомневаюсь, все Шаи-Хулуды живут имея относительно соизмеримые скорости передвижения, в противном бы случае должны были быть отклонения. Тут что-то другое!
- Ну тогда что, может это нечто другое, а не червь? Ого! Том, смотри, Том! - девушка показала пальцем на чёрную дыру.
Из червоточины показались оба усика, изгибаясь в пространстве, они сканировали космос. Достаточно осмотревшись отростки замерли и вперед пошло тело организма. Это был несомненно Шаи-Хулуд! Голова с огромным ротовым отверстием, чёрное тело как скала, испещрённое буграми и впадинами, всё это заканчивалось суженным задним концом тела. Невероятно простое и в то же время величественное создание, являлось одной из самых невероятных загадок человечества.
Шаи-Хулуд полностью появился на свет и замер покачивая усиками. Один из отростков колыхнулся и огромный, немигающий зелёный глаз уставился в сторону корабля Хэндриксов.
- Он на нас смотрит, - зачем-то тихо прошептал Том.
Второй усик тоже повернулся и на ребят смотрели пара глаз диаметром две с лишним тысячи километров. Хэндриксы замерли в оцепенение, не зная что делать, лишь сильнее сжали руки друг друга... Казалось время остановилось, а губы Тома замерли готовые в любую секунду отдать маме приказ отступать. Но шли секунды и ничего не происходило. Тело червя заслоняло весь обзор, а два глаза, размером с маленькие планеты сверлили взглядом корабль. Возможно это были и не глаза, а какой то другой орган, но уж очень были похожи, и большинство учёных склонялось именно к такому варианту...
Внезапно Шаи-Хулуд качнул усиками и начал разворачиваться в сторону.
- Айша ты как там, не обделалась?
- Не знаю даже, я выдохнуть-то боюсь, - пропищала жена.
- Можешь выдыхать, кажется он уходит.
- Том, а чёрной дыры то и нет, развеялась.
- У нас тут есть кое что поинтересней дыры. Ну как, ты себя чувствуешь на открытие сенсации?
- Не то слово! Но сейчас я предлагаю вернуться назад, как следует перекусить, отдохнуть и вернуться за нашим гостем. Чувствую с такой скоростью его передвижения первая трапеза не заставит себя ждать.
Тем временем Шаи-Хулуд, только развернувшийся и, по всей видимости уже готовый направиться к ближайшей звездной системе замер. Его тело мелко задрожало, а на тёмной поверхности образовались глубокие расщелины, откуда стали вырываться снопы радужных искр. Червь как следует отряхнулся и оставив после себя невероятную по красоте и природе туманность, последовал далее.
- Странеры! Значит мы с тобой, да и многие другие единомышленники были правы, в том числе они являются и продуктами обмена Шаи-Хулудов.
- Давай всё подытожим, мы имеем существ, которые пожирают нашу вселенную, продукты обмена червей, как и их хозяева, не подчиняются законам нашей вселенной. Да и к всему прочему эти странеры тормозят расширение вселенной, а дальше будут лишь ускорять её сжатие.
- Если мы не хотим коллапса вселенной, нужно изучать Шаи-Хулудов, - отметил Том.
- Ага, либо попросим их не жрать и не срать... А что? Хороший вариант! - похвалила себя Айша.
- Прекрасный план, вот мы с тобой самому шустрому и будем объяснять это. Мама, пусть дрон прикрепится к хвосту червя и следит за ним, и проложи наш курс обратно, на станцию Анаида, - сказал Том.
Хэндриксы поспешили вернуться обратно домой и тщательно подготовиться к преследованию нового Шаи-Хулуда. Пока сенсационные новости облетали все места обитания людей, на Анаиде уже собиралась большая космическая экспедиция...
В тот день семью Хэндриксов поразило ещё одно сенсационное событие, его огласила Айша подойду к своему мужу с искристой улыбкой:
- Том, я забеременела сегодня, у нас будет ребёнок!
Нужно ли добавлять на джойреактор свои рассказы?
Жги и добавляй.
6(25%)
И без тебя говна хватает
12(50%)
Пофигу, мне просто нравится тыкать на кнопочки в опросах . ^_^
6(25%)
Собачье сердце.
Глава 6
Был зимний вечер. Конец января. Предобеденное, предприёмное время. На притолоке у двери в приёмную висел белый лист бумаги, на коем рукою Филиппа Филипповича было написано: «Семечки есть в квартире запрещаю». Ф. Преображенский. И синим карандашом крупными, как пирожные, буквами рукой Борменталя: «Игра на музыкальных инструментах от пяти часов дня до семи часов утра воспрещается». Затем рукой Зины: «Когда вернётесь, скажите Филиппу Филипповичу: я не знаю – куда он ушёл. Фёдор говорил, что со Швондером». Рукой Преображенского: «Сто лет буду ждать стекольщика?» Рукой Дарьи Петровны (печатно): «Зина ушла в магазин, сказала приведёт».
В столовой было совершенно по-вечернему, благодаря лампе под шёлковым абажуром. Свет из буфета падал перебитый пополам зеркальные стёкла были заклеены косым крестом от одной фасетки до другой. Филипп Филиппович, склонившись над столом, погрузился в развёрнутый громадный лист газеты.
Молнии коверкали его лицо и сквозь зубы сыпались оборванные, куцые, воркующие слова. Он читал заметку:
«…выражались в гнилом буржуазном обществе) сын. Вот как развлекается наша псевдоучёная буржуазия. Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом. Шв…Р»
Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами на балалайке, и звуки хитрой вариации «Светит месяц» смешивались в голове Филиппа Филипповича со словами заметки в ненавистную кашу. Дочитав, он сухо плюнул через плечо и машинально запел сквозь зубы:
– Све-е-етит месяц… Све-е-етит месяц… Светит месяц… Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия!
Он позвонил. Зинино лицо просунулось между полотнищами портьеры.
– Скажи ему, что пять часов, чтобы прекратил, и позови его сюда, пожалуйста.
Филипп Филиппович сидел у стола в кресле. Между пальцами левой руки торчал коричневый окурок сигары. У портьеры, прислонившись к притолоке, стоял, заложив ногу за ногу, человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жёсткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над чёрными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щётка.
Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской.
На шее у человека был повязан ядовито – небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой. Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от времени, закрывая утомлённые глаза, Филипп Филиппович в полной тьме то на потолке, то на стене видел пылающий факел с голубым венцом. Открывая их, слеп вновь, так как с полу, разбрызгивая веера света, бросались в глаза лаковые штиблеты с белыми гетрами.
«Как в калошах» – с неприятным чувством подумал Филипп Филиппович, вздохнул, засопел и стал возиться с затухшей сигарой. Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом.
Часы на стене рядом с деревянным рябчиком прозвенели пять раз. Внутри них ещё что-то стонало, когда вступил в беседу Филипп Филиппович.
– Я, кажется, два раза уже просил не спать на полатях в кухне – тем более днём?
Человек кашлянул сипло, точно подавившись косточкой, и ответил:
– Воздух в кухне приятнее.
Голос у него был необыкновенный, глуховатый, и в то же время гулкий, как в маленький бочонок.
Филипп Филиппович покачал головой и спросил:
– Откуда взялась эта гадость? Я говорю о галстуке.
Человечек, глазами следуя пальцу, скосил их через оттопыренную губу и любовно поглядел на галстук.
– Чем же «гадость»? – заговорил он, – шикарный галстук. Дарья Петровна подарила.
– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха? Откуда? Я что просил? Купить при-лич-ные ботинки; а это что? Неужели доктор Борменталь такие выбрал?
– Я ему велел, чтобы лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.
Филипп Филиппович повертел головой и заговорил веско:
– Спаньё на полатях прекращается. Понятно? Что это за нахальство! Ведь вы мешаете. Там женщины.
Лицо человека потемнело и губы оттопырились.
– Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а форсу как у комиссарши. Это всё Зинка ябедничает.
Филипп Филиппович глянул строго:
– Не сметь называть Зину Зинкой! Понятно?
Молчание.
– Понятно, я вас спрашиваю?
– Понятно.
– Убрать эту пакость с шеи. Вы…..Вы посмотрите на себя в зеркало на что вы похожи. Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать – в сотый раз прошу. Чтобы я более не слышал ни одного ругательного слова в квартире! Не плевать! Вот плевательница. С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте её подкарауливаете. Смотрите! Кто ответил пациенту «пёс его знает»!? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?
– Что-то вы меня, папаша, больно утесняете, – вдруг плаксиво выговорил человек.
Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули.
– Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не слышал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!
Дерзкое выражение загорелось в человеке.
– Да что вы всё… То не плевать. То не кури. Туда не ходи… Что уж это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даёте?! И насчёт «папаши» – это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? – человек возмущённо лаял. – Хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человек завёл глаза к потолку как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить.
Глаза Филиппа Филипповича сделались совершенно круглыми, сигара вывалилась из рук. «Ну, тип», – пролетело у него в голове.
– Вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека? – Прищурившись спросил он. – Вы, может быть, предпочитаете снова бегать по помойкам? Мёрзнуть в подворотнях? Ну, если бы я знал…
– Да что вы всё попрекаете – помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А если бы я у вас помер под ножом? Вы что на это выразите, товарищ?
– Филипп Филиппович! – раздражённо воскликнул Филипп Филиппович, – я вам не товарищ! Это чудовищно! «Кошмар, кошмар», – подумалось ему.
– Уж, конечно, как же… – иронически заговорил человек и победоносно отставил ногу, – мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право…
Филипп Филиппович, бледнея, слушал рассуждения человека. Тот прервал речь и демонстративно направился к пепельнице с изжёванной папиросой в руке. Походка у него была развалистая. Он долго мял окурок в раковине с выражением, ясно говорящим: «На! На!». Затушив папиросу, он на ходу вдруг лязгнул зубами и сунул нос под мышку.
– Пальцами блох ловить! Пальцами! – яростно крикнул Филипп Филиппович, – и я не понимаю – откуда вы их берёте?
– Да что уж, развожу я их, что ли? – обиделся человек, – видно, блохи меня любят, – тут он пальцами пошарил в подкладке под рукавом и выпустил в воздух клок рыжей лёгкой ваты.
Филипп Филиппович обратил взор к гирляндам на потолке и забарабанил пальцами по столу. Человек, казнив блоху, отошёл и сел на стул. Руки он при этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака. Глаза его скосились к шашкам паркета. Он созерцал свои башмаки и это доставляло ему большое удовольствие. Филипп Филиппович посмотрел туда, где сияли резкие блики на тупых носках, глаза прижмурил и заговорил:
– Какое дело ещё вы мне хотели сообщить?
– Да что ж дело! Дело простое. Документ, Филипп Филиппович, мне надо.
Филиппа Филипповича несколько передёрнуло.
– Хм… Чёрт! Документ! Действительно… Кхм… А, может быть, это как-нибудь можно… – Голос его звучал неуверенно и тоскливо.
– Помилуйте, – уверенно ответил человек, – как же так без документа? Это уж – извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
– Причём тут домком?
– Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда ж ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?
– Ах, ты, господи, – уныло воскликнул Филипп Филиппович, – встречаются, спрашивают… Воображаю, что вы им говорите. Ведь я же вам запрещал шляться по лестницам.
– Что я, каторжный? – удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова. Я хожу, как все люди.
При этом он посучил лакированными ногами по паркету.
Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. «Надо всё-таки сдерживать себя», – подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил стакан воды.
– Отлично-с, – поспокойнее заговорил он, – дело не в словах. Итак, что говорит этот ваш прелестный домком?
– Что ж ему говорить… Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи – трудового элемента.
Филипп Филиппович выкатил глаза.
– Почему же вы – труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
– Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного интереса?
– Известно что – прописать меня. Они говорят – где ж это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве. Это – раз. А самое главное учётная карточка. Я дезертиром быть не желаю. Опять же – союз, биржа…
– Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по своему паспорту? Ведь нужно всё-таки считаться с положением. Не забывайте, что вы… э… гм… Вы ведь, так сказать, – неожиданно явившееся существо, лабораторное. – Филипп Филиппович говорил всё менее уверенно.
Человек победоносно молчал.
– Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и вообще устроить всё по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете и шабаш.
– Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстук и ответил:
– Полиграф Полиграфович.
– Не валяйте дурака, – хмуро отозвался Филипп Филиппович, – я с вами серьёзно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
– Что-то не пойму я, – заговорил он весело и осмысленно. – Мне по матушке нельзя. Плевать – нельзя. А от вас только и слышу: «дурак, дурак». Видно только профессорам разрешается ругаться в ресефесере.
Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
Напившись из другого, подумал: «Ещё немного, он меня учить станет и будет совершенно прав. В руках не могу держать себя».
Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с железной твёрдостью произнёс:
– Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?
– Домком посоветовал. По календарю искали – какое тебе, говорят? Я и выбрал.
– Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
– Довольно удивительно, – человек усмехнулся, – когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях и на звонок явилась Зина.
– Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарём, Филипп Филиппович спросил:
– Где?
– 4-го марта празднуется.
– Покажите… гм… чёрт… В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарём, а человек покачал укоризненно головою.
– Фамилию позвольте узнать?
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как? Наследственную? Именно?
– Шариков.
* * *
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
– Как же писать? – Нетерпеливо спросил он.
– Что же, – заговорил Швондер, – дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм… Зародившийся в вашей, мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дёрнул усом.
– Гм… Вот чёрт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто… Ну, одним словом…
– Это – ваше дело, – со спокойным злорадством вымолвил Швондер, – зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.
– И очень просто, – пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался в галстук, отражавшийся в зеркальной бездне.
– Я бы очень просил вас, – огрызнулся Филипп Филиппович, – не вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите «и очень просто» – это очень не просто.
– Как же мне не вмешиваться, – обидчиво забубнил Шариков.
Швондер немедленно его поддержал.
– Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его право – участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности постольку, поскольку дело касается документов. Документ – самая важная вещь на свете.
В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп Филиппович сказал в трубку: «да»… Покраснел и закричал:
– Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? – и он с силой всадил трубку в рогульки.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера.
Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
– Одним словом, кончим это.
Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздражённо прочитал вслух:
– «Сим удостоверяю»… Чёрт знает, что такое… гм… «Предъявитель сего – человек, полученный при лабораторном опыте путём операции на головном мозгу, нуждается в документах»… Чёрт! Да я вообще против получения этих идиотских документов. Подпись – «профессор Преображенский».
– Довольно странно, профессор, – обиделся Швондер, – как это так вы документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да ещё не взятого на воинский учёт милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
– Я воевать не пойду никуда! – вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
– Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский учёт необходимо взяться.
– На учёт возьмусь, а воевать – шиш с маслом, – неприязненно ответил Шариков, поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли – мораль». Борменталь многозначительно кивнул головой.
– Я тяжко раненный при операции, – хмуро подвыл Шариков, – меня, вишь, как отделали, – и он показал на голову. Поперёк лба тянулся очень свежий операционный шрам.
– Вы анархист-индивидуалист? – спросил Швондер, высоко поднимая брови.
– Мне белый билет полагается, – ответил Шариков на это.
– Ну-с, хорошо-с, не важно пока, – ответил удивлённый Швондер, – факт в том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут документ.
– Вот что, э… – внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый какой-то думой, – нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен её купить.
Жёлтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
– Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашённый загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули. «Изнервничался старик», – подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп Филиппович мелко потряс головой и заговорил.
– Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот – тип, я вам доложу…
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушённый женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны.
Затем завыл Шариков.
– Боже мой, ещё что-то! – закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям – Кот, – сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по коридору в переднюю, ворвались в неё, оттуда свернули в коридор к уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
– Сколько раз я приказывал – котов чтобы не было, – в бешенстве закричал Филипп Филиппович. – Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради бога, пациентов в приёмной!
– В ванной, в ванной проклятый чёрт сидит, – задыхаясь, закричала Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
– Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились тазы, дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:
– Убью на месте…
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налёг на дверь и стал её рвать. Распаренная Дарья Петровна с искажённым лицом появилась на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной в кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на чёрную лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке. Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха указательным и большим пальцем обтёрла запавший рот, припухшими и колючими глазами окинула кухню и произнесла с любопытством:
– О, господи Иисусе!
Бледный Филипп Филиппович пересёк кухню и спросил старуху грозно:
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть, – ответила старуха заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович ещё более побледнел, к старухе подошёл вплотную и шепнул удушливо:
– Сию секунду из кухни вон!
Старуха попятилась к дверям и заговорила, обидевшись:
– Что-то уж больно дерзко, господин профессор.
– Вон, я говорю! – Повторил Филипп Филиппович и глаза его сделались круглыми, как у совы. Он собственноручно трахнул чёрной дверью за старухой. – Дарья Петровна, я же просил вас.
– Филипп Филиппович, – в отчаяньи ответила Дарья Петровна, сжимая обнажённые руки в кулаки, – что же я поделаю? Народ целые дни ломится, хоть всё бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не было слышно.
Вошёл доктор Борменталь.
– Иван Арнольдович, убедительно прошу… Гм… Сколько там пациентов?
– Одиннадцать, – ответил Борменталь.
– Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
– Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
– Гу-гу! – Жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
– Какого чёрта!.. Не слышу, закройте воду.
– Гау! Гау!..
– Да закройте воду! Что он сделал – не понимаю… – приходя в исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв дверь, выглядывали из кухни. Филипп Филиппович ещё раз прогрохотал кулаком в дверь.
– Вот он! – Выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитое окно под потолком показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей крови, – царапина.
– Вы с ума сошли? – спросил Филипп Филиппович. – Почему вы не выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
– Защёлкнулся я.
– Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
– Да не открывается, окаянный! – испуганно ответил Полиграф.
– Батюшки! Он предохранитель защёлкнул! – вскричала Зина и всплеснула руками.
– Там пуговка есть такая! – выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь перекричать воду, – нажмите её книзу… Вниз нажимайте! Вниз!
Шариков пропал и через минуту вновь появился в окошке.
– Ни пса не видно, – в ужасе пролаял он в окно.
– Да лампу зажгите. Он взбесился!
– Котяра проклятый лампу раскокал, – ответил Шариков, – а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свёрнутом трубкою у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Фёдор с зажжённой венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
– Ду… Гу-гу! – что-то кричал Шариков сквозь рёв воды.
Послышался голос Фёдора:
– Филипп Филиппович, всё равно надо открывать, пусть разойдётся, отсосём из кухни.
– Открывайте! – сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нём она разделилась на три потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю. Шлёпая и прыгая, Зина захлопнула в неё дверь. По щиколотку в воде вышел Фёдор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеёнке – весь мокрый.
– Еле заткнул, напор большой, – пояснил он.
– Где этот? – спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
– Боится выходить, – глупо усмехаясь, объяснил Фёдор.
– Бить будете, папаша? – донёсся плаксивый голос Шарикова из ванной.
– Болван! – коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные вёдра и раковину.
Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу прямо в пролёт лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже, на паркете передней, и вёл переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
– Не будет сегодня приёма, профессор нездоров. Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…
– А когда же приём? – добивался голос за дверью, – мне бы только на минуточку…
– Не могу, – Борменталь переступил с носков на каблуки, – профессор лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
– Тряпки не берут.
– Сейчас кружками вычерпаем, – отозвался Фёдор, – сейчас.
Звонки следовали один за другим и Борменталь уже подошвой стоял в воде.
– Когда же операция? – приставал голос и пытался просунуться в щель.
– Труба лопнула…
– Я бы в калошах прошёл…
Синеватые силуэты появились за дверью.
– Нельзя, прошу завтра.
– А я записан.
– Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Фёдор у ног доктора ёрзал в озере, скрёб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лёг животом в воду и погнал её из передней обратно к уборной.
– Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? – сердилась Дарья Петровна, – выливай в раковину.
– Да что в раковину, – ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, – она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
– Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
– Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
– В калоши станьте.
– Да ничего. Всё равно уже ноги мокрые.
– Ах, боже мой! – расстраивался Филипп Филиппович.
– До чего вредное животное! – отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
– Вы про кого говорите? – спросил он у Шарикова с высоты, – позвольте узнать.
– Про кота я говорю. Такая сволочь, – ответил Шариков, бегая глазами.
– Знаете, Шариков, – переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, – я положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
– Вы, – продолжал Филипп Филиппович, – просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы всё это учинили и ещё позволяете… Да нет! Это чёрт знает что такое!
– Шариков, скажите мне, пожалуйста, – заговорил Борменталь, – сколько времени вы ещё будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
– Какой я дикарь? – хмуро отозвался Шариков, – ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
– Вас бы самого поучить! – ответил Филипп Филиппович, – вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
– Чуть глаза не лишил, – мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.
Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налётом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
– Вот вам, Фёдор.
– Покорнейше благодарю.
– Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
– Покорнейше благодарю, – Фёдор помялся, потом сказал. – Тут ещё, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только – за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
– В кота? – спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
– То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подать.
– Чёрт!
– Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
– Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько нужно?
– Полтора.
Филипп Филиппович извлёк три блестящих полтинника и вручил Фёдору.
– Ещё за такого мерзавца полтора целковых платить, – послышался в дверях глухой голос, – да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приёмную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
– Не сметь! – явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
– Ну, уж это действительно, – многозначительно заметил Фёдор, – такого наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
– Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приёмную и оттуда донёсся его голос:
– Вы что? В кабаке, что ли?
– Это так… – добавил решительно Фёдор, – вот это так… Да по уху бы ещё…
– Ну, что вы, Фёдор, – печально буркнул Филипп Филиппович.
– Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
Был зимний вечер. Конец января. Предобеденное, предприёмное время. На притолоке у двери в приёмную висел белый лист бумаги, на коем рукою Филиппа Филипповича было написано: «Семечки есть в квартире запрещаю». Ф. Преображенский. И синим карандашом крупными, как пирожные, буквами рукой Борменталя: «Игра на музыкальных инструментах от пяти часов дня до семи часов утра воспрещается». Затем рукой Зины: «Когда вернётесь, скажите Филиппу Филипповичу: я не знаю – куда он ушёл. Фёдор говорил, что со Швондером». Рукой Преображенского: «Сто лет буду ждать стекольщика?» Рукой Дарьи Петровны (печатно): «Зина ушла в магазин, сказала приведёт».
В столовой было совершенно по-вечернему, благодаря лампе под шёлковым абажуром. Свет из буфета падал перебитый пополам зеркальные стёкла были заклеены косым крестом от одной фасетки до другой. Филипп Филиппович, склонившись над столом, погрузился в развёрнутый громадный лист газеты.
Молнии коверкали его лицо и сквозь зубы сыпались оборванные, куцые, воркующие слова. Он читал заметку:
«…выражались в гнилом буржуазном обществе) сын. Вот как развлекается наша псевдоучёная буржуазия. Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом. Шв…Р»
Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами на балалайке, и звуки хитрой вариации «Светит месяц» смешивались в голове Филиппа Филипповича со словами заметки в ненавистную кашу. Дочитав, он сухо плюнул через плечо и машинально запел сквозь зубы:
– Све-е-етит месяц… Све-е-етит месяц… Светит месяц… Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия!
Он позвонил. Зинино лицо просунулось между полотнищами портьеры.
– Скажи ему, что пять часов, чтобы прекратил, и позови его сюда, пожалуйста.
Филипп Филиппович сидел у стола в кресле. Между пальцами левой руки торчал коричневый окурок сигары. У портьеры, прислонившись к притолоке, стоял, заложив ногу за ногу, человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жёсткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над чёрными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щётка.
Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской.
На шее у человека был повязан ядовито – небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой. Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от времени, закрывая утомлённые глаза, Филипп Филиппович в полной тьме то на потолке, то на стене видел пылающий факел с голубым венцом. Открывая их, слеп вновь, так как с полу, разбрызгивая веера света, бросались в глаза лаковые штиблеты с белыми гетрами.
«Как в калошах» – с неприятным чувством подумал Филипп Филиппович, вздохнул, засопел и стал возиться с затухшей сигарой. Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом.
Часы на стене рядом с деревянным рябчиком прозвенели пять раз. Внутри них ещё что-то стонало, когда вступил в беседу Филипп Филиппович.
– Я, кажется, два раза уже просил не спать на полатях в кухне – тем более днём?
Человек кашлянул сипло, точно подавившись косточкой, и ответил:
– Воздух в кухне приятнее.
Голос у него был необыкновенный, глуховатый, и в то же время гулкий, как в маленький бочонок.
Филипп Филиппович покачал головой и спросил:
– Откуда взялась эта гадость? Я говорю о галстуке.
Человечек, глазами следуя пальцу, скосил их через оттопыренную губу и любовно поглядел на галстук.
– Чем же «гадость»? – заговорил он, – шикарный галстук. Дарья Петровна подарила.
– Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха? Откуда? Я что просил? Купить при-лич-ные ботинки; а это что? Неужели доктор Борменталь такие выбрал?
– Я ему велел, чтобы лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий – все в лаковых.
Филипп Филиппович повертел головой и заговорил веско:
– Спаньё на полатях прекращается. Понятно? Что это за нахальство! Ведь вы мешаете. Там женщины.
Лицо человека потемнело и губы оттопырились.
– Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а форсу как у комиссарши. Это всё Зинка ябедничает.
Филипп Филиппович глянул строго:
– Не сметь называть Зину Зинкой! Понятно?
Молчание.
– Понятно, я вас спрашиваю?
– Понятно.
– Убрать эту пакость с шеи. Вы…..Вы посмотрите на себя в зеркало на что вы похожи. Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать – в сотый раз прошу. Чтобы я более не слышал ни одного ругательного слова в квартире! Не плевать! Вот плевательница. С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте её подкарауливаете. Смотрите! Кто ответил пациенту «пёс его знает»!? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?
– Что-то вы меня, папаша, больно утесняете, – вдруг плаксиво выговорил человек.
Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули.
– Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не слышал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!
Дерзкое выражение загорелось в человеке.
– Да что вы всё… То не плевать. То не кури. Туда не ходи… Что уж это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даёте?! И насчёт «папаши» – это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? – человек возмущённо лаял. – Хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно (человек завёл глаза к потолку как бы вспоминая некую формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить.
Глаза Филиппа Филипповича сделались совершенно круглыми, сигара вывалилась из рук. «Ну, тип», – пролетело у него в голове.
– Вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека? – Прищурившись спросил он. – Вы, может быть, предпочитаете снова бегать по помойкам? Мёрзнуть в подворотнях? Ну, если бы я знал…
– Да что вы всё попрекаете – помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А если бы я у вас помер под ножом? Вы что на это выразите, товарищ?
– Филипп Филиппович! – раздражённо воскликнул Филипп Филиппович, – я вам не товарищ! Это чудовищно! «Кошмар, кошмар», – подумалось ему.
– Уж, конечно, как же… – иронически заговорил человек и победоносно отставил ногу, – мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы в университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право…
Филипп Филиппович, бледнея, слушал рассуждения человека. Тот прервал речь и демонстративно направился к пепельнице с изжёванной папиросой в руке. Походка у него была развалистая. Он долго мял окурок в раковине с выражением, ясно говорящим: «На! На!». Затушив папиросу, он на ходу вдруг лязгнул зубами и сунул нос под мышку.
– Пальцами блох ловить! Пальцами! – яростно крикнул Филипп Филиппович, – и я не понимаю – откуда вы их берёте?
– Да что уж, развожу я их, что ли? – обиделся человек, – видно, блохи меня любят, – тут он пальцами пошарил в подкладке под рукавом и выпустил в воздух клок рыжей лёгкой ваты.
Филипп Филиппович обратил взор к гирляндам на потолке и забарабанил пальцами по столу. Человек, казнив блоху, отошёл и сел на стул. Руки он при этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака. Глаза его скосились к шашкам паркета. Он созерцал свои башмаки и это доставляло ему большое удовольствие. Филипп Филиппович посмотрел туда, где сияли резкие блики на тупых носках, глаза прижмурил и заговорил:
– Какое дело ещё вы мне хотели сообщить?
– Да что ж дело! Дело простое. Документ, Филипп Филиппович, мне надо.
Филиппа Филипповича несколько передёрнуло.
– Хм… Чёрт! Документ! Действительно… Кхм… А, может быть, это как-нибудь можно… – Голос его звучал неуверенно и тоскливо.
– Помилуйте, – уверенно ответил человек, – как же так без документа? Это уж – извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
– Причём тут домком?
– Как это при чём? Встречают, спрашивают – когда ж ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?
– Ах, ты, господи, – уныло воскликнул Филипп Филиппович, – встречаются, спрашивают… Воображаю, что вы им говорите. Ведь я же вам запрещал шляться по лестницам.
– Что я, каторжный? – удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова. Я хожу, как все люди.
При этом он посучил лакированными ногами по паркету.
Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. «Надо всё-таки сдерживать себя», – подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил стакан воды.
– Отлично-с, – поспокойнее заговорил он, – дело не в словах. Итак, что говорит этот ваш прелестный домком?
– Что ж ему говорить… Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи – трудового элемента.
Филипп Филиппович выкатил глаза.
– Почему же вы – труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
– Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного интереса?
– Известно что – прописать меня. Они говорят – где ж это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве. Это – раз. А самое главное учётная карточка. Я дезертиром быть не желаю. Опять же – союз, биржа…
– Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по своему паспорту? Ведь нужно всё-таки считаться с положением. Не забывайте, что вы… э… гм… Вы ведь, так сказать, – неожиданно явившееся существо, лабораторное. – Филипп Филиппович говорил всё менее уверенно.
Человек победоносно молчал.
– Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и вообще устроить всё по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете и шабаш.
– Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстук и ответил:
– Полиграф Полиграфович.
– Не валяйте дурака, – хмуро отозвался Филипп Филиппович, – я с вами серьёзно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
– Что-то не пойму я, – заговорил он весело и осмысленно. – Мне по матушке нельзя. Плевать – нельзя. А от вас только и слышу: «дурак, дурак». Видно только профессорам разрешается ругаться в ресефесере.
Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
Напившись из другого, подумал: «Ещё немного, он меня учить станет и будет совершенно прав. В руках не могу держать себя».
Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с железной твёрдостью произнёс:
– Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?
– Домком посоветовал. По календарю искали – какое тебе, говорят? Я и выбрал.
– Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
– Довольно удивительно, – человек усмехнулся, – когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях и на звонок явилась Зина.
– Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарём, Филипп Филиппович спросил:
– Где?
– 4-го марта празднуется.
– Покажите… гм… чёрт… В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарём, а человек покачал укоризненно головою.
– Фамилию позвольте узнать?
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как? Наследственную? Именно?
– Шариков.
* * *
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
– Как же писать? – Нетерпеливо спросил он.
– Что же, – заговорил Швондер, – дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм… Зародившийся в вашей, мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дёрнул усом.
– Гм… Вот чёрт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто… Ну, одним словом…
– Это – ваше дело, – со спокойным злорадством вымолвил Швондер, – зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.
– И очень просто, – пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался в галстук, отражавшийся в зеркальной бездне.
– Я бы очень просил вас, – огрызнулся Филипп Филиппович, – не вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите «и очень просто» – это очень не просто.
– Как же мне не вмешиваться, – обидчиво забубнил Шариков.
Швондер немедленно его поддержал.
– Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его право – участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности постольку, поскольку дело касается документов. Документ – самая важная вещь на свете.
В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп Филиппович сказал в трубку: «да»… Покраснел и закричал:
– Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? – и он с силой всадил трубку в рогульки.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера.
Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
– Одним словом, кончим это.
Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздражённо прочитал вслух:
– «Сим удостоверяю»… Чёрт знает, что такое… гм… «Предъявитель сего – человек, полученный при лабораторном опыте путём операции на головном мозгу, нуждается в документах»… Чёрт! Да я вообще против получения этих идиотских документов. Подпись – «профессор Преображенский».
– Довольно странно, профессор, – обиделся Швондер, – как это так вы документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да ещё не взятого на воинский учёт милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
– Я воевать не пойду никуда! – вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
– Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский учёт необходимо взяться.
– На учёт возьмусь, а воевать – шиш с маслом, – неприязненно ответил Шариков, поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли – мораль». Борменталь многозначительно кивнул головой.
– Я тяжко раненный при операции, – хмуро подвыл Шариков, – меня, вишь, как отделали, – и он показал на голову. Поперёк лба тянулся очень свежий операционный шрам.
– Вы анархист-индивидуалист? – спросил Швондер, высоко поднимая брови.
– Мне белый билет полагается, – ответил Шариков на это.
– Ну-с, хорошо-с, не важно пока, – ответил удивлённый Швондер, – факт в том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут документ.
– Вот что, э… – внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый какой-то думой, – нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен её купить.
Жёлтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
– Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашённый загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули. «Изнервничался старик», – подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп Филиппович мелко потряс головой и заговорил.
– Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот – тип, я вам доложу…
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушённый женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны.
Затем завыл Шариков.
– Боже мой, ещё что-то! – закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям – Кот, – сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по коридору в переднюю, ворвались в неё, оттуда свернули в коридор к уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
– Сколько раз я приказывал – котов чтобы не было, – в бешенстве закричал Филипп Филиппович. – Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради бога, пациентов в приёмной!
– В ванной, в ванной проклятый чёрт сидит, – задыхаясь, закричала Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
– Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились тазы, дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:
– Убью на месте…
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налёг на дверь и стал её рвать. Распаренная Дарья Петровна с искажённым лицом появилась на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной в кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на чёрную лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке. Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха указательным и большим пальцем обтёрла запавший рот, припухшими и колючими глазами окинула кухню и произнесла с любопытством:
– О, господи Иисусе!
Бледный Филипп Филиппович пересёк кухню и спросил старуху грозно:
– Что вам надо?
– Говорящую собачку любопытно поглядеть, – ответила старуха заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович ещё более побледнел, к старухе подошёл вплотную и шепнул удушливо:
– Сию секунду из кухни вон!
Старуха попятилась к дверям и заговорила, обидевшись:
– Что-то уж больно дерзко, господин профессор.
– Вон, я говорю! – Повторил Филипп Филиппович и глаза его сделались круглыми, как у совы. Он собственноручно трахнул чёрной дверью за старухой. – Дарья Петровна, я же просил вас.
– Филипп Филиппович, – в отчаяньи ответила Дарья Петровна, сжимая обнажённые руки в кулаки, – что же я поделаю? Народ целые дни ломится, хоть всё бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не было слышно.
Вошёл доктор Борменталь.
– Иван Арнольдович, убедительно прошу… Гм… Сколько там пациентов?
– Одиннадцать, – ответил Борменталь.
– Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
– Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
– Гу-гу! – Жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
– Какого чёрта!.. Не слышу, закройте воду.
– Гау! Гау!..
– Да закройте воду! Что он сделал – не понимаю… – приходя в исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв дверь, выглядывали из кухни. Филипп Филиппович ещё раз прогрохотал кулаком в дверь.
– Вот он! – Выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитое окно под потолком показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей крови, – царапина.
– Вы с ума сошли? – спросил Филипп Филиппович. – Почему вы не выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
– Защёлкнулся я.
– Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
– Да не открывается, окаянный! – испуганно ответил Полиграф.
– Батюшки! Он предохранитель защёлкнул! – вскричала Зина и всплеснула руками.
– Там пуговка есть такая! – выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь перекричать воду, – нажмите её книзу… Вниз нажимайте! Вниз!
Шариков пропал и через минуту вновь появился в окошке.
– Ни пса не видно, – в ужасе пролаял он в окно.
– Да лампу зажгите. Он взбесился!
– Котяра проклятый лампу раскокал, – ответил Шариков, – а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свёрнутом трубкою у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Фёдор с зажжённой венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
– Ду… Гу-гу! – что-то кричал Шариков сквозь рёв воды.
Послышался голос Фёдора:
– Филипп Филиппович, всё равно надо открывать, пусть разойдётся, отсосём из кухни.
– Открывайте! – сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нём она разделилась на три потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю. Шлёпая и прыгая, Зина захлопнула в неё дверь. По щиколотку в воде вышел Фёдор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеёнке – весь мокрый.
– Еле заткнул, напор большой, – пояснил он.
– Где этот? – спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
– Боится выходить, – глупо усмехаясь, объяснил Фёдор.
– Бить будете, папаша? – донёсся плаксивый голос Шарикова из ванной.
– Болван! – коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные вёдра и раковину.
Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу прямо в пролёт лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже, на паркете передней, и вёл переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
– Не будет сегодня приёма, профессор нездоров. Будьте добры отойти от двери, у нас труба лопнула…
– А когда же приём? – добивался голос за дверью, – мне бы только на минуточку…
– Не могу, – Борменталь переступил с носков на каблуки, – профессор лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
– Тряпки не берут.
– Сейчас кружками вычерпаем, – отозвался Фёдор, – сейчас.
Звонки следовали один за другим и Борменталь уже подошвой стоял в воде.
– Когда же операция? – приставал голос и пытался просунуться в щель.
– Труба лопнула…
– Я бы в калошах прошёл…
Синеватые силуэты появились за дверью.
– Нельзя, прошу завтра.
– А я записан.
– Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Фёдор у ног доктора ёрзал в озере, скрёб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лёг животом в воду и погнал её из передней обратно к уборной.
– Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? – сердилась Дарья Петровна, – выливай в раковину.
– Да что в раковину, – ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, – она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
– Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
– Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
– В калоши станьте.
– Да ничего. Всё равно уже ноги мокрые.
– Ах, боже мой! – расстраивался Филипп Филиппович.
– До чего вредное животное! – отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
– Вы про кого говорите? – спросил он у Шарикова с высоты, – позвольте узнать.
– Про кота я говорю. Такая сволочь, – ответил Шариков, бегая глазами.
– Знаете, Шариков, – переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, – я положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
– Вы, – продолжал Филипп Филиппович, – просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы всё это учинили и ещё позволяете… Да нет! Это чёрт знает что такое!
– Шариков, скажите мне, пожалуйста, – заговорил Борменталь, – сколько времени вы ещё будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
– Какой я дикарь? – хмуро отозвался Шариков, – ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет – как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
– Вас бы самого поучить! – ответил Филипп Филиппович, – вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
– Чуть глаза не лишил, – мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.
Когда чёрный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налётом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
– Вот вам, Фёдор.
– Покорнейше благодарю.
– Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
– Покорнейше благодарю, – Фёдор помялся, потом сказал. – Тут ещё, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только – за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
– В кота? – спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
– То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подать.
– Чёрт!
– Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
– Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько нужно?
– Полтора.
Филипп Филиппович извлёк три блестящих полтинника и вручил Фёдору.
– Ещё за такого мерзавца полтора целковых платить, – послышался в дверях глухой голос, – да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приёмную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
– Не сметь! – явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
– Ну, уж это действительно, – многозначительно заметил Фёдор, – такого наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
– Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приёмную и оттуда донёсся его голос:
– Вы что? В кабаке, что ли?
– Это так… – добавил решительно Фёдор, – вот это так… Да по уху бы ещё…
– Ну, что вы, Фёдор, – печально буркнул Филипп Филиппович.
– Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
Птичий Гриб. Глава 8 (последняя)
Городское фентези. Повесть.Предыдущая глава: http://joyreactor.cc/post/4484093
Женщина выскочила из астрального плана, тяжело дыша. Её знобило, тело болело, будто бы его на самом деле кто-то прожевал и выплюнул.
— Как? Почему? — схватилась за голову она. — Всё было под контролем! Всё шло по плану!
Молочай неподвижно стоял, прислонившись к стене, безучастно наблюдая за своей паникующей госпожой.
Женщина повернулась к нему.
— Ты… знаешь что-то об этом? Что могло пойти не так?
— Есть одно соображение, госпожа, но оно настолько кощунственно, что нет смелости его озвучить.
— Говори!
— Возможно ли такое, — Молочая передёрнуло, — что госпожа… Госпожа связалась с силами, что ей… не по зубам? Влезла, куда… влезать не стоило?
Брошенный женщиной металлический поднос снёс Молочаю полголовы и вонзился в стену.
— Понял. Ухожу, — сказал сайфер, рассыпаясь на лианы и уползая в цветочные горшки.
Женщина стукнула кулаком по журнальному столику, разнеся его в щепки. Она этого так не оставит! Раз существо не хочет подчиняться, она уничтожит его. С этой мыслью она обратила свой взгляд на стеклянный куб, который был до краёв заполнен красноватой жидкостью.
Наступал вечер. Сара Гринлок возвращалась домой, держа в руке пакет с покупками. Естественно, она соблюдала все меры предосторожности: на руках перчатки, а покупки были ей выданы через бесконтактное окно выдачи. Подходя к двери квартиры, она вытащила ключи, но резко застыла, что-то почувствовав.
Вздохнув, она поставила пакет на пол и осторожно повернула ключ в замке.
В следующее мгновение она с огромной скоростью распахнула дверь и совершила быстрый прыжок, намереваясь поразить нарушителя сверху. Однако нарушитель, развив немыслимую скорость, уклонился в сторону, оббежал друидессу, крепко ухватил за талию и уложил на пол.
— Сколько раз тебе говорить, не атакуй в прыжке. Ты же не зверь какой-то. В полёте чрезвычайно сложно менять направление, что может использовать против тебя быстрый противник.
Сара вздохнула.
— Ума не приложу, как тебе это всегда удаётся, сестра.
Лора усмехнулась, освободив сестру от своих объятий.
Сара поднялась на ноги, отряхиваясь.
— Рефлексы доведены до предела, а мускулатура работает в несколько раз эффективнее… Но раз за разом ты побеждаешь.
— На то я и старшая сестра, — ухмыльнулась ведьма.
Сара одарила её усталым взглядом.
— Не хочется цитировать Принцессу, но кто из нас четырёх старше, а кто младше — установить невозможно.
Сара сходила за пакетом.
— И как тебе перестановки в нашем ВЦ? — поинтересовалась Лора, поглаживая свою дракошку, занявшую подушку на диване.
— Эй, осторожнее с диваном. Не хочу, чтобы Эль его сожгла. А касательно перестановок… Ловко. Очень ловко Миления всё провернула. Нашла возможность и подключила все свои ресурсы.
— Вся в мать… — покачала головой Лора.
— Да… — Сара вздохнула, коснувшись в задумчивости обрубка мизинца своей левой руки. — Вся в мать…
— Удивительно, а ведь сначала она производила на меня приятное впечатление…
— Ты пришла сюда обсуждать Милению, сестра?
— Нет.
Лора поднялась с дивана, поправив жилетку своего делового костюма. Две скрытые магией кобуры проявились на нём, два зачарованных пистолета покоились внутри. Ведьма сняла со спинки дивана ножны с тяжёлой саблей и закрепила их сзади на поясе.
— В данный момент Миления находится в особняке, принадлежащем Брунгильде Крэг Флёр, которым пользуется весь последний год. С ней находится уже известная тебе ведьма Лариса Рыжая, которая подвергается ужасным пыткам. Нам нужно вмешаться.
— Тебе так важна жизнь твоей пешки, сестра? Или что-то пошло не по плану?
— Наоборот, — Лора покачала головой, — всё идёт слишком хорошо. Настолько хорошо, что я даже сама не могу поверить. Поэтому и нужно действовать сейчас… Пока Милению ещё можно спасти от её собственной глупости.
— Хорошо, — Сара кивнула. — Пойду с тобой.
Друидесса взяла с вешалки копьё. С виду оно было совсем непримечательным, просто белый наконечник, примотанный зеленоватой нитью к древку из необычного тёмного дерева, но знаток бы понял, что оно собрано из крайне редких компонентов: клыка дракона и отростка от корня Мирового Древа. Лишь действительно могущественный друид мог собрать эти компоненты, ведь драконы уже давно покинули этот мир, а Мировое Древо обладало невероятной прочностью, не позволяющей просто взять и оторвать от него кусочек. Также, нить, которая скрепляла их между собой, должна была быть как минимум необычной, только вот Сара хранила молчание, где её взяла.
Друидесса указала наконечником копья на заросшую вьющимися растениями стену её квартиры, и там тут же открылся разлом, из которого пахнуло запахом леса.
— Тропа создана, сестра. Чуть поодаль от особняка, чтобы прийти незамеченными, как ты любишь.
— На тебя всегда можно положиться.
Они вышли на пригорок с одиноким деревом, с которого открывался хороший обзор на особняк. В одном из окон мерцал свет.
— Похоже, нашей начальнице сегодня не до сна, — констатировала Лора, глядя в бинокль.
— Немудрено, — кивнула Сара. — Её лекарство оказалось пустышкой. А к тому же, поступают сведения о заражении Одарённых. Наверняка она выжмет твою ведьмочку без остатка, пытаясь найти способ остановить эпидемию.
— Поэтому нам и нужно действовать сейчас.
— Конечно. Насколько можно судить по планировке, лаборатория примыкает к оранжерее. Думается, стоит зайти именно оттуда, чтобы не шляться по особняку, где наверняка будет прислуга.
— Понятно, — кивнула ведьма.
Незримыми тенями они пробрались к оранжерее, Лора с лёгкостью открыла дверь, и чародейки вошли внутрь. Даже у человека, далёкого от садоводства, возникло бы восхищение при взгляде на стройные ряды гигантских овощей, грибов и других сельскохозяйственных культур. Но у чародеек не было времени на осмотр достопримечательностей этого места, Лора уверенно пошла вдоль грядок, отмахиваясь от свешивающихся стеблей, что, казалось бы, пытались её схватить и задержать.
Ведьма обернулась и увидела, что Сара остановилась перед огромным зелёным огурцом, расположившимся чуть поодаль от основной грядки.
— Ты идёшь, сестра?
Друидесса выглядела озабоченной, потирая левое запястье.
— Нельзя, — покачала головой Сара. — Нельзя оставлять так…
— Что случилось? — Лора вернулась к сестре.
— Это… не плод. Человек. Нельзя… оставлять так.
— Мы можем вернуться позже.
— Прошу, Лора, — ведьма редко видела свою обычно предельно собранную сестру настолько взволнованной. — Не могу пройти мимо. Непорядок.
Лора вздохнула, вытаскивая из кармана статуэтку кошки, обмотанную алыми волосами. Магия вокруг них изменилась, обтекая и маскируя колдовство.
— Надеюсь, твоё чувство не подводит. У меня осталось не так много скрывающих статуэток. Что нужно сделать?
Сара протянула сестре левую руку.
— Возьми мою кровь. Сформируй заготовку. Форма проклятого сильно повреждена, придётся восстанавливать максимально осторожно, по частям. Удерживай их в стазе, пока не срастутся.
Ведьма кивнула, и без колебаний полоснула по ладони сестры ритуальным ножом. Кровь потекла из раны вверх, превращаясь в алый туман, который растекался, приобретая подобие человеческого тела.
— Хорошо, — рана Сары закрылась сама собой и друидесса снова повернулась к огурцу. — Теперь будем надеяться, что жертва вспомнит, кто она…
Сара положила руки на огурец и начала ритуал. Её губы шептали заклинание, а руки, светясь мягким зелёным светом, вливали магию в плод. Под действием колдовства, огурец терял форму, превращаясь в пульсирующее месиво живых клеток, подобно тающей смоле, оно капало, но не вниз, а вверх, попадая в ловушку кровавого тумана, парящего над ним… Капля за каплей, кости, органы, мышцы и кожа занимали положенные места на заготовке, превращаясь в тело молодой девушки. Наконец, последняя капля заняла своё место — и Сара, пускай и ослабев после ритуала, ловко подхватила тело, продолжая вливать в него живительную энергию.
Лора движением руки смахнула ритуальную кровь с лица жертвы и чародейки замерли в удивлении.
— Это же… — ведьма не верила своим глазам. — Это Миления!
— Да, это она… — подтвердила Сара. — И в таком состоянии уже больше года. Ещё день-другой и восстанавливать было бы уже нечего. Превратилась бы в овощ навсегда.
— Тогда кто всё это время выдавал себя за неё? И, главное, как смог обманывать чутьё десятков сотрудников?
— Тебе придётся выяснить это самой, — Сара тяжело дышала. — Должна вынести её отсюда и передать паранорм-медикам для полной реанимации.
— Иди, — кивнула ведьма. — Мои чары скроют тебя до выхода с территории особняка. Я же разберусь. И поставлю точку.
Женщина в бешенстве отбросила колбу с кровавой жидкостью.
— Не то, не то, всё не то! Что же случилось? Мой контроль над инфекцией был идеальным! Ладно… Даже если не смогу создать лекарство, всегда могу позаботится о эвакуации и карантине, сохранить лицо… Может, в итоге, и не сохраню пост, но всё равно буду в начальниках…
— Начальниках над кем? Над кучей трупов? — услышала она ехидное замечание.
Женщина обернулась к двери.
— Ты! — крикнула она. — Паршивая красная ведьма! Это твоих рук дело?
— Нет, — Лора подхватила стул и села, самодовольно смотря на женщину, что носила обличье Милении. — Это целиком и полностью твоя вина. Нарушила протокол, не стала уничтожать опасный артефакт, злоупотребила положением… Серьёзная заявка на пожизненное заключение в тюрьме для чародеев… Ах да, ещё и выдавала себя за сотрудника Организации. Не так ли, Брунгильда?
Обличье дочери спало с Брунгильды Крэг Флёр, её настоящее лицо было искажено гневом.
— Должна признать, ты обманула даже нас, — продолжила ведьма. — Я бы почуяла и развеяла камуфляж или гламур, Сара бы легко распознала полиморф или чары двойника.
— Когда моя дурная дочь явилась ко мне, я с трудом узнала её. Какие-то чары препятствовали этому, пока она не назвалась. Я просто взяла эти чары и обратила полярность, чтобы все наоборот, узнавали её во мне.
— Ах, всё встаёт на свои места. Это действительно опасные чары. Но я удивлена, что такая неумёха как ты вообще смогла их понять…
— Заткнись! Я — наследница великой династии и мне была дана великая сила!
Глаза Брунгильды загорелись ярким светом, а все растения в лаборатории прибавили в размерах. В ведьму полетело заклинание, но она отклонила его вспыхнувшим в воздухе знаком тройного орлиного крыла.
— Твой любимый овощной полиморф? Хотела превратить меня, как свою дочь?
— Она мне не дочь! — выкрикнула Брунгильда. — Всю жизнь я считала иначе, но та торговка диковинками обманула меня! В ней нет ни капли моей крови, она всего лишь сайфер, впитавший семя Фредерика!
— Вот это новость! А как по мне, в ней нет ничего искусственного.
— В любом случае, она шла против моей воли! Против той жизни, которую я подготовила для неё. Она должна была быть наверху, над всеми, и я, её мать и советница, купалась бы в лучах её славы. Но нет, ей захотелось добиваться всего самой. Поэтому, пускай и останется овощем, с которого единственная польза — семена!
Лора покачала головой.
— Ужасно, ужасно. Но ладно, пора заканчивать этот фарс.
— И что же ты будешь делать, ведьма? — корни растений плелись по полу, превращая лабораторию в подобие дремучей рощи. — Ты на моей территории! Будешь бряцать своими игрушками?
— Нет.
Лора встала со стула, отстёгивая кобуру с пистолетами. Она отбросила их в сторону, и те растворились в воздухе. За ними последовали и ножны с саблей.
— Я не собиралась применять это против тебя. Я думала, что ты — Миления, и оружие мне нужно было лишь для того, чтобы ты избежала самого ужасного исхода. Но теперь… Теперь мне всё равно. Лариса, хватит спать! Сделай, что я просила.
Звон разбитого стекла…
— Будет исполнено, Наставница, — раздался голос из-за спины Брунгильды.
Друидесса медленно обернулась и потеряла дар речи…
Ледяной ветер нёсся по степи, пронизывая до костей любого случайного путника. Была уже зима, но снег не спешил падать, закрывая землю и спящие в ней семена спасительным белым покрывалом. Следующий год явно будет неурожайным…
По ледяной пустоши шла женщина, длинный, отороченный мехом плащ и шапка защищали её от холода, а нижнюю часть лица закрывал тёплый красный шарф. У реки было небольшое поселение, туда путница и направлялась.
Её взору вскоре предстало ужасное зрелище: сломанный частокол, догорающие хижины и десятки мёртвых тел.
Нападение кочевников. Увы, но у жителей не было шансов. Перевернув одно из тел, путница всмотрелась в лицо мёртвого мужчины. Это явно был кочевник, на лице его застыл ужас, а из кожи торчали сотни чёрных кристаллических игл. Такие же признаки были и у следующего, третьего, четвёртого… И у кочевников, и у местных. Путница направилась на центральную площадь и там, посреди кольца из мёртвых тел увидела маленькую девочку. Ветер трепал её огненно-рыжие волосы, она содрогалась от рыданий и холода…
— Не подходите ко мне! — крикнула она. — Они все… умирают… Почему… они все… умирают?
Путница без опаски подошла к девочке. Магическая защита была абсолютна, но аура ребёнка всё равно покалывала кожу словно десятки игл.
— Ты не виновата, — сказала путница. — Они все были… плохими людьми. Они получили по заслугам.
— Но матушка… Старшие сёстры? Почему они?
— Твой ковен сбился с пути. Они продавали молодых послушниц разбойникам, в обмен на защиту, прекрасно зная, что их там будут ценить не за магический дар. Полагаю, за тебя они хотели выручить немало. Здесь и должна была состояться сделка. Ну а внезапно нагрянувшие кочевники стали катализатором.
— И здесь что, не было хороших людей? — девочка подняла голову, посмотрев на собеседницу тёмно-карими глазами. — Ни одного?
— Ни одного, — солгала путница.
— Я больше не хочу так! — девочка вновь зарыдала. — Не хочу!
Путница посмотрела в её глаза, заметив маленький шрам на левом веке, выглядящий так, будто бы его оставило острейшее лезвие, каким-то чудом не ослепив.
— Успокойся. Я пришла помочь. Я буду учить тебя. Пускай твой Цвет и отличен от моего, но у меня должно получиться. Ты сможешь обуздать свою силу. Ты станешь великой ведьмой. Но сейчас… Сейчас ты должна уснуть. Я разбужу тебя, когда придёт время.
Казалось, даже ветер утих, прислушиваясь к словам чудесной колыбельной, что вдруг заиграла над засыпанным мёртвыми телами пепелищем. Это была песня о временах чудес и волшебства, мира и покоя, о волшебных зверях и невероятных существах, что теперь обитают лишь в сказках.
В пространстве открылся разлом, и путница положила туда спящую девочку, закутанную в покрывало. Разлом закрылся и ветер снова завыл, унося пепел догорающих домов.
По пепелищу шёл бледно-серый конь, на его спине возвышалась тёмная фигура с алебардой на плече. Всадник подъехал к путнице и спешился, откинув капюшон своего плаща. Это была женщина с волосами цвета вороньего крыла.
— Какая разрушительная мощь… — сказала всадница. — Ты уже нашла источник, Лора?
— Увы, источник погиб во время выброса, растворился в магии.
— Какая печальная судьба, — женщина вздохнула. — Я так давно не чувствовала такой концентрации… Уровень как до Катаклизма. Признаю честно, думала найду тут себе ученика или ученицу…
— У тебя ещё всё впереди, Мара.
— Мне бы твой оптимизм… — тёмная чародейка покачала головой. — Ты же знаешь, теперь ведьмам даже недоступен мой Цвет. Слишком «тяжёлый», «тёмный», они говорят. Уже смирилась с тем, что я — последняя. Может, будь моя доченька жива… Или я могла бы родить другую…
Мара тряхнула головой и снова закрылась капюшоном. Запрыгнув в седло, она ускакала прочь.
Чуткие уши Лоры уловили от сестры что-то похожее на плач. Алая ведьма вздохнула.
— Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня, сестра.
Брунгильда вопила от боли, её внутренности перемешивались в теле, как в водовороте, острые как иглы волокна грибка прорастали внутрь, поражая её десятками инфекций.
— Есть такая вещь — карма, — произнесла Лора, наблюдавшая за её страданиями с безопасного расстояния. — Мы списываем это на суеверия Неодарённых, их попытки объяснить свои неудачи. А ведь, на самом деле, она существует. Мы копим грехи, а они, в итоге, сокрушают нас. Нужен лишь катализатор. Эта девочка — как раз он и есть.
— Мерзавка… ты была с ней заодно… — прошипела чародейка, когда боль на секунду отступила.
Обнажённая Лариса стояла неподвижно, в её глазах был немой укор. Раны и шрамы, полученные ею во время пытки, исчезали без следа, проявляясь на теле Брунгильды.
— Заодно? — ухмыльнулась Лора. — Она никогда не была со мной заодно. Я лишь поставила её в нужное место.
Ведьма вздохнула.
— А ведь у тебя был шанс. Отнесись ты к ней по-человечески, и всего этого бы не было. Даже сейчас, ещё не поздно. Подумаешь, заражение и искажение тела, паранорм-медики может быть даже смогут вернуть тебе возможность двигаться. Проси у неё прощения. Облегчи участь.
Брунгильда взвыла, когда боль вновь пронзила то, что осталось от её позвоночника.
— Ни за что! Никогда! Это всё вы, мерзкие ведьмы, со своим так называемым Порядком! Вечно мните себя самими умными, хотя не способны даже на нормальное колдовство!
Она сжала искажённые челюсти, отрезая боль.
— Молочай! Убей их!!
Лианы вылезли из горшков, свиваясь воедино, формируя тело, подобное человеческому.
— Простите, госпожа, — поклонился сайфер, — но этот приказ не может быть выполнен. Запрещено… вышестоящими.
Брунгильда завопила, собирая стебли и травы со всей лаборатории и формируя из них подобие экзоскелета для своего искалеченного тела.
— Тогда я сделаю всё сама! И начну с этой пигалицы!
В мгновение ока лианы протянулись к Ларисе и, с ужасным хрустом, переломили её пополам. Брунгильда отбросила бездыханное тело девушки в сторону.
— Что же ты наделала… — покачала головой Лора. — А ведь тебя ещё можно было спасти…
— Что ты там говоришь? Ты — следующая!
Переплетённые корни-щупальца рванулись к алой ведьме, но та не стала уклонятся.
Корни внезапно остановились. Брунгильда поняла, что не может контролировать их. Вся её магия, вся её жизнь — была обрезана, подобно как топор палача отсекает голову.
Искалеченное тело Ларисы поднялось в воздух, восстанавливая форму и возрождаясь. Её почерневшие глаза пристально посмотрели на друидессу.
Брунгильда беспомощно тянулась к природе, пытаясь вернуть хоть частичку магии, вырваться, обрести надежду на спасение…
Тысячи игл прорвали её кожу, расширяясь и срастаясь в чёрные кристаллы, они высасывали саму её суть, её магию, её душу…
— Ты убила её, и, взамен, падёшь сама, — констатировала Лора. — Доля, которую выбрала лично ты.
Брунгильда что-то слабо прошипела, но кристаллы уже закрывали её лицо, заканчивая превращение в уродливую статую.
Лариса закрыла глаза и начала падать. Лора мгновенным рывком переместилась к ней и подхватила на руки.
— Удивительно, как много зла бывает в людях. В той деревне, где я впервые встретила тебя, даже у ведьм твоего ковена были лишь малозаметные иглы в коже. Эта же… Эта окаменела полностью.
Ведьма задумалась, покачав Ларису на руках как ребёнка.
— Прости, что так вышло. Не могла и подумать, что тебе придётся столкнуться с таким кошмаром. А сейчас… Надо что-то с этим сделать. Атерниэль!
— Мяу! — дракошка выпрыгнула изниоткуда, сверкнув глазами в полумраке.
— Сожги тут всё. Окрась пламя в зелёный цвет, чтобы больше было похоже на неконтролируемый выброс во время друидского ритуала.
— Мяу! — ответила дракошка. — Но с вас вкусняшки!
— Всё будет вовремя, Эль. Я держу своё слово.
— Разрешите сопроводить вас к выходу? — спросил Молочай, доселе стоявший без движения. — Новая госпожа ещё слаба, но, могу предположить, что она хотела бы этого.
— Да, будь добр, сайфер.
Тело существа расползлось, создавая тоннель, ведущий в Лесные Тропы. Лора с Ларисой на руках вошла внутрь, а за её спиной уже разгоралось пламя.
Алая ведьма вышла у того же дерева на пригорке, как и когда её привела сюда Сара. Портал за ней схлопнулся, рассыпавшись на стебли и корни. Сестра обсуждала что-то с паранорм-медиками и группой агентов «Дисциплины».
Лора передала Ларису медику.
— Магическое и физическое истощение, — пояснила она. — Стандартных зелий должно хватить. Постарайтесь свести к минимуму инвазивные процедуры… у неё проблемы со свёртываемостью крови.
Ведьма проследила за медиками, они загружали в машины Милению, Ларису… И кого-то ещё? Синистру Блэкторн и Алексея Зайцева?
На вопросительный взгляд Лоры Сара ответила:
— Нашла их в оранжерее. Вероятно, преступница похитила и удерживала их для своих планов.
Естественно, всё это была выдумка, чтобы скрыть правду. Лора кивнула, понимающе ухмыльнувшись.
— Мисс Редлок, вам удалось задержать преступницу? — начальник «Дисциплины» подбежал к сёстрам.
Оглушительный взрыв сотряс окрестности. Зелёное пламя взметнулось до небес, превращая поместье в обугленные руины.
— Какого? — выругался агент.
— Что ж, — покачала головой Сара, — подозреваемая решила умереть громко. Похоже на неудачное применение «Песни Тёмного Леса».
— Да, мне едва удалось скрыться, пока энергия разрывала её тело на части, — кивнула Лора.
— Но вам хотя бы удалось установить, кто это был? Как вообще можно целый год обманывать весь ВЦ?
— Преступница — Брунгильда Крэг Флёр, мать Милении, — сообщила алая ведьма, наблюдая как от удивления изменяются лица агентов. — Для маскировки использовала мнемоническую магию, направлено «убеждая» любого собеседника в том, что она — Миления.
— Всё становится на места, — кивнула Сара. — Столь сложные чары наверняка в итоге и повлекли сбой в заклинании, которое она захотела применить против тебя.
— А что с лекарством, которое она разрабатывала? — начальник «Взаимодействия» также был тут.
— Не было никакого лекарства, — Лора покачала головой. — Брунгильда завладела частью артефакта и через него контролировала инфекцию. К счастью, теперь он уничтожен. Осталось только избавиться от остального ковра — и эпидемия пойдёт на спад.
— Всё будет отражено в отчётах, — кивнула Сара. — И их написанием стоит заняться прямо сейчас, не так ли, сестра?
Лора кивнула.
Несмотря на возражения некоторых агентов, сёстры ушли через Лесные Тропы.
Посреди необъятной бездны в неизвестном мире висел крошечный островок, покрытый жухлой травой. Чёрный зверь, что лежал на нём, выл от боли, пока его тело покрывалось кристаллами. Он не может закончить так! Он должен бороться!
Внезапно, зелёный согревающий свет коснулся его истощённого тела.
— Не нужно бояться. Не пропадёшь. Не исчезнешь. Следуй за тьмой. Обрети новый дом.
Зверь посмотрел туда, куда указала призрачная фигура. Он увидел боль и страдание, горе и скорбь… Он нашёл своё место…
— Интересно, — произнесла Лора, отпив кофе из чашки, — откуда же так удачно появилась эта эпидемия?
— Почему ты смотришь на меня, сестра? — удивилась Сара. — Ты же знаешь, не сильна на подобные интриги.
Лора ухмыльнулась.
— И лгать ты умеешь плохо. Судя по всему, ты поняла, на что способна Лариса и решила, что её сила поможет и в решении твоей проблемы?
Сара вздохнула.
— Зверь… Заслужил отдых. Но не знала, как его усыпить навсегда. А теперь, он замер. Слился с магией этой девочки… С тем горем, что царит в её душе.
Лора кивнула, сделав ещё один глоток.
— Кто она, сестра? — спросила Сара. — Уже… много лет не видела такой магии. И этот шрам на глазу… Отметка, что оставил первый Катаклизм? Но ведь все Меченые — мужчины?
— Считается, что у Меченых не может быть детей, — ответила алая ведьма. — Потоки магии, что окружат плод, негативно отразятся на организме матери и спровоцируют выкидыш. Но что если матерью будет ведьма, привыкшая проводить и очищать огромное количество энергии?
— Но какая же сила должна быть у ведьмы для совершения таких манипуляций? Мы ведь говорим не о крошечном ручейке, а об огромном потоке, живой лей-линии, буквально вонзающейся в глаз ребёнка! …О магия! Только не говори, что…
— Нет, она не моя дочь, — Лора покачала головой, улыбнувшись. — Но её мать наверняка была одной из сильнейших, к сожалению, не смогла установить её имя… Кстати, раз уж мы начали о дочерях… Перед смертью, Брунгильда сказала, что Миления — не её дочь, а сайфер, хотя, как по мне, девочка — полноценный человек. Как же так вышло?
Сара вздохнула.
— Полагаешь, такая тщеславная женщина как Брунгильда стала бы портить себе фигуру беременностью? Известно, что где-то за год до рождения девочки, друидесса сильно интересовалась артефактом, называемым Кровавым Деревом. Обычно его используют для создания сайферов, но с достаточным количеством… материалов, оно может породить и выносить человеческого ребёнка. Вероятно, Брунгильда плохо разобралась в ритуале, оттого и результат получился… не такой, как хотелось…
— Ты не умеешь мне лгать, сестра, — Лора снова покачала головой. — Полагаю, что для создания такого артефакта нужна кровавая жертва, не жизнь, конечно, но какой-то непоправимый вред. Например, потеря пальца. Однако, это должна сделать настоящая мать будущего ребёнка. Поэтому ведь ты и почувствовала её в превращённом виде? Свою плоть и кровь?
Сара сжала губы, отвернув лицо и схватившись за левую руку с отсутствующим мизинцем.
— …Я — она сказала это простое слово с огромным усилием, — помню, чем обернулись попытки Мары и Доры завести семью. Знаю горе и вечную скорбь, что наполняет их сердца, пускай они и не подают виду. Мы, четверо, прокляты. Прокляты быть одинокими до конца. И я, — она снова тяжело вздохнула, — решила, что спасу свою дочь, отдалив от себя.
Лора отставила кружку и потянулась к сестре, заключив в объятия.
— Я всё понимаю, Сара. Мы все пытались… Рада, что тебе это удалось, пускай и столь необычным образом. Но ты должна понять, что рано или поздно она узнает. Она же ведьма, как и ты, пускай, пока, и не понимает этого.
— Буду готова принять всё, — вздохнула Сара. — Хоть ненависть, хоть презрение. Лишь бы с ней было всё в порядке.
— Ладно, — кивнула Лора. — Стараниями паранорм-медиков, девочки уже должны были прийти в себя. Пойдём их навестим?
Дождь поливал руины сожжённого до основания особняка с оранжереей, превращая оставшийся пепел в чёрную грязь. Работники ВЦ обыскали тут всё, поэтому кордон был снят, а объект брошен. Это было на руку человеку в тёмном плаще с капюшоном, пробирающейся по обломкам камней, туда, где хозяйка особняка держала лабораторию. Конечно, агенты наверняка перевернули тут каждый камень, но всё-таки могли что-то пропустить. И удача улыбнулась ему! Несколько небольших уродливых осколков валялись рядом с центром возгорания, наверняка незамеченные из-за густого пепла и расплавленных камней, но теперь дождь вымыл их, показав блеск в лунном свете. Человек протянул к ним свои кривые, замотанные бинтами пальцы и странное, давно забытое им чувство, появилось в его руках.
Его закоченевшие губы изобразили ухмылку. То, что нужно. То, что он искал…
--Anime-фэндомы-6879108.jpeg "jules (harapecora),Anime,RDR, Reshotka Democratic Republic,фэндомы,золотой камуй,Arisaka Type 38,Огата,парень,серые тона,лицо,глаза,брови,черные волосы,волосы зачёсаны назад,винтовка,целится,jackochallenge,МУЖИК В ФОРМЕ,шрам на щеке,плащ,каждыйтегважен,мушка,полосы на брюках")
Вообще ради медальки, конечно, хотя засилье тегов, как на этих всяких Буру начинает подбешивать иногда.
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме Чёрные волосы карие глаза (+1000 постов - Чёрные волосы карие глаза)
Наши любимые теги
Топ комментов
А бывает, комменты лучше постов. Смотрим топ тредов и вникаем!