Edo Hecatonshire
Гекатонхе́йры (др.греч. Ἑκατογχείρες, от. др.греч. ἑκατόν, «сто, сотня» и χείρ, «рука») (Сторукие, лат. Центиманы) — в древнегреческой мифологии — сторукие пятидесятиголовые великаны, олицетворение стихий, по Гесиоду — сыновья верховного бога Урана (неба) и Геи (земли):
Сразу после рождения заключены в недрах земли отцом, опасавшимся за своё владычество. Уран заковал их в оковы и ввергнул в недра Земли, а Зевс освободил их для войны с титанами.
Во время титаномахии откликнулись на призыв богов-олимпийцев и выступили против титанов, чем принесли победу богам.
Позднее они сторожат в Тартаре титанов.
Подробнее
- V N 'f V к Y / i 4" Vi¥* s ■ X 4. } / > \ EL-* '<*£ ï H 1 » U 1? л ■?- ,.V V 4 4 ...V £ 3Ç*. ira ■ щ. 1 y .1 - X- яЛвааs
Мрачные картинки,красивые картинки,Nassima-Amir,hi-res
Еще на тему
Титаны - это хтонические силы, чаще всего спящие или заключенные.
Наги - пусть это даже и другая мифология, но если все же их сравнивать. Духи живущие в своих локах или паталах по факту являются частным выражением этих сил - так сказать аватарами.
С точки зрения психиатрии - Титаны и все их разновидности, это глубинные слои подсознания, Наги в этой системе будут уже ближе к уровню личности и выражаться как архитипы (духи).
Вот например для сравнения славянский Велес в представлении испанского иллюстратора:
В кои-то веки мне пригодилась сохранённая картинка )
50 голов!
100 рук!
Мне виделось нечто несуразное, копошащееся, цвета варёного мяса и бесформенное. Существо, из которого торчали головы, перекрывающие другие головы, многие были уже мертвы и гнили, некоторые орали от боли с перекрученнми шеями, а из жуткого туловища, сочащегося сукровицей и потом выглядывали руки.
Руки! Перепутанные, разной длины и толщины, частично не работающие (если за них отвечала уже умершая голова) и находящиеся в постоянном движении, погающие ногам передвигаться.
Чудовище жутко пыхтя и издавая хлюпающие звуки бродило по земле, нихрена не видя и ощущая лишь постоянную боль от гниющих голов и ломаных конечностей, иногда набредая на не успевший убежать обоз или небольшое село, где оно начинало вымещать злобу на всём, что попадалось на пути.
Но чаще умирало от рук крестьян или стражников, и в момент смерти можно было лицезреть улыбки на ещё живых головах и мощный выдох благодарности...
Уже.
Гиганскоая сфера, цвета вчерашнего куска мяса, чуть подёрнутая синевой, с торчащими из неё руками, между которыми расположены головы.
Сфера, слегка деформируясь, катится вперёд.
Руки толкают её в нужном направлении, повинуясь среднестатистическому желанию голов, сфера катится неторопливо и головы с руками, оказывающиеся внизу, под весом туловища, всё же успевают втянуться внутрь сферы.
Руки прикрывают головы растопыренными ладонями, отталкиваясь от земли, ускоряя ход этого колосса.
Иногда случается так, что сфера катится по наклонной, ускоряясь, и не все конечности успевают втянуться.
Это сопровождается хрустом и криком боли, поэтому чем старше монстр, тем больше на нём раздавленных в лепёшку голов и полусгнивших рук, вывернутых под неестественным углом, вдавленных в туловище и попросту оторванных.
Головы редко могут договориться о направлении, точнее они и не делают это. Они просто посылают сигналы своим рукам двигать тело в некотором направлении.
Однако, так как голов много, сигналы, по большей части, разные, то сфера движется туда, куда либо не надо никому, либо малому числу голов.
От того и кричит сфера, издавая жуткие вопли проклятий, смех и вой.
Гигант нападает на обозы и людские толпы, может уничтожать и постройки, но тело его слишком нежно для камня, хоть и достаточно крепко для уничтожения деревянных построек.
Если же разозлить Гекатонхе́йра, то в ярости самоубийственной уничтожит он всё, жертвуя своим телом и жизнью.
как раз такого размера - около 50 тел.
только вот без основной формы, как у него.
"Роман пригнал грузовик на гусеничном ходу. Вурдалак Альфред привел грузчиков-гекатонхейров. Котт и Гиес шли охотно, оживленно галдя в сотню глоток и на ходу засучивая многочисленные рукава, а Бриарей тащился следом, выставив вперед корявый палец, и ныл, что ему больно, что у него несколько голов кружатся, что он ночь не спал. Котт взял автоклав, Гиес - все остальное. Тогда Бриарей, увидев, что ему ничего не досталось, принялся распоряжаться, давать указания и помогать советами. Он забегал вперед, открывал и держал двери, то и дело присаживаясь на корточки и, заглядывая снизу, кричал: "Пошло! Пошло!" или "Правее бери! Зацепляешься!" В конце концов ему наступили на руку, а самого защемили между автоклавом и стеной. Он разрыдался, и Альфред отвел его обратно в виварий."
— Бриарей палец сломал, — сказал Альфред.
— Как так?
— Да так уж. На восемнадцатой правой руке. В носе ковырял, повернулся неловко — они ж неуклюжие, гекатонхейры, — и сломал.
— Так ветеринара надо, — сказал я.
— Обойдется! Что ему, впервые, что ли...
— Нет, так нельзя, — сказал я. — Пойдем посмотрим.
Мы прошли вглубь вивария мимо вольера с гарпиями, проводившими нас мутными со сна глазами, мимо клетки с Лернейской гидрой, угрюмой и неразговорчивой в это время года... Гекатонхейры, сторукие и пятидесятиголовые братцы-близнецы, первенцы Неба и Земли, помещались в обширной бетонированной пещере, забранной толстыми железными прутьями. Гиес и Котт спали, свернувшись в узлы, из которых торчали синие бритые головы с закрытыми глазами и волосатые расслабленные руки. Бриарей маялся. Он сидел на корточках, прижавшись к решетке и выставив в проход руку с больным пальцем, придерживал ее семью другими руками. Остальными девяносто двумя руками он держался за прутья и подпирал головы. Некоторые из голов спали.
— Что? — сказал я жалостливо. — Болит?
Бодрствующие головы залопотали по-эллински и разбудили одну голову, которая знала русский язык.
— Страсть как болит, — сказала она.
Остальные притихли и, раскрыв рты, уставились на меня.
Я осмотрел палец. Палец был грязный и распухший, и он совсем не был сломан. Он был просто вывихнут. У нас в спортзале такие травмы вылечивались без всякого врача. Я вцепился в палец и рванул его на себя что было силы. Бриарей взревел всеми пятьюдесятью глотками и повалился на спину.
— Ну-ну-ну, — сказал я, вытирая руки носовым платком. — Все уже, все...
Бриарей, хлюпая носами, принялся рассматривать палец. Задние головы жадно тянули шеи и нетерпеливо покусывали за уши передние, чтобы те не застили. Альфред ухмылялся.
— Кровь бы ему пустить полезно, — сказал он с давно забытым выражением, потом вздохнул и добавил: — Да только какая в нем кровь — видимость одна. Одно слово — нежить.
Бриарей поднялся. Все пятьдесят голов блаженно улыбались. Я помахал ему рукой и пошел обратно.
- Почему это я должен сторожить?
- потому что у тебя сто рож
ой! сорян, вырвалось.