Зачем кошки так делают? Каждый раз так делают.
Результаты поиска по запросу "женские животы"
Последнее желание мальчика: похороны в стиле Звездных воин. Пусть сила прибудет с ним.(был поставлен диагноз неоперабельная опухоль мозга)
Бодипозитив не для всех
-кен-бодипозитив-8148629.jpeg "Барби (фильм),кен,бодипозитив")
Никто тебе не говорит быть красивым, если ты мужчина. Над тобой просто смеются, когда ты стремный
Можно ли выучить историю с помощью SABATON? часть 1
Оказывается можно, а самое главное ее можно полюбить так как эта замечательная группа сделала ее увлекательной, интересной и мега эпичной. О чем же поют в своих песнях Sabaton?
1. Primo victoria
Песня посвящена высадке в Нормандии или Опера́ция «Непту́н» — морская десантная операция, проведённая 6 июня 1944 года в Нормандии во время Второй мировой войны силами США, Великобритании, Канады и их союзников против Германии. Являлась первой частью стратегической операции «Оверлорд», предусматривавшей освобождение союзниками северо-западной Франции.
Однако, операция не смотря на все свои тщательные подготовки сразу пошла не по плану.
Во-первых, погода откровенно не способствовала успеху вторжения. Туман внезапно опустился и привёл к тому, что артиллерийская подготовка вторжения с моря не принесла ожидаемых результатов. Пилоты бомбардировщиков в этих погодных условиях приняли решение не опускаться ниже уровня облаков и бомбили не прицельно, вследствие чего ни одна бомба не попала в цель.
Во-вторых, Из-за возникших навигационных трудностей большинство десантных и десантно-высадочных судов потеряли в тумане свои направления движения и не смогли выйти на определённые цели. Так, из девяти рот первой волны десанта лишь одна рота висадилась в месте назначения. 10 судов с десантом было потеряно ещё до момента подхода к побережью, они были затоплены штормом. Десантные корабли также страдали от шторма, их постоянно затапливало волнами. Чтобы не затонуть, солдатам приходилось постоянно вычерпывать воду с кораблей. Как следствие, морской десант был вынужден совершить высадку на значительном расстоянии от берега. В некоторых местах глубина оказалась настолько значительной, что накрывала военослужащих с головой. Они были вынуждены бросать все своё снаряжение и оружие и выбираться вплавь. Много солдат просто утонуло в таких условиях, а тем кому все таки удалось выбраться на берег были буквально сразу встречены плотным пулемётным и артиллерийским огнём. Спрятаться на пляже было практически негде.
В-третьих, волнение на море заставило принять поспешное решение — спустит плавающие танки значительно раньше на воду. Все танки успешно высадились, но из-за того, что они не были рассчитаны на работу в штормовых условиях, в одном из подразделений из 32 танков 27 сразу же пошли на дно. Только двум танкам удалось добраться до берега и принять участие в боевых действиях. Другое подразделение танков оказалось в более удачных условиях и смогло высадиться на берег с небольшими потерями.
В день Д союзные войска высадили около 156 тысяч человек 12 тысяч самолетов и 7 тысяч кораблей и только во время подготовки операции погибло больше 12 тысяч солдат и было потеряно больше 2 тысяч самолетов, общее количество жертв союзных войск считается 66 тысяч и еще 18 считается пропавшими без вести.
Однако, операция не смотря на все свои тщательные подготовки сразу пошла не по плану.
Во-первых, погода откровенно не способствовала успеху вторжения. Туман внезапно опустился и привёл к тому, что артиллерийская подготовка вторжения с моря не принесла ожидаемых результатов. Пилоты бомбардировщиков в этих погодных условиях приняли решение не опускаться ниже уровня облаков и бомбили не прицельно, вследствие чего ни одна бомба не попала в цель.
Во-вторых, Из-за возникших навигационных трудностей большинство десантных и десантно-высадочных судов потеряли в тумане свои направления движения и не смогли выйти на определённые цели. Так, из девяти рот первой волны десанта лишь одна рота висадилась в месте назначения. 10 судов с десантом было потеряно ещё до момента подхода к побережью, они были затоплены штормом. Десантные корабли также страдали от шторма, их постоянно затапливало волнами. Чтобы не затонуть, солдатам приходилось постоянно вычерпывать воду с кораблей. Как следствие, морской десант был вынужден совершить высадку на значительном расстоянии от берега. В некоторых местах глубина оказалась настолько значительной, что накрывала военослужащих с головой. Они были вынуждены бросать все своё снаряжение и оружие и выбираться вплавь. Много солдат просто утонуло в таких условиях, а тем кому все таки удалось выбраться на берег были буквально сразу встречены плотным пулемётным и артиллерийским огнём. Спрятаться на пляже было практически негде.
В-третьих, волнение на море заставило принять поспешное решение — спустит плавающие танки значительно раньше на воду. Все танки успешно высадились, но из-за того, что они не были рассчитаны на работу в штормовых условиях, в одном из подразделений из 32 танков 27 сразу же пошли на дно. Только двум танкам удалось добраться до берега и принять участие в боевых действиях. Другое подразделение танков оказалось в более удачных условиях и смогло высадиться на берег с небольшими потерями.
В день Д союзные войска высадили около 156 тысяч человек 12 тысяч самолетов и 7 тысяч кораблей и только во время подготовки операции погибло больше 12 тысяч солдат и было потеряно больше 2 тысяч самолетов, общее количество жертв союзных войск считается 66 тысяч и еще 18 считается пропавшими без вести.
2. Zulus attack
Эта песня описывает события Англо-Зулусской войны. 11 декабря 1878 года верховный комиссар Южной Африки сэр Бернард Фрер предъявил королю зулусов Кечвайо ультиматум, основными условиями которого были роспуск зулусского войска, отказ от сформированной Чакой военной системы, свобода действий для английских миссионеров в Зулуленде, а также согласие на размещение в Зулуленде британского резидента, который должен был следить за соблюдением условий ультиматума и присутствовать при разрешении любых конфликтов, в которых участвовали европейцы или миссионеры. Фактически, речь шла о превращении королевства в протекторат Британской империи. Отказ Кечвайо выполнять условия ультиматума 11 декабря 1878 года дал англичанам повод к объявлению войны. 11 января 1879 года с разрешения британского правительства армия под командованием Фредерика Огастаса Тезигера, лорда Челмсфорда, совершила вторжение на зулусскую территорию. Британские войска двигались в составе трёх колонн и состояли из 5000 британцев и 8200 африканцев, в то время как армия Зулусов насчитывало около 30 тысяч вооруженных огнестрельным оружием воинов и считалось самым мощным , крупным и дисциплинированным войском во всей Южной Африке.
22 января 1879 года в первом крупном сражении у холма Изандлвана зулусские силы в прямом смысле уничтожили силы англичан так как Зулусы не брали пленных.
Сама песня посвящена событию 22-23 января когда 4-5 тысяч зулусов совершили набег на пограничный пост Роркс-Дрифт, который обороняло 139 отважных английских солдат, но после десятичасовой битвы были вынуждены отступить, понеся большие потери.
3. Night witches
тут я приложу еще один великолепный русскоязычный кавер
В октябре 1941 года был сформирован первый женский полк ВВС Красной Армии. Полк отличался от других тем что там были исключительно одни женщины от механиков, техников до штурманов и пилотов. За свой героизм и отвагу полку присвоили почетное звание "Гвардейский", а немцы прозвали их "Ночными Ведьмами" за то, что все боевые вылеты были исключительно ночными, а перед пикированием на вражеские позиции пилоты отключали моторы на своих бипланах По-2 и оставался слышим лишь негромкий шелест воздуха под крыльями, похожий на звук метлы.
4.Shiroyama
В результате правительственных реформ, проведённых после ликвидации ханов, аристократии,бывших самураев и основания префектур в 1871 году их жизненный уровень и общественный авторитет сильно упали. Власть упразднила государственные пенсии для аристократов, лишив их статуса государственных служащих, ликвидировала самурайские сословные войска и создала общенациональную армию. Особенно большое недовольство самураев вызвал запрет носить холодное оружие, поскольку ношение мечей всегда было исключительной привилегией самурайского сословия. Попытки высокопоставленных лиц создать авторитарную систему управления страной, что противоречило основным принципам реставрации Мэйдзи, способствовали радикализации социально активного самурайского слоя населения. В следствии чего в 1876 Сайго Такамори выступил против правительства, а сам он превратился в харизматического лидера радикальной самурайской оппозиции. Однако уже 23 сентября 1877 года от 12 тысячной армии самураев осталось 400 человек запертых в крепости Сирояма с дефицитом воды, еды и полным отсутствием медикаментов, а так же в окружении вооруженной до зубов 30 тысячной правительственной армии.
23 сентября Сайго послал к Ямагате двух офицеров, чтобы те уговорили командующего императорской армии выпустить остатки самурайского отряда с Сироямы. Однако тот потребовал в ответ сдаться, что не позволяло Бушидо и было равноценно позору и бесчестию. Штурм крепости начался после полуночи с артелерийской подготовки к которой был подключен и флот, уже к 6 утра в крепости оставалось около 40 самураев включая их предводителя. Раненный в бедро и живот Сайго Такамори перебрался в безопасное место и совершил сепоку после чего его слуги спрятали его голову, что бы правительство не смогло продемонстрировать свою победу.
23 сентября Сайго послал к Ямагате двух офицеров, чтобы те уговорили командующего императорской армии выпустить остатки самурайского отряда с Сироямы. Однако тот потребовал в ответ сдаться, что не позволяло Бушидо и было равноценно позору и бесчестию. Штурм крепости начался после полуночи с артелерийской подготовки к которой был подключен и флот, уже к 6 утра в крепости оставалось около 40 самураев включая их предводителя. Раненный в бедро и живот Сайго Такамори перебрался в безопасное место и совершил сепоку после чего его слуги спрятали его голову, что бы правительство не смогло продемонстрировать свою победу.
5. Blood of Bannockburn
В 1296 году английская армия вторглась на территорию Шотландии, наголову разбила шотландцев в битве при Спотсмуре и относительно легко завоевала всю страну. Иоанн был пленён и подписал 10 июля 1296 года отречение от престола Шотландии, он был лишён рыцарского достоинства и гербов — от этого его последующее прозвище «Пустой плащ». На правах сюзерена отказавшегося от лена вассала, Эдуард I объявил себя королём Шотландии, в результате чего страна потеряла независимость.
Режим,установленный английскими властями, был столь жесток, что уже в 1297 году шотландцы подняли восстание, которое возглавили Уильям Уоллес и Эндрю де Морей, английская армия в битве на Стерлингском мосту была разгромлена. Эндрю де Морей получил в этой битве серьёзные раны и вскоре скончался. Шотландия была освобождена от английских войск, а Уильям Уоллес был избран Хранителем Шотландии. Эдуард I был взбешён сопротивлением шотландцев, следующее вторжение возглавил лично и в 1298 году в Фолкеркской битве разбил шотландцев. Уильям Уоллес был вынужден бежать и скрываться. Позднее в 1305 году он был предан шотландским рыцарем Джоном де Ментейсом, арестован англичанами, обвинён в государственной измене, которую не признал, так как не считал английского короля своим королём и 23 августа казнён в Лондоне. Его тело было разрублено на части, которые были выставлены в крупнейших городах Шотландии.
События песни описывают одно из важнейших сражений англо-шотландских войн XIII—XVI веков, состоявшееся 23—24 июня 1314 года близ реки Бэннокбёрн. Разгром английской армии под Бэннокбёрном обеспечил восстановление независимости Шотландии.
Войска объеденных сил Шотландии состояли из рыцарей, горожан , торговцев и всех кто мог сражаться или приобрести какое либо оружие, в основном это были пехотинцы вооруженные копьями, а так же лучники и немного тяжелой кавалерии, многие из которой вынуждены были спешиться во время битвы. Но все же Шотландцем удалось победить превосходящее их по численности регулярное войско Англичан.
День был очень жаркий, даже для конца июня, Вадим промок до ниточки. Он вытер лицо пальцами и почувствовал, что это вовсе не пот выступил у него на лбу, возле корней гладко зачесанных назад и стянутых на затылке волос, а растопившееся сало, жир, как будто он густо намазался вазелином. Он с раздражением достал из кармана джинсов скомканный платок и вытер об него пальцы. Еще совсем недавно Вадим был болезненно толстым и неуклюжим молодым человеком, но за последние два года сильно похудел, вытянулся и стал походить скорее на вышибалу в пивном баре, чем на учителя-словесника в средней школе.
Закатив мотоцикл в дощатый сарай, он вытащил из дорожной сумки большую двухлитровую пластиковую бутылку, до половины налитую желтой, вспененной, как моча, жидкостью, отвинтил крышку и жадно присосался к широкому горлышку. Он гулко глотал, не замечая, что липкая струйка просачивается в уголке губ и стекает по щеке на шею. Напиток был теплый, почти горячий. Вадим рыгнул приторной сладостью, сплюнул густую слюну в пыль и с отвращением засунул опустевшую еще на четверть бутылку обратно в сумку. Вытерев тыльной стороной ладони рот и щеку, он снова вышел на солнцепек и, поглядев на солнце, подумал, что если так будет продолжаться, то его хватит тепловой удар. Он и без того весь плавал в собственном соку, как тот лосось в жестянке, вдоль хребта стекали короткие струйки пота, джинсы прилипли к ляжкам, а на груди и под мышками на холщовой рубахе проступили темные пятна. Время от времени по всему телу начинало свербеть, как будто его кусали клопы, а чесотка за яйцами донимала его просто нестерпимо. Мало того, что от жары они сварились, должно быть, уже вкрутую, так он еще отсидел их, гоня из города в эту проклятую деревню на мотоцикле, - прищемил мошонку, не заметив этого, пока не слез с жесткого сиденья и в нее снова не начала поступать кровь. В первое мгновение он прямо взвыл от неожиданной боли, да и теперь отдавленная складка кожи горела и зудела так, что трудно было ходить. Почти сразу вся выпитая вода проступила наружу, и ручейки под одеждой потекли обильней. Вадим с вожделением поглядел на темную приземистую баню, стоявшую у самой воды большого деревенского пруда, затем с сомнением - на пылающее солнце и с еще большим сомнением - на высокую, почти в рост человека, сухую траву на соседнем участке. Настоящее стоячее сено, вспыхнет от одной шальной искры. Топить баню середь дня, в такую жару, - просто самоубийство. Можно себе вообразить банную духоту (как в кочегарке), от одной мысли тело покрывается потом... Но когда он посмотрел на наручные часы (кожа под черным ремешком покраснела и раздражилась, а сам ремешок блестел от влаги, как будто потел не хуже своего владельца), все его сомнения разом улетучились. Была уже половина второго, Лариса с матерью приедет шестичасовым автобусом: времени у него как раз на то, чтобы согреть пару котлов и дать бане настояться. Ему повезет, если он еще успеет сполоснуться до их прихода - нет-нет, не попариться и даже не вымыться как следует, а просто сполоснуться, разбавить разъедающий кожу пот теплой водичкой, в ожидании своей законной очереди после женщин. Замешкаться ему не хотелось. Лариса опять запоет, что не понимает, как можно возиться так долго и быть таким неповоротливым, а теща, поджавши губы, ледяным голосом скажет, что ничего другого она от него просто не ожидала. Он жил с Ларисой всего два года, а ощущение у него было такое, что прошло уже лет двадцать. Они поженились сразу после выпускных экзаменов, и их отношения до и после этого поворотного в его жизни события разнились так же сильно, как беззаботная студенческая вольница и выматывающая, отупляющая работа в школе. Все еще морщась от боли в мошонке, Вадим прошел по узкой меже, разделяющей два участка, с отвращением поглядывая на чахлые, пожелтелые, со скрученными листиками, кусты картофеля. Подойдя к бане, он нашарил под рассохшимся порогом ключ, отпер дверь и повесил ключ на гвоздик в дощатом предбаннике. Сруб был сложен из еловых бревен, щелястых, пересохших, серых снаружи, а внутри темно-желтых, даже оранжевых. Крошечное, низкое запыленное окошечко предбанника пропускало мало света и совсем не пропускало прямых солнечных лучей. Для начала, чтобы прочистить дымоход, Вадим подпалил в калильной печи пару осиновых полешек, выдернутых из-под дощатого навеса. Затем, когда они прогорели, набил печь березовыми чурками, а сам принялся накачивать ручным насосом в трехведерный чугунный котел (колоду, по Далю) холодную воду. Когда все было готово, слезясь и кашляя от дыма, Вадим вывалился наружу и поспешил к сараю, где сразу добыл из сумки пластиковую бутылку и с жадностью осушил ее до самого дна, заработав мучительную икоту... За полтора часа он еще несколько раз подбрасывал дрова, поменял воду в котле и, наконец, окончательно умучившись, отправился в комнаты поваляться на диване... К половине шестого баня была протоплена и хорошенько прогрелась. Вдоль стен стояло несколько лоханей с кипятком, в одной из них, под круглой крышкой, запаривались припасенные загодя веники: пахучий березовый, мягкий липовый, тяжелый пихтовый. В большой бадье с водой для споласкивания головы млели крапивные кусты. До приезда Ларисы с тещей оставалось не меньше сорока минут, хватит не только, чтобы сполоснуться, но и помыться. Стоя в предбаннике, Вадим снял с запястья механические часы и положил их на полочку, затем содрал с тела рубаху, стащил джинсы, обширные трусы, бросил все это на лавку и в ярком свете, падавшем через открытую дверь, критически оглядел себя сверху донизу. Кожа на груди и животе была белая и совершенно гладкая, без единого волоска, только от пупка до лобка чернела полоска жидковатых волос. На лобке волосы были гуще и жестче, пенис уныло свисал из них, как нос еврея. Вадим запустил пальцы в волосы и принялся с остервенением раздирать сопревшую кожу. Это было не просто остервенение, но остервенелое блаженство. Он не сразу заметил, что пенис его стал подозрительно подергиваться, а когда заметил, было поздно: он уже не мог остановиться и принялся действовать с еще большим ожесточением. Теперь он не просто расчесывал кожу на лобке и под мошонкой, но безжалостно, не щадя уздечки, щипал и крутил крайнюю плоть, пока боль и блаженство не слились в одно неразделимое целое; и тогда он извергнул из себя одну за другой три мутновато-белых, похожих на сопли струи, которые тяжелыми каплями упали на дощатый пол. Он мастурбировал впервые после женитьбы. Почти сразу чувство облегчения сменилось легким приступом депрессии. Это было лишь слабое подобие тех жесточайших приступов, которые случались с ним несколько лет назад почти ежедневно. Сейчас это была даже не депрессия, а так, сильное, но сносное раздражение против всех и вся без какой-либо явной на то причины. Размазав большим пальцем правой ноги белые сопли по полу, он отворил дверь в парилку - его обдало горячим воздухом - и, ухая неестественно высоким бабьим голосом, тряся ягодицами, ввергся в этот адоподобный рай, который называется русской баней.
Очутившись во влажной, со всех сторон обволакивающей (как ватное одеяло) духоте, Вадим первым долгом сдернул черную резинку с косы и помотал головой, стряхивая волосы на плечи. Неприятное ощущение, что кто-то беспрерывно тянет его за волосы, пропало, кровь перестала приливать к голове так обильно, и странным образом это вызвало ощущение необыкновенной легкости в мыслях, словно бы мучившие его проблемы вдруг разрешились сами собой. Вадиму припомнился тот забавный немой фильм, в котором Чарли Чаплин, случайно усевшись на раскаленную каминную полку, решил, что у него начался любовный жар... Разбавив кипяток в тазике, он окатился горячей водой, смывая пот и грязь, и, разморившись, забрался на обжигающие доски полка. Теперь можно было полежать, отдохнуть, вздремнуть минуток пять... Он, конечно, понимал, что это не совсем здоровое занятие - дремать в жарко натопленной бане, но грешным делом не мог отказать себе в таком удовольствии. Поэтому он и предпочитал мыться после всех: жару оставалось еще достаточно, зато никто не ограничивал тебя во времени: можно валяться на полке сколько душе угодно.
Вадим повернулся на левый бок, лицом к стене, подтянул ноги к животу, упершись коленями в бревенчатую стену (его пенис вывалился сзади между сведенных ляжек и уткнулся головкой в горячую доску), и, прикрыв глаза, стал неторопливо думать о приятном. Самые приятные мысли были о статье, которую он писал для ежегодного филологического сборника, выпускаемого институтом. Статью нужно было представить на следующей неделе, а он уже почти закончил ее и потому имел все основания не торопиться - времени у него было еще достаточно. В этой небольшой по объему работе ему удалось затронуть вопросы нескольких смежных дисциплин: лингвистики, фольклористики, этнографии. Речь в ней шла о низших существах восточнославянской мифологии, а именно о многочисленных домашних духах: чурах, кикиморах, домовых, банниках. Тех самых банниках, которые приходят мыться после трех супружеских пар и которым для этого оставляют на лавке исхлестанный веник, грязный обмылок и шайку остывшей воды. А уж ежели они рассердятся, то берегись: начнут швырять с каменки раскаленные булыжники, плескать кипяточком, а то и вовсе выпустят тебе кишки или живьем сдерут с кожу. Лучше сохранять с ними дружеские отношения и вовремя приносить им в жертву черную курицу. Что-то давненько я не приносил в жертву черную курицу, лет этак уже двадцать пять, - подумал Вадим, - пожалуй, банник еще на меня обидится... Но даже эта забавная мысль протекла по мозговым извилинам как-то вяло, замедленно, словно сквозь дрему... Сердце натужно бухало в груди... Кровь шумела в ушах... В голове стоял туман - горячий, плотный, отнимающий сознание...
А потом кто-то легонько прикоснулся пальцами к его свисавшему сзади пенису. Это прикосновение с трудом пробилось сквозь пелену тяжелой дремы, которая все еще обволакивала его мозг, - и пробудило в нем какие-то давние, потаенные воспоминания... Показалось Вадиму, что это Лариса притронулась к нему своими прохладными пальцами... Сон и явь путались у него в голове. Смутно помнил он, что лежит на горячем полке в жарко натопленной бане... что Лариса должна приехать с минуты на минуту, шестичасовым автобусом... Однако странным образом эта Лариса в его омраченном дремой сознании была не той Ларисой, какой она стала за последние два года, а прежней Лариской, какой она была до женитьбы... эти два года словно бы выпали из его памяти... о теще он даже и не вспомнил, будто и не знал никогда... И эта прежняя его Лариска (приехавшая шестичасовым автобусом), войдя в натопленную баню и увидав разлегшегося в откровенной наготе Вадима, не могла удержаться от искушения и, незаметно подкравшись к нему сзади, игриво прикоснулась к его пенису прохладными пальцами... Так маленькие детишки любят щекотать своим спящим товарищам пятки или нос перышком из подушки...
"Не надо, детка", - с улыбкой пробормотал Вадим, не предпринимая, впрочем, никаких попыток остановить ее руку, которая уже не просто водила по его пенису пальчиками, но крепко ухватила его в кольцо и принялась решительно двигать морщинистую кожу вверх и вниз, то надевая ее на головку, то стягивая ее в противоположную сторону до болезненного натяжения уздечки. Вадим и не хотел, чтобы она прекращала, он сладко улыбался сквозь сон, его пенис отяжелел, нервно задергался, словно пытаясь вырваться из этих приятных объятий, но те стали лишь еще крепче, пальцы с силой, почти до боли сдавили его, словно чувствуя его тайные желания и потворствуя им. Вадим не торопился кончать, он хотел продлить удовольствие, и это была не просто расчетливая похоть, но страстное, хотя и не осознанное, желание воскресить то счастливое время, когда у них с Ларисой все еще только начиналось, задержать, продлить его, вернуться к прежней Лариске, которая запросто могла вот так подойти к нему сзади и начать делать то, что она делала сейчас... И вдруг, не переставая энергично двигать рукой, она воткнула ему в задний проход палку (или прут от веника?) и принялась крутить ее, проталкивая все глубже в кишечник. Вадим вздрогнул: это было что-то новенькое и совсем не похожее на Ларису: ни на ту, какой она была прежде, ни тем более на теперешнюю; она никогда не позволяла себе ничего подобного, ей это просто в голову не могло прийти. Сначала это было только щекотно и забавно, но затем, когда конец палки, крутившейся уже где-то в животе или даже в груди, уткнулся ему едва ли не в самое сердце (то же самое, наверное, чувствует Лариса, когда я не очень осторожно влажу в нее), Вадим екнул от боли и удивленно открыл глаза. Теперь он окончательно проснулся. Перед самым его лицом, возле бревенчатой стены с торчащей паклей, задрав кверху скрюченные лапки, лежал вареный жук. "Эй, что ты делаешь, детка?" - с изумлением спросил он, тяжело отрывая голову от досок (в нее словно раскаленный булыжник положили) и приподнимаясь на локте, чтобы посмотреть на Ларису. При этом он слегка повернулся с боку на спину, задев правым коленом за что-то жесткое, деревянное, постороннее.
Сперва он ничего не разглядел. В бане было сумрачно, перед глазами плавали цветные круги, но уж что-что, а это он ясно видел: пространство между полком и дальней стеной сруба было пусто. Может быть, Лариса, угадав, что он сейчас обернется, пригнулась и спряталась под полок, чтобы разыграть его?.. Нелепая мысль, но все же... это легко проверить... Он уже собрался заглянуть под полок, как вдруг сообразил... Господи! Только сейчас он сообразил, что кто-то по-прежнему крепко сжимает пальцами его пенис, хотя уже и не делает ими никаких возбуждающих движений, словно притаившись в ожидании, чем же все это кончится! Покрывшись испариной, Вадим попытался сесть на полке, но это ему не удалось - что-то мешало ему, что-то, забравшееся глубоко внутрь него (теперь оно колом стояло у него в груди, жесткое, прямое, затрудняющее дыхание), и единственное, что ему удалось сделать, это широко расставить колени, и, приподнявшись сзади на руках, взглянуть промеж ног на полок между его задницей и щекой печи.
На полке, прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, сидел крошечный сморщенный старичок с косматой гривой вокруг головы. (Банник! - ахнул Вадим.) Он был совсем голый, как и Вадим, и так же, как и он, сидел, расставив узловатые коленки тонких, как палки, жилистых ног, заканчивавшихся огромными ступнями - каждая с оттопыренным большим пальцем, на котором коробился коричневый ноготь. Из-под кругленького, как лоханка, пуза с вывернутым наизнанку пупком по доскам полка распластался сморщенный стариковский член весьма приличных размеров (хорошо, что он ЭТОЙ палкой не засадил мне в задницу). Правой рукой старичок держал Вадима за его раздувшийся, как дирижабль, пенис, а левая его рука тянулась куда-то ему в промежность...
Одно мгновение они оторопело смотрели друг на друга. В голове у Вадима все еще крутился образ Ларисы, и он никак не мог отрешиться от мысли, что это именно она трогала его сзади за пенис. И он не понимал, куда она в таком случае подевалась и откуда здесь взялся этот отвратительный сморщенный старичок (или каким образом она могла превратиться в этого отвратительного сморщенного старичка - если, конечно, с самого начала это действительно была она?) ...старичка, которого, кстати, вообще в природе быть не должно. Пенис у Вадима все еще возбужденно подрагивал в пальцах банника, и ни с того ни с сего ему вдруг припомнилось первое в его жизни половое сношение с женщиной... его нелепые опасения, что со страху он все перепутает и по ошибке задействует мочеиспускательный канал - просто-напросто написает ей во влагалище... Неожиданно, подумав об этом, Вадим, который по-прежнему сидел в неудобной позе, упираясь сзади на вытянутые руки, начал хохотать, да так, что заколыхался весь жировой слой на его груди, а что-то постороннее, засевшее у него под самым сердцем, отозвалось болью по всему телу. Он перестал хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода, которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно, но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу, боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса, на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и, заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную, застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
- Ну, и где же твой благоверный? Похоже, он и не думал топить баню.
- Откуда я знаю, мам, чего ты меня спрашиваешь?
- ТЫ вышла за него замуж, девочка, не я.
- Ой, мам, перестань. Давит, наверно, диван в доме. Жарко, сил нет.
- А ты уверена, что он вообще сюда приехал? Вот будет здорово. Хотя от этого разгильдяя всего можно ожидать.
Лариса, красивая сильная молодая женщина, ничего на это не отвечает. Она на ходу стягивает с себя легкое ситцевое плате, оставшись в белых домашних трусиках и короткой маечке, вовсе не предназначенных для чужих глаз (но ведь кто здесь может увидеть? - сплошные пустыри вокруг, захирела деревенька), и направляется в дом. Но, еще не зайдя в крыльцо, она замечает поставленный в сарае мотоцикл. - Да нет, он здесь, ма, - говорит она громко. - В бане, наверно, возится. Пойду гляну.
Бросив платье на лавочку в крыльце, она (как несколькими часами раньше Вадим) минует картофельное поле и подходит к бане. Еще издали она замечает неладное. Дверь в предбаннике широко раскрыта, и на полу лежит что-то огромное и белое... Она никак не может понять, что это такое. Точнее, она отказывается понимать, что это такое. Отказывается видеть в этом... Ее зрачки неестественно расширяются от ужаса... она непроизвольно зажимает рот кулаком... и все равно из ее глотки вырывается хриплый воющий нечеловеческий крик, а белая материя слегка отвисших на красивой попке трусиков темнеет и по внутренней стороне правой ноги, куда с вожделением заглядывал не один мужчина, сбегает тоненькая желтая струйка мочи.
Закатив мотоцикл в дощатый сарай, он вытащил из дорожной сумки большую двухлитровую пластиковую бутылку, до половины налитую желтой, вспененной, как моча, жидкостью, отвинтил крышку и жадно присосался к широкому горлышку. Он гулко глотал, не замечая, что липкая струйка просачивается в уголке губ и стекает по щеке на шею. Напиток был теплый, почти горячий. Вадим рыгнул приторной сладостью, сплюнул густую слюну в пыль и с отвращением засунул опустевшую еще на четверть бутылку обратно в сумку. Вытерев тыльной стороной ладони рот и щеку, он снова вышел на солнцепек и, поглядев на солнце, подумал, что если так будет продолжаться, то его хватит тепловой удар. Он и без того весь плавал в собственном соку, как тот лосось в жестянке, вдоль хребта стекали короткие струйки пота, джинсы прилипли к ляжкам, а на груди и под мышками на холщовой рубахе проступили темные пятна. Время от времени по всему телу начинало свербеть, как будто его кусали клопы, а чесотка за яйцами донимала его просто нестерпимо. Мало того, что от жары они сварились, должно быть, уже вкрутую, так он еще отсидел их, гоня из города в эту проклятую деревню на мотоцикле, - прищемил мошонку, не заметив этого, пока не слез с жесткого сиденья и в нее снова не начала поступать кровь. В первое мгновение он прямо взвыл от неожиданной боли, да и теперь отдавленная складка кожи горела и зудела так, что трудно было ходить. Почти сразу вся выпитая вода проступила наружу, и ручейки под одеждой потекли обильней. Вадим с вожделением поглядел на темную приземистую баню, стоявшую у самой воды большого деревенского пруда, затем с сомнением - на пылающее солнце и с еще большим сомнением - на высокую, почти в рост человека, сухую траву на соседнем участке. Настоящее стоячее сено, вспыхнет от одной шальной искры. Топить баню середь дня, в такую жару, - просто самоубийство. Можно себе вообразить банную духоту (как в кочегарке), от одной мысли тело покрывается потом... Но когда он посмотрел на наручные часы (кожа под черным ремешком покраснела и раздражилась, а сам ремешок блестел от влаги, как будто потел не хуже своего владельца), все его сомнения разом улетучились. Была уже половина второго, Лариса с матерью приедет шестичасовым автобусом: времени у него как раз на то, чтобы согреть пару котлов и дать бане настояться. Ему повезет, если он еще успеет сполоснуться до их прихода - нет-нет, не попариться и даже не вымыться как следует, а просто сполоснуться, разбавить разъедающий кожу пот теплой водичкой, в ожидании своей законной очереди после женщин. Замешкаться ему не хотелось. Лариса опять запоет, что не понимает, как можно возиться так долго и быть таким неповоротливым, а теща, поджавши губы, ледяным голосом скажет, что ничего другого она от него просто не ожидала. Он жил с Ларисой всего два года, а ощущение у него было такое, что прошло уже лет двадцать. Они поженились сразу после выпускных экзаменов, и их отношения до и после этого поворотного в его жизни события разнились так же сильно, как беззаботная студенческая вольница и выматывающая, отупляющая работа в школе. Все еще морщась от боли в мошонке, Вадим прошел по узкой меже, разделяющей два участка, с отвращением поглядывая на чахлые, пожелтелые, со скрученными листиками, кусты картофеля. Подойдя к бане, он нашарил под рассохшимся порогом ключ, отпер дверь и повесил ключ на гвоздик в дощатом предбаннике. Сруб был сложен из еловых бревен, щелястых, пересохших, серых снаружи, а внутри темно-желтых, даже оранжевых. Крошечное, низкое запыленное окошечко предбанника пропускало мало света и совсем не пропускало прямых солнечных лучей. Для начала, чтобы прочистить дымоход, Вадим подпалил в калильной печи пару осиновых полешек, выдернутых из-под дощатого навеса. Затем, когда они прогорели, набил печь березовыми чурками, а сам принялся накачивать ручным насосом в трехведерный чугунный котел (колоду, по Далю) холодную воду. Когда все было готово, слезясь и кашляя от дыма, Вадим вывалился наружу и поспешил к сараю, где сразу добыл из сумки пластиковую бутылку и с жадностью осушил ее до самого дна, заработав мучительную икоту... За полтора часа он еще несколько раз подбрасывал дрова, поменял воду в котле и, наконец, окончательно умучившись, отправился в комнаты поваляться на диване... К половине шестого баня была протоплена и хорошенько прогрелась. Вдоль стен стояло несколько лоханей с кипятком, в одной из них, под круглой крышкой, запаривались припасенные загодя веники: пахучий березовый, мягкий липовый, тяжелый пихтовый. В большой бадье с водой для споласкивания головы млели крапивные кусты. До приезда Ларисы с тещей оставалось не меньше сорока минут, хватит не только, чтобы сполоснуться, но и помыться. Стоя в предбаннике, Вадим снял с запястья механические часы и положил их на полочку, затем содрал с тела рубаху, стащил джинсы, обширные трусы, бросил все это на лавку и в ярком свете, падавшем через открытую дверь, критически оглядел себя сверху донизу. Кожа на груди и животе была белая и совершенно гладкая, без единого волоска, только от пупка до лобка чернела полоска жидковатых волос. На лобке волосы были гуще и жестче, пенис уныло свисал из них, как нос еврея. Вадим запустил пальцы в волосы и принялся с остервенением раздирать сопревшую кожу. Это было не просто остервенение, но остервенелое блаженство. Он не сразу заметил, что пенис его стал подозрительно подергиваться, а когда заметил, было поздно: он уже не мог остановиться и принялся действовать с еще большим ожесточением. Теперь он не просто расчесывал кожу на лобке и под мошонкой, но безжалостно, не щадя уздечки, щипал и крутил крайнюю плоть, пока боль и блаженство не слились в одно неразделимое целое; и тогда он извергнул из себя одну за другой три мутновато-белых, похожих на сопли струи, которые тяжелыми каплями упали на дощатый пол. Он мастурбировал впервые после женитьбы. Почти сразу чувство облегчения сменилось легким приступом депрессии. Это было лишь слабое подобие тех жесточайших приступов, которые случались с ним несколько лет назад почти ежедневно. Сейчас это была даже не депрессия, а так, сильное, но сносное раздражение против всех и вся без какой-либо явной на то причины. Размазав большим пальцем правой ноги белые сопли по полу, он отворил дверь в парилку - его обдало горячим воздухом - и, ухая неестественно высоким бабьим голосом, тряся ягодицами, ввергся в этот адоподобный рай, который называется русской баней.
Очутившись во влажной, со всех сторон обволакивающей (как ватное одеяло) духоте, Вадим первым долгом сдернул черную резинку с косы и помотал головой, стряхивая волосы на плечи. Неприятное ощущение, что кто-то беспрерывно тянет его за волосы, пропало, кровь перестала приливать к голове так обильно, и странным образом это вызвало ощущение необыкновенной легкости в мыслях, словно бы мучившие его проблемы вдруг разрешились сами собой. Вадиму припомнился тот забавный немой фильм, в котором Чарли Чаплин, случайно усевшись на раскаленную каминную полку, решил, что у него начался любовный жар... Разбавив кипяток в тазике, он окатился горячей водой, смывая пот и грязь, и, разморившись, забрался на обжигающие доски полка. Теперь можно было полежать, отдохнуть, вздремнуть минуток пять... Он, конечно, понимал, что это не совсем здоровое занятие - дремать в жарко натопленной бане, но грешным делом не мог отказать себе в таком удовольствии. Поэтому он и предпочитал мыться после всех: жару оставалось еще достаточно, зато никто не ограничивал тебя во времени: можно валяться на полке сколько душе угодно.
Вадим повернулся на левый бок, лицом к стене, подтянул ноги к животу, упершись коленями в бревенчатую стену (его пенис вывалился сзади между сведенных ляжек и уткнулся головкой в горячую доску), и, прикрыв глаза, стал неторопливо думать о приятном. Самые приятные мысли были о статье, которую он писал для ежегодного филологического сборника, выпускаемого институтом. Статью нужно было представить на следующей неделе, а он уже почти закончил ее и потому имел все основания не торопиться - времени у него было еще достаточно. В этой небольшой по объему работе ему удалось затронуть вопросы нескольких смежных дисциплин: лингвистики, фольклористики, этнографии. Речь в ней шла о низших существах восточнославянской мифологии, а именно о многочисленных домашних духах: чурах, кикиморах, домовых, банниках. Тех самых банниках, которые приходят мыться после трех супружеских пар и которым для этого оставляют на лавке исхлестанный веник, грязный обмылок и шайку остывшей воды. А уж ежели они рассердятся, то берегись: начнут швырять с каменки раскаленные булыжники, плескать кипяточком, а то и вовсе выпустят тебе кишки или живьем сдерут с кожу. Лучше сохранять с ними дружеские отношения и вовремя приносить им в жертву черную курицу. Что-то давненько я не приносил в жертву черную курицу, лет этак уже двадцать пять, - подумал Вадим, - пожалуй, банник еще на меня обидится... Но даже эта забавная мысль протекла по мозговым извилинам как-то вяло, замедленно, словно сквозь дрему... Сердце натужно бухало в груди... Кровь шумела в ушах... В голове стоял туман - горячий, плотный, отнимающий сознание...
А потом кто-то легонько прикоснулся пальцами к его свисавшему сзади пенису. Это прикосновение с трудом пробилось сквозь пелену тяжелой дремы, которая все еще обволакивала его мозг, - и пробудило в нем какие-то давние, потаенные воспоминания... Показалось Вадиму, что это Лариса притронулась к нему своими прохладными пальцами... Сон и явь путались у него в голове. Смутно помнил он, что лежит на горячем полке в жарко натопленной бане... что Лариса должна приехать с минуты на минуту, шестичасовым автобусом... Однако странным образом эта Лариса в его омраченном дремой сознании была не той Ларисой, какой она стала за последние два года, а прежней Лариской, какой она была до женитьбы... эти два года словно бы выпали из его памяти... о теще он даже и не вспомнил, будто и не знал никогда... И эта прежняя его Лариска (приехавшая шестичасовым автобусом), войдя в натопленную баню и увидав разлегшегося в откровенной наготе Вадима, не могла удержаться от искушения и, незаметно подкравшись к нему сзади, игриво прикоснулась к его пенису прохладными пальцами... Так маленькие детишки любят щекотать своим спящим товарищам пятки или нос перышком из подушки...
"Не надо, детка", - с улыбкой пробормотал Вадим, не предпринимая, впрочем, никаких попыток остановить ее руку, которая уже не просто водила по его пенису пальчиками, но крепко ухватила его в кольцо и принялась решительно двигать морщинистую кожу вверх и вниз, то надевая ее на головку, то стягивая ее в противоположную сторону до болезненного натяжения уздечки. Вадим и не хотел, чтобы она прекращала, он сладко улыбался сквозь сон, его пенис отяжелел, нервно задергался, словно пытаясь вырваться из этих приятных объятий, но те стали лишь еще крепче, пальцы с силой, почти до боли сдавили его, словно чувствуя его тайные желания и потворствуя им. Вадим не торопился кончать, он хотел продлить удовольствие, и это была не просто расчетливая похоть, но страстное, хотя и не осознанное, желание воскресить то счастливое время, когда у них с Ларисой все еще только начиналось, задержать, продлить его, вернуться к прежней Лариске, которая запросто могла вот так подойти к нему сзади и начать делать то, что она делала сейчас... И вдруг, не переставая энергично двигать рукой, она воткнула ему в задний проход палку (или прут от веника?) и принялась крутить ее, проталкивая все глубже в кишечник. Вадим вздрогнул: это было что-то новенькое и совсем не похожее на Ларису: ни на ту, какой она была прежде, ни тем более на теперешнюю; она никогда не позволяла себе ничего подобного, ей это просто в голову не могло прийти. Сначала это было только щекотно и забавно, но затем, когда конец палки, крутившейся уже где-то в животе или даже в груди, уткнулся ему едва ли не в самое сердце (то же самое, наверное, чувствует Лариса, когда я не очень осторожно влажу в нее), Вадим екнул от боли и удивленно открыл глаза. Теперь он окончательно проснулся. Перед самым его лицом, возле бревенчатой стены с торчащей паклей, задрав кверху скрюченные лапки, лежал вареный жук. "Эй, что ты делаешь, детка?" - с изумлением спросил он, тяжело отрывая голову от досок (в нее словно раскаленный булыжник положили) и приподнимаясь на локте, чтобы посмотреть на Ларису. При этом он слегка повернулся с боку на спину, задев правым коленом за что-то жесткое, деревянное, постороннее.
Сперва он ничего не разглядел. В бане было сумрачно, перед глазами плавали цветные круги, но уж что-что, а это он ясно видел: пространство между полком и дальней стеной сруба было пусто. Может быть, Лариса, угадав, что он сейчас обернется, пригнулась и спряталась под полок, чтобы разыграть его?.. Нелепая мысль, но все же... это легко проверить... Он уже собрался заглянуть под полок, как вдруг сообразил... Господи! Только сейчас он сообразил, что кто-то по-прежнему крепко сжимает пальцами его пенис, хотя уже и не делает ими никаких возбуждающих движений, словно притаившись в ожидании, чем же все это кончится! Покрывшись испариной, Вадим попытался сесть на полке, но это ему не удалось - что-то мешало ему, что-то, забравшееся глубоко внутрь него (теперь оно колом стояло у него в груди, жесткое, прямое, затрудняющее дыхание), и единственное, что ему удалось сделать, это широко расставить колени, и, приподнявшись сзади на руках, взглянуть промеж ног на полок между его задницей и щекой печи.
На полке, прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, сидел крошечный сморщенный старичок с косматой гривой вокруг головы. (Банник! - ахнул Вадим.) Он был совсем голый, как и Вадим, и так же, как и он, сидел, расставив узловатые коленки тонких, как палки, жилистых ног, заканчивавшихся огромными ступнями - каждая с оттопыренным большим пальцем, на котором коробился коричневый ноготь. Из-под кругленького, как лоханка, пуза с вывернутым наизнанку пупком по доскам полка распластался сморщенный стариковский член весьма приличных размеров (хорошо, что он ЭТОЙ палкой не засадил мне в задницу). Правой рукой старичок держал Вадима за его раздувшийся, как дирижабль, пенис, а левая его рука тянулась куда-то ему в промежность...
Одно мгновение они оторопело смотрели друг на друга. В голове у Вадима все еще крутился образ Ларисы, и он никак не мог отрешиться от мысли, что это именно она трогала его сзади за пенис. И он не понимал, куда она в таком случае подевалась и откуда здесь взялся этот отвратительный сморщенный старичок (или каким образом она могла превратиться в этого отвратительного сморщенного старичка - если, конечно, с самого начала это действительно была она?) ...старичка, которого, кстати, вообще в природе быть не должно. Пенис у Вадима все еще возбужденно подрагивал в пальцах банника, и ни с того ни с сего ему вдруг припомнилось первое в его жизни половое сношение с женщиной... его нелепые опасения, что со страху он все перепутает и по ошибке задействует мочеиспускательный канал - просто-напросто написает ей во влагалище... Неожиданно, подумав об этом, Вадим, который по-прежнему сидел в неудобной позе, упираясь сзади на вытянутые руки, начал хохотать, да так, что заколыхался весь жировой слой на его груди, а что-то постороннее, засевшее у него под самым сердцем, отозвалось болью по всему телу. Он перестал хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода, которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно, но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу, боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса, на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и, заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную, застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
- Ну, и где же твой благоверный? Похоже, он и не думал топить баню.
- Откуда я знаю, мам, чего ты меня спрашиваешь?
- ТЫ вышла за него замуж, девочка, не я.
- Ой, мам, перестань. Давит, наверно, диван в доме. Жарко, сил нет.
- А ты уверена, что он вообще сюда приехал? Вот будет здорово. Хотя от этого разгильдяя всего можно ожидать.
Лариса, красивая сильная молодая женщина, ничего на это не отвечает. Она на ходу стягивает с себя легкое ситцевое плате, оставшись в белых домашних трусиках и короткой маечке, вовсе не предназначенных для чужих глаз (но ведь кто здесь может увидеть? - сплошные пустыри вокруг, захирела деревенька), и направляется в дом. Но, еще не зайдя в крыльцо, она замечает поставленный в сарае мотоцикл. - Да нет, он здесь, ма, - говорит она громко. - В бане, наверно, возится. Пойду гляну.
Бросив платье на лавочку в крыльце, она (как несколькими часами раньше Вадим) минует картофельное поле и подходит к бане. Еще издали она замечает неладное. Дверь в предбаннике широко раскрыта, и на полу лежит что-то огромное и белое... Она никак не может понять, что это такое. Точнее, она отказывается понимать, что это такое. Отказывается видеть в этом... Ее зрачки неестественно расширяются от ужаса... она непроизвольно зажимает рот кулаком... и все равно из ее глотки вырывается хриплый воющий нечеловеческий крик, а белая материя слегка отвисших на красивой попке трусиков темнеет и по внутренней стороне правой ноги, куда с вожделением заглядывал не один мужчина, сбегает тоненькая желтая струйка мочи.
Моё золото
— Все спелеологи — сумасшедшие!
— Это ты как спелеолог говоришь?
— Бывший, прошу заметить!
— За это не грех, как говорится! Вздрогнули…
— Бросьте! Вот Витька — действительно сумасшедший спелеолог. Был. Я вам не рассказывал?
— Ты вообще на полгода пропал, свинья этакая!
— Ага, пропал на полгода, потом устраивает сабантуй в шикарной четырехкомнатной квартире… Потом… Да, не перебивайте вы! Опять на полгода пропадает, женится и нас на свадьбу не зовет... и вот мы в этой халупе! Жену его так и не видели... Чё воще это значит, а?
— Мужики, не обижайтесь. Про четырех... четырёх... про квартиру ту — забудьте. Я у разбитого корыта, хорошо живой... вот с вами выпить могу! Началось все со знакомства с Витькой. И был я тогда — лесбиянкой…
* * *
Очередной скандал с Ленкой, чашка об стену, «ах так», «да ты вообще не мужик», «и нафига я с тобой»... Ленок давно свалила, а я всё по квартире нарезаю круги. И не потрахались и не подрались. Тут-то я в лесбиянки и подался.
Она меня двумя вещами капитально доставала: нудежом по поводу, что надеть нечего (ибо деньгами я не Уоррен Баффет, да) и намеками на мою небогатую, якобы, мужественность. Ладно, проехали.
Полез на сайт знакомств. С какого перепуга женщиной зарегистрировался — сейчас не вспомню. Кнопку не ту нажал. И тут-то меня пробрало: вот вам всем, развлекаться, так развлекаться! Сочинил анкету с историей: муж мне изменил, застала его с лучшей подругой «на горячем», мужиков видеть больше не могу, все — сволочи, но эта сцена: они в моей постели кувыркаются — перед глазами как живая… Итог: хочу, чтобы кто-нибудь научил меня как это — быть лесбиянкой. О как!
Да не ржите, мужики! Опыт — повторять не советую!!! Если вкратце: за сорок минут получил пять фотографий женских гениталий во весь экран. И с Витькой познакомился… Кончайте ржать, в конце-то концов! Не буду дальше рассказывать!
Ладно. Он был единственным нормальным человеком, откликнувшимся на мою анкету ...нет, зарегистрирован Виталий был — мужчиной. Что он мне написал? Начал меня (ее) убеждать: не надо пороть горячку, что я сам(а) буду потом жалеть; надо прийти в себя и либо простить мужа, либо уж уйти от него… Нормальные человеческие слова; сочувствие к случайному человеку, оказавшемуся в нелегкой ситуации. И никаких попыток в постель ее (меня!) затащить (такие типы тоже были — в количестве). Мне противно от своей игры стало…
Я ему всё как есть и отписал.
Господи! Как он веселился… Надо было видеть эти смайлики во весь экран. Витька тоже на сайт полез после семейного скандала. У него брак был зарегистрирован, потому и скандалы — круче...
Познакомились.
Он меня под землю и затащил.
— Лучше, — говорит, — нет способа мозги прочистить. Как по шкуродерам полазаешь, так заново рождаешься. — И теорию про освобождение от родовых травм и неврозов толкает…
Мне его теории, что слону дробина; но про подземлю он так рассказывал — не повторить. Просто парень влюблен в это дело. Я же говорю — абсолютный псих!
…Что такое шкуродер? Ребята… я вслед за Витькой теперь могу до-олго рассказывать. И как дымовухи ставить, и что делать, если заблудился под землей, и чего там делать нельзя. Про Белого Спелеолога знаете?..
Ближе к сути; я чего пропал тогда: каждые выходные мы — под землю. Виталий от жены, а я… за компанию, да и от Ленки, если честно. Совсем у нас всё разладилось. Думал: свалит в туман — отдохну… Не, регулярно появлялась, скандалы закатывала; то ластится как кошка, то… А всё-таки, мужики, — смешно, но что-то в Витькиных словах было; залезаешь под землю — всё наносное с тебя сваливается. Совсем другой мир и другой ты.
Мои первые впечатления? О! Витькина спина, конечно же!!! Я глаза закрываю — а она передо мной подпрыгивает. Виталий Сергеевич всегда бегом по подземельям передвигался (там, где не надо на пузе ползать): положит голову на плечо, эдак, по-птичьи, руки за спину — и бегом! Догоняй! Куда мне…
Ему бы гномом родиться.
Значит — шкуродер. Это такая щель, куда только на пузе и вползешь. А рюкзак ногой за специальную лямку тащишь. Подземные рюкзаки они такие: сарделькой сделаны. Точнее — сосиской. Тонкие и длинные. Вползаешь на животе, а выползаешь — на спине: слабо? Это называется «штопор». А как вам шкуродер, в который только ногами вперед вползать — иначе никак? Во-во. Только маньяк типа Витьки мог такой найти. И понять, что надо делать дальше…
Да нет тут никакой тайны. Уже нет. Сейчас всё подробно расскажу.
Значит так: вползаешь в шкуродер ногами вперед, лежа на спине… плесните, мужики. Ползти там минут пятнадцать, он плавненько загибается книзу. Как встанешь на ноги, колени повернуть влево, присесть максимально (главное — чтобы штаны выдержали) и, аккуратненько, — руки вытягиваем над головой… вот вам и отверстие! Туда и ползти… Именно, что с вытянутыми вверх руками — не пролезть иначе. Как потом мышцы болят — не описать.
Смеетесь? Заливаю, говорите? Нормальный человек в такое не полезет?
Все спелеологи — сумасшедшие!
А Витька в особенности.
...Но какая в этом зале красота... Безумная!
В каком зале? Сразу за шкуродером. Там зал — небольшой, метров восемь. Я такого не видел ни до того, ни после. Не знаю, откуда в старой выработке сталактиты и сталагмиты, и потеки на стенах, и «пещерный жемчуг», и… По стенам цветные отблески; чуть-чуть свет наклонишь — искорки: голубые, сиреневые, розовые.… Нет! мой язык беден, а фонарик тускл. Это был Храм, найденный истинным безумцем; Храм, не терпящий непосвященных; Храм забытого бога. И Виталий стоял на его пороге, как конквистадор пред Эльдорадо…
В центре — четыре величественных сталагната: колонны стоящие квадратом. На колоннах (я клянусь!) с каждым шевелением фонаря проступают: цепочки символов, оскаленная звериная морда, завиток раковины, искаженное в муке человеческое лицо… По стенам — журчание воды.
…рука на плече приковала меня к полу.
Это был его Храм. А я — неофит, допущенный в святая святых…
...я понимаю всех вандалов мира — красота не имеет права быть такой совершенной! Виталий никогда бы не сделал такого; наверняка он приходил сюда и часами смотрел, боясь потревожить своим дыханием пылинку в воздухе. А я — святотатец! — что меня под руку толкнуло? — а в моих пальцах... — камешек? — я пробросил его сквозь величественные ворота.
Как меня Виталий не убил меня на месте — не знаю.
Синяки на плече пару недель не сходили.
Нет, Виталий не орал на меня — в Храме нельзя говорить громко; он меня не ударил, но я видел — удерживается с огромным трудом. Я понял, здесь я — последний раз. И дружба наша, и походы по пещерам, и посиделки в пивнушке на Покровке — всё. Вот сейчас подберет камешек, брошенный мной, дабы тот не осквернял…
Он замер.
— Откуда? — голос Виталия словно ледяная метель. — Откуда ты ЭТО взял?
И на ладони у него… кусочек камня? Нет, гемма. Потрясающей, невообразимой, божественной красоты.
Посмотрите сами… Молчите? Ни у меня, ни у него не возникло мысли, что такое я мог просто подобрать с пола. Что кто-то потерял это здесь, и не вернулся потом… Невозможно. Я с этой красотой не смог расстаться, даже когда мне смерть грозила. Просто не смог и всё. И ни никто бы не смог.
Мы стояли по обе стороны квадрата из колонн, между нами было Иное; мы стояли и медленно сходили с ума. Ничем другим я поступок Виталия не могу объяснить. Он сунул руку в карман, достал оттуда кусок металла (запасная пряжка что ли?) и перекинул его мне…
…и на сомкнутые ладони спланировала металлическая роза. Заколка для плаща.
Возвращаясь, мы молчали.
Ни слова не проронили всю дорогу.
...А Витькины скандалы с каждым разом всё сильнее и бессмысленнее. Однажды стал невольным свидетелем его разговора с женой по телефону — не знал куда спрятаться. Вязкий, полуторачасовой, выматывающий разговор. Витька пытается объяснить ей очевидные, вообщем-то, вещи, а у самого сигарета за сигаретой в пальцах ломается...
Даже под землей ему уже не удавалось полностью сбросить с себя «всю эту суету». Сбой его теория давала, чего-то не учитывала, да.
«Понимаешь, — говорит. — Моя жена потрясающей красоты человек. Это всё наносное: ее ревность, попреки, сомнения. Жизнь ее била и била сильно. Так сильно, что... Теперь старается напасть первой, чтобы снова не обидели, не обманули. Моя жена очень ранимая, очень... трепетная, что ли. Я понимаю, со стороны... — и сигарета пополам. — Извини, что пришлось выслушать всё это, но если не успокою я ее, такого напридумывает пока до дома доеду... Себе хуже сделает. Она уже вены резала...»
Тут Витька поперхнулся как-то ненатурально, закашлялся... «Ладно, — говорит. — У тебя эти выходные свободны?» Конечно свободны, если в Пещеру идти...
Дальнейшее — понятно?
Виталий Сергеевич был великий теоретик. Он сформулировал главный объяснительный принцип: «Пещера работает против Энтропии, — всегда «энтропия» произносил, словно имя злобного божества. — Нет ни малейшего сомнения, что ежели какой материал между сталагнатами пронести, то возникнет вещь, упорядоченная настолько, насколько лишь возможно — красота в ее предельном выражении...»
А как вы думаете? Конечно, мы экспериментировали! И серебро, и кость, и драгоценные камни, и… Да всё, что душе угодно! А если вместе бросать, то… Понятно? Но абсолютно случайным образом и… какой у меня клинок как-то раз случился!
Нас с Витькой разное погубило. Меня — жадность. Не моя, а Ленкина. Не буду вам говорить, сколько за вещицы давали денег, но… Да, четырехкомнатная — оттуда, из Пещеры. И много еще чего. А Ленка, как деньги у меня появились, такая ласковая стала, все мои желания угадывала… а какой секс! Минет на колесе обозрения я не забуду и в маразме. Но, раз за разом: а вот еще колье с брюликами, а вот платье ей, а еще... Ювелиры меня любили. Словно в бреду жил: машина, квартира — всё на Ленку записано — мы же любим друг друга, да? И пожениться собираемся — вот-вот.
...Помню, как ты меня в метро встретил. Ага! подумал, что я на иглу сел? Действительно не в себе был, мягко говоря. Жил от Ленки до Пещеры, из Пещеры по ювелирам и скупкам и снова — к Ленке в постель...
Она совсем с катушек слетела. Не буду говорить, чего именно она захотела — дела прошлые, но денег на это надо было — немеренно. Главное — деньги срочно нужны, завтра фактически. Чего меня на золото пробило — сам не знаю; с ним мы дела почти не имели. Бес какой-то в спину толкал: «Ты только представь — несколько килограммов золота, много килограммов перебросить… представь, какое совершенное чудо получится!» — А часть меня говорила (Ленкиным голосом): «Представь, за сколько это продать можно!!!»
Господи! Как я эти килограммы собирал, в какие долги влез, что обещал — всё как в тумане. А мне верили на слово, да. Репутация у меня была вполне серьезная в определенных кругах. Но тридцать килограмм золота! Найти за пару дней всего! С кем я говорил, какие на меня проценты навесили — Бог ты мой!
Как я эти килограммы по шкуродеру тащил — и не вспомнить. Вылезаю в залу: руки ободраны, ногти — в мясо сломаны, рядом «сосиска» с золотом и лишь одна в голове мысль: «Как я буду это всё через алтарь кидать? Золото ведь придется вынуть из рюкзака — зачем мне ткань в золотом Совершенстве?»
Я это сделал. Я сумел перекинуть тридцать килограмм через немаленькое расстояние. А когда после «Кхе!» вся груда взлетела в воздух — еще успел подумать: «Господи, моя кровь на этом золоте». Тусклый металл нехотя проламывал воздух…
Момента трансформации я, как всегда, заметить не успел.
Витьку же погубила его страсть к теориям. И несчастливая семейная жизнь. Чем дальше, тем чаще (словно сговорились!) мы ходили в Пещеру в разное время. А когда виделись, о том, что в Храме происходило с каждым — почти не разговаривали. Все-таки красота очень хрупкая вещь; чтобы говорить о ней — я таких слов не знаю. И Витька не знал тоже.
А когда говорили, то Виталий твердил про две вещи — про совершенную красоту и что в Храме происходит изгнание Энтропии. А без Энтропии вещь — безупречна! (Он еще оговаривался: вещь или существо без Энтропии…) Я же говорю — сумасшедший.
И теории у него — неверные. Особенно в той части, где про сохранение массы.
Если бы я знал, что он задумал…
То, что получилось из моего золота, я продать никак не мог. Никак. Почему? Можно я не буду отвечать на этот вопрос, хорошо? Не мог и всё. Про долги и проценты все помнят? Угу. Сказать, что у меня никаких запасов не было — нет, так сказать нельзя. Но этих вещей, особенно если их срочно переводить в деньги, никак не хватало. А люди за моими долгами стояли серьезные, и «счётчик» крутился. Тут-то я и обнаружил: квартира, машина, украшения — Ленкины, и только ее… Можно не продолжать? Плюс ко всему: последний визит в Храм мои отношения с ней закрыл напрочь. Были к тому весомые причины. И, слава Богу, конечно!
Но…
Вы говорите: обратно в пещеру, с новыми материалами — за вещами для продажи. Как же мне не хотелось так делать! Было ощущение: хватит. Но деваться, действительно, некуда. Я для этого визита собрал серебро какое-то, камни полудрагоценные, не помню уже…
И по шкуродеру я полз с одной мыслью — зря. Напрасно я пришел, не надо больше этого делать, хватит, остановись. Дополз. (Лаз, как вы помните, заканчивался на уровне пола.) …Эту картину я теперь вижу в страшных снах: колонны разбиты и повалены, всё усеяно каменной крошкой… и прямо пред входом — огрызок ноги в хорошо знакомом мне ботинке. «Лучшие вездеходы для подземной охоты!» — так Витька хвастал. Из ботинка — торчит кусок желтоватой кости в крови. А из дальнего угла ко мне метнулась Она — прекраснейшая, совершеннейшая машина для убийства. Потрясающе красивая в своей смертоносности самка динозавра (не силен в палеонтологии — увы). Это была самка — уверен (пусть не динозавр, а хоть бы и демон женского пола). И залогом тому мои откушенные два пальца. Она успела меня достать, когда я падал обратно в крысиную нору, именуемую шкуродером.
Ничего более ужасного и совершенного, страшного и восхитительного я в своей жизни не видел!
А всё Витька с его теориями…
Как он уговорил жену забраться под землю, залезть в этот лаз и перепрыгнуть через пространство между колоннами я могу только догадываться. Спелеологи люди сумасшедшие, а сумасшествие — заразно иногда.
Денег у меня оказалось достаточно, чтобы остаться в живых в итоге, но недостаточно, чтобы совсем обойтись без неприятностей. Мое недавнее пребывание в больнице… вы всё правильно поняли. Легко отделался, я так считаю.
* * *
— ...
— Ну, ты горазд заливать, спелеолог!
— Бывший спелеолог, прошу заметить!
— Мне бы такую фантазию — давно романы писал…
— Наливайте мужики! За Лешку! Что б у него в жизни всё было хорошо! И что б не пропадал больше!
— Ага! Главное — чтоб баба ему нормальная досталась, а не как Ленка!
— Накатили!!!
…в пылу праздника гости не заметили, что дверь в кухню приотворилась тихонько. Хрупкая девушка посмотрела на мужской сабантуй и улыбнулась. Раз задержалась и к началу не попала — не стоит портить мужские посиделки, верно? ...Они так славно бушуют в клубах табачного дыма. Улыбнулась, с нежностью глядя на разгоряченного спором супруга, и аккуратно прикрыла дверь.
Любой, увидавший ее в эту минуту, с мучительной ясностью понял, что муж называет ее: «Моё золото». Никак иначе.
И не золотистая кожа тому причиной.
Автор: Сергей Байтеряков
Вот как надо
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме женские животы (+1000 постов - женские животы)
Отличный комментарий!