гей-парад 9 мая на реакторе

Россиюшка решила поиграть в национал-социализм, а у него есть некоторые отличия от социализма по Марксу.

Нет, решили поиграть в Российскую Империю 2.0, но на реакторе все почему то кричат про СССР 2.0

Нет, пропаганда нарочно пытается сидеть на всех стульях сразу. На сссровщине, на империи, на православии, на коммунизме. Пропаганда рф нарочно делает так, чтобы не создавалась монолитное большинство с понятным планом на будущее (не важно людоедское оно или нет). Делает она это затем, чтобы путину ни за что не отвечать, никакие последовательные цели не ставить, в любой ситуации менять пластинку на удобную в данный момент.
На самом деле пропаганда устроена довольно хитро. Именно ее конструкция позволяет использовать самую наглую ложь, а на следующей день начать ей противоречить другой ложью. Геббельсу это и не снилось, но у него и задачи были другие.

Вам повезло, что я еще пьяненький. А то может быть и не повелся бы.

(паста) Баян уже, а возможно и байка, но вот как надо показывать детям, что такое настоящая война, а не увеселительный штурм картонного муляжа.

Как о войне рассказывают в Бельгии.
Расскажу–ка я вам, как про войну рассказывают детям в той школе, куда пойдет мой сын в следующем учебном году.

Берут они с собой старшеклассников, которым по 16–18 лет, и едут куда–нибудь по местам боевой славы, в местные аналоги деревни Крюково. Там у всего класса отбираются все гаджеты. А взамен выдается рация, одна на взвод, каждому — вещмешок, оружие и форма, взаправдашняя — когда–то принадлежала участнику войны. На шею каждому вешается опознавалка — кто–то становится сержантом Янссеном, кто–то рядовым Ван Молем, имена все из того взвода, который конкретно эту деревню оборонял. Высаживают всю ватагу километров за 15 от деревни, и топают детки по жаре со всем своим барахлом.

Часа 2–3 топают. Оружие, которое не так много весит поначалу, становится очень тяжелым. Рюкзак натирает плечи. Хочется бросить тяжеленные вещмешки и полежать. Хочется поболтать, подурачиться, а нельзя. Тот, кому сержант достался, должен всю эту толпу держать в порядке — чтоб шли тихо, не орали, не отставали, вперед не забегали и не дурили (представьте себя 17–летнего на месте какого–нибудь пацана, которому надо внезапно сдерживать 15 человек своих одноклассников).



Доходят они до деревни, тут их преподаватель–командир ведет к дому, останавливаются. — Кто тут рядовой Ван Мол? — Я! — Когда ваш взвод подошел к этому месту, рядовой Ван Мол подорвался на мине возле этого дома. С этого момента "рядовой" молчит. Идут дальше. — Кто тут рядовой Стевенс? — Я? В этом месте взвод был атакован, рядовой Стевенс был ранен в бедро и погиб на месте от потери крови, помощь не успела подойти. И так идут они дальше, пока не доходят до кладбища, и не видят, как стоят в ряд, один за другим, камни с именами тех, чьи опознавалки у них на шее. И понимают, что из 15 в живых остались двое — таких же, как они, восемнадцатилетних салаг, которым хотелось дурачиться, слушать музыку, трепаться с противоположным полом, танцевать и целоваться, а вместо этого — жажда, голод, холод, боль, страх, усталость, и для очень многих — внезапная и страшная смерть.