Несокрушимый · Война Осколков

Цена Победы им. Николая Никулина

За всем этим государственным фарсом представляю краткое содержание книги Николая Никулина " Воспоминания о войне". Всего 27 цитат из этой книги, дающих наглядное представление о том как, какими силами и средствами, какой ценой далась эта Победа.
Надо ли это повторять и стоит ли "стоять за ценой" каждый, конечно же, решит сам.

1.Глава Погостье
" Чтобы не идти в бой, ловкачи стремились устроиться на тепленькие местечки: при кухне, тыловым писарем, кладовщиком, ординарцем начальника и т. д. и т. п. Многим это удавалось. Но когда в ротах оставались единицы, тылы прочесывали железным гребнем, отдирая присосавшихся и направляя их в бой. Оставались на местах самые пронырливые. И здесь шел тоже естественный отбор. Честного заведующего продовольственным складом, например, всегда отправляли на передовую, оставляя ворюгу. Честный ведь все сполна отдаст солдатам, не утаив ничего ни для себя, ни для начальства. Но начальство любит пожрать пожирней. Ворюга же, не забывая себя, всегда ублажит вышестоящего. Как же можно лишиться столь ценного кадра? Кого же посылать на передовую? Конечно, честного! Складывалась своеобразная круговая порука — свой поддерживал своего, а если какой–нибудь идиот пытался добиться справедливости, его топили все вместе. Иными словами, явно и неприкрыто происходило то, что в мирное время завуалировано и менее заметно. На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская."

2.Погостье
" Атаки в Погостье продолжались своим чередом. Окрестный лес напоминал старую гребенку: неровно торчали острые зубья разбитых снарядами стволов. Свежий снег успевал за день почернеть от взрывов. А мы все атаковали, и с тем же успехом. Тыловики оделись в новенькие беленькие полушубки, снятые с сибиряков из пополнения, полегших, еще не достигнув передовой, от обстрела. Трофейные команды из старичков без устали ползали ночью по местам боев, подбирая оружие, которое кое–как чистили, чинили и отдавали вновь прибывшим. Все шло как по конвейеру.
Убитых стали собирать позже, когда стаял снег, стаскивали их в ямы и воронки, присыпая землей. Это не были похороны, это была «очистка местности от трупов». Мертвых немцев приказано было собирать в штабеля и сжигать.
Видел я здесь и другое: замерзшие тела убитых красноармейцев немцы втыкали в сугробы ногами вверх на перекрестках дорог в качестве указателей.
Весь январь и февраль дивизии топтались у железной дороги в районе Погостье — Шала. По меньшей мере три дивизии претендовали на то, что именно они взяли Погостье и перешли железнодорожное полотно. Так это и было, но все они были выбиты обратно, а потом вновь бросались в атаку. Правда, они сохранили лишь номера и командиров, а солдаты были другие, новые, из пополнений, и они шли в атаку по телам своих предшественников."

3. Погостье
" Штабеля трупов у железной дороги выглядели пока как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании — в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких черных брюках («клешах»). Выше — сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе–феврале сорок второго. Еще выше — политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде). На них — тела в шинелях, маскхалатах, с касками на головах и без них. Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы 1942 года. Страшная диаграмма наших «успехов»! Но все это обнажилось лишь весной, а сейчас разглядывать поле боя было некогда. Мы спешили дальше. И все же мимолетные, страшные картины запечатлелись в сознании навсегда, а в подсознании — еще крепче: я приобрел здесь повторяющийся постоянно сон — горы трупов у железнодорожной насыпи."

4. Погостье
" Едва брезжил рассвет, толпой атаковали красноармейцы. Они повторяли атаки до восьми раз в день. Первая волна была вооружена, вторая часто безоружна, но мало кто достигал насыпи.
Главные атаки были 27 и 29 января. 27–го красноармейцы четырнадцать раз атаковали нашу позицию, но не достигли ее. К концу дня многие из нас были убиты, многие ранены, а боеприпасы исчерпаны. Мы слышали во тьме отчаянные призывы раненых красноармейцев, которые звали санитаров. Крики продолжались до утра, пока они не умирали. "

5. 311 с.д
" Однажды, в дни тяжелых зимних боев 1942 года под Погостьем, нашего майора отправили в 311–ю, чтобы согласовать планы артиллерийской поддержки пехоты, выслушать соображения и пожелания комдива по поводу организации боя. Я с винтовкой за плечами сопровождал майора. На лесной просеке мы нашли охраняемую землянку, укрытую многоярусным накатом. Снаряд такую не прошибет! Когда майор сунулся внутрь, из землянки вырвались клубы пара (был сильный мороз) и послышалась басовитая начальственная матерщина. Я заглянул в щель сквозь приоткрытую обмерзшую плащ–палатку, заменявшую дверь, и увидел при свете коптилки пьяного генерала, распаренного, в расстегнутой гимнастерке. На столе стояла бутыль с водкой, лежала всякая снедь: сало, колбасы, консервы, хлеб. Рядом высились кучки пряников, баранок, банки с медом — подарки из Татарии «доблестным и героическим советским воинам, сражающимся на фронте», полученные накануне. У стола сидела полуголая и тоже пьяная баба.
— Убирайся к… матери и закрой дверь!!! — орал генерал нашему майору.
А 311 —я тем временем гибла и гибла у железнодорожного полотна станции Погостье. Кто был этот генерал, я не знаю. За провал боев генералов тогда часто снимали, но вскоре назначали в другую дивизию, иногда с повышением. А дивизии гибли и гибли…"

6.311 с.д
" 22 июля под Синявино начали другие. Наша дивизия пока оставалась под Погостьем, и лишь один батальон из ее состава предпринял вылазку. С утра его солдаты перешли ручей Дубок и неожиданно атаковали немецкий земляной забор на болоте.5Они взорвали участок забора, просочились в глубину немецкой обороны, перебили нескольких солдат противника, зарубили саперной лопаткой офицера, успевшего уложить из пистолета несколько наших. Пройдя метров полтораста, наступавшие были остановлены огнем и залегли. Часа через три батальон был отрезан атаками с флангов. К вечеру все кончилось. Только стоны раненых доносились из–за ручья. Тем временем вся дивизия на виду у немцев подтягивалась к передовой, показывая противнику намерение возобновить атаку завтра. Помню сумерки, зловещий закат, а мы бежим через болото по гулко стучащему настилу из круглых бревен. Вокруг рвутся мины, визжат осколки и пули, клубится дым… Так мы стремились на своем участке дезориентировать противника относительно места наступления: демонстрировали, или как с солдатской хлесткостью перефразировал один начальник штаба, — «менструировали». Он имел в виду большие потери, понесенные нами."

7. 311 с.д
" По открытому месту мы подтягивались к передовой. Едва брезжила заря, Фронт просыпался. Стали бить пушки, далекий горизонт загорелся разрывами, заклубился дым. Огненные зигзаги чертили реактивные снаряды катюш. Громко икала немецкая «корова». Шум, грохот, скрежет, вой, бабаханье, уханье — адский концерт. А по дороге, в серой мгле рассвета, бредет на передовую пехота. Ряд за рядом, полк за полком. Безликие, увешанные оружием, укрытые горбатыми плащ–палатками фигуры. Медленно, но неотвратимо шагали они вперед, к собственной гибели. Поколение, уходящее в вечность. В этой картине было столько обобщающего смысла, столько апокалиптического ужаса, что мы остро ощутили непрочность бытия, безжалостную поступь истории. Мы почувствовали себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа в адском огне войны."

8. 311 с.д
" Отделались синяками: взрывом швырнуло к нам ящик с боеприпасами, который кое–кому проехался по спинам… Снаряд выворотил из земли покойника, еще свежего. Сегодня он греется на солнышке и попахивает. Здесь в земле целые наслоения. На глубине полутора–двух метров можно найти патроны, оружие, одежду, старые валенки. Все взмешано… Впереди, на нейтральной полосе, штук сорок танков. Одни рыжие, сгоревшие. Другие еще целые, но неподвижные — их расстреливают немцы из тяжелых мортир. Перелет, недолет, опять перелет. Трах! Многотонный танк разлетается в куски. Каково танкисту! Ведь он не имеет права покинуть подбитую машину. На эту тему в танковых частях сложилась песенка, названная «гимном танкиста»:
Как–то вызывает меня особотдел:
Что же ты, мерзавец, с танком не сгорел?
А я им говорю,
В следующий раз уж обязательно сгорю."

9. 311 с.д
" Выбираюсь на площадку. Едва приподнялся — с трех сторон хлестнули пулеметы и трассирующие пули провыли разноцветными молниями над головой. Не то, что пушку притащить, человеку нельзя появляться здесь. Возвращаюсь, докладываю…
Утром приказ: пушка во что бы то ни стало должна быть на месте. Вот оно! Настало наше время! Приказ надо выполнять! Ха! Там, где даже ночью опасно идти согнувшись, столпились мы кучей и во весь рост. Нас двадцать один — так много, потому что пушку надо почти нести на руках, настолько избита и вздыблена земля… До немцев меньше ста метров, я думаю, что они различают звездочки на наших пилотках. Но почему они молчат? Десять минут назад на этом самом месте снайпер снял высунувшегося из ямки пехотинца, который еще лежит здесь, зияя окровавленной глазницей. Снайпер безусловно видит нас. Чего он ждет? Ни одного выстрела, словно немцы удивлены нашей до дикости глупой безрассудности, и с интересом смотрят, что будет дальше. Медленно тащимся вперед. Вот она, смерть! Играет как кошка с мышью! Скорей бы уж!.. Утро прохладное, солнышко светит ярко, приветливо. На голубом небе ни облачка… Проходим бывшую нейтральную полосу — в прорыв. Земля здесь вся всковыряна — ни одного живого места… Осталось совсем немного. Тихо. Неожиданно сзади — хлопок. Толчок в спину поднимает меня в воздух! Лечу и в сотую долю секунды думаю: «Конец!»… Очнулся в глубокой воронке. Кругом ни пушки, ни людей, только в воздухе клубы дыма и бумажки…"

10. Новелла 3. праздник сорокалетия
" В городе заседала чрезвычайная мобилизационная тройка: главный военком, секретарь райкома и главный из местного НКВД. Дошла очередь и до Института проходить комиссию. Вызванные представали перед тройкой голыми, чтобы сразу все становилось ясно и чтобы не тратить время. Первым вошел тщедушный преподаватель каллиграфии и перспективы Петерсон, похожий на маленькую сутулую лягушку. Он молча предъявил высокой комиссии свой стеклянный глаз, положив его на ладонь, покрытую несвежим носовым платком. Комиссия помолчала, посопела и резюмировала:
— Ну, с вами все ясно. Идите домой.
Вторым вошел некто, известный своими хворями:
— Вот, туберкулез… — сказал он, содрогаясь и кашляя.
— Ничего, послужите родине! На фронт!!! — сказала комиссия.
— Следующий!!!
Следующим был атлетического сложения цветущий молодой мужчина с профилем древнего римлянина периода упадка Империи. В руке его была толстая пачка бумаг с многочисленными печатями и подписями, которую он не замедлил передать комиссии.
— Да–а–а–а! — читала комиссия справки. — Почки разрушены, легких почти нет, сердце отказывает… Даа–а–а–а!
Даже главный из НКВД, видавший в своей жизни такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, с сочувствием смотрел на владельца справок.
— Ну, что ж, идите, доживайте, — задумчиво протянул он…
— Вот так мы и победили в войну… — шипел мне в ухо сосед."

11.Новелла 6.
"Этот медсанбат развернули около станции Поляны, в нескольких километрах от передовой, однако ничего для приема раненых здесь не было подготовлено. Не были развернуты даже палатки, которые обычно применялись на войне. Вот как рассказала одна медицинская сестра о том, что она здесь увидела: «Изнемогая от усталости после долгого ползания по передовой, я вынесла очередного раненого с поля боя, с трудом дотащила его до медсанбата. Здесь, на открытой поляне, на носилках, или просто на земле, лежали рядами раненые. Санитары укрыли их белыми простынями. Врачей не было видно и не похоже, что кто–то занимался операциями или перевязками. Внезапно из облаков вывалился немецкий истребитель, низко, на бреющем полете пролетел над поляной, а пилот, высунувшись из кабины, методично расстреливал автоматным огнем распростертых на земле, беспомощных людей. Видно было, что автомат в его руках — советский, с диском! Потрясенная, я побежала к маленькому домику на краю поляны, где обнаружила начальника медсанбата и комиссара мертвецки пьяных. Перед ними стояло ведро с портвейном, предназначенным для раненых. В порыве возмущения я опрокинула ведро, обратилась к командиру медсанбата с гневной речью. Однако это пьяное животное ничего не в состоянии было воспринять. К вечеру пошел сильный дождь, на поляне образовались глубокие лужи, в которых захлебывались раненые… Через месяц, командир медсанбата был награжден орденом "за отличную работу и заботу о раненых" по представлению комиссара».

12. Новелла 7 взгляд с высоты
" О глобальной статистике я не могу судить. 20 или 40 миллионов, может, больше? Знаю лишь то, что видел. Моя «родная» 311–я стрелковая дивизия пропустила через себя за годы войны около 200 тысяч человек. (По словам последнего начальника по стройчасти Неретина.) Это значит 60 тысяч убитых! А дивизий таких было у нас более 400. Арифметика простая… Раненые большей частью вылечивались и опять попадали на фронт. Все начиналось для них сначала. В конце концов, два–три раза пройдя через мясорубку, погибали. Так было начисто вычеркнуто из жизни несколько поколений самых здоровых, самых активных мужчин, в первую очередь русских. А побежденные? Немцы потеряли 7 миллионов вообще, из них только часть, правда, самую большую, на Восточном фронте. Итак, соотношение убитых: 1 к 10, или даже больше — в пользу побежденных. Замечательная победа! Это соотношение всю жизнь преследует меня как кошмар. Горы трупов под Погостьем, под Синявино и везде, где приходилось воевать, встают передо мною. По официальным данным на один квадратный метр некоторых участков Невской Дубровки приходится 17 убитых. Трупы, трупы…"

13. Новелла 7 взгляд с высоты
" Полковник внимательно смотрел в стереотрубу, потирал чистой ладонью свой крепкий, загорелый затылок и громко, непрестанно, упоенно ругался матом. «Что делают, гады! Ах! Что делают, сволочи!» Что они делали, было видно и без стереотрубы. Километрах в двух перед нами, за ручейком, виднелся большой холм, на котором когда–то была деревня. Немцы превратили ее в узел сопротивления. Закопали дома в землю, поставили бетонные колпаки, выкопали целый лабиринт траншей и опутали их километрами колючей проволоки. Уже третий день пехота штурмовала деревню. Сперва пошла одна дивизия — 6 тысяч человек. Через два часа осталось из них 2 тысячи. На другой день оставшиеся в живых и новая дивизия повторили атаку с тем же успехом. Сегодня ввели в бой третью дивизию, и пехота опять залегла. Густая россыпь трупов была хорошо видна нам на склоне холма. «Что делают, б..!» — твердил полковник, а на холме бушевал огонь. Огромные языки пламени, клубы дыма, лес разрывов покрывали немецкие позиции. Били наша артиллерия, катюши, минометы, но немецкие пулеметы оставались целы и косили наступавшие полки. «Что делают, гады! Надо же обойти с флангов! Надо же не лезть на пулеметы, зачем гробить людей!» — все стонал полковник. Но «гады» имели твердый приказ и выполняли его. Знакомая картина! "

14. Новелла 14
" У нас все пошло стихийно, по–славянски. Бей, ребята, жги, глуши! Порти ихних баб! Да еще перед наступлением обильно снабдили войска водкой. И пошло, и пошло! Пострадали, как всегда, невинные. Бонзы, как всегда, удрали… Без разбору жгли дома, убивали каких–то случайных старух, бесцельно расстреливали стада коров. Очень популярна была выдуманная кем–то шутка: «Сидит Иван около горящего дома. "Что ты делаешь?" — спрашивают его. "Да вот, портяночки надо было просушить, костерок развел"»… Трупы, трупы, трупы. Немцы, конечно, подонки, но зачем же уподобляться им? Армия унизила себя. Нация унизила себя. Это было самое страшное на войне. Трупы, трупы… На вокзал города Алленштайн, который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали… Я видел результаты приема, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошенных чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови…"

15. Новелла 16
"Окруженная 2–я ударная армия погибала. Люди падали под осколками и пулями, как мухи, мерли от голода. Мертвецами гатили болото, делали из них укрытия, отдыхали, сидя на мертвых телах.
Когда удавалось пробить проход из окружения к своим, вывозили раненых по узкоколейке, а так как шпал не хватало, нередко клали под рельсы мерзлых покойников. Лежит иван, в затылок ему вбит костыль, сверху рельса, а по рельсе, подпрыгивая, бежит вагонетка, толкаемая полудохлыми окруженцами… "
" Он поведал нам свою хрустальную мечту тех времен: обладать графиней или княгиней. Раньше эта мечта не осуществилась, но, как мне рассказывали, Забиякин нашел свое в Восточной Пруссии. Однажды мимо нашей части по дороге проходила старуха–беженка. Солдаты сообщили подвыпившему Забиякину: «Смотри скорей! Вон пошла немецкая графиня!» Забиякин принял это всерьез, догнал старуху, имел ее на обочине дороги, осуществив, тем самым, цель своей жизни и утвердившись в этом мире."

16. Новелла 16
" На одной станции наши захватили дом, в бетонированном подвале которого стояла цистерна со спиртом. Добираться до люка сверху было лень, дали очередь из автомата, и спирт струйками потек на пол. Я пришел в подвал, когда на бетонном полу была лужа по колено, воздух, заполненный парами спирта, пьянил. Кое–где в жидкости виднелись ватные штаны и ушанки захлебнувшихся любителей выпить. Посередине с котелком в руках ходил обалделый Зимин, натыкался на стены и не находил выхода. Еще немного, и он захлебнулся бы, упав в лужу. Я успел вытащить его на воздух, сам балдея и задыхаясь. Дело было серьезное. Достаточно одной искры, чтобы все взлетело к черту, а жаждущих с котелками приходило все больше и больше. Словно какой–то беспроволочный телеграф или телепатический импульс оповестил всех о наличии спиртного. Славяне, как мухи на мясо, слетались со всех сторон. Пришлось с автоматами в руках оборонять опасное место, пока начальство не поставило оцепление вокруг рокового дома"

17. Новелла 18
" Наши разведчики, находившиеся на наблюдательном пункте, воспользовались затишьем и предались веселым развлечениям. Они заперли хозяина и хозяйку в чулан, а затем начали всем взводом, по очереди, портить малолетних хозяйских дочек. Петька, зная, что я не выношу даже рассказов о таких делах, транслировал мне по телефону вопли и стоны бедных девчушек, а также подробно рассказывал о происходящем. Сочные его комментарии напоминали футбольный репортаж. Он знал, что я не имею права бросить трубку, что я не пойду к начальству, так как начальство спит, да и не удивишь его подобными происшествиями — дело ведь обычное! Так он измывался надо мною довольно долго, теша свою подлую душонку. Позже он ожидал от меня ругани или драки, но я смолчал, и молчание мое обозлило Петьку до крайности."

18. Новелла 20
" Вдруг в непрерывности ритма дорожного движения обнаружились перебои, шоссе расчистилось, машины застыли на обочинах, и мы увидели нечто новое — кавалькаду грузовиков с охраной, вооруженных мотоциклистов и джип, в котором восседал маршал Жуков. Это он силой своей несокрушимой воли посылал вперед, на Берлин, все то, что двигалось по шоссе, все то, что аккумулировала страна, вступившая в смертельную схватку с Германией. Для него расчистили шоссе, и никто не должен был мешать его движению к немецкой столице.
Но что это? По шоссе стремительно движется грузовик со снарядами, обгоняет начальственную кавалькаду. У руля сидит иван, ему приказали скорей, скорей доставить боеприпасы на передовую. Батарея без снарядов, ребята гибнут, и он выполняет свой долг, не обращая внимания на регулировщиков. Джип маршала останавливается, маршал выскакивает на асфальт и бросает:
— …твою мать! Догнать! Остановить! Привести сюда!
Через минуту дрожащий иван предстает перед грозным маршалом.
— Ваши водительские права!
Маршал берет документ, рвет его в клочья и рявкает охране:
— Избить, обоссать и бросить в канаву!
Свита отводит ивана в сторону, тихонько шепчет ему:
— Давай, иди быстрей отсюда, да не попадайся больше!
Мы, онемевшие, стоим на обочине. Маршал уже давно отъехал в Берлин, а грохочущий поток возобновил свое движение."

19. Берлин. Конец войны.
" Мы начали наступление на Берлин со знаменитого Кюстринского плацдарма на Одере. Артподготовка была невиданная, грандиозной разрушительной силы, затопившая морем огня и осколков немецкие позиции. Такой мощи наша армия еще никогда не сосредотачивала в одном сражении и не обрушивала на головы немцев. И все–таки они сопротивлялись. После прорыва я видел на одной высотке несколько сотен сгоревших наших танков. Оказывается, немецкое командование посадило в ямки на склонах высоты полк фольксштурма — стариков и мальчишек с фауст–патронами. Это воинство погибло, но уничтожило уйму танков, задержав наше наступление. Кровушка наша по–прежнему лилась рекою. Инерция, взятая в 1941 году на станции Погостье и подобных ей, не уменьшалась, а увеличивалась, хоть и воевать научились, и оружия стало вдоволь. Просто привыкли не считаться с потерями. Только трупы теперь не скапливались в одном месте, а равномерно распределялись по Германии по мере нашего быстрого продвижения вперед. К тому же их тотчас хоронили. За четыре года войны наладили многое, в том числе и похоронную службу… Конечно, война — это состязание, в котором участники соревнуются, кто кого скорей перебьет. В конце концов, мы перебили немцев, но своих, при этом, увы, умудрились перебить в несколько раз больше. Такова наша великая победа!"

20. Берлин. Конец войны.
" В эти дни здесь, в Берлине, я совершил поступок, которым горжусь до сих пор, но удивляюсь собственному авантюризму… Дождливым вечером меня куда–то послали. Я укрылся от дождя прорезиненной и блестящей трофейной офицерской накидкой. Она закрывала голову капюшоном, а все тело — до пят; солдат выглядел в ней как генерал. Прихватив автомат, я отправился в путь. Около соседнего дома меня остановили отчаянные женские вопли: какой–то старший лейтенант, судя по цвету погон — интендант, тащил молодую смазливую немку в подъезд. Он стянул с нее кофточку, разорвал белье. Я немедленно подбежал поближе, лязгнул затвором автомата и громко рявкнул командирским голосом (откуда что взялось): «Смир–р–р–на!!! — и представился. — Командир подразделения СМЕРШ, номер 12–13, майор Потапов!!! Приказываю, немедленно явитесь в штаб и доложите начальству о вашем безобразном поведении!.. Я проверю!.. Кр–р–р–угом!.. Марш!.. Бегом!..
О, это роковое слово СМЕРШ. Оно действовало безотказно. Мы все замирали от страха, услышав его.
Интендант сбежал, обдав меня отвратительной вонью винного перегара…
Немка стояла и смотрела на меня глазами маленькой мышки, которую готовилась сожрать кобра, и дрожала… Я понял: она покорно ждет, что я завершу начатое старшим лейтенантом. Я помог ей надеть кофту и сказал:
— Идите домой и постарайтесь поменьше выходить на улицу. И после паузы простонал:
— Извинение (Entschuldigung)… Немка ушла."

21. Берлин. Конец войны
" Многие расписывались на Рейхстаге или считали своим долгом обоссать его стены. Вокруг Рейхстага было море разливанное. И соответствующая вонь. Автографы были разные: «Мы отомстили!», «Мы пришли из Сталинграда!», «Здесь был Иванов!» и так далее. Лучший автограф, который я видел, находился, если мне не изменяет память, на цоколе статуи Великого курфюрста. Здесь имелась бронзовая доска с родословной и перечнем великих людей Германии: Гёте, Шиллер, Мольтке, Шлиффен и другие. Она была жирно перечеркнута мелом, а ниже стояло следующее: «Е…л я вас всех! Сидоров». Все, от генерала до солдата, умилялись, но мел был позже стерт, и бесценный автограф не сохранился для истории.
У Бранденбургских ворот возникла огромная барахолка, на которой шла любая валюта и можно было купить все: костюм, пистолет, жратву, женщину, автомашину. Я видел, как американский полковник прямо из джипа торговал часами, развесив их на растопыренных пальцах… Контакты с союзниками были слабые. Мешал языковой барьер, чопорная сдержанность англичан, свысока смотревших на нас. Американцы были проще, особенно негры, симпатизировавшие нам. Однажды, сидя на придорожном холме и греясь на солнышке, я издали наблюдал забавную сцену. Пьяный иван остановил немца–велосипедиста, дал ему по уху, отобрал велосипед и, вихляя, покатил по шоссе. Немец пожаловался проезжавшим англичанам, и те, вежливо поговорив с Иваном, вернули немцу его имущество. Иван не сопротивлялся, так как англичан было человек пять."

22. Ветераны
" Наблюдая ветеранов своей части, а также и всех других, с кем приходилось сталкиваться, я обнаружил, что большинство из них чрезвычайно консервативны. Тому несколько причин. Во–первых, живы остались, в основном, тыловики и офицеры, не те, кого посылали в атаку, а те, кто посылал. И политработники. Последние — сталинисты по сути и по воспитанию. Они воспринять войну объективно просто не в состоянии. Тупость, усиленная склерозом, стала непробиваемой. Те же, кто о чем–то думают и переживают происшедшее (и таких немало), навсегда травмированы страхом, не болтают лишнего и помалкивают. Я и в себе обнаруживаю тот же неистребимый страх. В голове моей работает автоматический ограничитель, не позволяющий выходить за определенные рамки. И строки эти пишутся с привычным тайным страхом: будет мне за них худо!"

23. Ветераны
" Когда же в 1946 году пришлось ехать в Мурманск, я увидел из окна вагона знакомый мостик через реку Назию, откуда начиналась наша траншея. Прямо из поезда видны были сотни подбитых танков, воронки и траншеи: тортоловские холмы примыкают к железнодорожной насыпи. Лет пять после войны тут совсем не росла трава. Чахлые кусты погибали, едва поднявшись над отравленной взрывами землею. Тогда все еще лежало на месте: мины, снаряды, подбитые орудия, трупы, пулеметы, автоматы. Метрах в ста от железнодорожного полотна застыли столкнувшиеся в лоб два танка: наш и немецкий. Около них — трупы, наши и немецкие, ручки от взорвавшихся гранат и целые гранаты. Винтовки, кучи гильз. Одним словом, следы ожесточенного боя. Далее я видел несколько десятков ржавых танков — в окружении тысяч трупов, очевидно, танковая бригада. Оглядевшись на местности, я понял, что немцы запустили в мешок наступающих, а потом расстреляли их с окрестных холмов. Не надо было быть профессиональным военным, чтобы понять идиотскую бессмысленность нашей атаки. Позже я разговаривал со случайным попутчиком в поезде, подполковником из саперной части, которая в течение десяти или двенадцати лет занималась разминированием этих мест. Он с болью рассказывал о многочисленных следах подобных сражений. Воевали глупо, расточительно, бездарно, непрофессионально. Позволяли немцам убивать и убивать себя без конца."

24. Ветераны
" Штольни в берегах реки, где сперва немцы, а потом мы прятались от пуль и осколков, обвалились. От дома отдыха, который штурмовали более месяца, уложив тут несколько дивизий, нет и следа. Каменный мост через речку взорван. Только ямы, траншеи, гигантские воронки да кости, кости, кости, кости повсюду. Вот поляна, покрытая вереском. В яме — скелет. Между ребер его растет красавец, красноголовый гриб. Большой, ядреный — место ведь удобренное!
И опять, когда посмотришь на бывшие линии немецкой обороны, на их опорные пункты на холмах, возникает мысль о глупой, бездарной организации наших атак. В лоб на пулеметы! Артподготовка в значительной мере по пустому месту, тупой шаблон в наступлении. Результат — продвижение на сто, двести, триста метров ценой гибели дивизий и сотен танков. А далее все сначала: еще более укрепленная немецкая позиция, занятая свежими войсками, и опять горы трупов. При этом, как кажется, немцы лучше, чем наше начальство, представляли ход и результат операции. Вот так и воевали здесь с 1941 по 1944 годы. Никаких особо мощных укреплений на немецких позициях я не обнаружил. Все было сделано из земли и дерева, почти не было бетона. Но немцы так хорошо все продумали и рассчитали, что наши грандиозные усилия обращались в прах, в трупы. Правда, лучшие немецкие кадровые дивизии в конце концов погибли здесь, но какой ценой!"

25. Ветераны
" «Никто не забыт, ничто не забыто!» — эта трескучая фраза выглядит издевательством. Самодеятельные поиски пионеров и отдельных энтузиастов — капля в море. А официальные памятники и мемориалы созданы совсем не для памяти погибших, а для увековечивания наших лозунгов: «Мы самые лучшие!», «Мы непобедимы!», «Да здравствует коммунизм!». Каменные, а чаще бетонные флаги, фанфары, стандартные матери–родины, застывшие в картинной скорби, в которую не веришь, — холодные, жестокие, бездушные, чуждые истинной скорби изваяния.
Скажем точнее. Существующие мемориалы не памятники погибшим, а овеществленная в бетоне концепция непобедимости нашего строя. Наша победа в войне превращена в политический капитал, долженствующий укреплять и оправдывать существующее в стране положение вещей. Жертвы противоречат официальной трактовке победы. Война должна изображаться в мажорных тонах. Урра! Победа! А потери — это несущественно! Победителей не судят.
Я понимаю французов, которые в Вердене сохранили участок фронта Первой мировой войны в том виде, как он выглядел в 1916 году. Траншеи, воронки, колючая проволока и все остальное. Мы же в Сталинграде, например, сравняли все бульдозером и поставили громадную бабу с ножом в руке на Мамаевом кургане — «символ Победы» (?!). А на местах, где гибли солдаты, возникли могилы каких–то политработников, не имеющих отношения к событиям войны."

26. Другая сторона
" Истоки презрения господина X. к русским — в событиях военных лет. Он довольно откровенно говорит обо всем.
— Что за странный народ? Мы наложили под Синявино вал из трупов высотою около двух метров, а они все лезут и лезут под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы все бьем и бьем, а они все лезут и лезут… А какие грязные были пленные! Сопливые мальчишки плачут, а хлеб у них в мешках отвратительный, есть невозможно!
— Господин X., — говорю я, вспоминая наши ожесточенные артподготовки 1943 года, когда часа за два мы обрушивали на немцев многие сотни тысяч снарядов, — неужели у вас не было потерь от нашего огня?
— Да, да, — отвечает он, — барабанный огонь (Trommel Feuer), это ужасно, головы поднять нельзя! Наши дивизии теряли шестьдесят процентов своего состава, — уверенно говорит он, статистика твердо ему известна, — но оставшиеся сорок процентов отбивали все русские атаки, обороняясь в разрушенных траншеях и убивая огромное количество наступающих… А что делали ваши в Курляндии? — продолжает он. — Однажды массы русских войск пошли в атаку. Но их встретили дружным огнем пулеметов и противотанковых орудий. Оставшиеся в живых стали откатываться назад. Но тут из русских траншей ударили десятки пулеметов и противотанковые пушки. Мы видели, как метались, погибая, на нейтральной полосе толпы ваших обезумевших от ужаса солдат!
И на лице господина Эрвина X. я вижу отвращение, смешанное с удивлением, — чувства, не ослабевшие за много лет, прошедших со дня этих памятных событий."

27. Другая сторона
" Один, без ног, ампутированных почти до пояса, заезжает колесом своей удобной тележки–кресла в газон и зовет меня.
— Перевезти, что ли, через улицу?
— Нет, только назад, данке.
Выезжает из газона, нажимает кнопку, и его тележка мчится вдоль по тротуару, обгоняя расступающихся прохожих. Все портативно, все надежно, все электрифицировано. А я вспоминаю Ваську из 6–й бригады морской пехоты. Бригада вся полегла в сорок первом, а Васька уцелел, но потерял обе ноги. Он соорудил ящик на четырех подшипниках и занимался сбором милостыни, подставив для этого морскую фуражку. Сердобольные прохожие быстро наполняли ее рублями и трешками. Тогда Васька напивался и с грохотом, гиканьем и свистом врезался в толпу, поворачиваясь на ходу то спиной, то боком вперед. Происходило это в пятидесятые годы на углу Невского проспекта и улицы Желябова, у аптеки. Тоскливо было мне и стыдно. Зашедши в аптеку, я услышал, как провизорша, красивая и молодая, вызывает милицию, чтобы та убрала смутьяна. Неужели ей не дано понять, что Васька положил свою молодую жизнь за нее, что она не сгорела в гетто только потому, что Васька не пожалел своих ног, а те, кто был с ним, своих голов? Потом Васька исчез…
В те годы добрая Родина–мать собрала своих сыновей — героев–инвалидов, отдавших свое здоровье во имя Победы и отправила их в резервации на дальние острова, чтобы не нарушали красоты столиц. Все они тихо умерли там."

Жизнь в "Республике Бога"

Не жалейте времени, прочтите. Очень увлекательно написано

Как посмотрю – людям жутко интересно что тут у нас в Донецке. Так что - ловите рассказ.

В комментариях есть немного кулсторей. А в этой «франшизе» буду рассказывать, с чего все начиналось и к чему прикатилось.

На обложке: паспорт лежит где-то в какой-то из многочисленных пайт, а я очень ленив. Вот вам приписное (лол). Но для особо «ты всё врешь» могу и паспорт найти.

Поехали

Уж так пошло, что развалился совок и образовалась Украина. Ну и случайно получилось, что на территории восточной Украины оказалось гораздо больше тюрем и все зеки потихоньку начали выходить и пошли безумные 90-е.

К нулевым все более-менее устаканилось и стали очевидны два лагеря: Восточный («бандюки-шахтеры») и Западный («гуцулы-тунеядцы»). Я родился и вырос в Восточном лагере, поэтому буду повествовать все от своего лица, чтоб было понятно че по чем.

Еще более явно черта прорисовалась во время помаранчевой революции. Весь город загудел, что «эти западенцы работы настоящей не видали, бунтуют себе, а ну работать, падлы! Сидят себе целыми днями жопой в трембиты дуют и на наши деньги жрут» (слова классического мужика с завода или шахты). Весь город тогда исписали всякими фразочками «Ющ – лох», «Ющ – уходи» и прочими. Народ жутко бесил Киев. Но одновременно с бешением он вызывал желание «во всем дать ему пасасать». Это желание проявлялось везде. Приезжает Динамо-Киев? Ану выгоняем конную полицию, алкашей разгоняем, показываем, шо мы тут – вторая столица. Ринатик (Ахметов – аки главный бизнесмен страны и он же главный бандюк) задумал строить Донбасс Палас в самом центре города тогда. И народ начал чего-то бузить, мол нафиг он нам?. А Ренатик такой «В Украине пятизвездочных отелей еще нет. Киев посасёт!» и народ сразу "Оооо, давай! Давай быстрее! Пусть пососёт». Точно такая же история с Донбасс-ареной и парком ленинского комсомола. Народ: «Ринатик, но тут же парк аттракционов, и ваще мы тут с детства тусуемся, и ваще зелено тут, хули ты ломать-то будешь», а Ринат такой «Я вам такой стадион построю – вообще вся Европа пососёт». Ну и отбахал. То есть настрой как СССР против США – догнать и перегнать.

Ну и вот потом Ющенко ушел, и пришел Янукович. И народ вроде успокоился. В город потекли деньги. Сын Виктора нам построил всяких бизнес-центров. То есть мы начали быстро так расти. 

А потом Виктор Янукович разогнал студентов с майдана дубинками – и начался евромайдан. Реакция востока была, как всегда, – противоположна реакции запада. И у нас начались антимайданы (ну, как начались: добровольно-принудительно выгоняли студентов\шахтеров\народ с заводов за копейки). Я был студентом и мне было всё равно – лишь бы заплатили за «постой тут 3 часа».

А потом отжали Крым и лодка начала качаться. Народ начал понимать, что к чему, и стал организовывать митинги за «Единую Украину» параллельно с проросийскими. И вот переломный момент наступил, когда прошёл «Марш мира» – мирный марш по центральной улице в поддержку единства страны. Антимайдановцам дали палки\биты и началась драка длиной во всю улицу. И после этого стало ясно, у кого тут яйца и кто тут что хочет. Митингов «за Украину» уже не было, зато появились митинги ДНРовские. И я тогда уже понял, что конец неизбежен (а сам я в это время вылетал из университета с 4-го курса, то есть лично мнераскачивание даже было отчасти на руку), но народ – не особо понимал что мы творим.

Вот бабушка моя ходила на площадь Ленина (центральная площадь города) и кричала: «Россиия УУУУ». Затем на сцену вывели Губарева и сказали: «Вот это будет ваш новый мэр». Он толканул какую-то речь и все такие: «Россия! Урааа!». И говорю: «Бабушка, но ты ж не знаешь этого Губарева. Он же не наш». А она в ответ: «Ну и что? Вывели на сцену – значит хороший». Ну и народ начал потихоньку понимать, что власть у нас и мы можем творить свой майдан тут. 

Тогда отжали обладминистрацию\СБУ и прочие важные домики. СБУ сдали без боя, СБУшникам просто не дали команду открывать огонь и они сложили оружие и сдали здание. И народ начал чехлиться к референдуму. По всему городу начали рисовать граффити, что, мол,«Референдум! Ты знаешь, что делать!». Где только про референдум не писали – все стены\билоборы\митинги города призывали идти туда. И народ как бы думал «Ну, Россия, нас заберет, как Крым». А 2 мая еще случился пожарчик в Одессе – тогда весь город это так качнуло, что всем было ясно куда двигаться (попутно исписали весь город в «Одессу не простим», хотя все годы независимости болт клали на них и называли жидам, а тут уже «братья сгорели»).

На референдумах был безумный движ бабулек и прочих людей, которые хотят вернуть совок. Я не ходил – так как знал, что будет и уже смирился , к тому же ненавижу эти ретардские очереди. Ну и бабка моя с гордостью проголосовала за «независимость», и вообще не ожидала, что это будет для нас означать. Тупо народ не расдуплил, что наделал, но уже было поздно. Попутно набирали людей в ополчение. Тогда ополчение казалось чем-то вроде забавы – «как в армию пойти». То есть не чем-то очень опасным, но зато можно с автоматом ходить. И началась волна грабежей. Сначала отжали все автосалоны и все чёткие ополченцы начали кататься на Поршах. Затем великое освобождение «Метро» (разбили гипермаркет всем городом). Дальше уже – кто что ухватит. Ополчены приезжали на заправки, заправляли технику со словами «На нужды ДНР». Заходили в магазины мобильных телефонов с автоматами и забирали. Также отжали машины скорых помощей\облэнерго и прочих – началось безумие с мигалками. Ну, а так как быдла у нас хватает, то и ополченцами все захотели стать. Еще и Стрелков появился и говорит: «Не ссыте! Пососут они все!».

И сначала серьезные проблемы ощутил Славянск. Донецк был наблюдателем. И как-то у нас продолжался пиздец, но не такой пиздец, что снаряды над головами. И народ как-то не паниковал, но иногда самолеты военные летали низко и все понимали, что все же война рядом, а не так уж далеко. Потом сдали Славянск и началось наступление, и хохлы дошли до Авдеевки\Песок (впритык к Донецку) и держали аэропорт. И начался кошмар. Все испугались, что Россия не спасла, а война уже тут. И бежали в убежище. Самый кошмар происходил рядом с аэропортом. Ополченцы тупо заезжали во двор, стреляли по аэропорту и уезжали. И через мин 10 в этот двор приходила ответка от укров. По такому принципу образовалось множество новостей «Укры бомбят мирняк». Но мы-то знаем, что к чему. У ДНР в городе – полно штабов и военных баз. По ним, соответственно, лупили тоже. Иногда попадали, но не всегда. Когда не попадали – это просто минус кусок дома где-то в центре. И было реально стрёмно.

Параллельно с этим стало ясно, что в ополчении была крайне низкая дисциплина и вывозят только бывшие вояки (молодняк тупо испугался и дезертировал) и молодняку пытались вбить всякие «общие установки». Вот дали установку «ловить всех наводчиков». А они ж не знают, как выглядят наводчики. Вот и всех подряд тягали на допросы, попутно давая по голове. Началась массовая нехватка людей для постройки блок-постов. Стали пропадать люди – кого-то брали в плен. Если ты ходишь по городу без паспорта, то тебе конец. Тебя на семь дней садят в подвал здания СБУ, а если за семь дней тебя не выкупили (а цены бывали и 5-6 000 гривен чаще всего), то ты отправлялся в Шахтерск копать окопы. И оттуда – еще дороже выкупать. У меня вот один одногруппник покатался так до Шахтерска. Потом его выкупили и вернулся он невероятными солнечными ожогами и пролежал в больнице несколько недель, залечивая их.

Другого одногруппника приняли вместе с батей на блок-посте. Отжали машину и его самого, батю отпустили. В машине нашли нож перочинный и компас. И приписали им «Нападение на блок-пост» (я на полном серьезе – так и написали), и его отправили к военнопленным . Но его выкупили через четыре дня. Он успел за это время нахвататься по голове от «главного над рабами» и заработал серьезные и заработал нефиговые вмятины на теле и морде, которые потом залечивал долго. А строил он тогда блокпост на Ливерпуле (отел рядом с центром, сейчас этот блокпост разобрали). Строил с таким учетом, «чтоб мы могли по своим стрелять». Ведь в то время были вечные конфликты Козаков с Оплотом и Ополчения со всеми. Все хотели власти, и у всех были пушки.

Еще были у меня две знакомые из локальной бурсы. Учились на швей. Они еще в мае говорили мне «Запишемся в ополчение, будем снайпергами», а им по 16 лет обеим. Вот записались они, отправили их в казарму, к «мужикам». И через неделю обе в больнице. У одной – разорвано влагалище, у другой то же самое плюс болезни.

Про «наводчиков»

Летом 2014, когда началось массивное наступление хохлов и когда они взяли Славянск, народ очень испугался. Ведь как так? Мы же несокрушимы! А как же 300 Стрелковцев, которые обещали его удержать, и прочее?

И тогда же началась шиза с «все наводчики, кроме меня». Все поняли, что укры могут просто заходить в город как ни в чем ни бывало и давать установки, куда шмальнуть. Ну и «шахтеры-защитники» попытались их ловить, но то, как это делалось — просто сказка.

Начали жутко часто пропадать люди, а пропадали потому, что оказывались не в то время и не в том месте. Вот вышел ты в магазин за молоком без паспорта — оп, патруль тебя встретил, и ты едешь жить в подвал здания СБУ (параллельно впахивая на постройке блокпостов), пока тебя не выкупят. И припишут тебе, что ты был наводчиком под прикрытием. Ходишь по улице и говоришь по телефону — тоже примут. А вдруг ты сообщаешь куда шмалять арт. батарее? Летом народ тупо не брал телефоны с собой на улицу — т.к. и отжать могли «для профилактики», попутно выдавая профилактический удар под дых.

Потом шиза пошла еще дальше — начали ловить всех велосипедистов. Под предлогом «Ну они ж быстрые такие ездиют. Черт их знает. Го лучше всех их пидорить». Ну а т.к. город достаточно такой велосипедный (у нас много велогонок проводилось), то начался «боулинг с велосипедистами». Я лично, помню, сидел с бабушкой на балконе, что-то обсуждал, как видим — едет парень на велике, а за ним поршак ДНРовский. Тупо его сбивают с велика, заламывают, в машину к себе — и едут дальше. Говорю бабке: «Ну ты видела? Ну это ж 90ые вернулись. Нихера не совок! Это ж бандитизм», а бабка — промытый ватан мне: «Ну, может у нас реально нет велосипедистов больше, а только наводчики. Они ж не будут ПРОСТО ТАК всех велосипедистов давить». И это было великое «лето без велосипедов/телефонов/фотоаппаратов». Народ вообще тогда моментально свалил, как начались военные действия в городе. Мы город-миллионник, но летом 2014 — хорошо, если 300к осталось.

Про бомбежки

Народ по началу военных действий жутко боялся бомбежек. При малейшем хлопке — все уже в убежищах. Но потом поняли, что взрывов крайне много, и уже тупо западло каждый раз бегать. И просто ходишь по городу, а оно где-то там хлопает. Ну хлопает и хлопает, главное, что не по мне. Ввели комендантский час: сначала с 21:00, потом с 23:00, и ночью на улицу ни-ни, или запишут в шпионы. И всю ночь е**шат по аэропорту/пескам и т.д. И под хлопки даже засыпать норм, убаюкивает. А укры будят часов в 10 утра тоже смачными хлопками. Я, как вся шляпа началась, сразу переехал в центр города к родителям, и тут было более-менее тихо, но и здесь, мать его, военные базы прямо между жилыми домами и укры все время в них метят. Иногда попадают, иногда нет. Поэтому к нам в центр тоже приветы прилетали частенько. Вот через дорогу от меня дом бомбанул как-то, помню, тогда да — обосрался. Ну а так, когда оно хлопает где-то на аэропорте/текстильщике — не так уж страшно, но когда близко прилетает — просто лежишь и ждешь снаряда.Да и народ начал к смерти проще относиться. Бабушка моя уже вовсю готова умирать: «Я родилась в войне (41 год) в войне и умру». И народ тоже такой: «Ну, умер и умер. Тут много кто умирает. 

Про университет и студентов

Мне даже отчасти было на руку происходящее. Меня ж с универа не выгнали, так что везде свои плюсы. Наш ДПИ (он же ДонНТУ, главный технический ВУЗ города) быстро начал делать финты ушами и разделился на 2 ДПИ. Первый — украинский (он переехал в Красноармейск, город под хохлами в области), второй — ДНРовский (все кто остались; ректором стал мой бывший декан — лютый мудень, падкий на бабки и власть).

И началось «давай к нам!» от каждого. Первый пытался вывезти всех студентов под предлогом, что их исключат, если они не выедут и что ДПИ ДНРовский их на**ет по-черному. ДПИ же ДНРовский втирал маляву за «Не ссыте! Рашка нас подберет и у вас будут дипломы РФ. И ваще четка — никуда ехать не надо». Ну я вообще перевел бумаги в одесский ОПУ, т.к. там есть родичи и они таки помогли с бумагами и с закрытием последующих сессий заочно. Эти два ДПИ до сих пор грызутся, но пока выигрывает украинский, т.к. ДНРовский вообще скатился в неведомое чудо. Преподы люто бухают под предлогом «время же военное», никто ничему не учится. Оценки идут в неведомую глубину и никому неизвестную ведомость. А «закентовать с вузами РФ» не получилось, т.к. ДПИ сначала говорил про невероятный финт ушами, что вы заканчиваете в ДНР, а потом едете в Ростов и получаете диплом ростовского вуза. Ничего такого, конечно же, не сделали.

Про ополченцев

Все лето сопровождалось бомбежками и пересидками в убежищах, но тогда же произошел «Илловайский котел». Произошел он благодаря тому, что внезапно к нам завезли ну дофига ростовчан + на КАМАЗах привезли еще столько же «кадыровцев» (которые, в свою очередь, начали такой кипиш безумный — похлеще ДНРовцев. Короче, теперь они крышуют у нас рынки и ночные клубы вместе с наркотой. НУ, ХОТЬ, НЕ ФАШИСТЫ).

И народ такой «Рррряя, рашка приехала нас забирать и спасать!». Но это были нифига не вежливые люди и никто нас забирать не собирался. Они тупо бродили по городу и всех задрачивали вопросами «а где площадь Ленина?!», и сразу было ясно — не местные. Потом они уже в открытую говорили, что они ростовчане и приехали нас спасать, и типо «ща разрулим вам тут все», т.к. наши шахтеры с автоматами — это ваще не воины, а жопа с ручкой (им выдают оружие, а они же настоящее быдло — тупо идут на рынок и продают калаш+2 магазина за 1.5к грн, а потом идут бухать. Донецк, хуле). Приезжало очень много техники. Тупо город заполонили танки/БТРы/грады и их друзья. Весь асфальт нам побили. Но народ рад, «защитят же». И далее все лето сопровождалось обстрелами, бомбежками и прочим. Отключили украинское телевидение, но зато запилили свое (Оплот ТВ), ну и рашка тв — это наш друг.

Периодические обосрамсы ДНРовской армии (когда они сами же нечаянно в город попадут) — объясняли ДРГ (диверсионно-разведовательными группами), которые въезжали в город и бомбили его; или «шо это триклятые хахлы апять!» (только как машины, загруженные хохловоенными и минометами, смогли прорваться в город, они не уточняли).Тогда же уронили боинг. Все знали, что это сделали ополченцы, но по рашка-тв сказали меньше об этом думать и вообще не париться. Боинг-то не на нас упал. Нам и пофиг было.

Про гуманитарку

Еще тогда банки начали мутить воду и город остался без банкоматов/терминалов и прочих ништяков, необходимых для жизни. Параллельно ограбили «Нову пошту» (самый здоровый почтальон всея Украины) и она закрыла свои представительства у нас, соответственно, отправлять что-то по почте тоже стало напряжно и сложнодоступно. Нооо. Появилась гуманитарочка от Ренатика Ахметова, которой было много, и которую давали сначала всем, а потом только бабкам 55+ лет. Давали раз в 1-2 месяца и таки солидно. 20кг ящик, набитый всевозможными продуктами лишним не будет. Моя бабка получала, а жрали мы на пару. От рашки гуманитарка до нас никогда не доходила. Нам всегда говорили, что «её развозят по регионам» или «да там не только еда», при этом все понимали, что там вообще не еда; короче, в Донецке российской гуманитарки в виде еды не было никогда, только украинская, увы. А еще бывала гуманитарка «от наших братишек». По всяким лайфнюзам трубили, что «вот, абхазские мандарины завозят в ДНР, братишки с Абхазии их нам дарят», но это по телеку, а на деле никто нам ничего не дарил, а продавал, лол. И вот заходишь ты в магазин, а там мандарины испанские — 20 грн. И «подарок от братишек с Абхазии»— тоже 20 грн. Хорош подарочек.

Также к осени закрылось абсолютно все что можно. Продуктовых магазинов — по пальцам пересчитать + массово демонтируют полки, и вообще выбор очень скудный стал. Рынки кое-как жили, но назвать это «работой» —вообще сверх моих сил. Народ потихоньку начал понимать, что мы, по их словам, «кормили всю Украину», но себя прокормить (!внезапно!) — не можем. Тогда же начались массовые грабежи всего, что плохо прикручено и тотальные отжимы всего и вся на блокпостах. Вот едет фура, 20 тонн одежды везет. Ее отжимают на блокпосте и везут на склады. Потом половину этой одежды раздают под крики «Захарченко выдает вам одежду!», а другую половину продают. Но сам факт того, что кто-то ее ввозил, а потом отжали фуру — остался, в следующий раз эти люди в Донецк уже ничего не повезут. Кстати, Захарченко победил на выборах, на которых кроме него был его зам и еще кто-то близкий. Выбор был очевиден.

Про Точку-У

К осени город уже был заполнен российскими военными и всеми «неместными»; в какой-то период мне казалось, что их вообще больше, чем местных. Тогда же были массивные махачи, Точка-У, взрыв химзавода и прочее.

При том Точка-У так странно бахнула, что весь город прочувствовал. Обычный град свистит при запуске дофига раз, а потом хлопает где-то. А тут блин такой гул, и один такой хлопочище, и ударная волна. У меня на балконе окна все пооткрывало таким рывком, а батя сидел на складе у себя, дверь была не закрыта — так ее так херакнуло, что она ручкой в стене застряла. Народ понял, шо это не обычная штука упала, а якась вундервафля по нам шмалянула.

Про пенсии

Также бабкам сказали, «кто ДНРовский — получает пенсию 1к грн. все». Хоть у тебя при хохлах была пенсия — 7к, тут всем до фонаря. У нас же «совок» — у всех по 1к. На 1к выжить нереально, но за ДНР топить хочется. Тогда же Яценюк сказал, что выплачивать бабкам на территории ДНР\ЛНР пенсии не будут. Ну и бабки придумали, что они будут выезжать из ДНР, оформляться как «беженки» и снимать свою нормальную украинскую пенсию. Но это ж как бы лицемерие, для них же это «фашистские деньги», но они придумали себе отговорку: «Если я не сниму свою пенсию и не на*бу Украину — то они потом эти деньги потратят на снаряд, чтоб меня бомбить». Нет, бабка. Ты просто лицемер и не хочешь признавать, что в ДНРе, за который ты так люто топишь, х**вей чем у укров, и ищешь отмазки.

Но осень заканчивалась, укры так и не взяли Донецк.

Началась зима. Декабрь обозначился тем, что народ люто боялся не пережить зиму - т.к. в Луганске после бомбежек во всю отключали свет\воду на месяц, с отоплением там тоже голяк был, вот народ и шугался, что нас ждет та же участь. Но топили более-менее на вменяемом уровне (пару раз зимой отключали на 4-5 дней, но терпимо) во все еще заселенных районах.

Город потихоньку начал оживать - народ понял, что война не такая, какой ее рисуют по телевизору, и жить в городе вполне можно. Вдобавок у большинства тут остались квартиры/ценности, которыми негоже просто так разбрасываться в такое время, в итоге население с летних 300к к зиме уже докатило до 700к. Там еще и Новый Год не за горами, так что "как же нам не побухать дома?".

А у ополченцев уже где-то 4ый заход на взятие аэропорта. При том такая смешная ситуация была. Что аэропорт взяли еще осенью - по их заверениям и даже, мать его, парад устроили в центре города в честь этого. Но все равно продолжали его бомбить, лол. То есть "Мы его взяли", но бомбить продолжим просто так, нам нравится бомбить, че. И так было раза 3-4 точно. По всем новостям проезжается Мотороллка с криками "Аэропорт наш!", все радуются, бухают. Аааа... Потом они опять бомбят аэропорт и вроде как "И не наш" ("От целую ночь вроде захватил аэропорт. А вроде и не захватил. То так, то этак. Целую ночь не захватил, а то и захватил. Раз на раз не приходится"// Звуки Му). В общем, тогда еще некрасиво бомбанули троллейбус, да и вообще ДНРовцы уже налажали будь здоров, и народ тупо перестал верить всему подряд. Особо ватные господа, конечно же, - хоть в доску долбись, но будут впитывать все, что по телеку сами, при этом живя в Донецке, но адекватная половина города поняла, что все не так радужно и что все хотят нас обмануть, убедить в чем-то, склонить к чему-то, короче - всячески манипулировать нами.

Но, при этом, по улицам ходили в основном ватные особи, и если на улице начать разговор за тот же "А вот в Славянске так никого и не распяли и ничего с землей не сравняли и люди живут норм" - то можно было схватить неиллюзорных пиздюлей и быть отправленным в райотдел под крики "Фашиста нашел!". Весь адекватный люд, в основном, сидел по домам (а что на улице делать? Ничего ж не работает. Только быдло бухает). Народ готовился к празднику - Новому году.

На Новый Год Захарченко нам обещал нефиговый такой салютище и вообще, что "Все будет как у людей, только круче!"...Нууу он и устроил "круче". После боя курантов - началось веселье. Сначала в воздухе повисли осветительные мины. Ну народ вышел такой на балконы, ждет салюта, а тут эти фигнюшки висят... Ну ладно, мож че дальше будет. И тут ДНРовцы начали лупить в воздух со всего, что взрывается. Лупили сначала зениткой трассировочными снарядами какими-то (оставляла лютый красный след за собой) и небо так нехило окрасилось красным. Народ от грохота и ударной волны тупо не знал, что делать. У меня же бабка подорвалась и начала кричать " В убежище! Бандерлоги бамбят!" - т.к. у нас в центре ударная волна от снарядов нехило чувствовалась (Дом ваще шатало будь здоров и дед даже упал на пол на балконе с криками "Урррааа! Слава ДНР!" лежал на полу и ловил ватные приходы с дальнейшим выходом на максимальное ватное плато), но лупили, вроде как, наши - так что все попытались половить кайф с этого варварского великолепия. И так они где-то до 4х утра шмаляли всем, что шмаляет. И пулеметами, и автоматами ходили стреляли...Им, наверное, казалось, что народу этого хочется. От НГ отходили дня 3. Дня 3 народ тупо не выходил на улицы - т.к. тупо страшно. На улице везде бухой люд с автоматами и вообще фиг знает, что будет. Тогда же были терки ополченцев с Оплотом (один из самых крупных батальонов, под коммандованием Захарченка. Он вроде как и отдельно, а вроде как и входит в ряды ополчения) и происходили периодические стычки с последующими разъяснениями "Че почем" с помощью свинца.

Также попутно Захарченко понял, что на людях все еще можно рубить бабки и устраивал во всю ярмарки с продажей гум. помощи и прочего под видом всевозможных праздников. В "Республике от бога" - нет ничего бесплатного, только гуманитарка от хохлов, но она же фошистская. Устраивал всякие праздники а-ля "День солидарности" где все торговали жратвой втридорога и как-то это "Долой уныние" ввело всех в понимание, что на нас будут рубить бабло - всеми способами (т.к. тогда и ополченцам перестали платить в долларах, та и вообще понт, платили им уже до 4к грн. и, возможно, из-за недостатка финансирования).

Также начался массовый добровольно-принудительный выгон людей на работу. Тупо приходили к шахтерам\работникам завода на дом люди с автоматами и говорили: "Эээ, сышь, ты, епта? Работать!". Великие походы работников ДМЗ под стволами - еще та сказка. Шахтерам же угрожали подрывом вместе шахтой, чтоб те работали... Ну с одной стороны - надо ж было как-то народ расчехлять работать, но силовые методы... Как мы это любим :) Всю зиму шли активные военные действия. То в город что-то упадет, то через улицу от меня. В некоторые моменты я уже лежал в 10 утра с мыслью о том, как сильно мои ошметки раскидает по сторонам. Один случай интересный случай был с батей. У него (еще тогда не отжали) была рабочая машина и после работы он заезжал за матерью на работу и потом ехали домой. И ставил он машину через дорогу от нашего дома. Ну вот и мать задержалась на полчаса тогда, и он еще бурчал по пути "Вот вечно ты собираешься так долго. Не можешь заранее подготовиться?", а потом подъезжают, а на месте, где ставит батя машину обычно, — дыра от снаряда и осколки тепленькие по сторонам. Вот и так бывает.

По городу тут и там появляются надписи - далеко не в поддержку Новороссии, народ потихоньку организовывает "Партизанские войска с фломастером" (я в них тоже состоял, но я был с баллоном и об этом потом, кек). Надписи по всему городу в поддержку Новороссии перековеркивались, писались призывы не смотреть телевизор, а смотреть по сторонам та и вообще всяческие призывы не быть равнодушным к происходящему с городом. Ну как бы у кого-то получалось писать адекватное что-то, но у большинства - это были дуризмы аля "Х*ероссия" "ПТН ПНХ" и прочее. Ну школьники, которые хотят быть НИТАКИЕКАКВСЕ, даже в этих условиях не меняются.

А в Донецке уже успешно опустели все прилавки, а что осталось — уже было жутко дорогое. Мясо купить обычному смертному нереально, а про "купить что-то, кроме еды" - вообще молчу. Все ДНРовцы с автоматами посчитали, что раз у нас 90-е вернулись, то надо крышевать все подряд. Поэтому у одного ларька могло собраться до 5-6 крыш, каждой из которых надо отстегнуть, а с учетом того, что при ввозе товаров на продажу в Донецк их у тебя могут банально отжать, бизнес у нас встал, причем наглухо. Выжившие кадыровцы решили тоже крышевать все подряд, и теперь у нас под ними все рынки и ночные клубы (которые они тоже насильно открыли под предлогом "Эээ, сышь, ди-джей? Работать!"). Далее Украина прохавала, что народ в ДНР нагло ездит на территорию Украины, скупается\снимает пенсии\зарплаты и едет домой в Донецк. Ну и Украина запиливает "пропуска" для въезда\выезда на\с территории АТО. Пропуск еще надо получить, подать на него бумаги и оформляется он долго (я сразу же себе оформил и ждал около 3-4 недель, но большинство говорят, что сейчас месяц — вообще минимум), и бабки тупо начали бомбить "Вооот. Это чтоб нас морить голодом. Хохлы хотят нас убить и придумывают новые методы!" (не лицемерно, не правда ли? Ведь ДНР им дает только 1к пособий и всё, да и те не всегда. Из еды - ничего бесплатно (гуманитарка от Рената Ахметова, не ДНР и ни разу не Россия). Из продовольствия — тоже все покупай. Но по телеку говорят, что "НИ МЫ ВИНАВАТЫ, ЭТА ХАХЛЫ ПАДСТРОИЛИ". Так и живем.). И начались жуткие махинации с "Давайте вы мне денюжку, а я вам пропуск оформлю" и прочее.Далее взяли аэропорт, опять накатили за это, и вот уже весна. И все ну прям хана какое дорогое. Кола 2 литра - 40 грн.(В Красноармейске - 20 грн., в Киеве - 12-14 грн.), чипсов/сухариков/алкоголя/мяса — вообще нету. Тупо нету ничего, а что есть — люто дорогое. Начало процветать с "Я с пропуском. Съезжу в Мариуполь. Куплю еды, а вы говорите, что надо, оставляйте заказы". Но при этом в городе уже нет такого безумия по ДНР, открылась Львовская Шоколадная Фабрика (кафешка с вышиванками, кек), много кафешек пооткрывалось (всякие ранее малопопулярные кафешки за зиму выехали на том, что не было конкуренции, и чуть ли не держали монополию. Всякие "Аркадия" - вообще нехило поднялись, хотя раньше про них никто и не слыхал), но денег не у всех есть там сидеть.

Вот сейчас город все еще пустующий в плане бизнеса, но в плане людей - уже норм так. Ростовчане катаются сюда (квартиры задаром почти) как на дачу. Так и ютимся. Вот недавно парад был, Захар устроил тусичь будь здоров, народ до сих пор 9-е отмечает.

Есть свои огрехи со стилем и небольшая путаница в датах, но вот очень точное описание года жизни Донецка и донетчан. Во всяком случае очень четко совпадает с рассказами моих знакомых (кто уехал оттуда, и кто еще там). 

Источник.