Константин Одиннадцатый
Результаты поиска по запросу «
Константин Палеолог
»
красивые картинки османская империя константинополь минутка истории
29 мая 1453 года Османские войска под командованием 21-летнего султана Мехмеда II вошли в Константинополь. В ходе сражений был убит последний император Византийской империи Константин Палеолог XI. Осада продолжалась в течении семи недель.
История византия средневековье античность длиннопост Реактор познавательный
Самые важные факты о Византии
7 вещей, которые необходимо понимать об истории Византии современному человеку: почему страны Византия не существовало, что византийцы думали о себе, на каком языке писали, за что их невзлюбили на Западе и на чем их история все-таки закончилась.
1. Страны под названием Византия никогда не существовало
Если бы византийцы VI, X или XIV века услышали от нас, что они — византийцы, а их страна называется Византия, подавляющее большинство из них нас бы просто не поняли. А те, кто все же понял, решили бы, что мы хотим к ним подольститься, называя их жителями столицы, да еще и на устаревшем языке, который используют только ученые, старающиеся сделать свою речь как можно более изысканной.
Страны, которую ее жители называли бы Византия, никогда не было; слово «византийцы» никогда не было самоназванием жителей какого бы то ни было государства. Слово «византийцы» иногда использовалось для обозначения жителей Константинополя — по названию древнего города Византий (Βυζάντιον), который в 330 году был заново основан императором Константином под именем Константинополь. Назывались они так только в текстах, написанных на условном литературном языке, стилизованном под древнегреческий, на котором уже давно никто не говорил. Других византийцев никто не знал, да и эти существовали лишь в текстах, доступных узкому кругу образованной элиты, писавшей на этом архаизированном греческом языке и понимавшей его.
Самоназванием Восточной Римской империи начиная с III–IV веков (и после захвата Константинополя турками в 1453 году) было несколько устойчивых и всем понятных оборотов и слов: государство ромеев, или римлян, (βασιλεία τῶν Ρωμαίων [basileia ton romaion]), Романи́я (Ρωμανία), Ромаи́да (Ρωμαΐς [Romais]).
Сами жители называли себя ромеями — римлянами (Ρωμαίοι [romaioi]), ими правил римский император — василевс (Βασιλεύς τῶν Ρωμαίων [basileus ton romaion]), а их столицей был Новый Рим (Νέα Ρώμη [Nea Rome]) — именно так обычно назывался основанный Константином город.
Откуда же взялось слово «Византия» и вместе с ним представление о Византийской империи как о государстве, возникшем после падения Римской империи на территории ее восточных провинций? Дело в том, что в XV веке вместе с государственностью Восточно-Римская империя (так Византию часто называют в современных исторических сочинениях, и это гораздо ближе к самосознанию самих византийцев), по сути, лишилась и голоса, слышимого за ее пределами: восточноримская традиция самоописания оказалась изолированной в пределах грекоязычных земель, принадлежавших Османской империи; важным теперь было только то, что о Византии думали и писали западноевропейские ученые.
В западноевропейской традиции государство Византия было фактически создано Иеронимом Вольфом, немецким гуманистом и историком, в 1577 году издавшим «Корпус византийской истории» — небольшую антологию сочинений историков Восточной империи с латинским переводом. Именно с «Корпуса» понятие «византийский» вошло в западноевропейский научный оборот.
Сочинение Вольфа легло в основу другого собрания византийских историков, тоже называвшегося «Корпусом византийской истории», но гораздо более масштабного — он был издан в 37 томах при содействии короля Франции Людовика XIV. Наконец, венецианское переиздание второго «Корпуса» использовал английский историк XVIII века Эдуард Гиббон, когда писал свою «Историю падения и упадка Римской империи» — пожалуй, ни одна книга не оказала такого огромного и одновременно разрушительного влияния на создание и популяризацию современного образа Византии.
Ромеи с их исторической и культурной традицией были, таким образом, лишены не только своего голоса, но и права на самоназвание и самосознание.
2. Византийцы не знали, что они не римляне
Для византийцев, которые сами называли себя ромеями-римлянами, история великой империи никогда не кончалась. Сама эта мысль показалась бы им абсурдной. Ромул и Рем, Нума, Август Октавиан, Константин I, Юстиниан, Фока, Михаил Великий Комнин — все они одинаковым образом с незапамятных времен стояли во главе римского народа.
До падения Константинополя (и даже после него) византийцы считали себя жителями Римской империи. Социальные институты, законы, государственность — все это сохранялось в Византии со времен первых римских императоров. Принятие христианства почти не повлияло на юридическое, экономическое и административное устройство Римской империи. Если истоки христианской церкви византийцы видели в Ветхом Завете, то начало собственной политической истории относили, как и древние римляне, к троянцу Энею — герою основополагающей для римской идентичности поэмы Вергилия.
Общественный порядок Римской империи и чувство принадлежности к великой римской patria сочетались в византийском мире с греческой наукой и письменной культурой: византийцы считали классическую древнегреческую литературу своей. Например, в XI веке монах и ученый Михаил Пселл всерьез рассуждает в одном трактате о том, кто пишет стихи лучше — афинский трагик Еврипид или византийский поэт VII века Георгий Писида, автор панегирика об аваро-славянской осаде Константинополя в 626 году и богословской поэмы «Шестоднев» о божественном сотворении мира. В этой поэме, переведенной впоследствии на славянский язык, Георгий парафразирует античных авторов Платона, Плутарха, Овидия и Плиния Старшего.
В то же время на уровне идеологии византийская культура часто противопоставляла себя классической античности. Христианские апологеты заметили, что вся греческая древность — поэзия, театр, спорт, скульптура — пронизана религиозными культами языческих божеств. Эллинские ценности (материальная и физическая красота, стремление к удовольствию, человеческие слава и почести, военные и атлетические победы, эротизм, рациональное философское мышление) осуждались как недостойные христиан. Василий Великий в знаменитой беседе «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями» видит главную опасность для христианской молодежи в привлекательном образе жизни, который предлагается читателю в эллинских сочинениях. Он советует отбирать в них для себя только истории, полезные в нравственном отношении. Парадокс в том, что Василий, как и многие другие Отцы Церкви, сам получил прекрасное эллинское образование и писал свои сочинения классическим литературным стилем, пользуясь приемами античного риторического искусства и языком, который к его времени уже вышел из употребления и звучал как архаичный.
На практике идеологическая несовместимость с эллинством не мешала византийцам бережно относиться к античному культурному наследию. Древние тексты не уничтожались, а копировались, при этом переписчики старались соблюдать точность, разве что могли в редких случаях выкинуть слишком откровенный эротический пассаж. Эллинская литература продолжала быть основой школьной программы в Византии. Образованный человек должен был читать и знать эпос Гомера, трагедии Еврипида, речи Демосфена и использовать эллинский культурный код в собственных сочинениях, например называть арабов персами, а Русь — Гипербореей. Многие элементы античной культуры в Византии сохранились, правда изменившись до неузнаваемости и обретя новое религиозное содержание: например, риторика стала гомилетикой (наукой о церковной проповеди), философия — богословием, а античный любовный роман повлиял на агиографические жанры.
3. Византия родилась, когда Античность приняла христианство
Когда начинается Византия? Наверное, тогда, когда кончается история Римской империи — так мы привыкли думать. По большей части эта мысль кажется нам естественной благодаря огромному влиянию монументальной «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона.
Написанная в XVIII веке, эта книга до сих пор подсказывает как историкам, так и неспециалистам взгляд на период с III по VII век (который теперь все чаще называется поздней Античностью) как на время упадка былого величия Римской империи под воздействием двух основных факторов — нашествий германских племен и постоянно растущей социальной роли христианства, которое в IV веке стало доминирующей религией. Византия, существующая в массовом сознании прежде всего как христианская империя, рисуется в этой перспективе как естественный наследник того культурного упадка, который произошел в поздней Античности из-за массовой христианизации: средоточием религиозного фанатизма и мракобесия, растянувшимся на целое тысячелетие застоем.
Таким образом, если смотреть на историю глазами Гиббона, поздняя Античность оборачивается трагическим и необратимым концом Античности. Но была ли она лишь временем разрушения прекрасной древности? Историческая наука уже более полувека уверена, что это не так.В особенности упрощенным оказывается представление о якобы роковой роли христианизации в разрушении культуры Римской империи. Культура поздней Античности в реальности вряд ли была построена на противопоставлении «языческого» (римского) и «христианского» (византийского). То, как была устроена позднеантичная культура для ее создателей и пользователей, отличалось куда большей сложностью: христианам той эпохи показался бы странным сам вопрос о конфликте римского и религиозного. В IV веке римские христиане запросто могли поместить изображения языческих божеств, выполненных в античном стиле, на предметы обихода: например, на одном ларце, подаренном новобрачным, обнаженная Венера соседствует с благочестивым призывом «Секунд и Проекта, живите во Христе».
На территории будущей Византии происходило столь же беспроблемное для современников сплавление языческого и христианского в художественных приемах: в VI веке образы Христа и святых выполнялись в технике традиционного египетского погребального портрета, наиболее известный тип которого — так называемый фаюмский портрет. Христианская визуальность в поздней Античности вовсе не обязательно стремилась противопоставить себя языческой, римской традиции: очень часто она нарочито (а может быть, наоборот, естественно и непринужденно) придерживалась ее. Такой же сплав языческого и христианского виден и в литературе поздней Античности. Поэт Аратор в VI веке декламирует в римском соборе гекзаметрическую поэму о деяниях апостолов, написанную в стилистических традициях Вергилия. В христианизированном Египте середины V века (к этому времени здесь около полутора веков существуют разные формы монашества) поэт Нонн из города Панополь (современный Акмим) пишет переложение (парафразу) Евангелия от Иоанна языком Гомера, сохраняя не только метр и стиль, но и сознательно заимствуя целые словесные формулы и образные пласты из его эпоса.
Динамичные изменения, происходившие в разных пластах культуры Римской империи в поздней Античности, трудно напрямую связать с христианизацией, раз уж христиане того времени сами были такими охотниками до классических форм и в изобразительных искусствах, и в литературе (как и во многих других сферах жизни). Будущая Византия рождалась в эпоху, в которой взаимосвязи между религией, художественным языком, его аудиторией, а также социологией исторических сдвигов были сложными и непрямыми. Они несли в себе потенциал той сложности и многоплановости, которая развертывалась позднее на протяжении веков византийской истории.
4. В Византии говорили на одном языке, а писали на другом
Языковая картина Византии парадоксальна. Империя, не просто претендовавшая на правопреемство по отношению к Римской и унаследовавшая ее институты, но и с точки зрения своей политической идеологии бывшая Римской империей, никогда не говорила на латыни. На ней разговаривали в западных провинциях и на Балканах, до VI века она оставалась официальным языком юриспруденции (последним законодательным сводом на латыни стал Кодекс Юстиниана, обнародованный в 529 году, — после него законы издавали уже на греческом), она обогатила греческий множеством заимствований (прежде всего в военной и административной сферах), ранневизантийский Константинополь привлекал карьерными возможностями латинских грамматиков. Но все же латынь не была настоящим языком даже ранней Византии. Пускай латиноязычные поэты Корипп и Присциан жили в Константинополе, мы не встретим этих имен на страницах учебника истории византийской литературы.
Мы не можем сказать, в какой именно момент римский император становится византийским: провести четкую границу не позволяет формальное тождество институтов. В поисках ответа на этот вопрос необходимо обращаться к неформализуемым культурным различиям. Римская империя отличается от Византийской тем, что в последней оказываются слиты римские институты, греческая культура и христианство и осуществляется этот синтез на основе греческого языка. Поэтому одним из критериев, на которые мы могли бы опереться, становится язык: византийскому императору, в отличие от его римского коллеги, проще изъясняться на греческом, чем на латыни.
Но что такое этот греческий? Альтернатива, которую предлагают нам полки книжных магазинов и программы филологических факультетов, обманчива: мы можем найти в них либо древне-, либо новогреческий язык. Иной точки отсчета не предусмотрено. Из-за этого мы вынуждены исходить из того, что греческий язык Византии — это либо искаженный древнегреческий (почти диалоги Платона, но уже не совсем), либо протоновогреческий (почти переговоры Ципраса с МВФ, но еще не вполне). История 24 столетий непрерывного развития языка спрямляется и упрощается: это либо неизбежный закат и деградация древнегреческого (так думали западноевропейские филологи-классики до утверждения византинистики как самостоятельной научной дисциплины), либо неминуемое прорастание новогреческого (так считали греческие ученые времен формирования греческой нации в XIX веке).
Действительно, византийский греческий трудноуловим. Его развитие нельзя рассматривать как череду поступательных, последовательных изменений, поскольку на каждый шаг вперед в языковом развитии приходился и шаг назад. Виной тому — отношение к языку самих византийцев. Социально престижной была языковая норма Гомера и классиков аттической прозы. Писать хорошо значило писать историю неотличимо от Ксенофонта или Фукидида (последний историк, решившийся ввести в свой текст староаттические элементы, казавшиеся архаичными уже в классическую эпоху, — это свидетель падения Константинополя Лаоник Халкокондил), а эпос — неотличимо от Гомера. От образованных византийцев на протяжении всей истории империи требовалось в буквальном смысле говорить на одном (изменившемся), а писать на другом (застывшем в классической неизменности) языке. Раздвоенность языкового сознания — важнейшая черта византийской культуры.
Усугубляло ситуацию и то, что еще со времен классической древности за определенными жанрами были закреплены определенные диалектные особенности: эпические поэмы писали на языке Гомера, а медицинские трактаты составляли на ионийском диалекте в подражание Гиппократу. Сходную картину мы видим и в Византии. В древнегреческом языке гласные делились на долгие и краткие, и их упорядоченное чередование составляло основу древнегреческих стихотворных метров. В эллинистическую эпоху противопоставление гласных по долготе ушло из греческого языка, но тем не менее и через тысячу лет героические поэмы и эпитафии писались так, как будто фонетическая система осталась неизменной со времен Гомера. Различия пронизывали и другие языковые уровни: нужно было строить фразу, как Гомер, подбирать слова, как у Гомера, и склонять и спрягать их в соответствии с парадигмой, отмершей в живой речи тысячелетия назад.
Однако писать с античной живостью и простотой удавалось не всем; нередко в попытке достичь аттического идеала византийские авторы теряли чувство меры, стремясь писать правильнее своих кумиров. Так, мы знаем, что дательный падеж, существовавший в древнегреческом, в новогреческом почти полностью исчез. Логично было бы предположить, что с каждым веком в литературе он будет встречаться все реже и реже, пока постепенно не исчезнет вовсе. Однако недавние исследования показали, что в византийской высокой словесности дательный падеж используется куда чаще, чем в литературе классической древности. Но именно это увеличение частоты и говорит о расшатывании нормы! Навязчивость в использовании той или иной формы скажет о вашем неумении ее правильно применять не меньше, чем ее полное отсутствие в вашей речи.
В то же время живая языковая стихия брала свое. О том, как менялся разговорный язык, мы узнаем благодаря ошибкам переписчиков рукописей, нелитературным надписям и так называемой народноязычной литературе. Термин «народноязычный» неслучаен: он гораздо лучше описывает интересующее нас явление, чем более привычный «народный», поскольку нередко элементы простой городской разговорной речи использовались в памятниках, созданных в кругах константинопольской элиты. Настоящей литературной модой это стало в XII веке, когда одни и те же авторы могли работать в нескольких регистрах, сегодня предлагая читателю изысканную прозу, почти неотличимую от аттической, а завтра — едва ли не площадные стишки.
Диглоссия, или двуязычие, породила и еще один типично византийский феномен — метафразирование, то есть переложение, пересказ пополам с переводом, изложение содержания источника новыми словами с понижением или повышением стилистического регистра. Причем сдвиг мог идти как по линии усложнения (вычурный синтаксис, изысканные фигуры речи, античные аллюзии и цитаты), так и по линии упрощения языка. Ни одно произведение не считалось неприкосновенным, даже язык священных текстов в Византии не имел статуса сакрального: Евангелие можно было переписать в ином стилистическом ключе (как, например, сделал уже упоминавшийся Нонн Панополитанский) — и это не обрушивало анафемы на голову автора. Нужно было дождаться 1901 года, когда перевод Евангелий на разговорный новогреческий (по сути, та же метафраза) вывел противников и защитников языкового обновления на улицы и привел к десяткам жертв. В этом смысле возмущенные толпы, защищавшие «язык предков» и требовавшие расправы над переводчиком Александросом Паллисом, были куда дальше от византийской культуры не только чем им бы хотелось, но и чем сам Паллис.
Продолжение в комментариях:
Cat_Cat vk длиннопост История story византия османская империя осада турки
Крах Нового Рима
Константинополь… Как много в этом звуке!..
А как много-то? Что это за город такой — Константинополь? И город ли вообще??
Да, это город. Если угодно — мегаполис. И существовал он задолго до появления крупнейших современных агломераций.
Строго говоря, по берегам Босфора люди селились тысячелетия назад. Точно известно, что уже в шестом веке до н.э. (2600 лет назад) там уже был город. Назывался он Византий. Его захватывали то персы, то спартанцы, то афиняне. А как иначе — стратегически важный порт на стыке двух частей света, так-то!
В четвёртом веке (уже, соответственно, нашей эры) пришёл к власти римский император Константин. За повышение налогов, «вещие» сны, насыщение армии варварами и казнь нескольких родственников он был прозван Великим, и основал на этом месте новый город. Этот хитрый поц прекрасно понимал, что старому Риму недолго осталось. Итальянцы так и не смогли как следует развить европейскую цивилизацию, которую взрастила Эллада. Посему Константин развернул на Босфоре грандиозное строительство, и получившийся шедевр тогдашнего градостроительства нарёк Новым Римом. Ну, или Константинополем, кому как нравилось.
Время шло. Константин умер, приняв перед этим арианство. Вскоре пал и город Рим. Единственной столицей Ойкумены остался Константинополь.
Собственно, Второй Рим, он же Константинополь с высоты птичьего полёта.
Собственно, для жителей Восточной Римской империи мало что изменилось. Они всё так же именовали себя ромеями, а своё государство — Imperium Romanōrum, т.е. Империей Римлян. Они легко приняли перенос столицы в Константинополь, стоящий на пересечении важных торговых путей. Все хозяйственные, политические и юридические вопросы давно уже решались на Босфоре, а не в Италии. Так что более развитая Восточная империя на много столетий пережила империю Западную.
Но всему приходит конец. Подходила к концу и история Рима Нового, ставшего закономерным детищем Первого.
Он выстоял в противоборстве с арабами. Он пережил иконоборческие и прочие смуты. Даже после разорения столицы крестоносцами, ромеи смогли вернуть былое величие Империи… Однако всё это лишь продлило агонию Рима. Не Рима-города, не итальянской столицы, нет. Рима — как мироощущения, как системы ценностей, как единственного правопреемника крупнейшей и могущественнейшей Республики, а затем и Империи древности.
Уже в первой половине XIII века стало очевидно, что так жить нельзя. Внутри- и междинастические интриги, криво налаженная армия, неэффективная бюрократия, неумение и нежелание договариваться не только с другими государствами, но и с подконтрольными Константинополю периферийными элитами — всё это вылилось в закономерный системный кризис.
Итальянские торговые кампании вывернули мехом внутрь весь Новый Рим, способствуя становлению на некогда византийских территориях нескольких новых государств — Латинской империи, Афинского герцогства, Фессалоникийского королевства и др. Это было большим унижением для ромеев. Конечно, православное население отдельных провинций отвергало суприматию Папы Римского. Греко-римская аристократия в Малой Азии и Эпире продолжала доминировать, опираясь на значительные людские и земельные ресурсы. Но это было уже не то…
Вступление в Константинополь Михаила Палеолога 15 августа 1261 года не принесло принципиальных изменений в это вот всё. Да, город, ранее разграбленный, преобразился. Да, формирование новой элиты из сподвижников Михаила, которых он щедро одаривал землями и титулами, укрепило власть нового Императора. Но…
Даже константинопольская церковь не была свободной — ей буквально «связали руки» Лионской унией. Что уж говорить про экономику державы? Венеция, контролировавшая теперь торговлю на востоке Средиземноморья, оставила Константинополь фактически без притока финансов из-за рубежа. Кроме того, итальянские товары отличались высоким качеством и относительной дешевизной. Да, к тому моменту превосходство Восточного Рима в производственно-экономической сфере было утрачено в погоне за «имперскостью». Что же делать?
Правильно, увеличить налоги. И без того небогатое сельское население сполна прочувствовало, что такое «суверенитет» и «державность». Не только деревни, но даже небольшие города начали пустеть. Население всё больше перетекало в столицу.
Те, кто остались, вместе со своим скотом, детьми и прочим имуществом быстро перешли под власть местных влиятельных семейств, которые, разумеется, имели в виду и Императора, и все его распоряжения. Как вы думаете, насколько это способствовало укреплению Империи?
Не слишком, да.
А тут ещё каталонские наёмники взбунтовались. Вместо того, чтобы ремувить кебаб, они обернули мечи против своего работодатели и разорили Афины. Ну вот как с такими возрождать былое величие?!
Ни Михаил, ни его сын Андроник, ни следующий Андроник (да кто их считал?) не нашли выхода из этого исхода. Великая Империя стремительно катилась в Великое Будущее.
Воспользовавшись слабостью императорской власти, аристократы тут же устроили весёлую междоусобицу со всеми атрибутами, включая истребление целых городов, уничтожение посевов, изнасилование скота и поедание женщин. Всё как мы любим. Философ и астроном Никифор Григора, заставший тот период, описал тогдашние события максимально деликатно: «Род ромеев раскололся на две части в каждом городе и каждой деревне». Такой поворот ещё более способствовал прочности Империи, так ведь?
Горожане при поддержке военных попыталась было навести порядок. Восстание зилотов («ревнителей», требовавших ослабления контроля государства над церковью и общественно-экономической жизнью) ещё более осложнило ситуацию в стране.
Правда, здесь Император (в тот момент Иоанн Четвёртый, не Грозный, но тоже вполне себе кровавый), проявил-таки себя хитрым политиком. Повстанческое движение раскололось и занялось самоистреблением. Разразилась гражданская война, в результате которой земли, прилегающие к столице, превратились в «скифскую пустыню». Фактически это означало, что исконно заселённые ромеями богатые территории были разорены, лишились значительной части населения, дорог, колодцев и прочей инфраструктуры. Теперь там селились полукочевые инородцы, которые как-то очень по-своему понимали интересы Империи. Иоанну пришлось налаживать взаимоотношения с этими «скифами», преимущественно — тюрками. Тем более, что размеры ослабленной смутами Империи стремительно сокращались — в 1362 году османы захватили Адрианополь. А оттуда до Софийского собора четыре часа на автобусе!
Раздутый аппарат чиновников, крупное землевладение и почти полное отсутствие полноценного товарного производства сделали своё дело. К середине XIV столетия Император мог увидеть границы своей державы прямо со своего балкона. И границы эти не были в безопасности. Дошло до того, что сам Император едва не погиб от рук турецких пиратов! Надо ли говорить, что город, наводнённый беженцами, жил исключительно за счёт прибывавших издалека обозов с провизией. Которые, разумеется, активно разграблялись теми же «скифами», т.е. всевозможными туркменами, наводнившими Фракию.
Интересный факт: Именно поставки продовольствия стали причиной эпидемии чумы на Балканах. Крыс с их чумными блохами во множестве привозили «хлебные конвои» из Крыма. Что характерно — всевозможные туркмены и прочие турки, не сидевшие в загаженных городах, а кочевавшие по всей Болгарии и Греции, были не слишком-то подвержены болезни.
Меж тем османы продолжали давить. Ни сербы, ни болгары, ни крестоносцы не смогли ничего противопоставить их мощи. Помощь пришла откуда не ждали. 20 июля 1402 года войска Баязида были разгромлены ордой Тамерлана, сам султан попал в плен. Разумеется, из заключения ему трудно было командовать силами, обложившими со всех сторон Константинополь, и турки поспешно убрались из-под стен Нового Рима.
Но ненадолго.
Ферраро-Флорентийский собор, фактически поставивший византийскую церковь (а с ней — и всю идеологию Империи) в зависимость от Римских Пап, должен был обеспечить Константинополю поддержку западных союзников в случае новых нападений осман. Однако поддержка эта была весьма вялой. Венгры и поляки попытались было выбить турок из Болгарии, но даже участие в Крестовом походе лично польского короля Владислава Третьего не принесло христолюбивому воинству победы. Сам Владислав пал в битве при Варне, а вместе с ним — ещё 20 тысяч крестоносцев.
Кроме того, в рядах ромеев наблюдались колебания относительно правильности политического курса Императора. Например, Лука Нотарас, византийский адмирал, прямо заявлял: «Лучше увидеть среди города царствующую турецкую чалму, чем латинскую тиару». И он увидел-таки ту самую чалму...
Это случилось в 1453 году. Турецкий авангард вышел к стенам города ещё 2 апреля и немедля был разгромлен местным ополчением. Однако уже через четыре дня город оказался полностью блокированным османами и с суши, и с моря. Турки разрушили артиллерией несколько укреплённых пунктов ромеев, оставшихся в живых посадили на кол. Причём старались размещать орудия казни так, чтобы их было видно защитникам Константинополя. Надо сказать, это здорово подорвало моральный дух горожан.
Период с 12 по 20 апреля прошёл под знаком морских баталий. Византийские, генуэзские, венецианские корабли отчаянно противостояли превосходящим силам турок, да так успешно, что султан Мехмед приказал прилюдно выпороть своего адмирала.
Турецкое артиллерийское орудие той эпохи. Лафет — новодел, конечно. А вот ствол оригинальный.
Турки пошли на хитрость. Пока «тюфяки» (пушки) вели огонь по городу, по специально проложенным рельсам в залив Золотой Рог было переправлено несколько десятков турецких судов. Теперь Константинополь обстреливался сразу со всех сторон. Положение становилось критическим.
Интересный факт. Гигантская бомбарда «Базилика», отлитая для султана венгерским инженером Урбаном, из-за проблем, вызванных весенней распутицей, могла делать не больше семи выстрелов в день. Однако её ядра, массой до полутонны, при должной удаче могли одним попаданием развалить самую прочную крепостную стену.
Горожане маленечко струхнули. Их дома были разрушены и сожжены, запасы провизии и женщин подходили к концу. Они требовали от Императора Константина решительных действий. Но ответа не получили.
Лишь спустя неделю венецианцы и генуэзцы на своих кораблях попытались атаковать турецкий флот в заливе. Однако какая-то крыса раскрыла султану планы обороняющихся. Ночная операция была сорвана массированным огнём турецкой корабельной артиллерии.
С приходом мая турки начали новую бомбардировку Константинополя, а вслед за тем пошли на штурм. Потом ещё на один. И ещё. Горожане снова и снова отражали их атаки. К сожалению, защитников города становилось всё меньше, а на помощь осаждающим приходили всё новые силы.
Султан Мехмед Завоеватель
Да, людей Мехмед не жалел. Однако глупо было бы считать его лишь невежественным варваром, умевшим только отправлять на убой сотни воинов. Он отлично ориентировался в делах европейской политики и знал, что союз Папы Римского, Императора и итальянских городов непрочен. «Даже те из них, кто связан союзом, занят тем, как бы похитить принадлежащее другому, — друг друга подстерегают и остерегаются», — эти слова визиря Заганоса лучше всего характеризуют отношение османов к «антитурецкой коалиции».
В ночь с 28 на 29 мая начался генеральный штурм. Башибузуки из славян, венгров, немцев, подгоняемые плетьми турецких офицеров и надсмотрщиков, снова и снова устилали своими телами подступы к брешам в крепостных стенах. Горожане отбили все их атаки.
Тогда в бой были брошены отряды, набранные из анатолийцев. Но ни тактический навык Исхак-паши, ни бомбарда «Базилика», удачным выстрелом пробившая городскую стену и позволившая туркам ворваться в город не помогли Мехмеду в этот предутренний час захватить Константинополь. Пришлось ему лично вести янычар к городскому рву, чтобы бросить их в бой.
И у него получилось.
«Дарданелльская пушка» — копия знаменитой «Базилики». Оригинальная бомбарда развалилась от собственной отдачи через полтора месяца после своего первого выстрела, ещё в XV веке. Впрочем, своё предназначение она выполнила.
Интересный факт: Лука Нотарас, тот самый, которому было «лучше видеть чалму», командовал императорским флотом в ходе обороны Константинополя. После падения города, Мехмед назначил его наместником. Однако уже через пару дней стало известно, что четырнадцатилетний сын экс-флотоводца необычайно красив. Султан решил отправить Нотараса-младшего в свой гарем. Лука оказался против, за что и был казнён вместе с сыном.
В этой гигантской резне пал и сам Император. История Второго Рима, начавшаяся при Константине Великом, закончилась с гибелью Константина Одиннадцатого. Наступала эпоха Рима Третьего, провозглашённая спустя сорок лет московским митрополитом Зосимой, пьяницей и содомитом. Но это уже совсем другая история…
__________________________
Автор - Павел Заикин
Чирий Василий Третий История медицина
***
Фигура Великого князя Василия Иоанновича III в отечественной историографии находится между двумя более прославленными государями Иоаннами Васильевичами – одним Великим, а другим Грозным. Причём первого из них также иногда величали Грозным, пока не прознали, какие есть бывают грозные цари. Оба Иоанна страстно не любили Великий Новгород, а вот Василий Иоаннович — Псков.
История правления государя Василия Иоанновича вполне известна, все его рати - сражения с Литвой, Ордой, Крымом и Казанью хорошо и подробно описаны и являются популярными темами для учёных монографий. Любители феодальной интриги могут насладится его борьбой со своевольными боярами, а также со своими родными братьями, женскими интригами его окружения и целой галереей зверств, казней, отравлений, массовых ссылок и прочих веселых развлечений средневекового боярства и служилого сословия.
Достиг Великий Князь и Государь весьма и весьма многого, славы ужасного деспота не нажил, в народе был, в основном, весьма любим и уважаем. Наполовину византиец, он, наверное, был более родовит, чем большинство окружавших его правителей. Василия воспитала мать София (Зоя) Палеолог, племянница Константина Палеолога, последнего Императора Восточной Римской Империи, выигравшего жестокую борьбу за власть с партией его двоюродного брата — Дмитрия. Оттого Государь Московский имел хорошую ромейскую подготовку, не раз помогавшую ему успешно выскальзывать из сложных ситуаций.
Василий Третий считается первым из московских государей, сославших жену в монастырь, первым государем, способствовавшим лишению сана главы русской церкви, а также первым государем, лестно поименованным «Императором Русов», причем не кем-нибудь, а самим императором Священной Римской Империи. Это окрыляло московского властелина так, что он заказал себе печать с этим «титлом», на которую позже, нахлобучивая на голову императорскую корону, ссылался Петр Великий, объясняя, откуда есть пошли императоры на Москве.
Легенды и народные предания делают Василия Иоанновича и отцом знаменитого разбойника – свирепого и неуловимого атамана Кудеяра, героя многих народных песен, сказок и легенд. Это был первый государь, привлёкший на службу великое множество иноземцев, в особенности выходцев из Италии, поскольку ярко любил всё итальянское. Во всяком случае, в Теремном дворце до пожара, по словам иностранных послов, рукоятки всех дверей были выполнены в виде морды «венецийского льва», а оказались они там, будучи демонтированы из личных покоев князя. Получается, Версаче ничего нового не изобрел.
Перестраивать Москву и возводить монументальные для своего времени сооружения он обожал не менее, чем иные мэры, но, слава Богу, до платных парковок его даже лукавые ломбардцы не надоумили.
Время его царствования было известно оживленной внутрицерковной борьбой, в которой Василий Третий принимал выгодные ему позиции, то поддерживая нестяжателей, от которых могло обломиться много церковных земель и имущества, то примыкая к иосифлянам, чтобы заручиться поддержкой со стороны церкви. Поддержка оказалась нужнее монастырской землицы, и неугодные оказались взаперти - кто в темнице, кто в монастыре. Досталось и Святому Преподобному Максиму Греку, которого дважды заточали в монастыри с очень суровыми условиями и лишали причастия.
Все это легко можно прочесть в доступных исторических сочинениях, монографиях специалистов и популярных энциклопедиях. Но есть одна тайна, которая до сих пор является причиной оживленной полемики врачей, журналистов и историков различного толка. История отлично сохранила «Повествование о болезни и смерти...» этого государя, причем весьма подробное и написанное с удивительной для тех времен точностью и аккуратностью, с подробным перечислением симптомов, способов лечения и градации состояний больного. Но, увы, и этот документ не даёт окончательной уверенности в диагнозе. Существует множество версий хвори государя, и в некоторых, наиболее правдоподобных из них, мы сегодня попробуем разобраться.
Итак, сначала обращаемся к источникам. Описание придется сократить, убрав почти все немедицинские подробности. Во время поездки из Троицы в Волок Ламский (как тогда называли Волоколамск) княжеская семья и свита сделали остановку в селе Озерецком, примерно на полпути между Сергиевым Посадом и Дмитровым. Причина — крошечный, в булавочную головку прыщик на внутренней части бедра, почти в паху, в тех местах, где тело опирается на конское седло. Всего-то вроде бы потертость, но боль была такая, что вытерпеть её было почти невозможно. И цвет прыщика был тёмным, багровым.
Попробовали ждать облегчения, но оказалось – бесполезно. Показывать свите свою слабость правителю было нежелательно, и он, превозмогая боль, сразу же по прибытии отправился на охоту. Едва забравшись в лесную глушь, князь почувствовал, что больше не сможет сесть в седло. Он послал гонцов за лекарями-иноземцами, а тем временем занялся самолечением: приказал «…прикладывать муку с пресным мёдом и печеный лук...» От этакого лечения болячка стала красной, появился внутренний «малый прыщ», а в нём гной.
Князь две недели лежал в глухой лесной деревеньке и когда решился ехать, его пришлось нести на носилках. Василия доставили в Волок, гной из абсцесса не выходил, а боли были, как от пытки калёным железом. Несмотря на эти адские боли, Великий Князь посетил баню и даже участвовал в пиршестве. Но болезнь прогрессировала, Государь отказывался от еды, тайно велел доставить ему духовные грамоты (завещания политического характера) своего отца Иоанна Третьего и деда Василия Темного. Завещание его было переделано тогда же. Это показывает, что сам он оценивал своё состояние как серьёзное.
Ночью нарыв прорвался, и из него выполз «стержень» длиной около 30 сантиметров. Гноя вышло огромное количество - полтора таза. Настроение у больного было подавленное, сжимало и давило в груди. После этого Василий Иоаннович ещё нашел в себе силы съездить в Иосифов монастырь, поклониться иконе Пречистой Богородицы, отстоять молебен. Затем его перевезли в Москву. Въезжали в столицу тайно, Великий Князь не хотел толков и пересудов. Лекари Фефил и Николай Люев приготовили мазь, но большого эффекта от неё не было. Вскоре он потерял чувствительность; рана не становилась больше, но гной из неё сочился, и запах был тяжелый. Князь не мог повернуться в постели, приходилось поворачивать его.
Василий Иоаннович попрощался с женой в весьма драматической обстановке. Глинская была в отчаянии, и её пришлось удалить из опочивальни практически силой, она рыдала и билась в истерике. По давно высказанной воле, Василия Иоанновича постригли в схиму под именем Варлаама. Он уже не владел языком, затем онемели и руки. Обряд пострига едва успели свершить. Третьего декабря 1534 года около полуночи Великий Князь Московский скончался. После смерти лицо его стало совершенно белым, а запах от язвы стал не отвратительным, а приятным.
Первые расследования начались более столетия назад. Тогдашние исследователи считали, что это был гигантский чирей. Во многом они полагались на описания лечения, ведь применение печеного лука вполне обыкновенно для народной медицины. Мази же, которыми пытались его лечить иноземцы-лекари, неизвестны. Здесь лишь стоит обратить внимание на то, что никаких наказаний к лекарям применено не было, что для тех времен совершенно нетипично. Учёные предполагают, что болезнь была столь очевидна и явственна, что те средства, которые применили медики, не вызвали ни у кого сомнений, и окружение государя сочло, что лекари сделали все, что было в их силах.
В современных исследованиях есть довольно много версий, включающих в том числе генерализованный сепсис, обусловленный раздавлением чирия, и злокачественные новообразования. Но по самым современным исследованиям врачей и историков из всей этой палитры болезней, серьезно похожими, вероятнее всего можно назвать три:
Первая — воспаление тазобедренного сустава, именуемое гнойным артритом, которое сейчас лечат с помощью антибиотиков и оперативно, когда болезнь далеко зашла.
Вторая - туберкулез. В те времена совершенно неизлечимое и самое, может быть, известное и обыкновенное заболевание. Эта болезнь, «грудная сухотка», в своё время унесла деда нашего героя, слепого князя Василия. В вышеописанном варианте всё очень напоминает костный туберкулёз с натёчником, поразивший и легкие.
Наконец, третья – периостит. Известный историк А. Пресняков, принимавший вместе с врачами участие в исследованиях, полагает, что это заболевание проявилось у правителя в острой форме. Иными словами, периостит - это воспаление надкостницы, которая начинает отслаиваться, поражая окружающую ткань. Внутри собирается гной. Он вызывает сепсис и смерть – патогенные микроорганизмы в больших количествах попадают в кровь. Здесь необходимо хирургическое вмешательство, больных тревожить нельзя, необходим строгий постельный режим, а Великий Князь много ездил верхом, ходил в баню, сидел на пиру. А вот стержень, появившийся из «язвы», по мнению Преснякова и его группы, мог быть и частью разложившейся надкостницы, вышедшей с потоками гноя.
Перечисленные версии возможно проверить, все эти недуги оставляют следы на костяках мертвецов. Но вот стоит ли? Может быть, не следует рваться вскрывать могилы захороненных в Архангельском соборе правителей Московской Руси, как торопятся некоторые исследователи, жаждущие проверки своих гипотез...
Константин Сёмин технический пост
Константин Викторович Сёмин (род.16 марта1980 года,Свердловск,СССР) - российский журналист, блогер, режиссёр-документалист, публицист и музыкант. Бывший ведущий авторской программы «АгитПроп» («Агитация и пропаганда») на телеканале «Россия-24», в настоящее время ведёт собственный канал на YouTube.
По политическим взглядам Константин Сёмин считает себя марксистом и коммунистом. Хотя и отмечает, что «к этому шёл очень долго» и первоначально являлся «убеждённым либералом».
