Всё-таки какая удивительная насмешка судьбы связана с изображённым на нём человеком!
Он был чрезвычайно известен при жизни, успешно конкурировал (кое-кто говорит, что и вовсе обходил как стоячего!) с одним своим гениальным современником и в то же время искренне считал его своим злейшим врагом. Был убеждён, что прославил своё имя в веках и... канул в забвение сразу после смерти.
Знаете о ком речь?
Да-да, Нестор Васильевич Кукольник.
Человек писал стихи, прозу, очень хотел остаться в веках. Видимо на этой почве (а может по причине редкостного мудачизма как Пушкина, так и самого Нестора Васильевича) два писателя благополучно расплевались, так что Кукольник до последнего считал Пушкина своим злейшим врагом.
Увы, слава непостоянна. Оба умерли, оба канули в забвение. Но только если у Пушкина нашёлся истовый поклонник, который спустя годы после гибели поэта вытащил его творчество на свет, то у Кукольника такого фаната не оказалось. И чтение его книг стало уделом лишь некоторых филологов.
«Он Нестор именем, а Кукольник делами».
«В Кукольнике жар не поэзии, а лихорадки».
* Вот такое забавное упоминание о Несторе Кукольнике можно найти в письме Александра Пушкина к своей жене Наталье Николаевне:
«30 апреля 1834 г. Из Петербурга в Москву.
Жена моя милая, женка мой ангел — … Прощаю тебе бал у Голицыной и поговорю тебе о бале вчерашнем, о котором весь город говорит и который, сказывают, очень удался. Ничего нельзя было видеть великолепнее. Было и не слишком тесно, и много мороженого, так что мне бы очень было хорошо. Но я был в народе, и передо мною весь город проехал в каретах (кроме поэта Кукольника, который проехал в каком-то старом фургоне, с каким-то оборванным мальчиком на запятках; что было истинное поэтическое явление). О туалетах справлюсь и дам тебе знать…».
* Заподозрив в анонимной эпиграмме авторство Пушкина, Кукольник возненавидел поэта, записав в дневнике: «Он был злейший мой враг: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес, и за что? Я никогда не подал ему ни малейшего повода»
В какой раз убеждаюсь каким же все-таки засранцем иногда был Пушкин.