Ну в книгах с его пробуждением есть отличный момент, это там где про амбиции Хоруса:
Хотя он так и не показал этого, каждое новое откровение, каждого нового собеседника, поражало примарха словно пушечное ядро. Он был измотан, окутан ужасом и болью, гнетущими, пожирающими изнутри сомнениями.
Жиллиман застонал и положил голову в ладони, отчего его новый комплект доспехов зашипел и издал гул.
— Прошли тысячелетия… — пробормотал он, не зная, к кому именно он обращался. Он знал только то, что ему нужно было произнести это вслух, прежде чем мысль об этом сведёт его с ума. Не в первый раз после своего возвращения Жиллиман хотел, чтобы один из его братьев поговорил с ним. Они, по крайней мере, могли бы понять.
— Тысячи лет, — сказал он. — И посмотри, что с ними стало. Что с нами стало?.. Идолопоклонничество. Невежество. Страдание и раболепие во имя бога, который никогда не желал этого титула.
Жиллиман покачал головой и встал, шагая по святилищу Магистра ордена, чтобы посмотреть на знамена, висящие на западной стене. Каждое было высотой с имперского Рыцаря и ниспадало каскадом мастерски сплетенной ткани, изображающей славу Ультрамаринов.
Убитые инопланетные чудовища, казненные еретические деспоты, спасенные миры и сожженные миры. Гордая иконография Ультимы была повсюду, но также здесь была Аквила Империума и рядом с ней, занимая главенствующее место на множестве геральдических рисунках, фигура на троне, озаренная ореолом, которая обязательно должны была быть Императором.
— Мы потерпели неудачу, отец, — сказал Жиллиман, и его слова были наполнены усталостью и печалью. — Ты подвел своих сыновей, а мы, в свою очередь, подвели тебя. И теперь, усугубляя наше высокомерие и тщеславие, мы подвели их всех. Разве Хорус не говорил, что ты искал божественности? Он начал восстание из-за этого. Как бы он злорадствовал, увидев Империум сейчас.
Гнев завладел Владыкой Ультрамара, и он сжал кулаки, стараясь унять пылающий огонь. Он вообразил, что разрушает этот зал, разрывая на части знамена, поддавшись ярости словно дикий зверь. Но он не допустит, чтобы эти незнакомцы в цветах его старого легиона увидели его слабость. Хотя он боролся с отчаянием, примарх знал, что не может этого допустить. Калгар, Тигурий, Агемман, все остальные — они смотрели на него, как на самого Императора. Смотрели с надеждой. Жиллиман с болью осознавал свое символическое значение и то, каким темным и ужасным был наступивший час. Он должен был показывать только силу своим генетическим сыновьям, чтобы его собственное отчаяние не заразило их сердца.
— И все же это действительно имеет значение, — вздохнул он, повернувшись спиной к знаменам и шагая по комнате к витражному окну. Там, через разорённую войной необъятность Крепости Геры, Жиллиман увидел размашистый бастион, в котором когда-то находились его старые покои. Когда-то они принадлежали его приёмному отцу, ещё до того, как он сам появился на Макрагге. Там он закладывал основу своих планов, разговаривал со своими братьями, смеялся и гневался вместе со своими сыновьями и, однажды, почти умер. Теперь этого уже не было. Всё было погребено под уродливыми скоплениями укреплений и пушечных батарей. Он действительно был мертв, горько подумал он.
Гнев Жиллимана снова вскипел, и он обернулся, злобно глядя на вытканный лик Императора.
— Почему я до сих пор жив? — прорычал он. — Чего еще ты от меня хочешь? Я отдал им все, что имел. Отдал им. Посмотри, что они сделали с нашей мечтой. Этот раздутый, гниющий труп империи движим не разумом и надеждой, а страхом, ненавистью и невежеством. Лучше бы мы все сгорели в огне амбиций Хоруса, чем дожили до этого.
Даже когда он это сказал, Жиллиман услышал фальшь в своих словах. Среди его братьев никто не был большим идеалистом, чем он. Никто не предполагал более светлого будущего, не только для Человечества, но и для воинов легионов Астартес. Пламя надежды было частью того, благодаря чему он продолжал жить. Даже сейчас, когда он был подавлен тьмой и печалью, Жиллиман понял, что его пламя ещё горит.
— Надежда еще есть, — сказал он себе, повернувшись к окну и положив на него свою бронированную ладонь. Он смотрел на рабочие бригады, которые роились словно муравьи и пытались восстановить ущерб от битвы. Он увидел Ультрамаринов, гордо стоящих на крепостных стенах. Все они родились в это темное тысячелетие и не знали ничего, кроме трудностей, страданий и отчаяния нескончаемого конфликта. И все же они боролись, сопротивлялись, несмотря на то, что против них выступали бесчисленные орды врагов. Жиллиман увидел лучшее время для возрождения надежды и триумфа. Какое он имел право, сверхчеловеческий сын самого Императора, проявлять меньшую силу и мужество, чем его последователи, рожденные во тьме?
Жиллиман видел, чего может достичь Человечество. Кроме того, он знал, какие плоды трудов Коула ждали его под поверхностью Марса. Он считал, что лучшее будущее для Империума всё ещё возможно. Но только если те, кто мучил Человечество, будут побеждены и уничтожены. Навсегда.
— Всё это несчастье, — сказал Жиллиман, — Всё это страдание и боль... Это не участь Человечества, а участь тех, кто предал всех нас. Слишком долго пешки Хаоса диктовали судьбу нашего вида. Это должно закончиться.
Жиллиман почувствовал, что новые силы наполняют его. Вдохновленный этим, примарх взял всю свою боль и своё уныние и запер их глубоко в своём разуме. Но его ярость осталось. Она ему ещё пригодится.
Позже будет время скорбеть, рассуждать и планировать. Пришло время сражаться и заставлять врагов его отца заплатить за каждый ужас, который они принесли Империуму.
Пришло время новой войны. Нового начала для всего Человечества, и он, Робаут Жиллиман, примарх древнего XIII легиона, владыка Ультрамара, повелитель Ультрамаринов и Лорд-Командующий Империума, выкует победу в пламени нового Крестового похода.
Хотя он так и не показал этого, каждое новое откровение, каждого нового собеседника, поражало примарха словно пушечное ядро. Он был измотан, окутан ужасом и болью, гнетущими, пожирающими изнутри сомнениями.
Жиллиман застонал и положил голову в ладони, отчего его новый комплект доспехов зашипел и издал гул.
— Прошли тысячелетия… — пробормотал он, не зная, к кому именно он обращался. Он знал только то, что ему нужно было произнести это вслух, прежде чем мысль об этом сведёт его с ума. Не в первый раз после своего возвращения Жиллиман хотел, чтобы один из его братьев поговорил с ним. Они, по крайней мере, могли бы понять.
— Тысячи лет, — сказал он. — И посмотри, что с ними стало. Что с нами стало?.. Идолопоклонничество. Невежество. Страдание и раболепие во имя бога, который никогда не желал этого титула.
Жиллиман покачал головой и встал, шагая по святилищу Магистра ордена, чтобы посмотреть на знамена, висящие на западной стене. Каждое было высотой с имперского Рыцаря и ниспадало каскадом мастерски сплетенной ткани, изображающей славу Ультрамаринов.
Убитые инопланетные чудовища, казненные еретические деспоты, спасенные миры и сожженные миры. Гордая иконография Ультимы была повсюду, но также здесь была Аквила Империума и рядом с ней, занимая главенствующее место на множестве геральдических рисунках, фигура на троне, озаренная ореолом, которая обязательно должны была быть Императором.
— Мы потерпели неудачу, отец, — сказал Жиллиман, и его слова были наполнены усталостью и печалью. — Ты подвел своих сыновей, а мы, в свою очередь, подвели тебя. И теперь, усугубляя наше высокомерие и тщеславие, мы подвели их всех. Разве Хорус не говорил, что ты искал божественности? Он начал восстание из-за этого. Как бы он злорадствовал, увидев Империум сейчас.
Гнев завладел Владыкой Ультрамара, и он сжал кулаки, стараясь унять пылающий огонь. Он вообразил, что разрушает этот зал, разрывая на части знамена, поддавшись ярости словно дикий зверь. Но он не допустит, чтобы эти незнакомцы в цветах его старого легиона увидели его слабость. Хотя он боролся с отчаянием, примарх знал, что не может этого допустить. Калгар, Тигурий, Агемман, все остальные — они смотрели на него, как на самого Императора. Смотрели с надеждой. Жиллиман с болью осознавал свое символическое значение и то, каким темным и ужасным был наступивший час. Он должен был показывать только силу своим генетическим сыновьям, чтобы его собственное отчаяние не заразило их сердца.
— И все же это действительно имеет значение, — вздохнул он, повернувшись спиной к знаменам и шагая по комнате к витражному окну. Там, через разорённую войной необъятность Крепости Геры, Жиллиман увидел размашистый бастион, в котором когда-то находились его старые покои. Когда-то они принадлежали его приёмному отцу, ещё до того, как он сам появился на Макрагге. Там он закладывал основу своих планов, разговаривал со своими братьями, смеялся и гневался вместе со своими сыновьями и, однажды, почти умер. Теперь этого уже не было. Всё было погребено под уродливыми скоплениями укреплений и пушечных батарей. Он действительно был мертв, горько подумал он.
Гнев Жиллимана снова вскипел, и он обернулся, злобно глядя на вытканный лик Императора.
— Почему я до сих пор жив? — прорычал он. — Чего еще ты от меня хочешь? Я отдал им все, что имел. Отдал им. Посмотри, что они сделали с нашей мечтой. Этот раздутый, гниющий труп империи движим не разумом и надеждой, а страхом, ненавистью и невежеством. Лучше бы мы все сгорели в огне амбиций Хоруса, чем дожили до этого.
Даже когда он это сказал, Жиллиман услышал фальшь в своих словах. Среди его братьев никто не был большим идеалистом, чем он. Никто не предполагал более светлого будущего, не только для Человечества, но и для воинов легионов Астартес. Пламя надежды было частью того, благодаря чему он продолжал жить. Даже сейчас, когда он был подавлен тьмой и печалью, Жиллиман понял, что его пламя ещё горит.
— Надежда еще есть, — сказал он себе, повернувшись к окну и положив на него свою бронированную ладонь. Он смотрел на рабочие бригады, которые роились словно муравьи и пытались восстановить ущерб от битвы. Он увидел Ультрамаринов, гордо стоящих на крепостных стенах. Все они родились в это темное тысячелетие и не знали ничего, кроме трудностей, страданий и отчаяния нескончаемого конфликта. И все же они боролись, сопротивлялись, несмотря на то, что против них выступали бесчисленные орды врагов. Жиллиман увидел лучшее время для возрождения надежды и триумфа. Какое он имел право, сверхчеловеческий сын самого Императора, проявлять меньшую силу и мужество, чем его последователи, рожденные во тьме?
Жиллиман видел, чего может достичь Человечество. Кроме того, он знал, какие плоды трудов Коула ждали его под поверхностью Марса. Он считал, что лучшее будущее для Империума всё ещё возможно. Но только если те, кто мучил Человечество, будут побеждены и уничтожены. Навсегда.
— Всё это несчастье, — сказал Жиллиман, — Всё это страдание и боль... Это не участь Человечества, а участь тех, кто предал всех нас. Слишком долго пешки Хаоса диктовали судьбу нашего вида. Это должно закончиться.
Жиллиман почувствовал, что новые силы наполняют его. Вдохновленный этим, примарх взял всю свою боль и своё уныние и запер их глубоко в своём разуме. Но его ярость осталось. Она ему ещё пригодится.
Позже будет время скорбеть, рассуждать и планировать. Пришло время сражаться и заставлять врагов его отца заплатить за каждый ужас, который они принесли Империуму.
Пришло время новой войны. Нового начала для всего Человечества, и он, Робаут Жиллиман, примарх древнего XIII легиона, владыка Ультрамара, повелитель Ультрамаринов и Лорд-Командующий Империума, выкует победу в пламени нового Крестового похода.
Трилогия "Темный Империум". Две уже переведены полностью, третья процентов на 90.
Годное чтиво кстати
Годное чтиво кстати
Он увидел пыльную, гигантских рамеров комнату, уставленную аппаратурой омерзительного назначения – ради поддержания чудовищного нечто живые по очереди умирали. Сердцевиной являлся золотой механизм, покрытый пеплом разбитых мечт. На его кресле восстедал безжизненный череполикий труп – но тут облик замерцал, и он увидел короля беспредельной мощи, ненадолго опустившегося на Его трон, дабы подумать, лишь ненадолго потерявшийся в своих мыслях, — и едва Он завершит медитацию, то поднимется на справедливое правление. Он увидел уставшего мужчину, его мнимного отца, дающий ему предсмертные наставления, которых не услышать, говорящий, что ему делать. Облик вновь изменился, и он увидел злобную мощь, соперничающую с великими силами Хаоса. Он увидел печаль, триумф, неудачу, потерю и могущество. Среди всех лиц не было единственного, как не было единственного голоса в хоре, в какофонии. Присутствие Императора было подобно удару молота для его души, чудовищному очищению существования. Он не мог стоять перед ним – и пал на колени, хотя Валорис рядом с ним все так же не издал ни звука, будто ничего не произошло.
Его покрывал прах придворных трупа-короля. Они прибывали подле сиятельного Императора веками.
— Отец, — сказал он, и это был последний раз, когда произнося это слово, он действительно имел его в виду. – Отец, я вернулся. – Жиллиман заставил себя поднять глаза на столп света, крики душ, череп с пустыми глазницами, равнодушного бога, старика, вчерашнего спасителя. – Что мне делать? Помоги, отец. Помоги спасти их.
В настоящем, в прошлом, он ощутил рядом безмолвное присутствие Мортариона и страх своего падшего брата.
Он смотрел на Императора Человечества – и ничего не видел. Слишком много, слишком ярко, слишком могуче. Нереальность существа перед ним поражала его до глубины души. Сотни разных обликов – все ложные, все истинные – мелькали в его голове.
Он не мог вспомнить, как выглядел его отец раньше, а Робаут Жиллиман ничего не забывал.
И тут, это нечто, это жуткое, отвратительно нечто на Троне, увидело его.
— Мой сын, — произнесло оно.
— Тринадцатый, — продолжило оно.
— Повелитель Ультрамара.
— Спаситель.
— Надежда.
— Ошибка.
— Разочарование.
— Лжец.
— Вор.
— Предатель.
— Жиллиман.
Он услышал все это сразу. И ничего из этого. Император говорил – и не говорил. Сама идея слов казалось абсурдной, их концепция – тяжкий вред равновесию времени и бытия.
— Робаут Жиллиман, — его имя произносил бушующий шторм, и казалось, будто ярость умирающего солнца обрушилась на его миры. – Жиллиман. Жиллиман. Жиллиман.
Имя разносилось по ветру вечности, не замолкая, не достигая предполагаемого назначения. Чувства множества сознаний потянулись к Жиллиману, насилуя его ощущения в попытках взаимодействия, но затем из многих, казалось, выделился единственный разум – чистая, необузданная мощь – и безмолвно приказал уйти и спасти то, что они построили вместе. Уничтожить то, что они сделали. Спасти его братьев, убить их. Противоречащие порывы – всем невозможно противиться, все одинаковые, все разные.
Множество ужасных вариантов будущего мчались перед ним – последствия всех этих указаний, выполнит ли он хоть какое-то, все или ни одного.
— Отец! – закричал он.
Мысли хлестали его.
— Сын.
— Не сын.
— Вещь.
— Имя.
— Не имя.
— Номер. Инструмент. Продукт.
Великий план в руинах. Нереализованные амбиции. Через Жилиманна текла информация, слишком много информации: звезды и галактики, целые вселенные, расы старее времени, вещи слишком пугающие, чтобы быть реальными – разъедали его суть, как буря в самом разгаре распахивает пустоши острыми разломами.
— Прошу, отец! – взмолился он.
— Отец, не отец. Вещь, вещь, вещь, — произнесли сознания.
— Апофеоз.
— Победа.
— Поражение.
— Выбери, — сказало оно.
— Судьба.
— Будущее.
— Прошлое.
— Возрождение. Отчаяние. Упадок.
И затем, будто случилась фокусировка, будто напрягалась могучая воля, не в последний раз – едва ли в последний раз. Ощущение уменьшающейся силы. Ощущение конца. Он слышал, как где-то вдалеке стонут и визжат близкие к разрушениею таинственные машины, близкие к разрушению, а несмолкаемый шум криков умирающих псайкеров, поддерживающих все в этой ужасающей комнате, становится выше и напряженнее.
— Жиллиман, — голоса наложились, пересеклись, стали почти единым, и Жиллиман слабо припомнил грустное лицо, видевшее слишком многое, и тяготы, которые оно едва могло терпеть. — Жиллиман, услышь меня.
— Мой последний верный сын, моя гордость, мой величайший триумф.
Как же жгли его эти слова – сильнее ядов Мортариона, сильнее жала неудачи. Они не были ложью, не вполне. Это хуже.
Они были условными.
— Мое последнее орудие. Моя последняя надежда.
Последнее натяжение силы, мысль, вытолкнутая, как последний вздох.
— Жиллиман...
Его покрывал прах придворных трупа-короля. Они прибывали подле сиятельного Императора веками.
— Отец, — сказал он, и это был последний раз, когда произнося это слово, он действительно имел его в виду. – Отец, я вернулся. – Жиллиман заставил себя поднять глаза на столп света, крики душ, череп с пустыми глазницами, равнодушного бога, старика, вчерашнего спасителя. – Что мне делать? Помоги, отец. Помоги спасти их.
В настоящем, в прошлом, он ощутил рядом безмолвное присутствие Мортариона и страх своего падшего брата.
Он смотрел на Императора Человечества – и ничего не видел. Слишком много, слишком ярко, слишком могуче. Нереальность существа перед ним поражала его до глубины души. Сотни разных обликов – все ложные, все истинные – мелькали в его голове.
Он не мог вспомнить, как выглядел его отец раньше, а Робаут Жиллиман ничего не забывал.
И тут, это нечто, это жуткое, отвратительно нечто на Троне, увидело его.
— Мой сын, — произнесло оно.
— Тринадцатый, — продолжило оно.
— Повелитель Ультрамара.
— Спаситель.
— Надежда.
— Ошибка.
— Разочарование.
— Лжец.
— Вор.
— Предатель.
— Жиллиман.
Он услышал все это сразу. И ничего из этого. Император говорил – и не говорил. Сама идея слов казалось абсурдной, их концепция – тяжкий вред равновесию времени и бытия.
— Робаут Жиллиман, — его имя произносил бушующий шторм, и казалось, будто ярость умирающего солнца обрушилась на его миры. – Жиллиман. Жиллиман. Жиллиман.
Имя разносилось по ветру вечности, не замолкая, не достигая предполагаемого назначения. Чувства множества сознаний потянулись к Жиллиману, насилуя его ощущения в попытках взаимодействия, но затем из многих, казалось, выделился единственный разум – чистая, необузданная мощь – и безмолвно приказал уйти и спасти то, что они построили вместе. Уничтожить то, что они сделали. Спасти его братьев, убить их. Противоречащие порывы – всем невозможно противиться, все одинаковые, все разные.
Множество ужасных вариантов будущего мчались перед ним – последствия всех этих указаний, выполнит ли он хоть какое-то, все или ни одного.
— Отец! – закричал он.
Мысли хлестали его.
— Сын.
— Не сын.
— Вещь.
— Имя.
— Не имя.
— Номер. Инструмент. Продукт.
Великий план в руинах. Нереализованные амбиции. Через Жилиманна текла информация, слишком много информации: звезды и галактики, целые вселенные, расы старее времени, вещи слишком пугающие, чтобы быть реальными – разъедали его суть, как буря в самом разгаре распахивает пустоши острыми разломами.
— Прошу, отец! – взмолился он.
— Отец, не отец. Вещь, вещь, вещь, — произнесли сознания.
— Апофеоз.
— Победа.
— Поражение.
— Выбери, — сказало оно.
— Судьба.
— Будущее.
— Прошлое.
— Возрождение. Отчаяние. Упадок.
И затем, будто случилась фокусировка, будто напрягалась могучая воля, не в последний раз – едва ли в последний раз. Ощущение уменьшающейся силы. Ощущение конца. Он слышал, как где-то вдалеке стонут и визжат близкие к разрушениею таинственные машины, близкие к разрушению, а несмолкаемый шум криков умирающих псайкеров, поддерживающих все в этой ужасающей комнате, становится выше и напряженнее.
— Жиллиман, — голоса наложились, пересеклись, стали почти единым, и Жиллиман слабо припомнил грустное лицо, видевшее слишком многое, и тяготы, которые оно едва могло терпеть. — Жиллиман, услышь меня.
— Мой последний верный сын, моя гордость, мой величайший триумф.
Как же жгли его эти слова – сильнее ядов Мортариона, сильнее жала неудачи. Они не были ложью, не вполне. Это хуже.
Они были условными.
— Мое последнее орудие. Моя последняя надежда.
Последнее натяжение силы, мысль, вытолкнутая, как последний вздох.
— Жиллиман...
Подписываюсь под каждым словом.
Чем дальше продвигается серия Ереси и в принципе развивается бэк Warhammer, тем больше в нём видна не тёмно-серая мораль, а чёрно-белая.
А это совсем нехорошо для такого сеттинга.
Чем дальше продвигается серия Ереси и в принципе развивается бэк Warhammer, тем больше в нём видна не тёмно-серая мораль, а чёрно-белая.
А это совсем нехорошо для такого сеттинга.
Нет там черно-белого, все грешат по своему. Даже великий 30к Империум до Ереси был дикой расистской бюрократической машиной, в которой жизнь миллиардров людей была серым адом
... ну или "кое-кто" (и это вовсе не БЛ) воспринимает черты персонажей слишком резко.
Если персонаж-лоялист не поехавшая мразь - значит всё, "хули он такой идеальный?!! РЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ"
Если персонаж-хаосит не воплощение совершенсва - значит всё, "ГВ выставляет хаоситов идиотами-мразями!!! РЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ"
Если персонаж-лоялист не поехавшая мразь - значит всё, "хули он такой идеальный?!! РЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ"
Если персонаж-хаосит не воплощение совершенсва - значит всё, "ГВ выставляет хаоситов идиотами-мразями!!! РЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ"
А что ты хочешь? Один и тот же писатель отметает свои же книги, что уж говорить про других, которые вообще забивают на писанину товарищей. Взять того же Грэма Макнилла, который в "Тысяче сынов" черным по белом написал, что соприкосновении разумов Императора и Магнуса открыло мысли и планы друг друга. Однако уже на момент Осады Терры в книге "Ярость Магнуса" от того же автора, Рыжий удивляется урону, который он нанес Паутине и обороне Терры. Не говоря о планах Золотого дятла.
Было бы очень круто с литературной точки зрения, если после этого Жиллиман направил письмо на Сикарус Лоргару, которое бы начиналось с фразы «Брат мой, ты изрядный вредитель, но боюсь, что ты был прав! Я не узнаю мой Империум...».
Конфликт Жиллимана и Лоргара — это один из самых крутых моментов ереси. По состоянию на М.42 он может обрести продолжение.
Конфликт Жиллимана и Лоргара — это один из самых крутых моментов ереси. По состоянию на М.42 он может обрести продолжение.
Само возвращение Жиллимана в лоно закостенелого Империума открывает столько понциально-ахуенных конфликтов внутри структур сей организации, что голова кружится, но как верно заметили: ГВ похуй, и мы не увидим реальных разборок бухгалтера ни с Инквизицией, ни с Эклезиархией.
Так ведь Жиллиман не идиот чтобы начинать внутренние разборки (которые на раз-два перетекут в полноценную войну), когда на Империум особо сильно напирают хаоситы и ксеносы со всех сторон.
В текстах выше и упоминается что он вынужден изображать из себя пафосного героя и со всем соглашаться чтобы остатки того что есть не развалились.
В текстах выше и упоминается что он вынужден изображать из себя пафосного героя и со всем соглашаться чтобы остатки того что есть не развалились.
Вот кстати за что нравиться Жилиман что он думает о будущем для людей и реально душей болеет за судьбу человечества, прямо как Император. В моменте где его Магнус на Луне в землю забивал он то же уже хотел лапки сложить и дать Магнусу себя убить по тому что его все заебало, но чувство что он не может умереть здесь и подвести людей пересилило. По моему такая самоотверженность и осознание своего долга перед человечеством стоит уважения, а сраным эгоистам типо Волка, Дорна, Хана и Коракса следовало бы поучится у него этому.
Там же в другом конфликт был. Точно не помню, но Лев кажется просто не мог принять саму идею отсиживания в Ультрамаре, пока по ту сторону Шторма творится пиздец
И возможно Русса с Вулканом
Ну, смерть Альфария не вызывает сомнений. Его убил Дорн и было драматично описано, как момент смерти брата почувствовал Омегон, который был далеко от места этих событий. Чуть позже ему позвонил Хорус, и Омегон ответил на звонок словами "Я Альфарий"
Что с ним было дальше не знаю, не читал нигде. Может жив в 41к
Что с ним было дальше не знаю, не читал нигде. Может жив в 41к
Там еще отрывок был когда Мортариону говорят, что он и предатель и жертва в равной степени ( Карл!) и, что он будет прощен, но не сейчас, а сейчас иди на йух, след "кадр" мортариона всасывает за дверцу дедушкиного домика и судя по всему на нем будут тестировать все болячки по кругу. А и чуть не забыл Тифус и Гнилиус, 2 в милости нургла отмечает и в книге это звучит неоднократно типо, хоть ты и ДП уже Морти, но суть в тебе человеческая(смертная). Мож я тут уже ищу то чего нет, или это вброс намеренный , но мне показалось немного странным вроде ДП, а постоянно говорят не ну ты не демон, так да и даров дедушкиных слабо впитал в таком роде.
В последней книге ему импи так нашептал, что пришлось ухи подгнившие прикрывать. Там вообще сурово получилось, сады пожгли, все поломали, и теперь ни 1 нурглинг не веселиться. Кстати еще момент вспомнил когда Малдовар текущий главный ИМПИн чоповец телепортировался на планету, в холодные кажущиеся вечностью секунды телепортации, он ощутил-увидел в варпе императора. Речь о том что цитакрикс маледиктум так напитал Импи, что он теперь вроде как на равных с четверкой.
"Нихуя не давал" - рассказ "Демонологию" видимо решили пропустить. Император давал гнилому гарантии и знакомил с грядущими планами, Никея например. Потому предательство Мортариона выглядит наиболее нелепым, поскольку главный противник колдовства в целом пошел с теми, кто в это самое колдовство начал погружаться с головой. Братская любовь причина? Ты бы пошел за другом, который медленно но верно превращается в наркомана и пьяницу? Хан его ведь реально тролил в "Шрамах" на эту тему.
Я так понимаю манера Императора ничего не объяснять, а только командовать - многих примархов периодически заставляла усомниться в своём папе. Отношения Морти с Императором начались с того, что Император его поимел и Никея напртив была примером того, как слова Императора расходятся с делом
А где именно они расходились с делом? Он обещал ему, что в определенный отрезок времени уберет псайкеров? Обещал и сделал. Нам по книгам даже нигде не показали, что к Мортариону плохо собратья относились. Только в старой версии ФБ на это есть сноска. Где он Мортариона поимел на Никее? Не позорься и прочти рассказ.
Да кстати ты хорошо напомнил, вылетел из голову этот момент, ну и конечно предательство Мортариона оно предательство на 50% как в «божьей погибели» было сказано все таки его втянули можно сказать под руку нургла и выбора там не было. Хотя если говорить о том, что даже до служения нурглу он встал на сторону воителя тут конечно 100% его вина.
Право слово, вряд ли кто то сейчас справился бы лучше Робаута, все таки, интеллект, 500 миров, Коул с приколами. Даже если подумать ну вернули бы льва руса вулкана или коракса ? Ну это не кандидаты на многозадачность в условиях ада м42, примархи задумывались как орудия войны, но Жиллиману повезло попасть на очень развитый мир и прокачать побочные как для живого оружия скиллы, кстати еще бы сдюжил сангвиний как мне кажется, но его не вернуть к сожалению.
Плюсую. Если у остальных в основном защитные или атакующие качества, идеальные для полевых действий, Жиллимана же всегда называли идеальным управленцем и бюрократом. Это его главная суперсила, наследованная как часть характера Императора
Чтобы написать коммент, необходимо залогиниться
Отличный комментарий!