Интермедия: сновидение второе
Спешу также сообщить, что с конца месяца на правах эксперимента запущена группа ВК. Там будут публиковаться разные всякости, связанные с фанфом и прочие штуки, появление которых я предсказать не могу.
Вокруг сплошная стена из колосьев. Это вообще нормально, когда они под два метра вырастают? Нет, уж скорее это я лежу. Да, точно. Уже вечерело и по небу плыли бесформенные облака. Приподнимаюсь — поле уходит куда-то вдаль золотой рекой, горящей в лучах закатного солнца. Дурацкий сон. Пейзаж как будто Репин какой-нибудь нарисовал, чтоб ему икнулось. О, отлично. Я осознаю, что сплю. Ну-с, где мои безграничные возможности? Для начала попробуем что-то простое.
Я вновь легла на землю и зажмурилась, концентрируясь на идее табуретки. Четыре ножки и сиденье — никаких изысков, ничего сложного. Не работает. Ножка от табурета? Тоже. Что за невразумительная чепуха? Вокруг шумят живые организмы, тем самым не давая сосредоточиться.
— Заткнитесь все! Я вас выдумала и могу развыдумать обратно, если сейчас же не установится тишина!!!
Если разберусь в управлении, разумеется.
Организмы проигнорировали угрозу.
Ночь наступила как-то внезапно, а на небесный свод выкатились аж две луны. Первая выглядела привычно, только светилась не так ярко. А вот второй спутник сбивал меня с толку — он был раза в три больше первого и имел отчётливо различимый красный оттенок. Повторюсь: дурацкий сон. Так, ладно. Пока чушь не начала множиться в геометрической прогрессии, стоит начать просыпаться, раз до власти всё равно дорваться не удалось. Я ущипнула себя, но это ничего не дало. Повторила попытку — снова без изменений. Следующие десять раз тоже ничего не дали. Возможно, шоковое состояние могло исправить ситуацию, но что может вызвать шок посреди поля? Сама себя напугать я не могу.
Внезапно, откуда-то слева послышался шум голосов:
—…указывать тут будет, шпингалет. Лучше бы температуру подкрутил, а то что-то прохладно.
— Не выйдет, смена не моя.
— Тьфу ты! А значит, когда в июне тыща восемьсот шестнадцатого в Лондоне снег выпал, то всё нормально, а тут для товарищей жалко?
— Так то вообще не ко мне претензии. Это Ян так постарался…
Я отряхнулась и встала на ноги. Люди. Тут есть люди. Стоп. Почему именно люди? Во сне говорить может что угодно. К примеру, табурет. Нет, какой ещё табурет?! Остановимся на людях.
— Ой, привет, а ты кто? — источник звонкого девчачьего голоса находился позади меня. Да что же как все любят подкрадываться сзади?
— Уже не уверена. Но будет хорошо, если я — всё ещё я, — ответила я, не рискуя поворачиваться. Очень уж не хотелось, чтоб собеседник оказался комодом.
— А что ты тут делаешь?
— Нахожусь.
— А, ну пока.
— Бывай.
Пожав плечами, я побрела туда, где разговаривали двое других.
Там оказалась, за неимением другого слова, поляна. В центре горел костёр, вокруг сидели три человека и о чём-то оживлённо беседовали.
— А всё-таки зря они кибернетику заклеймили. Ни за что по сути, — ворчал первый. Он сидел спиной ко мне и был огромен, одет в шинель, а рядом под рукой у него лежала винтовка. Этакий образцовый красноармеец на привале.
— А ты сам посуди, рабочие места из воздуха при массовой автоматизации брать?
Второй выглядел куда прозаичней — чёрная куртка, картуз на голове, в зубах папироса — гротескный пролетарий в вакууме. Третьим был белобрысый мальчишка в пионерской форме. Он сидел напротив остальных и сразу заметил вылезшую из стены колосьев чувырлу. Меня, то есть.
— Товарищи, — паренёк обратился к остальным, — у нас гости.
— Не стесняйтесь, барышня, — молвила гора в шинели, обернувшись ко мне, — проходите, присаживайтесь.
Вопреки здравому смыслу, я прошла и присела у костра. Теплее от этого не стало.
— Вот, другое дело, — пролетарий одобрительно кивнул, — нечего по полю ночью одной шарахаться.
— Да я в общем-то и не планировала, — хмыкнула я, — всё вышло спонтанно. А вы, собственно говоря, кто?
— Темнота-а-а… — насмешливо протянул белобрысый пионер. — Куда только Луначарский смотрел?
— Май, ну-ка ша! — пролетарий одёрнул пионера.
— А что я? Я ничего… — стал оправдываться паренёк. Кого-то он мне напоминает.
— Вас как зовут, барышня? — поинтересовался здоровяк с винтовкой.
— Что-то вы слишком учтивы для красногвардейца…
— Ну так я и не совсем по этой части, — усмехнулся он. — Так, как говорите, ваше имя?
— Анна.
— Так вот, Анна, вам известно, что такое антропоморфная персонификация?
— Вполне. Я изобразила пальцем в воздухе нечто неопределённое.
— Ну тогда позвольте представиться, — человек-шкаф поочерёдно указал на себя и остальных, — Мир, Труд, Май.
— Ага. Сейчас у меня должна отвалиться челюсть, глаза по пять копеек сделаться и вообще я обязана по закону жанра лишиться чувств. Не дождётесь.
— А мы и не ждём, — буркнул Май, — нам, собственно говоря, вообще безразлично. Всё равно мы вам снимся.
— Типа, всадники коммунизма? — съязвила я. — Один косит, второй забивает, а третий на шухере?
— Ты где коней видишь? — перебил пролетарий, обиженно морщась.
— Да-а вроде нигде…
— Вот! — погрозил он пальцем в небо. — Начальству даже лошадей жалко выделить лучшим сотрудникам! Сеем тут разумное, доброе, вечное и шиш. А эти, — он махнул рукой, — только пакостить умеют, а уже механизацию проводят — коней на автомобили меняют, морды буржуйские…
— Кто?
— Да всадники эти, Квартет Апокалипсиса.
— Ну хорошо, допустим. Тогда что вы делаете в моём сне?
— Находимся, — ответил пролетарий.
— Перефразирую, почему именно вы, а не, скажем, Чебурашка с крокодилом Геной?
— Сон есть субъективное восприятие образов, — пояснил Мир, — возникающих в сознании спящего человека. Так что это вы у себя спрашивайте.
— Хорошо-хорошо, — согласилась я, — вы все тут продукты моего подсознания. Строго говоря, вы — моё отражение в его зеркале. Может тогда, хоть у вас есть идеи, почему я не могу ни управлять этим всем, ни проснуться?
— Теория эксперимента полагает, — Труд, вытащил для разнообразия сигарету изо рта, — что в случае несовпадения результатов, полученных от испытуемого и контрольного объекта или системы, эти самые системы либо неравноценны, либо эксперимент поставлен без должной точности.
— И что же вы мне посоветуете делать?
— А чего тебе нужно? — спросил Май.
— Проснутся, что же ещё?
— Ну, тогда, у вас один выход, — ответил Мир, — ждать, самостоятельного пробуждения, либо надеяться в этом деле на чью-то помощь.
— Хорошо, допустим. Чем тогда тут можно заняться?
— Всем, вообще-то. Кроме, пожалуй, потребления пищи или, скажем, курения. А с какой целью интересуешься, гражданочка?
— Надо же мне себя как-то занять до пробуждения. Побуду с вами хотя бы. У меня всё ещё есть вопросы для самостоятельной проработки.
— Как достойный вариант, могу предложить заняться самоанализом, — попытался сменить тему Мир, но проигнорировав его, я продолжила.
— Да я смотрю, вечера у вас просто пролетают…
— Вам виднее, — пожал Мир плечами.
— Хорошо, вопрос такой: с Трудом и Маем всё понятно, одеты подобающе, а вы, Мир, почему в военной форме?
Мир замялся.
— А что есть мир, как не битва против войны?
— Резонно. Добро с кулаками.
— Вот-вот. А сестрёнка моя, к слову, как раз наоборот — всё в штатском ходит. Стерва.
— Это не она часом со мной в поле говорила? Через спину.
— Не, это стажёрка, Электрификация, — буркнул Труд. — Прикрепили к нам, чтоб опыта набиралась, а она всё носится не переставая. Я уже и ловить её бросил. Схвачу, бывало, так она бить начинает…
— Током?
— Угу, трёхфазным.
На десятую долю секунды мне показалось, что полянку обнесли синим забором, но во-первых, забор не мог появиться так быстро, а во-вторых, заборы не пытаются вызвать торнадо, кружась вокруг костра. «Забор» прекратил бегать по кругу и оказался девушкой в рабочем комбинезоне цвета электрик (обхохочешься).
— Ну, что я пропустила? А, снова ты! Привет!
— Эля, вот ты чего всё мельтешишь? Может, у тебя коза? [КоЗа/К.З. — короткое замыкание]
— Ну тебя, Труд, — обиделась девушка, — лучше бы с Маем за проблему автоматизации спорили, чем к порядочному воплощению приставать.
— Элечка, знакомьтесь, это Анна, — представил меня Мир, — мы сегодня ей снимся.
— Это здорово! — Электрификация метнулась ко мне. — Иначе бы мне пришлось высосать тебе левый глаз. Шучу-шучу!
— Я осторожно ткнула пальцем ей в плечо. Электрификация качнулась назад, поддаваясь нажиму. Стоило убрать палец, и она, уподобляясь маятнику, подалась чуть вперёд, чтобы затем вернуться в вертикальное положение.
— Ты мне не нравишься, — заявила я, — тебя я развыдумаю в первую очередь.
— Не буду мешать, — Эля усмехнулась, — но на твоём месте я бы так не делала. Есть вероятность, что ты застрянешь тут так же, как уже застряла в лагере, а в округе кроме нас никого нет, я проверила.
— Сон внутри сна, получается… — протянул Труд, — чушь какая-то…
— Я же вроде отбросила ту теорию про сон…
— Два дня пробалбесничали, данных не собрали, зато успели в историю влипнуть… — подключился Май.
— Да что вы всё о…
Поляна вместе с обитателями завертелась вокруг меня, набирая обороты. Мне едва удавалось вычленять отдельные лица, но они снова и снова ныряли в водоворот, сменяя друг друга и сливаясь в одно.
— Да как… Как вы вообще смеете?! Вы… Вы всего лишь мои отражения…
— Это не мешает обвинять тебя в некомпетентности!
Голоса, искажались, словно их пропускали под паровым катком, и сливались в единую какофонию.
— ТЫ ДАЛА ВОЛЮ ЭМОЦИЯМ, ТЫ ТЕРПИШЬ ПОРАЖЕНИЕ ЗА ПОРАЖЕ-ЕНИЕ-ЕМ, ТЫ НИКЧЁМНА.
— Заткнитесьзаткнитесьзаткнитесь!
— ОБВИНЯЕМ! НЕКОМПЕТИЕ-ЕНТНА-А-А! В БА-А-АСТИЛИ-ИЙУ-У-У-У-У-У-У-У-У!!!
— Шоковый метод, — мелькнула мысль и я тут же провалилась в бездну.
Я вновь легла на землю и зажмурилась, концентрируясь на идее табуретки. Четыре ножки и сиденье — никаких изысков, ничего сложного. Не работает. Ножка от табурета? Тоже. Что за невразумительная чепуха? Вокруг шумят живые организмы, тем самым не давая сосредоточиться.
— Заткнитесь все! Я вас выдумала и могу развыдумать обратно, если сейчас же не установится тишина!!!
Если разберусь в управлении, разумеется.
Организмы проигнорировали угрозу.
Ночь наступила как-то внезапно, а на небесный свод выкатились аж две луны. Первая выглядела привычно, только светилась не так ярко. А вот второй спутник сбивал меня с толку — он был раза в три больше первого и имел отчётливо различимый красный оттенок. Повторюсь: дурацкий сон. Так, ладно. Пока чушь не начала множиться в геометрической прогрессии, стоит начать просыпаться, раз до власти всё равно дорваться не удалось. Я ущипнула себя, но это ничего не дало. Повторила попытку — снова без изменений. Следующие десять раз тоже ничего не дали. Возможно, шоковое состояние могло исправить ситуацию, но что может вызвать шок посреди поля? Сама себя напугать я не могу.
Внезапно, откуда-то слева послышался шум голосов:
—…указывать тут будет, шпингалет. Лучше бы температуру подкрутил, а то что-то прохладно.
— Не выйдет, смена не моя.
— Тьфу ты! А значит, когда в июне тыща восемьсот шестнадцатого в Лондоне снег выпал, то всё нормально, а тут для товарищей жалко?
— Так то вообще не ко мне претензии. Это Ян так постарался…
Я отряхнулась и встала на ноги. Люди. Тут есть люди. Стоп. Почему именно люди? Во сне говорить может что угодно. К примеру, табурет. Нет, какой ещё табурет?! Остановимся на людях.
— Ой, привет, а ты кто? — источник звонкого девчачьего голоса находился позади меня. Да что же как все любят подкрадываться сзади?
— Уже не уверена. Но будет хорошо, если я — всё ещё я, — ответила я, не рискуя поворачиваться. Очень уж не хотелось, чтоб собеседник оказался комодом.
— А что ты тут делаешь?
— Нахожусь.
— А, ну пока.
— Бывай.
Пожав плечами, я побрела туда, где разговаривали двое других.
Там оказалась, за неимением другого слова, поляна. В центре горел костёр, вокруг сидели три человека и о чём-то оживлённо беседовали.
— А всё-таки зря они кибернетику заклеймили. Ни за что по сути, — ворчал первый. Он сидел спиной ко мне и был огромен, одет в шинель, а рядом под рукой у него лежала винтовка. Этакий образцовый красноармеец на привале.
— А ты сам посуди, рабочие места из воздуха при массовой автоматизации брать?
Второй выглядел куда прозаичней — чёрная куртка, картуз на голове, в зубах папироса — гротескный пролетарий в вакууме. Третьим был белобрысый мальчишка в пионерской форме. Он сидел напротив остальных и сразу заметил вылезшую из стены колосьев чувырлу. Меня, то есть.
— Товарищи, — паренёк обратился к остальным, — у нас гости.
— Не стесняйтесь, барышня, — молвила гора в шинели, обернувшись ко мне, — проходите, присаживайтесь.
Вопреки здравому смыслу, я прошла и присела у костра. Теплее от этого не стало.
— Вот, другое дело, — пролетарий одобрительно кивнул, — нечего по полю ночью одной шарахаться.
— Да я в общем-то и не планировала, — хмыкнула я, — всё вышло спонтанно. А вы, собственно говоря, кто?
— Темнота-а-а… — насмешливо протянул белобрысый пионер. — Куда только Луначарский смотрел?
— Май, ну-ка ша! — пролетарий одёрнул пионера.
— А что я? Я ничего… — стал оправдываться паренёк. Кого-то он мне напоминает.
— Вас как зовут, барышня? — поинтересовался здоровяк с винтовкой.
— Что-то вы слишком учтивы для красногвардейца…
— Ну так я и не совсем по этой части, — усмехнулся он. — Так, как говорите, ваше имя?
— Анна.
— Так вот, Анна, вам известно, что такое антропоморфная персонификация?
— Вполне. Я изобразила пальцем в воздухе нечто неопределённое.
— Ну тогда позвольте представиться, — человек-шкаф поочерёдно указал на себя и остальных, — Мир, Труд, Май.
— Ага. Сейчас у меня должна отвалиться челюсть, глаза по пять копеек сделаться и вообще я обязана по закону жанра лишиться чувств. Не дождётесь.
— А мы и не ждём, — буркнул Май, — нам, собственно говоря, вообще безразлично. Всё равно мы вам снимся.
— Типа, всадники коммунизма? — съязвила я. — Один косит, второй забивает, а третий на шухере?
— Ты где коней видишь? — перебил пролетарий, обиженно морщась.
— Да-а вроде нигде…
— Вот! — погрозил он пальцем в небо. — Начальству даже лошадей жалко выделить лучшим сотрудникам! Сеем тут разумное, доброе, вечное и шиш. А эти, — он махнул рукой, — только пакостить умеют, а уже механизацию проводят — коней на автомобили меняют, морды буржуйские…
— Кто?
— Да всадники эти, Квартет Апокалипсиса.
— Ну хорошо, допустим. Тогда что вы делаете в моём сне?
— Находимся, — ответил пролетарий.
— Перефразирую, почему именно вы, а не, скажем, Чебурашка с крокодилом Геной?
— Сон есть субъективное восприятие образов, — пояснил Мир, — возникающих в сознании спящего человека. Так что это вы у себя спрашивайте.
— Хорошо-хорошо, — согласилась я, — вы все тут продукты моего подсознания. Строго говоря, вы — моё отражение в его зеркале. Может тогда, хоть у вас есть идеи, почему я не могу ни управлять этим всем, ни проснуться?
— Теория эксперимента полагает, — Труд, вытащил для разнообразия сигарету изо рта, — что в случае несовпадения результатов, полученных от испытуемого и контрольного объекта или системы, эти самые системы либо неравноценны, либо эксперимент поставлен без должной точности.
— И что же вы мне посоветуете делать?
— А чего тебе нужно? — спросил Май.
— Проснутся, что же ещё?
— Ну, тогда, у вас один выход, — ответил Мир, — ждать, самостоятельного пробуждения, либо надеяться в этом деле на чью-то помощь.
— Хорошо, допустим. Чем тогда тут можно заняться?
— Всем, вообще-то. Кроме, пожалуй, потребления пищи или, скажем, курения. А с какой целью интересуешься, гражданочка?
— Надо же мне себя как-то занять до пробуждения. Побуду с вами хотя бы. У меня всё ещё есть вопросы для самостоятельной проработки.
— Как достойный вариант, могу предложить заняться самоанализом, — попытался сменить тему Мир, но проигнорировав его, я продолжила.
— Да я смотрю, вечера у вас просто пролетают…
— Вам виднее, — пожал Мир плечами.
— Хорошо, вопрос такой: с Трудом и Маем всё понятно, одеты подобающе, а вы, Мир, почему в военной форме?
Мир замялся.
— А что есть мир, как не битва против войны?
— Резонно. Добро с кулаками.
— Вот-вот. А сестрёнка моя, к слову, как раз наоборот — всё в штатском ходит. Стерва.
— Это не она часом со мной в поле говорила? Через спину.
— Не, это стажёрка, Электрификация, — буркнул Труд. — Прикрепили к нам, чтоб опыта набиралась, а она всё носится не переставая. Я уже и ловить её бросил. Схвачу, бывало, так она бить начинает…
— Током?
— Угу, трёхфазным.
На десятую долю секунды мне показалось, что полянку обнесли синим забором, но во-первых, забор не мог появиться так быстро, а во-вторых, заборы не пытаются вызвать торнадо, кружась вокруг костра. «Забор» прекратил бегать по кругу и оказался девушкой в рабочем комбинезоне цвета электрик (обхохочешься).
— Ну, что я пропустила? А, снова ты! Привет!
— Эля, вот ты чего всё мельтешишь? Может, у тебя коза? [КоЗа/К.З. — короткое замыкание]
— Ну тебя, Труд, — обиделась девушка, — лучше бы с Маем за проблему автоматизации спорили, чем к порядочному воплощению приставать.
— Элечка, знакомьтесь, это Анна, — представил меня Мир, — мы сегодня ей снимся.
— Это здорово! — Электрификация метнулась ко мне. — Иначе бы мне пришлось высосать тебе левый глаз. Шучу-шучу!
— Я осторожно ткнула пальцем ей в плечо. Электрификация качнулась назад, поддаваясь нажиму. Стоило убрать палец, и она, уподобляясь маятнику, подалась чуть вперёд, чтобы затем вернуться в вертикальное положение.
— Ты мне не нравишься, — заявила я, — тебя я развыдумаю в первую очередь.
— Не буду мешать, — Эля усмехнулась, — но на твоём месте я бы так не делала. Есть вероятность, что ты застрянешь тут так же, как уже застряла в лагере, а в округе кроме нас никого нет, я проверила.
— Сон внутри сна, получается… — протянул Труд, — чушь какая-то…
— Я же вроде отбросила ту теорию про сон…
— Два дня пробалбесничали, данных не собрали, зато успели в историю влипнуть… — подключился Май.
— Да что вы всё о…
Поляна вместе с обитателями завертелась вокруг меня, набирая обороты. Мне едва удавалось вычленять отдельные лица, но они снова и снова ныряли в водоворот, сменяя друг друга и сливаясь в одно.
— Да как… Как вы вообще смеете?! Вы… Вы всего лишь мои отражения…
— Это не мешает обвинять тебя в некомпетентности!
Голоса, искажались, словно их пропускали под паровым катком, и сливались в единую какофонию.
— ТЫ ДАЛА ВОЛЮ ЭМОЦИЯМ, ТЫ ТЕРПИШЬ ПОРАЖЕНИЕ ЗА ПОРАЖЕ-ЕНИЕ-ЕМ, ТЫ НИКЧЁМНА.
— Заткнитесьзаткнитесьзаткнитесь!
— ОБВИНЯЕМ! НЕКОМПЕТИЕ-ЕНТНА-А-А! В БА-А-АСТИЛИ-ИЙУ-У-У-У-У-У-У-У-У!!!
— Шоковый метод, — мелькнула мысль и я тут же провалилась в бездну.
