Когда-то, в далёком детстве, я посещал детский лагерь, но лагерь был не прост, он был христианским. Я до этого и в других-то лагерях не бывал, а тут сразу такой подарок судьбы в виде христианского лагеря. Это потому, что все мои родственники были верующими-протестантами. Родители были заняты работой и поэтому отправляли меня приблудой с родственниками на всякие службы в церквях, как в США с песнями и плясками; квартирники — это как у музыкантов, только с чаем, молитвами и иногда даже песнями под гитарку о том, что "Господь нас спас", "Впусти Исуса в своё сердце" и в таком духе святом.
И вот в день Хэ нас собрали перед автобусом с провизией и порткам. Дети прощались с родителями, я прощался с городом. Куда мы отправлялись, т.е. что это было за место я до сих пор не знаю, знаю только, что где-то рядом с рекой Волгой. Это был какой-то частный комплекс. Здание похожее на небольшую больницу с палатами, где мы и расположились, неподалёку тоже небольшое здание — медпункт, а вокруг лес и выход на какую-то деревню.
В лагере детей поделили на отряды — пиздюки с пиздюками, шпана со шпаной; и в таком виде расфасовали по палатам.
Время в лагере проходило таким образом: утром вожатые будили всех сонь, что проспали вчерашний шторм и выгоняли на зарядку. За особое усердие в виде отжиманий от пола на рекорд, можно было схлопотать талон. Такие талоны обменивались в сувенирной лавке. Игрушки в лавке были почти все забугорские, Made in USA (видимо оттудава спонсировалось сие мероприятие, ибо родители заплатили не по-божески за наше присутствие в этом божественном месте).
На построении, какая-то девчонка возле меня расплакалась и как это бывает меня сделали крайним. Ко мне тут же подбежал вожатый во христе со скакалкой в руках. «Ну — думаю я, — щас он мне устроит экзекуцию, что ж не привыкать». Но нет, он упал на колени и закрыв глаза начал лепетать молитву, слегка обхватив меня за талию (будто раскаивается передо мной); в его молитве и слов-то не было, а только какой-то микс из букв "Шарабит Таравиттэ, Ахмарматрабит" — это, как мне рассказали родственники, Бог открывает искренне верующим свой собственный язык для молитвы. В конце молитвы он пустил слезу и шмыгнув носом отпустил меня на завтрак.
После завтрака все двинулись на утреннюю служба. На службе, за партами, тёти и дяди зачитывали главы из Слова Божьего, а затем разжёвывали детям, что за хуйню они сейчас прочитали. Потом спрашивали, что мы усвоили и как это поняли. Особо вникшим в сюжет выдывался талон. Они выдывались на протяжении всего пребывания в этом Царстве Божьем; под конец в сувенирной лавке вообще нихуя не оставалось и талоны стали бесполезны. Сам я талонов имел мало, и те были только за физические возможности на зарядке, Библию абсолютно не знал, кроме Адама и Евы и поэтому процитировать какой-нибудь стих для меня было проблематично (ибо чтиво сие таким текстом написано чтобы нихуя не понять).
После службы до обеда оставалось часа-полтора, который мы тратитили на то, чтоб "лупиться в очко" или "в подкидного", но карты отбирали, ибо за азартные игры — бохнакажэт, а то и талон отожмёт. Затем наступал обед, который мы ели, а после обеда — тихий час, который мы спали.
Ближе к вечеру в актовом зале (а был и такой) мы слушали песнопения с субтитрами. Главное все знают слова, один я ракую. На обычных службах в городе было то же самое, только со стариками и старушками сливающими пенсию в ведёрко на нужды церкви (на джип пастору). Осознав, что "очень плохая музыка и мало народу" я направился к выходу. На пути увидел как руководитель сего мероприятия вручила хорошую порцию талонов парню, что лихо отплясывал у сцены (как я думал за самоотверженность, но как оказалось) за то, чтобы тот изобразил припадок (снисхождение божьей благодати). Что он и сделал подойдя к сцене, зашёлся в танце и изображая конвульсии рухнул без сознания. Рядом стоящие детки были ошеломлены, но руководитель их успокоила сказав, что это Бог коснулся его и с ним всё заебцом — шоу маст гоу он.
По пятницам нас дружно водили омывать чресла на речку (Волга). Купаться в ней толком не разрешали, лишь ополоснусть коленки поочерёдно — сначала девочки, потом мальчики.
Ближе к концу, делать было откровенно нехуй и всем было похуй. Кто ходил или не ходил на службы вожатым было уже допизды, ибо сувенирную лавку обнесли еще в первую неделю и мотивировать воцерковленную юность было нечем, поэтому каждый грешил унынием и распиздяйством. Я же уже и не выходил из палаты, кроме как пожрать да опорожниться.
В судный день все пожитки были на готове и пора была валить до дому. Но нас отправили в какую-то богодельню, где немые тёти и дяди вертели и обжигали горшки. К нам это не имело никакого отношения (видимо это был бизнес этой организации). Нас же весело босыми ногами макнули в краску и вытерли об заранее подготовленную белую футболку, после чего подписав «Я иду божьим путём». Свернув и упаковав этот лут, нас посадили в автобус и турнули в сторону дома. Много воды утекло с тех пор — я вырос, прочитал книги Докинза, попробывал наркотики; но одно я знаю точно — неисповедимы пути Господни.
И вот в день Хэ нас собрали перед автобусом с провизией и порткам. Дети прощались с родителями, я прощался с городом. Куда мы отправлялись, т.е. что это было за место я до сих пор не знаю, знаю только, что где-то рядом с рекой Волгой. Это был какой-то частный комплекс. Здание похожее на небольшую больницу с палатами, где мы и расположились, неподалёку тоже небольшое здание — медпункт, а вокруг лес и выход на какую-то деревню.
В лагере детей поделили на отряды — пиздюки с пиздюками, шпана со шпаной; и в таком виде расфасовали по палатам.
Время в лагере проходило таким образом: утром вожатые будили всех сонь, что проспали вчерашний шторм и выгоняли на зарядку. За особое усердие в виде отжиманий от пола на рекорд, можно было схлопотать талон. Такие талоны обменивались в сувенирной лавке. Игрушки в лавке были почти все забугорские, Made in USA (видимо оттудава спонсировалось сие мероприятие, ибо родители заплатили не по-божески за наше присутствие в этом божественном месте).
На построении, какая-то девчонка возле меня расплакалась и как это бывает меня сделали крайним. Ко мне тут же подбежал вожатый во христе со скакалкой в руках. «Ну — думаю я, — щас он мне устроит экзекуцию, что ж не привыкать». Но нет, он упал на колени и закрыв глаза начал лепетать молитву, слегка обхватив меня за талию (будто раскаивается передо мной); в его молитве и слов-то не было, а только какой-то микс из букв "Шарабит Таравиттэ, Ахмарматрабит" — это, как мне рассказали родственники, Бог открывает искренне верующим свой собственный язык для молитвы. В конце молитвы он пустил слезу и шмыгнув носом отпустил меня на завтрак.
После завтрака все двинулись на утреннюю служба. На службе, за партами, тёти и дяди зачитывали главы из Слова Божьего, а затем разжёвывали детям, что за хуйню они сейчас прочитали. Потом спрашивали, что мы усвоили и как это поняли. Особо вникшим в сюжет выдывался талон. Они выдывались на протяжении всего пребывания в этом Царстве Божьем; под конец в сувенирной лавке вообще нихуя не оставалось и талоны стали бесполезны. Сам я талонов имел мало, и те были только за физические возможности на зарядке, Библию абсолютно не знал, кроме Адама и Евы и поэтому процитировать какой-нибудь стих для меня было проблематично (ибо чтиво сие таким текстом написано чтобы нихуя не понять).
После службы до обеда оставалось часа-полтора, который мы тратитили на то, чтоб "лупиться в очко" или "в подкидного", но карты отбирали, ибо за азартные игры — бохнакажэт, а то и талон отожмёт. Затем наступал обед, который мы ели, а после обеда — тихий час, который мы спали.
Ближе к вечеру в актовом зале (а был и такой) мы слушали песнопения с субтитрами. Главное все знают слова, один я ракую. На обычных службах в городе было то же самое, только со стариками и старушками сливающими пенсию в ведёрко на нужды церкви (на джип пастору). Осознав, что "очень плохая музыка и мало народу" я направился к выходу. На пути увидел как руководитель сего мероприятия вручила хорошую порцию талонов парню, что лихо отплясывал у сцены (как я думал за самоотверженность, но как оказалось) за то, чтобы тот изобразил припадок (снисхождение божьей благодати). Что он и сделал подойдя к сцене, зашёлся в танце и изображая конвульсии рухнул без сознания. Рядом стоящие детки были ошеломлены, но руководитель их успокоила сказав, что это Бог коснулся его и с ним всё заебцом — шоу маст гоу он.
По пятницам нас дружно водили омывать чресла на речку (Волга). Купаться в ней толком не разрешали, лишь ополоснусть коленки поочерёдно — сначала девочки, потом мальчики.
Ближе к концу, делать было откровенно нехуй и всем было похуй. Кто ходил или не ходил на службы вожатым было уже допизды, ибо сувенирную лавку обнесли еще в первую неделю и мотивировать воцерковленную юность было нечем, поэтому каждый грешил унынием и распиздяйством. Я же уже и не выходил из палаты, кроме как пожрать да опорожниться.
В судный день все пожитки были на готове и пора была валить до дому. Но нас отправили в какую-то богодельню, где немые тёти и дяди вертели и обжигали горшки. К нам это не имело никакого отношения (видимо это был бизнес этой организации). Нас же весело босыми ногами макнули в краску и вытерли об заранее подготовленную белую футболку, после чего подписав «Я иду божьим путём». Свернув и упаковав этот лут, нас посадили в автобус и турнули в сторону дома. Много воды утекло с тех пор — я вырос, прочитал книги Докинза, попробывал наркотики; но одно я знаю точно — неисповедимы пути Господни.
