![<..НА ЭТОМ Л ПрНЬЕНТАЦИЯ «МАМЫ - 2090» чОКОНЧЕНА, У ^отрястоЯЕ V мыиспрльили все\ БАГИ прошлой МОДЕЛИ] И ДОБ&ЬЙЛИ Е1ЦЕ I БОЛЬШЕ ДЕТСКОЙ / V ПСИХОЛОГИИ НА ЕЁ / ЖЁСТКИЙ .ДИСК /,anastasia gorshkova,Смешные комиксы,веб-комиксы с юмором и их переводы,семья,мама](http://img1.joyreactor.cc/pics/post/full/anastasia-gorshkova-%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D0%BA%D1%81%D1%8B-%D1%81%D0%B5%D0%BC%D1%8C%D1%8F-%D0%BC%D0%B0%D0%BC%D0%B0-7967455.jpeg "anastasia gorshkova,Смешные комиксы,веб-комиксы с юмором и их переводы,семья,мама")
![СКАЖИТЕ > £Й ЧТО- НИБУАЬ ^ov: можно/ Х| мама, я получил 1 3- за контрольную] \по математике/ ОЦЕНКИ НЕ~<\ / ГАрАКТЕриЗУЮГ ТЕБЯ , > КАК ЛИЧНОСТЬ, У ТЕБЯ МНОГО АрУГИХ СИЛЬНЫХ сторон , НО ^гвоя грусть ВАЛИДНА , Я ш^Р^АОМ, помни ЭТО ОНА СОВЕрШЕНСТЬо,anastasia gorshkova,Смешные комиксы,веб-комиксы](http://img0.joyreactor.cc/pics/post/full/anastasia-gorshkova-%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D0%BA%D1%81%D1%8B-%D1%81%D0%B5%D0%BC%D1%8C%D1%8F-%D0%BC%D0%B0%D0%BC%D0%B0-7967456.jpeg "anastasia gorshkova,Смешные комиксы,веб-комиксы с юмором и их переводы,семья,мама")
Результаты поиска по запросу «
папа под моей кроватью мама
»
выпускной альбом воскресение родители папа
Патрик Мэкл
Мать Патрика заставила его пойти с ней в гипермаркет «Costco» в воскресенье утром, там ему пришлось примерять эту футболку, которую она сфотографировала для того, чтобы узнать, понравится ли футболка его брату. Почувствуйте всю его боль в этой фотографии. А он не жалуется. Вот каков мой сын-воин. Люблю тебя, Патар.
Папа
story графомания Не мое образ тела песочница
Наткнулся на интересный рассказ. Может кому еще понравится. Если было удалю.
- Будем умирать?
- Нет, - отвечаю я ему.
Рагнар громко и раскатисто смеется. Его волосатый кадык ходит вверх-вниз - зрелище неаппетитное. Я отвожу глаза, морщусь. Я связан. Прикручен веревками к этому чертовски неприятному стулу. Рагнар заходит мне за спину - и одной рукой запрокидывает мой подбородок, а другой практически без нажима проводит по моей шее лезвием. Боль вспыхивает мгновением позже.
- Отправляйся к престолу Его.
Вся моя жизнь, память моя, личность - все это обращается в алую брызжущую агонию, в единое мгновенье заслонившую мир. С громким всхрипами и влажным фырканьем из раны вырывается не только кровь - но и сам я, целиком и без остатка, алыми густеющими брызгами оседая на собственной груди, на руках, на выбивающих дробь ногах, на полу.
Наконец я вытекаю полностью и перестаю быть.
Когда меня, новорожденного, только привезли из роддома, Грета одной из первых осмотрела меня и спросила:
- Мама, а это правда мой братик?
- Тшшш... Ты что такое говоришь? - сказала мама, одной рукой баюкая меня. - Конечно, это твой брат. Его зовут Петер.
- У него неприятные глаза, - задумчиво произнес Грета, заглядывая мне в лицо. - Смотрит так...
По правде говоря, у Греты тоже были неприятные глаза. Чуть блеклые, будто бы рыбьи, внимательные и цепкие - чрезмерно мудрые для ее невеликого возраста. Меня это насторожило, и я на всякий случай приготовился защищаться. Средств у меня было немного: лишь помощь матери. Однако мать была сильнее физически, чем Грета, и я надеялся на нашу победу.
Грета провела пальцем по моей щеке, царапая кожу ногтем. Я сморщил лицо. Грета оттянула мое веко вниз и стала глядеть прямо в открывшийся зрачок.
- Не делай так, - раздраженно произнесла наша мать.
- Мама, я только посмотрю, - стала оправдываться Грета.
- Убери руку!
Грета отступила обратно во тьму.
- Хорошо, - сказала она, и в голосе ее появились обиженные нотки. - Пойду поделаю уроки.
- Ох, - вздохнула мать, баюкая меня.
Я же молчал, застывший от ужаса. В тот миг, когда Грета оттянула мое веко - с ее лица будто бы слетела небрежно надетая маска, и я понял, где видел эти ужасные блеклые глаза.
Глаза Рагнара.
Жалкий, беспомощный, запертый в этом пухлом розовом теле, я расплакался. Моя мать неверно истолковала этот плач. Я попытался воззвать к ней, предупредить о темной сущности Греты, однако мать просто обнажила грудь и поднесла меня к своему красному соску.
Позже я лежал в кроватке, плотно спеленутый с головы до ног, будто крупная белая личинка - а Грета сидела рядом, разложив на полу кукол. Я слышал, как она шепчет им:
- Анне. Ты будешь у нас королевой. А ты, Эрик, будешь ее верным рыцарем. А вот ты, злюка Освальд... А у тебя в этой истории печальная судьба. Ты будешь злыднем.
Мурашки пробежали по коже от ее вкрадчивого голоса.
Она выпрямилась - я слышал, как прошуршал ее комбинезон с кенгуриной сумкой на животе - и заглянула ко мне внутрь.
- Ох, Петер, - сказала Грета задумчиво.
Я лежал.
Более мне ничего не оставалось.
- Я тебя ненавижу, - сказала она. - Это очень грешно, и я прошу Боженьку, чтобы он исправил меня. Ты же мой братик, а я к тебе даже прикоснуться без злости не могу. Почему я такая злобная? - вопреки ее словам, в этом голосе не было раскаяния. Лишь вдумчивая рефлексия.
- На тебе знак Дьявола, - наконец сказала Грета.
Сказав это, она ушла.
Я понимал, конечно, что Грета не будет убивать меня прямо сейчас. Пути наших судеб были проторены заранее. Мы могли лишь ступать по ним, ожидая, когда же подойдет конец сего пути. Я умру в один день с Гретой; я знал это. И случится это не сегодня, и не завтра. Но даже зная это, я все-таки нервничал.
Я принялся изучать этот мир.
Я наблюдал за игрой света и тени на потолке. Я вдыхал этот загрязенный воздух. Я пил молоко. Я мочился. Я переваривал пищу. Я плакал, выражая свои эмоции - от гнева и страха до обыкновенного недовольства. День сменялся еще одни днем, а я по-прежнему был беспомощен. У меня прорезались зубы, и я решил, что хватит уже отлеживаться.
Я вытянул руку и посмотрел на эти розовые сосиски, которые служили мне пальцами. Жалкое зрелище. Я потянулся мыслью к своим ногам. Я ощущал их словно сквозь вату - мышцы еще не развились в достаточной степени. Я шевельнул ногой. Она не отреагировала как нужно - я хотел, чтобы вышел пинок, но у меня получилось лишь чиркнуть себя по другой ноге. Впрочем, надо же с чего-то начинать.
Надо мной нависла тень. Грета.
Сестра часто приходила ко мне, чтобы поговорить. Ее тянуло ко мне, как магнитом. За эти месяцы я свыкся, сжился с ней, и даже ее мерзкие рагнаровские глаза казались мне весточкой из нашего родного мира. Мы с Рагнаром были друзьями. Как же давно это было? Прошлое терялось во мраке. Сколько миров мы пересекли вместе - все трое? Сотни, тысячи?
Я позабыл, если честно.
Я сосредоточился на Грете.
Она стояла, навалившись грудью на перекладину кровати, и с наслаждением грызла леденец.
- Ты хочешь ходить, - сказала она скорее утвердительно, чем вопросительно. - Для чего?
Ответить я не мог, да ей ответ и не нужен был.
- Ты хочешь убить маму, - заключила Грета. - Я расскажу про тебя Инге. Мы придем и задушим тебя.
Зачем?
Ты ведь погибнешь со мной, Рагнар, мерзкое ты создание.
Я попытался перевернуться на живот, беспорядочно размахивая всеми конечностями. Грета с подозрением наблюдала за мной - а потом сказала:
- Он обкакался, наверное. Мам! Мам! А Петер обкакался! - с этими словами она отступила во тьму.
Вместо нее из тьмы выступила мать и озабоченно принюхалась.
Когда мне было три года, Инге вернулась в наш город и вновь поступила в тот же класс, где училась Грета. Они с отцом - толстым инженером в твидовом пиджаке, господином Мейстером - уезжали в Норвегию, где три года прожили у родственников. Почему они уезжали? Вероятно, это было связано с профессией господина Мейстера. Как бы то ни было, Инге вернулась сюда, и я на выходных увидел ее незамутненным взором - когда она зашла в гости к Грете.
Я в этот момент сидел на кухне и пытался разговорить нашего трехмесячного котенка, Митци. В этом безумном мире кошки не умеют разговаривать. Я понял это не сразу. Грету, по правде говоря, это тоже безумно удивляло.
- В Индонезии исповедуют буддизм, - говорила она матери, а та лишь кивала:
- Наверное, доча.
- Мю Цефея меньше Солнца, - утверждала Грета.
- Как скажешь, - отвечала мать.
- А порох получается из апатита, соли и угля, - в отчаянии произнесла Грета, и только тогда мать отреагировала:
- Там вроде селитра, а не апатиты. Хотя я не уверена...
- Понятно, - ответила Грета.
Я знал не так много, как Рагнар. Он всегда был умнее меня, но и - злее и нетерпимее. Потому мы и стали врагами. Враг мой, Рагнар. Мы с Гретой сидели на залитом солнцем детской площадке, и она отряхивала мои ноги от песка.
- Ты неряха, Петер, - отчитывала меня сестра.
- Да, - отвечал я.
В такие моменты я не мог поверить, что Грета убьет меня, или я убью ее. Мы не общались с ней слишком часто - она избегала общения, да и я тоже - однако мы все-таки были братом и сестрой. Она подарила мне бумажную снежинку на день рождения.
Но мы шли по проторенным заранее тропам. С судьбой бороться бесполезно. Круг насилия разорвать невозможно - даже любовь стала в нем еще одним жерновом. Рано или поздно мы с Гретой придем к одному итогу.
Был солнечный день. Я сидел и тормошил котенка, пытаясь заставить его выучить хотя одно слово.
- Петер. Ну же, скажи - "Петер", - повторял я.
Котенок лишь мяукал.
Я сдавил его маленькое тельце. Митци зашипел и вывернулся, да еще и цапнул меня за палец. Вскрикнув, я побежал в зал за зеленкой. Мама всегда учила меня, что с зеленкой можно не бояться заражения.
В зале сидела Грета со своей подружкой. Они увлеченно болтали о чем-то, держась за руки. Инге была маленькой, рыжеволосой и с удивительными глазами - янтарно-карими, будто бы золотыми.
Я замер на пороге.
Я узнал эти глаза. Я все ждал, когда же она появится. А она появилась давным-давно, только исчезла на три долгих года - и теперь вернулась вновь. Слова застряли у меня в горле.
Жалкий трехлетний мальчишка, кто я перед ней...
Хотя и ей не больше девяти, и она тощая девчонка маленького роста. Да. Надо помнить об этом.
Я шагнул в зал.
Инге с Гретой не обратили на меня никакого внимания. А я попытался сказать, попытался хоть как-то привлечь к себе внимание, хоть чем-то заинтересовать ее.
И я сказал:
- А меня котенок укусил.
- Это твой брат, Грета? - поинтересовалась Инге.
- Угу. Это Петер, - недовольно произнесла Грета. - Куда он тебя укусил? Покажи мне.
- Неа, - я замотал головой.
- Тогда зачем говоришь все это? - вспылила Грета. - Иди к себе, болван.
Она швырнула в меня плюшевого зайца. Я убежал.
- Дурак! - донеслось до меня.
А Инге рассмеялась.
Я нашел способ встретиться с Инге. Я узнал, где она живет - в соседнем квартале. Каждое утро мать с Гретой уходили из дома: мать на работу, Грета - в школу. Меня они запирали в квартире. Дверь был можно было открыть изнутри, однако мне
строго-настрого запрещалось делать это.
В тот день я нарушил запрет.
Одевшись по погоде, я открыл дверь и вышел на лестничную площадку. На мне была теплая одежда. На голове - меховая шапка с ушами, подвязанными на макушке. На руках варежки, ноги - в теплых сапогах. Я ткнул дверь, и она медленно и величественно закрылась, щелкнув напоследок замком. Было немного страшно.
Преодолев лестницу, я проковылял мимо вахтерши и вышел на улицу. В лицо мне ударил холодный знобкий ветер. Щеки тут же запылали. Я сморщился и поглядел наверх. Небо над мной были затянуты хмарью. Я поправил шапку, от которой начала уже мокреть голова, и направился к Инге.
Я знал, что сейчас она в школе. По моим прикидкам, дома она будет через полчаса. Грета доберется до дома раньше - минут на десять или около того. Она придет, а меня уже нет. Тут и поднимется тревога. Грета забьет в набат. Но лишь так смогу встретиться с Инге без назойливого присмотра Рагнара.
Я шел по улице, переваливаясь, как пингвин. В этом безумном мире пингвины живут на Южном полюсе. Подумать только. А нас когда-то учили, что пингвины живут в Арктике. Даже говорили так: медведи - на Юге, пингвины - на Севере, и никому им не быть вместе.
- Привет, малыш. А ты чего здесь? - спросила у меня ласково пожилая женщина, склонясь надо мной. - Где твоя мама?
Я поглядел в ее выцветшие глаза и ответил:
- Мама вон в том квартале. Я к ней иду.
- Давай я тебя отведу, - сказала она.
- Хорошо.
Выбора у меня не было. Лучше она, чем кто-то другой. Увы, но детям запрещается путешествовать в одиночку.
Она взяла меня за руку.
- Какая у тебя интересная шапка, - сказала она.
- Мама в Любеке купила, - ответил я рассеянно.
Вместе мы отыскали нужный мне дом. Я сверился с цифрой на его стене, после чего сказал:
- Спасибо. Вы очень мне помогли. Теперь я пойду.
- Подожди, - сказала пожилая женщина. - Давай я тебя прямо к маме отведу.
- Нет, - ответил я. В мои планы это не входило.
Однако она подхватила меня за руку и повела наверх. Я мог лишь трепыхаться. Хорошо хоть, что здесь не было домофона. Возле нужной мне квартиры я остановился и сказал:
- Вот.
- Посмотрим... - сказала она и нажала кнопку звонка.
Никто не ответил.
Конечно, ведь никого не было дома.
- И что делать? - растерянно произнесла она. - Твои мама и папа когда приедут?
- Не знаю, - насупился я.
Мы стояли так до тех пор, пока в подъезде не раздались мне знакомые голоса. Один принадлежал Инге, другой - тут я зло закатил глаза - сестре моей Грете. Инге была в своей милой баллониевой куртке. Грета тоже была в баллониевой куртке -но она милой мне не показалась. Скорее страшной.
Завидев меня, Грета остановилась и уперлась руками в бока.
- Петер?! А ты что здесь забыл? Тебе место дома!
- Хихи, - сказала Инге.
Видимо, гнев Греты рассмешил ее.
Сестра же решительно зашагала к нам.
- Это твоя сестра? - заботливо спросила пожилая женщина.
- Да, - ответил я.
Грета больно схватила меня за плечо. Не обращая никакого внимания на остальных, сестра принялась хлестать меня по щекам. Она била молча и с каким-то остервенением. Старая женщина воскликнула: "Ох!" - но ничего не сделала.
- Идиот, - тяжело дыша, выдохнула Грета. - Пошли домой, я там все маме расскажу. Она тебе добавит.
В ее глазах я видел застарелую ненависть Рагнара и потому ничему не удивлялся. Однажды это должно было случиться, и почему бы и не сейчас?
Я покорно склонил голову.
Грета сорвала с меня шапку с ушами и ударила ей же.
- Может, он тебя из школы хотел встретить... - попыталась заступиться за меня Инге, но Грета перебила ее:
- Вот еще!
Сестру всю трясло от гнева. Проходя мимо Инге, она толкнула ее плечом.
- Ой! Ты чего? - удивилась Инге.
- Ничего! - грубо ответила Грета. - Пошли, Петер, тебе тут делать нечего.
Уже на улице она затащила меня в какую-то подворотню, чтобы никто не видел, и прошипела мне прямо в лицо:
- Я тебя удушу. Точно удушу.
"Верю", - ответил я про себя, мысленно обращаясь к Рагнару.
Однако в этот момент передо мной стоял не только Рагнар, но и моя сестра Грета.
И я сказал:
- Извини. Я хотел посмотреть на Инге.
- Зачем? - иезуитски спросила Грета.
- Потому что я ее люблю.
Грета отшатнулась от меня, будто ее ударили в лицо. Затем, ничего не сказав, она схватила меня за руку и потащила по слякоти домой. В глазах ее стояли слезы.
Инге перестала появляться в нашем доме. Грета поссорилась с ней. Навсегда, как она сказала. Вскоре Инге вместе со своим отцом снова уехали в Норвегию.
Это было ожидаемо.
Время для Инге еще не пришло. Я знал, что однажды она к нам вернется. И мы с Рагнаром снова убьем друга друга ради нее, и ее тоже убьем. Таков круг насилия. Наказание, придуманное для нас чьим-то искаженным разумом. Из миров соткана цепь - и каждое ее звено отличается от соседнего лишь малым числом искажений; но масса отличий нарастает, как снежный ком - мы с каждым разом все дальше удаляемся от изначального мира по этой цепи, чтобы попасть... куда?
В мир, лишенный насилия?
Мир, в котором мы сможем разорвать этот проклятый круг? Не знаю. Но в одном я уверен: последний мир будет чудовищно от нас далек. Абсолютно чужд.
И почему мы?
Или эта судьба в той или иной степени уготована всем? Я не знаю. Рагнар и я... Инге.
Я вздохнул. И вернулся к выполнению домашнего задания. По правде говоря, я в нем ничего не смыслил. Эти задания для пятого класса чересчур сложные.
Пол скрипнул, и я невольно вздрогнул. Вот и она. С годами она стала очень высокой и такой же громогласной, как и он, Рагнар, в прошлом нашем мире.
- Ну? - требовательно спросила Грета, появляясь в дверях.
- Почти сделал, - сказал я.
- Ну-ка, покажи, - сестра подошла поближе и склонилась над моей тетрадью. - Ничего ты не сделал, болван бессовестный, маленький лгун. Где? Покажи, где ты сделал?
- Вот, - сказал я.
Даже не поглядев в тетрадь, она отвесила мне затрещину.
- Чтоб к семи часам все закончил. Затем пойдешь в магазин и купишь все что нужно. Список на столе. Ужин надо из чего-то готовить.
- А ты?
- А я буду обстирывать тебя, - с ненавистью произнесла она, выделяя каждое слово. - Мама болеет, а тебе все равно, как я погляжу.
- Неправда! - возмутился я.
- Ну-ну, - сказала Грета, скрестив руки под грудью.
- Да!
Грета все лжет.
Рагнар...
С годами мне все труднее было думать о Грете, как о старом моем враге Рагнаре. О прошлых воплощениях Рагнара памяти и вовсе не осталось. Осталось лишь ощущение чего-то древнего и непрерывного.
Закончив с уроками, я схватил список со стола и отправился в супермаркет. Там я затарился по полной и собирался уже в обратный путь, когда меня окликнули:
- Петер!
Возле кассы стояла стройная девушка в меховом пальто. У ней была длинная коса и необычные янтарно-карие глаза. Я уронил пакеты на пол. Банка сардин выкатились оттуда, как колесо - и оказалась у ног девушки. Я же почти ничего не слышал из-за громогласного стука сердца.
Инге легко наклонилась и, подняв банку, протянула мне.
- Привет, - сказала она.
- Привет, - пискнул я.
- Помнишь меня? Мы с твоей сестрой в детстве дружили. А ты был тогда пухлым и краснощеким! - она весело рассмеялась.
Я с трудом кивнул.
Мне столько хотелось ей сказать, однако на всем нашем пути от магазина до дома я выдавил всего несколько слов - одним из которых стало жалкое:
- Спасибо.
- Да не за что. Еще увидимся, - сказала Инге. Она внезапно наклонилась ко мне и, обдавая мое ухо жаром своего дыхания, произнесла:
- Я помню не только это. Я помню всё.
- Правда? - пискнул я.
Однако она ничего не ответила. Лишь загадочно улыбнулась и исчезла, отступив во тьму.
Грета поставила еду перед матерью и сказала:
- Ешь.
- Это каша, - капризно произнесла мать. - Я не хочу ее, я устала. Я бы чего-нибудь другого поела...
- Нет, - непреклонно произнесла Грета.
- Но доча, я...
- Нет, - повторила Грета.
Мать надулась - однако все же приступила к еде. Тяжело было видеть ее в таком состоянии. Она сильно исхудала за все это время. Грета несла тяжесть заботы о семье на своих плечах - признаться, от меня толку было мало.
- Тебе надо выйти замуж, - прощебетала мать. - И муж будет нас содержать...
- Глупостей не говори, - отрезала Грета.
Позже, глубоким вечером, она отвела меня в нашу комнату и велела сесть за стол.
- Доставай тетрадь, - сказала Грета.
- Зачем?
- Ты делай, а не спрашивай. Доставай тетрадь, - сказала она. - Пиши.
- Что писать? - спросил я, держа в руках авторучку.
- Встречу вашу опиши. В подробностях. Чем вы занималась с этой змеюкой Инге. Что делали. О чем говорили, - Грета не сдерживала гнева. - Давай, пиши, Петер. А потом я тетрадь эту матери дам. Чтоб она почитала. Чтоб ей тоже стыдно за тебя стало.
Я положил ручку на стол.
- Не буду я ничего писать. Ты чокнутая.
- Это я-то чокнутая? - взвилась Грета, с грохотом опуская ладонь на стол. - А сам ты кто?
- Я Петер, - ответил я. - А ты - сука с рыбьей кровью.
Пощечина свалила меня со стула.
Секунду или две стояла тишина. Я пытался встать с пола, а Грета стояла надо мной, задыхаясь.
- Ты мне не брат, - наконец сказала она, и голос ее дрожал от ненависти. - Встань. Встань!
Я встал перед ней, готовый в любой момент кинуться на нее и свалить на пол. Гнев и мальчишеская злоба раздирали меня.
Грета сказала:
- Петер.
Я не отвечал, и она повторила громче:
- Петер!
- Да, - угрюмо ответил я.
- Злишься? - Грета глядела на меня в упор.
Я вновь промолчал.
По правде говоря, мой первый запал уже прошел, и теперь мне больше было стыдно за свой гнев. Но я ничего не сказал.
Не получив ответа, моя сестра как-то странно, мучительно вздохнула.
- Ладно, - сказала она. - Ладно! Я погорячилась.
- Да.
- Не "да"! - мгновенно вспылила она. - Ты тоже был неправ.
- Угу, - буркнул я.
Грета наклонилась передо мной и выставила вперед щеку. Она всегда так делала в случае ссор.
- Тогда мир? Поцелуй сестру.
- Это глупо, - пробурчал я. - Не буду.
- Целуй, я сказала.
Изнывая от стыда, я чмокнул Грету в ее горячую щеку. Сестра испустила тяжелый вздох и выпрямилась.
- Зачем тебе эта Инге? - спросила она без обиняков.
Я пожал плечами.
Ответ казался мне очевидным.
- Я люблю ее.
- Зачем? - спросила Грета.
- Что зачем? - я был поставлен в тупик.
- Зачем ты ее любишь?
Я не знал, что ответить.
- Потому что, - наконец сказал я.
Грета некоторое время рассматривала меня, а затем вдруг наклонилась и молча потянулась к моим губам.
Я немедленно отстранился.
- Ты чего? - спросил я в ужасе.
- Ты мог бы выбрать меня, - словно в забытьи произнесла Грета. - Зачем она?
- Ты соображаешь, о чем говоришь?
Я толкнул ее в грудь, и Грета без сил села на кровать. Я не видел ее глаз - все тонуло в сплошной тьме. Однако я слышал ее тусклый голос.
- Мне все равно, Петер. Я помню всё.
Она схватила меня за руку. Я сопротивлялся, как мог, однако Грета была сильнее. Вскоре мы лежали в одной постели, и там было тесно и жарко, и исчезли все преграды. Грета восседала на мне, и в мои уши лился ее голос.
- Я ничего не забыла, Петер, - ее пальцы бегали по моему телу, заставляя меня испытывать жгучий, мучительный стыд. - Я помню всё, до единой подробности.
- Рагнар, - произнес я в отчаянии.
- Рагнар? - удивилась она.
Она легла рядом, и ее мокрые волосы упали мне на лицо.
- Ты ведь убьешь меня, - тоскливо произнес я. - Рагнар всегда меня убивал.
- Нет, - ответила Грета. - Никогда. Сначала я убью эту змею Инге.
Я высвободился из ее хватки и повалил сестру. Мои пальцы в темноте нашли ее тонкую шею и сомкнулись. Грета лежала подо мной, и ее расширившиеся глаза были полны удивления.
- Почему? - тоскливо спросил я.
- Ты - мой возлюбленный, - ответила Грета с трудом, - а Инге всегда нам мешала. И я убью ее.
- Нет, - прошептал я.
Наваждение исчезло. Я сообразил, что - без учета всех этих обратившихся в прах миров - что я лежу голым на собственной голой сестре, и мои пальцы сжимают ее горло.
- Ох, - сказал я.
Я выпустил Грету и сел на кровати.
Она продолжила лежать.
- Петер... Куда ты? Петер, остановись. Петер, я приказываю тебе!
Но я уже оделся. Шумно дыша, я вывалился из квартиры и сбежал вниз по лестнице, оставив и Грету, и мать, и всю свою прошлую жизнь позади.
Подумав, я выбрал Норвегию. Мальчишке трудно попасть туда, но если прибиться к бродячим цыганам... Или к бомжам. Или еще к кому-нибудь. Неважно.
Я должен покинуть этот город.
Без меня Инге и Грета не убьют друг друга. Если повезет - мы не встретимся до глубокой старости, и круг насилия не сомкнется до того момента. Конечно, избежать его никогда полностью не удасться - но можно ведь его отложить.
Если постараюсь, они не найдут меня.
До поры до времени.
Я шел, снедаемый тоской, потому что не верил до конца, что смогу хотя бы страну покинуть. Хотя бы город.
"Анне. Ты будешь у нас королевой, - вспомнил я слова Греты, сказанные ею в глубоком детстве. - А ты, Эрик, будешь ее верным рыцарем. А вот ты, злюка Освальд... А у тебя в этой истории печальная судьба. Ты будешь злыднем".
В этом мире коты не разговаривают.
Как странно.
Образ тела
Рагнар берет с подставки изукрашенный нож, проверяет его остроту подушечкой большого пальца, затем искоса смотрит на меня и говорит:- Будем умирать?
- Нет, - отвечаю я ему.
Рагнар громко и раскатисто смеется. Его волосатый кадык ходит вверх-вниз - зрелище неаппетитное. Я отвожу глаза, морщусь. Я связан. Прикручен веревками к этому чертовски неприятному стулу. Рагнар заходит мне за спину - и одной рукой запрокидывает мой подбородок, а другой практически без нажима проводит по моей шее лезвием. Боль вспыхивает мгновением позже.
- Отправляйся к престолу Его.
Вся моя жизнь, память моя, личность - все это обращается в алую брызжущую агонию, в единое мгновенье заслонившую мир. С громким всхрипами и влажным фырканьем из раны вырывается не только кровь - но и сам я, целиком и без остатка, алыми густеющими брызгами оседая на собственной груди, на руках, на выбивающих дробь ногах, на полу.
Наконец я вытекаю полностью и перестаю быть.
Когда меня, новорожденного, только привезли из роддома, Грета одной из первых осмотрела меня и спросила:
- Мама, а это правда мой братик?
- Тшшш... Ты что такое говоришь? - сказала мама, одной рукой баюкая меня. - Конечно, это твой брат. Его зовут Петер.
- У него неприятные глаза, - задумчиво произнес Грета, заглядывая мне в лицо. - Смотрит так...
По правде говоря, у Греты тоже были неприятные глаза. Чуть блеклые, будто бы рыбьи, внимательные и цепкие - чрезмерно мудрые для ее невеликого возраста. Меня это насторожило, и я на всякий случай приготовился защищаться. Средств у меня было немного: лишь помощь матери. Однако мать была сильнее физически, чем Грета, и я надеялся на нашу победу.
Грета провела пальцем по моей щеке, царапая кожу ногтем. Я сморщил лицо. Грета оттянула мое веко вниз и стала глядеть прямо в открывшийся зрачок.
- Не делай так, - раздраженно произнесла наша мать.
- Мама, я только посмотрю, - стала оправдываться Грета.
- Убери руку!
Грета отступила обратно во тьму.
- Хорошо, - сказала она, и в голосе ее появились обиженные нотки. - Пойду поделаю уроки.
- Ох, - вздохнула мать, баюкая меня.
Я же молчал, застывший от ужаса. В тот миг, когда Грета оттянула мое веко - с ее лица будто бы слетела небрежно надетая маска, и я понял, где видел эти ужасные блеклые глаза.
Глаза Рагнара.
Жалкий, беспомощный, запертый в этом пухлом розовом теле, я расплакался. Моя мать неверно истолковала этот плач. Я попытался воззвать к ней, предупредить о темной сущности Греты, однако мать просто обнажила грудь и поднесла меня к своему красному соску.
Позже я лежал в кроватке, плотно спеленутый с головы до ног, будто крупная белая личинка - а Грета сидела рядом, разложив на полу кукол. Я слышал, как она шепчет им:
- Анне. Ты будешь у нас королевой. А ты, Эрик, будешь ее верным рыцарем. А вот ты, злюка Освальд... А у тебя в этой истории печальная судьба. Ты будешь злыднем.
Мурашки пробежали по коже от ее вкрадчивого голоса.
Она выпрямилась - я слышал, как прошуршал ее комбинезон с кенгуриной сумкой на животе - и заглянула ко мне внутрь.
- Ох, Петер, - сказала Грета задумчиво.
Я лежал.
Более мне ничего не оставалось.
- Я тебя ненавижу, - сказала она. - Это очень грешно, и я прошу Боженьку, чтобы он исправил меня. Ты же мой братик, а я к тебе даже прикоснуться без злости не могу. Почему я такая злобная? - вопреки ее словам, в этом голосе не было раскаяния. Лишь вдумчивая рефлексия.
- На тебе знак Дьявола, - наконец сказала Грета.
Сказав это, она ушла.
Я понимал, конечно, что Грета не будет убивать меня прямо сейчас. Пути наших судеб были проторены заранее. Мы могли лишь ступать по ним, ожидая, когда же подойдет конец сего пути. Я умру в один день с Гретой; я знал это. И случится это не сегодня, и не завтра. Но даже зная это, я все-таки нервничал.
Я принялся изучать этот мир.
Я наблюдал за игрой света и тени на потолке. Я вдыхал этот загрязенный воздух. Я пил молоко. Я мочился. Я переваривал пищу. Я плакал, выражая свои эмоции - от гнева и страха до обыкновенного недовольства. День сменялся еще одни днем, а я по-прежнему был беспомощен. У меня прорезались зубы, и я решил, что хватит уже отлеживаться.
Я вытянул руку и посмотрел на эти розовые сосиски, которые служили мне пальцами. Жалкое зрелище. Я потянулся мыслью к своим ногам. Я ощущал их словно сквозь вату - мышцы еще не развились в достаточной степени. Я шевельнул ногой. Она не отреагировала как нужно - я хотел, чтобы вышел пинок, но у меня получилось лишь чиркнуть себя по другой ноге. Впрочем, надо же с чего-то начинать.
Надо мной нависла тень. Грета.
Сестра часто приходила ко мне, чтобы поговорить. Ее тянуло ко мне, как магнитом. За эти месяцы я свыкся, сжился с ней, и даже ее мерзкие рагнаровские глаза казались мне весточкой из нашего родного мира. Мы с Рагнаром были друзьями. Как же давно это было? Прошлое терялось во мраке. Сколько миров мы пересекли вместе - все трое? Сотни, тысячи?
Я позабыл, если честно.
Я сосредоточился на Грете.
Она стояла, навалившись грудью на перекладину кровати, и с наслаждением грызла леденец.
- Ты хочешь ходить, - сказала она скорее утвердительно, чем вопросительно. - Для чего?
Ответить я не мог, да ей ответ и не нужен был.
- Ты хочешь убить маму, - заключила Грета. - Я расскажу про тебя Инге. Мы придем и задушим тебя.
Зачем?
Ты ведь погибнешь со мной, Рагнар, мерзкое ты создание.
Я попытался перевернуться на живот, беспорядочно размахивая всеми конечностями. Грета с подозрением наблюдала за мной - а потом сказала:
- Он обкакался, наверное. Мам! Мам! А Петер обкакался! - с этими словами она отступила во тьму.
Вместо нее из тьмы выступила мать и озабоченно принюхалась.
Когда мне было три года, Инге вернулась в наш город и вновь поступила в тот же класс, где училась Грета. Они с отцом - толстым инженером в твидовом пиджаке, господином Мейстером - уезжали в Норвегию, где три года прожили у родственников. Почему они уезжали? Вероятно, это было связано с профессией господина Мейстера. Как бы то ни было, Инге вернулась сюда, и я на выходных увидел ее незамутненным взором - когда она зашла в гости к Грете.
Я в этот момент сидел на кухне и пытался разговорить нашего трехмесячного котенка, Митци. В этом безумном мире кошки не умеют разговаривать. Я понял это не сразу. Грету, по правде говоря, это тоже безумно удивляло.
- В Индонезии исповедуют буддизм, - говорила она матери, а та лишь кивала:
- Наверное, доча.
- Мю Цефея меньше Солнца, - утверждала Грета.
- Как скажешь, - отвечала мать.
- А порох получается из апатита, соли и угля, - в отчаянии произнесла Грета, и только тогда мать отреагировала:
- Там вроде селитра, а не апатиты. Хотя я не уверена...
- Понятно, - ответила Грета.
Я знал не так много, как Рагнар. Он всегда был умнее меня, но и - злее и нетерпимее. Потому мы и стали врагами. Враг мой, Рагнар. Мы с Гретой сидели на залитом солнцем детской площадке, и она отряхивала мои ноги от песка.
- Ты неряха, Петер, - отчитывала меня сестра.
- Да, - отвечал я.
В такие моменты я не мог поверить, что Грета убьет меня, или я убью ее. Мы не общались с ней слишком часто - она избегала общения, да и я тоже - однако мы все-таки были братом и сестрой. Она подарила мне бумажную снежинку на день рождения.
Но мы шли по проторенным заранее тропам. С судьбой бороться бесполезно. Круг насилия разорвать невозможно - даже любовь стала в нем еще одним жерновом. Рано или поздно мы с Гретой придем к одному итогу.
Был солнечный день. Я сидел и тормошил котенка, пытаясь заставить его выучить хотя одно слово.
- Петер. Ну же, скажи - "Петер", - повторял я.
Котенок лишь мяукал.
Я сдавил его маленькое тельце. Митци зашипел и вывернулся, да еще и цапнул меня за палец. Вскрикнув, я побежал в зал за зеленкой. Мама всегда учила меня, что с зеленкой можно не бояться заражения.
В зале сидела Грета со своей подружкой. Они увлеченно болтали о чем-то, держась за руки. Инге была маленькой, рыжеволосой и с удивительными глазами - янтарно-карими, будто бы золотыми.
Я замер на пороге.
Я узнал эти глаза. Я все ждал, когда же она появится. А она появилась давным-давно, только исчезла на три долгих года - и теперь вернулась вновь. Слова застряли у меня в горле.
Жалкий трехлетний мальчишка, кто я перед ней...
Хотя и ей не больше девяти, и она тощая девчонка маленького роста. Да. Надо помнить об этом.
Я шагнул в зал.
Инге с Гретой не обратили на меня никакого внимания. А я попытался сказать, попытался хоть как-то привлечь к себе внимание, хоть чем-то заинтересовать ее.
И я сказал:
- А меня котенок укусил.
- Это твой брат, Грета? - поинтересовалась Инге.
- Угу. Это Петер, - недовольно произнесла Грета. - Куда он тебя укусил? Покажи мне.
- Неа, - я замотал головой.
- Тогда зачем говоришь все это? - вспылила Грета. - Иди к себе, болван.
Она швырнула в меня плюшевого зайца. Я убежал.
- Дурак! - донеслось до меня.
А Инге рассмеялась.
Я нашел способ встретиться с Инге. Я узнал, где она живет - в соседнем квартале. Каждое утро мать с Гретой уходили из дома: мать на работу, Грета - в школу. Меня они запирали в квартире. Дверь был можно было открыть изнутри, однако мне
строго-настрого запрещалось делать это.
В тот день я нарушил запрет.
Одевшись по погоде, я открыл дверь и вышел на лестничную площадку. На мне была теплая одежда. На голове - меховая шапка с ушами, подвязанными на макушке. На руках варежки, ноги - в теплых сапогах. Я ткнул дверь, и она медленно и величественно закрылась, щелкнув напоследок замком. Было немного страшно.
Преодолев лестницу, я проковылял мимо вахтерши и вышел на улицу. В лицо мне ударил холодный знобкий ветер. Щеки тут же запылали. Я сморщился и поглядел наверх. Небо над мной были затянуты хмарью. Я поправил шапку, от которой начала уже мокреть голова, и направился к Инге.
Я знал, что сейчас она в школе. По моим прикидкам, дома она будет через полчаса. Грета доберется до дома раньше - минут на десять или около того. Она придет, а меня уже нет. Тут и поднимется тревога. Грета забьет в набат. Но лишь так смогу встретиться с Инге без назойливого присмотра Рагнара.
Я шел по улице, переваливаясь, как пингвин. В этом безумном мире пингвины живут на Южном полюсе. Подумать только. А нас когда-то учили, что пингвины живут в Арктике. Даже говорили так: медведи - на Юге, пингвины - на Севере, и никому им не быть вместе.
- Привет, малыш. А ты чего здесь? - спросила у меня ласково пожилая женщина, склонясь надо мной. - Где твоя мама?
Я поглядел в ее выцветшие глаза и ответил:
- Мама вон в том квартале. Я к ней иду.
- Давай я тебя отведу, - сказала она.
- Хорошо.
Выбора у меня не было. Лучше она, чем кто-то другой. Увы, но детям запрещается путешествовать в одиночку.
Она взяла меня за руку.
- Какая у тебя интересная шапка, - сказала она.
- Мама в Любеке купила, - ответил я рассеянно.
Вместе мы отыскали нужный мне дом. Я сверился с цифрой на его стене, после чего сказал:
- Спасибо. Вы очень мне помогли. Теперь я пойду.
- Подожди, - сказала пожилая женщина. - Давай я тебя прямо к маме отведу.
- Нет, - ответил я. В мои планы это не входило.
Однако она подхватила меня за руку и повела наверх. Я мог лишь трепыхаться. Хорошо хоть, что здесь не было домофона. Возле нужной мне квартиры я остановился и сказал:
- Вот.
- Посмотрим... - сказала она и нажала кнопку звонка.
Никто не ответил.
Конечно, ведь никого не было дома.
- И что делать? - растерянно произнесла она. - Твои мама и папа когда приедут?
- Не знаю, - насупился я.
Мы стояли так до тех пор, пока в подъезде не раздались мне знакомые голоса. Один принадлежал Инге, другой - тут я зло закатил глаза - сестре моей Грете. Инге была в своей милой баллониевой куртке. Грета тоже была в баллониевой куртке -но она милой мне не показалась. Скорее страшной.
Завидев меня, Грета остановилась и уперлась руками в бока.
- Петер?! А ты что здесь забыл? Тебе место дома!
- Хихи, - сказала Инге.
Видимо, гнев Греты рассмешил ее.
Сестра же решительно зашагала к нам.
- Это твоя сестра? - заботливо спросила пожилая женщина.
- Да, - ответил я.
Грета больно схватила меня за плечо. Не обращая никакого внимания на остальных, сестра принялась хлестать меня по щекам. Она била молча и с каким-то остервенением. Старая женщина воскликнула: "Ох!" - но ничего не сделала.
- Идиот, - тяжело дыша, выдохнула Грета. - Пошли домой, я там все маме расскажу. Она тебе добавит.
В ее глазах я видел застарелую ненависть Рагнара и потому ничему не удивлялся. Однажды это должно было случиться, и почему бы и не сейчас?
Я покорно склонил голову.
Грета сорвала с меня шапку с ушами и ударила ей же.
- Может, он тебя из школы хотел встретить... - попыталась заступиться за меня Инге, но Грета перебила ее:
- Вот еще!
Сестру всю трясло от гнева. Проходя мимо Инге, она толкнула ее плечом.
- Ой! Ты чего? - удивилась Инге.
- Ничего! - грубо ответила Грета. - Пошли, Петер, тебе тут делать нечего.
Уже на улице она затащила меня в какую-то подворотню, чтобы никто не видел, и прошипела мне прямо в лицо:
- Я тебя удушу. Точно удушу.
"Верю", - ответил я про себя, мысленно обращаясь к Рагнару.
Однако в этот момент передо мной стоял не только Рагнар, но и моя сестра Грета.
И я сказал:
- Извини. Я хотел посмотреть на Инге.
- Зачем? - иезуитски спросила Грета.
- Потому что я ее люблю.
Грета отшатнулась от меня, будто ее ударили в лицо. Затем, ничего не сказав, она схватила меня за руку и потащила по слякоти домой. В глазах ее стояли слезы.
Инге перестала появляться в нашем доме. Грета поссорилась с ней. Навсегда, как она сказала. Вскоре Инге вместе со своим отцом снова уехали в Норвегию.
Это было ожидаемо.
Время для Инге еще не пришло. Я знал, что однажды она к нам вернется. И мы с Рагнаром снова убьем друга друга ради нее, и ее тоже убьем. Таков круг насилия. Наказание, придуманное для нас чьим-то искаженным разумом. Из миров соткана цепь - и каждое ее звено отличается от соседнего лишь малым числом искажений; но масса отличий нарастает, как снежный ком - мы с каждым разом все дальше удаляемся от изначального мира по этой цепи, чтобы попасть... куда?
В мир, лишенный насилия?
Мир, в котором мы сможем разорвать этот проклятый круг? Не знаю. Но в одном я уверен: последний мир будет чудовищно от нас далек. Абсолютно чужд.
И почему мы?
Или эта судьба в той или иной степени уготована всем? Я не знаю. Рагнар и я... Инге.
Я вздохнул. И вернулся к выполнению домашнего задания. По правде говоря, я в нем ничего не смыслил. Эти задания для пятого класса чересчур сложные.
Пол скрипнул, и я невольно вздрогнул. Вот и она. С годами она стала очень высокой и такой же громогласной, как и он, Рагнар, в прошлом нашем мире.
- Ну? - требовательно спросила Грета, появляясь в дверях.
- Почти сделал, - сказал я.
- Ну-ка, покажи, - сестра подошла поближе и склонилась над моей тетрадью. - Ничего ты не сделал, болван бессовестный, маленький лгун. Где? Покажи, где ты сделал?
- Вот, - сказал я.
Даже не поглядев в тетрадь, она отвесила мне затрещину.
- Чтоб к семи часам все закончил. Затем пойдешь в магазин и купишь все что нужно. Список на столе. Ужин надо из чего-то готовить.
- А ты?
- А я буду обстирывать тебя, - с ненавистью произнесла она, выделяя каждое слово. - Мама болеет, а тебе все равно, как я погляжу.
- Неправда! - возмутился я.
- Ну-ну, - сказала Грета, скрестив руки под грудью.
- Да!
Грета все лжет.
Рагнар...
С годами мне все труднее было думать о Грете, как о старом моем враге Рагнаре. О прошлых воплощениях Рагнара памяти и вовсе не осталось. Осталось лишь ощущение чего-то древнего и непрерывного.
Закончив с уроками, я схватил список со стола и отправился в супермаркет. Там я затарился по полной и собирался уже в обратный путь, когда меня окликнули:
- Петер!
Возле кассы стояла стройная девушка в меховом пальто. У ней была длинная коса и необычные янтарно-карие глаза. Я уронил пакеты на пол. Банка сардин выкатились оттуда, как колесо - и оказалась у ног девушки. Я же почти ничего не слышал из-за громогласного стука сердца.
Инге легко наклонилась и, подняв банку, протянула мне.
- Привет, - сказала она.
- Привет, - пискнул я.
- Помнишь меня? Мы с твоей сестрой в детстве дружили. А ты был тогда пухлым и краснощеким! - она весело рассмеялась.
Я с трудом кивнул.
Мне столько хотелось ей сказать, однако на всем нашем пути от магазина до дома я выдавил всего несколько слов - одним из которых стало жалкое:
- Спасибо.
- Да не за что. Еще увидимся, - сказала Инге. Она внезапно наклонилась ко мне и, обдавая мое ухо жаром своего дыхания, произнесла:
- Я помню не только это. Я помню всё.
- Правда? - пискнул я.
Однако она ничего не ответила. Лишь загадочно улыбнулась и исчезла, отступив во тьму.
Грета поставила еду перед матерью и сказала:
- Ешь.
- Это каша, - капризно произнесла мать. - Я не хочу ее, я устала. Я бы чего-нибудь другого поела...
- Нет, - непреклонно произнесла Грета.
- Но доча, я...
- Нет, - повторила Грета.
Мать надулась - однако все же приступила к еде. Тяжело было видеть ее в таком состоянии. Она сильно исхудала за все это время. Грета несла тяжесть заботы о семье на своих плечах - признаться, от меня толку было мало.
- Тебе надо выйти замуж, - прощебетала мать. - И муж будет нас содержать...
- Глупостей не говори, - отрезала Грета.
Позже, глубоким вечером, она отвела меня в нашу комнату и велела сесть за стол.
- Доставай тетрадь, - сказала Грета.
- Зачем?
- Ты делай, а не спрашивай. Доставай тетрадь, - сказала она. - Пиши.
- Что писать? - спросил я, держа в руках авторучку.
- Встречу вашу опиши. В подробностях. Чем вы занималась с этой змеюкой Инге. Что делали. О чем говорили, - Грета не сдерживала гнева. - Давай, пиши, Петер. А потом я тетрадь эту матери дам. Чтоб она почитала. Чтоб ей тоже стыдно за тебя стало.
Я положил ручку на стол.
- Не буду я ничего писать. Ты чокнутая.
- Это я-то чокнутая? - взвилась Грета, с грохотом опуская ладонь на стол. - А сам ты кто?
- Я Петер, - ответил я. - А ты - сука с рыбьей кровью.
Пощечина свалила меня со стула.
Секунду или две стояла тишина. Я пытался встать с пола, а Грета стояла надо мной, задыхаясь.
- Ты мне не брат, - наконец сказала она, и голос ее дрожал от ненависти. - Встань. Встань!
Я встал перед ней, готовый в любой момент кинуться на нее и свалить на пол. Гнев и мальчишеская злоба раздирали меня.
Грета сказала:
- Петер.
Я не отвечал, и она повторила громче:
- Петер!
- Да, - угрюмо ответил я.
- Злишься? - Грета глядела на меня в упор.
Я вновь промолчал.
По правде говоря, мой первый запал уже прошел, и теперь мне больше было стыдно за свой гнев. Но я ничего не сказал.
Не получив ответа, моя сестра как-то странно, мучительно вздохнула.
- Ладно, - сказала она. - Ладно! Я погорячилась.
- Да.
- Не "да"! - мгновенно вспылила она. - Ты тоже был неправ.
- Угу, - буркнул я.
Грета наклонилась передо мной и выставила вперед щеку. Она всегда так делала в случае ссор.
- Тогда мир? Поцелуй сестру.
- Это глупо, - пробурчал я. - Не буду.
- Целуй, я сказала.
Изнывая от стыда, я чмокнул Грету в ее горячую щеку. Сестра испустила тяжелый вздох и выпрямилась.
- Зачем тебе эта Инге? - спросила она без обиняков.
Я пожал плечами.
Ответ казался мне очевидным.
- Я люблю ее.
- Зачем? - спросила Грета.
- Что зачем? - я был поставлен в тупик.
- Зачем ты ее любишь?
Я не знал, что ответить.
- Потому что, - наконец сказал я.
Грета некоторое время рассматривала меня, а затем вдруг наклонилась и молча потянулась к моим губам.
Я немедленно отстранился.
- Ты чего? - спросил я в ужасе.
- Ты мог бы выбрать меня, - словно в забытьи произнесла Грета. - Зачем она?
- Ты соображаешь, о чем говоришь?
Я толкнул ее в грудь, и Грета без сил села на кровать. Я не видел ее глаз - все тонуло в сплошной тьме. Однако я слышал ее тусклый голос.
- Мне все равно, Петер. Я помню всё.
Она схватила меня за руку. Я сопротивлялся, как мог, однако Грета была сильнее. Вскоре мы лежали в одной постели, и там было тесно и жарко, и исчезли все преграды. Грета восседала на мне, и в мои уши лился ее голос.
- Я ничего не забыла, Петер, - ее пальцы бегали по моему телу, заставляя меня испытывать жгучий, мучительный стыд. - Я помню всё, до единой подробности.
- Рагнар, - произнес я в отчаянии.
- Рагнар? - удивилась она.
Она легла рядом, и ее мокрые волосы упали мне на лицо.
- Ты ведь убьешь меня, - тоскливо произнес я. - Рагнар всегда меня убивал.
- Нет, - ответила Грета. - Никогда. Сначала я убью эту змею Инге.
Я высвободился из ее хватки и повалил сестру. Мои пальцы в темноте нашли ее тонкую шею и сомкнулись. Грета лежала подо мной, и ее расширившиеся глаза были полны удивления.
- Почему? - тоскливо спросил я.
- Ты - мой возлюбленный, - ответила Грета с трудом, - а Инге всегда нам мешала. И я убью ее.
- Нет, - прошептал я.
Наваждение исчезло. Я сообразил, что - без учета всех этих обратившихся в прах миров - что я лежу голым на собственной голой сестре, и мои пальцы сжимают ее горло.
- Ох, - сказал я.
Я выпустил Грету и сел на кровати.
Она продолжила лежать.
- Петер... Куда ты? Петер, остановись. Петер, я приказываю тебе!
Но я уже оделся. Шумно дыша, я вывалился из квартиры и сбежал вниз по лестнице, оставив и Грету, и мать, и всю свою прошлую жизнь позади.
Подумав, я выбрал Норвегию. Мальчишке трудно попасть туда, но если прибиться к бродячим цыганам... Или к бомжам. Или еще к кому-нибудь. Неважно.
Я должен покинуть этот город.
Без меня Инге и Грета не убьют друг друга. Если повезет - мы не встретимся до глубокой старости, и круг насилия не сомкнется до того момента. Конечно, избежать его никогда полностью не удасться - но можно ведь его отложить.
Если постараюсь, они не найдут меня.
До поры до времени.
Я шел, снедаемый тоской, потому что не верил до конца, что смогу хотя бы страну покинуть. Хотя бы город.
"Анне. Ты будешь у нас королевой, - вспомнил я слова Греты, сказанные ею в глубоком детстве. - А ты, Эрик, будешь ее верным рыцарем. А вот ты, злюка Освальд... А у тебя в этой истории печальная судьба. Ты будешь злыднем".
В этом мире коты не разговаривают.
Как странно.
Я Ватник Не мое разная политота
«Все безнадежно», — печальные откровения бойца украинской «Альфы»
Несколько историй из рубрики «Жесть»
Первый рассказ от бойца спецподразделения «Альфа», которого на 10 дней отпустили в отпуск. Рассказывает, что все это безнадежно. Местное население — не в…безное. Боец не понимает, ради чего все это. Показывает «мобилку», открывает список контактов. Говорит, что половину уже можно удалять. Этих ребят уже нет. Только за последний месяц погибли 40 человек, которых он знал лично и с которыми общался. Предчувствует, что, поехав опять в зону АТО, не вернется. За время отпуска хочет успеть нотариально оформить все документы на маму. Рассказывает, что те новобранцы, которые прибывают в зону АТО, — это пушечное мясо. В глазах — страх. Мало что умеют. Опытные бойцы между собой договорились не завязывать дружбу с новобранцами. Боятся привыкнуть. Боятся дружить. Потому что потом будет больно.
В соседнем подъезде живет мама контрактника. Никакие уговоры не действуют — она наотрез отказывается публично об этом говорить. Ей стыдно. Ей стыдно выглядеть не патриотично. Сын по телефону плачет. Их заставили копать окопы. В окопы подходит вода. По щиколотку. Потому что высокие грунтовые воды. Обувь, на размер больше, промокает. Ребята сидят в окопах с водой. Как только вечереет — нет спасения от комаров. Едят заживо. Ребятам дали полбуханки серого хлеба и консервы (кильки в томате). На целый день.
Другая мама вне эфира рассказывает следующее. Побриться нечем. Ребята зарастают так, что снаружи мало чем отличаются от чеченцев. Голову помыть — это целая проблема. Большинство времени ходят в шлеме. Голова потеет, волосы жирнеют, чешутся. Чтобы избежать вшей, друг друга стригут. Фатально не хватает носков и трусов. Здоровые мужчины, которые целый день ходят в тяжелой обуви, вечером стесняются разуваться. Запах несусветный. Принять нормальную ванну — это основная мечта. Хоть как-то моются впопыхах — потому что вода на вес золота. Многие забыли, что такое чистить зубы. Вода для них ценнее бронежилета. Солдат рассказывает, что больше всего мечтает выспаться на кровати.
Еще одна история. Ребятам 20–21 год, учатся во Львовской политехнике. Когда пришли повестки, родители бросились искать кредиты. Чтобы искупить сына от зоны АТО, просят 1200–1500 долларов. Мамы в шоке. Одна продала все позолоченные украшения. Другая, бегает по врачам в поисках справки о фиктивной болезни. Родители говорят, что работники военкоматов — просто в кураже. «Бабло» валит круглосуточно. Из Киева звонит товарищ. Откупился за 2000 долларов. Спрашивается, дешевле ли во Львове…
Другой парень пишет в приват: пришла повестка в мае (не на мобилизацию, а на призыв). Очень удивился, потому что впереди написания магистерских, защита и вручение дипломов. Он — аллергик с детства. В период мая—июля ежегодно переживает сильнейшую фазу аллергии. Из носа течет. Глаза красные, как у кролика. Сидит на антигистаминных препаратах. Кроме того, почти не видит левый глаз (зрение менее 10%). Несмотря на все — признали годным. Сказали, пусть мама придет — может, что-то и порешает. А мама на заработках. Больше всего вызвал насмешки его вопрос: в случае моего попадания в зону АТО, дадут ли мне таблетки против аллергии? Такого группового хохота парень еще никогда не слышал.
Другая история. Поэт, переводчик, писатель, устраивает литературные акции, издал несколько авторских книг. Сказали, что будут учить его стрелять из какой-то зенитной установки. Тот факт, что этот писатель за всю свою жизнь ничего тяжелее сумки с книгами не держал, никого не волнует. Или — художник. Очень тонкий, творческий, креативный человек, гей. Ни по каким показателям не годится не только на войну — даже к тяжелому физическому труду. Человек просто из другого теста. Готовит персональную выставку. Его голова болит, где достать качественную масляную краску — какая там война? Следит за своей внешностью и опрятностью. Разговоры о войне может послушать только из соображений новых сюжетов для полотен. Вот такие люди — далекие от любой милитарной тематики. Это же надругательство над ними.
Еще один парень, 30 лет, подпадает под мобилизацию. Да, он действительно был в армии. Все, чему научился, — хорошо мыть пол и быстро чистить картошку. Единое собрание он пропустил, потому что как раз в это время заболел корью и полтора месяца провалялся в лазарете. Автомата он не сложит. Формально, по документам он — стрелок. Но оружием пользоваться не умеет. И главное — не хочет. Потому что сейчас сотрудничает с международными фондами помощи детям-сиротам. Для него повестка станет личной трагедией. Потому что он ни психологически, ни профессионально не пригоден априори.
Другая история — из Тернополя. Отец троих несовершеннолетних детей (16, 8 и 2 годика) получил повестку. Человек имеет замечательную работу. Зарабатывает 9000 в месяц. Спрашивает: а государство будет обеспечивать мою семью на таком уровне, как сейчас это делаю я? Или вы хотите, чтобы я бросил работу с зарплатой 9000 и поехал рисковать жизнью за сумму, втрое меньшую?
Другая женщина позвонила. Ее крестник пошел добровольцем. Бросил несовершеннолетнюю дочь. Полгода никаких денег на содержание ребенка не высылает. Чужие люди ее кормят. Долги за квартиру уже перевалили за 2000. Когда дочка спрашивает папу о деньгах — рассказывает, что до сих пор еще никто ему не заплатил. А кое-кому из тех, кто получил ранения, написали «бытовая травма».
… Это — лишь часть из тех историй, которые ко мне стекаются. Всем этим людям — стыдно. Они боятся, что их обвинят в подрыве боевого духа и неправильно поймут. Я не могу им ничего обещать. Потому что под этим текстом гарантированно появятся пафосные комментарии на тему «Украина превыше всего, ради нее надо чем-то рискнуть» и так далее. Другие напишут, что все это выдумки, фамилии давай. Еще кто-то напишет, что автора надо немедленно послать на передовую — пусть гибнет за свою страну. А как погибнет-то так ему и надо.
Каждому из таких сообщений я не имею ничего противопоставить — кроме молчаливого стыда этих людей, из уст которых я пишу эти истории. Стыда за себя. Стыда за свои «неземные» требования к государству, которое 23 года их презирала. Они чувствуют свое бессилие перед эксплуатацией чувства патриотизма и долга. Они все всё прекрасно понимают.
По их поручению позвольте спросить у господина президента: а где ваши 1000 грн в день, которые вы обещали платить каждому солдату в случае своего избрания? Где страхование их жизни на 1000000 — как вы обещали в ходе избирательной кампании? Где ваше обещание, что в зоне АТО будут только добровольцы?
Ну, конечно же — у нас кризис, да-да… У нас люди напоминают бронежилеты, тогда как Украина занимает 4-е место в мире по экспорту оружия…
Остап Дроздов, журналист телеканала 112 Украина
Я Ватник Россия буквы Не мое разная политота
Подлянка.
Такой подлянки Кудимыч от неё не ожидал.
Сорок лет трудового стажа, тридцать восемь лет семейного, восемнадцать грамот и дипломов, две медали, три значка, семьдесят две премии, эквивалентные двум полулитрам и четырём пирожкам с мясом, шестнадцать бесплатных путёвок в разные стороны в пределах железного занавеса! Одна квартира, полтора дома, гараж, автомобиль «Опель» 1993 года выпуска!
И в итоге старшая дочь Марина приводит ему непьющего зятя! За что?!
Чем Кудимыч заслужил такое наказание? Столько лет он ждал, когда дочери подрастут и выйдут замуж, чтобы он, наконец, мог с полным основанием выпивать не в гаражах, забегаловках и служебных кабинетах, а в домашней обстановке. Ведь ни одного мужика за сорок лет в доме, кроме самого Кудимыча! Не считать же выпивкой в кругу семьи пять общенародных праздников, три церковных и четыре дня рождения! Да и то практически в окружении врагов, считающих бульки. А каждый глоток водки сопровождался такими взглядами, что радость опьянения так и не наступала! И приходилось отпрашиваться на свежий воздух, чтобы нормально отпраздновать с собратьями по семейному одиночеству.
Оптимально было бы заполучить сразу двух зятьёв. Но об этом классическом раскладе Кудимыч пока и не мечтал. Одного хотя бы. И вот когда он уже и не чаял, предпочитая проводить выходные дни в обществе соседа по даче Петра, старшенькая, которой уже стукнуло тридцать, подошла к нему и торжественно произнесла:
– Папа, постарайся завтра прийти домой вовремя и трезвым.
– Обижаешь, – ответил Кудимыч. – Одно из двух я всегда выполняю.
– В курсе, – хмыкнула Марина. – Потому и прошу перевыполнить обычную норму. Вовремя и обязательно трезвым. Обещаешь?
– Ты прям как наш бывший секретарь парторганизации, – шмыгнул носом отец. – Настойчивая.
– А разве не ты в автопарке был секретарём? – уточнила дочь.
– Вот я и говорю, – вздохнул Кудимыч. – В меня пошла. Хорошо. Назови причину, по которой я должен ограничить свой досуг?
– Завтра вечером к нам в гости придёт мой друг, – покраснев, сообщила Марина.
– Спасибо, – дрожащим голосом произнёс отец. – Спасибо, дорогая. Вот он, тот светлый день, ради которого стоило воспитывать двух дочерей. Спасибо.
– Пап, – прервала его дочь, – может, он тебе не понравится.
– Как! – возмутился Кудимыч. – Тебе нравится? А я чем хуже? А сегодня нельзя его привести? Я до завтра не доживу!
– Нет, папа, – ответила Марина. – Он живёт в другом городе, и приедет только завтра.
– С ночёвкой? – игриво поинтересовался отец.
– Как получится, – опустила глаза дочь.
– Я вам свою кровать уступлю, а сам на твоём диване лягу, – доверительно прошептал Кудимыч.
– Так на ней же и мама спит? – напомнила Марина.
– На кухню отправим, – отмахнулся отец. – На раскладушке перекантуется ради счастья дочери.
– Вовремя и трезвый, – напомнила Марина и вышла из комнаты.
– Радость-то какая, – вздохнул Кудимыч. – Пойду, прогуляюсь до разливухи. Сегодня ж я ничего не обещал.
***
На следующий день Кудимыч примчался домой, отпросившись с работы пораньше. Надо же было помочь по хозяйству. Но его ранний приход энтузиазма у жены и дочерей не вызвал. Они носились по квартире, убирали, готовили, сервировали стол. Первая нотка сомнения, как искорка дальней молнии, проскочила в сознании главы семейства, когда он заглянул в холодильник.
– На балкон вынесли? – невинно поинтересовался он у жены.
– Сядь, – ответила ему супруга. – Мне нужно тебе кое-что сказать.
– У меня давление, как у Белки и Стрелки, вместе взятых, – гордо ответил Кудимыч. – Стоя выслушаю.
– Спиртного сегодня не будет, – выдавила из себя жена.
– Когда это ты, мать, шутить научилась? – вымучил улыбку Кудимыч.
– Я серьёзно, – отрезала потенциальная тёща и, на всякий случай, сделала шаг назад, выставив, как рапиру, шумовку. – Маринкин друг непьющий. Поэтому надо показать, что наша семья ему соответствует. И попробуй только испортить знакомство!
– Вот так вот, – горько произнёс Кудимыч. – Вот тебе, отец и муж, ветеран труда и победитель соцсоревнований, благодарность! Где Марина?
– На вокзал пошла, – ответила жена, – с электрички Романа встречает.
– Я тоже прогуляюсь, – буркнул Кудимыч и выскочил из квартиры.
– Только попробуй выпить! – крикнула вслед жена, испугав троих соседей, разливавших водку на лестничной площадке этажом выше.
«Ничего, – думал ветеран автотранспорта, шагая к ближайшему магазину, – ничего. У меня ещё такого не было, чтобы я выпить не уговорил! Сейчас возьму две, нет, три сразу, и по квартире спрячу. Столько ждал зятя, а мне такое подсовывают!».
Кудимыч вернулся быстро. На входе в квартиру его привычно обыскала сначала младшая дочь, потом, более тщательно, жена. Он гордо держал руки поднятыми, презрительно ухмыляясь. Получив разрешение войти, ветеран промурлыкал: «Врагу не сдаётся наш гордый отец», разулся, прошёл в спальню, осторожно прикрыл дверь и набросил крючок. В окно была заблаговременно спущена верёвка, к которой он пять минут назад привязал пакет с тремя бутылками, аккуратно проложенными газетой.
***
К приходу гостя Кудимыча нарядили в белую рубашку с коротким рукавом, галстук с олимпийскими кольцами, ровесник Мишки-талисмана, отглаженные брюки от выходного костюма и сандалии, купленные лет пять назад в Ялте. Хозяин дома был трезв, тщательно выбрит второй раз за день и сурово поглядывал на уставленный разносолами стол. Он сегодня даже не ходил на работе в столовую, чтобы по всем параметрам соответствовать праздничному застолью.
– Они подходят! – торжественно объявила родителям младшая, поговорив с сестрой по телефону.
– А мне, похоже, они не подходят, – пробурчал Кудимыч и демонстративно скрылся в своей комнате. – Не мой размер.
Его супруга сбросила передник и вышла с дочерью в прихожую встречать гостя.
Вслед за Мариной в квартиру вошёл высокий худощавый блондин с букетом цветов, которые тут же без слов протянул матери подруги.
– Знакомьтесь, – смущенно произнесла старшая. – Это Роман.
Гость кивнул и покраснел буквально всей поверхностью головы. На лице проступили веснушки, волосы порыжели, уши стали похожи на переспевшую хурму в разрезе.
– Проходите, проходите, – засуетилась хозяйка. – Проголодались, небось, с дороги.
– Никаких внешних признаков болезни, – недоумённо пробормотал Кудимыч, выглядывая в дверную щёлку. – И с чего, спрашивается, не пить человеку? Ладно, проверим.
Мама с дочерьми прошла в гостиную, а гость направился мыть руки. Глава семейства оценил обстановку и встал напротив санузла.
Роман вышел и наткнулся на Кудимыча, расставившего руки для объятий.
– Радость моя! – торжественно произнёс хозяин. – Не хотите ли отпраздновать наше знакомство в мужском кругу?
Гость отпрянул, уткнувшись спиной в дверь туалета.
– Там свободно, – гостеприимно улыбнулся Кудимыч.
– Папа! – крикнула Марина, своевременно выскочившая из комнаты.
– Да, я её папа, – гордо подтвердил хозяин. – И люблю, как говорил один известный киноартист, выпить под абсолютно любую закуску.
– Идём, Рома, – Марина потянула гостя за рукав.
– А меня уже и не зовут? – буркнул Кудимыч. – Ладно, выпить не разрешают, но в пище отказывать!
– Юмор – наш семейный недостаток, – вздохнула Марина. – Пойдёмте, папа, Рома.
– Другое дело, – хмыкнул глава семейства. – Старших надо уважать. Да, молодой человек?
– Конечно, – кивнул гость.
– Так я несу? – обрадовался Кудимыч. – Уважите человека, родившего эту красавицу?
– Я не пью, – промямлил Роман.
– И это вы называете уважением? – вздохнул хозяин дома. – А я за своего зятя готов печенью пожертвовать.
– Салатику? – спросила младшая у усаживающегося гостя.
– Он с чем? – поинтересовался Роман.
– Оливье с отварной говядиной, – с гордостью ответила за маму Марина.
– Я мясо не ем, – резко ответил гость. – И рыбу, кстати, тоже.
– Вот к чему отказ от выпивки приводит! – воскликнул Кудимыч. – Уже и мясо кушать смысла нет! Так и до налога на бездетность недалеко!
– А Мариночка нам ничего не сказала, – вздохнула хозяйка.
– Мы вместе ещё не обедали, – пожала плечами старшая. – Кстати, я тоже вегетарианка.
– Давно? – поперхнулась куском курицы её сестра.
– А вот с этой минуты, – ответила Марина. – Сейчас я нам с Ромой овощного салату и картошки положу. Да, Ромочка?
Гость скромно кивнул.
– Да, мать, – вздохнул Кудимыч. – До чего гиподинамия молодёжь довела. Вы не из евреев, дорогой зятёк?
Роман снова густо покраснел и отрицательно покачал мгновенно порыжевшей шевелюрой.
– Чего это я! – хлопнул себя хозяин по лбу. – Мой сосед по даче Петя аналогичной неоднозначной национальности. Так он всё подряд кушает! И свининку жареную с яйцом обожает. И сверху лучком зелёным погуще. Одна беда, водку только охлаждённую пьёт. Я с ним прямо измучился. В магазин сгоняем, организм, понимаешь, уже на грани межконфессионного конфликта, а он заявляет: «Пока до нужной температуры спиртное не доведём, пить не буду!». А крюшончик вам можно?
– Пожалуй, – кивнул гость.
– Замечательно, – обрадовался Кудимыч. – И я с вами за компанию.
Хозяин налил розоватый напиток в два бокала:
– Выпьем за ваше с Маринкой счастье!
И сам быстро сделал два больших глотка.
– Стоять! – крикнула хозяйка дома, только что вернувшаяся из кухни. Она натёрла морковки, нарезала в неё кураги и орехов, заправив оливковым маслом с лимонным соком. – Что это вы пьёте?
– Крюшончик, – промурлыкал Кудимыч, хитро улыбаясь.
– Я же никакого крюшона не делала! – воскликнула хозяйка. – Вот, сок яблочный стоит.
– Что я, уже супруге и помочь не могу, – обиделся глава семейства. – Практически безалкогольный напиток. Пейте, Ромочка. Всего-то пол-литра водки на два литра компота. Даже детям для аппетита можно.
– Папа! – воскликнула Марина. – В сок ничего не подливал?
– Обижаешь, – ответил Кудимыч. – Зачем столько водки зря переводить? Ладно, буду теперь младшего зятя ждать. Может, с ним повезёт больше.
Он стремительно выскочил из-за стола, прихватив с собой кувшин с крюшоном и бокал.
– Пойду сам с собой отмечать знакомство с зятем. А завтра на дачу уеду, к Пете. Там и оставшиеся припасы пригодятся. Он мне компанию всегда составит. Да, Марина, моё предложение по поводу кровати остаётся в силе. Несмотря ни на что. А ты, мать, на раскладушку.
– Папа! – воскликнула старшая.
– Не стоит благодарностей, – гордо произнёс хозяин.
Кудимыч заперся в комнате, выпил два глотка коктейля и понял, что больше не лезет. Он прилёг на кровать, включил телевизор и не заметил, как уснул.
***
– Что ж ты мне про отца ничего не сказала? – упрекнул Марину Роман.
– А ты почему о вегетарианстве молчал? – парировала она.
– Один – один, – хмыкнул гость. – Мне нужно срочный звонок сделать.
***
В дверь спальни Кудимыча постучали. Он открыл глаза и посмотрел на часы. Оказалось, что он проспал часа четыре. Постучали ещё раз.
– Извинения принимаются! – радостно воскликнул глава семейства, поднялся и распахнул дверь.
Перед ним стоял Роман и мужчина постарше, такой же высокий блондин.
– Знакомьтесь, – сказал потенциальный зять. – Это мой папа, Геннадий. Я ему позвонил, и он первой же электричкой приехал. Ну, я вас оставлю, а вы тут пообщайтесь.
– Присаживайтесь, – равнодушно произнёс Кудимыч – Лекции о вреде алкоголизма читать будете?
– Рома меня с собой брать не хотел, – неуверенно начал гость. – Сказал, вся семья непьющая, чего я там, то есть тут, буду с кислым видом сидеть.
– Такого оскорбления я ещё не слышал! – возмутился хозяин. – Назвать мою семью непьющей!
– Так может, за знакомство? – Геннадий распахнул полы пиджака, и взору Кудимыча открылись две бутылки водки, вставленные во внутренние карманы.
– А охладить? – обрадовался хозяин.
– Лишнее, – скептически заметил гость.
– За закуской сбегать? – поинтересовался Кудимыч.
– Предусмотрел, – кивнул Геннадий и достал два бутерброда с маслом и килечкой пряного посола, завёрнутые в полиэтилен.
Хозяин взял из серванта две стопки, налил и спросил у будущего свата:
– Как же ты за сыном не досмотрел, Геночка?
– Не будем о грустном, – попросил гость. – Двое сыновей, а выпить дома не с кем.
– За детей? – провозгласил Кудимыч.
– А что ещё остаётся, – вздохнул Геннадий. – И за себя выпьем, и за детей. И за будущих внуков.
– Правильно, – поддержал хозяин. – А нам поздно меняться. Эх, молодёжь. С каких ограничений жизнь начинают! Так ведь и вспомнить в нашем возрасте не о чем будет. А диетическое питание и отказ от алкоголя надо заслужить большим трудовым стажем и подробным эпикризом. Согласен, Гена? Но мы-то ещё не заслужили! Хлебушек бородинский? Давай тогда за нашу победу! Масло вологодское? За малую родину, Геночка! Килечка балтийская? Тогда выпьем стоя за тех, кто в море! А что за водка, я так и не посмотрел? Горилка с перцем? Подожди, Гена, я стаканы достану.
©Леонид Блох
Такой подлянки Кудимыч от неё не ожидал.
Сорок лет трудового стажа, тридцать восемь лет семейного, восемнадцать грамот и дипломов, две медали, три значка, семьдесят две премии, эквивалентные двум полулитрам и четырём пирожкам с мясом, шестнадцать бесплатных путёвок в разные стороны в пределах железного занавеса! Одна квартира, полтора дома, гараж, автомобиль «Опель» 1993 года выпуска!
И в итоге старшая дочь Марина приводит ему непьющего зятя! За что?!
Чем Кудимыч заслужил такое наказание? Столько лет он ждал, когда дочери подрастут и выйдут замуж, чтобы он, наконец, мог с полным основанием выпивать не в гаражах, забегаловках и служебных кабинетах, а в домашней обстановке. Ведь ни одного мужика за сорок лет в доме, кроме самого Кудимыча! Не считать же выпивкой в кругу семьи пять общенародных праздников, три церковных и четыре дня рождения! Да и то практически в окружении врагов, считающих бульки. А каждый глоток водки сопровождался такими взглядами, что радость опьянения так и не наступала! И приходилось отпрашиваться на свежий воздух, чтобы нормально отпраздновать с собратьями по семейному одиночеству.
Оптимально было бы заполучить сразу двух зятьёв. Но об этом классическом раскладе Кудимыч пока и не мечтал. Одного хотя бы. И вот когда он уже и не чаял, предпочитая проводить выходные дни в обществе соседа по даче Петра, старшенькая, которой уже стукнуло тридцать, подошла к нему и торжественно произнесла:
– Папа, постарайся завтра прийти домой вовремя и трезвым.
– Обижаешь, – ответил Кудимыч. – Одно из двух я всегда выполняю.
– В курсе, – хмыкнула Марина. – Потому и прошу перевыполнить обычную норму. Вовремя и обязательно трезвым. Обещаешь?
– Ты прям как наш бывший секретарь парторганизации, – шмыгнул носом отец. – Настойчивая.
– А разве не ты в автопарке был секретарём? – уточнила дочь.
– Вот я и говорю, – вздохнул Кудимыч. – В меня пошла. Хорошо. Назови причину, по которой я должен ограничить свой досуг?
– Завтра вечером к нам в гости придёт мой друг, – покраснев, сообщила Марина.
– Спасибо, – дрожащим голосом произнёс отец. – Спасибо, дорогая. Вот он, тот светлый день, ради которого стоило воспитывать двух дочерей. Спасибо.
– Пап, – прервала его дочь, – может, он тебе не понравится.
– Как! – возмутился Кудимыч. – Тебе нравится? А я чем хуже? А сегодня нельзя его привести? Я до завтра не доживу!
– Нет, папа, – ответила Марина. – Он живёт в другом городе, и приедет только завтра.
– С ночёвкой? – игриво поинтересовался отец.
– Как получится, – опустила глаза дочь.
– Я вам свою кровать уступлю, а сам на твоём диване лягу, – доверительно прошептал Кудимыч.
– Так на ней же и мама спит? – напомнила Марина.
– На кухню отправим, – отмахнулся отец. – На раскладушке перекантуется ради счастья дочери.
– Вовремя и трезвый, – напомнила Марина и вышла из комнаты.
– Радость-то какая, – вздохнул Кудимыч. – Пойду, прогуляюсь до разливухи. Сегодня ж я ничего не обещал.
***
На следующий день Кудимыч примчался домой, отпросившись с работы пораньше. Надо же было помочь по хозяйству. Но его ранний приход энтузиазма у жены и дочерей не вызвал. Они носились по квартире, убирали, готовили, сервировали стол. Первая нотка сомнения, как искорка дальней молнии, проскочила в сознании главы семейства, когда он заглянул в холодильник.
– На балкон вынесли? – невинно поинтересовался он у жены.
– Сядь, – ответила ему супруга. – Мне нужно тебе кое-что сказать.
– У меня давление, как у Белки и Стрелки, вместе взятых, – гордо ответил Кудимыч. – Стоя выслушаю.
– Спиртного сегодня не будет, – выдавила из себя жена.
– Когда это ты, мать, шутить научилась? – вымучил улыбку Кудимыч.
– Я серьёзно, – отрезала потенциальная тёща и, на всякий случай, сделала шаг назад, выставив, как рапиру, шумовку. – Маринкин друг непьющий. Поэтому надо показать, что наша семья ему соответствует. И попробуй только испортить знакомство!
– Вот так вот, – горько произнёс Кудимыч. – Вот тебе, отец и муж, ветеран труда и победитель соцсоревнований, благодарность! Где Марина?
– На вокзал пошла, – ответила жена, – с электрички Романа встречает.
– Я тоже прогуляюсь, – буркнул Кудимыч и выскочил из квартиры.
– Только попробуй выпить! – крикнула вслед жена, испугав троих соседей, разливавших водку на лестничной площадке этажом выше.
«Ничего, – думал ветеран автотранспорта, шагая к ближайшему магазину, – ничего. У меня ещё такого не было, чтобы я выпить не уговорил! Сейчас возьму две, нет, три сразу, и по квартире спрячу. Столько ждал зятя, а мне такое подсовывают!».
Кудимыч вернулся быстро. На входе в квартиру его привычно обыскала сначала младшая дочь, потом, более тщательно, жена. Он гордо держал руки поднятыми, презрительно ухмыляясь. Получив разрешение войти, ветеран промурлыкал: «Врагу не сдаётся наш гордый отец», разулся, прошёл в спальню, осторожно прикрыл дверь и набросил крючок. В окно была заблаговременно спущена верёвка, к которой он пять минут назад привязал пакет с тремя бутылками, аккуратно проложенными газетой.
***
К приходу гостя Кудимыча нарядили в белую рубашку с коротким рукавом, галстук с олимпийскими кольцами, ровесник Мишки-талисмана, отглаженные брюки от выходного костюма и сандалии, купленные лет пять назад в Ялте. Хозяин дома был трезв, тщательно выбрит второй раз за день и сурово поглядывал на уставленный разносолами стол. Он сегодня даже не ходил на работе в столовую, чтобы по всем параметрам соответствовать праздничному застолью.
– Они подходят! – торжественно объявила родителям младшая, поговорив с сестрой по телефону.
– А мне, похоже, они не подходят, – пробурчал Кудимыч и демонстративно скрылся в своей комнате. – Не мой размер.
Его супруга сбросила передник и вышла с дочерью в прихожую встречать гостя.
Вслед за Мариной в квартиру вошёл высокий худощавый блондин с букетом цветов, которые тут же без слов протянул матери подруги.
– Знакомьтесь, – смущенно произнесла старшая. – Это Роман.
Гость кивнул и покраснел буквально всей поверхностью головы. На лице проступили веснушки, волосы порыжели, уши стали похожи на переспевшую хурму в разрезе.
– Проходите, проходите, – засуетилась хозяйка. – Проголодались, небось, с дороги.
– Никаких внешних признаков болезни, – недоумённо пробормотал Кудимыч, выглядывая в дверную щёлку. – И с чего, спрашивается, не пить человеку? Ладно, проверим.
Мама с дочерьми прошла в гостиную, а гость направился мыть руки. Глава семейства оценил обстановку и встал напротив санузла.
Роман вышел и наткнулся на Кудимыча, расставившего руки для объятий.
– Радость моя! – торжественно произнёс хозяин. – Не хотите ли отпраздновать наше знакомство в мужском кругу?
Гость отпрянул, уткнувшись спиной в дверь туалета.
– Там свободно, – гостеприимно улыбнулся Кудимыч.
– Папа! – крикнула Марина, своевременно выскочившая из комнаты.
– Да, я её папа, – гордо подтвердил хозяин. – И люблю, как говорил один известный киноартист, выпить под абсолютно любую закуску.
– Идём, Рома, – Марина потянула гостя за рукав.
– А меня уже и не зовут? – буркнул Кудимыч. – Ладно, выпить не разрешают, но в пище отказывать!
– Юмор – наш семейный недостаток, – вздохнула Марина. – Пойдёмте, папа, Рома.
– Другое дело, – хмыкнул глава семейства. – Старших надо уважать. Да, молодой человек?
– Конечно, – кивнул гость.
– Так я несу? – обрадовался Кудимыч. – Уважите человека, родившего эту красавицу?
– Я не пью, – промямлил Роман.
– И это вы называете уважением? – вздохнул хозяин дома. – А я за своего зятя готов печенью пожертвовать.
– Салатику? – спросила младшая у усаживающегося гостя.
– Он с чем? – поинтересовался Роман.
– Оливье с отварной говядиной, – с гордостью ответила за маму Марина.
– Я мясо не ем, – резко ответил гость. – И рыбу, кстати, тоже.
– Вот к чему отказ от выпивки приводит! – воскликнул Кудимыч. – Уже и мясо кушать смысла нет! Так и до налога на бездетность недалеко!
– А Мариночка нам ничего не сказала, – вздохнула хозяйка.
– Мы вместе ещё не обедали, – пожала плечами старшая. – Кстати, я тоже вегетарианка.
– Давно? – поперхнулась куском курицы её сестра.
– А вот с этой минуты, – ответила Марина. – Сейчас я нам с Ромой овощного салату и картошки положу. Да, Ромочка?
Гость скромно кивнул.
– Да, мать, – вздохнул Кудимыч. – До чего гиподинамия молодёжь довела. Вы не из евреев, дорогой зятёк?
Роман снова густо покраснел и отрицательно покачал мгновенно порыжевшей шевелюрой.
– Чего это я! – хлопнул себя хозяин по лбу. – Мой сосед по даче Петя аналогичной неоднозначной национальности. Так он всё подряд кушает! И свининку жареную с яйцом обожает. И сверху лучком зелёным погуще. Одна беда, водку только охлаждённую пьёт. Я с ним прямо измучился. В магазин сгоняем, организм, понимаешь, уже на грани межконфессионного конфликта, а он заявляет: «Пока до нужной температуры спиртное не доведём, пить не буду!». А крюшончик вам можно?
– Пожалуй, – кивнул гость.
– Замечательно, – обрадовался Кудимыч. – И я с вами за компанию.
Хозяин налил розоватый напиток в два бокала:
– Выпьем за ваше с Маринкой счастье!
И сам быстро сделал два больших глотка.
– Стоять! – крикнула хозяйка дома, только что вернувшаяся из кухни. Она натёрла морковки, нарезала в неё кураги и орехов, заправив оливковым маслом с лимонным соком. – Что это вы пьёте?
– Крюшончик, – промурлыкал Кудимыч, хитро улыбаясь.
– Я же никакого крюшона не делала! – воскликнула хозяйка. – Вот, сок яблочный стоит.
– Что я, уже супруге и помочь не могу, – обиделся глава семейства. – Практически безалкогольный напиток. Пейте, Ромочка. Всего-то пол-литра водки на два литра компота. Даже детям для аппетита можно.
– Папа! – воскликнула Марина. – В сок ничего не подливал?
– Обижаешь, – ответил Кудимыч. – Зачем столько водки зря переводить? Ладно, буду теперь младшего зятя ждать. Может, с ним повезёт больше.
Он стремительно выскочил из-за стола, прихватив с собой кувшин с крюшоном и бокал.
– Пойду сам с собой отмечать знакомство с зятем. А завтра на дачу уеду, к Пете. Там и оставшиеся припасы пригодятся. Он мне компанию всегда составит. Да, Марина, моё предложение по поводу кровати остаётся в силе. Несмотря ни на что. А ты, мать, на раскладушку.
– Папа! – воскликнула старшая.
– Не стоит благодарностей, – гордо произнёс хозяин.
Кудимыч заперся в комнате, выпил два глотка коктейля и понял, что больше не лезет. Он прилёг на кровать, включил телевизор и не заметил, как уснул.
***
– Что ж ты мне про отца ничего не сказала? – упрекнул Марину Роман.
– А ты почему о вегетарианстве молчал? – парировала она.
– Один – один, – хмыкнул гость. – Мне нужно срочный звонок сделать.
***
В дверь спальни Кудимыча постучали. Он открыл глаза и посмотрел на часы. Оказалось, что он проспал часа четыре. Постучали ещё раз.
– Извинения принимаются! – радостно воскликнул глава семейства, поднялся и распахнул дверь.
Перед ним стоял Роман и мужчина постарше, такой же высокий блондин.
– Знакомьтесь, – сказал потенциальный зять. – Это мой папа, Геннадий. Я ему позвонил, и он первой же электричкой приехал. Ну, я вас оставлю, а вы тут пообщайтесь.
– Присаживайтесь, – равнодушно произнёс Кудимыч – Лекции о вреде алкоголизма читать будете?
– Рома меня с собой брать не хотел, – неуверенно начал гость. – Сказал, вся семья непьющая, чего я там, то есть тут, буду с кислым видом сидеть.
– Такого оскорбления я ещё не слышал! – возмутился хозяин. – Назвать мою семью непьющей!
– Так может, за знакомство? – Геннадий распахнул полы пиджака, и взору Кудимыча открылись две бутылки водки, вставленные во внутренние карманы.
– А охладить? – обрадовался хозяин.
– Лишнее, – скептически заметил гость.
– За закуской сбегать? – поинтересовался Кудимыч.
– Предусмотрел, – кивнул Геннадий и достал два бутерброда с маслом и килечкой пряного посола, завёрнутые в полиэтилен.
Хозяин взял из серванта две стопки, налил и спросил у будущего свата:
– Как же ты за сыном не досмотрел, Геночка?
– Не будем о грустном, – попросил гость. – Двое сыновей, а выпить дома не с кем.
– За детей? – провозгласил Кудимыч.
– А что ещё остаётся, – вздохнул Геннадий. – И за себя выпьем, и за детей. И за будущих внуков.
– Правильно, – поддержал хозяин. – А нам поздно меняться. Эх, молодёжь. С каких ограничений жизнь начинают! Так ведь и вспомнить в нашем возрасте не о чем будет. А диетическое питание и отказ от алкоголя надо заслужить большим трудовым стажем и подробным эпикризом. Согласен, Гена? Но мы-то ещё не заслужили! Хлебушек бородинский? Давай тогда за нашу победу! Масло вологодское? За малую родину, Геночка! Килечка балтийская? Тогда выпьем стоя за тех, кто в море! А что за водка, я так и не посмотрел? Горилка с перцем? Подожди, Гена, я стаканы достану.
©Леонид Блох
То есть всякое бывало, но вот такой лютой херни с детскими психотравмами и обидами, оставленными на всю жизнь, нам как-то удалось избежать.
Надо будет завтра заехать к ним с тортиком, обнять и поблагодарить за всё.