Результаты поиска по запросу "без любви нет жизни"

Коктейль из препаратов замедляет старение.

Глава семнадцатая: Суд

Тронный зал оглашала тревожная тишь. Пэры на высоких галереях попивали вино, переглядывались и давали тайные знаки. Стражники с алебардами перекрещивали все доступные выходы и из прорези полного шлема сурово взирали как на верных лордов, так и на провинившегося. Голый, грязный, в ранах и истощенный, он сломил голову в покаянии перед высшей властью и дух под тяжестью стальных вериг. А Король на высоком золотом троне возвышался над подданными и взглядом пронзал с железной справедливостью виновного лорда.
Время суда текло, как в алмазных часах, каждый миг коих равен многим годам, и герцог Франсуа де Маркиз с нескрываемым страхом ожидал смертельного приговора. И когда Джон Грей наконец-то молвил ему Слово, несчастный вздрогнул всей душой, направив взгляд к небу.
- Несправедливость, - сухо сказал Король, закрыв рескрипт. Кто-то едва слышно хихикнул, будто насмехаясь над отнятым Правом. – Одно слово полностью описывает твое правление в Радужных землях. Как объяснишь свое Право?
Франсуа сморгнул слезы и дрожащим голосом повел:
- Необходимость для большого дела. Война требует огромных ресурсов для создания оружия и еще большее для применения. Если первое можно забрать у мертвеца, то второе – дар Бога. Жертвенность Его неотъемлемая часть. Для Большего! Я взял на себя эти души, забрал их время. И Королевство получило в дар Щит, что оградит нас от Орды Псов!
Слезы набежали в его глаза.
- Сто тысяч простых в расход и сто порядковых в ад.
- Их миллионы, - разрыдался он, понимая тяжесть грехов.
- Ты убил душу, которая родила твою. Ты мертв для Бога, - подчеркнуто пророкотал Король, и глаза Франсуа расширились от отчаяния. – Жизнь для тебя не стоит ничего, и я ценить не буду. Завтра в твоей жизни солнце сделает последний оборот – умрешь в абсолютной тьме.
Джон Грей поставил печать на документ, передал верховному судье, велел стражникам увести мертвеца и зачитал новый рескрипт о передаче титула. Брат Франсуа Карл де Маркиз принял сан с широчайшей улыбкой, величайшей подобострастностью и хитрейшим лицедейством. Для его меры ума: “С Неба видно все” – так сказал королевский магистр магии, Фронсис Ляпоинт. Ложь – страшнейший враг знаний, а глупость мать убийства. Дезинформировать несведущего Франсуа легче легкого, а награда – несметные богатства и власть. Но незнание порождает неверие, а отсутствие веры застилает путь к Богу черным туманом.
Когда суд был окончен, Генрих с облегчением попытался покинуть тронный зал, однако стража, словно в рот воды набрала.
- Подожди, - пояснил отец. Тайна – суть незнания. - Думаешь, Карл действительно подставил Фронсуа? – вопросил он, как только они остались наедине.
- Фронсис прочел его мысли.
- Он что, в каждом уме мира? – нахмурился отец.
- Вовремя оказался.
- Вовремя, - недоуменно повторил он. – Когда шел суд над барон Гаем Блустоуном, твой магистр и в его уме побывал. Не стоит ли допросить самого Фронсиса?
- С пристрастием? – холодном осведомился принц.
- Он все равно это любит, - махнул рукой он. – Понимаю, от Бога в высшем порядке, но не настолько же ему может везти! Как объяснить?
- У него спроси.
- “Я не солгу, но и прямо не скажу”, - как-то сказал он мне. Хотя я его король! Только глубокие познания и гибкий длинный язык удерживает его на этом посту. Можешь идти к магистру, я сам разберусь с Карлом де Маркизом, - задумчиво произнес он, и гвардейцы убрали алебарды.
Рассвет перешел в день, сделав погоду светлой и теплой. Горожане высыпались на улицу за покупками, работай, учебой, а жуки целой тучей на трупы, которые повесели на суках крепких деревьев. Прямо перед паучьей фермой эльфа. Экое диво: пришелец иного измерения! Явился к в Алмазное Королевство (единственное в своем роде у псов), как к себе домой: прошел мимо стражи в тронный зал, нагло улыбнулся королю и промолвил: “Я буду учителем вашего народа”. Тогда пэры раскудахтались, но отец проверил его слова делом и в итоге взял в личное окружение. Генрих был тонок, миловиден, с серой шерсткой, лицом на загляденье, но эльф выделялся даже на его фоне – блистая своей красотой, невероятно гибкий, с золотыми губами и глубокими серыми глазами. Фронсис Ляпоинт сидел в мягком кресле и доил большого серого паука. Эльф смотрел с неприязнью, как вешали четвертую жертву, пока тоненькие ручки стимулировали золотоватое вымя. Животное приятно постанывало.
- Самосуд – есть суд над Богом, предостерегает священное писание. Или, будь хоть пара извилин ума, голова сама подскажет, - раздраженно произнес Фронсис. Эльф отвернулся от казни. На женоподобном, лишенном всяких чувств лице растянулась тонкая улыбка. – Приятно тебя видеть, Генрих Грей. Обнял бы, да руки заняты, - проронил он и воткнул правую в прядильное гнездо паука. Животное издало горловой “бр-р-р-р”, и вымя мощными струями подало молоко. Золотистое, тягучее, сладко-солоноватое. – Хочешь?
- Откажусь.
- Артур, подоишь пауков?
- Да, - отозвался крепкий мужчина, ведя вторую корову.
- Каков сегодняшний урок?
- Мы начинаем Творение. Как связаны импульс и инерция, - произнес эльф и вытащил руку. Выплеснулось еще пару стаканов. 
- Движением энергии.
- Расчет времени, - промурлыкал он. – Ширина – движение до уровня, когда столкнутся энергии, и призма даст ей наклон. Это определит силу поступка. Учение Жизни дало его понимание. Матерея очень просто: энергия поступка минус энергия поступка плюс энергия поступка равно – Материя. Время в кубе. – Фронсис жестом начертил его и подкинул, создав горсть земли, из коей проклюнулось семя и вскорости вырос маленький кустик эльфийского жемчуга. Серые ягодки блеснули на солнце. – Попробуй тоже сотворить землю. Ее спектры – кровь и жизнь.
Генрих нарисовал образ в голове и в такт времени оживил план. Магистр неодобрительно посмотрел на оттенок земли.
- Сухо, - причмокнул он. – Не даст всходов, сделай лучше.
Они прозанимались до самого вечера. Земля и камни стали завершением дня. Заслуженный отдых проводили в особняке эльфа. Горница, сделанная из полированного серого минерала, лучилась в ярком свете цветных ламп и отражалась от узоров комнаты. Создавалось ощущение сказки: нет ни крыши, ни стен, ни пола – только серебристое небо, золотое море и океан живой природы. Сок из эльфийского жемчуга делал вечер ярче.
- Ни дня без знаний! Сегодня ты получил пять!
- Не так уж и много.
- Да-а, - улыбнулся Фронсис, - твой ум ярок. Сейчас тебе двадцать, к сорока освоишь материю, а после шестидесяти расширись свой образ. Станешь великаном.
- Насколько широк ваш ум?
- Сто шестьдесят три, - звонко рассмеялся он. – Сорок саморазвивающихся мыслей.
- А вам всего пятьсот, - поздравил Генрих.
- Можно и лучше, - криво улыбнулся эльф. – Но ты, - просиял он, дотронувшись до его руки, - станешь намного лучше. – Золотые белки Фронсиса притягательно сияли, темно серые глаза проникали в душу. Самоцветы на тонких пальчиках переливались радугой. – Титаном, - поцеловал его он.
Язык эльфа обвил его, прошелся сферой во рту.
- Отлично целуетесь, - оценил принц.
Холодное лицедейное лицо завораживало, словно луна в Серые Дни, а гибкая волна тела предвкушала яркое удовольствие.
- Превосходно, хочешь сказать, - поправил поцелуем его он.
Генрих уже спал с ним. Сотню раз. Но Фронсис не хочет серьезных отношений, ссылаясь на бессмысленность оных.
- Зачем мне быть с тобой?
- Чтобы приятно продолжить время, не более, - промурлыкал он, впившись глубоким поцелуем.
Тяжелый топот сапог и перезвон стали разбудили их раньше, чем треск сломанной двери. В комнату ворвались четыре гвардейца в черной броне с серыми крестами на груди и длинными мечами в руках. Впереди шел капитан, держа подмышкой шлем. Длинная челка чуть не закрывала глаза, короткая пасть, острые скулы очерчивают квадрат, глаза горели розовым рассветом – барон Освальд Торн.
- Итак, магистр Фронсис Ляпоинт, не соблаговолите ли вы уделить минутку своему королю?
- Серьезно? – проронил он, надевая штаны.
В серебряном свете эльф выглядел еще более страстно. Капитан прокашлялся в смущении.
- Король настаивает.
На Перекрестке Судеб перед колодцем Душ стоял король со своей свитой. Герцог Артур Сандаэон разглаживал длинные волосы одной рукой, другой жезлом указывал на Запад, где сияло созвездие Крыльев Ангела. Виконт Тирион Сандэон читал в книге о смене эпох. Джон Вотер, здоровяк с золотым сердцем, пил из штофа вино и позевывал. Генерал Браун Турн опирался на серебряный посох, внимательно муштруя одиннадцать томов “О Древних”. Король Джон глядел в небо и словно каялся Богу в грехах. Плащ из легкого шелка трепетал на ветру.
- Сын, - заметил он и посмотрел на осужденного. Франсуа стоял на коленях, свесив голову в колодец, и дрожал от холода и страха, а меч палача нависал над ним. Отвратительный хруст оповестил о кончине грешника. – Эльф желает что-то сказать?
- Правда не является злом, - просто сказал он.
- Она причинила вред мне. Что-то необходимо скрывать.
- Богу безразлично.
Король сжал зубы от раздражения.
- Бог меняет эпоху. Не угодны Ему мы.
- Что вы хотели? Сами провели черту.
- Хотели сделать структуру государства лучше, эффективнее…
- Но проложили путь кровью и надели вериги.
Король устало вздохнул.
- Когда мы принесем порядок, Единство больше никогда не нарушится.
- От ваших действий так или иначе будет инерция. Энергия снизойдет до вас адским огнем, если совсем из ума выживите!
- Кончайте с ним, - махнул рукой Джон, и капитан повел эльфа к колодцу.
- Я бессилен, прости, - сказал ему Генрих.
В ответ Фронсис послал ему поцелуй.
- И это ты называешь судом, - тихо промолвил Генрих, глядя на мертвое тело эльфа. – Ты не можешь учесть все, а так оно и смысла не имеет. Справедливости нет.
- Ее и не будет: я выношу приговор в соответствии с моими планами на мир, - сказал отец. – Мне плевать на твой пацифизм, пора взрослеть. Завтра отправляешься со своим новым учителем, Брауном Турном, на войну с нашими сородичами, и будешь нести мою справедливость. Огнем и мечом по миру. Бог воцариться успеет.
- Но Мир является Богом…

Пролог

Вот ты и пришел. Достиг своего пути. Твоя жизнь окончена, и итог перед тобой...
Неон вошел в дом, закрыл за собой дверь и облегченно вздохнул. “Дерьмо”, - подумал он, переодеваясь в сухое, - “зарядил, как только моя смена закончилась. Еще начальник взъярился на меня за крохотный промах, который он мог не заметить, если б не стоял рядом со мной, и который я бы потом все равно исправил. Так нет же: выставил меня за дурака перед моими коллегами”. Неон оделся в простую футболку и свободные штаны – на его в широких плечах теле и сильной груди одежда смотрелась приятно. Его съемный у вредной бабки дом пустовал, как и собственная жизнь. И делать было нечего, кроме компьютера, редкого чтения, еды, выпивки и некоторых других увлечений.
В этот раз он выбрал чтение, но оно не принесло ему расслабления, он выбрал следующее, компьютер, однако и тут ответ был тот же. Ему одиноко, хотя друзья у него были, - были и растеряны по жизненному пути, теперь уж их не соберешь. Одиночество иногда дает о себе знать и дает так, что на душе одна только грусть. Сейчас ему навряд ли что поможет, если только общение… Да с кем?! Здесь нет никого, кроме него и сюда никто не приходит, не считая зловредной бабки за платой и самого Неона.
Немного подумав, Неон решил чуточку выпить – унять свои одиночество и грусть. Он зашел на кухню, достал недавно купленные виски, и вскоре они приятным теплом разошлись по его нутру. Неон не хотел пить, однако не знал, как избавиться от проклятого чувства грусти – думал, поможет выпивка, а оказался не прав. Это временно: завтра ему станет лучше – так было всегда. Только вот ждать до утра долго – никак помрет с тоски, прежде чем это утро наступит. Вторая чарка сделалась горячее. Подумаешь, Неон одинок: у него есть сам он, и он выдержит все, а это главное.
Что же тогда ему не легче, раз это главное? Он столько лет обходился без друзей и товарищей, и научился полагаться лишь на себя. Но что толку от такого учения, когда одиночество сжирает твое сердце и твое сознание не желает ему препятствовать. Разобраться самому не выйдет, помочь - некому. Виски лишь умалят его грусть, временно и ненадежно; он проснется – и треклятая грусть одиночества вновь вопьется холодным поцелуем отчаяния в его разум.
Третья чарка жарким пламенем тронула его сердце. Может, стоит сигануть в окно? Здесь высоко, пятнадцать этажей - сразу в кровавую лепешку, и вся недолга. Не смерть его страшит - незаконченный путь: хуже, чем просто прожить жизнь, есть только оборвать ее, не дойдя до последней арки своей цели. В чем же она для него заключается, уж не найти ли вновь себе друга? Найти друга было бы легко для других, для Неона нет: ему сложно подобрать нужные слова для общения, а начать разговор со встречным – совсем тяжко. И все же такая цель была бы слишком простой, нелепой: цель должна быть правой для него и должна заключать в себе толику истины его самого. Друг, если и важен для Неона, то уж точно не является частью его души.
Он поднял четвертую чарку – янтарная жидкость, с резким запахом торфа и горячащим тело вкусом, она переливалась закатным солнцем. Он запрокинул голову и одним глотком осушил чарку. Мир перед глазами размылся, как и его грусть – вот и помогло.
 - Хватит, - сказал себе он и вернулся в спальню.
Холодная тишь встретила Неона холоднее, чем обычно. Он присел на кровать и вгляделся в обои цветов: узоры переплетались, поглощали друг друга, возрождались из тел других цветов и в них умирали. Умирали – все сказано этим словом. Этим словом и закончится его жизнь – всеми забытая, холодная, невзрачная, мертвая, такая, что лучше о ней не думать.
 - Довольно! – прикрикнул он. Так приятно услышать голос, даже свой собственный. Но мысли не из приятных, мысли о смерти, они могут довести человека до безумия; постепенно, тихим ходом безумие будет овладевать его разумом так, что и не заметишь, когда окажешься под его властью. – Пора ложиться спать.
Сон не спешил унять его чувства, наоборот, - когда он закрывал глаза, мысли обретали голос, твердя свои истины: “Тебя покинули все, и виноват в этом только ты”, “Твоя жизнь так и закончится”, “Ты уже мертв”, “Ты жалок и недостоин покоя”. Столько голосов, что не счесть, и от них некуда деться. Быть может, он уже безумен? Просто не заметил, когда это с ним случилось, а сейчас, на миг, его разум вырвался из лап безумия. На миг ему дали шанс вернуть утраченное, и он тратит его на мрачные рассуждения. Как глупо.
Он уставился на потолок – белый, пустой, будто вся его жизнь. Истинное отражение его души. Кто бы мог подумать, что он поймет себя сейчас? Неон горько рассмеялся. “Безумен! Безумен! Безумен! Безумен! Безумен! Безумен!” – истово заладили мысли. Его рука прошлась по вспотевшему лбу – жар. “Демон пляшет на сцене, а лицедей не смеется”. Он попробовал встать – тело, как камень, силы иссякли, словно он целый день работал в поле. Не шелохнуться. “Кто-то упал со сцены”. Голоса сделались громче, перед его глазами открылась собственная душа.
Неон вскочил с постели, обливаясь холодным потом. Когда он уснул? Он не может вспомнить момента своего засыпания. Неон лежал на кровати, смотрел на потолок, думал о своей жизни, мысли мешали ему уснуть... Что же было потом? Он уснул в рассуждениях? Вполне возможно: усталость от грусти и печальных мыслей была слишком большой, и он, похоже, заснул незаметно для себя. Да, верно: ничего страшного.
Мягкая постель пригласила его обратно к себе, и Неон вернулся в свой долгожданный сон. Всего лишь сон.

Глава двадцать третья: Божья Монархия

Смерть огласила заключительную ноту жизни с последним ударом колокола, огласившим призрачным эхом миру непроглядную тьму. И немая тишь живых сердец разошлась всепоглощающей Пустотой. Но твердая поступь волей души следующим же толчком оповестила первой, главной нотой любви Бога – Рождением. Так вечная мелодия жизни и смерти, осветила начало нового времени.
Две свечи очертили небосвод ранним рассветом белого солнца, задав его бесконечному движению новый ход ритма. Эпохи Генриха Третьего, каждым шагом направляющего небесное светило с миром, озаряемого людскими душами. Рог Жизни протрубил о Вечной Жизни, а Посох Рождения волевым ответом огласил ход времени. Анна с Брауном взмахом ангельских крыльев вспорхнули огни своих душ в небо, и четыре свечи провели границу между драконом и Богом. Приняв в родительские объятия юные души, что вернулись домой, к своему новому рождению. Так, сопровождаемый Анной Серой, Брауном Серым, Артуром Сандэон, Джоном Вотером, Тибольдом Грантом и другими друзьями и лордами Генрих Грей шествовал прямо к Отцу и Матери, чей строгий взгляд неусыпно взирал над Троном Королей.
Чистый серый камень и строгие контуры – полностью описывали седалище древней крови. Камень, но цвет серый, как сердце каждого в королевском роду. Нейтральность, прямота, любовь и твердая решимость, что направлена к Миру безукоризненной волей. Величайшая Ответственность, доступная псу. Но монарх в Королевстве не просто правитель, а Посланник, Ангел, ниспосланный Небом. Чья пророческая поступь ведет за собой всех.
Герних Третий – Ангел, безусловно! Рука Бога, что творит мир одним глазом смотря в души псов, другим в заветы Создателя. Единое Сердце Мира, а оно не ограничивается одним Королевством… Псу, конечно, с такой ролью не справиться, потому, как и сказано в Сером Завете, руки Бога – народ, а крылья – их души. А Его Голос – Король!
- Да здравствует Бог! – пророкотал Он.
Десятки тысяч огней озаряли великие чертоги Серого Храма. Каждая зала вмещала десять тысяч душ, а их, как и постулатов, десять. От Очага, сердца Бога, откуда начиналась коронация до Круга Семьи, где располагался древний престол под мудрым ликом Матери и Отца. Единого Бога, не имеющего четких границ в форме. Ни мужчина, ни женщина, даже на аликорна не похож, однако Все Вместе. “Каждый – частица Бога как Его живое творение. Самостоятельная мысль, что творит Мироздание с Ним. Что создает Его Самого. Ибо всякое деяние – есть неотъемлемая часть энергии души. Нашей связи с Богом”, – говорится в первом завете священной книги, что кончается наказом: “Бог – творение Любви, и в сотворчестве с Ним мы – Едины как Целое. Но в Духе Мы Едины как Боги”. Прекрасная заповедь, дарующая каждому смысл жизни. Вечной и бесконечной, ибо она продолжится после смерти в небесном царстве.
Сей постулат – не греза, а реальность. Провидцы, толкующего о Боге,- сходятся в этом все. Потому некоторые неверующие академики и аристократы соглашаются с этой мыслью о жизни вместе с Ним. Так что в Королевстве все до Единого опираются на Его постулаты. “Слова – лищь рассуждение о любви, а созданное тобой – уже ее творение”, - напоминание всякому верующему, что пустые рассуждения не есть вера, а до пересуд Истинной Вере дела нет.
Король неусыпно хранит и истово соблюдает Королевские Законы, а паства Веры несет слово Бога. В отличие от бессмысленных, ложных, проклятых иных верований, Мать и Отец даруют свободу жизни в единстве мнений, в отличие от иных, где мнение, малое или большое, оспаривает или принуждает к поклонению Творцу. Ни один академик мира не сумел опровергнуть священное писание. И все же Святая Вера имеет малую поддержку в Мире!
Тибольд даже помыслить не мог, чтобы усомниться в Законах, спасающих не только души от Ада, но и главной опорой страны, на которой зиждется как казна короны, так и основано большинство законов королевской власти. Народ трудится в поте лица, чтобы продолжить со своим Создателем. Даже столь восхитительная возможность сиять в лучах славы или объединить разрозненный народ не привлекает слабых правителей. А ведь спасение народа идет рука об руку с процветанием! Довольны все!
Однако Мир отвернулся от Бога, обратив свои души к Аду, разверзшемуся за долгое время праздности и невежества. Магия – святой дар Небес, дающий возможность творить мир. Материй и энергией, даже созданием жизни. Могущество! Слава! Бесконечная любовь! Магия упрощает дело. Но только Совершенство должно превалировать облик расы, а аликорны, в глупости, тщеславии, в слепоте прокляли Мир породив множество видов и не наставляя их. Псы, пони, пегасы, единороги, аликорны, минотавры, яки, грифоны, новые драконы (потомки Древних) и прочие – потерявшие отеческие наставления разлились черным болотом по святой земле, и раса на этой планете поддалась всевозможным порокам.
“Суд – исключительное право Бога, ибо только Он может рассудить справедливо. Закон! Нарушение его – прямое предательство Создателя”, - и Вера следует наказу неуклонно. Всякая скверна лечится трудом любви в сложном пути совершенствования. Тяжкая ноша, не каждому дается, тем не менее Тибольд с самого поступления в святое воинство без капли сомнения и усталости выполнял волю Бога. Жизнь не может быть в праздности, как сказано в писании, однако его путь к Матери и Отцу был лишен всякого отдыха. Ранняя смертей родителей и долги лишили его крова и обрекли на нищету. Продажа ягод, фруктов и орехом могли кормить разве что половину года, и скудно донельзя. Он знал это, но предотвратить свою холодную смерть не мог. Нищенствующий брат, встреченный возле трактира, стал для него спасением. Помимо горячего хлеба с маслом и кружки крепко эля, Освальд поведал о Храме в ближайшей деревушке, готовой принять несчастных сироток. Но жизни простой не обещал.
Простой клирик, крестьянин в вере, с густой бородой и лысым черепом встретил Тибольда приветливо и с широкой улыбкой, накормил вкусным обедом, поместил в общую комнату, дал одежку взамен лохмотьям. Пять лет он помогал старому Вильсону и Бете с Робом ухаживать за Храмом, кормить пса, устраивать праздники для тех немногих людей, что жили в деревне, да учить Серый Завет. Святое Учение сразу понравилось Тибольду, и воинство света стало целью.
В день Весеннего Лета к ним забрел рыцарь на боевом скакуне. Грозный, статный, с большим мечом, он хромал на одну ногу и прикрывал лицо окровавленным, обожженным платком с эмблемой горсти рябиновых ягод. Никто и заговорить с ним не посмел, а сам он разве на Храм и обратил внимание, куда тот час же отправился.
Встретив отца Вильсона, рыцарь упал на колени и содрогнулся я в горьких слезах, завыв точно домашняя собака по хозяину. Священник сидел и слушал, слегка обнимая раненного воина, пока тот не захлебнулся слезами настолько, чтобы не прекратить свой плач. Как выяснилось всю семью рыцаря зарезали дикие псы – пятерых детей, жену, крестьян. Чтобы не упустить след, сир Герольд погнался за ними, в глубь Каштанового леса, где обнаружил лагерь. Десять свирепых псов, закованных в прочную сталь и с длинными мечами, непосильная задача для одиноко воина. “Но магия способна уничтожить и целую армию”, - дрогнувшим голосом заявил он, глядя в глаза священнику. Как сейчас помнил Тибольд, лицо Вильсона даже не дрогнуло, однако руки старца будто невольно потянулись и обняли несчастного с искренней любовью. “Я потерял все, когда позволил скверне стать частью моей души.”, - почти беззвучно произнес Герольд, глядя в пустоту, и тотчас же с непоколебимой решимостью чуть ли не криком заявил, встретив жалостливый взгляд старца: “Я готов предстать перед Богом!” “Твоя душа проклята. Это не изменить”: - строго начал Вильсон и с отеческой любовью продолжил: - “Однако я не стану разглашать тайну. Ты еще молод, богат, знатен. Полон мечтаний и энергии для их осуществления. Проведи остаток жизни, согласно наказу “Свобода – дар Бога, и никто не вправе ее отнять”. Он говорил про герцогов, Тибольд делами говорил
Разговор шел до глубокой ночи, и Герольду предложили заночевать в комнате священника. Наутро рыцарь покинул храм в тайне от любопытных глаз, оставив после себя печаль в сердце Вильсона и огонь в душе Тибольда, восхищенного речью старца. То осознание дара спасения стало новым толчком проявления любви Матери и Отца, чье милосердие прощает даже великих грешников, заканчивая муки в аду. С того мгновения он без остатка принял веру как сердце и приложил совершенно все силы, чтобы помогать Богу.
С тех пор прошло почти двадцать лет. Долгих и трудных лет становления от нищего оборванца до богослова. И все благодаря его непоколебимой, истовой вере, что всю дорогу разжигала внутри него белое пламя Матери и Отца. Каждую проповедь он проводил до тех пор, покуда каждый ищущий не найдет в его словах необходимое знание Все Любящего Бога. Десятки, сотни, тысячи проповедей с каждым днем делали его слово все крепче в умах людей. Слово – Тибольд исполнял как речью, убеждая людей, так и делом, творя настоящие произведения искусства из скульптур. Он провел столько проповедей, что даже графы, герцоги и король спрашивали у него совета.
“Мир в огне, да, Тибольд?” – с лукавой улыбкой спросил у него незнакомец в дорожном плаще, скрывающий лицо за плотной тканью за две недели до смерти Джона Грея. – “Скверна проросла в Божьем Доме и обвила Его, будто безумный любовник. И эти пороки лишают душ жизни. Предлагая взамен поставить злотые свечи своей душе” – вынув алмазную монету чистейше огранки, он посерьезнел: - “Если прочие государства не хотят слышать голос разума, то уши Королевства внимают Вере, ясно осознавая, что магия – свет Небес. Мир разделился на священников, наблюдателей и предателей. К вторым еще можно проявить снисхождение. По третьим, как говориться, Пустота плачет. Ибо их деяния не более чем пиршество стервятников, пожирающих собственные души и распространяющих губительную болезнь для других”. – Звонко положив на стол тяжелый кошель, он тихим шепотом произнес: - “Герис Турн – давно ступили на путь проклятых. Их души плачут. Ваше слово, святой клирик?”
Незнакомец показался ему лицедеем того рода, чье лицо стерто в Пустоте, кажа длинный змеиный язык. Речь о сыне герцога напомнила о беспорядке в Королевстве, где титул играет важнейшую роль. Даже среднего пошиба барон в силах заткнуть рот закону звонкой монетой, что уж говорить о герцоге, в друзьях которого высшие чины. Отступнику духу не хватит признаться, а его лорд-отец решит тяжкий грех простым рукопожатием с должностным лицом. 
Власть – иерархия, в первую очередь Порядок, зависящий от движения. В Королевстве монарх направляет вассалов, что структурой подчиняя контролируют крестьян. Божья Монархия основана на творении сердца, чей пульс задает ведущий, что освещает каплей за каплей души поток крови, регулируемый клапанами сердца, единством умов дарующего свободу для цели каждого. Мнение - цель ума, рожденного связью знаний, определяющих его жизнь. Свобода – основанное знаниями единство мнений. В королевстве монаршая власть, но новое правление обещает дать корону каждому.
- Божья монархия даст каждому место в Мире, - сказал Генрих, отлучившийся от пира, дабы обсудить государственные дела с друзьями.
Смерь отца не сильно затронула Генриха, но сердце было опечалено – как-никак у них были счастливые моменты в жизни. Тибольд сообщил о том незнакомце Генриху, и король усилил охрану для всех важных лиц и приставил слуг, что пробует еду и напитки на яд. Однако Джона все же отравили – верно, работал искуснейший профессионал.
- Вы отвели войска от границ, положившись на Щит, - сказала Анна, отпив из бокала белого вина. – Как быть с Великой Ордой, коя жаждет смерти Мира? К тому же недовольны все лорды.
- Договориться с соседями принять Каноны Вечности, распустить войска и расформировать власть. Такой поступок докажет прочим рациональность нового правления. Со временем, - улыбнулся Генрих. – Пока объединенный в бывших границах Щит будет оберегать нас.
- Приемлемо, если у кого нет идеи получше, - окинул взором сторонников Генриха Тибольд.
Их всего около шестидесяти – четверть рыцарей, три десятка баронов, десять графов, виконт и четыре герцога. Но в Королевстве найдутся десятки тысяч – только убедить надо. А там уже соберется вся страна.
- А Белая Орда? – подал голос Джон Вотер – пьющий уже десятый бокал. – Они понимают Бога, однако продолжают оскорблять невежеством. – Он поскреб подбородок. – Белая Орда жаждет мести из-за аликорна Фронсиса Большие Штаны. Говорят, его задница была столь необъятной, что приходилось на нее надевать что-то, иначе не разглядеть очертания, - усмехнулся Джон. – Буде серьезно, то месть связана с тем, что Фронсис использовал псов как живое оружие. Отомстить аликорнам желанная мечта Тан Гора. Вождя Белой Орды, коя и до него тонула в болоте.
- Их заставляют угрозой смерти принимать дикие законы, - добавил Тирион Сандэн.
- Тяжкое попустительство со стороны разума Орды, - сказал Генрих. – Попробуем помочь им, однако, сначала давайте создадим Союз – может, станет решающим доводом в переговорах с их вождем. Богу безразлично мнение лордов насчет Его Монархии – их убедит народ. Я разошлю письма правителям, и вместе, вдобавок, уберем материальную экономику, что станет главным аргументом для горожан и солдат. Большинство – всегда главный аргумент, и вместе, мы, будем править Миром как Боги.

Глава седьмая: Послание