Мы знаем о ней очень мало. Однако, нашим исследователям посчастливилось завладеть одним документом, судя по всему, составленным ею.
Мы приводим его полностью, с сохранением авторской грамматики.
"Моя дражайшая Аглая.
Пишу тебе это письмо в дурном настроении – пусть не смутит тебя общий его характер, мое нежное к тебе отношение никоим образом не изменилось за все эти годы.
Дела у меня хорошо. Здоровье, правда, все хуже и хуже - ну да ты, верно, и сама знаешь. Старые мы с тобой уж совсем. И казалось бы - вот она старость, долгожданный покой - ан нет, никакого покоя. Ни секунды не дают даже попить в тишине цикорию.
Вот слушай, что расскажу.
Заселилась давеча у нас одна – Клавдь’иванна, двадцати одного года. Запуганное мышиное созданье, волосы жидкие, лицо – мел, а глаза преогромные, прозрачные. Ни слова мне не сказала, пока я к ней сама не пришла – цикорий попить, поболтать. На кухне у ней не прибрано, посуда в раковине. Я удивилась, но виду не подала. Решила быть повежливей. Ты чего в коробку все время свою смотришь, говорю? Со мной не здороваешься. Мира не видишь совсем.
Эти коробки, телефоны у них. У них там знаешь чего? Интернет.
А она мне и говорит – мира видеть не хочу, я соцопат.
Слово вишь какое неродное? У них таких много. А соцопат, милая моя Аглаюшка – это человек, который людей не любит и не может среди них находиться, так мне Клавдь’иванна объяснила. А в телефоне, говорит, она чувствует себя защищенной, так она и сказала, представь себе.
Я ж у ней и спрашиваю – а чего ты там делаешь, круглыми-то сутками, защищенная? Все клацаешь и клацаешь. А чего клацаешь? А она мне – “сообщения пишу, общаюсь”. С кем, спрашиваю, общаешься? С друзьями, говорит.
С какими еще друзьями? С друзьями-соцопатами, говорит.
Их таких соцопатов нынче много, Аглаюшка.
А вот еще есть у нас – семья молодая. И дите у них. Лет девяти. Оно тоже в коробке – ничерта не видит вокруг себя. Но я наученная уже, понимаю, что соцопат, стараюсь осторожнее с ним. Только раз случилось – выхожу с горячим цикорием на мороз на лавочку закаляться, а оно в меня - рррррраз! - и въехало. Цикорий халат залил, груди обжог (две недели потом пришлось медом мазать). Я ж ему и затрещину, чтоб глаза на место встали. А оно как заорет – знаешь чего?
“Какое право вы имеете прикасаться ко мне?!”
Я обомлела, растерялась. Это как же ребенка воспитывали? Ну я и дала ему вторую затрещину. Чтоб не грубил старшим.
Я ж старая уже совсем, Аглая, нервов совсем не хватает на таких. Какое уж тут терпение?
Так это ж еще не все.
Приходят ко мне родители его. Судом грозились. Вот-де, как вы смеете, как вам не стыдно, да кто в здравом уме руку на ребенка поднимет…
Кто-кто? Я, кто. Они ж свой родительский долг не знают, как выполнять. Молодые совсем. У них дите с грудками нараспашку бегает, обливает на стариков цикорий, а они волнуются про затрещину.
Это еще ерунда, Аглаюшка. Узнала тут недавно – они ребенку мяса не дают. Говорят, мясо вредно и “негуманно”. Сатанинское слово какое, вишь? Я ж спрашиваю, вы полоумные? Не жрите, что хотите, а ребенку-то мясо нужно, косточки чтоб крепкие были, зубы там, волосы… А они говорят, что они вегатарянцы и так надо.
Откуда они слова такие берут, Аглая? Из своего интернета? А мне вот рассказывали, что интернет – источник знаний. Я ж и думала, что там обучают людей, воспитывают. А вот выходит, что нет.
А вот еще есть – пятнадцатилетняя Руфина, красавица, художница.
Я ж прихожу. А она уродищ рисует. Ну – баб. Карандашами там, фломастерами.
Я говорю – красиво. А чего еще есть?
И она показывает еще – бабы. И все похожи очень, я ажно подумала, она одну и ту же рисует. Только прически там разные почему-то.
Я решила осторожнее спросить, чтобы понятно было – а природу, спрашиваю, рисуешь? Нет, говорит. А животных? Нет. А натюрморты?
Нет.
Плохо, говорю. Какой же ты художник теперь?
Она обиделась, кажется. Бурчать начала-де, критику воспринимать не желает, не нравится, говорит, не смотри.
Я обомлела, растерялась. Откуда глупостей таких понабралась? Чего старших не слушаешь? Старшим виднее. Потом я решила помягче быть – а ты соцопат, спрашиваю?
Она удивилась и даже как будто обрадовалась – откуда знаете?
Да вас таких пруд пруди, говорю, куда ни плюнь – очередной соцопат.
И тут она вдруг совсем надулась и, ни слова не говоря, спровадила меня.
Аглая, вот и как понимать их? Чем я ребенка обидела?
Рассказать еще о многом хотела бы, да время уж идти цикорий пить и спать. Так что желаю спокойной ночи и - сразу, заранее - доброго утра, душечка моя, целую тебя в обе щеки.
Василиса."
Ну не знаю, слог уж больно литературный, несовременный даже с учетом возраста Василисы. Очень напоминает рассуждение рандомной крестьянки из любой книги того-же Достоевского.
А какой стиль речи ты ожидал, если у человека из адекватных (!) собеседников только книги да эта Аглая, которая, судя по всему, тоже не особо идёт в ногу со временем
Я под этот стиль письма и косила, между прочим. И если ты его усек - то я, верно, все сделала правильно. Ура!
Это гусеница из Алисы, чет перестала за собой следить.
Мы знаем о ней очень мало. Однако, нашим исследователям посчастливилось завладеть одним документом, судя по всему, составленным ею.
Мы приводим его полностью, с сохранением авторской грамматики.
"Моя дражайшая Аглая.
Пишу тебе это письмо в дурном настроении – пусть не смутит тебя общий его характер, мое нежное к тебе отношение никоим образом не изменилось за все эти годы.
Дела у меня хорошо. Здоровье, правда, все хуже и хуже - ну да ты, верно, и сама знаешь. Старые мы с тобой уж совсем. И казалось бы - вот она старость, долгожданный покой - ан нет, никакого покоя. Ни секунды не дают даже попить в тишине цикорию.
Вот слушай, что расскажу.
Заселилась давеча у нас одна – Клавдь’иванна, двадцати одного года. Запуганное мышиное созданье, волосы жидкие, лицо – мел, а глаза преогромные, прозрачные. Ни слова мне не сказала, пока я к ней сама не пришла – цикорий попить, поболтать. На кухне у ней не прибрано, посуда в раковине. Я удивилась, но виду не подала. Решила быть повежливей. Ты чего в коробку все время свою смотришь, говорю? Со мной не здороваешься. Мира не видишь совсем.
Эти коробки, телефоны у них. У них там знаешь чего? Интернет.
А она мне и говорит – мира видеть не хочу, я соцопат.
Слово вишь какое неродное? У них таких много. А соцопат, милая моя Аглаюшка – это человек, который людей не любит и не может среди них находиться, так мне Клавдь’иванна объяснила. А в телефоне, говорит, она чувствует себя защищенной, так она и сказала, представь себе.
Я ж у ней и спрашиваю – а чего ты там делаешь, круглыми-то сутками, защищенная? Все клацаешь и клацаешь. А чего клацаешь? А она мне – “сообщения пишу, общаюсь”. С кем, спрашиваю, общаешься? С друзьями, говорит.
С какими еще друзьями? С друзьями-соцопатами, говорит.
Их таких соцопатов нынче много, Аглаюшка.
А вот еще есть у нас – семья молодая. И дите у них. Лет девяти. Оно тоже в коробке – ничерта не видит вокруг себя. Но я наученная уже, понимаю, что соцопат, стараюсь осторожнее с ним. Только раз случилось – выхожу с горячим цикорием на мороз на лавочку закаляться, а оно в меня - рррррраз! - и въехало. Цикорий халат залил, груди обжог (две недели потом пришлось медом мазать). Я ж ему и затрещину, чтоб глаза на место встали. А оно как заорет – знаешь чего?
“Какое право вы имеете прикасаться ко мне?!”
Я обомлела, растерялась. Это как же ребенка воспитывали? Ну я и дала ему вторую затрещину. Чтоб не грубил старшим.
Я ж старая уже совсем, Аглая, нервов совсем не хватает на таких. Какое уж тут терпение?
Так это ж еще не все.
Приходят ко мне родители его. Судом грозились. Вот-де, как вы смеете, как вам не стыдно, да кто в здравом уме руку на ребенка поднимет…
Кто-кто? Я, кто. Они ж свой родительский долг не знают, как выполнять. Молодые совсем. У них дите с грудками нараспашку бегает, обливает на стариков цикорий, а они волнуются про затрещину.
Это еще ерунда, Аглаюшка. Узнала тут недавно – они ребенку мяса не дают. Говорят, мясо вредно и “негуманно”. Сатанинское слово какое, вишь? Я ж спрашиваю, вы полоумные? Не жрите, что хотите, а ребенку-то мясо нужно, косточки чтоб крепкие были, зубы там, волосы… А они говорят, что они вегатарянцы и так надо.
Откуда они слова такие берут, Аглая? Из своего интернета? А мне вот рассказывали, что интернет – источник знаний. Я ж и думала, что там обучают людей, воспитывают. А вот выходит, что нет.
А вот еще есть – пятнадцатилетняя Руфина, красавица, художница.
Я ж прихожу. А она уродищ рисует. Ну – баб. Карандашами там, фломастерами.
Я говорю – красиво. А чего еще есть?
И она показывает еще – бабы. И все похожи очень, я ажно подумала, она одну и ту же рисует. Только прически там разные почему-то.
Я решила осторожнее спросить, чтобы понятно было – а природу, спрашиваю, рисуешь? Нет, говорит. А животных? Нет. А натюрморты?
Нет.
Плохо, говорю. Какой же ты художник теперь?
Она обиделась, кажется. Бурчать начала-де, критику воспринимать не желает, не нравится, говорит, не смотри.
Я обомлела, растерялась. Откуда глупостей таких понабралась? Чего старших не слушаешь? Старшим виднее. Потом я решила помягче быть – а ты соцопат, спрашиваю?
Она удивилась и даже как будто обрадовалась – откуда знаете?
Да вас таких пруд пруди, говорю, куда ни плюнь – очередной соцопат.
И тут она вдруг совсем надулась и, ни слова не говоря, спровадила меня.
Аглая, вот и как понимать их? Чем я ребенка обидела?
Рассказать еще о многом хотела бы, да время уж идти цикорий пить и спать. Так что желаю спокойной ночи и - сразу, заранее - доброго утра, душечка моя, целую тебя в обе щеки.
Василиса."