25.10.1941 г. Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву, это можно легко представить. Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть. У нас пока двое убитых тяжёлыми минами и 1-снарядом. В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали, потому что русские имеют слишком много людей. Я слышал, когда мы покончим с Москвой, то нас отпустят в Германию. (Из писем солдата Сим3.12.1941 г. Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины. (Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)она Баумера.)
30.11.1941 г. Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер. Мы вместе лежали в полковом лазарете, и теперь я возвращаюсь в строй, а он едет на родину. Пишу письмо в крестьянской хате. Все мои товарищи спят, а я несу службу. На улице страшный холод, русская зима вступила в свои права, немецкие солдаты очень плохо одеты, мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирования у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русские победить невозможно, они… (Из письма Вильгельма Эльмана.)
5.12.1941 г. На этот раз мы будем справлять Рождество в русском “раю”. Мы находимся опять на передовых, тяжелые у нас дни. Подумай только, Людвиг Франц убит. Ему попало в голову. Да, дорогой мой Фред, ряды старых товарищей всё редеют и редеют. В тот же день, 3.12, потерял ещё двух товарищей из моего отделения… Наверное, скоро нас отпустят; нервы мои совсем сдали. Нойгебауэр, очевидно, не убит, а тяжело ранен. Фельдфебель Флейсиг, Сарсен и Шнайдер из старой первой роты тоже убиты. Также и старый фельдфебель Ростерман. 3.12 погиб также наш последний командир батальона подполковник Вальтер. Ещё ранен Анфт. Бортуш и Коблишек, Мущик, Каскер, Лейбцель и Канрост тоже убиты. (Из письма унтер-офицера Г. Вейнера своему другу Альфреду Шеферу.)
5.12.1941 г. Милая тетушка, присылай нам побольше печенья, потому что хуже всего тут с хлебом. Ноги я уже немного обморозил, холода здесь очень сильные. Многие из моих товарищей уже ранены и убиты, нас всё меньше и меньше. Один осколок попал мне в шлем, и на мину я тоже успел наскочить. Но пока я отделался счастливо. (Из письма солдата Эмиля Нюкбора.)
8.12.1941 г. Из-за укуса вшей я до костей расчесал тело и настолько сильно, что потребовалось много времени, пока всё это зажило. Самое ужасное – это вши, особенно ночью, когда тепло. Я думаю, что продвижение вперёд придётся прекратить на время зимы, так как нам не удастся предпринять ни одного наступления. Два раза мы пытались наступать, но кроме убитых ничего не получали. Русские сидят в хатах вместе со своими орудиями, чтобы они не замёрзли, а наши орудия стоят день и ночь на улице, замерзают и в результате не могут стрелять. Очень многие солдаты обморозили уши, ноги и руки. Я полагал, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались. (Из письма ефрейтора Вернера Ульриха к своему дяде в г. Арсендорф)
9.12.1941 г. Мы продвигаемся вперёд донельзя медленно, потому что русские защищаются упорно. Сейчас они направляют удары в первую очередь против сёл, — они хотят отнять у нас кров. Когда нет ничего лучшего, — мы уходим в блиндажи. (Из письма ефрейтора Экарта Киршнера)
11.12.1941 г. Вот уже более недели мы стоим на улице и очень мало спим. Но так не может продолжаться длительное время, так как этого не выдержит ни один человек. Днём ещё ничего, но ночь действует на нервы… Сейчас стало немного теплее, но бывают метели, а это ещё хуже мороза. От вшей можно взбеситься, они бегают по всему телу. Лови их утром, лови вечером, лови ночью, и всё равно всех не переловишь. Всё тело зудит и покрыто волдырями. Скоро ли придёт то время, когда выберешься из этой проклятой России? Россия навсегда останется в памяти солдат. (Из письма солдата Хасске к своей жене Анне Хасске)
13.12.1941 г. Сокровище моё, я послал тебе материи и несколько дней назад – пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю всё возможное и буду присылать всё, что сколько-нибудь годится. (Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана жене)
26.12.1941 г. Рождество уже прошло, но мы его не заметили и не видели. Я вообще не думал, что мне придётся быть живым на Рождество. Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступать. Орудия и машины мы в значительной части оставили. Лишь немногие товарищи смогли спасти самую жизнь и остались в одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю свою жизнь и ни за что не хотел бы прожить это ещё раз… Пришли мне, пожалуйста, мыльницу, так как у меня ничего не осталось. (Из письма ефрейтора Утенлема семье в г. Форицхайм, Баден)
27.12.1941 г. В связи с событиями последних 4 недель я не имел возможности писать вам… Сегодня я потерял все свои пожитки, я всё же благодарю бога, что у меня ещё остались мои конечности. Перед тем, что я пережил в декабре, бледнеет все бывшее до сих пор. Рождество прошло и я надеюсь, что никогда в моей жизни мне не придётся пережить ещё раз такое Рождество. Это было самое несчастное время моей жизни… Об отпуске или смене не приходится и думать, я потерял все свои вещи, даже самое необходимое в последнем обиходе. Однако не присылайте мне ничего лишнего, так как мы должны теперь всё таскать на себе, как пехотинцы. Пришлите лишь немного писчей бумаги и бритву, но простую и дешёвую. Я не хочу иметь с собой ничего ценного. Какие у меня были хорошие вещи и всё пошло к чёрту!.. Замученные вшами мы мёрзнем и ведём жалкое существование в примитивных условиях, к тому же без отдыха в боях. Не подумайте, что я собираюсь ныть, вы знаете, что я не таков, но я сообщаю вам факты. Действительно, необходимо много идеализма, чтобы сохранять хорошее настроение, видя, что нет конца этому состоянию. (Из письма обер-ефрецтора Руска своей семье в г. Вайль, Баден)
6.09.1942 г. Сегодня воскресенье, и мы, наконец, можем постирать. Так как моё бельё всё завшивело, я взял новое, а также и носки. Мы находимся в 8 км от Сталинграда, и я надеюсь, в следующее воскресенье мы будем там. Дорогие родители, всё это может свести с ума: по ночам русские лётчики, а днём всегда свыше 30 бомбардировщиков с нашей стороны. К тому же гром орудий. (Из письма солдата 71 пд Гергардта (фамилия неразборчива))
8.09.1942 г. Мы находимся на позициях в укреплённой балке западнее Сталинграда. Мы уже продвинулись до стен предместья города, в то время как на других участках немецкие войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период. До Волги отсюда остаётся ещё 10 км. Мы надеемся, конечно, что в короткий срок возьмём город, имеющий большое значение для русских и который они так упорно защищают. Сегодня наступление отложили до завтра; надеюсь, что мне не изменит солдатское счастье, и я выйду из этого наступления живым и невредимым. Я отдаю свою жизнь и здоровье в руки Господа Бога и прошу его сохранять и то и другое. Несколько дней тому назад нам сказали, что это будет наше последнее наступление, и тогда мы перейдём на зимние квартиры. Дай бог, чтобы это было так! Мы так измотались физически, так ослабли здоровьем, что крайне необходимо вывести нашу часть из боя. Мы должны были пройти через большие лишения и мытарства, а питание у нас было совершенно недостаточным. Мы все истощены и полностью изголодали, а поэтому стали бессильными. Я не думаю, что наша маленькая Ютхен голодает дома, как её папа в этой гадкой России. В своей жизни мне приходилось несколько раз голодать в мои студенческие годы, но я не знал, что голод может причинять такие страдания. Я не знал, что можно целый день думать о еде, когда нет ничего в хлебной сумке. (Из неотправленного письма ефрейтора Ио Шваннера жене Хильде)
26.10.1941 г. Сижу на полу в русском крестьянском доме. В этой тесноте собралось 10 товарищей из всех подразделений. Можешь представить себе, какой тут шум. Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы. Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных. (Из письма солдата Рудольфа Руппа своей жене.)
15.11.1941 г. Мы здесь уже пять дней, работаем в две смены, и пленные работают с нами. У нас развелось очень много вшей. Прежде поймаешь когда одну, когда три, а вчера я устроил на них облаву. Как ты думаешь, милая мама, сколько я поймал их в своём свитере? 437 штук… Я всё вспоминаю, как отец рассказывал про войну 1914-1918 г., — теперешняя война ещё похуже. Всего я написать не могу, но когда я вам расскажу об этом, у вас глаза полезут на лоб… (Из письма фельдфебеля Отто Клиема.)
3.12.1941 г. Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины. (Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)
3.12.1941 г. Хочу сообщить тебе, дорогая сестра, что я 26.12 сбил русский самолёт. Это большая заслуга, за это я, наверное, получу железный крест первой степени. Пока мне повезло взять себе с этого самолёта парашют. Он из чистого шёлка. Наверное, я привезу его целым домой. Ты тоже получишь от него кусок, из него получится отличное шёлковое бельё… Из моего отделения, в котором было 15 человек, осталось трое… (Из писем унтер-офицера Мюллера сестре.)
4.12.41 Дорогие Фрида, Вальтер и Гюнтер.
Снова удалось написать вам письмо, у меня теперь почти нет времени — мы уже много дней на марше и тут уже не до писем. Сегодня первый спокойный день, будет ли так и завтра, мы не знаем, иногда идем назад, потому что здесь, под Москвой, творится черт знает что. Русские напрягли все свои силы —у них появилось много самолетов, которые постоянно нас бомбят, и танков, которые все под собой давят. Они так сильны, что наши танки ничего не могут сделать, и только артиллерия и тяжелые зенитки их уничтожают.
Мы сегодня залегли в одной деревне, которую обстреливали накануне. Все тут разворочено. Повсюду обломки машин, повозок, орудий, грудами лежат мертвые лошади. Много убитых, и среди наших тоже. В моей роте ранены пять солдат, погибли ефрейтор, два унтер-офицера и лейтенант. Он уничтожил русский танк и в тот же день сам получил пулю в голову, когда брали эту деревню. Если война все-таки закончится и мы вернемся домой, то, наверное, даже не сможем описать, что здесь творилось. Второй батальон полностью раздавлен танками, не хотел бы я там оказаться… Надеюсь, Господь и дальше будет хранить меня и мы снова увидимся на родине. Сейчас опять холодно, и опять идет снег, зачем же здесь устроили войну…
Я отправил сто марок, чтобы вы могли купить на Рождество что захотите, здесь деньги не имеют никакой цены. Сегодня первый раз нас поселили в трактире, раньше мы в России их не встречали. Тут же есть и магазин, я там нашел карандаши, почти пятьдесят штук, —пошлю их домой.
До Москвы нам осталось сорок километров, возьмем ли ее, никто не знает, и если это случится, то у нас будет прекрасный рождественский подарок. Но боюсь, что Рождество будет очень плохим, если только не случится чудо…
Оскар и любящий папа
Гютерсло, 30 января 1942 Дорогой Гельмут!
Большое спасибо тебе за письмо от 21 января. Особое спасибо за фантастическую посылку, которую я получила сегодня утром… Здесь совершенно не достать настоящих духов, а те, которые есть, пахнут невкусно. Конфеты ты бы лучше съел сам, потому что мы тут время от времени что-то получаем и нельзя принимать от солдат их «пожертвования». Дорогой Гельмут, напиши, куришь ли ты. Я могла бы выслать тебе по крайней мере несколько сигарет. Если бы в полевой почте отменили запреты, я бы взяла реванш за твои подарки.
Ты пишешь, что там можно много чего купить? Мне кое-что нужно, но не могу же я от тебя этого требовать. Я уже давно пытаюсь достать кожаные или резиновые сапоги. Но я не настаиваю, к тому же я сомневаюсь, что там есть хоть какие-нибудь. Размер ноги у меня 37-38. Или если бы тебе удалось раздобыть шерсть синего или какого-нибудь другого цвета, я была бы тебе очень благодарна. А еще, если тебя не очень затруднит и ты можешь достать симпатичные темные чулки размера 9 1/2, я бы взяла пару… Пожалуйста, не сердись, что я написала целый список, и не утруждай себя…
Эрна
На передовой, 29 марта 1942 Глубокоуважаемый господин Ш.!
Я с сожалением должен подтвердить Вам тот прискорбный факт, к которому Вас уже подготовил ортсгруппенляйтер НСДАП:
Ваш сын, солдат Эдуард Ш., родившийся 21 мая 1908 года, геройски пал на поле брани 20 марта 42-го года за фюрера и народ, за будущее Германии…
… Мы похоронили его в достойной солдатской могиле недалеко от того места, где он погиб. На большом деревянном кресте в форме Железного креста выжжено его имя и покрашено краской. На тщательно насыпанном холмике лежит его каска, которую он носил в бою. Он лежит один в прекраснейшей местности, среди деревьев и кустов. Чтобы сделать его могилку еще красивее, мы соорудили вокруг нее изгородь из березовых столбиков. Могила сфотографирована. Проявим пленку и пришлем вам карточку.
Хайль Гитлер!
Днепропетровск, 18/IV 42 Дорогой товарищ К.!
Теперь, когда Вы сами здесь, Вы лучше поймете, почему я так старался как можно скорее закончить свою военную подготовку, почему так важны SA и пограничная служба во времена, когда каждый отвечает только за себя. Сегодня нужно, как работяге на стройке, самому искать себе работу и, найдя, хвататься за нее. Понимаю, что мирная работа нравится Вам больше, чем убийства, но если к человеку пришла убежденность, что он необходим для сохранения всего народа, то тогда и это ремесло выполняют с гордостью и отдачей. Каждый на своем посту, куда его направили. Я сейчас до конца апреля, а может, до середины мая нахожусь в зондеркоманде и могу спокойно назвать свое местонахождение, потому что это украинская тыловая область. Потом меня снова направят в войска на фронт, это прекрасно…
Ваш Эрнст Т.
Берлин, 18.10.42 … Большое спасибо, бабушка, что ты, несмотря на заботы о дедушке, нашла время поздравить меня с нашей свадьбой и с моим днем рождения… В следующем году это будет выглядеть по-другому. Я по-прежнему думаю, что с окончательным поражением под Сталинградом силы русских будут сломлены и в течение зимы они не придут в себя, чтобы следующей весной снова атаковать, как прошлым летом. Я все думаю о базирующейся на исторических ассоциациях дате — 16 ноября 1942 года. Следи внимательно! Считаем: берем первые два года войн 70-го, 14-го и 39-го годов и складываем их:
1870-1871 1914-1915 1939-1940
в получившемся числе складываем каждые две цифры попарно
37-41 38-29 38-79
10-05 11-11 16-11
количество единиц из получившейся даты прибавляем к первому году, чтобы получить окончательный год
что получаем:
10-05-1871 — мир во Франкфурте-на-Майне 11-11-1918 — Компьенское перемирие 16-11-1942 — что будет с нашим врагом —Россией?
Интересные расчеты, не правда ли? Если они не подтвердятся, не огорчайтесь. Наши храбрые солдаты и все задействованные в мобилизации внутренних сил народа специалисты и их помощники с каждым днем будут приближать нас к победе и каждый день, несмотря на зиму, лед и снег, несмотря на Рузвельта, Черчилля и Сталина, улучшать жизненные условия нашего народа, особенно нашего вермахта.
17.11.42 Дорогая, дорогая Ленхен!
Сегодня у меня есть минутка, потому что я снова сижу на передовой в блиндаже нашего отделения и, разумеется (надеюсь, так и будет продолжаться), ничего не делаю. Такого затишья, тьфу-тьфу-тьфу, у нас уже давно не было.
Вечером мы слушали отличную танцевальную музыку из Белграда, лежали на одеялах, в «камине» горели уже почти сгоревшие дрова, света больше нет, легкая дымка делала воздух непрозрачным — пахло табаком, тлеющими дровами и гренками, свет был погашен, оба товарища рядом со мной заснули один за другим, а я не спал и мечтал — разве это не прекрасно, мышонок?
13 ноября ездил в лазарет, который размещался рядом со складом, и навестил заодно нашего больного гриппом командира. Нашел маркитантские товары и приобрел все, что просил. На каждого получилось по бутылке сербского белого вина, полбутылки шампанского, трети бутылки рома, шестой части бутыли ликера, 394 (!) сигареты, кроме того — табак и сигары. Из мелочей —бумажные носовые платки, туалетная бумага, почтовые открытки, конверты и бумага для писем, открывалка для консервов, шапка-наушники, пятновыводитель, лезвия для безопасной бритвы. Все это обошлось мне в 44 марки и несколько пфеннигов.
… Пожалуйста, не посылай мне все, что тебе удается с таким трудом найти. Ешь и сама. Я ведь знаю, ты тоже сладкоежка. Нам тут теперь дают сладости, прежде всего леденцы и искусственный мед, но в последние дни давали столько вкусного, что ты сама скажешь: «Да, пожалуй, оставлю и себе что-нибудь». Целый ряд приятных событий говорит о том, что в районе крупного города о нас особенно заботятся: 12.11 каждый из нас получил плитку французского шоколада и еще три куска общим весом 350 граммов в качестве особого пайка. А вы к Рождеству получаете 125 грамм! Стыдно сказать, 14 ноября шоколад был уже съеден, а именно —я съел его частично с гренками, искусственным медом и маслом, которое мы теперь тоже часто получаем…
Целую, твой Вольфганг
Россия, 7.12.42 Моя дорогая, милая Паула!
Я тоже собрался написать тебе письмецо, дорогая Паула. У меня долго не было такой возможности, а сейчас опять появилась. Дорогая Паула, мы были окружены, но сейчас вырвались из окружения. Еды в последние дни было очень мало, приходилось экономить. Дорогая Паула, четыре и два дня назад я получил по килограммовой посылке, сердечное тебе спасибо за это, дорогая Паула, получить эти посылки было большой радостью, у нас не было еды — и тут пришли эти посылки, как дар небес, еще раз огромное спасибо. Пряники и хлебцы были очень вкусными, колбаса тоже. Дорогая Паула, через несколько дней Рождество, чудесный семейный праздник, а я снова не могу быть с тобой и детьми, надеюсь, скоро настанет день, когда я смогу навсегда остаться с тобой, дорогая Паула. Дорогая Паула, если можно, пришли мне еще чего-нибудь поесть…
Верный тебе и любящий тебя Йозеф
Восток, 7.01.43 Дорогой Хайни!
Горячие приветы с далекого Востока! Я пока здоров, в остальном — ничего хорошего. Надеюсь, что у тебя с мамой все иначе. Как провели Рождество и Новый год? После стольких лет военных походов встретить эти праздники на родине, должно быть, очень здорово. Хочу описать новости за последнюю неделю. Положение до сих пор не улучшилось. С 21 ноября мы окружены. Самое необходимое присылают самолетами, но многого не хватает. Вопреки ситуации Рождество получилось уютным, мы вчетвером очень по-домашнему — в землянке —встретили его. Была маленькая елка с самодельными украшениями. Мы смастерили для нее замечательную подставку, а еще ясли. Но в первый день Рождества, на рассвете, началось тяжелое наступление, которое длилось два дня… После этого была относительно спокойная неделя, но утром Нового года снова начались бои. (Новый год, кстати, мы отпраздновали хорошо, по крайней мере хоть раз наелись, что было для нас большой радостью, достали даже немножко шнапса.)
14.01.43 Моя любимая хорошая Кати!
Каждый день с нетерпением жду от тебя писем, но нет вообще никакой почты. Я очень беспокоюсь.
Не понимаю, почему мы должны участвовать в этой бойне, никто уже не верит в успех. Самое время, чтобы фюрер нам помог. Сейчас почти так же холодно, как было прошлой зимой. Да, Кати, если мы выберемся из этого ада здоровыми, то будем считать, что начинаем жить заново.
… Если так случится, что ты долго не будешь получать почты, постарайся не думать о плохом. Давай будем вместе надеяться на лучшее. Я могу быть всего лишь легко ранен, но у тебя не будет никаких известий и разъяснений…
Восточный фронт, весна 1944 Дорогая мама!
… Я понимаю, что ты сейчас тоже очень переживаешь. Но, дорогая мама, за Артура особо не волнуйся. Смотри: сначала мальчик пойдет на временную трудовую повинность, которая длится по крайней мере полгода. А кто знает, что будет через полгода? Мы же все надеемся, что этот год принесет развязку или по крайней мере что-нибудь, что положит конец войне. Надеюсь, Артур ничего здесь уже не застанет. Он при этом точно ничего не потеряет.
За меня, дорогая мама, тоже не беспокойся. В конце концов, человек заслуживает только смерти, и если она придет, тут уж ничего не поделаешь… Единственная забота — отпуск, а его нет. Рвешь на себе волосы, когда видишь, как другие уезжают в отпуск, а унтер-офицеров не пускают. Знаешь, все время говоришь себе: сначала отпуск — а потом хоть трава не расти…
Твой сын Герберт
Бад Мергентайм 12.3.45 Дорогой неизвестный солдат! Вы определенно будете очень удивлены, что к Вам обращается незнакомка. Совершенно случайно по дороге сюда я наткнулась на ваш адрес. Вот и позволила себе написать Вам эти строчки. Не сердитесь и примите от меня приветы. Видите ли, мне приятно, что я могу излить душу. Я не хочу совсем оставлять вас в неведении, не описав себя немного. Я —девушка из Гамбурга, эвакуирована сюда из Гамбурга, мне 19 лет, я из-за бомбежки стала бездомной. Может быть, мне повезет, и я получу от Вас, дорогой солдат, несколько строк. Привет от незнакомки Марты Г.
