30.01.2014, 19:14
Пффф, Бульдозер.jpg
по мотивам Тургенева)
Fast motion)
Ни на Юнгфрау, ни на Финстерааргорне
ещё не бывало человеческой ноги.
Вершины Альп… Целая цепь крутых уступов… Самая сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
— Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходят несколько тысяч лет — одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
— Сплошные облака застилают землю… Погоди!
Проходят еще тысячелетия — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Теперь вижу; там внизу всё то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
— Люди?
— Да; люди.
Проходят тысячи лет — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Как будто меньше видать козявок, — гремит Финстерааргорн. — Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли ещё тысячи лет — одна минута.
— Что ты видишь? — говорит Юнгфрау.
— Около нас, вблизи, словно прочистилось, — отвечает Финстерааргорн, — ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
— А теперь? — спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет — одну минуту.
— Теперь хорошо, — отвечает Финстерааргорн, — опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё. Хорошо теперь, спокойно.
— Хорошо, — промолвила Юнгфрау. — Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
— Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.
Февраль, 1878 г.
ещё не бывало человеческой ноги.
Вершины Альп… Целая цепь крутых уступов… Самая сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
— Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходят несколько тысяч лет — одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
— Сплошные облака застилают землю… Погоди!
Проходят еще тысячелетия — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Теперь вижу; там внизу всё то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
— Люди?
— Да; люди.
Проходят тысячи лет — одна минута.
— Ну, а теперь? — спрашивает Юнгфрау.
— Как будто меньше видать козявок, — гремит Финстерааргорн. — Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли ещё тысячи лет — одна минута.
— Что ты видишь? — говорит Юнгфрау.
— Около нас, вблизи, словно прочистилось, — отвечает Финстерааргорн, — ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
— А теперь? — спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет — одну минуту.
— Теперь хорошо, — отвечает Финстерааргорн, — опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё. Хорошо теперь, спокойно.
— Хорошо, — промолвила Юнгфрау. — Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
— Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.
Февраль, 1878 г.
Мне пратчеттовские Считающие сосны (Из "Мрачного жнеца") напомнило.
А еще Считающие Сосны умеют считать, чем они и прославились. Смутно понимая, что люди определяют возраст Дерева по годичным кольцам, Считающие Сосны решили, что именно поэтому люди и рубят деревья. Придя к такому выводу, Считающие Сосны за одну ночь изменили свой генетический код так, что примерно на уровне человеческих глаз кора стала образовывать светловатые цифры – точный возраст дерева.
И за какой-то год практически все сосны были уничтожены предприятиями по производству декоративных номерных табличек; лишь немногие особи сохранились, и то в самых труднодоступных местах.
Шесть Считающих Сосен слушали самую старую сосну в своей группе; цифры на грубой коре говорили о том, что ей тридцать одна тысяча семьсот тридцать четыре года. Разговор занял семнадцать лет. Нижеследующая запись является ускоренной версией той беседы.
– О, я помню времена, когда полей вообще не было.
Сосны обозрели тысячемильный пейзаж. Небо мерцало, как плохо поставленный спецэффект в фильме о путешествиях во времени. Появился снег, задержался на мгновение и тут же растаял.
– А что было? – качнулась соседняя сосна.
– Лед. Если это можно назвать льдом. Тогда у нас были настоящие ледники. Не такие, как нынче, – задержатся на один сезон, и нет их. О да, те ледники существовали веками.
– Что же с ними случилось?
– Исчезли.
– Куда?
– Куда все исчезает. Все куда-то торопится.
– Ого. Это было сурово.
– Что именно?
– Прошедшая зима.
– И ты называешь это зимой? Помню, когда я была еще побегом, вот были зимы…
И тут дерево исчезло.
После короткой паузы, длившейся всего пару лет, одна из сосен проронила:
– Вот это да! Она же исчезла! Взяла и исчезла! Только что была рядом и вдруг исчезла!
Если бы другие сосны были людьми, они бы принялись неловко переминаться с ноги на ногу.
– Так бывает, малыш, – терпеливо проговорила одна из них. – Эта сосна ушла в Лучшее Место [1] . Жаль, хорошее было дерево.
Но молодая сосна, которой всего-то было пять тысяч сто одиннадцать лет, никак не желала успокаиваться.
– А что это такое – Лучшее Место? – спросила она.
– Точно не известно, – ответила вторая сосна и вздрогнула. Но тут как раз налетела буря, так что никто ничего не заметил. – Мы думаем, что оно как-то связано с… опилками.
События, длящиеся менее одного дня, сосны не воспринимают, а потому они не слышали стука топоров.
Терри Пратчетт "Мрачный жнец"
И за какой-то год практически все сосны были уничтожены предприятиями по производству декоративных номерных табличек; лишь немногие особи сохранились, и то в самых труднодоступных местах.
Шесть Считающих Сосен слушали самую старую сосну в своей группе; цифры на грубой коре говорили о том, что ей тридцать одна тысяча семьсот тридцать четыре года. Разговор занял семнадцать лет. Нижеследующая запись является ускоренной версией той беседы.
– О, я помню времена, когда полей вообще не было.
Сосны обозрели тысячемильный пейзаж. Небо мерцало, как плохо поставленный спецэффект в фильме о путешествиях во времени. Появился снег, задержался на мгновение и тут же растаял.
– А что было? – качнулась соседняя сосна.
– Лед. Если это можно назвать льдом. Тогда у нас были настоящие ледники. Не такие, как нынче, – задержатся на один сезон, и нет их. О да, те ледники существовали веками.
– Что же с ними случилось?
– Исчезли.
– Куда?
– Куда все исчезает. Все куда-то торопится.
– Ого. Это было сурово.
– Что именно?
– Прошедшая зима.
– И ты называешь это зимой? Помню, когда я была еще побегом, вот были зимы…
И тут дерево исчезло.
После короткой паузы, длившейся всего пару лет, одна из сосен проронила:
– Вот это да! Она же исчезла! Взяла и исчезла! Только что была рядом и вдруг исчезла!
Если бы другие сосны были людьми, они бы принялись неловко переминаться с ноги на ногу.
– Так бывает, малыш, – терпеливо проговорила одна из них. – Эта сосна ушла в Лучшее Место [1] . Жаль, хорошее было дерево.
Но молодая сосна, которой всего-то было пять тысяч сто одиннадцать лет, никак не желала успокаиваться.
– А что это такое – Лучшее Место? – спросила она.
– Точно не известно, – ответила вторая сосна и вздрогнула. Но тут как раз налетела буря, так что никто ничего не заметил. – Мы думаем, что оно как-то связано с… опилками.
События, длящиеся менее одного дня, сосны не воспринимают, а потому они не слышали стука топоров.
Терри Пратчетт "Мрачный жнец"
Вспомнился немецкий мультик Das Rad ("Жизнь камней")
Чтобы написать коммент, необходимо залогиниться
