Террор и антитеррор или почему наши бомбы "гуманнее"
Меня периодически спрашивают: "Почему мы не уничтожаем наших врагов в их глубоком тылу?" При этом диапазон потенциальных жертв наших ударов по тылам врага колеблется от "Зеленского, правительства и Рады", до журналистов и блогеров в соцсетях, с которыми конкретный российский гражданин не в состоянии успешно спорить и вечных ценностях.
Это нормальная реакция народа времён военных действий. Многие простые советские люди на фронте и в тылу во время Великой Отечественной войны тоже мечтали, что вот придём мы в Германию и всех немцев убьём.
Но когда наши солдаты пришли в Германию от этих кровожадных планов они немедленно отказались. Как потому, что нормальному человеку психологически сложно убить безоружного гражданского, не проявляющего в его отношении никакой агрессии, так и потому, что советская пропаганда и командование постарались предотвратить любые эксцессы. А там, где предотвратить не удалось, жестокое наказание следовало немедленно, после установления факта преступления.
Мы потому и смеёмся сегодня над "миллионами изнасилованных Красной армией немок", что в отличие от западных "освободителей", с упоением рассказывавших потомкам, как они по всей Европе (от Франции, до Греции) наслаждались не всегда добровольным гостеприимством освобождённых, наши деды вспоминают, как по мере продвижения в Европу ужесточалась воинская дисциплина и как ещё не закончив воевать они начинали обустраивать гражданам враждебных стран комфортную мирную жизнь.
Есть, однако, целая плеяда лидеров общественного мнения (преимущественно из числа патентованных леваков), которые строят свою регулярную критику властей на том, что мы плохо и мало убиваем украинцев в тылу. Мол, пишет какой-то вражеский журналист гадости про великого местного лидера общественного мнения, и до сих пор жив: куда смотрит Путин? Эти люди обосновывают свою позицию тем, что против нас же используется террор, значит мы должны теми же методами вести антитеррористическую борьбу.
К сожалению, так это не работает. К сожалению, потому, что если бы любезные левакам простые решения работали, мы бы давно уже жили в обществе всеобщего счастья и равенства, ходили бы строем в одинаковой одежде, жили бы в одинаковых домах, у всех был бы один и тот же распорядок дня и славили бы мы Великого Учителя Томаса Мора, канцлера короля Англии Генриха VIII Тюдора и отца-основателя Утопии. Но именно потому, что простые решения не работают, мы по сей день не "утопленники" из Утопии, а русские, французы, немцы и прочие, находящиеся друг с другом в сложных, противоречивых, постоянно меняющихся отношениях.
Кстати, сами "классики", на которых леваки так любят ссылаться, осуждали индивидуальный террор, указывая, что он не ведёт к успеху, а лишь ожесточает врага, ибо "незаменимых у нас нет" и убитого чиновника ил журналиста быстро заменит другой, который может оказаться даже более эффективным, чем предшественник.
"Антитеррор" по левым лекалам работает лишь в режиме классового геноцида, когда, как у нас в 1917-1939 уничтожается большинство: дворян, священнослужителей, чиновников, офицеров (тех, что служили в РККА ликвидировали в 30-е, мало кому удалось уцелеть, за редким исключением, вроде Шапошникова или Игнатьева), буржуев, кулаков, индивидуальных хозяев (крестьян и ремесленников) – всех, кто по происхождению не вписывался в Утопию.
Ещё больший размах такой геноцид приобрёл в Камбоже при Пол Поте, где выпускники Сорбонны пытались уничтожить чуть ли не всех грамотных. Но оборотной стороной такого геноцида становится потеря государством перспектив развития, ибо уничтожаются или вытесняются из страны все инициативные, самодеятельные, творческие люди, место же расчищается для серых исполнителей. И, хоть внутри государства любая оппозиция оказывается раздавленной навсегда, международную конкуренцию оно быстро и эффективно проигрывает. СССР не помогло (не спасло от катастрофы) даже наличие ядерного оружия.
Поэтому зеркальный ответ на враждебный террор, даже если вы готовы не ограничивать себя количественными или моральными рамками, контрпродуктивен и, вне зависимости от краткосрочных успехов, уже в среднесрочной перспективе приносит больше вреда, чем пользы. В этом отношении лучший пример, когда возмездие за террор пришло практически немедленно, является история немецко-фашисткой оккупации советских территорий.
В 1941 году, когда немцы, спешащие на Восток и уверенные в победоносном окончании войны, позволяли себе широкие жесты, вроде отпуска домой десятков тысяч военнопленных, проживавших на уже оккупированных ими территориях СССР, партизанское и подпольное движение в оккупированных районах было на 90% уничтожено, не успев родиться. Уничтожено, несмотря на то, что рождалось не стихийно, а было хорошо подготовлено. Были заранее определены и подпольные группы, остающиеся в городах, и партизанские отряды, созданы тайные склады продовольствия, оружия и боеприпасов.
Тем не менее, почти всё это подготовленное сопротивление было уничтожено. Уцелели лишь несколько отрядов в недоступных лесных массивах Белоруссии, Северо-Востока Украины и Брянщины. У подполья были отдельные успехи, вроде взрыва киевского Крещатика вместе с расселившимися в комфортных домах центра города немцами и аналогичных акций в нескольких других городах, но к зиме 1941 года организованное сопротивление на оккупированных территориях перестало существовать. Не помогли даже миллионы окруженцев, оказавшиеся не в партизанских отрядах, а в немецком плену.
Однако уже к лету 1942 года партизанское и подпольное движение в оккупированных областях возродилось. Причём усилия центра играли здесь важную, но не главную роль. В партизаны и подпольщики массами стихийно пошло население оккупированных территорий, столкнувшееся с террором оккупационных администраций и осознавшее, что шанс выжить даёт лишь борьба.
Да и отечественная Гражданская война 1918-1920 (на деле до 1935) годов во многом была реакцией на заявленную политику геноцида "эксплуататорских классов". В общем, известный закон утверждающий, что сила действия порождает равную и противоположно направленную силу противодействия, в политике столь же неоспорим, как и в физике.
Как же отвечать на террор и как отличить террор от легитимных правил борьбы? Ведь наши оппоненты говорят нам, что они пока не разрушили ни одного российского города, пеняя на судьбу Мариуполя, Авдеевки, Марьинки, Бахмута, Северодонецка и т.д. И когда мы называем удар по Крымскому мосту терактом, нам отвечают, что мы же стреляли по мосту в Затоке и по другим украинским переправам (хоть и не по всем) и добавляют, что мост, служащий для переброски в том числе и военных грузов, является законной целью. Почему же даже те наши люди (а их большинство), которые не могут ответить на эти инвективы при помощи разумных аргументов и срываются на ругань в интернете, справедливо уверенны, что мы правы, а наш враг террорист?
В принципе, определение того, кто террорист, а кто контртеррорист в международном праве достаточно запутанно, но всё же, в отличие от ситуации с правом государства на защиту территориальной целостности, вступающему в противоречие с правом народа на самоопределение, здесь отделить зёрна от плевел можно не только по принципу: прав тот у кого больше прав (то есть сильный), а юридически корректно.
В народе распространено мнение, что террор отличается от контртеррора по принципу "кто первый напал". Отсюда утверждения, что если они убивают наших журналистов, то и мы "имеем право" убивать их журналистов. Отсюда же призывы официально объявить Украину "страной террористом" и наивные рассказы наивных людей о том, что это даст нам какие-то "особые права" по массовому уничтожению врагов на подконтрольной киевскому режиму территории.
На самом деле принцип "кто первый начал" работает лишь в отдельных, причём исключительных случаях. Например, согласно требованиям международного права, регулирующего правила и методы ведения войны, местное население и местные администрации оккупированных территорий должны выполнять требования оккупационных властей. Те же, кто борется против таких властей с оружием в руках, не являясь одетым в военную форму военнослужащим, считается террористом. Даже партизанские отряды должны быть одеты в военную форму, как были одеты партизаны Фигнера, Давыдова, Сеславина, Винценгероде и других в 1812 году или Медведева, Фёдорова, Ковпака (соединения последних двух частично) во время Великой Отечественной войны.
Сейчас на занятых российскими войсками территориях, ещё до официального включения их в состав России, мы требовали от местных властей ровно такого подхода. Именно поэтому наши действия находились в рамках международного права, а попытки саботажа распоряжений российского командования являлись терроризмом, даже если происходили не в виде вооружённых выступлений, а в виде "мирных демонстраций". Наши люди, как правило не знают об этой особенности международного права потому, что Великая Отечественная война и Вторая мировая война в целом имела свои особенности.
В тот период, в точном соответствии с нормами международного права происходила оккупация Нормандских островов Великобритании (находящихся у французского побережья), Голландии, Дании и, пожалуй всё. В остальных случаях, даже в Норвегии, основополагающие нормы международного права были нарушены немцами, как оккупирующей стороной. В большинстве случаев, немцы запускали программу частичного или полного уничтожения мирного населения конкретной местности. В Норвегии ими насильственно было сменено правительство и назначена новая администрация.
В большинстве стран Восточной Европы и в СССР, даже если не считать геноцид отдельных групп населения (далеко не одних только евреев и коммунистов, в Польше, например, немцы реализовывали программу уничтожения местной интеллигенции и даже аристократии, чтобы облегчить онемечивание основной массы народа), Германия грубо нарушала обязанности оккупирующей стороны, массами вывозя народ для рабского труда на своих военных предприятиях и в сельском хозяйстве, Германия также уничтожала местные администрации, заменяя их системой колониального управления, проводила этнические чистки, отказывалась обеспечивать население продуктами питания, в результате чего, только на оккупированной территории СССР погибли от голода несколько миллионов человек, проводила незаконные реквизиции, а также массовые экзекуции мирного населения, как спонтанные, так и заранее спланированные.
Таким образом, вооружённая борьба мирного населения оккупированных областей против германского оккупационного режима, с точки зрения международного права легитимировалось тем, что население оказывалось в условиях крайней необходимости и прибегало к вооружённой самозащите перед лицом геноцида. Кстати сейчас практически аналогичные взаимоотношения населения и украинских властей складываются на оккупированных Украиной территориях российской Новороссии.
Уничтожение в ходе войны немецких городов, что вело к массовым жертвам среди мирного населения, было обусловлено тем, что нацисты превращали их в "крепости" (фестунги), гарнизоны которых должны были держаться до последнего. А взять при помощи одного только автомата долговременные укрепления невозможно, при любом численном превосходстве. Для тех, кто плохо понимает как это выглядело бы во время Великой Отечественной войны, сегодня есть пример Авдеевки, Марьинки и других городов Донбасса, превращённых киевским режимом в укрепрайоны. Некоторые из них штурмуются больше года, с использованием артиллерии и авиации, и только сейчас (когда у Украины начала заканчиваться живая сила и техника) наметились относительно скромные успехи.
Поэтому даже американо-английские ковровые бомбардировки немецких промышленных центров нельзя в чистом виде отнести к военным преступлениям, так как в них находились военные заводы. И тогда, и сейчас смешно считать легитимным уничтожение фронтовой мастерской по ремонту танков, в которой работают люди в форме и заявлять как о преступлении об уничтожении выпускающего танки завода, только потому, что он находится дальше в тылу и там работает гражданский персонал.
Современная война (начиная с Первой мировой) превратилась в тотальную. Принцип "армия воюет с армией" давно не действует. Военное производство в тылу и коммуникационные линии врага являются даже более важными целями, чем войска на фронте, а гражданское население рассматривается, как мобилизационный ресурс и средство обеспечения армии расходными материалами.
Поэтому удары на всю глубину тыла воюющего государства стали нормой, а на фронте, в некоторых случаях (например при ядерной конфронтации) стало находиться безопаснее, чем в глубоком тылу. Тем не менее, основополагающие нормы международного права продолжают действовать и легко применимы даже в нынешних сложных условиях.
Например, удар по Крымскому мосту мы называем терактом не потому, что это какой-то особенный (наш) мост, а потому, что сам удар наносился по террористической схеме. Украинская разведка завербовала или использовала в тёмную граждан России и третьих стран для того, чтобы доставить заряд на мост и активировать его. Если бы Украина пыталась прорваться к мосту при помощи законных военных средств (авиации, ракетного оружия, военно-морских средств доставки или даже диверсионно-разведывательных групп), то это было бы законным актом войны. Поскольку же было целенаправленно задействовано мирное население – это уже террор.
Точно так же есть большая разница, когда наша артиллерия и авиация уничтожает города (кстати уже российские города, а не украинские), в которых оккупирующие их ВСУ каждое здание превратили в огневую точку и когда украинская артиллерия целенаправленно проводит обстрелы жилых кварталов Донецка, умышленно стараясь попасть в учебные заведения во время проведения занятий, в рынки и другие места массового скопления гражданских лиц. Это уже не "сопутствующие жертвы", без которых не обходится ни один военный конфликт, а умышленный теракт, направленный на разжигание панических настроений среди гражданского населения.
То же самое можно сказать о попытках Украины оставить Крым и города Донбасса без воды, без электричества и т.д. Россия не добивает энергосистему Украины, хоть и могла бы это сделать потому, что не может завтра же развернуть наступление на всю глубину украинской территории и принять на себя ответственность за гуманитарные проблемы мирного населения, а киевский режим бросит своих людей на погибель так же, как бросает тех, кого считает чужими.
Кроме того, террористический режим отличается тем, что его террор направлен не только вовне, но и внутрь страны. Именно поэтому режим Зеленского незаконными (террористическими) методами пытается уничтожить УПЦ, не нарушавшую никаких законов и вполне лояльную режиму, также при помощи внесудебных процедур он уничтожает средства массовой информации, позволяющие себе критику не режима, но лично Зеленского, оппонирующих Зеленскому политиков и т.д.
Подчёркиваю, что террор отличается от контртеррора тем, что террор всегда (и внутри страны, и за её пределами) действует незаконными методами, мотивируя свои действия политической целесообразностью. Контртеррор же опирается на дух и букву закона. Это то же, чем уголовный розыск отличается от бандитов. Бандита нельзя просто так, на основании своей личной уверенности в его виновности, пристрелить на улице. Вначале он должен начать недвусмысленно оказывать вооружённое сопротивление, но и тогда его гибель при задержании должна быть обоснована невозможностью остановить общественно-опасное деяние более гуманным способом. Сам же бандит может открыть по полиции огонь когда ему вздумается, даже вовсе без повода.
Кто-то может сказать, что внутриполитические отношения внутри Украины запутаны и не нам лезть в их дела. Кто-то заметит, что сложно в сумятице военных действий понять кто прав, кто виноват. Давайте примем в качестве критерия для оценки события, не имеющие двойной трактовки по обе стороны линии фронта. В тех случаях, когда из городов отступали российские войска, они оставляли нетронутыми коммунальную инфраструктуру, жилой фонд, промышленные предприятия. В отдельных случаях взрывались лишь мосты через водные преграды. Украинцы, отступая, если у них хватало времени, уничтожали всё, что могли. Даже сейчас они взрывают дома в Бахмуте, которые не в состоянии удержать, и минируют сельскую местность (в том числе обрабатываемые поля) которую собираются оставить.
Подчеркну, что подобные факты не оспариваются обеими сторонами, а Украина даже публично гордится уничтожением гражданской инфраструктуры. Вот это, собственно и есть государство-террорист или террористический режим (кому как больше нравится).
Осталось ответить на вопрос, почему мы не признаем украинский режим террористическим официально?
Некоторые европейские государства официально признали Россию спонсором террора: сильно им это помогло? Все санкции, которые могли нас уязвить они ввели до этого. Все действия, которыми они могли нас ослабить, они совершили до этого. Признание России спонсором терроризма – крик безысходности, проигрывающей стороны.
Зачем же нам уподобляться проигрывающим и в безысходной злобе бросающимся грязью? Приговор террористам вынесет суд. А для того, чтобы суд состоялся, надо победить на поле боя. Верховный Совет СССР не морочил себе голову объявлением Германии спонсором терроризма до Победы. Зато Москва с союзниками организовала Нюрнбергский трибунал, который многих (хоть далеко не всех) конкретных организаторов нацистского террора приговорил к петле или длительным тюремным срокам.
В данном случае, можно частично согласиться с Борисом Филатовым, который говорил, что нас они "вешать будут потом". Мы тоже будем потом и строго в соответствии с решением суда, даже Международного (Иран, Китай и Белоруссия с удовольствием присоединятся).
