Россия после СВО: произойдёт ли слом оборонительного сознания
От Византии Россия унаследовала не только статус центра православия, герб в виде двуглавого орда и концепцию Третьего Рима, но и "географическое проклятие" в виде постоянной военной угрозы практически на всём протяжении её границ (кроме арктической зоны).
Византийские возможности активной экспансии закончились с гибелью Маврикия – последнего законного императора династии Юстиниана I. После этого, несмотря на неоднократные тактические успехи, иногда выливавшиеся, как в эпоху правления Македонской династии, в целое столетие успешных войн и некоторого территориального расширения, империя постоянно находилась в состоянии стратегической обороны.
Именно это состояние стратегической обороны выработало политический стиль, называемый нами византийским, в рамках которого дипломатия превалировала над военными усилиями. Задачей же дипломатии было создать на всех направлениях потенциальной агрессии против Византии взаимно-блокированную позицию.
В рамках такой позиции врагу было, с одной стороны, трудно атаковать империю, с другой, ему нечего было бояться византийской атаки. Фактически византийцы эмпирическим путём, где-то в IX веке, пришли к выработке той самой концепции неделимости безопасности, которую затем, в ХХ веке, приняли в качестве основы своих взаимоотношений СССР и США, и которую американцы дезавуировали, вместе со всем международным правом в первые два десятилетия XXI века.
На западном направлении Россия вышла на взаимно-блокированную позицию к концу екатерининской эпохи. Позднейшие приобретения (Финляндия, Польша и Молдавия) империи, конечно, не мешали, но, с точки зрения обеспечения безопасности, были необязательны.
На Восточном направлении взаимно-блокированная позиция установилась к средине 50-х годов ХХ века. Этому предшествовали вынужденные уход России с Аляски и отказ от экспансии в Маньчжурии, а завершилось всё добровольным отказом от передовой базы в Порт-Артуре после смерти Сталина (вывод войск был завершён в мае 1955 года).
На Юге первоначальная взаимно-блокированная позиция возникла ещё при Алексее Михайловиче, но затем, в результате активизации британской экспансии в во второй половине XIX века, азиатскую границу пришлось сдвинуть в сердце Центральной Азии – на линию горных цепей, надёжно прикрывшую российские коммуникации между центром страны и Дальним Востоком.
Отдельные попытки проводить активную политику за пределами этих естественных границ империи, как правило завершались неудачей и в имперский, и в советский периоды. Возникавшие сферы влияния были неустойчивыми, часто переходили из рук в руки и, к тому же, требовали огромных ресурсных вложений, практически ничего не добавляя с точки зрения обеспечения безопасности.
Данная политика, как и политика Византии (кстати, аналогичную политику в Азии проводила большая часть китайских династий) предполагала приоритет дипломатии и оборонительную направленность военной доктрины, резко ограничивающую возможность армии постоянно проверять и совершенствовать себя в многочисленных заморских экспедициях, не требующих от страны серьёзного напряжения сил, но являющихся школой реальных боевых действий, как для солдат, так и для генералов.
В результате, когда, по какой-то причине, нападение на Россию всё же происходило, армия, будучи огромной (для защиты протяжённой линии границ) и, как правило, вооружённой по последнему слову техники, начинала учиться воевать и использовать эту технику прямо на поле боя. Отсюда русская "тактика заманивания". Пока учились воевать – с потерями отступали, а научившись, гнали противника взашей и завершали войны во вражьем логове.
Тем не менее, постоянно появлялись новые враги, рассчитывающие с помощью внесённых ими в военное дело инноваций, дававших им временное преимущество на поле боя, разгромить российскую армию раньше, чем она научится воевать. Американские планы по уничтожению России, формируемые с середины 90-х годов прошлого века, базируются на этой же особенности.
США знают, что Россия не начнёт первая и, прежде, чем ответить в полную мощь, будет долго пытаться использовать дипломатические средства урегулирования конфликта. Поэтому они делают ставку на создание мощной антироссийской коалиции, превосходящей Москву по всем показателям (военным, экономическим, финансовым, демографическим), а также надеются оставить за собой выбор удобного времени для атаки. Ставка делается на то, что пока политическое руководство осознает размер опасности, пока армия развернёт боевые порядки, при современных скоростях передвижения сопротивляться будет уже поздно.
Несмотря на то, что в рамках текущего украинского кризиса, реализация американцами данной концепции провалилась, США не собираются от неё отказываться, считая провалы результатом случайных совпадений, а концепцию в целом верной и реализуемой. Пока ещё они стремятся добиться превосходства в рамках текущего кризиса. Но, исходя из приверженности России мирным дипломатическим решениям, а также зная, что Москва всегда согласится на мир, если ей предложить взаимно-блокированную позицию, Вашингтон вполне может прибегнуть к манёвру с "честным перемирием".
Дело в том, что современная геополитика, с её скоростями, возможностями проникновения, в том числе с возможностью критического информационного воздействия на вражеское общество, с целью его подрыва изнутри, не знает естественных границ и взаимно-блокированных позиций. Современная война – больше политика, чем военные действия. Армия нужна современному государству для того же, для чего охрана банкиру – чтобы пока он выигрывает интеллектуальную войну, его просто кирпичём не пришибли.
Стратегические победы, в основном одерживаются вне поля боя, а победивший на поле боя, легко может оказаться проигравшим политически. Не за столом дипломатических конференций (как при Талейране и Меттернихе, Бисмарке и Горчакове), а именно политически, разменяв тактическую военную победу, на стратегическое финансово-экономическое поражение или же на потерю авторитета и союзников.
В связи с невозможностью создания взаимно-блокированных позиций, международные договоры утрачивают смысл, так как могут быть в любой момент разорваны стороной, считающей, что наступил благоприятный момент для нападения. Контроль над выполнением количественных и качественных ограничений не может быть полным и эффективным, так как всегда есть возможность что-то укрыть от инспекций, которые не могут быть всеобъемлющими (особенно за один раз).
Союзные обязательства, прописанные в договорах, также могут быть не выполнены, и отказавшаяся их выполнять сторона не понесёт никакого ущерба, если при принятии решения правильно оценит существующую расстановку сил. Даже глобальный баланс сил, гарантирующий временное равновесие может быть нарушен в любой момент, а механизмы компенсации такого нарушения отсутствуют.
В целом, с того момента, как стратегические ядерные арсеналы переместили главные усилия войны с полей сражений, в информационно-политическое и финансово-экономическое пространство, война приняла перманентный характер и, зачастую, наиболее принципиальные и ожесточённые битвы ведутся тогда, когда войска находятся в казармах, а формальные признаки острого международного кризиса отсутствуют. Именно в это время создаются условия для получения будущего преимущества. Кризис форматируется заранее, как когда-то созданный Мольтке-старшим германский генеральный штаб заранее разрабатывал формат горячей войны.
В связи с этим концепция сохранения мира за счёт достижения компромисса, подкреплённого обоюдной неспособностью атаковать, устарела. Внезапная атака на одном из многочисленных "мирных" фронтов, разрушающая государство и общество надёжнее военного нападения, возможна всегда, в любой момент. В этом плане заявленная американцами и их союзникам цель войны – уничтожение России, является более отвечающей реальной обстановке, чем заявленная Россией цель – обеспечение национальной безопасности.
В условиях современной перманентной войны достижение национальной безопасности возможно лишь в рамках уничтожения противника. Это не обязательно должно быть физическое уничтожение. Наоборот, стремление к максимальному количеству убийств, отвлекает на второстепенное направление (утилизацию восполнимого демографического ресурса) всегда дефицитные в условиях глобального противостояния силы и средства. Учитывая же, что американцы для ведения войны предпочитают использовать не собственный демографический ресурс, а в особо удачных случаях демографический ресурс своего противника, концентрация на убийствах и разрушениях и вовсе бывает неоправданной.
Уничтожение врага, подразумевает уничтожение его финансово-экономической базы (в случае с американцами мира морской торговли, основанной на господстве западных финансовых институтов), разрушение его государственных структур, разложение его национального единства, подрыв его общества, путём дезавуирования его моральных ценностей.
В этом мире перманентной войны, дипломатия отнюдь не лишается своей ведущей роли. Только меняется её функция. Дипломатические усилия, из механизма достижения компромиссного мира, превращаются в инструмент достижения победы в перманентной войне (не единственный, но один из основных). Будучи правильно применённой российско-византийская дипломатическая традиция может стать в мире новой перманентной войны той самой инновацией, которая обеспечивает достижение тотального успеха, без видимых усилий, за счёт более высокой квалификации, обеспеченной годами и десятилетиями предварительной подготовки.
За нами почти полтора тысячелетия дипломатической традиции, требующей от исполнителей высочайшей квалификации. Быстро догнать нас в этом плане охваченному процессом вырождения Западу значительно сложнее, чем, например, в области гиперзвука.
Надо только дать себе отчёт, что мы воюем не за мир, предполагающий возвращение старых правил, а за победу, дающую нам право, на руинах враждебной цивилизации написать правила для прекрасного нового мира.
Не по своей воле мы погрузились в оруэловскую реальность, где мир – это война, а война – это мир. Но раз уж реальность такова, необходимо не пытаться её опровергнуть, а приспособить её под свои нужды. Убеждая человечество перейти в прекрасный новый мир, где все люди братья и "несть ни эллина, ни иудея", - Создатель честно заявил: "Не мир я вам принёс, но меч", - ибо не уничтожив враждебное, не сохранишь своё. Уничтожая же враждебное, одновременно принимаешь на себя обязанность перестроить новый мир, по своим лекалам.
Разгром Украины – всего лишь уничтожение армии мелких бесов. Ликвидация же главного демона требует усилий не столько силовых, сколько интеллектуальных. Но задача его уничтожения (пусть и не в силовом, не в физическом смысле) должна быть поставлена. Войны, даже интеллектуальные, в обороне не выигрываются. Переход же в наступление, предполагает задачу уничтожения противника.
